Придя домой, старик велел сыну показать свои книги. Когда ничего не подозревавший мальчик принес книги отцу, тот запер их в шкаф и хорошенько поучил сына кнутом, приговаривая:
— Мальчик, не бывать тебе священником и не годится тебе быть ученее отца. Когда сеять ячмень, а когда пшеницу, когда сажать бобы, а когда горох, можешь ты теперь прочесть в альманахе. Что до продажи зерна и скота, я и сам научу тебя, где и когда выгоднее всего это сделать, ибо я помню все рынки и ярмарки наизусть не хуже, чем сэр Джон, наш священник, помнит мессу. Дайка мне лучше вон тот кнут, да я научу тебя, как с ним обращаться. Это тебе будет полезнее, чем латынь. Молчи и делай, что тебе говорят, а не то раньше, чем начнется следующая месса, узнаешь, как тяжела моя рука в гневе.
Молодой Бэкон решил, что отец поступает с ним несправедливо, но смолчал, однако через несколько дней сбежал из дому и направился в монастырь, находившийся милях в двадцати от его родной деревни. Там мальчика приняли с охотой, и он продолжал учиться и вскоре так прославился, что его послали в Оксфорд, где он много лет изучал тайны природы и искусства, пока не овладел ими настолько, что не только Англия, но и весь христианский мир восхищались им.
Однажды король, будучи в Оксфордшире в гостях у одного благородного человека, изъявил желание увидеть знаменитого монаха, ибо неоднократно доводилось ему слышать о чудесах, которые тот творил благодаря своему искусству. Послал он за ним человека с приказанием явиться ко двору. Брат Бэкон учтиво поблагодарил короля через его посланника и передал, что находится всецело в распоряжении его королевского величества и не замедлит нанести ему визит.
— Но, — добавил он, обращаясь к посланнику, — умоляю вас поторопиться, ибо может случиться, что я окажусь при дворе на два часа раньше вас.
Джентльмен отвечал:
— При всей вашей учености, позвольте мне вам не поверить, ибо ученые, старики и путешественники частенько сочиняют небылицы, пользуясь невежеством остальных.
На что брат Бэкон возразил:
— Для усиления вашего доверия к моим словам мог бы я сейчас показать вам девушку, с которой вы в последний раз делили ложе, но не стану, ибо тороплюсь.
Джентльмен продолжал сомневаться:
— Второе обещание так же лживо, как и первое. Хотел бы я, чтобы вы исполнили хоть одно, просто так, ради забавы.
Монах отвечал:
— Не пройдет и четырех часов, как сбудутся оба, так что поспешите.
— Не сбудутся, — заявил джентльмен, — резвость моего коня тому порукой.
И с тем уехал. Но свернул, как видно, куда-то не туда, ибо пути ему было всего три мили, а скакал он целых три часа, так что брат Бэкон предстал перед королем раньше посланника.
Король принял монаха сердечно и сказал, что давно уже искал с ним встречи, ибо хочет, чтобы тот предсказал ему его судьбу. На что брат Бэкон отвечал, что молва его оболгала, приписывая ему достижения куда большие, нежели те, которых он добился своими скромными занятиями, и что, по его мнению, у науки есть множество сынов куда более достойных, чем он. Король похвалил его за скромность, сказав, что ничто так не портит человека истинно мудрого, как хвастовство, но попросил не принижать сверх меры значение собственных занятий, а лучше показать ему и королеве свое искусство.
— Я не был бы достоин ни знания, ни искусства, которыми обладаю, — молвил Бэкон, — если бы отказал вашему величеству в этой просьбе. Прошу вас, садитесь поудобнее, а я покажу вам, на что способно мое скромное искусство.
Король, королева и благородные господа заняли свои места. Монах взмахнул жезлом, и тут же зазвучала такая изумительная музыка, равной которой король и его придворные никогда не слыхивали.
— Это, — молвил Бэкон, — для услаждения вашего слуха. Но прежде чем вы покинете этот зал, я равным образом удовлетворю и другие ваши чувства.
Тут он снова взмахнул жезлом, и музыка стала тише, а в зал вошли пять танцоров. Первый был одет королевской прачкой, второй — лакеем, третий — ростовщиком, четвертый — блудным сыном, а пятый — шутом. В этом заключалось великое разнообразие, которое не оставило никого из зрителей равнодушным. Танцоры, исполнив свои танцы, удалились в том же порядке, в каком появились. Так было удовлетворено второе чувство. Тогда взмахнул монах еще раз своим жезлом, и вновь заиграла музыка, но на этот раз совсем иного рода, и перед королем и его свитой появился стол, который ломился от яств. Король и королева захотели отведать редких фруктов, что лежали на столе, и с большим удовольствием это сделали. Когда все насытились, стол и угощение исчезли так же внезапно, как появились. Снова взмахнул чародей жезлом, и такое разлилось по залу благоухание, словно все благовония мира, облагороженные человеческим искусством, предстали перед ними в одночасье. Пока присутствующие наслаждались запахами, монах еще раз взмахнул жезлом, и перед ними потянулась вереница людей из разных стран в одеждах, которые в тех землях носят. Были там русские, поляки, индийцы, армяне и многие другие, и каждый из них держал в руках меха тех зверей, которые в этих странах водятся, и эти меха дарили они королю и королеве. Эти меха были до того приятны на ощупь, что каждый, кто к ним прикасался, испытывал большое удовольствие. Принесшие же их люди тем временем, исполнив свои национальные танцы, удалились. Задал тогда брат Бэкон королю вопрос: желает ли он еще видеть его искусство? Король ответил, что пока его любопытство удовлетворено вполне и единственная его мысль — о том, как наградить человека, который так ему угодил. Бэкон отвечал, что другой награды, кроме доброго мнения его величества, не хочет и будет этим счастлив.
— Об этом, — ответил король, — не беспокойся и в знак моего расположения прими эту драгоценность. — С этими словами снял король с шеи дорогой камень и протянул монаху.
Тот почтительно поблагодарил короля и сказал:
— Верный слуга вашего величества почтет за честь и счастье исполнить любую вашу просьбу, в какой бы день и час вы к нему ни обратились. Но среди вашей свиты не вижу я человека, которого вы посылали за мной. Уж не сбился ли он с пути, или, быть может, что-то его задержало? Я обещал, что буду здесь раньше него, и все присутствующие здесь благородные господа могут подтвердить, что я сдержал слово. Но вот и он, я слышу его шаги.
