Страница:
Владимир Савченко
Новое оружие
Повесть-пьеса
От автора
Читатель вправе воспринять эту вещь как повесть — драматическую повесть, в которой сценические ремарки и разделения играют ту же роль, что и главы, абзацы, просветы, т. п. в обычной прозе. Написать ее т а к меня подвиг открытый драматизм ситуации — и за минувшие со времени написания два десятилетия он, к сожалению, не уменьшился.
Публикуя в 1966 году эту пьесу-повесть в журнале, я писал в послесловии: «...Когда физик Отто Ган осознал, какие возможности массового уничтожения людей таит открытый им процесс деления урана, он — говорят — воскликнул: „Бог этого не допустит!“ Однако бог „допустил“ атомную и водородную бомбы, Хиросиму и радиоактивные дожди. Потому что бога все-таки нет. И в решении самой важной проблемы современности — гонки ядерных вооружений — людям следует полагаться лишь друг на друга и на самих себя».
...И дело не в том, может ли получиться кризис ситуации таким, как показано здесь, или иным; дело в другом — чтобы этого не случилось совсем. Драмы выдуманные для того и пишутся, чтобы помочь в жизни избежать драм реальных.
Публикуя в 1966 году эту пьесу-повесть в журнале, я писал в послесловии: «...Когда физик Отто Ган осознал, какие возможности массового уничтожения людей таит открытый им процесс деления урана, он — говорят — воскликнул: „Бог этого не допустит!“ Однако бог „допустил“ атомную и водородную бомбы, Хиросиму и радиоактивные дожди. Потому что бога все-таки нет. И в решении самой важной проблемы современности — гонки ядерных вооружений — людям следует полагаться лишь друг на друга и на самих себя».
...И дело не в том, может ли получиться кризис ситуации таким, как показано здесь, или иным; дело в другом — чтобы этого не случилось совсем. Драмы выдуманные для того и пишутся, чтобы помочь в жизни избежать драм реальных.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
И в а н И в а н о в и ч Ш а р д е ц к и й — академик, физик-ядерщик, руководитель КБ-12, 60 лет.
О л е г В и к т о р о в и ч М а к а р о в — начальник управления, 48 лет.
П е т р И в а н о в и ч С а м о й л о в — руководитель поисковой группы, 35 лет.
А ш о т К а р а п е т я н — инженер поисковой группы, 30 лет.
В а л е р н е р Я к у б о в и ч, Ш т е р н, С а м и н с к и й, С е р д ю к — начальники отделов и лабораторий КБ-12.
И л ь я С т е п а н ы ч е в — аспирант.
С о т р у д н и к М и н и с т е р с т в а и н о с т р а н н ы х д е л С С С Р.
Б е н д ж а м е н Г о л д в и н — физик, лауреат Нобелевской премии, 65 лет.
Ф р е н с и с Г а р д и — доктор физики, ассистент Голдвина, 35 лет.
Д ж о н К е й в — второй ассистент Голдвина, 29 лет.
Д ж о ш у а К л и н ч е р — полковник, затем бригадный генерал, 45 лет.
Э д г а р X е н и ш — сенатор, председатель комиссии по проблемам ядерной политики, председатель правления «Глобус компани», 60 лет.
Б р э г г — адмирал, начальник отдела стратегических работ Министерства обороны США, 50 лет.
М а р т и н Д у б е р б и л л е р — делец, 60 лет.
К е н н е т — доктор математики, руководитель отдела в Институте математических игр, 40 лет.
И н ж е н е р ы К Б — 1 2, с т у д е н т ы и п р е п о д а в а т е л и М а с с а ч у с е т с к о г о т е х н о л о г и ч е с к о г о и н с т и т у т а, а д ъ ю т а н т ы, к о р р е с п о н д е н т и т. д.
Во всех действиях сцена разделена пополам: в левой части показываются события в Советском Союзе, в правой — события в Соединенных Штатах. По ходу действия освещается то левая, то правая сторона сцены.
Между первым, вторым и третьим действиями проходит по году.
О л е г В и к т о р о в и ч М а к а р о в — начальник управления, 48 лет.
П е т р И в а н о в и ч С а м о й л о в — руководитель поисковой группы, 35 лет.
А ш о т К а р а п е т я н — инженер поисковой группы, 30 лет.
В а л е р н е р Я к у б о в и ч, Ш т е р н, С а м и н с к и й, С е р д ю к — начальники отделов и лабораторий КБ-12.
И л ь я С т е п а н ы ч е в — аспирант.
С о т р у д н и к М и н и с т е р с т в а и н о с т р а н н ы х д е л С С С Р.
Б е н д ж а м е н Г о л д в и н — физик, лауреат Нобелевской премии, 65 лет.
Ф р е н с и с Г а р д и — доктор физики, ассистент Голдвина, 35 лет.
Д ж о н К е й в — второй ассистент Голдвина, 29 лет.
Д ж о ш у а К л и н ч е р — полковник, затем бригадный генерал, 45 лет.
Э д г а р X е н и ш — сенатор, председатель комиссии по проблемам ядерной политики, председатель правления «Глобус компани», 60 лет.
Б р э г г — адмирал, начальник отдела стратегических работ Министерства обороны США, 50 лет.
М а р т и н Д у б е р б и л л е р — делец, 60 лет.
К е н н е т — доктор математики, руководитель отдела в Институте математических игр, 40 лет.
И н ж е н е р ы К Б — 1 2, с т у д е н т ы и п р е п о д а в а т е л и М а с с а ч у с е т с к о г о т е х н о л о г и ч е с к о г о и н с т и т у т а, а д ъ ю т а н т ы, к о р р е с п о н д е н т и т. д.
Во всех действиях сцена разделена пополам: в левой части показываются события в Советском Союзе, в правой — события в Соединенных Штатах. По ходу действия освещается то левая, то правая сторона сцены.
Между первым, вторым и третьим действиями проходит по году.
Пролог. Персона нон грата
Освещается левая часть сцены. Комната в Министерстве иностранных дел СССР. Шкаф с бумагами, шкаф с книгами, желтый несгораемый шкаф, телефон на тумбочке, стол письменный, стулья обыкновенные. За окном видна стена высотного здания. За столом — с о т р у д н и к М И Д.
С т е п а н ы ч е в (входит). Можно? Здравствуйте. Вызывали?
Сотрудник вопросительно смотрит.
Степанычев, аспирант физико-технологического института. Вернулся из Соединенных Штатов.
С о т р у д н и к. А... «персона нон грата»! Проходите, садитесь...
Степанычев проходит и садится.
Ну, рассказывайте!
С т е п а н ы ч е в. Что рассказывать-то?
С о т р у д н и к. Как — что? Все... Вас направили на стажировку по какой специальности?
С т е п а н ы ч е в. Надежность электронных устройств.
