Страница:
Японские средневековые сказания Сборник
Хёрай. Японские сказания о вещах не совсем обычных
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
Знаменитые строки Киплинга: «Запад есть Запад, — Восток есть Восток, и вместе им не сойтись» — в наше время, похоже, теряют свою актуальность.
Да, дистанция в мировосприятии европейца и жителя Японии огромна. Но тем притягательней тайна Японии и тем удивительней открытия вступающего в эту тайну.
Предлагаемая вам книга — сборник легенд в жанре «Кайдан» (рассказы о привидениях), сохранивших непередаваемый аромат и потаенную душу Страны Восходящего Солнца, — вводит читателя в чарующий мир средневековой Японии.
И если сейчас много говорится о «Японском чуде» — суперцивилизации, возникшей за чрезвычайно короткий срок, то, может быть, эти старинные сказания помогут вам увидеть вместо «чуда» просто прекрасный плод, выращенный трудолюбивым народом на дереве вековых традиций, моральных устоев и любви, уходящем своими корнями в глубокую древность удивительной страны.
При этом необходимо заметить, что эти корни никогда и никем не подрубались.
Да, дистанция в мировосприятии европейца и жителя Японии огромна. Но тем притягательней тайна Японии и тем удивительней открытия вступающего в эту тайну.
Предлагаемая вам книга — сборник легенд в жанре «Кайдан» (рассказы о привидениях), сохранивших непередаваемый аромат и потаенную душу Страны Восходящего Солнца, — вводит читателя в чарующий мир средневековой Японии.
И если сейчас много говорится о «Японском чуде» — суперцивилизации, возникшей за чрезвычайно короткий срок, то, может быть, эти старинные сказания помогут вам увидеть вместо «чуда» просто прекрасный плод, выращенный трудолюбивым народом на дереве вековых традиций, моральных устоев и любви, уходящем своими корнями в глубокую древность удивительной страны.
При этом необходимо заметить, что эти корни никогда и никем не подрубались.
Дипломатия
Было объявлено, что казнь совершится в яшийки[1] самурая, Яшийки представлял собой не просто двор: он был похож скорее на сад, вдоль высоких деревянных стен которого живописными группами росли приземистые сосны. Откуда-то из-под стены, огибая деревья, вытекал ручей. Извиваясь между камней, он сперва терялся среди цветов и папоротника, но вскоре вновь выдавал себя веселым журчанием и, поблескивая на солнце, вливался в небольшой пруд перед домом. Дорожка, ведущая от открытой террасы, взбиралась на горбатый мостик, сооруженный из покрытых мхом тонких стволов деревьев, и миновав его упиралась в широкое, посыпанное мелким речным песком пространство. Эта дорожка была выложена плоскими камнями тоби-иши[2]. Послышался шум. Это вооруженные слуги привели осужденного на песчаную площадку. Его руки были связаны за спиной. Другие слуги принесли две деревянные бадьи с водой и мешки из рисовой соломы, наполненные мелкими камнями. Сильным рывком несчастный был брошен на колени и проворно обложен мешками так плотно, что не мог даже пошевелиться. Из дома вышел самурай. Он подошел, внимательно оглядел все приготовления, проверил, надежно ли зажато мешками тело жертвы и, не сделав ни одного замечания, удовлетворенно кивнул головой. Неожиданно приговоренный человек крикнул ему:
— Сиятельный господин мой, оплошность, за которую меня приговорили к смерти, я совершил без злого умысла. Ведь я необразованный человек и по своей темноте сделал ошибку. Я недалек умом от рождения, на то была воля кармы[3], поэтому я не всегда знаю, что получится в результате моих действий. Но казнить человека лишь за то, что он глуп, — несправедливо, а за всякой несправедливостью следует возмездие. Я знаю, что вы меня все равно убьете, но и вы знайте, что я буду отмщен. Из того, что вы совершите, выйдет дух мести, ибо дьявол вызывает дьявола.
Если будет убит человек, испытывающий неутолимую жажду мести, то дух погибшего неотвратимо настигнет убийцу и ужасно отомстит ему. И это самурай знал. Поэтому он ответил очень кротко, почти ласково:
— Ты нас очень испугал своими словами о том возмездии, которое сулишь нам после своей смерти. Но, с другой стороны, нам трудно поверить в то, что ты говоришь. Давай условимся, что ты подашь нам какой-нибудь знак, который и подтвердит, что твое последнее желание — желание отомстить — сбудется после того, как твоя голова будет отрублена. Сможешь ли ты сделать это?
— Конечно, конечно, я смогу, — ответил человек, обложенный мешками.
— Ну что ж, вот мы и договорились, — сказал самурай, вытаскивая свой длинный меч. — Сейчас я отрублю тебе голову. Видишь ли ты прямо перед собой каменную плиту тоби-иши? Так вот, после того как твоя голова будет отрублена, пусть она попробует ее укусить; и если твой разгневанный дух поможет ей Это сделать, то кое-кто из живых может ужаснуться тому, что с ним потом произойдет…
— Итак, ты постараешься укусить камень?
— Я укушу его! — вскричал осужденный. — Я укушу его! — вскричал он еще раз, вне себя от злобы. — Я уку…
Вспыхнула сверкающая на солнце дуга меча, со свистом рассекающая воздух, затем раздался короткий хрустящий звук. Связанное тело, зажатое мешками, осталось неподвижным, из обрубка шеи взметнулись две черные струи крови, а голова покатилась по песку. Тяжело подпрыгивая, вращая глазами, высунув язык, она катилась прямо к камню, затем, неожиданно подскочив, она схватила верхний его край зубами, отчаянно стиснула на какой-то миг и в бессилии отпала.