Тут в зал вошел джентльмен, с ног до головы покрытый грязью, ибо скакать ему пришлось через лужи, канавы и трясину, так что костюм его был в плачевном состоянии. Увидев монаха, он разозлился и пожелал, чтобы чума сожрала тех бесов, которые заманили его в трясину и чуть не утопили.
— Не сердитесь, сэр, — отвечал Бэкон, — здесь вас дожидается старый друг, у которого больше причин сердиться, чем у вас, ибо она прождала вас целых три часа.
С этими словами он отодвинул занавеску, и все увидели за ней кухарку с черпаком в руке.
— Ну вот, теперь я сдержал данное вам слово. Я ведь обещал свести вас с подружкой. Как, довольны?
— О да, — ответил джентльмен, — так доволен, что непременно отплачу той же монетой.
На что брат Бэкон отвечал:
— Не грозитесь, сударь, а не то опозорю вас еще больше, а впредь поостерегитесь называть ученых лгунами. Однако я не знаю, богаты ли вы сейчас деньгами, а потому отправлю-ка лучше девушку домой за свой счет.
И кухарка исчезла. Король, королева и вся компания немало позабавились, наблюдая, как смутился кавалер при виде своей засаленной возлюбленной. Он же ушел из зала, склонив от стыда голову. Брат Бэкон попрощался с королем и королевой и отправился домой, увозя с собой благодарность за продемонстрированное им искусство и различные подарки.
Был у брата Бэкона всего один слуга, да и тот не из самых умных, так что держал его монах больше из милосердия, чем ради пользы. Этот слуга (звали его Майлз) не выносил постов, которые всем духовным особам полагается соблюдать по их сану, и потому всегда припрятывал в каком-нибудь укромном уголке кусочек мясца, которое и жевал в то время, как его хозяин довольствовался одним хлебом или же вовсе ничего не ел. Брат Бэкон, приметив это, решил как-нибудь с ним поквитаться. И вот однажды в четверг вечером, накануне пятничного поста, сунул Майлз себе в карман кольцо кровяной колбасы, надеясь, должно быть, согреть ее таким образом, ибо в постные дни брат Бэкон приказывал не разжигать огня. На следующий день, в пятницу, слуга ходил с видом скромным, словно и не ел ничего. Когда хозяин предложил ему хлеба, он отказался, заявив, что грехи его столь велики, что и одного дня поста в неделю для их искупления мало. Хозяин похвалил его за это, но предостерег, чтобы тот крепился и не отступал от принятого решения, ибо тайное всегда становится явным.
— Да что же я, хуже турка, что ли! — возмутился Майлз и удалился в свою каморку, как будто хотел помолиться в уединении, но молиться-то он собирался не кому иному, как кровяной колбасе.
Вытащил он колбасу (она уже наполовину испеклась от жары) и напал на нее с жадностью, да не тут-то было: сунул он ее в рот, а ни откусить, ни вытащить не может. Испугался он, затопал, забился. Хозяин на шум пришел, взял колбасу за другой конец, повел слугу таким манером в зал, где сидели ученые монахи, и сказал:
— Поглядите, братья, на благочестивого человека, на слугу моего Майлза: совесть не позволяет ему прерывать постный день, так что он не может проглотить эту колбасу. Пусть послужит это нам всем примером, привяжите его к окну.
Привязали бедного Майлза к окну за колбасу, и стоял он там до конца дня, наподобие медведя, привязанного за сворку мордой к столбу, терпя насмешки и издевательства. Ночью хозяин избавил его от наказания, и Майлз дал обет: покуда жив, никогда больше не нарушать поста.
Жил-был в Оксфордшире джентльмен, который через кутежи и разного рода излишества растратил преизрядное состояние, оставленное ему отцом, и впал в такую жестокую нужду, что не на что ему бывало порой купить куска хлеба, дабы поддержать свою жалкую жизнь. Воспоминания о растраченном богатстве так его истерзали, что перестал он заботиться не только о теле, но и о душе своей. Этой его слабостью не преминул воспользоваться дьявол.
В минуту, когда горе и заботы совсем одолели бедного джентльмена (горевал он о прошлых безумствах, а беспокоился о том, на что будет жить до конца дней своих), пришел к нему дьявол и спросил, чего он хочет (пришел он, разумеется, не в устрашающем своем обличье, а под личиной старого ростовщика). Джентльмен удивился его внезапному появлению, но, услышав вопрос о том, что ему надобно, расхрабрился и ответил:
— Я хочу все! Мне нужны деньги, чтобы купить себе платье, деньги, чтобы купить еду, деньги, чтобы выкупить мои земли, и еще деньги, чтобы заплатить долги. Можешь ли и хочешь ли ты помочь мне в моем несчастье?
Дьявол отвечал:
— Могу. Дам тебе денег на все твои нужды, и притом немедленно, но при одном условии.
Обрадованный джентльмен воскликнул:
— На любых условиях! Только помоги, и клянусь, я выполню все, что ни потребуешь!
Но дьявол возразил:
— Клятвам я не верю. Мне нужны векселя. Если ты их подпишешь, то приходи завтра поутру на опушку леса, где я буду ждать тебя с деньгами.
— Приду, — согласился джентльмен (он, бедняга, рад был деньгам на любых условиях, как и сказал).
На следующий день пошел он в лес, где дьявол назначил ему свидание. Долго пришлось ему ждать, наконец завидел он дьявола, который приближался в сопровождении двух слуг, тащивших мешки с деньгами. Возрадовался бедный джентльмен, что снова будет жить по-человечески. Дьявол же, подойдя к нему, молвил:
— Сынок, я исполню обещанное, если ты согласишься на условия, которые я вот тут написал.
Джентльменотвечал:
— Охотно. Умоляю, читай.
Тогда дьявол прочел следующее:
— Я даю тебе столько денег, сколько нужно, с условием, что|5ы ты распорядился ими следующим образом. Во-первых, выкупил из заклада земли. Во-вторых, заплатил долги. В третьих, приобрел себе все необходимое. И наконец, как только должник рассчитается с долгами и снова вступит во владение землями, он должен приготовиться поступить в полную собственность заимодавца, когда тот этого пожелает.
