Так челы зрелися бессовестных судей.
Там истина вопи, невинность слезы лей;
Не слышат и не зрят: заткнуты златом уши;
Взор ослеплен сребром. Растленны ли́хвой, души
Не могут истины вещанию внимать.
Там злу судья – злодей; возмездник татю – тать,
Крепило приговор ехидно ябед жало, —
И пламя мстительно вертеп неправд пожрало.
Над падшими ли здесь чертогами скорбишь?
Иль гнезд тлетворныя в них роскоши не зришь?
В убогих хижинах похитя хлеб насущный,
Питала там она сластями жертвы тучны.
Вседневны пиршества, веселий хоровод
Сзывали к окнам их толпящийся народ,
В мраз лютый холодом и голодом томимый
И с наглостью от сих позорищ прочь гонимый.
Когда, на лоне нег лежа, Сарданапал
В преизобилии богатства утопал
И, сладострастия испивши чашу полну,
На легкий пух склонясь, облекшись в мягку во́лну,
Под звуком нежных арф вкушал спокойный сон,
О старце, о вдове заботился ли он?
Хоть пенязь отдал ли, хоть лепту он едину,
Чтоб в скорби облегчить их строгую судьбину?
Призрел ли нищего? От трапезы крохо́й
Он поделился ли с голодной сиротой?
Нет, – в недоступном сем для бедного чертоге
Не помнил он об них и позабыл о Боге,
Который с тем ему вручил талант сребром,
Чтобы, деля его, умножил мзду – добром.
Но он на роскошь лишь менял дары богаты, —
И, в пепле падшие, их погребли палаты.
Зри в слабых сих чертах развратные сердца,
И справедливый чти над ними суд Творца.
Но в граде ль сем одном развраты коренились?
Нет, нет; во все концы России расселились;
И от источника пролившееся зло
Ручьями быстрыми повсюду потекло:
Как в сердце о́строты недужные скопленны
Влияньем пагубным все заражают члены.
Повсюду и порок, и слабости равны;
И души и умы равно отравлены́.
Заботы, доблести и предков строги нравы:
Алканье истинной отечественной славы,
Похвальны образцы наследственных доброт —
В презрение, в посме́х уж ставит поздний род.
Мудрейший меж царей, потомок Филарета,
Сей вырод из умов и удивленье света,
Невинно ввел меж вас толь пагубный разврат;
Целебный сок по нем преобратился в яд:
Российски просветить умы желая темны,
Переселял он к вам науки чужеземны,
Но слепо чтившие пути бессмертных дел,
Презрев разборчивость благоискусных пчел,
Широкие врата нови́знам отворили
И чуждой роскошью все царство отравили.
Вельможи по ее злопагубным следам,
Смесясь с язы́ками, навыкли их делам
И, язвой заразя тлетворною столицу,
Как мулы, впря́глися под чужду колесницу,
На выи вздев свои прельщающий ярем, —
За то карает Бог Москву чужим бичом.
Но ободрись: Господь сей казнью укротился
И в гневе не в конец на вас ожесточился.
Восстань и отложи тебя объявший страх,
Мой сын! Судьбу врагов читай на небесах».
Тогда, подняв меня он сильною рукою,
На ноги трепетны поставил пред собою.
Едва смущенный взор я к облакам возвел,
Внезапу дивное явление узрел:
Носимый облаком на юге,
В златом пернатом шишаке,
В чешуйной сребряной кольчуге,
С блистающим мечом в руке,
Мне некий витязь представлялся.
Свирепым вид его казался:
Ярче́е молнии лучей
Сверкало пламя из очей.
Налегши тягостию тела
На черну тучу, он летел.
Пред ним вдруг буря заревела,
Сгущенный вихрем, снег белел.
Вдали его предупреждали
Два призрака: из них один
Как некий зрелся исполин,
Змеи́ в руках его зияли,
Взор грозный наносил всем страх.
Другий же бледностью в чертах
Страдальца вид казал сляченна,
Болезнью, гладом изнуренна.
Они сокрылись в мрак густой:
Там слышались победны клики,
Сражающейся рати крики,
И томный раздавался вой.