От ужаса онемели даже самые болтливые из слуг. Все столпились вокруг своего хозяина. Сам же он казался совершенно невозмутимым. Спокойно передал свой меч ближайшему помощнику, и тот деревянным черпаком стал лить воду из бадьи на лезвие меча. И все так же молча смотрели, как от его рукояти к концу и потом на землю стекает постепенно светлеющая розовая струя. После этого самурай все так же спокойно и заботливо протер сталь несколько раз листами мягкой бумаги.
…Так закончилась церемониальная часть случившегося.
После этого в течение многих долгих месяцев слуги и все домашние жили в неуемном страхе, ожидая посещения разгневанного духа. Никто из них ни на миг не сомневался, что их постигнет обещанное возмездие. Постоянный ужас, поселившийся в их душах, заставлял людей слышать и видеть такое, чего на самом деле вовсе не существовало. Их приводили в панику звуки ветра в зарослях бамбука, они даже днем пугались игры теней листьев в саду. В конце концов, посовещавшись, все решили обратиться к хозяину с просьбой позвать священника для того, чтобы он прочел Сегаки, с помощью которой они надеялись умилостивить разгневанного духа.
— Абсолютно ни к чему, — флегматично ответил самурай, когда его управляющий передал общее пожелание.
— Я, разумеется, понимаю, что последнее желание или намерение умирающего человека, связанное с возмездием, может явиться причиной опасений. Но в нашем случае опасаться нечего.
Слуги смотрели на своего хозяина с безмолвным недоумением, опасаясь спросить о причине такой безмятежной уверенности.
— О, причина достаточно проста, — заявил самурай, уловив невысказанное сомнение. — Неужели вы не знаете, что только самое последнее желание того бедняги могло быть для нас опасным? И когда я уговорил его дать нам знак, я отвратил его сознание от мысли о мести. Он умер, имея только одно намерение: укусить каменную плиту, — и это намерение он действительно оказался в силах выполнить. Но ничего больше, кроме этого. У него просто не осталось времени подумать о мести. Так что теперь у вас нет нужды беспокоиться по этому поводу.
И действительно, умерший их не беспокоил.
И ничего больше не случилось.
— Сиятельный господин мой, оплошность, за которую меня приговорили к смерти, я совершил без злого умысла. Ведь я необразованный человек и по своей темноте сделал ошибку. Я недалек умом от рождения, на то была воля кармы[3], поэтому я не всегда знаю, что получится в результате моих действий. Но казнить человека лишь за то, что он глуп, — несправедливо, а за всякой несправедливостью следует возмездие. Я знаю, что вы меня все равно убьете, но и вы знайте, что я буду отмщен. Из того, что вы совершите, выйдет дух мести, ибо дьявол вызывает дьявола.
Если будет убит человек, испытывающий неутолимую жажду мести, то дух погибшего неотвратимо настигнет убийцу и ужасно отомстит ему. И это самурай знал. Поэтому он ответил очень кротко, почти ласково:
— Ты нас очень испугал своими словами о том возмездии, которое сулишь нам после своей смерти. Но, с другой стороны, нам трудно поверить в то, что ты говоришь. Давай условимся, что ты подашь нам какой-нибудь знак, который и подтвердит, что твое последнее желание — желание отомстить — сбудется после того, как твоя голова будет отрублена. Сможешь ли ты сделать это?
— Конечно, конечно, я смогу, — ответил человек, обложенный мешками.
— Ну что ж, вот мы и договорились, — сказал самурай, вытаскивая свой длинный меч. — Сейчас я отрублю тебе голову. Видишь ли ты прямо перед собой каменную плиту тоби-иши? Так вот, после того как твоя голова будет отрублена, пусть она попробует ее укусить; и если твой разгневанный дух поможет ей Это сделать, то кое-кто из живых может ужаснуться тому, что с ним потом произойдет…
— Итак, ты постараешься укусить камень?
— Я укушу его! — вскричал осужденный. — Я укушу его! — вскричал он еще раз, вне себя от злобы. — Я уку…
Вспыхнула сверкающая на солнце дуга меча, со свистом рассекающая воздух, затем раздался короткий хрустящий звук. Связанное тело, зажатое мешками, осталось неподвижным, из обрубка шеи взметнулись две черные струи крови, а голова покатилась по песку. Тяжело подпрыгивая, вращая глазами, высунув язык, она катилась прямо к камню, затем, неожиданно подскочив, она схватила верхний его край зубами, отчаянно стиснула на какой-то миг и в бессилии отпала.
От ужаса онемели даже самые болтливые из слуг. Все столпились вокруг своего хозяина. Сам же он казался совершенно невозмутимым. Спокойно передал свой меч ближайшему помощнику, и тот деревянным черпаком стал лить воду из бадьи на лезвие меча. И все так же молча смотрели, как от его рукояти к концу и потом на землю стекает постепенно светлеющая розовая струя. После этого самурай все так же спокойно и заботливо протер сталь несколько раз листами мягкой бумаги.
…Так закончилась церемониальная часть случившегося.
После этого в течение многих долгих месяцев слуги и все домашние жили в неуемном страхе, ожидая посещения разгневанного духа. Никто из них ни на миг не сомневался, что их постигнет обещанное возмездие. Постоянный ужас, поселившийся в их душах, заставлял людей слышать и видеть такое, чего на самом деле вовсе не существовало. Их приводили в панику звуки ветра в зарослях бамбука, они даже днем пугались игры теней листьев в саду. В конце концов, посовещавшись, все решили обратиться к хозяину с просьбой позвать священника для того, чтобы он прочел Сегаки, с помощью которой они надеялись умилостивить разгневанного духа.
— Абсолютно ни к чему, — флегматично ответил самурай, когда его управляющий передал общее пожелание.
— Я, разумеется, понимаю, что последнее желание или намерение умирающего человека, связанное с возмездием, может явиться причиной опасений. Но в нашем случае опасаться нечего.