С о т р у д н и к. Надежность электронных устройств. Зачем же вы... (берет бумагу, читает) «...учитывая вышеизложенное, Государственный департамент Соединенных Штатов Америки денонсирует въездную визу подданного СССР Степанычева Ильи Андреевича и...». Нет, не то. М-м... ага, вот оно, вышеизложенное! «...намеренно скрывал свое подданство, вел беседы, направленные на подрыв существующего в США общественного строя, пытался собирать сведения, затрагивающие безопасность государства...». (Кладет бумагу). Вот и рассказывайте: как же это так у вас получилось?
С т е п а н ы ч е в. Да ничего я не скрывал, не вел и не собирал!
С о т р у д н и к. Товарищ Степанычев, из ничего ничего и не бывает. А вас посреди стажировки выслали из Штатов с такой (потрясает) бумагой! Как добирались-то?
С т е п а н ы ч е в. Из Фриско... Из Сан-Франциско, то есть — через Токио и Владивосток.
С о т р у д и и к. Выходит, даже не разрешили пролет над территорией США, ого! Вот видите. Кругосветное путешествие совершили... Магеллан, Гагарин и аспирант Степанычев! Но, между прочим, вас посылали не в кругосветное путешествие. Как же так?
С т е п а н ы ч е в. Ох, ну просто стихийное бедствие какое-то: попал — и ничего не поделаешь! Ума не приложу: чего они на меня взъелись? Вызвали в полицию, забрали визу и — в 24 часа...
С о т р у д н и к. Давайте-ка по порядку. Куда вы определились на стажировку?
С т е п а н ы ч е в. В Кембридж в штате Массачусетс. В Массачусетский технологический... (Задумался.) Постойте! Может, эти мои разговоры им не по душе пришлись?
С о т р у д н и к. Какие разговоры?
С т е п а н ы ч е в. Э, споры всякие! Знаете, я мечтал хорошо поработать в МТИ. Еще бы — институт Норберта Винера, родина кибернетики! А вышло (машет рукой) совсем не то...
Затемнение. Освещается правая часть сцены. Лаборатория электрон-ной техники в МТИ. Блоки вычислительных машин, путаница проводов, приборные стенды с надписями на английском языке. На стене — учебные таблицы машинных программ. За широким во всю стену окном — кубистический пейзаж американского города. На переднем плане — группа студентов и преподавателей МТИ.
1 — й с т у д е н т. Нет, этого русского надо положить на лопатки! Они там, в России, не привыкли к честной спортивной борьбе мнений.
2 — й с т у д е н т. Дик, смотри: пришел Клод Ренийг с кафедры социологии. (Указывает на человека средних лег в очках и строгом костюме.) Ну, держись, Степэнт-чэйв!
С т е п а н ы ч е в. (Входит с папкой в руке. Увидев группу, морщится, но выжимает улыбку). Гуд монинг!
О б щ е е. Гуд монинг! Привет, Ил!
1 — й с т у д е н т (с полупоклоном). Привет среднему со-ветцу от средних американцев!
П р е п о д а в а т е л ь. Ил, я хочу познакомить вас с одним интересным человеком. Он, кстати, почти красный, разделяет многие ваши взгляды. (Подводит Р е н и н г а.) Клод, это Степэнтчэйв, наш стажер из России. Ил, это Клод Ренинг.
Степанычев и Ренинг кивают друг другу.
Р е н и н г. Фред прав, я действительно разделяю многие ваши взгляды. Но — мне не нравится ваша теория прибавочной стоимости!
С т е п а н ы ч е в. Собственно, это теория Маркса. И чем же?
Р е н и н г. Видите ли, она слишком упрощает существо дела. По Марксу получается, что бизнесмены отнимают у рабочих большую часть производимого ими продукта. Возможно, это и так с точки зрения рабочих, но, согласитесь, что это совсем не так с точки зрения бизнесмена. Вы не можете отрицать, что бизнесмен, вкладывая капиталы в новое дело, сильно рискует. Он может разориться! И прибыль, которую он потом получает, это справедливая плата за риск — разве не так!
С т е п а н ы ч е в. Простите, а что заставляет его рисковать?
Р е н и н г. М-м... желание получить прибыль, разумеется.
С т е п а н ы ч е в. Так что здесь причина, что следствие?
1 — й с т у д е н т. Ну-у! Это слишком схоластично!
С т е п а н ы ч е в. Ладно, давайте не схоластично. Например: гангстер, когда грабит банк, рискует?
Р е н и н г. Разумеется.
С т е п а н ы ч е в. И его добыча — тоже плата за риск, так? Тогда, простите, в чем же разница между гангстером и бизнесменом?
Оживление в группе.
Р е н и н г. О, это слишком упрощенно! Это — для пропаганды!
Затемнение. Снова освещается правая сторона. Та же лаборатория, вечер. Газосветные трубки под потолком. За окном — огни ночного города. Группа спорящих в несколько ином составе. Дым от дюжины сигарет. В центре — осоловевший С т е п а н ы ч е в.
П р е п о д а в а т е л ь (наступает на Степанычева). ...Если вы не собираетесь на нас нападать, то зачем же вооружаетесь ракетами и ядерными боеголовками? Почему ваши подлодки плавают в океанах?
С т е п а н ы ч е в. А почему ваши подводные лодки плавают у наших берегов? Почему вы наращиваете ядерное вооружение?
П р е п о д а в а т е л ь. Ну, мы-то понятно. Мы не хотим, чтобы повторился Пирл-Харбор. А вот вы...
С т е п а н ы ч е в. А мы не хотим, чтобы повторился 41-й год!
1 — й с т у д е н т. Ил, а вас специально инструктировали, как отвечать, да?
2 — й с т у д е н т. Кстати, Ил, почему это ваши газеты сообщают только о наших подземных ядерных взрывах...
Затемнение. Освещается левая сторона сцены: комната в МИД.
С т с п а н ы ч е в. ...И так — полгода. Споры везде, со всеми и обо всем. О загадочной русской душе и демократии... об однопартийной системе, втором фронте, третьей силе, четвертом измерении, пятой колонне, шестом чувстве... мама родная! Какая тут могла быть стажировка по надежности?
С о т р у д н и к. Однако это не то, товарищ Степанычев. Со всеми нашими там ведут подобные разговоры, дело обычное.
С т е п а н ы ч е в. Но... может, меня взяли на заметку?
С о т р у д н и к. Конечно, взяли. Всех наших там берут на заметку...
Затемнение. Освещается правая сторона: кабинет полковника Клинчера в Управлении внутренней разведки. Пластмассовые жалюзи на окнах. Сумеречный свет. На столике магнитофон. В креслах К л и н ч е р и лейтенант (в котором можно узнать одного из участников спора) слушают запись.
Г о л о с С т е п а н ы ч е в а. ...Вы накапливаете оружие — и мы накапливаем оружие. Но разница все-таки в том, что у нас на этом деле никто не наживается!..
К л и н ч е р (выключает магнитофон). Для стажера из России он слишком хорошо владеет английским языком...
Л е й т е н а н т. И затрагивает слишком широкий круг тем, сэр! Не похож на узкого специалиста.