«Ты зришь, – мне с кротостью вещало Привиденье, —
России торжество, врагов ее паденье.
То щит Отечества, его военный дух
Пожарский, ревностный сотрудник мой и друг,
Летит вслед извергов, оставивших столицу.
Он мстительну на них уже вознес десницу.
Пред ним свирепый мраз, страх бледный, тощий глад
На истребление враждебных сил спешат.
Уж в бегстве гибельном, их лютостью томимый
И гневом Божиим невидимо гонимый,
Неистовый гордец, забыв позор и стыд,
Окровавле́нной им дорогой вспять бежит.
На каждом он шагу народну месть встречает;
Рать сильна, рать его толпами низлагает;
И кровью буйного упьется русский меч:
От острия его не может он утечь.
Тогда в свою чреду сей мира нарушитель,
Сей бич вселенныя, Москвы опустошитель,
Покажет царствам всем, простерт у наших ног,
Сколь в гневе праведном велик российский Бог;
Сколь истинен в судах над нами справедливых
Отец раскаянных, каратель злочестивых».
Так рек; и, пастырска надвершием жезла
Коснувшись моего престрашного чела,
Исчез. Внезапу гром по небу прокатился.
Объятый трепетом, от сна я пробудился
И Гермогена в сем видении познал:
Надеждой скорбному он сердцу отдых дал.
Утих бурливый ветр; луна над мной блистала,
В дрожащих Псла струях себя изображала.
Восхи́тилася мысль, и вспламенился дух.
Казалось, старца речь еще разила слух,
Еще по воздуху слова его носились.
Неволею тогда уста мои открылись,
Воображением я в будущем парил
И, в полноте души, с восторгом возопил:
«Дерзайте, россы! Гнет печали
С унылых свергните сердец:
Враги пред нами в бегстве пали,
Победы нам отдав венец.
Рассыпаны строптивых силы!
Воззрите на сии могилы,
Устлавшие бегущих след;
На обагре́нны кровью реки:
Над ними поздни у́зрят веки
Трофей наш, – мщенья и побед.
Неправды спеющих доро́гой
Творец наш гневом посетил;
Но бич, орудье казни строгой,
Над нашей выей сокрушил.
На суд ли Вышнего возропщем?
Никак; но в умиленье общем
Благодаренье воздадим
За милосердную пощаду,
Что яростному не́ дал аду
Нас зевом поглотить своим.
Теперь, несчастьем науче́нны,
Отвергнем иноземный яд:
Да злы беседы отравле́нны
Благих обычаев не тлят;
И, на стезю склоняся праву,
Лишь в доблести прямую славу,
Существенну поставим честь.
Престанем чуждым ослепленьям
Развратам и предубежденьям
Подобострастно дани несть.
Отечество ждет нашей дани.
Протоптаны врагом поля,
Прострём к убогой братье длани,
Избыток с нею наш деля;
Взнесем верхи церквей сожженных;
Да алтарей опустошенных
С весной не порастит трава;
Пожаров след да истребится,
И, аки феникс, возродится
Из пепла своего Москва!»
1812
Иван Михайлович Долгорукий
Плач над Москвою
Николай Михайлович Карамзин
Освобождение Европы и слава Александра I
…………………
Низверглась адская держава:
Сражен, сражен Наполеон!
Народы и цари! ликуйте:
Воскрес порядок и Закон.
Свободу мира торжествуйте!
Есть правды бог: тирана нет!
Преходит тьма, но вечен свет.
Сокрылось нощи привиденье.
Се утро, жизни пробужденье!
Се глас Природы и Творца:
«Уставов я не пременяю:
Не будут ка́мнями сердца,
Безумства в ум не обращаю.
Злодей торжествовал, где он?
Исчез, как безобразный сон!»
Умолкло горести роптанье.
Минувших зол воспоминанье
Уже есть благо для сердец.
Из рук отчаянной Свободы
Прияв властительский венец
С обетом умирить народы
И воцарить с собой Закон,
Сын хитрой лжи, Наполеон,
Призрак величия, героя,
Под лаврами дух низкий кроя,
Воссел на трон – людей карать
И землю претворять в могилу,
Слезами, кровью утучнять,
В закон одну поставить силу,
Не славой – клятвою побед
Наполнить устрашенный свет.