Слуги смотрели на своего хозяина с безмолвным недоумением, опасаясь спросить о причине такой безмятежной уверенности.
— О, причина достаточно проста, — заявил самурай, уловив невысказанное сомнение. — Неужели вы не знаете, что только самое последнее желание того бедняги могло быть для нас опасным? И когда я уговорил его дать нам знак, я отвратил его сознание от мысли о мести. Он умер, имея только одно намерение: укусить каменную плиту, — и это намерение он действительно оказался в силах выполнить. Но ничего больше, кроме этого. У него просто не осталось времени подумать о мести. Так что теперь у вас нет нужды беспокоиться по этому поводу.
И действительно, умерший их не беспокоил.
И ничего больше не случилось.
Зеркало и колокол
Давным-давно как — то раз настоятель храма Мугениямы решил отлить большой колокол. Чтобы он получился самым громким во всей провинции Тётеме, женщинам прихода предложили помочь в этом святом деле, пожертвовав свои старые бронзовые зеркала на материал для нового колокола[4].
Одна молодая женщина, жена крестьянина, как и все, принесла свое зеркало в храм. Никто, даже соседки, не могли обвинить ее в скаредности, но очень скоро эта особа стала сильно печалиться о содеянном. Она вдруг вспомнила истории, которые ее мать рассказывала об этой вещице, и еще то, что она принадлежала не только матери, но и матери ее матери и бабушке матери. А какое бесчисленное множество счастливых улыбок отражала его блестящая поверхность! Как же поступить? Конечно, если бы женщина могла принести священнику определенную сумму денег, то тогда, без сомнения, она получила бы назад свою драгоценность. Но в том то и дело, что денег у нее не было, и взять их было негде. И вот она стала часто приходить в храм и смотреть на свое зеркало, лежащее во дворе за оградой среди сотен других, собранных вместе. Узнать свою вещь ей не представляло труда по рельефу на обратной стороне. Там были изображены Шё-Чику-Бай[5], которые так восхитили ее детские глаза, когда мать впервые показала ей зеркало. Об этом грешно даже подумать, но женщина решила выкрасть его и спрятать в каком-нибудь тайном месте. Тогда она сумела бы сохранить свое сокровище и вдоволь в него насмотреться. Но случай все не представлялся. Часто, особенно по вечерам, у нее появлялось чувство, будто вместе с зекалом она по глупости отдала часть своей души. Тем более что ей вспомнилась старинная пословица: «Зеркало — это душа женщины», — и она стала опасаться, что в этом намного больше правды, чем она могла ранее вообразить. Тоска и боль объяли ее сердце.
Когда необходимое количество металла было собрано, послали за литейных дел мастером. Начав свою работу, он обнаружил, что одно из зеркал упорно не хочет плавиться. Все жарче и жарче раздували огонь его подмастерья, но оно сопротивлялось всем их попыткам. Позвали священника, и тот рассудил, что непокорное зеркало было пожертвовано храму человеком, сожалеющим о своем приношении. Очевидно, одна из женщин действовала не от всего сердца, и теперь себялюбивая часть ее души, оставаясь привязанной к зеркалу, сохраняет его холодным и твердым в середине горна.
Конечно, скоро все жители прослышали о случившемся, а благодаря Шё-Чику-Бай обнаружили владелицу предмета. Все стали ее презирать, а муж приказал ей уйти из дома. Несчастная не смогла вынести позора и утопилась, оставив прощальное письмо. Вот что в нем было написано:
— Когда меня не станет, вы легко расплавите мое зеркало, а затем отольете колокол. Тому же человеку, который, звоня в него, сможет его разбить, мой дух даст большое богатство.
Вы, должно быть, слышали, что последнее желание или обещание человека, который умер сам, или был убит, или совершил самоубийство в порыве гнева, обладает сверхъестественной силой. Таково всеобщее мнение.
После того как зеркало умершей расплавилось и колокол был благополучно отлит, люди вспомнили слова ее письма. Они были совершенно уверены в том, что дух писавшей непременно даст большое богатство тому, кто сумеет его разбить. Поэтому, как только колокол повесили во дворе храма, отовсюду стали стекаться толпы народа в надежде разбогатеть. Каждый пытался изо всех сил раскачать его язык и ударить посильнее. Но колокол оказался на редкость прочным и стойко сопротивлялся всем этим усилиям. Тем не менее, людей было не так-то просто разочаровать. День за днем, в любое время суток, они яростно продолжали звонить и звонить, не обращая никакого внимания на гневные протесты священника. Этот постоянный гул превратился в истинное бедствие. И тогда настоятель не выдержал и распорядился снять колокол и скатить его с холма, на котором стоял храм, в болото. Оно было очень глубоким и с каким-то радостным чавканьем поглотило колокол целиком. Осталась лишь легенда, и в ней этот случай назван Муген-Коне — Колокол из Мугсна.
Таков был конец колокола, но не конец этой истории[Для того чтобы лучше понять последующие события, надо сказать, что в основе некоторых старинных японских поверий лежит так называемая имитационная магия (назераёру). В широком смысле это слово означает: «Замещать в воображении один объект или действие другим с целью получить равноценный магический или сверхъестественный результат». Например: в средневековой Европе считалось, что если изготовить восковую фигурку определенного человека и проткнуть ее, скажем, булавкой, то этот человек умрет.
Или: вы не можете себе позволить построить буддийский храм, но для вас не составит труда положить небольшой камень определенных очертаний перед образом Будды с тем же самым благочестивым чувством, с которым бы вы возвели храм. При этом цена вашего поступка в глазах Будды считается адекватной или почти адекватной цене постройки вами храма.].
После того как колокол утопили в болоте, у людей, естественно, пропала возможность его разбить, ибо звонить было не во что. Но утратив прямой путь, они ведь могли ломать и разбивать предметы, в их воображении замещающие оригинал, таким образом надеясь умилостивить дух владелицы зеркала, который затеял весь этот беспорядок.
