- Ни на что.
Пузырь вздохнул.
- Понятно. Теперь понятно... - он аппетитно зевнул. - Слушай, Оборвыш,
все это было так давно! Неужели до сих пор злишься? Лично я никакого зла не
держу. Мы же были мальчишками, что мы могли соображать? Ты вспомни, вспомни!
Оборвыш помнил. Он очень не любил вспоминать ту историю, но помнил все.
Тогда его впервые в жизни избили, и сделал это единственный друг, лучший
друг. Бывший... Пузырь дрался жестоко, совсем не по-детски, в глазах его
зияла звериная пустота, а мальчишечьи кулачки утяжеляла дремучая ненависть.
- Я не злюсь, - тихо сказал Оборвыш. - И никогда не злился. И никогда
не смог бы на тебя злиться.
- Врешь, наверное, - с сомнением заявил Пузырь. - Не можешь ты не
злиться. Я тебя тогда здорово отделал.
Оборвыш врал редко. Положенная ему, как нормальному человеку, доля
неправды целиком укладывалась в его небылицах. И сейчас он был искренен: не
злость отравляла встречу бывших друзей, а другой губительный яд -
безразличие. Просто Пузырь являл собой нынче не более, чем путника, случайно
попавшегося на дороге. Обычного самодовольного перекупщика. И еще - он
сделался слишком уж толстым, чтобы можно было легко поверить, будто бы он
остался добрым человеком. Что же касается ТОЙ истории, то она оставила
Оборвышу лишь одно - желание не вспоминать о ней. Поэтому он не злился.
Ничуть не злился.
Получилось так. Мужчины деревни часто рубили в лесу деревья - ради
сока, ради корма для скота, ради дров - и однажды пришла беда. Падающий
ствол угодил прямо в отца Пузыря, не успел тот отбежать в сторону. Убило его
наповал - мгновенно, без мучений. Пузырь и Оборвыш в то время как раз
находились неподалеку в лесу и результат трагедии могли наблюдать воочию.
Остаток дня Оборвыш просидел на пне, который остался от сваленного
дерева-убийцы, и сочинял небылицу. Ему было плохо и страшно, поскольку он
впервые так близко столкнулся со смертью хорошо знакомого человека, и
небылица у него получалась мрачной, тягостной. А под вечер к этому месту
вышел Пузырь. Где он бродил, о чем думал - неизвестно, но вид у него был
безумный. Пузырь принес с собой топор. Увидев Оборвыша, он не удивился,
скорее обрадовался, и объявил, что сейчас искрошит этот проклятый пень в
мелкую труху, а потом сожжет останки, и Оборвыш ему поможет свершить святое
возмездие. Оборвыш пытался привести его в чувство доводами разума, ведь
время было уже позднее, скоро должны были выползти присоски, в лесу
оставаться опасно, а если сжигать остатки пня, то огонь наверняка
перекинулся бы на соседние деревья, и весь лес тогда запылал бы. Ну и пусть
этот иноверский лес сгорит небесным пламенем! - закричал Пузырь. Когда же
Оборвыш, всерьез испугавшись, принялся объяснять ему всю глупость
придуманной им мести, он вдруг успокоился. Окинул Оборвыша осмысленным
взглядом и глухо поинтересовался, что тот здесь делал - сидя на ненавистном
пне! Оборвыш немного растерялся и ответил, что выдумывал небылицу. И тогда
Пузырь принялся его бить - молча, яростно, дико. А потом, промаявшись
неделю, покинул деревню - искать счастье на дорогах. Вероятно, он очень
любил отца.
- Эй! - тихонько позвал голос из темноты.
- Да?
- Тебе было очень больно?
Оборвыш удивился.
- Мне было тебя жалко. А что?
Пузырь повздыхал в нерешительности.
- Ты меня извини, - наконец, выдавил он в муках. Подумал и добавил. -
Извиняешь?
Это было невероятно. От неожиданности Оборвыш растерялся на мгновение.
Сказанные слова никак не могли принадлежать Пузырю, потому что Пузырь таких
слов не знал. Однако слова прозвучали, и произнес их знакомый с детства
голос. Но происхождение их было совершенно необъяснимо, и Оборвышу стало не
по себе. Он прищурился, всматриваясь. Человек, висящий рядом в непроглядной
тьме, сопел, ворочался, часто сплевывал. Несомненно, там был Пузырь.
Обыкновенный, привычный, сытый.
- Конечно... - пробормотал Оборвыш. - Чего ты вдруг?
- Не знаю, - тяжело ответил Пузырь.
Скорее всего ему чуть-чуть стыдно за прошлое, - подумал Оборвыш
растрогано. Вполне вероятно, неловко и за настоящее. Наверняка он не столько
презирает занятие Оборвыша, сколько старается это показать. И возможно,
собой гордится не так уж слепо. Да, как видно, стал Пузырь все-таки
взрослее, если ему важно, чтобы его считали добрым человеком. Такие вот
мысли опьянили вдруг ум Оборвыша. Он безудержно улыбался.
А Пузырь подлил еще несколько капель радости.
- Слушай, Оборвыш, - начал он непривычно робко. - Ну почему ты не
хочешь рассказать о себе? Я ведь не враг, не стражник, не вор. Почему не
доверяешь?
- Мне нечего рассказывать. Честно говорю.
- Я тебя прошу, - сказал Пузырь. - Мы же друзья. Я тебя очень прошу.
И это было также неслыханно! Годы детской дружбы оставили великое
множество воспоминаний, но о чем Оборвыш не помнил, так это о том, чтобы
Пузырь просил. Не было такого. Никогда и никого Пузырь не просил, не знал,
как это делается, и не желал знать, как это делается. Оборвыш с изумлением
ощутил в себе нежность к пыхтящему где-то совсем близко добродушному
грубоватому существу. Бывший друг... Изменился Пузырь, решил он, сильно
изменился. Хоть и остался таким же крупным, откормленным.
- Нечего рассказывать, - повторил Оборвыш. - Жизнь моя проста. Сочиняю
небылицы, потом записываю их на бумаге и складываю в заплечник. Занимаюсь
тем, что так тебя веселит.
Пузырь громко захрустел чем-то вкусным. Очевидно, опять проголодался.
Предложил:
- Хочешь лепешку?
- Я сыт, спасибо.
Тогда Пузырь произнес осторожно:
- Кстати, я собирался спросить. У тебя много бумаги?
- Только та, что в заплечнике. Больше нет. К тому же, большая часть ее
уже исписана.
- У тебя целый заплечник бумаги?! - голос Пузыря сделался странным.
- Наполовину. Я в нем еще ношу чернила, постель и всякие мелочи.
Пузырь слабо икнул.
- Это же состояние! - просипел он. - Оборвыш, откуда она у тебя! - и
замер, будто бы даже не дыша.
Оборвыш заколебался. В самом деле, зачем плодить дурацкие секреты?
Ничего особенного в происхождении его богатства ведь нет! Тем более, Пузырь
очень просит. Друг, пусть и бывший. Что же касается главной тайны, то о ней
не будет сказано ни слова... Отбросив сомнения, Оборвыш объяснил:
- Мне отец дал. Он все деньги, которые зарабатывал, тратил на бумагу. И
ни на что больше. Так, прожив жизнь, и накопил довольно большую пачку. Чтобы
я, бездельник, не зря собственную жизнь прожил.
Наступила пауза. Пузырь осмысливал услышанное.
- Хороший тебе достался папаша, - тускло заметил он. - Мой был попроще,
- сглотнул накопившуюся во рту слюну и продолжил беседу, вновь обретя
уверенность, теперь уже без особого интереса, оставив лишь легкую горечь,
зависть и что-то еще, неосознанно темное:
- Все ясно с твоей бумагой. Я-то думал, ты какую-нибудь хитрость
выдумал, хотел к тебе в помощники пойти. Размечтался, как вместе развернем
дело. А эта бумага, оказывается, просто свалилась на тебя через дыру
небесную, и теперь ты с ней забавляешься, от всех прячась. Глупо...
- Я предупреждал, - улыбнулся Оборвыш ночному мраку.
- Ладно, гнои ее в мешке, мыслитель, - кисло подытожил Пузырь. -
Знаешь, я никак не могу понять... Где ты ухитрился выучиться писать? У нас
же в деревне не было ни одного жреца.
- Отец научил, когда я подрос. И когда он увидел, что мои небылицы
достойны его бумаги.
- Опять твой отец! - раздраженно воскликнул Пузырь. - Он-то откуда
умел?
Вопрос был крайне неприятен. Оборвыш растерянно перебрал варианты
ответов, пытаясь найти середину между Правдой и Тайной. А Пузырь повторял
все более и более настойчиво: Откуда? А? Ну откуда же?, и не было другого
выхода, кроме как заставить шевельнуться яростно сопротивляющийся язык:
- Не знаю. Наверное, от деда.
Увы, пришлось воспользоваться ложью. Пузырь слишком близко подошел к
главному, любопытство его стало опасным, и пора было заканчивать этот
ненужный разговор, потому что еще немного, и бывший друг начал бы
выспрашивать, зачем Оборвыш идет в город.
- Ты лучше расскажи мне, Пузырь, что интересного в мире происходит? А
то я сижу тут, ничего не знаю. О чем, например, ты сегодня слышал?
- Да ни о чем особенном, - подумав сказал Пузырь. - Самая интересная
новость сегодня, это твоя бумага... - он натужно повспоминал. - А-а, вот! В
городе утром был вертень. Поднялся где-то возле нижних ворот. Люди говорят,
разрушения там страшные! Трупы до вечера растаскивали... Вроде все, - Пузырь
сладко зевнул. - Спать охота. Не знаю я, что тебе рассказать, Оборвыш. Это
ты у нас мастер... - он покрутился, устраиваясь поудобнее. Кора на ветке
жалобно заскрипела. - Лучше сам мне что-нибудь расскажи. Соври историю
позанятнее, как в детстве, помнишь?
Оборвыш облегченно вздохнул.
- Ну что ж, - сказал он медленно, - слушай, если хочешь, - посмотрел
вниз, собираясь с мыслями. Там вспыхивало и гасло множество маленьких
огоньков - это хищно сверкали глаза присосок, чувствующих в недосягаемой
вышине запах теплой вкусной крови. Оборвыш зримо представил, как мерзкие
твари пытаются залезть по стволу дерева, срываются, падают, и снова,
отталкивая друг друга, упрямо лезут вверх, потому что чьи-то страдания - это
их наслаждение... Он начал рассказывать одну из своих старых небылиц, но не
успел произнести и нескольких фраз, как был задавлен мощными раскатами
храпа. Тогда Оборвыш замолчал, закрыл глаза и принялся фантазировать. Его
охватило привычное лихорадочное возбуждение. Новая небылица рождалась на
удивление легко и быстро. Утром ее предстояло обдумать более тщательно,
поэтому, увидев историю в целом, он позволил себе расслабиться. И вскоре
заснул: его очень утомил сегодняшний день. Восхитительный день.

(ТЕХРЕДУ: ОТДЕЛИТЬ ПУСТОЙ СТРОКОЙ)

Небылица, которую задумал написать Оборвыш, была примерно такого
содержания. В одной стране, существующей неизвестно где, обитали смешные
симпатичные зверьки. Они имели дома, деревни и города, их мир был прост и
незыблем, и очень походил на мир людей, но в нем была одна особенность, если
не сказать - странность. В жилах этих зверьков вместо крови текла Жизненная
сила. Когда кому-нибудь из них было плохо, когда сил почти не оставалось, он
останавливал первого же повстречавшегося путника и отпивал из его жил
немного драгоценной жидкости. И тот не спорил, не вырывался, охотно делясь с
нуждающимся. Так было заведено у них издавна, и казалось всем привычным,
правильным и даже естественным. Очень добрый это был мир.
Беда, пришедшая в описываемую страну, началась с пустяка. Однажды у
обычного, среднего, ничем не примечательного зверька родилась вполне
разумная мысль: чего ради он должен отдавать часть жизненной силы первому
встречному? И перестал зверек это делать, радуясь собственной
сообразительности. А затем через некоторое время ему пришла в голову другая
простая мысль. Если каждый случайно встреченный незнакомец с готовностью
поделится с тобой самым дорогим, было бы глупо этим не воспользоваться! Стал
он жить по новым правилам и очень быстро сделался неизмеримо сильнее,
энергичнее, умнее любого из собратьев. А его вполне разумные идеи
расползлись вскоре по городам и деревням, находя подражателей. Собрал тогда
зверек всех единомышленников вместе и быстро подчинил своей воле этот
беззащитный мир. Организовал он его совершенно по-новому. Отныне путники не
могли так просто поделиться друг с другом Жизненной силой - общество было
разделено на классы, и пить ее разрешалось только вышестоящим у нижестоящих.
Единственным существом, притронуться к жилам которого никто не имел права,
стал Верховный Зверь, то есть тот самый ничем не примечательный зверек. Он
же мог пользоваться услугами кого пожелает. И вновь мир замер на долгие
года. Но однажды кому-то из ближайших помощников Верховного Зверя явилась
новая вполне разумная мысль: с какой стати из их повелителя нельзя пить
вожделенный эликсир? Чем он отличается от прочих? Пробрался этот догадливый
зверек в спальню Верховного Зверя, и, пока тот спал, высосал все, что в нем
было. Умер правитель. Но и преемник его, увы, не пережил следующий день: то
ли слишком велика оказалась для него порция жизненных сил, то ли наоборот -
чудодейственная жидкость застоялась в жилах властителя, превратилась в яд.
С тех пор это странное общество не может найти покой. И к старому
положению вещей нет возврата, поскольку идеи Верховного Зверя прочно вошли в
быт. С другой стороны - и новое никак не устоится, потому что объявилось
множество переполненных жизненными силами зверьков, которые пытаются
выяснить, кто же из них верховный. Вот как могут искалечить хороший мир
несколько вполне разумных мыслей, осенивших какое-нибудь среднее, ничем не
примечательное, симпатичное дитя этого мира.




ТРЕТЬЯ:


Когда небесная твердь приобрела дневную голубизну, когда раскрылась
листва на деревьях, укутав лес спасительной тенью, когда дорога окончательно
оправилась от нашествия ночных кровопийц, Оборвыш проснулся.
Было уже позднее утро, жаркое и шумное. Он сладко потянулся,
представив, как забавно выглядит со стороны. В самом деле: вид болтающегося
на ветке человеческого тела, будто пойманного в сеть, мог бы вызвать у
случайного зрителя бодрый смех, если бы не был таким привычным. Оборвыш
огляделся. Пузырь отсутствовал, хотя повозка его стояла внизу, а топтун
пасся неподалеку. Впрочем, нет! Вон он - неторопливо брел сюда, усердно
волоча еще одну повозку. Оборвыш изогнулся, схватился руками за ветку и
ловко вылез из постели. Затем аккуратно свернул плетеное ложе, сунул
веревочный ком в заплечник и принялся спускаться с дерева. У него было
прекрасное настроение, потому что сегодня ему предстояло писать новую
небылицу.
- Ну ты и спать! - сказал Пузырь, подойдя. - Я успел позавтракать,
сбегать к дороге, выменять повозку, а ты только глаза продрал.
- Мне же не нужен завтрак! - пошутил Оборвыш.
- Хорошо тебе, - отдуваясь продолжил Пузырь. - Все барахло с собой
носишь. А мне - вставай чуть свет, иначе товар мигом уведут.
- А зачем тебе вторая повозка?
- Как зачем? Больше товара можно возить. К тому же зря я топтуна
покупал, что ли? Пусть две повозки тащит. Одну я и сам могу.
- Ты серьезный человек, - похвалил Оборвыш. - Ты истинный хозяин
дороги.
- Да-а! - Пузырь трогательно порозовел. Окинул друга снисходительным
взглядом и вдруг недоуменно воскликнул. - Слушай, по-моему ты за ночь еще
похудел!
- Ты просто сам потолстел, - весело отозвался Оборвыш.
- Не знаю... - недоверчиво сказал Пузырь.
Столь мелкое событие недолго нарушало его душевное равновесие. Он
пробормотал еле слышно: Чудеса!, задумчиво поскреб живот, но заботы взяли
свое.
- Ладно, мыслитель. Надо идти.
Наливающаяся жаром небесная твердь поторапливала. Пузырь запряг
топтуна, потом Оборвыш помог прицепить вторую повозку, перегрузить на нее
часть мешков, и бывшие друзья отправились прочь из леса. Пузырь начал
рассказывать взахлеб что-то про мясо крылатиков - какое оно вкусное, про
городских менял - какие они жулики, про способ превращения обыкновенного
древесного сока в настоящий огненный дурман, но Оборвыш не мог его
внимательно слушать, потому что высматривал, где бы ему устроиться
поудобнее, потому что придумывал, как бы потактичнее отвязаться от этого
неугомонного перекупщика. Руки у него чесались от сладостного нетерпения, в
голове одна за другой вызревали отточенные фразы. И когда бывшие друзья
вышли к дороге, Оборвыш почти уже решился объявить напрямую, что их пути
расходятся, но в этот миг настало время приключений.
Раздался истошный визг. И тут же кто-то закричал, надсаживаясь:
- Вертень! Смотрите, вертень!
На дорогу обрушилась паника. Люди заметались. Пузырь замолк на
полувдохе, лихорадочно озираясь, а через мгновение взорвался воплем, глядя
почему-то Оборвышу в лицо налившимися страхом глазами:
- Вон он! Вон там!
Пальцем Пузырь указывал вдоль дороги - назад, и Оборвыш послушно
обернулся. Действительно, шагах примерно в тысяче вырастал огромный черный
столб. Он поднимался быстро, беззвучно, становился выше и выше, из него
вылетали какие-то палки - приглядевшись, Оборвыш увидел, что это деревья.
Еще из столба сыпались непонятные точки, и он вдруг осознал, содрогнувшись,
что это люди.
- Далеко, - успокаиваясь, произнес Пузырь. - Слава Небу, далеко...
Оборвыш молчал, ошарашенный. Происходящее казалось нереальным. Столб
между тем, извиваясь, достиг небесной тверди, и сразу же низ его оторвался
от земли. Вертень стал подниматься вверх, на глазах укорачиваясь,
утоньшаясь, бледнея, и вскоре исчез в утреннем небе, улетел в недоступные
воображению высоты. Пузырь вытер вспотевшее лицо рукавом.
- Жуть, - сказал он. - Я такое уже видал раньше.
Говорить Оборвышу не хотелось. Любой звук казался кощунственным. И к
бумаге тоже что-то перестало тянуть. Подарив полжизни деревне, он не
встречался еще с настоящим вертнем. Однажды в детстве эта штука поднялась
неподалеку, но отец тогда загнал его в продуктовую яму, заставил спрятаться.
Теперь же он собственными глазами увидел, на какие ужасы способна природа в
извечной борьбе с человеком.
Полные тяжелых дум, бывшие друзья зашагали по дороге в сторону города.
Позади остался чудовищный завал из деревьев, да россыпи искалеченных
тел-точек. Топтуна Пузырь вел на веревке - он бойко семенил следом, без
труда справляясь с обеими повозками. Бывшие друзья шли вместе. Их ждали в
городе дела, каждого - непонятные другому, но, несомненно, очень важные. Они
не разговаривали. Только Пузырь в самом начале пути проворчал:
- Что-то зачастили к нам вертни. Вчера был у нижних ворот, сегодня -
здесь. Не хватало, чтобы и завтра эта дрянь где-нибудь вылезла.
А через некоторое время мрачно подытожил:
- Не к добру все это.
И затем уж замолчал: не о чем было больше говорить.
Вертень скрылся в занебесье, временно оставив мир в покое, но твердь
небесная долго еще была серой, неприветливой. Впрочем, стихия угомонилась
окончательно, и когда пришла пора полуденного сияния, над лесом уже нависал
привычный раскаленный купол. Не ожидая первых вспышек, бывшие друзья
свернули с дороги в лес, чтобы найти в тени местечко поудобнее.
Внезапно Пузырь прошипел:
- Прячемся, быстро! Прячемся!
Лицо его исказилось ненавистью.
- Зачем? - Оборвыш остановился. Пузырь торопливо поволок топтуна с
повозками вглубь леса.
- Ты что, не видишь?! - обернулся он на ходу. - Стражники!.. Сюда, за
мной давай!
С дороги спускалась довольно странная процессия. Три топтуна тащили
сколоченное из тонких бревен сооружение, напоминающее небольшой загон для
скота, к углам которого приделаны колеса. На боковых бревнах с каждой
стороны сидело по пять человек, вооруженных копьями и мечами. Еще один шел
впереди - вел топтунов за собой. Судя по всему, стражниками являлись именно
они. Оборвыш впервые видел стражников. А внутри загона брело несколько
полуголых людей. Очевидно, это был особый загон - для двуногого скота.
- Но мы не сделали ничего плохого! - удивился Оборвыш, догнав
Пузыря. - Почему нужно прятаться?
- Дурень! - сипло зашептал он. - Это же сборщики солдат!
Оборвыш оглянулся. Странное сооружение двигалось прямехонько по их
следам. При этом отряд стражников разделился: пятеро остались сидеть на
стенках загона, а пятеро спрыгнули и бодро зашагали вперед. Те, что
спрыгнули, быстро приближались.
- Они идут за нами, - сказал Оборвыш спокойно. - Догоняют.
- Тьфу! - плюнул Пузырь. - Вот попались!
Небо уже вспыхивало непрерывно, корчилось в адском пламени. Сзади
раздался окрик:
- Эй, стойте!
- Все, - тоскливо сказал Пузырь, останавливаясь. - Приехали, - он
вытащил из-под мешков два топора, один решительно вскинул себе на плечо,
приняв боевую стойку, другой протянул Оборвышу. Тот безропотно взял топор,
успев только подумать: Зачем он мне?
Стражники опасливо встали поодаль: слишком грозный облик имел Пузырь. К
тому же и Оборвыш не казался сколько-нибудь напуганным, что также
настораживало. Старший выступил вперед. Остальные безучастно взирали на
пойманную добычу.
- Добрые люди! - произнес он миролюбиво. - Отчего вы так неласково
встречаете путников на этой скучной дороге? Мы не воры. Мы на службе
государственной.
- Что вам нужно? - хрипло спросил Пузырь.
- Сожги меня сияние, если мы желаем вам зла, - засмеялся старший. - Мы
сразу поняли, что вы солидные уважаемые люди, - поясняя свою мысль, он ткнул
пальцем в сторону повозок.
- Мы занимаемся нужным для всех делом, - осторожно подтвердил Пузырь.
Он стоял не шевелясь, ничуть не теряя бдительности.
- Я и говорю, - терпеливо подтвердил стражник, - мы не причиним зла
таким солидным людям. Так что лучше не оскорбляйте нас видом обнаженного
оружия.
Пузырь опустил топор.
- На дороге всякое бывает, - объяснил он. - Вы что-то хотели от нас,
господин старший?
- Я младший, - улыбнулся стражник.
- Как?
- Младший воевода городской стражи, - горделиво назвал он свое звание.
- Я просто хотел побеседовать с приятными людьми, скоротать время
вынужденной остановки.
Он обошел вокруг повозок, с любопытством посматривая на мешки, похлопал
топтуна по лоснящемуся боку. Между тем подоспела отставшая часть отряда,
расположилась возле соседнего лиственника. Люди в загоне утомленно
опустились на траву, их надсмотрщики принялись громко разговаривать.
- Вы знаете, - пожаловался стражник, - у нас такая противная работа!
Собираем всякий сброд по деревням, да всякую дорожную грязь, а потом делаем
из них солдат... - он вдруг круто обернулся и смерил Пузыря хищным взглядом.
Голос его наполнился беспредельной властью. - Кстати, толстяк, из тебя вышел
бы отменный солдат! Топор ты держал здорово.
Пузырь странно задергался.
- Шучу, не бойся, - ухмыльнулся стражник, обретая прежнее добродушие. -
Я вообще люблю шутить.
- А что вы еще любите? - слегка заикаясь, выдавил Пузырь. Стражник
закатил глаза и произнес мечтательно:
- Ну-у! Что я еще люблю... Покурить, например, люблю. Ляжешь на траву,
сунешь в рот хорошую закруточку, затянешься как следует, и забудешь про эту
гадостную службу.
- Господин младший воевода, - обрадовался Пузырь. - Я вчера выменял
немного курительного порошка. Не откажитесь принять в дар! Я скромный
перекупщик, и я впервые встречаюсь со столь важным человеком, - он снял с
повозки мешочек и угодливо положил к ногам господина младшего воеводы.
- О! - воскликнул тот. - Польщен! А ребят моих не угостишь ли, а то
нехорошо как-то получается.
Пузырь послушно поднес еще один мешочек.
- Вот добрый человек! - объявил стражник. - Ребята, смотрите, что у нас
теперь есть! Жалко только, что без бумаги, - он коротко вздохнул. - Ну да
ладно, мы же не Верховные воеводы, правда? Обойдемся листьями... - и
мгновенно потерял к Пузырю всякий интерес.
Оборвыш, пока петля не затянулась на его шее, тихонько стоял возле
лиственника и напряженно искал способ выпутаться. Он прекрасно понимал
происходящее. Он четко сознавал свое положение. Он помнил - на свете нет
ничего дороже содержимого его заплечника. Но, увы, когда этот скользкий
человек, облеченный малой властью, поманил Оборвыша к себе, выход не был
найден. Он подошел к стражнику. Тот предложил, мирно скалясь:
- А ты чего в стороне скучаешь? Не робей, присоединяйся к нам.
- Спасибо, - сказал Оборвыш.
- Как у тебя движется перекупля? Удачно?
Оборвыш твердо ответил:
- Я не перекупщик. У меня ничего нет. Совсем ничего.
Господин младший воевода удивился:
- Чья же тогда это повозка?
- Обе повозки мои, - вступил в разговор Пузырь.
- Ах, вот как! - стражник нахмурился. - А я никак не мог понять, чего
он такой тощий...
Молчание было бесконечным. Сборщик солдат думал.
- Парень, и тебе не стыдно? - наконец, мягко заметил он. - Когда наш
народ, выбиваясь из сил, готовится отражать атаки ненавистных иноверцев, ты
шляешься без дела по дорогам.
- У меня важное дело, - возразил Оборвыш.
- Есть только три важных дела, - немедленно откликнулся собеседник. -
Управлять, кормить и воевать. Я управляю. Твой приятель кормит, - он шлепнул
Пузыря по заду. - Остальные должны воевать. Тебе повезло, парень. У нас как
раз имеется одно свободное место, специально для тебя. Сожги меня сияние,
если мы не сделаем из тебя солдата.
Оборвыш засмеялся. Он уже знал, что надо делать, поэтому ехидно
спросил:
- Интересно, как вы умудряетесь заставлять домашний скот защищать свой
народ? Вбиваете палками готовность умереть за ваш курительный порошок?
- Молчать, - спокойно сказал господин младший воевода.
Пузырь подскочил к Оборвышу и, оглушив, вогнал дикий шепот в самое его
ухо:
- Дурень! Отдай им немного бумаги, и они отвяжутся! Пусть курят
бумажные закрутки, пусть давятся! А если тебе жалко чистую, отдай
исчирканную, им же все равно, дурень!
- Отойди от этого червяка, - брезгливо приказал стражник. - Он
недостоин тебя, - и крикнул лениво переминающимся с ноги на ногу
пустоголовым теням. - Ребята, одного берем! Тощего!
Пузырь с ненависть посмотрел на Оборвыша. Потом забормотал, обуздывая
жадность:
- Господин воевода, подождите, может быть вам еще что-нибудь надо, так
вы скажите, я попробую достать, а дружка моего не слушайте, он дурачок,
ходит при мне, помогает, отпустите вы его, господин младший воевода...