И бысть! Упали царства, троны.
Его ужасны легионы,
Как огнь и бурный дух, текли
Под громом смерти, разрушенья
Сквозь дым пылающей земли;
Там истина вопи, невинность слезы лей;
Не слышат и не зрят: заткнуты златом уши;
Взор ослеплен сребром. Растленны ли́хвой, души
Не могут истины вещанию внимать.
Там злу судья – злодей; возмездник татю – тать,
Крепило приговор ехидно ябед жало, —
И пламя мстительно вертеп неправд пожрало.
Над падшими ли здесь чертогами скорбишь?
Иль гнезд тлетворныя в них роскоши не зришь?
В убогих хижинах похитя хлеб насущный,
Питала там она сластями жертвы тучны.
Вседневны пиршества, веселий хоровод
Сзывали к окнам их толпящийся народ,
В мраз лютый холодом и голодом томимый
И с наглостью от сих позорищ прочь гонимый.
Когда, на лоне нег лежа, Сарданапал
В преизобилии богатства утопал
И, сладострастия испивши чашу полну,
На легкий пух склонясь, облекшись в мягку во́лну,
Под звуком нежных арф вкушал спокойный сон,
О старце, о вдове заботился ли он?
Хоть пенязь отдал ли, хоть лепту он едину,
Чтоб в скорби облегчить их строгую судьбину?
Призрел ли нищего? От трапезы крохо́й
Он поделился ли с голодной сиротой?
Нет, – в недоступном сем для бедного чертоге
Не помнил он об них и позабыл о Боге,
Который с тем ему вручил талант сребром,
Чтобы, деля его, умножил мзду – добром.
Но он на роскошь лишь менял дары богаты, —
И, в пепле падшие, их погребли палаты.
Зри в слабых сих чертах развратные сердца,
И справедливый чти над ними суд Творца.
Но в граде ль сем одном развраты коренились?
Нет, нет; во все концы России расселились;
И от источника пролившееся зло
Ручьями быстрыми повсюду потекло:
Как в сердце о́строты недужные скопленны
Влияньем пагубным все заражают члены.
Повсюду и порок, и слабости равны;
И души и умы равно отравлены́.
Заботы, доблести и предков строги нравы:
Алканье истинной отечественной славы,
Похвальны образцы наследственных доброт —
В презрение, в посме́х уж ставит поздний род.
Мудрейший меж царей, потомок Филарета,
Сей вырод из умов и удивленье света,
Невинно ввел меж вас толь пагубный разврат;
Целебный сок по нем преобратился в яд:
Российски просветить умы желая темны,
Переселял он к вам науки чужеземны,
Но слепо чтившие пути бессмертных дел,
Презрев разборчивость благоискусных пчел,
Широкие врата нови́знам отворили
И чуждой роскошью все царство отравили.
Вельможи по ее злопагубным следам,
Смесясь с язы́ками, навыкли их делам
И, язвой заразя тлетворною столицу,
Как мулы, впря́глися под чужду колесницу,
На выи вздев свои прельщающий ярем, —
За то карает Бог Москву чужим бичом.
Но ободрись: Господь сей казнью укротился
И в гневе не в конец на вас ожесточился.
Восстань и отложи тебя объявший страх,
Мой сын! Судьбу врагов читай на небесах».
Тогда, подняв меня он сильною рукою,
На ноги трепетны поставил пред собою.
Едва смущенный взор я к облакам возвел,
Внезапу дивное явление узрел:
Носимый облаком на юге,
В златом пернатом шишаке,
В чешуйной сребряной кольчуге,
С блистающим мечом в руке,
Мне некий витязь представлялся.
Свирепым вид его казался:
Ярче́е молнии лучей
Сверкало пламя из очей.
Налегши тягостию тела
На черну тучу, он летел.
Пред ним вдруг буря заревела,
Сгущенный вихрем, снег белел.
Вдали его предупреждали
Два призрака: из них один
Как некий зрелся исполин,
Змеи́ в руках его зияли,
Взор грозный наносил всем страх.
Другий же бледностью в чертах
Страдальца вид казал сляченна,
Болезнью, гладом изнуренна.