Одним из таких людей была женщина по имени Умегаё — особа, известная благодаря своему замужеству с Кайиварой Кагесуе, — доблестным воином из клана Хейке. Как — то раз эта пара путешествовала и неожиданно оказалась в стесненных обстоятельствах. Сметливая Умегаё не растерялась и, вспомнив все связанное с «Колоколом из Мугена», взяла бронзовый таз для умывания, представила себе, что это и есть тот колокол, и начала в него бить, одновременно громко прося триста кусков золота. Таз оказался не столь прочным, как колокол, и вскоре раскололся. Эта сцена происходила возле постоялого двора, где остановились супруги. Одновременно с нимитам проживал один очень богатый и веселый купец из столицы. Он осведомился у слуг о причине шума и криков и, узнав, в чем дело, ради шутки подарил женщине триста рё[6].
По этому случаю была даже сложена шутливая песенка о Бронзовом тазе Умегаё, которую распевали танцовщицы;
Описанное событие возвеличило славу Муген-Коне. В надежде получить такое же богатство и счастье множество людей последовало примеру Умегаё.
Был среди них непутевый крестьянин, который жил в окрестностях Мугениямы, на берегу реки Ойгавы. Растранжирив свое имущество в разгульной жизни и нуждаясь хоть в каких-то средствах к существованию, он соорудил из глины и грязи в своем огороде подобие Муген-Коне. Оглушительным криком вызывая дух усопшей, крестьянин ударил пару раз по глине, и та, понятное дело, разбилась на несколько кусков,
И вдруг из-под земли, прямо перед ним, выросла фигура одетой в белое женщины с длинными развивающимися волосами. В руках она держала плотно запечатанный горшок. Она посмотрела на радостно — перепуганного крестьянина странным «взглядом и сказала:
— Я пришла к тебе, потому что всякая горячая мольба требует ответа. Вот, возьми. Этот горшок твой.
Дух женщины вложил его в руки бездельника и тотчас исчез.
Счастливый человек опрометью помчался к себе домой, задыхаясь от волнения, и рассказал жене о доброй новости. Она ему не поверила, но крестьянин тут же поставил запечатанный горшок на пол у ее ног. Женщина его приподняла — он был тяжелым. Затаив дыхание, вместе они открыли его. И обнаружили, что до самых краев он был наполнен…
Но нет! Я не могу сказать вам, чем он был наполнен.
Одна молодая женщина, жена крестьянина, как и все, принесла свое зеркало в храм. Никто, даже соседки, не могли обвинить ее в скаредности, но очень скоро эта особа стала сильно печалиться о содеянном. Она вдруг вспомнила истории, которые ее мать рассказывала об этой вещице, и еще то, что она принадлежала не только матери, но и матери ее матери и бабушке матери. А какое бесчисленное множество счастливых улыбок отражала его блестящая поверхность! Как же поступить? Конечно, если бы женщина могла принести священнику определенную сумму денег, то тогда, без сомнения, она получила бы назад свою драгоценность. Но в том то и дело, что денег у нее не было, и взять их было негде. И вот она стала часто приходить в храм и смотреть на свое зеркало, лежащее во дворе за оградой среди сотен других, собранных вместе. Узнать свою вещь ей не представляло труда по рельефу на обратной стороне. Там были изображены Шё-Чику-Бай[5], которые так восхитили ее детские глаза, когда мать впервые показала ей зеркало. Об этом грешно даже подумать, но женщина решила выкрасть его и спрятать в каком-нибудь тайном месте. Тогда она сумела бы сохранить свое сокровище и вдоволь в него насмотреться. Но случай все не представлялся. Часто, особенно по вечерам, у нее появлялось чувство, будто вместе с зекалом она по глупости отдала часть своей души. Тем более что ей вспомнилась старинная пословица: «Зеркало — это душа женщины», — и она стала опасаться, что в этом намного больше правды, чем она могла ранее вообразить. Тоска и боль объяли ее сердце.
Когда необходимое количество металла было собрано, послали за литейных дел мастером. Начав свою работу, он обнаружил, что одно из зеркал упорно не хочет плавиться. Все жарче и жарче раздували огонь его подмастерья, но оно сопротивлялось всем их попыткам. Позвали священника, и тот рассудил, что непокорное зеркало было пожертвовано храму человеком, сожалеющим о своем приношении. Очевидно, одна из женщин действовала не от всего сердца, и теперь себялюбивая часть ее души, оставаясь привязанной к зеркалу, сохраняет его холодным и твердым в середине горна.
Конечно, скоро все жители прослышали о случившемся, а благодаря Шё-Чику-Бай обнаружили владелицу предмета. Все стали ее презирать, а муж приказал ей уйти из дома. Несчастная не смогла вынести позора и утопилась, оставив прощальное письмо. Вот что в нем было написано:
— Когда меня не станет, вы легко расплавите мое зеркало, а затем отольете колокол. Тому же человеку, который, звоня в него, сможет его разбить, мой дух даст большое богатство.
Вы, должно быть, слышали, что последнее желание или обещание человека, который умер сам, или был убит, или совершил самоубийство в порыве гнева, обладает сверхъестественной силой. Таково всеобщее мнение.
После того как зеркало умершей расплавилось и колокол был благополучно отлит, люди вспомнили слова ее письма. Они были совершенно уверены в том, что дух писавшей непременно даст большое богатство тому, кто сумеет его разбить. Поэтому, как только колокол повесили во дворе храма, отовсюду стали стекаться толпы народа в надежде разбогатеть. Каждый пытался изо всех сил раскачать его язык и ударить посильнее. Но колокол оказался на редкость прочным и стойко сопротивлялся всем этим усилиям. Тем не менее, людей было не так-то просто разочаровать. День за днем, в любое время суток, они яростно продолжали звонить и звонить, не обращая никакого внимания на гневные протесты священника. Этот постоянный гул превратился в истинное бедствие. И тогда настоятель не выдержал и распорядился снять колокол и скатить его с холма, на котором стоял храм, в болото. Оно было очень глубоким и с каким-то радостным чавканьем поглотило колокол целиком. Осталась лишь легенда, и в ней этот случай назван Муген-Коне — Колокол из Мугсна.