К л и н ч е р. Да-да. Не упускайте его из виду, лейтенант.
Затемнение справа. Освещается комната в МИД СССР.
С о т р у д н и к. Но все это ни о чем не говорит. За это не высылают — тем более с такими намеками... Вы сказали, что сначала определились в Массачусетский институт. А потом?
С т е п а н ы ч е в. Потом... Ну, я понял, что работы здесь не будет. Перевелся в Калифорнийский университет, в Беркли. На кафедру профессора Тиндаля. Но поработать не успел. Через две недели меня выслали.
С о т р у д н и к. Так-так... А в Беркли с кем знакомились, беседовали?
С т е п а н ы ч е в. Почти что ни с кем. Только с работниками кафедры. Да и то бесед избегал, хватит. Впрочем... еще с одним человеком пару раз поговорил: с Френком... с Френсисом Гарди, физиком. Интересный парень!
С о т р у д н и к. И о чем же вы беседовали с этим интересным парнем?
С т е п а н ы ч е в (пожимает плечами). Да... ни о чем, собственно...
Затемнение слева. Освещается правая сторона: кафетерий в лабораторном корпусе Калифорнийского университета. Никелированные стойки с готовыми блюдами. Кофейный агрегат. За столиком студенты и преподаватели. От стойки с подносом в руках идет С т е п а н ы ч е в, ищет место. Подходит к столу, за которым кейфует Ф р е н к.
С т е п а н ы ч е в. Здесь свободно?
Ф р е н к. Прошу! (Наблюдает, как Степанычев расставляет тарелки и чашки.) Новенький?
С т е п а н ы ч е в (усаживается). Да.
Ф р е н к. Физика?
С т е п а н ы ч е в (принимается за еду). Нет.
Ф р е н к. Химия?
С т е п а н ы ч е в. Нет.
Ф р е н к. Математика, наконец?
С т е п а н ы ч е в. Нет... Надежность электронных устройств.
Ф р е н к. А вы не очень общительны, специалист по надежности.
С т е п а н ы ч е в. А так оно и надежней.
Ф р е н к. Возможно, возможно... И откуда?
С т е н а н ы ч е в. Из... (поколебавшись) из Массачусет-ского технологического.
Затемнение справа. Освещается комната в МИД СССР.
С о т р у д н и к. Значит, вы не сказали ему, что приехали из СССР?
С т е п а н ы ч е в. А с какой стати я должен сообщать это каждому случайному собеседнику? Мне уже надоело...
С о т р у д н и к. Но, выходит, такой факт был? Продолжайте, пожалуйста.
Затемнение слева. Освещается кафетерий. Степанычев ест, потом берет перечницу, трясет над тарелкой. Безрезультатно.
Ф р е н к. Отказ... Или как у вас говорят: сбой? Степанычев. Перец, наверно, кончился. (Ест.) Френк. Чем вас привлекает наша фирма? Сколько вы зарабатывали раньше? Сколько откладывали? Есть ли у вас девушка? Жена? Любит ли она одеваться по моде? Любите ли вы кино? Бейсбол? Гонки автомобилей? Любит ли это ваша девушка или жена? Какие суммы вам предстоит выплатить по долгосрочным обязательствам? Какую религию вы исповедуете?
Степанычев поперхнулся, изумленно смотрит на него.
Э, да вы совсем зеленый, Надежность Устройств! Еще не заполняли эту Великую Механическую Исповедь для специалиста, поступающего на работу в фирму? Ничего, скоро и ваши 140 ответов будут набиты на перфоленту для оценки в вычислительной машине. Только не вздумайте в графе «Какую религию вы исповедуете?» поставить прочерк или, боже упаси, написать «атеист»!
С т е п а н ы ч е в. А... почему?
Ф р е н к. Не наберете проходной балл. Даже самые вольнодумствующие интеллигенты стыдливо пишут «агностик», что значит: верящий в непознаваемое. Надо быть как все. Оценочные машины не любят оригиналов. Человек как все — не опасен. От него нельзя ждать ничего великого и неожиданного. Он будет любить бейсбол, девушек, гонки, приспосабливаться к обстоятельствам.
Степанычев качает головой, принимается за второе блюдо.
У вас дети есть, надеюсь?
С т е п а н ы ч е в. Да. Сын.
Ф р е н к. А вот у меня нет. Хотя я мог бы прокормить не одного. Боюсь. Боюсь будущего...
С т е п а н ы ч е в. Послушайте, зачем вы мне это говорите?
Ф р е н к. Зачем? Просто так... как в поезде. А может, потому, что вы мне чем-то симпатичны, Надежность Электронных Устройств. Наверно, тем, что у вас все впереди: и удачи, и разочарования... (Откидывается на стуле.) И наука у вас симпатичная: надежность. Есть в ней что-то добродетельное, солидное — как в потертых штанах, которые носят десять лет.
Степанычев смотрит на него с той степенью выразительности, которая обычно предшествует хорошему мордобою.
Хотите что-то сказать?
С т е п а н ы ч е в (вздохнув). Нет. Я лучше поем.
Ф р е н к (закуривает). Только теперь никто не носит брюки десять лет, все меняется быстрее: одежда, люди, машины, страны... Мир поздно спохватился с этой вашей надежностью. На Земле все возрастает и возрастает запас энергии — то есть, по законам термодинамики, она переходит во все более неустойчивое, ненадежное состояние. Однажды энергия высвободится: бжик! — и все. Так что надежностью тоже заниматься не стоит.
С т е п а н ы ч е в. А чем же стоит?
Ф р е н к. Пожалуй, астрономией. Сидеть у телескопа, наблюдать далекие-предалекие миры, сознавать ничтожество свое, ничтожество нашего мира. И утешать себя, что если мир лопнет — во Вселенной ровно ничего не изменится. Планетой больше — планетой меньше...
С т е п а н ы ч е в (допивает кофе, ставит чашку). Короче говоря, вы — физик-ядерщик?
Ф р е н к (удивленно). О-о! Быстрое, но верное умозаключение. Это как же вы постигли, Надежность?
С т е п а н ы ч е в. Очень просто. По комплексу неполноценности.
Ф р е н к. Это уже интересно! Вы считаете, что у нас, ядерщиков, развит комплекс неполноценности? Это отчего же?
С т е п а н ы ч е в (Он поел и теперь тоже не прочь позабавиться). Известно, от чего: от двух с половиной нейтронов. Тех, что выделяются в среднем на одно деление ядра урана или плутония.
Ф р е н к. Л при чем здесь они?