Они сокрылись в мрак густой:
Там слышались победны клики,
Сражающейся рати крики,
И томный раздавался вой.
«Ты зришь, – мне с кротостью вещало Привиденье, —
России торжество, врагов ее паденье.
То щит Отечества, его военный дух
Пожарский, ревностный сотрудник мой и друг,
Летит вслед извергов, оставивших столицу.
Он мстительну на них уже вознес десницу.
Пред ним свирепый мраз, страх бледный, тощий глад
На истребление враждебных сил спешат.
Уж в бегстве гибельном, их лютостью томимый
И гневом Божиим невидимо гонимый,
Неистовый гордец, забыв позор и стыд,
Окровавле́нной им дорогой вспять бежит.
На каждом он шагу народну месть встречает;
Рать сильна, рать его толпами низлагает;
И кровью буйного упьется русский меч:
От острия его не может он утечь.
Тогда в свою чреду сей мира нарушитель,
Сей бич вселенныя, Москвы опустошитель,
Покажет царствам всем, простерт у наших ног,
Сколь в гневе праведном велик российский Бог;
Сколь истинен в судах над нами справедливых
Отец раскаянных, каратель злочестивых».
Так рек; и, пастырска надвершием жезла
Коснувшись моего престрашного чела,
Исчез. Внезапу гром по небу прокатился.
Объятый трепетом, от сна я пробудился
И Гермогена в сем видении познал:
Надеждой скорбному он сердцу отдых дал.
Утих бурливый ветр; луна над мной блистала,
В дрожащих Псла струях себя изображала.
Восхи́тилася мысль, и вспламенился дух.
Казалось, старца речь еще разила слух,
Еще по воздуху слова его носились.
Неволею тогда уста мои открылись,
Воображением я в будущем парил
И, в полноте души, с восторгом возопил:
«Дерзайте, россы! Гнет печали
С унылых свергните сердец:
Враги пред нами в бегстве пали,
Победы нам отдав венец.
Рассыпаны строптивых силы!
Воззрите на сии могилы,
Устлавшие бегущих след;
На обагре́нны кровью реки:
Над ними поздни у́зрят веки
Трофей наш, – мщенья и побед.
Неправды спеющих доро́гой
Творец наш гневом посетил;
Но бич, орудье казни строгой,
Над нашей выей сокрушил.
На суд ли Вышнего возропщем?
Никак; но в умиленье общем
Благодаренье воздадим
За милосердную пощаду,
Что яростному не́ дал аду
Нас зевом поглотить своим.
Теперь, несчастьем науче́нны,
Отвергнем иноземный яд:
Да злы беседы отравле́нны
Благих обычаев не тлят;
И, на стезю склоняся праву,
Лишь в доблести прямую славу,
Существенну поставим честь.
Престанем чуждым ослепленьям
Развратам и предубежденьям
Подобострастно дани несть.
Отечество ждет нашей дани.
Протоптаны врагом поля,
Прострём к убогой братье длани,
Избыток с нею наш деля;
Взнесем верхи церквей сожженных;
Да алтарей опустошенных
С весной не порастит трава;
Пожаров след да истребится,
И, аки феникс, возродится
Из пепла своего Москва!»
1812
Иван Михайлович Долгорукий
1764–1823
Плач над Москвою
В годину лютых зол, в день страшныя беды,
Когда в огне Москва Везувий представляла,
Детей своих во все заставы извергала
И кровию гражда́н багрила их следы,
Когда чрез двести лет столицу вновь карали,
Сквернили алтари, в домах и казнь и плен,
Бежали без ума толпы мужей и жен
И весь домашний скарб злодею покидали, —
Взглянул и я на Кремль – ударил в перси, взвыл,
Схватя жену, детей, давно лиющих слезы,
В беспамятстве помчал на устье тихой Тезы;
И там от всяких зол Господь меня укрыл. <…>
Гнев Божий над тобой, злосчастная Москва!
Из пышных теремов явилось пепелище,
Пещерою стал град зияющего льва
И диких всех зверей ужасно логови́ще!