Таков был конец колокола, но не конец этой истории[Для того чтобы лучше понять последующие события, надо сказать, что в основе некоторых старинных японских поверий лежит так называемая имитационная магия (назераёру). В широком смысле это слово означает: «Замещать в воображении один объект или действие другим с целью получить равноценный магический или сверхъестественный результат». Например: в средневековой Европе считалось, что если изготовить восковую фигурку определенного человека и проткнуть ее, скажем, булавкой, то этот человек умрет.
Или: вы не можете себе позволить построить буддийский храм, но для вас не составит труда положить небольшой камень определенных очертаний перед образом Будды с тем же самым благочестивым чувством, с которым бы вы возвели храм. При этом цена вашего поступка в глазах Будды считается адекватной или почти адекватной цене постройки вами храма.].
После того как колокол утопили в болоте, у людей, естественно, пропала возможность его разбить, ибо звонить было не во что. Но утратив прямой путь, они ведь могли ломать и разбивать предметы, в их воображении замещающие оригинал, таким образом надеясь умилостивить дух владелицы зеркала, который затеял весь этот беспорядок.
Одним из таких людей была женщина по имени Умегаё — особа, известная благодаря своему замужеству с Кайиварой Кагесуе, — доблестным воином из клана Хейке. Как — то раз эта пара путешествовала и неожиданно оказалась в стесненных обстоятельствах. Сметливая Умегаё не растерялась и, вспомнив все связанное с «Колоколом из Мугена», взяла бронзовый таз для умывания, представила себе, что это и есть тот колокол, и начала в него бить, одновременно громко прося триста кусков золота. Таз оказался не столь прочным, как колокол, и вскоре раскололся. Эта сцена происходила возле постоялого двора, где остановились супруги. Одновременно с нимитам проживал один очень богатый и веселый купец из столицы. Он осведомился у слуг о причине шума и криков и, узнав, в чем дело, ради шутки подарил женщине триста рё[6].
По этому случаю была даже сложена шутливая песенка о Бронзовом тазе Умегаё, которую распевали танцовщицы;
Всего-навсего таз из бронзы
Разобьешь и станешь богатой
И зачем танцовщицей быть мне и подружкам.
Перевод стихов С.Н. Гловюка
Описанное событие возвеличило славу Муген-Коне. В надежде получить такое же богатство и счастье множество людей последовало примеру Умегаё.
Был среди них непутевый крестьянин, который жил в окрестностях Мугениямы, на берегу реки Ойгавы. Растранжирив свое имущество в разгульной жизни и нуждаясь хоть в каких-то средствах к существованию, он соорудил из глины и грязи в своем огороде подобие Муген-Коне. Оглушительным криком вызывая дух усопшей, крестьянин ударил пару раз по глине, и та, понятное дело, разбилась на несколько кусков,
И вдруг из-под земли, прямо перед ним, выросла фигура одетой в белое женщины с длинными развивающимися волосами. В руках она держала плотно запечатанный горшок. Она посмотрела на радостно — перепуганного крестьянина странным «взглядом и сказала:
— Я пришла к тебе, потому что всякая горячая мольба требует ответа. Вот, возьми. Этот горшок твой.
Дух женщины вложил его в руки бездельника и тотчас исчез.
Счастливый человек опрометью помчался к себе домой, задыхаясь от волнения, и рассказал жене о доброй новости. Она ему не поверила, но крестьянин тут же поставил запечатанный горшок на пол у ее ног. Женщина его приподняла — он был тяжелым. Затаив дыхание, вместе они открыли его. И обнаружили, что до самых краев он был наполнен…
Но нет! Я не могу сказать вам, чем он был наполнен.
Йикининки
Однажды священник секты Дзен[7] по имени Мусо Кокуши, странствуя по провинции Мино, заблудился. Дорога, по которой он шел в полном одиночестве, привела его в горы и затерялась в каменных россыпях. Он стал искать кого-нибудь, кто мог бы указать ему нужное направление, но вокруг были лишь скалы и ущелья, поросшие соснами. Обессилев, Мусо опустился на большой камень и задумался над тем, как ему придется провести надвигающуюся ночь. Глядя на долину, расстилавшуюся перед ним в последних лучах заходящего солнца, он вдруг заметил на холме одну из тех маленьких построек, которые называются анийтсу и служат одновременно и жилищем, и молельней решившим удалиться от мира отшельникам.
Издали анийтсу казался полуразрушенным и необитаемым, но когда Мусо подошел к его замшелым стенам, навстречу ему из отверстия, бывшего когда-то дверью, вышел очень древний старик с грязными седыми волосами, клочьями свисавшими с его затылка, в лохмотьях, издававших ужасное зловоние.
Будучи священником, Мусо, разумеется, приходилось иметь дело с самыми разными людьми и попадать во всякие ситуации, порой весьма рискованные. Поэтому брезгливость была не в его натуре. Да и перспектива провести ночь на холодной земле казалась для него гораздо менее привлекательной, чем иметь хотя бы такую крышу над головой.
Вот почему, приблизившись к старику, он поклонился и сказал:
— Здравствуй, святой отец. Да ниспошлют тебе боги беспечальные лета. Не окажешь ли ты мне любезность и не доставишь ли радость, позволив разделить с тобой на эту ночь твой кров?