С т е п а н ы ч е в. Да все при том же. Чем была ваша ядерная физика, пока не открыли цепную реакцию с этими двумя с половиной нейтронами? Да вас никто и знать не хотел! Только тем и вознеслись, что напугали людей атомной бомбой... и сами ее испугались! Все ваши изобретения держатся на этих разнесчастных двух с половиной нейтронах: реакторы, бомбы, получение изотопов, атомные подлодки... Так что сама ваша наука неполноценна, висит на тоненькой ниточке цепной реакции. Разве можно ее сравнить, скажем, с электроникой, где используются сотни явлений природы? Эксплуатируете одно явление и сами его толком не понимаете! Что, если, к примеру, при делении ядер станет выскакивать только один нейтрон? А? Все, нету ядерной физики. Или наоборот: четыре нейтрона на деление? Тоже крышка — и науке, и всем... Вот так, Два с Половиной Нейтрона! (Встает.)
Ф р е н к (ошеломленно). О, парень, ты, я вижу, не так прост!
С т е п а н ы ч е в. Ладно. Приятно было побеседовать. Пока... Цепная Реакция! (Уходит.)
Затемнение справа. Освещается комната в МИД СССР.
С о т р у д н и к. Ну, зачем же вы с ним так-то?
С т е п а н ы ч е в. Послушайте, живой я в конце концов человек или нет! Он сидел, портил мне аппетит и настроение... Могу и я испортить ему настроение.
С о т р у д н и к. И вы еще с ним разговаривали?
С т е п а н ы ч е в (скучным голосом). Ну, встретились еще разок в кафетерии, беседовали. Его заело мое отношение к ядерной физике, он старался меня переубедить...
С о т р у д н и к. А вы что же — знаете ядерную физику?
С т е п а н ы ч е в. Да как вам сказать? Работать бы, конечно, не смог, — а приятную беседу отчего не поддержать!
С о т р у д н и к. Ну-ну, рассказывайте, о чем вы беседовали.
С т е п а н ы ч е в. Ведь вам-то совсем не интересно будет слушать!
С о т р у д н и к (встает). Дорогой товарищ Степанычев, мне вас действительно не интересно слушать, вы правы. Мне совсем не интересно вытягивать из вас слово за словом! Для меня вообще вся эта история была бы глубоко неинтересна, если бы... (поднимает палец) если бы вас после ваших неинтересных разговоров не выслали из Штатов как подозреваемого в шпионаже!
С т е п а н ы ч е в. После этого — еще не значит вследствие этого.
С о т р у д н и к. А вследствие чего же? Чего?
Степанычев пожимает плечами.
Ну, вот что (протягивает листы бумаги) — садитесь и опишите подробно ваши беседы с этим Френсисом Гарди: что вы говорили, что он говорил. Не упускайте ничего.
Занавес
С т е п а н ы ч е в (входит). Можно? Здравствуйте. Вызывали?
Сотрудник вопросительно смотрит.
Степанычев, аспирант физико-технологического института. Вернулся из Соединенных Штатов.
С о т р у д н и к. А... «персона нон грата»! Проходите, садитесь...
Степанычев проходит и садится.
Ну, рассказывайте!
С т е п а н ы ч е в. Что рассказывать-то?
С о т р у д н и к. Как — что? Все... Вас направили на стажировку по какой специальности?
С т е п а н ы ч е в. Надежность электронных устройств.
С о т р у д н и к. Надежность электронных устройств. Зачем же вы... (берет бумагу, читает) «...учитывая вышеизложенное, Государственный департамент Соединенных Штатов Америки денонсирует въездную визу подданного СССР Степанычева Ильи Андреевича и...». Нет, не то. М-м... ага, вот оно, вышеизложенное! «...намеренно скрывал свое подданство, вел беседы, направленные на подрыв существующего в США общественного строя, пытался собирать сведения, затрагивающие безопасность государства...». (Кладет бумагу). Вот и рассказывайте: как же это так у вас получилось?
С т е п а н ы ч е в. Да ничего я не скрывал, не вел и не собирал!
С о т р у д н и к. Товарищ Степанычев, из ничего ничего и не бывает. А вас посреди стажировки выслали из Штатов с такой (потрясает) бумагой! Как добирались-то?
С т е п а н ы ч е в. Из Фриско... Из Сан-Франциско, то есть — через Токио и Владивосток.
С о т р у д и и к. Выходит, даже не разрешили пролет над территорией США, ого! Вот видите. Кругосветное путешествие совершили... Магеллан, Гагарин и аспирант Степанычев! Но, между прочим, вас посылали не в кругосветное путешествие. Как же так?
С т е п а н ы ч е в. Ох, ну просто стихийное бедствие какое-то: попал — и ничего не поделаешь! Ума не приложу: чего они на меня взъелись? Вызвали в полицию, забрали визу и — в 24 часа...
С о т р у д н и к. Давайте-ка по порядку. Куда вы определились на стажировку?
С т е п а н ы ч е в. В Кембридж в штате Массачусетс. В Массачусетский технологический... (Задумался.) Постойте! Может, эти мои разговоры им не по душе пришлись?
С о т р у д н и к. Какие разговоры?
С т е п а н ы ч е в. Э, споры всякие! Знаете, я мечтал хорошо поработать в МТИ. Еще бы — институт Норберта Винера, родина кибернетики! А вышло (машет рукой) совсем не то...
Затемнение. Освещается правая часть сцены. Лаборатория электрон-ной техники в МТИ. Блоки вычислительных машин, путаница проводов, приборные стенды с надписями на английском языке. На стене — учебные таблицы машинных программ. За широким во всю стену окном — кубистический пейзаж американского города. На переднем плане — группа студентов и преподавателей МТИ.
1 — й с т у д е н т. Нет, этого русского надо положить на лопатки! Они там, в России, не привыкли к честной спортивной борьбе мнений.
2 — й с т у д е н т. Дик, смотри: пришел Клод Ренийг с кафедры социологии. (Указывает на человека средних лег в очках и строгом костюме.) Ну, держись, Степэнт-чэйв!
С т е п а н ы ч е в. (Входит с папкой в руке. Увидев группу, морщится, но выжимает улыбку). Гуд монинг!
О б щ е е. Гуд монинг! Привет, Ил!
1 — й с т у д е н т (с полупоклоном). Привет среднему со-ветцу от средних американцев!
П р е п о д а в а т е л ь. Ил, я хочу познакомить вас с одним интересным человеком. Он, кстати, почти красный, разделяет многие ваши взгляды. (Подводит Р е н и н г а.) Клод, это Степэнтчэйв, наш стажер из России. Ил, это Клод Ренинг.
Степанычев и Ренинг кивают друг другу.
Р е н и н г. Фред прав, я действительно разделяю многие ваши взгляды. Но — мне не нравится ваша теория прибавочной стоимости!
С т е п а н ы ч е в. Собственно, это теория Маркса. И чем же?
Р е н и н г. Видите ли, она слишком упрощает существо дела. По Марксу получается, что бизнесмены отнимают у рабочих большую часть производимого ими продукта. Возможно, это и так с точки зрения рабочих, но, согласитесь, что это совсем не так с точки зрения бизнесмена. Вы не можете отрицать, что бизнесмен, вкладывая капиталы в новое дело, сильно рискует. Он может разориться! И прибыль, которую он потом получает, это справедливая плата за риск — разве не так!