Джентльмен под этим подписался и забрал деньги. Вскоре он уже приобрел все, что необходимо для жизни, выкупил земли и раздал все долги, так что не осталось на свете человека, который был бы вправе потребовать с него хотя бы пенни.
Зажил с тех пор джентльмен так добродетельно, что вскоре опять стали верить ему в долг, а состояние его приумножилось и превзошло отцовское. Но недолго длилось счастье: появился однажды в его кабинете дьявол и молвил:
— Земли твои выкуплены, долги оплачены, настало время предоставить себя в мое распоряжение, как сказано в векселе.
Забеспокоился джентльмен и призадумался, как это вдруг он станет рабом человека, которого совсем не знает. (Он еще не догадался, что его заимодавец — дьявол.) Но, понуждаемый к ответу (дьяволом), сказал он, что еще не со всеми долгами рассчитался, а стало быть, по условиям контракта, не обязан пока расплачиваться. Рассвирепевший дьявол принял свое истинное обличье и воскликнул:
— Ах ты, жалкий негодяй, не ищи себе оправданий, я-то знаю, что все это ложь, и завтра утром представлю доказательства, а до тех пор оставляю тебя терзаться отчаянием. — И с шумом улетел, а джентльмен застыл на месте, полумертвый от страха.
Придя немного в себя, джентльмен начал раздумывать над своим бедственным положением, Жалея, что не дожил век в бедности, и проклиная честолюбивые свои мысли, которые заставили его Добиваться возвращения состояния, растраченного в буйных кутежах. После этого проклял он свою Жизнь блудного сына, которая и была истинной причиной его нынешнего злосчастья. Долго он так терзался, пока не решился наконец покончить с жизнью и не вышел с такими мыслями на улицу в поисках способа отделаться от опостылевшей жизни, где и встретил монаха. Джентльмен уже воткнул свой меч в землю острием вверх и готовился броситься на него, когда монах увидал его и велел ему остановиться, что он и сделал. Брат Бэкон спросил, какова причина отчаяния столь глубокого, что оно заставляет его кидаться очертя голову прямо к черту в пекло?
— О сэр, — ответил несчастный, — причина тому имеется, и пресерьезная, так что я попрошу больше меня не беспокоить, а предоставить моей судьбе.
Такой ответ одновременно и удивил монаха, и заставил его почувствовать сострадание к несчастному. Он продолжал:
— Сэр, если я теперь позволю вам добровольно навлечь на себя вечное проклятие, то недостоин буду не только носить, но даже притронуться к одеянию того святого ордена, которому служу. Вы, без сомнения, знаете, что Святая Церковь обладает властью отпускать грехи, в коих человек добровольно покается. Так не отвергайте же из пустого каприза возможность спасения. Исповедуйтесь мне во всех своих грехах немедленно, — умолял его монах, — и вам тут же полегчает. Джентльмен отвечал:
— Святой отец, я знаю, что вы говорите правду, и множество раз принимал я утешение, протянутое мне Святой Церковью (я не говорю «нашей», ибо, боюсь, никогда она не примет меня в свое материнское лоно), но сейчас я не имею права на благословение. Однако, раз вы просите, будь по-вашему: слушайте и трепещите. Знайте же, что я продал душу дьяволу за богатство и завтра утром в этом лесу он возьмет меня в преисподнюю. Теперь вам ведома моя беда, но как ее избежать, никто не знает.
Брат Бэкон молвил:
— Странная история. Однако утешьтесь, слезы раскаяния на многое способны, так что плачьте, не стыдитесь. Вскоре я навещу вас в вашем доме и принесу вам желанное утешение (надеюсь), и вы снова вернетесь на стезю добра.
Джентльмена эти слова немного подбодрили, и он отправился домой. Ночью пришел к нему брат Бэкон и застал несчастного в слезах, ибо тот надеялся, оплакивая смрадные грехи свои, вымолить себе прощение. Спросил его монах, какой контракт подписал он с дьяволом. Джентльмен ответил, что обязан предаться тому душой и телом, как только рассчитается со всеми долгами. А сейчас не должен он ни единой живой душе ни пенни.
— Что ж, — отвечал брат Бэкон, — продолжайте оплакивать грехи свои, а завтра, не боясь ничего, идите в лес и доверьтесь суждению первого встречного о том, принадлежите вы дьяволу или нет. Не бойтесь и делайте, как я говорю, и можете быть уверенным, что первым встречным окажусь я и дам в вашу пользу такое свидетельство, что Дьявол от вас отстанет. — С этими словами брат Бэкон отправился домой, а джентльмен продолжал молиться.
Наутро джентльмен, благословясь, пошел в лес, где его уже поджидал дьявол. Как только он подошел ближе, дьявол вскричал:
— А, явился, обманщик! Ну, теперь-то я тебе докажу, что все твои долги оплачены, и, стало быть, душа твоя по справедливости принадлежит мне.
На что джентльмен отвечал:
— Нет, это ты обманщик, ты нарочно дал мне денег, чтобы выманить у меня душу, а теперь хочешь сам все дело покончить. Давай-ка лучше найдем человека, который нас рассудит.
Дьявол согласился.
— Хорошо, — говорит, — позови кого хочешь. Джентльмен предложил пригласить в судьи
первого встречного. Дьявол, и на это был согласен. Не успели они договориться, как видят, идет брат Бэкон, к которому джентльмен и обратился с просьбой рассудить их в одном важном деле. Монах согласился, и обе стороны были довольны. Дьявол объяснил ему, какой у них приключился спор.
— Знай же, монах, что я повстречал этого грешника, когда он погибал от голода, и дал ему денег не только на еду и платье, но и на выкуп из заклада земли и на то, чтобы рассчитаться с долгами, при условии, что, как только он выплатит все свои долги, он отдаст себя мне по доброй воле в полную собственность. И вот момент настал, долги выплачены, и он, по совести, не может этого отрицать. Дело ясное: видишь, он молчит, стало быть, знает, что это так, — закончил дьявол. — Так вынеси же справедливый приговор.