Старик вытянул вперед руку с длинными отвратительными, хищно загнутыми ногтями и пророкотал неожиданно мощным утробным голосом:
— Прочь отсюда! Плевал я на все обычаи гостеприимства! Здесь не какой-нибудь постоялый двор, чтобы терпеть праздношатающихся!
Ответить на это было нечего, и Мусо повернулся и побрел прочь. Но едва он сделал несколько шагов, низкий голос уже мягче произнес:
— Ступай в эту долину. Там, на краю, ты найдешь деревеньку, и если тебе повезет, ты получишь все необходимое.
Мусо посмотрел из-за плеча назад, но старика не увидел. Тот словно растворился в воздухе.
Священник направил свой путь в указанном направлении и действительно очень скоро увидел маленькую деревню, которая, как он мог разглядеть в сгустившихся сумерках, состояла не более чем из дюжины домов.
В деревне он встретил какого-то юношу, который проводил его к старосте. Тот тепло приветствовал священника, ввел его в свой дом и предложил отдохнуть. В большой главной комнате Мусо увидел сорок или пятьдесят крестьян, но не успел как следует все разглядеть, так как его сразу же провели в маленькую отдельную комнатку и принесли еду и постель. Немного поев, священник почувствовал, как сильно он устал, и, несмотря на довольно ранний час, лег спать и сразу же уснул.
Его разбудил громкий плач, доносившийся из главной комнаты.
В этот момент дверная циновка отодвинулась и появился хозяин с зажженным фонарем.
Он поклонился и сказал тихим голосом:
— Достопочтенный господин, как Вы, наверное, поняли, я глава этого дома. Но стал я им лишь несколько часов назад вследствие печального события. Ибо еще вчера я был только старший сын. А сегодня, незадолго до Вашего прихода, мой отец умер. Вы выглядели таким уставшим, что я, не решившись обременять Вас чем либо, ничего Вам не рассказал. Те люди, которых Вы видели, — жители нашей деревни. Все они собрались здесь, чтобы почтить память умершего, но теперь они уйдут в соседнюю деревню, которая находится примерно в полутора ри[8] отсюда.
Я должен уведомить Вас, что, согласно нашему обычаю, никто не может оставаться в деревне на ночь, если днем кто-то умер. Мы приносим умершему ритуальную еду[9], читаем необходимые молитвы, а затем оставляем тело в одиночестве. Дело в том, что в доме, где находится покойник, ночью всегда происходят какие-то странные вещи, поэтому мы думаем, что для Вас, вероятно, будет лучше уйти вместе с нами. В соседней деревне мы найдем достойное Вашего сана место для ночлега. Но вес же, поскольку Вы священник, то, вероятно, Вам не страшны демоны и злые духи. Если это так и Вы не боитесь остаться один с покойным, то, пожалуйста, располагайте этим домом до нашего возвращения утром. Тем не менее, я хочу повторить, что никто из нас не осмелится задержаться здесь на ночь,
Мусо ответил:
— Я чрезвычайно благодарен Вам за Ваше приглашение на ночлег и за Вашу искреннюю заботу. И мне очень жаль, что Вы не сообщили о смерти отца сразу, когда я постучался к Вам вечером. Правда, я действительно немного устал, но поверьте мне, не настолько, чтобы это могло помешать мне выполнить свой долг священника. Скажи Вы мне об этом заранее, я бы успел совершить обряды до Вашего ухода. Но поскольку так уж случилось, я прочитаю молитвы после того, как вы все покинете деревню и я останусь возле тела до утра. Я не знаю, что Вы имели в виду, говоря о странных вещах, которые происходят здесь по ночам, но смею Вас уверить, что я не боюсь ни демонов, ни злых духов, ни чего бы то ни было еще, поэтому прошу Вас не беспокоиться за меня.
После этих заверений молодой хозяин, похоже, успокоился и горячо поблагодарил священника за обряды, которые ему предстояло совершить над телом усопшего. Подошли и другие родственники, а затем и остальные собравшиеся в доме. Все еще раз поблагодарили Мусо за его добрые намерения.
Наконец, хозяин сказал:
— Итак, мы уходим. А Вы, добрый человек, пожалуйста будьте осторожны. И если Вам все же придется стать свидетелем чего-либо необычайного за время нашего отсутствия, мы просим Вас обо всем нам потом рассказать.
И вот в доме не осталось никого, кроме священника. Стоя в дверях, он долго смотрел в ночь, во тьме которой цепочкой поблескивали фонари уходящих. Скоро они скрылись из виду, и Мусо вернулся в комнату, где лежало тело умершего. Здесь была зажжена маленькая лампа, в красноватом мерцающем свете которой можно было различить неприхотливую ритуальную пищу в простой глиняной посуде и корзинках из рисовой соломы. Священник шепотом прочел молитвы, затем исполнил все полагающиеся церемонии, после чего погрузился в раздумья.
Так, в размышлениях, он провел несколько спокойных часов, в течение которых из опустевшей деревни не доносилось ни звука. Когда же тишина ночи, казалось, достигла полной глубины, в комнате беззвучно появился Призрак. Он был громадной величины и неопределенной, постоянно меняющейся формы. В тот же момент Мусо почувствовал, что у него нет сил ни пошевелиться, ни заговорить, ни даже закрыть глаза.
И вот он с содроганием увидел, как это Нечто подняло в воздух мертвое тело чудовищными лапами с длинными когтями и пожрало его с хрустом, быстрее, чем кот проглатывает мышь. Начав с головы, оно жрало все подряд: волосы, кости и даже саван. Покончив с телом, Призрак набросился на ритуальную еду и в мгновение ока съел все, вместе с посудой и корзинками. После этого он вдруг исчез, так же бесшумно и таинственно, как и появился.
Наутро, когда крестьяне сочли, что можно больше ничего не опасаться, и вернулись в свою деревню, их приветствовал священник, стоявший на пороге дома старосты. Крестьяне, в свою очередь приветствуя его, по одному проходили в комнату, где вчера они оставили покойника. Однако никто из пришедших не выразил ни малейшего удивления тому, что тело и ритуальная пища исчезли. Хозяин дома вошел последним и обратился к Мусо:
— Достопочтенный господин, мы все очень беспокоились за Вас. И мы рады видеть Вас живым и невредимым, хотя, как я полагаю, Вам этой ночью довелось увидеть вещи не слишком приятные. Поверьте, если бы это было возможно, мы были бы рады остаться с Вами. Но закон нашей деревни, как я уже говорил Вам прошлым вечером, обязывает нас покидать наши дома после того, как к кому-нибудь приходит смерть. В том случае, если бы этот закон был нарушен, некое огромное несчастье должно было бы обрушиться на всех нас. Возвращаясь утром, мы находим, что покойник и ритуальная пища исчезают за время нашего отсутствия. Так бывает всегда. Но теперь Вы, вероятно, знаете, отчего так происходит, и не откажетесь поведать нам об этом.
Мусо рассказал крестьянам, как глубокой ночью бесшумно появился Призрак неясных очертаний и огромных размеров и как он пожрал труп и ритуальную пищу.
И снова никто не показался Мусо удивленным его рассказом. Сам же хозяин дома заметил:
— То, что Вы нам сообщили, достопочтенный господин, в точности совпадает с тем, о чем гласит наше древнее предание. Тогда Мусо спросил с недоумением:
— Но разве святой отшельник, живущий вон на том холме, не совершает похоронных обрядов над вашими умершими?
— Какой отшельник? — спросил молодой хозяин.
— Тот древний старец, который вчера вечером и направил меня в вашу деревню. Я попросился на ночлег в его анийтсу, но он прогнал меня, сказав, чтобы я шел сюда.
Слушатели посмотрели друг на друга с нескрываемым удивлением.
После долгого молчания хозяин сказал:
— Достопочтенный господин, мы всего лишь невежественные крестьяне и просим нас извинить, но на том холме нет ни анийтсу, ни отшельника. Более того, вот уже на протяжении многих поколений в окрестностях нет никого, кто мог бы совершать священные обряды.
На это Мусо пожал плечами и возражать не стал. Он понял, что его вчерашняя встреча с отшельником — проделка злого демона, который воспользовался моментом, когда его добрый дух хранитель по какой-то причине ненадолго потерял его из виду, и ввел его в заблуждение.
Издали анийтсу казался полуразрушенным и необитаемым, но когда Мусо подошел к его замшелым стенам, навстречу ему из отверстия, бывшего когда-то дверью, вышел очень древний старик с грязными седыми волосами, клочьями свисавшими с его затылка, в лохмотьях, издававших ужасное зловоние.
Будучи священником, Мусо, разумеется, приходилось иметь дело с самыми разными людьми и попадать во всякие ситуации, порой весьма рискованные. Поэтому брезгливость была не в его натуре. Да и перспектива провести ночь на холодной земле казалась для него гораздо менее привлекательной, чем иметь хотя бы такую крышу над головой.
Вот почему, приблизившись к старику, он поклонился и сказал:
— Здравствуй, святой отец. Да ниспошлют тебе боги беспечальные лета. Не окажешь ли ты мне любезность и не доставишь ли радость, позволив разделить с тобой на эту ночь твой кров?
Старик вытянул вперед руку с длинными отвратительными, хищно загнутыми ногтями и пророкотал неожиданно мощным утробным голосом:
— Прочь отсюда! Плевал я на все обычаи гостеприимства! Здесь не какой-нибудь постоялый двор, чтобы терпеть праздношатающихся!
Ответить на это было нечего, и Мусо повернулся и побрел прочь. Но едва он сделал несколько шагов, низкий голос уже мягче произнес:
— Ступай в эту долину. Там, на краю, ты найдешь деревеньку, и если тебе повезет, ты получишь все необходимое.
Мусо посмотрел из-за плеча назад, но старика не увидел. Тот словно растворился в воздухе.
Священник направил свой путь в указанном направлении и действительно очень скоро увидел маленькую деревню, которая, как он мог разглядеть в сгустившихся сумерках, состояла не более чем из дюжины домов.
В деревне он встретил какого-то юношу, который проводил его к старосте. Тот тепло приветствовал священника, ввел его в свой дом и предложил отдохнуть. В большой главной комнате Мусо увидел сорок или пятьдесят крестьян, но не успел как следует все разглядеть, так как его сразу же провели в маленькую отдельную комнатку и принесли еду и постель. Немного поев, священник почувствовал, как сильно он устал, и, несмотря на довольно ранний час, лег спать и сразу же уснул.
Его разбудил громкий плач, доносившийся из главной комнаты.
В этот момент дверная циновка отодвинулась и появился хозяин с зажженным фонарем.
Он поклонился и сказал тихим голосом:
— Достопочтенный господин, как Вы, наверное, поняли, я глава этого дома. Но стал я им лишь несколько часов назад вследствие печального события. Ибо еще вчера я был только старший сын. А сегодня, незадолго до Вашего прихода, мой отец умер. Вы выглядели таким уставшим, что я, не решившись обременять Вас чем либо, ничего Вам не рассказал. Те люди, которых Вы видели, — жители нашей деревни. Все они собрались здесь, чтобы почтить память умершего, но теперь они уйдут в соседнюю деревню, которая находится примерно в полутора ри[8] отсюда.
Я должен уведомить Вас, что, согласно нашему обычаю, никто не может оставаться в деревне на ночь, если днем кто-то умер. Мы приносим умершему ритуальную еду[9], читаем необходимые молитвы, а затем оставляем тело в одиночестве. Дело в том, что в доме, где находится покойник, ночью всегда происходят какие-то странные вещи, поэтому мы думаем, что для Вас, вероятно, будет лучше уйти вместе с нами. В соседней деревне мы найдем достойное Вашего сана место для ночлега. Но вес же, поскольку Вы священник, то, вероятно, Вам не страшны демоны и злые духи. Если это так и Вы не боитесь остаться один с покойным, то, пожалуйста, располагайте этим домом до нашего возвращения утром. Тем не менее, я хочу повторить, что никто из нас не осмелится задержаться здесь на ночь,
Мусо ответил:
— Я чрезвычайно благодарен Вам за Ваше приглашение на ночлег и за Вашу искреннюю заботу. И мне очень жаль, что Вы не сообщили о смерти отца сразу, когда я постучался к Вам вечером. Правда, я действительно немного устал, но поверьте мне, не настолько, чтобы это могло помешать мне выполнить свой долг священника. Скажи Вы мне об этом заранее, я бы успел совершить обряды до Вашего ухода. Но поскольку так уж случилось, я прочитаю молитвы после того, как вы все покинете деревню и я останусь возле тела до утра. Я не знаю, что Вы имели в виду, говоря о странных вещах, которые происходят здесь по ночам, но смею Вас уверить, что я не боюсь ни демонов, ни злых духов, ни чего бы то ни было еще, поэтому прошу Вас не беспокоиться за меня.
После этих заверений молодой хозяин, похоже, успокоился и горячо поблагодарил священника за обряды, которые ему предстояло совершить над телом усопшего. Подошли и другие родственники, а затем и остальные собравшиеся в доме. Все еще раз поблагодарили Мусо за его добрые намерения.
Наконец, хозяин сказал:
— Итак, мы уходим. А Вы, добрый человек, пожалуйста будьте осторожны. И если Вам все же придется стать свидетелем чего-либо необычайного за время нашего отсутствия, мы просим Вас обо всем нам потом рассказать.
И вот в доме не осталось никого, кроме священника. Стоя в дверях, он долго смотрел в ночь, во тьме которой цепочкой поблескивали фонари уходящих. Скоро они скрылись из виду, и Мусо вернулся в комнату, где лежало тело умершего. Здесь была зажжена маленькая лампа, в красноватом мерцающем свете которой можно было различить неприхотливую ритуальную пищу в простой глиняной посуде и корзинках из рисовой соломы. Священник шепотом прочел молитвы, затем исполнил все полагающиеся церемонии, после чего погрузился в раздумья.
Так, в размышлениях, он провел несколько спокойных часов, в течение которых из опустевшей деревни не доносилось ни звука. Когда же тишина ночи, казалось, достигла полной глубины, в комнате беззвучно появился Призрак. Он был громадной величины и неопределенной, постоянно меняющейся формы. В тот же момент Мусо почувствовал, что у него нет сил ни пошевелиться, ни заговорить, ни даже закрыть глаза.
И вот он с содроганием увидел, как это Нечто подняло в воздух мертвое тело чудовищными лапами с длинными когтями и пожрало его с хрустом, быстрее, чем кот проглатывает мышь. Начав с головы, оно жрало все подряд: волосы, кости и даже саван. Покончив с телом, Призрак набросился на ритуальную еду и в мгновение ока съел все, вместе с посудой и корзинками. После этого он вдруг исчез, так же бесшумно и таинственно, как и появился.
Наутро, когда крестьяне сочли, что можно больше ничего не опасаться, и вернулись в свою деревню, их приветствовал священник, стоявший на пороге дома старосты. Крестьяне, в свою очередь приветствуя его, по одному проходили в комнату, где вчера они оставили покойника. Однако никто из пришедших не выразил ни малейшего удивления тому, что тело и ритуальная пища исчезли. Хозяин дома вошел последним и обратился к Мусо:
— Достопочтенный господин, мы все очень беспокоились за Вас. И мы рады видеть Вас живым и невредимым, хотя, как я полагаю, Вам этой ночью довелось увидеть вещи не слишком приятные. Поверьте, если бы это было возможно, мы были бы рады остаться с Вами. Но закон нашей деревни, как я уже говорил Вам прошлым вечером, обязывает нас покидать наши дома после того, как к кому-нибудь приходит смерть. В том случае, если бы этот закон был нарушен, некое огромное несчастье должно было бы обрушиться на всех нас. Возвращаясь утром, мы находим, что покойник и ритуальная пища исчезают за время нашего отсутствия. Так бывает всегда. Но теперь Вы, вероятно, знаете, отчего так происходит, и не откажетесь поведать нам об этом.
Мусо рассказал крестьянам, как глубокой ночью бесшумно появился Призрак неясных очертаний и огромных размеров и как он пожрал труп и ритуальную пищу.
И снова никто не показался Мусо удивленным его рассказом. Сам же хозяин дома заметил:
— То, что Вы нам сообщили, достопочтенный господин, в точности совпадает с тем, о чем гласит наше древнее предание. Тогда Мусо спросил с недоумением:
— Но разве святой отшельник, живущий вон на том холме, не совершает похоронных обрядов над вашими умершими?
— Какой отшельник? — спросил молодой хозяин.
— Тот древний старец, который вчера вечером и направил меня в вашу деревню. Я попросился на ночлег в его анийтсу, но он прогнал меня, сказав, чтобы я шел сюда.
Слушатели посмотрели друг на друга с нескрываемым удивлением.
После долгого молчания хозяин сказал:
— Достопочтенный господин, мы всего лишь невежественные крестьяне и просим нас извинить, но на том холме нет ни анийтсу, ни отшельника. Более того, вот уже на протяжении многих поколений в окрестностях нет никого, кто мог бы совершать священные обряды.
На это Мусо пожал плечами и возражать не стал. Он понял, что его вчерашняя встреча с отшельником — проделка злого демона, который воспользовался моментом, когда его добрый дух хранитель по какой-то причине ненадолго потерял его из виду, и ввел его в заблуждение.