В прямой черте с небес громовая стрела
Ударила во все твои верхи златые,
И, с ревом из-под них слетев, колокола
Провозвестили нам дни нового Батыя;
Во храмах кони ржут, а в самых алтарях, —
О ужас христиан! и выговорить страшно! —
На месте мирных жертв – враги хватают брашно,
И, шумны от вина, ристают в стихарях!
Святыни дом в вертеп разбоя превратился!
Кадило пред Творцом небесным не курят,
Ни тихих нет молитв, ни лампы не горят,
И схимник, воздохнув, с обителью простился.
Летит на воздух Кремль, расшибся Арсенал;
Несыта месть везде мечи булатны движет!
Но все уже смердит! – нож всю Москву заклал;
Без пищи сам огонь лишь камень голый лижет.
Таков твой жребий стал, градов российских мать!
Тоскуют о тебе живущие в чертогах;
Нарядных колесниц тьмы-тьмущей на дорогах,
Стремящихся к тебе, как прежде, не видать.
Исчезли пиршества, и роскошь утомленна
С обозом векселей на Волгу утекла;
Толпа бежит за ней актеров изумленна,
Дом игрищей погас, сгоревши весь дотла;
Святилища наук разграбленные стены
Ужасней кажут нам плачевный вид Москвы;
И музы, не найдя, куда склонить главы,
Отправились искать на Каме Иппокрены.
Куда съезжаться нам платить газетам дань,
О свойстве государств, за трубкой сидя, спорить,
И ближних и себя напрасно лишь задорить —
Путь сча́стливый тебе, клоб Английский, в Казань! —
Фабричный кинул стан, купец не промышляет,
Разнощик никуда с товарами нейдет,
Изделья, торг, мена́, все стало, все страдает,
И бедный мужичок ни пашет, ни орет.
О, день великих зол! Но, к пущему несчастью
У матушки-Москвы есть множество детей,
Которые твердят по новому пристрастью,
Что прах ее не есть беда России всей…
Утешит ли кого сия молва народна?
Отечества я сын, и здесь сказать дерзну:
Россия! ты раба, – когда Москва в плену!
Не ей ли ты должна той славою широкой,
Которую во всей вселенной нажила?
Не ею ли спаслась от пагубы жестокой,
Когда с мечами к ней Литва погана шла?
Москва ли не рачит о нас, не образует?
Готовит верных слуг, надежных согражда́н,
Дает мужей в суды, людей в военный стан
И злата не щадит, коль царь его взыскует.
Отечественный дух на каждом там шагу
Любить родимый край издетства приучает.
Вид Красного крыльца, – сей вид один внушает
И рабства не терпеть, и рог сломить врагу.
Кому наружный вид готический противен,
Пускай бежит навек от наших башен тот!
Единственна Москва! – и тем-то град сей дивен,
Что он из собственных составился красот. <…>
Так ежели Москва есть сердце государства,
Отдав ее врагу, какая для него
Надежда избежать паденья своего?
Столицы суть везде ограды крепки царства.
Без сердца бытие кто может сохранить,
Когда в нем вдруг огонь антонов загорится?
Куда, кроме земли, наш бедный труп годится?
Стал маятник его – и уже полно жить.
О Боже! возврати столицу нам любезну! <…>
Так мысленно взывал, когда в стране любимой,
Оставя мирный кров и хлеб насущный мой,
Без Родины давно, из края в край гонимый,
Бежал сюда вкушать хоть маленький покой. <…>
Но, ах! – хотя у них приятно было мне,
А на́ сердце тоски лежало тяжко бремя:
Я все смотрел в окно, не разбирая время,
Не шлет ли вести кто о нашей стороне?
И се – летит она – о, радость вожделенна!
В пыли, в поту ямщик бьет тройку по бедра́м;
Домашние бегут – я вслед кричу: что там?
Предчувствие сбылось: Москва освобожденна!
Для чувства сильного на свете нет пера:
Уста молчат, когда что душу слишком тронет,
В потоке горьких слёз речь смешанная тонет,
И легкий вздох, вещун сердечного добра,
В Москву скорей, в Москву! – Когда чего желает
И требует от нас растроганна душа,
Вотще рассудок тут препятства полагает:
Распутица – путь добр, и вьюга – хороша. <…>
Так стаи разных птиц со всех сторон весною
Летят в привычный лес гнездо свое свивать.