Брат Бэкон отвечал:
— Хорошо. Но скажите мне прежде, — обратился он к джентльмену, — не возвращали ли вы дьяволу хотя бы часть той суммы, которую он одолжил вам, и не пытались ли расплатиться хоть каким-то образом?
Джентльмен молвил:
— Нет, он ничего от меня не получал.
— Ну, так и не давайте ему ничего и никогда — и будете свободны. Враг человечества, — обратился монах к дьяволу, — условия вашей сделки гласят, что ты не можешь требовать от него ничего, пока он должен кому-то хоть пенни. Так как же ты притязаешь на его душу, когда всем, что есть у него, он обязан тебе? Вот когда он вернет тебе твои деньги, тогда и возьмешь, что тебе причитается. До тех пор оставь его в покое. А сейчас сгинь, заклинаю тебя.
И дьявол с великим шумом и страхом удалился, а брат Бэкон утешил джентльмена и отправил его домой с наказом не давать дьяволу ни пенни, если дорожит своей душой. Джентльмен пообещал строго придерживаться этого завета.
Прочел однажды брат Бэкон о многочисленных завоеваниях, которым прежде подвергалась Англия, и задумался, как бы так сделать, чтобы такого не повторялось впредь и обессмертить тем самым свое имя в памяти потомства. Долго он изучал этот вопрос, пока не пришел наконец к выводу, что самый лучший способ это сделать такой: соорудить из бронзы голову, которая могла бы гофрить, и, когда она подаст голос, окружить всю Англию бронзой. Для этой цели взял он себе в помощники брата Банджи, тоже великого ученого и волшебника, но, конечно, с братом Бэконом он сравниться не мог, и вместе они с большими и длительными трудами соорудили бронзовую голову таким образом, что внутриона была точь-в-точь как человеческая. Закончив эту работу, они поняли, что столь же далеки от своей цели, сколь и в начале, ибо надлежало заставить разные части головы двигаться, без чего она не могла заговорить, а как это сделать, они не знали. Много книг они прочли, но ответа на свой вопрос так и не встретили и решили тогда вызвать духа, чтобы он подсказал им то, чего они не знали. Приготовили они все для этого и пошли в ближайший лес, где после долгих церемоний произнесли заклинание, и явился к ним дьявол и спросил, чего они хотят.
— Знай, — отвечал брат Бэкон, — что мы сделали голову из бронзы и хотим, чтобы она заговорила, для этого мы и вызвали тебя и будем держать здесь, пока не скажешь, как этого добиться.
Дьявол ответил, что и сам не знает, как эта сделать.
— Отец лжи, — продолжал Бэкон, — мне известно, что тебе это ведомо, а потому говори, иначе мы оставим тебя тут для забавы.
Испугался дьявол этой угрозы и открыл им секрет: если поддерживать под головой огонь шести жаровен, то она задвигается, а через месяц заговорит, но в какое время дня или месяца сие произойдет, ему неведомо. А еще сказал он им, что если они ее слов не услышат, то вся их работа пойдет насмарку. Они, удовлетворившись ответом духа, его отпустили.
Пришли монахи домой, зажгли жаровни, напустили дыму и стали ждать, когда голова заговорит. Так ждали они три недели без сна и отдыха и наконец так устали, что больше было невмоготу. Позвал тогда брат Бэкон слугу своего Майлза и сказал, что им с братом Банджи стоило великих трудов только соорудить эту голову, а сколько еще потребуется, прежде чем они услышат от нее хотя бы слово, но если они это слово пропустят, то потерян тогда будет весь их труд, а вместе с тем и вся Англия понесет большую потерю. Наказал он Майлзу смотреть и слушать, пока они будут спать, а если голова заговорит, разбудить их.
— Не тревожьтесь, добрые господа, — отвечал им Майлз, — я не засну, а буду смотреть и слушать, и, если вдруг случится той голове заговорить, я вас тут же позову. А до тех пор ложитесь и отдыхайте, и предоставьте мне следить за головой.
Брат Бэкон еще раз повторил ему, что надо делать, и пошли они с братом Банджи на боковую, а Майлз остался сторожить голову. Чтобы не заснуть, припас он маленький барабанчик и дудку и, будучи в хорошем расположении духа, запел такую песенку на северный манер:
— Время пришло.
Видит Майлз, что голова больше ничего не говорит, и, решив, что хозяин, должно быть, на него рассердится, если он его из-за такой малости разбудит, принялся голову передразнивать:
— Ах ты, наглая медная рожа, мой хозяин столько с тобой возился, и чем же ты ему отплатила: «Время пришло». Да уж лучше бы он провел столько бессонных ночей с каким-нибудь законником, чем с тобой: по крайней мере слов больше услышал бы, да каких слов! А ты, если уж ничего путного сказать не можешь, так молчи, а то тоже мне: «Время пришло». По мне, так пусть лучше они спят до судного дня, чем слушать такие глупости. Сам знаю, что время пришло, медная твоя башка. Вот ты у меня сейчас услышишь:
Так миновало еще полчаса, и голова произнесла еще два слова:
— Время прошло.
Майлзу эти слова так же мало показались, как и прежние, и снова он не стал будить хозяев, а продолжал насмешничать, что, мол, вот оловянная башка имела учителем его хозяина, а слов больше никаких не знает, и запел такую песню:
— Мальчик, не бывать тебе священником и не годится тебе быть ученее отца. Когда сеять ячмень, а когда пшеницу, когда сажать бобы, а когда горох, можешь ты теперь прочесть в альманахе. Что до продажи зерна и скота, я и сам научу тебя, где и когда выгоднее всего это сделать, ибо я помню все рынки и ярмарки наизусть не хуже, чем сэр Джон, наш священник, помнит мессу. Дайка мне лучше вон тот кнут, да я научу тебя, как с ним обращаться. Это тебе будет полезнее, чем латынь. Молчи и делай, что тебе говорят, а не то раньше, чем начнется следующая месса, узнаешь, как тяжела моя рука в гневе.
Молодой Бэкон решил, что отец поступает с ним несправедливо, но смолчал, однако через несколько дней сбежал из дому и направился в монастырь, находившийся милях в двадцати от его родной деревни. Там мальчика приняли с охотой, и он продолжал учиться и вскоре так прославился, что его послали в Оксфорд, где он много лет изучал тайны природы и искусства, пока не овладел ими настолько, что не только Англия, но и весь христианский мир восхищались им.
О том, как король послал за братом Бэконом, и о чудесах, которые тот явил королю и королеве
Однажды король, будучи в Оксфордшире в гостях у одного благородного человека, изъявил желание увидеть знаменитого монаха, ибо неоднократно доводилось ему слышать о чудесах, которые тот творил благодаря своему искусству. Послал он за ним человека с приказанием явиться ко двору. Брат Бэкон учтиво поблагодарил короля через его посланника и передал, что находится всецело в распоряжении его королевского величества и не замедлит нанести ему визит.
— Но, — добавил он, обращаясь к посланнику, — умоляю вас поторопиться, ибо может случиться, что я окажусь при дворе на два часа раньше вас.
Джентльмен отвечал:
— При всей вашей учености, позвольте мне вам не поверить, ибо ученые, старики и путешественники частенько сочиняют небылицы, пользуясь невежеством остальных.
На что брат Бэкон возразил:
— Для усиления вашего доверия к моим словам мог бы я сейчас показать вам девушку, с которой вы в последний раз делили ложе, но не стану, ибо тороплюсь.
Джентльмен продолжал сомневаться:
— Второе обещание так же лживо, как и первое. Хотел бы я, чтобы вы исполнили хоть одно, просто так, ради забавы.
Монах отвечал:
— Не пройдет и четырех часов, как сбудутся оба, так что поспешите.
— Не сбудутся, — заявил джентльмен, — резвость моего коня тому порукой.
И с тем уехал. Но свернул, как видно, куда-то не туда, ибо пути ему было всего три мили, а скакал он целых три часа, так что брат Бэкон предстал перед королем раньше посланника.
Король принял монаха сердечно и сказал, что давно уже искал с ним встречи, ибо хочет, чтобы тот предсказал ему его судьбу. На что брат Бэкон отвечал, что молва его оболгала, приписывая ему достижения куда большие, нежели те, которых он добился своими скромными занятиями, и что, по его мнению, у науки есть множество сынов куда более достойных, чем он. Король похвалил его за скромность, сказав, что ничто так не портит человека истинно мудрого, как хвастовство, но попросил не принижать сверх меры значение собственных занятий, а лучше показать ему и королеве свое искусство.
— Я не был бы достоин ни знания, ни искусства, которыми обладаю, — молвил Бэкон, — если бы отказал вашему величеству в этой просьбе. Прошу вас, садитесь поудобнее, а я покажу вам, на что способно мое скромное искусство.
Король, королева и благородные господа заняли свои места. Монах взмахнул жезлом, и тут же зазвучала такая изумительная музыка, равной которой король и его придворные никогда не слыхивали.
— Это, — молвил Бэкон, — для услаждения вашего слуха. Но прежде чем вы покинете этот зал, я равным образом удовлетворю и другие ваши чувства.
Тут он снова взмахнул жезлом, и музыка стала тише, а в зал вошли пять танцоров. Первый был одет королевской прачкой, второй — лакеем, третий — ростовщиком, четвертый — блудным сыном, а пятый — шутом. В этом заключалось великое разнообразие, которое не оставило никого из зрителей равнодушным. Танцоры, исполнив свои танцы, удалились в том же порядке, в каком появились. Так было удовлетворено второе чувство. Тогда взмахнул монах еще раз своим жезлом, и вновь заиграла музыка, но на этот раз совсем иного рода, и перед королем и его свитой появился стол, который ломился от яств. Король и королева захотели отведать редких фруктов, что лежали на столе, и с большим удовольствием это сделали. Когда все насытились, стол и угощение исчезли так же внезапно, как появились. Снова взмахнул чародей жезлом, и такое разлилось по залу благоухание, словно все благовония мира, облагороженные человеческим искусством, предстали перед ними в одночасье. Пока присутствующие наслаждались запахами, монах еще раз взмахнул жезлом, и перед ними потянулась вереница людей из разных стран в одеждах, которые в тех землях носят. Были там русские, поляки, индийцы, армяне и многие другие, и каждый из них держал в руках меха тех зверей, которые в этих странах водятся, и эти меха дарили они королю и королеве. Эти меха были до того приятны на ощупь, что каждый, кто к ним прикасался, испытывал большое удовольствие. Принесшие же их люди тем временем, исполнив свои национальные танцы, удалились. Задал тогда брат Бэкон королю вопрос: желает ли он еще видеть его искусство? Король ответил, что пока его любопытство удовлетворено вполне и единственная его мысль — о том, как наградить человека, который так ему угодил. Бэкон отвечал, что другой награды, кроме доброго мнения его величества, не хочет и будет этим счастлив.
— Об этом, — ответил король, — не беспокойся и в знак моего расположения прими эту драгоценность. — С этими словами снял король с шеи дорогой камень и протянул монаху.
Тот почтительно поблагодарил короля и сказал:
— Верный слуга вашего величества почтет за честь и счастье исполнить любую вашу просьбу, в какой бы день и час вы к нему ни обратились. Но среди вашей свиты не вижу я человека, которого вы посылали за мной. Уж не сбился ли он с пути, или, быть может, что-то его задержало? Я обещал, что буду здесь раньше него, и все присутствующие здесь благородные господа могут подтвердить, что я сдержал слово. Но вот и он, я слышу его шаги.
Тут в зал вошел джентльмен, с ног до головы покрытый грязью, ибо скакать ему пришлось через лужи, канавы и трясину, так что костюм его был в плачевном состоянии. Увидев монаха, он разозлился и пожелал, чтобы чума сожрала тех бесов, которые заманили его в трясину и чуть не утопили.
— Не сердитесь, сэр, — отвечал Бэкон, — здесь вас дожидается старый друг, у которого больше причин сердиться, чем у вас, ибо она прождала вас целых три часа.
С этими словами он отодвинул занавеску, и все увидели за ней кухарку с черпаком в руке.
— Ну вот, теперь я сдержал данное вам слово. Я ведь обещал свести вас с подружкой. Как, довольны?
— О да, — ответил джентльмен, — так доволен, что непременно отплачу той же монетой.
На что брат Бэкон отвечал:
— Не грозитесь, сударь, а не то опозорю вас еще больше, а впредь поостерегитесь называть ученых лгунами. Однако я не знаю, богаты ли вы сейчас деньгами, а потому отправлю-ка лучше девушку домой за свой счет.
И кухарка исчезла. Король, королева и вся компания немало позабавились, наблюдая, как смутился кавалер при виде своей засаленной возлюбленной. Он же ушел из зала, склонив от стыда голову. Брат Бэкон попрощался с королем и королевой и отправился домой, увозя с собой благодарность за продемонстрированное им искусство и различные подарки.
О том, как брат Бэкон заставил своего слугу поститься не за страх, а за совесть
Был у брата Бэкона всего один слуга, да и тот не из самых умных, так что держал его монах больше из милосердия, чем ради пользы. Этот слуга (звали его Майлз) не выносил постов, которые всем духовным особам полагается соблюдать по их сану, и потому всегда припрятывал в каком-нибудь укромном уголке кусочек мясца, которое и жевал в то время, как его хозяин довольствовался одним хлебом или же вовсе ничего не ел. Брат Бэкон, приметив это, решил как-нибудь с ним поквитаться. И вот однажды в четверг вечером, накануне пятничного поста, сунул Майлз себе в карман кольцо кровяной колбасы, надеясь, должно быть, согреть ее таким образом, ибо в постные дни брат Бэкон приказывал не разжигать огня. На следующий день, в пятницу, слуга ходил с видом скромным, словно и не ел ничего. Когда хозяин предложил ему хлеба, он отказался, заявив, что грехи его столь велики, что и одного дня поста в неделю для их искупления мало. Хозяин похвалил его за это, но предостерег, чтобы тот крепился и не отступал от принятого решения, ибо тайное всегда становится явным.
— Да что же я, хуже турка, что ли! — возмутился Майлз и удалился в свою каморку, как будто хотел помолиться в уединении, но молиться-то он собирался не кому иному, как кровяной колбасе.
Вытащил он колбасу (она уже наполовину испеклась от жары) и напал на нее с жадностью, да не тут-то было: сунул он ее в рот, а ни откусить, ни вытащить не может. Испугался он, затопал, забился. Хозяин на шум пришел, взял колбасу за другой конец, повел слугу таким манером в зал, где сидели ученые монахи, и сказал:
— Поглядите, братья, на благочестивого человека, на слугу моего Майлза: совесть не позволяет ему прерывать постный день, так что он не может проглотить эту колбасу. Пусть послужит это нам всем примером, привяжите его к окну.
Привязали бедного Майлза к окну за колбасу, и стоял он там до конца дня, наподобие медведя, привязанного за сворку мордой к столбу, терпя насмешки и издевательства. Ночью хозяин избавил его от наказания, и Майлз дал обет: покуда жив, никогда больше не нарушать поста.
О том, как брат Бэкон спас джентльмена, продавшего душу дьяволу
Жил-был в Оксфордшире джентльмен, который через кутежи и разного рода излишества растратил преизрядное состояние, оставленное ему отцом, и впал в такую жестокую нужду, что не на что ему бывало порой купить куска хлеба, дабы поддержать свою жалкую жизнь. Воспоминания о растраченном богатстве так его истерзали, что перестал он заботиться не только о теле, но и о душе своей. Этой его слабостью не преминул воспользоваться дьявол.
В минуту, когда горе и заботы совсем одолели бедного джентльмена (горевал он о прошлых безумствах, а беспокоился о том, на что будет жить до конца дней своих), пришел к нему дьявол и спросил, чего он хочет (пришел он, разумеется, не в устрашающем своем обличье, а под личиной старого ростовщика). Джентльмен удивился его внезапному появлению, но, услышав вопрос о том, что ему надобно, расхрабрился и ответил:
— Я хочу все! Мне нужны деньги, чтобы купить себе платье, деньги, чтобы купить еду, деньги, чтобы выкупить мои земли, и еще деньги, чтобы заплатить долги. Можешь ли и хочешь ли ты помочь мне в моем несчастье?
Дьявол отвечал:
— Могу. Дам тебе денег на все твои нужды, и притом немедленно, но при одном условии.
Обрадованный джентльмен воскликнул:
— На любых условиях! Только помоги, и клянусь, я выполню все, что ни потребуешь!
Но дьявол возразил:
— Клятвам я не верю. Мне нужны векселя. Если ты их подпишешь, то приходи завтра поутру на опушку леса, где я буду ждать тебя с деньгами.
— Приду, — согласился джентльмен (он, бедняга, рад был деньгам на любых условиях, как и сказал).
На следующий день пошел он в лес, где дьявол назначил ему свидание. Долго пришлось ему ждать, наконец завидел он дьявола, который приближался в сопровождении двух слуг, тащивших мешки с деньгами. Возрадовался бедный джентльмен, что снова будет жить по-человечески. Дьявол же, подойдя к нему, молвил:
— Сынок, я исполню обещанное, если ты согласишься на условия, которые я вот тут написал.
Джентльменотвечал:
— Охотно. Умоляю, читай.
Тогда дьявол прочел следующее:
— Я даю тебе столько денег, сколько нужно, с условием, что|5ы ты распорядился ими следующим образом. Во-первых, выкупил из заклада земли. Во-вторых, заплатил долги. В третьих, приобрел себе все необходимое. И наконец, как только должник рассчитается с долгами и снова вступит во владение землями, он должен приготовиться поступить в полную собственность заимодавца, когда тот этого пожелает.
Джентльмен под этим подписался и забрал деньги. Вскоре он уже приобрел все, что необходимо для жизни, выкупил земли и раздал все долги, так что не осталось на свете человека, который был бы вправе потребовать с него хотя бы пенни.
Зажил с тех пор джентльмен так добродетельно, что вскоре опять стали верить ему в долг, а состояние его приумножилось и превзошло отцовское. Но недолго длилось счастье: появился однажды в его кабинете дьявол и молвил:
— Земли твои выкуплены, долги оплачены, настало время предоставить себя в мое распоряжение, как сказано в векселе.
Забеспокоился джентльмен и призадумался, как это вдруг он станет рабом человека, которого совсем не знает. (Он еще не догадался, что его заимодавец — дьявол.) Но, понуждаемый к ответу (дьяволом), сказал он, что еще не со всеми долгами рассчитался, а стало быть, по условиям контракта, не обязан пока расплачиваться. Рассвирепевший дьявол принял свое истинное обличье и воскликнул:
— Ах ты, жалкий негодяй, не ищи себе оправданий, я-то знаю, что все это ложь, и завтра утром представлю доказательства, а до тех пор оставляю тебя терзаться отчаянием. — И с шумом улетел, а джентльмен застыл на месте, полумертвый от страха.
Придя немного в себя, джентльмен начал раздумывать над своим бедственным положением, Жалея, что не дожил век в бедности, и проклиная честолюбивые свои мысли, которые заставили его Добиваться возвращения состояния, растраченного в буйных кутежах. После этого проклял он свою Жизнь блудного сына, которая и была истинной причиной его нынешнего злосчастья. Долго он так терзался, пока не решился наконец покончить с жизнью и не вышел с такими мыслями на улицу в поисках способа отделаться от опостылевшей жизни, где и встретил монаха. Джентльмен уже воткнул свой меч в землю острием вверх и готовился броситься на него, когда монах увидал его и велел ему остановиться, что он и сделал. Брат Бэкон спросил, какова причина отчаяния столь глубокого, что оно заставляет его кидаться очертя голову прямо к черту в пекло?
— О сэр, — ответил несчастный, — причина тому имеется, и пресерьезная, так что я попрошу больше меня не беспокоить, а предоставить моей судьбе.
Такой ответ одновременно и удивил монаха, и заставил его почувствовать сострадание к несчастному. Он продолжал:
— Сэр, если я теперь позволю вам добровольно навлечь на себя вечное проклятие, то недостоин буду не только носить, но даже притронуться к одеянию того святого ордена, которому служу. Вы, без сомнения, знаете, что Святая Церковь обладает властью отпускать грехи, в коих человек добровольно покается. Так не отвергайте же из пустого каприза возможность спасения. Исповедуйтесь мне во всех своих грехах немедленно, — умолял его монах, — и вам тут же полегчает. Джентльмен отвечал:
— Святой отец, я знаю, что вы говорите правду, и множество раз принимал я утешение, протянутое мне Святой Церковью (я не говорю «нашей», ибо, боюсь, никогда она не примет меня в свое материнское лоно), но сейчас я не имею права на благословение. Однако, раз вы просите, будь по-вашему: слушайте и трепещите. Знайте же, что я продал душу дьяволу за богатство и завтра утром в этом лесу он возьмет меня в преисподнюю. Теперь вам ведома моя беда, но как ее избежать, никто не знает.
Брат Бэкон молвил:
— Странная история. Однако утешьтесь, слезы раскаяния на многое способны, так что плачьте, не стыдитесь. Вскоре я навещу вас в вашем доме и принесу вам желанное утешение (надеюсь), и вы снова вернетесь на стезю добра.
Джентльмена эти слова немного подбодрили, и он отправился домой. Ночью пришел к нему брат Бэкон и застал несчастного в слезах, ибо тот надеялся, оплакивая смрадные грехи свои, вымолить себе прощение. Спросил его монах, какой контракт подписал он с дьяволом. Джентльмен ответил, что обязан предаться тому душой и телом, как только рассчитается со всеми долгами. А сейчас не должен он ни единой живой душе ни пенни.
— Что ж, — отвечал брат Бэкон, — продолжайте оплакивать грехи свои, а завтра, не боясь ничего, идите в лес и доверьтесь суждению первого встречного о том, принадлежите вы дьяволу или нет. Не бойтесь и делайте, как я говорю, и можете быть уверенным, что первым встречным окажусь я и дам в вашу пользу такое свидетельство, что Дьявол от вас отстанет. — С этими словами брат Бэкон отправился домой, а джентльмен продолжал молиться.
Наутро джентльмен, благословясь, пошел в лес, где его уже поджидал дьявол. Как только он подошел ближе, дьявол вскричал:
— А, явился, обманщик! Ну, теперь-то я тебе докажу, что все твои долги оплачены, и, стало быть, душа твоя по справедливости принадлежит мне.
На что джентльмен отвечал:
— Нет, это ты обманщик, ты нарочно дал мне денег, чтобы выманить у меня душу, а теперь хочешь сам все дело покончить. Давай-ка лучше найдем человека, который нас рассудит.
Дьявол согласился.
— Хорошо, — говорит, — позови кого хочешь. Джентльмен предложил пригласить в судьи
первого встречного. Дьявол, и на это был согласен. Не успели они договориться, как видят, идет брат Бэкон, к которому джентльмен и обратился с просьбой рассудить их в одном важном деле. Монах согласился, и обе стороны были довольны. Дьявол объяснил ему, какой у них приключился спор.
— Знай же, монах, что я повстречал этого грешника, когда он погибал от голода, и дал ему денег не только на еду и платье, но и на выкуп из заклада земли и на то, чтобы рассчитаться с долгами, при условии, что, как только он выплатит все свои долги, он отдаст себя мне по доброй воле в полную собственность. И вот момент настал, долги выплачены, и он, по совести, не может этого отрицать. Дело ясное: видишь, он молчит, стало быть, знает, что это так, — закончил дьявол. — Так вынеси же справедливый приговор.
Брат Бэкон отвечал:
— Хорошо. Но скажите мне прежде, — обратился он к джентльмену, — не возвращали ли вы дьяволу хотя бы часть той суммы, которую он одолжил вам, и не пытались ли расплатиться хоть каким-то образом?
Джентльмен молвил:
— Нет, он ничего от меня не получал.
— Ну, так и не давайте ему ничего и никогда — и будете свободны. Враг человечества, — обратился монах к дьяволу, — условия вашей сделки гласят, что ты не можешь требовать от него ничего, пока он должен кому-то хоть пенни. Так как же ты притязаешь на его душу, когда всем, что есть у него, он обязан тебе? Вот когда он вернет тебе твои деньги, тогда и возьмешь, что тебе причитается. До тех пор оставь его в покое. А сейчас сгинь, заклинаю тебя.
И дьявол с великим шумом и страхом удалился, а брат Бэкон утешил джентльмена и отправил его домой с наказом не давать дьяволу ни пенни, если дорожит своей душой. Джентльмен пообещал строго придерживаться этого завета.
О том, как брат Бэкон соорудил говорящую голову из бронзы, чтобы обнести всю Англию бронзовой стеной
Прочел однажды брат Бэкон о многочисленных завоеваниях, которым прежде подвергалась Англия, и задумался, как бы так сделать, чтобы такого не повторялось впредь и обессмертить тем самым свое имя в памяти потомства. Долго он изучал этот вопрос, пока не пришел наконец к выводу, что самый лучший способ это сделать такой: соорудить из бронзы голову, которая могла бы гофрить, и, когда она подаст голос, окружить всю Англию бронзой. Для этой цели взял он себе в помощники брата Банджи, тоже великого ученого и волшебника, но, конечно, с братом Бэконом он сравниться не мог, и вместе они с большими и длительными трудами соорудили бронзовую голову таким образом, что внутриона была точь-в-точь как человеческая. Закончив эту работу, они поняли, что столь же далеки от своей цели, сколь и в начале, ибо надлежало заставить разные части головы двигаться, без чего она не могла заговорить, а как это сделать, они не знали. Много книг они прочли, но ответа на свой вопрос так и не встретили и решили тогда вызвать духа, чтобы он подсказал им то, чего они не знали. Приготовили они все для этого и пошли в ближайший лес, где после долгих церемоний произнесли заклинание, и явился к ним дьявол и спросил, чего они хотят.
— Знай, — отвечал брат Бэкон, — что мы сделали голову из бронзы и хотим, чтобы она заговорила, для этого мы и вызвали тебя и будем держать здесь, пока не скажешь, как этого добиться.
Дьявол ответил, что и сам не знает, как эта сделать.
— Отец лжи, — продолжал Бэкон, — мне известно, что тебе это ведомо, а потому говори, иначе мы оставим тебя тут для забавы.
Испугался дьявол этой угрозы и открыл им секрет: если поддерживать под головой огонь шести жаровен, то она задвигается, а через месяц заговорит, но в какое время дня или месяца сие произойдет, ему неведомо. А еще сказал он им, что если они ее слов не услышат, то вся их работа пойдет насмарку. Они, удовлетворившись ответом духа, его отпустили.
Пришли монахи домой, зажгли жаровни, напустили дыму и стали ждать, когда голова заговорит. Так ждали они три недели без сна и отдыха и наконец так устали, что больше было невмоготу. Позвал тогда брат Бэкон слугу своего Майлза и сказал, что им с братом Банджи стоило великих трудов только соорудить эту голову, а сколько еще потребуется, прежде чем они услышат от нее хотя бы слово, но если они это слово пропустят, то потерян тогда будет весь их труд, а вместе с тем и вся Англия понесет большую потерю. Наказал он Майлзу смотреть и слушать, пока они будут спать, а если голова заговорит, разбудить их.
— Не тревожьтесь, добрые господа, — отвечал им Майлз, — я не засну, а буду смотреть и слушать, и, если вдруг случится той голове заговорить, я вас тут же позову. А до тех пор ложитесь и отдыхайте, и предоставьте мне следить за головой.
Брат Бэкон еще раз повторил ему, что надо делать, и пошли они с братом Банджи на боковую, а Майлз остался сторожить голову. Чтобы не заснуть, припас он маленький барабанчик и дудку и, будучи в хорошем расположении духа, запел такую песенку на северный манер:
В обычае плодиться
У всех живых существ.
Чего ж мне не влюбиться,
Когда любовь не грех?
Но мне нужна красотка,
Чьи щечки — как заря,
Чтоб запылать восторгом,
Как лягу с нею я.
Не будет пусть она честна,
Была бы лишь богата.
Когда изменит мне жена,
Других найдут деньжата.
Светел волос — вертихвостка,
Коль горда — чернявая.
Найду русую девчонку,
Давай, скрипач, наяривай!
Так он развлекал себя песнями да музыкой и не давал себе заснуть. А голова слушала этот шум, слушала и говорит:
Давай, скрипач, наяривай!
У Пегги волос рус.
Благослови нас с ней Господь
На брачный на союз.
— Время пришло.
Видит Майлз, что голова больше ничего не говорит, и, решив, что хозяин, должно быть, на него рассердится, если он его из-за такой малости разбудит, принялся голову передразнивать:
— Ах ты, наглая медная рожа, мой хозяин столько с тобой возился, и чем же ты ему отплатила: «Время пришло». Да уж лучше бы он провел столько бессонных ночей с каким-нибудь законником, чем с тобой: по крайней мере слов больше услышал бы, да каких слов! А ты, если уж ничего путного сказать не можешь, так молчи, а то тоже мне: «Время пришло». По мне, так пусть лучше они спят до судного дня, чем слушать такие глупости. Сам знаю, что время пришло, медная твоя башка. Вот ты у меня сейчас услышишь:
Есть время огород сажать,
Есть время в поле сеять,
Есть время наставлять рога,
Как некоторые верят.
Есть время пообедать,
Есть время лечь в кровать,
Есть время посмеяться,
А есть и порыдать.
Есть время песни поорать,
Есть время помолиться,
Есть время к дому отползать
Тем, кто опять напился.
Ты, медный нос, еще будешь нам, ученым, указывать, пришло время или не пришло. Мы и сами знаем, когда пьяным напиваться, когда с хозяйкой целоваться, когда в долг пить, а когда и по счету платить, хотя такое время не часто наступает.
Есть время выдрать сводню,
Есть время шлюх пороть,
Есть время вздернуть вора,
Есть время чушь молоть.
Так миновало еще полчаса, и голова произнесла еще два слова:
— Время прошло.
Майлзу эти слова так же мало показались, как и прежние, и снова он не стал будить хозяев, а продолжал насмешничать, что, мол, вот оловянная башка имела учителем его хозяина, а слов больше никаких не знает, и запел такую песню:
— Было время, когда в котелке том еда
Кипела и ночью и днем.
Но брат Бэкон пришел. Молвил: «Нехорошо,
Мяса нынче не сыщешь ты в нем».
Было время, когда хоть немного стыда