С т е п а н ы ч е в. Простите, а что заставляет его рисковать?
Р е н и н г. М-м... желание получить прибыль, разумеется.
С т е п а н ы ч е в. Так что здесь причина, что следствие?
1 — й с т у д е н т. Ну-у! Это слишком схоластично!
С т е п а н ы ч е в. Ладно, давайте не схоластично. Например: гангстер, когда грабит банк, рискует?
Р е н и н г. Разумеется.
С т е п а н ы ч е в. И его добыча — тоже плата за риск, так? Тогда, простите, в чем же разница между гангстером и бизнесменом?
Оживление в группе.
Р е н и н г. О, это слишком упрощенно! Это — для пропаганды!
Затемнение. Снова освещается правая сторона. Та же лаборатория, вечер. Газосветные трубки под потолком. За окном — огни ночного города. Группа спорящих в несколько ином составе. Дым от дюжины сигарет. В центре — осоловевший С т е п а н ы ч е в.
П р е п о д а в а т е л ь (наступает на Степанычева). ...Если вы не собираетесь на нас нападать, то зачем же вооружаетесь ракетами и ядерными боеголовками? Почему ваши подлодки плавают в океанах?
С т е п а н ы ч е в. А почему ваши подводные лодки плавают у наших берегов? Почему вы наращиваете ядерное вооружение?
П р е п о д а в а т е л ь. Ну, мы-то понятно. Мы не хотим, чтобы повторился Пирл-Харбор. А вот вы...
С т е п а н ы ч е в. А мы не хотим, чтобы повторился 41-й год!
1 — й с т у д е н т. Ил, а вас специально инструктировали, как отвечать, да?
2 — й с т у д е н т. Кстати, Ил, почему это ваши газеты сообщают только о наших подземных ядерных взрывах...
Затемнение. Освещается левая сторона сцены: комната в МИД.
С т с п а н ы ч е в. ...И так — полгода. Споры везде, со всеми и обо всем. О загадочной русской душе и демократии... об однопартийной системе, втором фронте, третьей силе, четвертом измерении, пятой колонне, шестом чувстве... мама родная! Какая тут могла быть стажировка по надежности?
С о т р у д н и к. Однако это не то, товарищ Степанычев. Со всеми нашими там ведут подобные разговоры, дело обычное.
С т е п а н ы ч е в. Но... может, меня взяли на заметку?
С о т р у д н и к. Конечно, взяли. Всех наших там берут на заметку...
Затемнение. Освещается правая сторона: кабинет полковника Клинчера в Управлении внутренней разведки. Пластмассовые жалюзи на окнах. Сумеречный свет. На столике магнитофон. В креслах К л и н ч е р и лейтенант (в котором можно узнать одного из участников спора) слушают запись.
Г о л о с С т е п а н ы ч е в а. ...Вы накапливаете оружие — и мы накапливаем оружие. Но разница все-таки в том, что у нас на этом деле никто не наживается!..
К л и н ч е р (выключает магнитофон). Для стажера из России он слишком хорошо владеет английским языком...
Л е й т е н а н т. И затрагивает слишком широкий круг тем, сэр! Не похож на узкого специалиста.
К л и н ч е р. Да-да. Не упускайте его из виду, лейтенант.
Затемнение справа. Освещается комната в МИД СССР.
С о т р у д н и к. Но все это ни о чем не говорит. За это не высылают — тем более с такими намеками... Вы сказали, что сначала определились в Массачусетский институт. А потом?
С т е п а н ы ч е в. Потом... Ну, я понял, что работы здесь не будет. Перевелся в Калифорнийский университет, в Беркли. На кафедру профессора Тиндаля. Но поработать не успел. Через две недели меня выслали.
С о т р у д н и к. Так-так... А в Беркли с кем знакомились, беседовали?
С т е п а н ы ч е в. Почти что ни с кем. Только с работниками кафедры. Да и то бесед избегал, хватит. Впрочем... еще с одним человеком пару раз поговорил: с Френком... с Френсисом Гарди, физиком. Интересный парень!
С о т р у д н и к. И о чем же вы беседовали с этим интересным парнем?
С т е п а н ы ч е в (пожимает плечами). Да... ни о чем, собственно...
Затемнение слева. Освещается правая сторона: кафетерий в лабораторном корпусе Калифорнийского университета. Никелированные стойки с готовыми блюдами. Кофейный агрегат. За столиком студенты и преподаватели. От стойки с подносом в руках идет С т е п а н ы ч е в, ищет место. Подходит к столу, за которым кейфует Ф р е н к.
С т е п а н ы ч е в. Здесь свободно?
Ф р е н к. Прошу! (Наблюдает, как Степанычев расставляет тарелки и чашки.) Новенький?
С т е п а н ы ч е в (усаживается). Да.
Ф р е н к. Физика?
С т е п а н ы ч е в (принимается за еду). Нет.
Ф р е н к. Химия?
С т е п а н ы ч е в. Нет.
Ф р е н к. Математика, наконец?
С т е п а н ы ч е в. Нет... Надежность электронных устройств.
Ф р е н к. А вы не очень общительны, специалист по надежности.
С т е п а н ы ч е в. А так оно и надежней.
Ф р е н к. Возможно, возможно... И откуда?
С т е н а н ы ч е в. Из... (поколебавшись) из Массачусет-ского технологического.
Затемнение справа. Освещается комната в МИД СССР.
С о т р у д н и к. Значит, вы не сказали ему, что приехали из СССР?
С т е п а н ы ч е в. А с какой стати я должен сообщать это каждому случайному собеседнику? Мне уже надоело...
С о т р у д н и к. Но, выходит, такой факт был? Продолжайте, пожалуйста.
Затемнение слева. Освещается кафетерий. Степанычев ест, потом берет перечницу, трясет над тарелкой. Безрезультатно.
Ф р е н к. Отказ... Или как у вас говорят: сбой? Степанычев. Перец, наверно, кончился. (Ест.) Френк. Чем вас привлекает наша фирма? Сколько вы зарабатывали раньше? Сколько откладывали? Есть ли у вас девушка? Жена? Любит ли она одеваться по моде? Любите ли вы кино? Бейсбол? Гонки автомобилей? Любит ли это ваша девушка или жена? Какие суммы вам предстоит выплатить по долгосрочным обязательствам? Какую религию вы исповедуете?
Степанычев поперхнулся, изумленно смотрит на него.
Э, да вы совсем зеленый, Надежность Устройств! Еще не заполняли эту Великую Механическую Исповедь для специалиста, поступающего на работу в фирму? Ничего, скоро и ваши 140 ответов будут набиты на перфоленту для оценки в вычислительной машине. Только не вздумайте в графе «Какую религию вы исповедуете?» поставить прочерк или, боже упаси, написать «атеист»!
С т е п а н ы ч е в. А... почему?
Ф р е н к. Не наберете проходной балл. Даже самые вольнодумствующие интеллигенты стыдливо пишут «агностик», что значит: верящий в непознаваемое. Надо быть как все. Оценочные машины не любят оригиналов. Человек как все — не опасен. От него нельзя ждать ничего великого и неожиданного. Он будет любить бейсбол, девушек, гонки, приспосабливаться к обстоятельствам.
Степанычев качает головой, принимается за второе блюдо.
У вас дети есть, надеюсь?
С т е п а н ы ч е в. Да. Сын.
Ф р е н к. А вот у меня нет. Хотя я мог бы прокормить не одного. Боюсь. Боюсь будущего...
С т е п а н ы ч е в. Послушайте, зачем вы мне это говорите?
Ф р е н к. Зачем? Просто так... как в поезде. А может, потому, что вы мне чем-то симпатичны, Надежность Электронных Устройств. Наверно, тем, что у вас все впереди: и удачи, и разочарования... (Откидывается на стуле.) И наука у вас симпатичная: надежность. Есть в ней что-то добродетельное, солидное — как в потертых штанах, которые носят десять лет.
Степанычев смотрит на него с той степенью выразительности, которая обычно предшествует хорошему мордобою.
Хотите что-то сказать?
С т е п а н ы ч е в (вздохнув). Нет. Я лучше поем.
Ф р е н к (закуривает). Только теперь никто не носит брюки десять лет, все меняется быстрее: одежда, люди, машины, страны... Мир поздно спохватился с этой вашей надежностью. На Земле все возрастает и возрастает запас энергии — то есть, по законам термодинамики, она переходит во все более неустойчивое, ненадежное состояние. Однажды энергия высвободится: бжик! — и все. Так что надежностью тоже заниматься не стоит.
С т е п а н ы ч е в. А чем же стоит?
Ф р е н к. Пожалуй, астрономией. Сидеть у телескопа, наблюдать далекие-предалекие миры, сознавать ничтожество свое, ничтожество нашего мира. И утешать себя, что если мир лопнет — во Вселенной ровно ничего не изменится. Планетой больше — планетой меньше...
С т е п а н ы ч е в (допивает кофе, ставит чашку). Короче говоря, вы — физик-ядерщик?
Ф р е н к (удивленно). О-о! Быстрое, но верное умозаключение. Это как же вы постигли, Надежность?
С т е п а н ы ч е в. Очень просто. По комплексу неполноценности.
Ф р е н к. Это уже интересно! Вы считаете, что у нас, ядерщиков, развит комплекс неполноценности? Это отчего же?
С т е п а н ы ч е в (Он поел и теперь тоже не прочь позабавиться). Известно, от чего: от двух с половиной нейтронов. Тех, что выделяются в среднем на одно деление ядра урана или плутония.
Ф р е н к. Л при чем здесь они?
С т е п а н ы ч е в. Да все при том же. Чем была ваша ядерная физика, пока не открыли цепную реакцию с этими двумя с половиной нейтронами? Да вас никто и знать не хотел! Только тем и вознеслись, что напугали людей атомной бомбой... и сами ее испугались! Все ваши изобретения держатся на этих разнесчастных двух с половиной нейтронах: реакторы, бомбы, получение изотопов, атомные подлодки... Так что сама ваша наука неполноценна, висит на тоненькой ниточке цепной реакции. Разве можно ее сравнить, скажем, с электроникой, где используются сотни явлений природы? Эксплуатируете одно явление и сами его толком не понимаете! Что, если, к примеру, при делении ядер станет выскакивать только один нейтрон? А? Все, нету ядерной физики. Или наоборот: четыре нейтрона на деление? Тоже крышка — и науке, и всем... Вот так, Два с Половиной Нейтрона! (Встает.)
Ф р е н к (ошеломленно). О, парень, ты, я вижу, не так прост!
С т е п а н ы ч е в. Ладно. Приятно было побеседовать. Пока... Цепная Реакция! (Уходит.)
Затемнение справа. Освещается комната в МИД СССР.
С о т р у д н и к. Ну, зачем же вы с ним так-то?
С т е п а н ы ч е в. Послушайте, живой я в конце концов человек или нет! Он сидел, портил мне аппетит и настроение... Могу и я испортить ему настроение.
С о т р у д н и к. И вы еще с ним разговаривали?
С т е п а н ы ч е в (скучным голосом). Ну, встретились еще разок в кафетерии, беседовали. Его заело мое отношение к ядерной физике, он старался меня переубедить...
С о т р у д н и к. А вы что же — знаете ядерную физику?
С т е п а н ы ч е в. Да как вам сказать? Работать бы, конечно, не смог, — а приятную беседу отчего не поддержать!
С о т р у д н и к. Ну-ну, рассказывайте, о чем вы беседовали.
С т е п а н ы ч е в. Ведь вам-то совсем не интересно будет слушать!
С о т р у д н и к (встает). Дорогой товарищ Степанычев, мне вас действительно не интересно слушать, вы правы. Мне совсем не интересно вытягивать из вас слово за словом! Для меня вообще вся эта история была бы глубоко неинтересна, если бы... (поднимает палец) если бы вас после ваших неинтересных разговоров не выслали из Штатов как подозреваемого в шпионаже!
С т е п а н ы ч е в. После этого — еще не значит вследствие этого.
С о т р у д н и к. А вследствие чего же? Чего?
Степанычев пожимает плечами.
Ну, вот что (протягивает листы бумаги) — садитесь и опишите подробно ваши беседы с этим Френсисом Гарди: что вы говорили, что он говорил. Не упускайте ничего.
Занавес
Действие первое. Цепная реакция.
Картина первая
Освещена левая часть сцены: домашний кабинет академика Шардец-кого. Одна стена сплошь из книг. Старомодный письменный стол, заваленный бумагами и журналами. Шардецкий сидит в кресле у окна, на коленях портативная пишущая машинка; что-то печатает. Входит Макаров. В руке у него желтый номерной портфель; с такими портфелями не ходят по улице — их возят в машине.
М а к а р о в. Разрешите, Иван Иванович? Добрый день, как ваше дражайшее?
Ш а р д е ц к и й (поднимает голову). О, Олег Викторович! Вот не ждал! (Ставит машинку на подоконник.) Здравствуйте, рад вас... (Пытается подняться, но болезненно морщится, опускается.) А, черт, когда у нас научатся лечить ревматизм, вы не знаете? С самой войны маюсь.
М а к а р о в (усаживается рядом на стул). К ревматизму надо относиться серьезно, Иван Иванович. Как говорят врачи: ревматизм лижет суставы, но кусает сердце! Пчелиный яд, говорят, помогает. Не пробовали?
Ш а р д е ц к и й. А-а! Хорошая погода — вот она действительно помогает. Само проходит... Олег Викторович, если вы станете меня уверять, что оставили дела в министерстве, чтобы посудачить со мной о влиянии пчел на течение ревматического процесса, то я вам, простите, не поверю.
М а к а р о в. А я и не буду вас в этом уверять, Иван Иванович... (Отпирает и открывает портфель, достает сколотые листы.) Я к вам вот по какому вопросу. Недавно из Соединенных Штатов выслали одного нашего стажера. По подозрению в шпионаже. Причиной высылки стали вот эти, изложенные им самим разговоры. Нам их переслали ва МИДа на заключение. Почитайте, пожалуйста.
Ш а р д е ц к и й (берет листы). С кем же этот молодой человек так неосмотрительно побеседовал?
М а к а р о в. С неким Френсисом Гарди, доктором физики.
Ш а р д е ц к и й. Гарди, Гарди... знакомая фамилия... Ага, есть, вспомнил: Бенджамен Голдвин и Френсис Гарди, монография «Свойства электронных и мюонных нейтрин». Переведена и издана у нас в прошлом году. Очень толковая книга, скажу вам. Стало быть, этот Гарди — сотрудник Голдвина. Что ж, почитаем...
Затемнение слева; виден только — в неярком луче прожектора — чита-ющий Шардецкий. Освещена правая сторона сцены: все тот же кафетерий в Беркли. Негр-уборщик ставит стулья вверх ножками на столы. За столиком на переднем плане — С т е п а н ы ч е в и Ф р е н к. Перед ними тарелки, банки с пивом.
Ф р е н к. Нет, Ил, ты неправ: цепную реакцию нарушить нельзя. Пробовали воздействовать и температурами, и давлениями, и средами — чем угодно. Распад и деление ядер — явления незыблемые.
С т е п а н ы ч е в. Незыблемые — пока не нашли что-то, влияющее на свойства ядер. И атомы когда-то считали незыблемыми!
Ф р е н к. Но что — влияющее?
С т е п а н ы ч е в. Не знаю, откуда мне знать! Это вам надо искать и знать, ядерщикам. А то — ломаете атомы, как дети игрушки... Ведь ничего нет удивительного, что атомные ядра разрушаются. Все разрушается, я в этом раз-бираюсь. Металл ржавеет, скалы рассыпаются, приборы портятся. Звезды — и те гаснут или взрываются. Ничто не вечно... Удивительно другое: есть атомные ядра, которые не распадаются совсем. Это — уникум в нашем мире.
Ф р е н к. Ядра стабильных изотопов? Что же здесь удивительного: в таких ядрах мал запас внутренней энергии... (Отхлебывает пиво, режет сосиску, встряхивает над ней перечницу.Безрезультатно.) Что за черт, никогда у них перца нет!
С т е п а н ы ч е в (увлеченно). Вот здесь и обнаруживается у нас с тобой разный взгляд на предметы. Вы, ядерщики, принимаете устойчивость ядер в силу факта. Нашли удобное оправдание: мало внутренней энергии. И еще — «магические числа» частиц в ядре. Слово-то какое: «магические числа»! И где? В науке! Да уважающий себя электрик удавился бы от позора, если бы в его науке обнаружились такие числа!.. А вот с точки зрения теории надежности стабильных изотопов в природе не может быть.
Ф р е н к. Это почему же?
С т е п а н ы ч е в. Потому что ядро — система, взаимодействующая с окружающей средой. Такие системы не могут существовать бесконечно долго. Стабильные же ядра существуют именно бесконечно долго! Иначе из миллиарда миллиардов ядер хоть малая часть распадалась бы, как и в радиоактивных изотопах.
Ф р е н к. Их не может быть — однако они есть. С этим нельзя не считаться, Теория Надежности. (Отхлебывает пиво.)
С т е п а н ы ч е в. Значит, есть не только они. Наверное, в природе существует какой-то процесс, поддерживающий устойчивость таких ядер. Процесс — а не «магические числа»! А для радиоактивных веществ этот процесс нарушен.
Ф р е н к. Гм... Что же, по-твоему, радиоактивность— это какая-то болезнь атомных ядер?
С т е п а н ы ч е в. Именно! Именно, Черная Магия! И вы не лечите эту болезнь, даже наоборот: заражаете радиоактивностью все новые и новые атомы. Сколько было естественно радиоактивных веществ, а?
Ф р е н к. Десятка полтора, не больше.
С т е п а н ы ч е в. А сейчас?
Ф р е н к. Сейчас... сейчас любое вещество можно сделать Радиоактивным. Техника простая.
С т е п а н ы ч е в. А обратно перевести вещество из Радиоактивного состояния в спокойное вы можете?
Ф р е н к. Нет. Это атомы пусть сами — когда распадутся.
С т е п а н ы ч е в. Вот то-то и оно! Выходит, вы изучаете но «жизнь» ядер, а их «смерть» — распад и деление. Хороши были бы медики, если бы они изучали только, как умирают пациенты!
Ф р е н к (откидывается на стуле, смотрит на Степаны-чева). Слушай, Теория Надежности ты считаешь, что это — возможно?
С т е п а н ы ч е в. Что именно?
Ф р е н к. Найти процесс, который удерживает ядра в устойчивом состоянии. (Задумчиво.) Ведь такой процесс действительно должен быть. Ядро, сгусток энергии... Его распирают электрические силы, стягивают ядерные. В нем все движется, как в капле жидкости: протоны, нейтроны, мезоны... И эта капля живет вечно! Ведь даже в радиоактивных веществах ядра живут очень долго — распадается-то лишь малая доля их. Делящийся уран дотянул от сотворения Галактики до наших дней, миллиарды лет. В этом что-то есть...
С т е п а н ы ч е в. По справедливости, такой процесс должен быть. Это не дело: только и уметь, что переводить материю в неустойчивое состояние. Это действительно добром не кончится.
Ф р е н к. Взорвать дом легче, чем построить его, Теория Надежности. С ядрами — то же самое. И процесс стабилизации, если он есть, настолько же сложнее распада ядер, как строительство города сложнее бомбежки...
С т е п а н ы ч е в. Но, по-моему, это все-таки возможно. Есть намек.
Ф р е н к. Какой?
С т е п а н ы ч е в. Законы распада атомных ядер и законы отказов элементов электронных машин математически одинаковы. Вот смотри... (Пишет на бумажной салфетке.) Тебе это ни о чем не говорит?
Ф р е н к. Говорит. Та же экспоненциальная зависимость... Но ты не равняй элементы машин и ядра, Ил. В электронных машинах можно покопаться тестером, что-то перепаять, заменить негодную схему хорошей. А к ядрам не подпаяешься, уважаемая Теория Надежности. И одно другим не заменишь. Их даже в электронный микроскоп увидеть нельзя. Да... А жаль!
М а к а р о в. Разрешите, Иван Иванович? Добрый день, как ваше дражайшее?
Ш а р д е ц к и й (поднимает голову). О, Олег Викторович! Вот не ждал! (Ставит машинку на подоконник.) Здравствуйте, рад вас... (Пытается подняться, но болезненно морщится, опускается.) А, черт, когда у нас научатся лечить ревматизм, вы не знаете? С самой войны маюсь.
М а к а р о в (усаживается рядом на стул). К ревматизму надо относиться серьезно, Иван Иванович. Как говорят врачи: ревматизм лижет суставы, но кусает сердце! Пчелиный яд, говорят, помогает. Не пробовали?
Ш а р д е ц к и й. А-а! Хорошая погода — вот она действительно помогает. Само проходит... Олег Викторович, если вы станете меня уверять, что оставили дела в министерстве, чтобы посудачить со мной о влиянии пчел на течение ревматического процесса, то я вам, простите, не поверю.
М а к а р о в. А я и не буду вас в этом уверять, Иван Иванович... (Отпирает и открывает портфель, достает сколотые листы.) Я к вам вот по какому вопросу. Недавно из Соединенных Штатов выслали одного нашего стажера. По подозрению в шпионаже. Причиной высылки стали вот эти, изложенные им самим разговоры. Нам их переслали ва МИДа на заключение. Почитайте, пожалуйста.
Ш а р д е ц к и й (берет листы). С кем же этот молодой человек так неосмотрительно побеседовал?
М а к а р о в. С неким Френсисом Гарди, доктором физики.
Ш а р д е ц к и й. Гарди, Гарди... знакомая фамилия... Ага, есть, вспомнил: Бенджамен Голдвин и Френсис Гарди, монография «Свойства электронных и мюонных нейтрин». Переведена и издана у нас в прошлом году. Очень толковая книга, скажу вам. Стало быть, этот Гарди — сотрудник Голдвина. Что ж, почитаем...
Затемнение слева; виден только — в неярком луче прожектора — чита-ющий Шардецкий. Освещена правая сторона сцены: все тот же кафетерий в Беркли. Негр-уборщик ставит стулья вверх ножками на столы. За столиком на переднем плане — С т е п а н ы ч е в и Ф р е н к. Перед ними тарелки, банки с пивом.
Ф р е н к. Нет, Ил, ты неправ: цепную реакцию нарушить нельзя. Пробовали воздействовать и температурами, и давлениями, и средами — чем угодно. Распад и деление ядер — явления незыблемые.
С т е п а н ы ч е в. Незыблемые — пока не нашли что-то, влияющее на свойства ядер. И атомы когда-то считали незыблемыми!
Ф р е н к. Но что — влияющее?
С т е п а н ы ч е в. Не знаю, откуда мне знать! Это вам надо искать и знать, ядерщикам. А то — ломаете атомы, как дети игрушки... Ведь ничего нет удивительного, что атомные ядра разрушаются. Все разрушается, я в этом раз-бираюсь. Металл ржавеет, скалы рассыпаются, приборы портятся. Звезды — и те гаснут или взрываются. Ничто не вечно... Удивительно другое: есть атомные ядра, которые не распадаются совсем. Это — уникум в нашем мире.
Ф р е н к. Ядра стабильных изотопов? Что же здесь удивительного: в таких ядрах мал запас внутренней энергии... (Отхлебывает пиво, режет сосиску, встряхивает над ней перечницу.Безрезультатно.) Что за черт, никогда у них перца нет!
С т е п а н ы ч е в (увлеченно). Вот здесь и обнаруживается у нас с тобой разный взгляд на предметы. Вы, ядерщики, принимаете устойчивость ядер в силу факта. Нашли удобное оправдание: мало внутренней энергии. И еще — «магические числа» частиц в ядре. Слово-то какое: «магические числа»! И где? В науке! Да уважающий себя электрик удавился бы от позора, если бы в его науке обнаружились такие числа!.. А вот с точки зрения теории надежности стабильных изотопов в природе не может быть.
Ф р е н к. Это почему же?
С т е п а н ы ч е в. Потому что ядро — система, взаимодействующая с окружающей средой. Такие системы не могут существовать бесконечно долго. Стабильные же ядра существуют именно бесконечно долго! Иначе из миллиарда миллиардов ядер хоть малая часть распадалась бы, как и в радиоактивных изотопах.
Ф р е н к. Их не может быть — однако они есть. С этим нельзя не считаться, Теория Надежности. (Отхлебывает пиво.)
С т е п а н ы ч е в. Значит, есть не только они. Наверное, в природе существует какой-то процесс, поддерживающий устойчивость таких ядер. Процесс — а не «магические числа»! А для радиоактивных веществ этот процесс нарушен.
Ф р е н к. Гм... Что же, по-твоему, радиоактивность— это какая-то болезнь атомных ядер?
С т е п а н ы ч е в. Именно! Именно, Черная Магия! И вы не лечите эту болезнь, даже наоборот: заражаете радиоактивностью все новые и новые атомы. Сколько было естественно радиоактивных веществ, а?
Ф р е н к. Десятка полтора, не больше.
С т е п а н ы ч е в. А сейчас?
Ф р е н к. Сейчас... сейчас любое вещество можно сделать Радиоактивным. Техника простая.
С т е п а н ы ч е в. А обратно перевести вещество из Радиоактивного состояния в спокойное вы можете?
Ф р е н к. Нет. Это атомы пусть сами — когда распадутся.
С т е п а н ы ч е в. Вот то-то и оно! Выходит, вы изучаете но «жизнь» ядер, а их «смерть» — распад и деление. Хороши были бы медики, если бы они изучали только, как умирают пациенты!
Ф р е н к (откидывается на стуле, смотрит на Степаны-чева). Слушай, Теория Надежности ты считаешь, что это — возможно?
С т е п а н ы ч е в. Что именно?
Ф р е н к. Найти процесс, который удерживает ядра в устойчивом состоянии. (Задумчиво.) Ведь такой процесс действительно должен быть. Ядро, сгусток энергии... Его распирают электрические силы, стягивают ядерные. В нем все движется, как в капле жидкости: протоны, нейтроны, мезоны... И эта капля живет вечно! Ведь даже в радиоактивных веществах ядра живут очень долго — распадается-то лишь малая доля их. Делящийся уран дотянул от сотворения Галактики до наших дней, миллиарды лет. В этом что-то есть...
С т е п а н ы ч е в. По справедливости, такой процесс должен быть. Это не дело: только и уметь, что переводить материю в неустойчивое состояние. Это действительно добром не кончится.
Ф р е н к. Взорвать дом легче, чем построить его, Теория Надежности. С ядрами — то же самое. И процесс стабилизации, если он есть, настолько же сложнее распада ядер, как строительство города сложнее бомбежки...
С т е п а н ы ч е в. Но, по-моему, это все-таки возможно. Есть намек.
Ф р е н к. Какой?
С т е п а н ы ч е в. Законы распада атомных ядер и законы отказов элементов электронных машин математически одинаковы. Вот смотри... (Пишет на бумажной салфетке.) Тебе это ни о чем не говорит?
Ф р е н к. Говорит. Та же экспоненциальная зависимость... Но ты не равняй элементы машин и ядра, Ил. В электронных машинах можно покопаться тестером, что-то перепаять, заменить негодную схему хорошей. А к ядрам не подпаяешься, уважаемая Теория Надежности. И одно другим не заменишь. Их даже в электронный микроскоп увидеть нельзя. Да... А жаль!