Представилась очам паленая столица,
Еще сияюща сквозь облако дымов;
В развалинах ее еще видна царица,
Рожденная ничьих не принимать оков. <…>
Руины! кто на вас без состраданья взглянет?
Ужаснейший позор… Здесь был Наполеон!
Доколь из недр Творца перун в него не грянет?
Иль Неба не достиг отчаянный наш стон? <…>
Дай Бог, чтобы Москва, как некогда вселенна,
При Ное от проказ омытая водой,
В горниле тяжких бед огнями искушенна,
Очистилась от всех крамол своих золой!
Тогда нас паки с ней и пепел не разлучит:
Где Родины святой быть может веселей?
И я скажу в слезах, как Сказочник нас учит:
«Что матушки-Москвы и краше и милей?»
<1812–1813>
Когда в огне Москва Везувий представляла,
Детей своих во все заставы извергала
И кровию гражда́н багрила их следы,
Когда чрез двести лет столицу вновь карали,
Сквернили алтари, в домах и казнь и плен,
Бежали без ума толпы мужей и жен
И весь домашний скарб злодею покидали, —
Взглянул и я на Кремль – ударил в перси, взвыл,
Схватя жену, детей, давно лиющих слезы,
В беспамятстве помчал на устье тихой Тезы;
И там от всяких зол Господь меня укрыл. <…>
Гнев Божий над тобой, злосчастная Москва!
Из пышных теремов явилось пепелище,
Пещерою стал град зияющего льва
И диких всех зверей ужасно логови́ще!
В прямой черте с небес громовая стрела
Ударила во все твои верхи златые,
И, с ревом из-под них слетев, колокола
Провозвестили нам дни нового Батыя;
Во храмах кони ржут, а в самых алтарях, —
О ужас христиан! и выговорить страшно! —
На месте мирных жертв – враги хватают брашно,
И, шумны от вина, ристают в стихарях!
Святыни дом в вертеп разбоя превратился!
Кадило пред Творцом небесным не курят,
Ни тихих нет молитв, ни лампы не горят,
И схимник, воздохнув, с обителью простился.
Летит на воздух Кремль, расшибся Арсенал;
Несыта месть везде мечи булатны движет!
Но все уже смердит! – нож всю Москву заклал;
Без пищи сам огонь лишь камень голый лижет.
Таков твой жребий стал, градов российских мать!
Тоскуют о тебе живущие в чертогах;
Нарядных колесниц тьмы-тьмущей на дорогах,
Стремящихся к тебе, как прежде, не видать.
Исчезли пиршества, и роскошь утомленна
С обозом векселей на Волгу утекла;
Толпа бежит за ней актеров изумленна,
Дом игрищей погас, сгоревши весь дотла;
Святилища наук разграбленные стены
Ужасней кажут нам плачевный вид Москвы;
И музы, не найдя, куда склонить главы,
Отправились искать на Каме Иппокрены.
Куда съезжаться нам платить газетам дань,
О свойстве государств, за трубкой сидя, спорить,
И ближних и себя напрасно лишь задорить —
Путь сча́стливый тебе, клоб Английский, в Казань! —
Фабричный кинул стан, купец не промышляет,
Разнощик никуда с товарами нейдет,
Изделья, торг, мена́, все стало, все страдает,
И бедный мужичок ни пашет, ни орет.
О, день великих зол! Но, к пущему несчастью
У матушки-Москвы есть множество детей,
Которые твердят по новому пристрастью,
Что прах ее не есть беда России всей…
Утешит ли кого сия молва народна?
Отечества я сын, и здесь сказать дерзну:
Россия! ты раба, – когда Москва в плену!
Не ей ли ты должна той славою широкой,
Которую во всей вселенной нажила?
Не ею ли спаслась от пагубы жестокой,
Когда с мечами к ней Литва погана шла?
Москва ли не рачит о нас, не образует?
Готовит верных слуг, надежных согражда́н,
Дает мужей в суды, людей в военный стан
И злата не щадит, коль царь его взыскует.
Отечественный дух на каждом там шагу
Любить родимый край издетства приучает.
Вид Красного крыльца, – сей вид один внушает
И рабства не терпеть, и рог сломить врагу.
Кому наружный вид готический противен,
Пускай бежит навек от наших башен тот!
Единственна Москва! – и тем-то град сей дивен,
Что он из собственных составился красот. <…>
Так ежели Москва есть сердце государства,
Отдав ее врагу, какая для него
Надежда избежать паденья своего?
Столицы суть везде ограды крепки царства.
Без сердца бытие кто может сохранить,
Когда в нем вдруг огонь антонов загорится?
Куда, кроме земли, наш бедный труп годится?
Стал маятник его – и уже полно жить.
О Боже! возврати столицу нам любезну! <…>
Так мысленно взывал, когда в стране любимой,
Оставя мирный кров и хлеб насущный мой,
Без Родины давно, из края в край гонимый,
Бежал сюда вкушать хоть маленький покой. <…>
Но, ах! – хотя у них приятно было мне,
А на́ сердце тоски лежало тяжко бремя:
Я все смотрел в окно, не разбирая время,
Не шлет ли вести кто о нашей стороне?
И се – летит она – о, радость вожделенна!
В пыли, в поту ямщик бьет тройку по бедра́м;
Домашние бегут – я вслед кричу: что там?
Предчувствие сбылось: Москва освобожденна!
Для чувства сильного на свете нет пера:
Уста молчат, когда что душу слишком тронет,
В потоке горьких слёз речь смешанная тонет,
И легкий вздох, вещун сердечного добра,
В Москву скорей, в Москву! – Когда чего желает
И требует от нас растроганна душа,
Вотще рассудок тут препятства полагает:
Распутица – путь добр, и вьюга – хороша. <…>
Так стаи разных птиц со всех сторон весною
Летят в привычный лес гнездо свое свивать.
Представилась очам паленая столица,
Еще сияюща сквозь облако дымов;
В развалинах ее еще видна царица,
Рожденная ничьих не принимать оков. <…>
Руины! кто на вас без состраданья взглянет?
Ужаснейший позор… Здесь был Наполеон!
Доколь из недр Творца перун в него не грянет?
Иль Неба не достиг отчаянный наш стон? <…>
Дай Бог, чтобы Москва, как некогда вселенна,
При Ное от проказ омытая водой,
В горниле тяжких бед огнями искушенна,
Очистилась от всех крамол своих золой!
Тогда нас паки с ней и пепел не разлучит:
Где Родины святой быть может веселей?
И я скажу в слезах, как Сказочник нас учит:
«Что матушки-Москвы и краше и милей?»
<1812–1813>
Николай Михайлович Карамзин
1766–1826
Освобождение Европы и слава Александра I
(Посвящаю московским жителям)
Quae homines arant, navigant, aedificant, virtuti omnia parent{ Все, что создают люди, когда пашут, плавают, строят, служит добродетели (лат.).}.
Саллустий
…………………
Низверглась адская держава:
Сражен, сражен Наполеон!
Народы и цари! ликуйте:
Воскрес порядок и Закон.
Свободу мира торжествуйте!
Есть правды бог: тирана нет!
Преходит тьма, но вечен свет.
Сокрылось нощи привиденье.
Се утро, жизни пробужденье!
Се глас Природы и Творца:
«Уставов я не пременяю:
Не будут ка́мнями сердца,
Безумства в ум не обращаю.
Злодей торжествовал, где он?
Исчез, как безобразный сон!»
Умолкло горести роптанье.
Минувших зол воспоминанье
Уже есть благо для сердец.
Из рук отчаянной Свободы
Прияв властительский венец
С обетом умирить народы
И воцарить с собой Закон,
Сын хитрой лжи, Наполеон,
Призрак величия, героя,
Под лаврами дух низкий кроя,
Воссел на трон – людей карать
И землю претворять в могилу,
Слезами, кровью утучнять,
В закон одну поставить силу,
Не славой – клятвою побед
Наполнить устрашенный свет.
И бысть! Упали царства, троны.
Его ужасны легионы,
Как огнь и бурный дух, текли
Под громом смерти, разрушенья
Сквозь дым пылающей земли;
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента