— Что ты, Иргашев! Как можно! Я тебе жизнью обязан…
Директор еще произносил эти слова, а сам думал о том, что с радостью сжег бы свою чертову тачку, если бы знал, что вместе с ней сгорит и проклятый мент.
Выйдя на шоссе, Таштемир вскоре остановил огромный КамАЗ с открытым прицепом. Водитель приоткрыл дверцу и вопросительно глянул на него.
— Друг, довези человека до Бешарыка, — попросил Таштемир. — Он хороший. Я бы сам его выручил, только мне в другую сторону. — Вот, — протянул он водителю деньги, которые взял у директора. — Бери, это тебе. И запомни — везешь Амана Рахимбаева. В Бешарыке он директор оборонного завода. Верно, Амаижон? Делает ракетное топливо, а по конверсии станет гнать водку. Запомни его хорошенько. В случае чего, всегда поможет по части дефицита…
Водитель засмеялся.
— Садитесь, уважаемый, — предложил он Рахимбаеву и показал место рядом со своим напарником, который сидел и дремал, не обращая внимания на их разговор.
— Езжайте, товарищ Рахимбаев, — сказал Таштемир. — Счастливого пути!
Дверца грузовика захлопнулась, и машина тронулась. Выждав, когда ее габаритные огни скрылись за перевалом, Таштемир погасил фары, развернул «Жигули» и погнал машину вслед за грузовиком. Теперь у него был единственный путь — в Кумкент. Он был уверен, что Рахимбаев попросит заехать в Койдалу и оттуда позвонит в Бешарык, предупредит, что Иргашев рвется в Акжар. Это намного повышало его шансы прорваться в Кумкалу именно этой ночью.
Подъезжая к Койдале, КамАЗ свернул с шоссе к городу. Так и есть, мудрый Змей спешил к телефону!
Таштемир направил «Жигули» по объездной дороге в сторону Ташхоны. Он оставил машину неподалеку от отделения милиции и ушел, сунув ключи в карман.
Походкой гуляющего бездельника Таштемир вышел на привокзальную площадь. Она выглядела полупустой, лишь в дальнем углу, где располагались лотки зеленщиков, на пустых столах сидело несколько парней, кто-то бренчал на гитаре. Сдерживая желание рвануться и одним махом перебежать площадь, он двинулся наискосок к месту, где начиналась Сайрамская улица.
На углу Таштемир увидел телефонную будку. Вошел в нее, набрал номер.
— Слушаю, — раздался немного удивленный голос Тамары.
— Здравствуй. Ты одна? — спросил он, и она услышала в его вопросе нотку ревности.
— Почему ты задал такой вопрос?
Он сразу сообразил, что ее задело. Сказал в ответ:
— Это не вопрос. Это утверждение. Если меня нет рядом, значит, ты одна.
— Ты в самом деле веришь в то, что сказал?
— В самом. Ничего не желаю больше, чем оказаться сейчас рядом с тобой.
— И что же? Как всякий современный мужчина, ты этого не можешь сделать в силу сложившихся обстоятельств?
— Оставь обобщения. Я совсем несовременный мужчина.
— Откровенное признание.
— Ты все шутишь, а меня все еще гонят, как зайца.
— Неужели это еще не кончилось? — спросила она, и в ее голосе он услышал искреннюю теплоту. — Нужна моя помощь?
— Боюсь даже просить.
— Говори.
— Мне необходимо попасть в Кумкалу, на аэродром. Вылет в три пятнадцать. Надо быть там хотя бы за полчаса до вылета.
— Ты где?
— Это неважно. Я буду ждать там, где Федор Иванович прошлый раз покупал кислое молоко.
— Я сейчас же ему позвоню. Подъедем на «скорой», тебя устроит?
— Нет. Пусть подъедет он один.
— Что так? — спросила она обиженно. — Не хочешь видеть?
— Просто боюсь за тебя. Люди, с которыми я связался, страшные и безжалостные. Такие не щадят.
— Ладно, я ни в чем тебя не упрекаю. Ты нуждаешься во мне, и это самое убедительное твое оправдание. Тебе трудно понять, как редко мужчина нуждается в женщине и сколь приятно ей чувствовать это.
— Ты хороший врач, — сказал он, — в тебе нуждаются многие.
— Верно, нуждаются. Пока у них переломаны ноги и разбиты головы. Даже благодарят, когда выписываются. Но уже через день, встретив на улице, никто даже виду не подаст, что мы когда-то встречались. — В ее голосе дрожали близкие слезы. — Все, вешай трубку. Буду звонить Федору Ивановичу…
18
19
20
21
22
Директор еще произносил эти слова, а сам думал о том, что с радостью сжег бы свою чертову тачку, если бы знал, что вместе с ней сгорит и проклятый мент.
Выйдя на шоссе, Таштемир вскоре остановил огромный КамАЗ с открытым прицепом. Водитель приоткрыл дверцу и вопросительно глянул на него.
— Друг, довези человека до Бешарыка, — попросил Таштемир. — Он хороший. Я бы сам его выручил, только мне в другую сторону. — Вот, — протянул он водителю деньги, которые взял у директора. — Бери, это тебе. И запомни — везешь Амана Рахимбаева. В Бешарыке он директор оборонного завода. Верно, Амаижон? Делает ракетное топливо, а по конверсии станет гнать водку. Запомни его хорошенько. В случае чего, всегда поможет по части дефицита…
Водитель засмеялся.
— Садитесь, уважаемый, — предложил он Рахимбаеву и показал место рядом со своим напарником, который сидел и дремал, не обращая внимания на их разговор.
— Езжайте, товарищ Рахимбаев, — сказал Таштемир. — Счастливого пути!
Дверца грузовика захлопнулась, и машина тронулась. Выждав, когда ее габаритные огни скрылись за перевалом, Таштемир погасил фары, развернул «Жигули» и погнал машину вслед за грузовиком. Теперь у него был единственный путь — в Кумкент. Он был уверен, что Рахимбаев попросит заехать в Койдалу и оттуда позвонит в Бешарык, предупредит, что Иргашев рвется в Акжар. Это намного повышало его шансы прорваться в Кумкалу именно этой ночью.
Подъезжая к Койдале, КамАЗ свернул с шоссе к городу. Так и есть, мудрый Змей спешил к телефону!
Таштемир направил «Жигули» по объездной дороге в сторону Ташхоны. Он оставил машину неподалеку от отделения милиции и ушел, сунув ключи в карман.
Походкой гуляющего бездельника Таштемир вышел на привокзальную площадь. Она выглядела полупустой, лишь в дальнем углу, где располагались лотки зеленщиков, на пустых столах сидело несколько парней, кто-то бренчал на гитаре. Сдерживая желание рвануться и одним махом перебежать площадь, он двинулся наискосок к месту, где начиналась Сайрамская улица.
На углу Таштемир увидел телефонную будку. Вошел в нее, набрал номер.
— Слушаю, — раздался немного удивленный голос Тамары.
— Здравствуй. Ты одна? — спросил он, и она услышала в его вопросе нотку ревности.
— Почему ты задал такой вопрос?
Он сразу сообразил, что ее задело. Сказал в ответ:
— Это не вопрос. Это утверждение. Если меня нет рядом, значит, ты одна.
— Ты в самом деле веришь в то, что сказал?
— В самом. Ничего не желаю больше, чем оказаться сейчас рядом с тобой.
— И что же? Как всякий современный мужчина, ты этого не можешь сделать в силу сложившихся обстоятельств?
— Оставь обобщения. Я совсем несовременный мужчина.
— Откровенное признание.
— Ты все шутишь, а меня все еще гонят, как зайца.
— Неужели это еще не кончилось? — спросила она, и в ее голосе он услышал искреннюю теплоту. — Нужна моя помощь?
— Боюсь даже просить.
— Говори.
— Мне необходимо попасть в Кумкалу, на аэродром. Вылет в три пятнадцать. Надо быть там хотя бы за полчаса до вылета.
— Ты где?
— Это неважно. Я буду ждать там, где Федор Иванович прошлый раз покупал кислое молоко.
— Я сейчас же ему позвоню. Подъедем на «скорой», тебя устроит?
— Нет. Пусть подъедет он один.
— Что так? — спросила она обиженно. — Не хочешь видеть?
— Просто боюсь за тебя. Люди, с которыми я связался, страшные и безжалостные. Такие не щадят.
— Ладно, я ни в чем тебя не упрекаю. Ты нуждаешься во мне, и это самое убедительное твое оправдание. Тебе трудно понять, как редко мужчина нуждается в женщине и сколь приятно ей чувствовать это.
— Ты хороший врач, — сказал он, — в тебе нуждаются многие.
— Верно, нуждаются. Пока у них переломаны ноги и разбиты головы. Даже благодарят, когда выписываются. Но уже через день, встретив на улице, никто даже виду не подаст, что мы когда-то встречались. — В ее голосе дрожали близкие слезы. — Все, вешай трубку. Буду звонить Федору Ивановичу…
18
В аэропорту Кумкалы в это раннее утро все было спокойно. Сюда не докатилась еще волна милицейской суматохи, которая в тот же час яростно плескалась в Акжаре.
Войдя в телефонную будку, Таштемир огляделся.
Все вокруг дышало сонным покоем, все были побужены в утомленное ожидание предстоявших отлетов.
Он снял трубку, набрал номер. Ответил вялый голос:
— Слушаю…
— Иван Васильевич? Ковров? — спросил Таштемир. — Это вас Юсупов беспокоит. Родственник Розы Садыковны…
— Здравствуйте, товарищ Юсупов! — Голос говорившего мгновенно ожил, стал энергичным, твердым. — Я думал, вы объявитесь раньше.
— Старался, Иван Васильевич. К сожалению, сломалась машина. — Таштемир — на всякий случай — говорил с нарочитой беспечностью, как человек, привыкший к неприятностям и умевший их переносить, не теряя равновесия. — То колесо полетело, то валик… С трудом добрался.
— Теперь все в порядке?
— Думаю, да.
— Когда собираетесь уехать? — спросил Ковров. — С поездами сейчас крайне трудно.
— Хотел уехать вчера, Иван Васильевич. Вы же сами догадываетесь.
— Хорошо. Я сейчас приеду. Ждите меня, Юсупов, в скверике на скамейке. У киоска «Союзпечати».
Долго ждать Таштемиру не пришлось. Ковров был в аэрофлотовской форме, загорелый, подтянутый крепыш. В руке он держал черный вместительный атташе-кейс.
— Вы Ирташев? — спросил авиатор и протянул руку. — О вас я знаю все…
Таштемир рефлекторно сунул левую руку в карман, спросил настороженно:
— И верите, что все это натворил я? Что и Бакалова…
Ковров напрягся, сдвинул белесые, выцветшие брови.
— Николай был моим старым и верным другом. Золотой человек был, умница… Да выньте вы руку из кармана! За кого вы меня принимаете, право… Коля меня предупредил, что всех собак повесят на вас. Он рассказал мне и о деле, которое он вам доверил. Поэтому и согласился помочь…
— Момент наступил, Иван Васильевич. Мне сегодня нужно вылететь в Москву. Завтра уже будет поздно. К тому же я на пределе…
— Улетите, — кивнул Ковров. — Что обещано Николаю — свято. Оружие при вас? Значит, проведу прямо в салон. Держите, это кейс с документами. Именно из-за них сложил голову Николай… Теперь следуйте за мной.
Войдя в телефонную будку, Таштемир огляделся.
Все вокруг дышало сонным покоем, все были побужены в утомленное ожидание предстоявших отлетов.
Он снял трубку, набрал номер. Ответил вялый голос:
— Слушаю…
— Иван Васильевич? Ковров? — спросил Таштемир. — Это вас Юсупов беспокоит. Родственник Розы Садыковны…
— Здравствуйте, товарищ Юсупов! — Голос говорившего мгновенно ожил, стал энергичным, твердым. — Я думал, вы объявитесь раньше.
— Старался, Иван Васильевич. К сожалению, сломалась машина. — Таштемир — на всякий случай — говорил с нарочитой беспечностью, как человек, привыкший к неприятностям и умевший их переносить, не теряя равновесия. — То колесо полетело, то валик… С трудом добрался.
— Теперь все в порядке?
— Думаю, да.
— Когда собираетесь уехать? — спросил Ковров. — С поездами сейчас крайне трудно.
— Хотел уехать вчера, Иван Васильевич. Вы же сами догадываетесь.
— Хорошо. Я сейчас приеду. Ждите меня, Юсупов, в скверике на скамейке. У киоска «Союзпечати».
Долго ждать Таштемиру не пришлось. Ковров был в аэрофлотовской форме, загорелый, подтянутый крепыш. В руке он держал черный вместительный атташе-кейс.
— Вы Ирташев? — спросил авиатор и протянул руку. — О вас я знаю все…
Таштемир рефлекторно сунул левую руку в карман, спросил настороженно:
— И верите, что все это натворил я? Что и Бакалова…
Ковров напрягся, сдвинул белесые, выцветшие брови.
— Николай был моим старым и верным другом. Золотой человек был, умница… Да выньте вы руку из кармана! За кого вы меня принимаете, право… Коля меня предупредил, что всех собак повесят на вас. Он рассказал мне и о деле, которое он вам доверил. Поэтому и согласился помочь…
— Момент наступил, Иван Васильевич. Мне сегодня нужно вылететь в Москву. Завтра уже будет поздно. К тому же я на пределе…
— Улетите, — кивнул Ковров. — Что обещано Николаю — свято. Оружие при вас? Значит, проведу прямо в салон. Держите, это кейс с документами. Именно из-за них сложил голову Николай… Теперь следуйте за мной.
19
Место Таштемира оказалось у иллюминатора. Он сел, положил кейс на колени, поудобнее пристроил пистолет, чтобы в случае чего он был под рукой.
Салон быстро заполнялся. Возникла обычная предполетная толчея. Таштемир, не снимая руки с пистолета, внимательно следил за происходящим.
Одного из пассажиров он выделил сразу, назвав его влиятельным господином. Высокий, уверенный в движениях, одетый в легкий серый костюм, сидевший на нем, как на манекене. Из-под рукавов выглядывали ослепительно белые манжеты. В одной руке влиятельный господин держал широкополую техасскую шляпу из тонкого серого велюра, в другой — плоский, исключительно для деловых бумаг, чемоданчик, обтянутый дорогой золотистой кожей. На лацкане его пиджака скромно и непритязательно светился рубиновой эмалью значок депутата.
Оглядевшись, влиятельный господин остановил свой взгляд на Иргашеве. Мгновение раздумывал и вдруг решительно шагнул в его сторону. Подошел, поставил чемоданчик на соседнее сиденье, а шляпу аккуратно положил на багажную сетку.
— Сяду рядом, — сказал депутат и, не дожидаясь ответа, опустился в кресло. — Давайте знакомиться. Я Саидходжаев. А вы не представляйтесь, вас я знаю. Таштемир Иргашев? Верно?
— А если нет? — спросил Таштемир, ощущая противный холодок в груди. Быстро же его вычислили!
— Ошибки быть не может, — сказал Саидхаджаев самоуверенно. Он вынул из кармана и положил на кейс Таштемира его увеличенную фотографию. — Ну, убедились? Вы ловкий, Иргашев. Всех обвели. Стратег! Никто вас здесь и не ждал.
Таштемир вздохнул с облегчением. Если их встреча случайна, то главное — держать профессора на коротком поводке. Он наверняка попробует передать новость о встрече на землю через экипаж. Как-никак — депутат!
Засветилось табло «Не курить. Пристегнуть ремни». Тонко заныл двигатель.
— И много моих портретов уже гуляет? — спросил Таштемир.
— Достаточно, — ухмыльнулся депутат. — Руководить — значит предвидеть. Излюбленное выражение Сталина. И в этом он был прав.
Саидходжаев взял фото, сложил его вдвое и порвал на мелкие кусочки, затем небрежно сунул обрывки в карман.
В надсадном реве двигателей самолет сорвался с места и рванулся вперед. Пассажиров вжало в спинки кресел.
— Предпочитаю иметь дело с оригиналом, — сказал Саидходжаев, вполне дружески наклонясь к Таштемиру. — Мне невероятно повезло. У нас есть возможность откровенно поговорить.
— О чем?
— Разве у нас не найдется темы для доброй беседы? Скажем, о времени, о себе, о взглядах на жизнь. О перестройке, в конце концов.
— О перестройке? — спросил Таштемир с удивлением. — О ней-то с какой стати?
— С той, что вам, Иргашев, надо начать перестраиваться с себя. Только и всего. Это не пожелание, а веление времени.
— Спасибо за совет.
— Смотрите, капитан, не опоздайте. Сейчас вы еще можете найти сочувствующих. Завтра у власти будут другие. И тогда вас вышвырнут вон вместе со всеми, кто стоит поперек дороги прогресса. И не потому, что вы коммунист. Не потому, что считаете себя единственно честным на этой земле. Просто порядки станут иными, и вы окажетесь никому не нужным, и, прежде всего демократам.
— По-вашему, демократия это строй, при котором Караханов и Рахимбаев получат возможность воровать в открытую? При котором можно купить и содержать на жалованье районного прокурора?
— Вы так ничего и не поняли, Иргашев. Для таких, как я, все ваши Карахановы и Рахимбаевы или как их там — пешки со всеми их масштабами и аппетитами. Купить и сделать ручным прокурора — не стоящая труда мелочь. Игра идет не на тех клетках, которые вы имеете в виду. Между прочим, люди дела избавятся от клейма, когда производство и торговля перейдут в их руки.
— Вы думаете, это обрадует народ, и он станет им рукоплескать?
— Народ уже обрадован, Иргашев. Он жаждет перемен. Его мало интересует, какими они окажутся. Так что не ищите поддержки у народа. Если на то пошло, коммунисты правильно объяснили мир, да вот дальше объяснений пойти не сумели. На всех перекрестках кричали, что опираются на рабочий класс, но ничего для него практически не делали. Поэтому, когда правящей партии потребовалась поддержка, этот самый гегемон шарахнулся в сторону. Так что, Иргашев, ничего у вас не получится. Править в стране станут люди состоятельные. Правительству не придется искать опоры в народных массах. Мы, деловые люди, окажемся той опорой и сами станем определять, какое нам нужно правительство.
— Вы думаете, народ позволит крутить собой вам, людям состоятельным?
Саидходжаев засмеялся.
— Какой народ? О ком вы? Я-то думал, извините, вы умнее. Вам приходилось бывать в новых кварталах, построенных для ударников и передовиков труда? Все стены домов исписаны похабщиной, лифты засраны, лестницы заплеваны… И после этого вы считаете, что люди достойны, чтобы кто-то для них строил дома, выдавал бесплатные квартиры, которые тут же будут загажены? Нет, Иргашев. По мне пусть каждый имеет то, что заработает. Это высшая социальная справедливость. Одним по душе трущобы. Пусть в них живут, ради аллаха. Другим они не по нраву. Так пусть выбираются из дерьма и царапаются наверх! Вылезут — их счастье. Короче, коли способен — живи во дворце. Нет — сиди в канаве.
— Вы-то уж, конечно, построите дворец?
— Почему построю? — Саидходжаев пожал плечами. — Он у меня уже есть. Только вот вы, как я понимаю, стараетесь сделать так, чтобы его не стало. Верно?
— Демагог вы, Саидходжаев. — Таштемир презрительно прищурил глаза. — Послушать вас, во всем виноват я, простой коммунист. А ведь виноваты вы! И не кривите лицо, вы виноваты. Сколько лет вы писали речи первому секретарю, «отцу нации» Шарафову? Все знают сегодня, что он был великий пройдоха. Вы и другие прихлебатели видели, знали, что он подонок, но таскали из огня каштаны сиятельному беку. Подстилались! Чем глубже он нагружался в грязь, тем старательнее вы подрисовывали ему ангельские крылья. Если честно, я видел Шарафова всего раз в жизни, рядом с Брежневым. На трибуне, в ста метрах от себя. А вы ездили с ним в одной машине… А правда ли рассказывают, что однажды, когда он подпортил воздух и все очумели от вони, вы ловко вышли из положения, спросив: «Каким одеколоном вы душитесь, наш повелитель?»
— Вы… — побагровел профессор. — Что вы себе позволяете?
— Заткнись! — оборвал его Таштемир. — И слушай, что я говорю.
Саидходжаев сумел подавить негодование и ярость.
Вздохнул, взглянул на часы. Сказал, улыбнувшись:
— Скоро Москва. Мы почти прилетели, капитан…
Он оперся крепкими ладонями о подлокотники и хотел встать. Таштемир вскинул руку, схватил профессора за локоть, дернул вниз, посадив на место.
— Что вы себе…
— Сидеть! — приказал Таштемир и показал из-под полы ствол пистолета, направленный на соседа. — Тебя такой аргумент устроит?
— Как вы проникли на борт с оружием? — возмущенно спросил Саидходжаев.
— Уберите сейчас же!
— Ха, — сказал Таштемир.
— На ваши плечи и так повешены одиннадцать трупов. Не лучше ли подумать, как спасти жизнь и сохранить честь?
— Ценю вашу заботу о моей скромной персоне, Саидходжаев. Только не понимаю, как в такой ситуации можно сохранить честь?
— Какая вам до того забота, капитан? Вас объявят невиновным. Какое-то время посидите в Крыму или на Кавказе. Отдохнете на курорте, потом вернетесь к нормальной жизни на новом месте, в новой должности. Я дам вам прекрасное место. На верхних этажах этого несправедливого мира. Такое устроит?
— Какие гарантии?
— Мое слово, Иргашев. Слово Саидходжаева.
— Почему я вам должен верить? Сколько раз в жизни вы врали ради своей выгоды?
Таштемир чувствовал, что разговаривать с этим типом стоит в той же жесткой и предельно откровенной манере, в какой старается вести с ним беседу сам Саидходжаев. Такого рода люди только то воспринимают всерьез, в чем видят свое отражение с обратным математическим знаком и ощущают жесткое сопротивление.
— Я требую…
— Тихо, де-пу-тат! Ведите себя скромнее. Ваше всемогущество окончилось, едва вы сели со мной рядом. Да, кстати, вы можете спасти свой балаган, пожертвовав жизнью. Рискните, попробуйте меня обезоружить. Но предупреждаю: вот здесь, — Таштемир погладил ласковым движением крышку кейса, — немного нукающего снадобья. Взрыв будет негромким, и мы испытаем состояние невесомости. Вы никогда не летали вне самолета? А я был десантником. Летал. Это приятно-пугающее ощущение…
Даже природная смуглость не могла скрыть бледности, внезапно разлившейся по лицу Саидходжаева.
Заметив это, Таштемир улыбнулся.
— Не пугайтесь! Вы же не настолько глупы, верно? Да и не получится у вас ничего — кишка тонка!
У самого Таштемира, жившего последнее время в постоянном напряжении, ощущение страха притупилось и сохранялось только в подсознании. Его собственное поведение определяли теперь лишь разум и воля. Может быть, поэтому, увидев испуг Саидходжаева, он подумал совершенно о другом, о том, что люди станут полностью свободными лишь тогда, когда избавятся от страха и прекратят создавать себе кумиров из посредственностей со звучными титулами и именами, когда перестанут верить словам и будут судить о людях по их делам.
— А теперь, Саидходжаев, сидеть! И тихо! Одно слово, и… — Таштемир шевельнул пистолетом.
— Это невежливо, Иргашев! В конце концов, я верил, что вы интеллигентный человек.
— Сударыня! — подняв руку, позвал Таштемир стюардессу. — Подойдите к нам!
Вызывающе покачивая точеными бедрами, высокая смуглая красавица «Аэрофлота» подошла к ним.
— Слушаю вас.
— У меня здесь, — Таштемир пистолетом ткнул в чемоданчик, — взрывчатка. Одно движение… Думаю, вам объяснять не нужно. Вас учат, как вести себя в таких случаях, верно? Вот и действуйте. Пройдите в кабину пилотов и скажите: в салоне угонщик. Требует изменить курс на Иран. Рядом со мной сидит народный депутат. Обратите на него внимание. Он такой же подонок, как и сам Горбачев, поэтому со временем может стать нашим президентом. Так вот, он подтвердит, что я человек серьезный и не шучу.
Саидходжаев закивал головой.
— Девушка, он не шутит!
— Вперед, сударыня! Ставки сделаны! — бросил Таштемир и махнул пистолетом в сторону кабины. — Идите!
Салон быстро заполнялся. Возникла обычная предполетная толчея. Таштемир, не снимая руки с пистолета, внимательно следил за происходящим.
Одного из пассажиров он выделил сразу, назвав его влиятельным господином. Высокий, уверенный в движениях, одетый в легкий серый костюм, сидевший на нем, как на манекене. Из-под рукавов выглядывали ослепительно белые манжеты. В одной руке влиятельный господин держал широкополую техасскую шляпу из тонкого серого велюра, в другой — плоский, исключительно для деловых бумаг, чемоданчик, обтянутый дорогой золотистой кожей. На лацкане его пиджака скромно и непритязательно светился рубиновой эмалью значок депутата.
Оглядевшись, влиятельный господин остановил свой взгляд на Иргашеве. Мгновение раздумывал и вдруг решительно шагнул в его сторону. Подошел, поставил чемоданчик на соседнее сиденье, а шляпу аккуратно положил на багажную сетку.
— Сяду рядом, — сказал депутат и, не дожидаясь ответа, опустился в кресло. — Давайте знакомиться. Я Саидходжаев. А вы не представляйтесь, вас я знаю. Таштемир Иргашев? Верно?
— А если нет? — спросил Таштемир, ощущая противный холодок в груди. Быстро же его вычислили!
— Ошибки быть не может, — сказал Саидхаджаев самоуверенно. Он вынул из кармана и положил на кейс Таштемира его увеличенную фотографию. — Ну, убедились? Вы ловкий, Иргашев. Всех обвели. Стратег! Никто вас здесь и не ждал.
Таштемир вздохнул с облегчением. Если их встреча случайна, то главное — держать профессора на коротком поводке. Он наверняка попробует передать новость о встрече на землю через экипаж. Как-никак — депутат!
Засветилось табло «Не курить. Пристегнуть ремни». Тонко заныл двигатель.
— И много моих портретов уже гуляет? — спросил Таштемир.
— Достаточно, — ухмыльнулся депутат. — Руководить — значит предвидеть. Излюбленное выражение Сталина. И в этом он был прав.
Саидходжаев взял фото, сложил его вдвое и порвал на мелкие кусочки, затем небрежно сунул обрывки в карман.
В надсадном реве двигателей самолет сорвался с места и рванулся вперед. Пассажиров вжало в спинки кресел.
— Предпочитаю иметь дело с оригиналом, — сказал Саидходжаев, вполне дружески наклонясь к Таштемиру. — Мне невероятно повезло. У нас есть возможность откровенно поговорить.
— О чем?
— Разве у нас не найдется темы для доброй беседы? Скажем, о времени, о себе, о взглядах на жизнь. О перестройке, в конце концов.
— О перестройке? — спросил Таштемир с удивлением. — О ней-то с какой стати?
— С той, что вам, Иргашев, надо начать перестраиваться с себя. Только и всего. Это не пожелание, а веление времени.
— Спасибо за совет.
— Смотрите, капитан, не опоздайте. Сейчас вы еще можете найти сочувствующих. Завтра у власти будут другие. И тогда вас вышвырнут вон вместе со всеми, кто стоит поперек дороги прогресса. И не потому, что вы коммунист. Не потому, что считаете себя единственно честным на этой земле. Просто порядки станут иными, и вы окажетесь никому не нужным, и, прежде всего демократам.
— По-вашему, демократия это строй, при котором Караханов и Рахимбаев получат возможность воровать в открытую? При котором можно купить и содержать на жалованье районного прокурора?
— Вы так ничего и не поняли, Иргашев. Для таких, как я, все ваши Карахановы и Рахимбаевы или как их там — пешки со всеми их масштабами и аппетитами. Купить и сделать ручным прокурора — не стоящая труда мелочь. Игра идет не на тех клетках, которые вы имеете в виду. Между прочим, люди дела избавятся от клейма, когда производство и торговля перейдут в их руки.
— Вы думаете, это обрадует народ, и он станет им рукоплескать?
— Народ уже обрадован, Иргашев. Он жаждет перемен. Его мало интересует, какими они окажутся. Так что не ищите поддержки у народа. Если на то пошло, коммунисты правильно объяснили мир, да вот дальше объяснений пойти не сумели. На всех перекрестках кричали, что опираются на рабочий класс, но ничего для него практически не делали. Поэтому, когда правящей партии потребовалась поддержка, этот самый гегемон шарахнулся в сторону. Так что, Иргашев, ничего у вас не получится. Править в стране станут люди состоятельные. Правительству не придется искать опоры в народных массах. Мы, деловые люди, окажемся той опорой и сами станем определять, какое нам нужно правительство.
— Вы думаете, народ позволит крутить собой вам, людям состоятельным?
Саидходжаев засмеялся.
— Какой народ? О ком вы? Я-то думал, извините, вы умнее. Вам приходилось бывать в новых кварталах, построенных для ударников и передовиков труда? Все стены домов исписаны похабщиной, лифты засраны, лестницы заплеваны… И после этого вы считаете, что люди достойны, чтобы кто-то для них строил дома, выдавал бесплатные квартиры, которые тут же будут загажены? Нет, Иргашев. По мне пусть каждый имеет то, что заработает. Это высшая социальная справедливость. Одним по душе трущобы. Пусть в них живут, ради аллаха. Другим они не по нраву. Так пусть выбираются из дерьма и царапаются наверх! Вылезут — их счастье. Короче, коли способен — живи во дворце. Нет — сиди в канаве.
— Вы-то уж, конечно, построите дворец?
— Почему построю? — Саидходжаев пожал плечами. — Он у меня уже есть. Только вот вы, как я понимаю, стараетесь сделать так, чтобы его не стало. Верно?
— Демагог вы, Саидходжаев. — Таштемир презрительно прищурил глаза. — Послушать вас, во всем виноват я, простой коммунист. А ведь виноваты вы! И не кривите лицо, вы виноваты. Сколько лет вы писали речи первому секретарю, «отцу нации» Шарафову? Все знают сегодня, что он был великий пройдоха. Вы и другие прихлебатели видели, знали, что он подонок, но таскали из огня каштаны сиятельному беку. Подстилались! Чем глубже он нагружался в грязь, тем старательнее вы подрисовывали ему ангельские крылья. Если честно, я видел Шарафова всего раз в жизни, рядом с Брежневым. На трибуне, в ста метрах от себя. А вы ездили с ним в одной машине… А правда ли рассказывают, что однажды, когда он подпортил воздух и все очумели от вони, вы ловко вышли из положения, спросив: «Каким одеколоном вы душитесь, наш повелитель?»
— Вы… — побагровел профессор. — Что вы себе позволяете?
— Заткнись! — оборвал его Таштемир. — И слушай, что я говорю.
Саидходжаев сумел подавить негодование и ярость.
Вздохнул, взглянул на часы. Сказал, улыбнувшись:
— Скоро Москва. Мы почти прилетели, капитан…
Он оперся крепкими ладонями о подлокотники и хотел встать. Таштемир вскинул руку, схватил профессора за локоть, дернул вниз, посадив на место.
— Что вы себе…
— Сидеть! — приказал Таштемир и показал из-под полы ствол пистолета, направленный на соседа. — Тебя такой аргумент устроит?
— Как вы проникли на борт с оружием? — возмущенно спросил Саидходжаев.
— Уберите сейчас же!
— Ха, — сказал Таштемир.
— На ваши плечи и так повешены одиннадцать трупов. Не лучше ли подумать, как спасти жизнь и сохранить честь?
— Ценю вашу заботу о моей скромной персоне, Саидходжаев. Только не понимаю, как в такой ситуации можно сохранить честь?
— Какая вам до того забота, капитан? Вас объявят невиновным. Какое-то время посидите в Крыму или на Кавказе. Отдохнете на курорте, потом вернетесь к нормальной жизни на новом месте, в новой должности. Я дам вам прекрасное место. На верхних этажах этого несправедливого мира. Такое устроит?
— Какие гарантии?
— Мое слово, Иргашев. Слово Саидходжаева.
— Почему я вам должен верить? Сколько раз в жизни вы врали ради своей выгоды?
Таштемир чувствовал, что разговаривать с этим типом стоит в той же жесткой и предельно откровенной манере, в какой старается вести с ним беседу сам Саидходжаев. Такого рода люди только то воспринимают всерьез, в чем видят свое отражение с обратным математическим знаком и ощущают жесткое сопротивление.
— Я требую…
— Тихо, де-пу-тат! Ведите себя скромнее. Ваше всемогущество окончилось, едва вы сели со мной рядом. Да, кстати, вы можете спасти свой балаган, пожертвовав жизнью. Рискните, попробуйте меня обезоружить. Но предупреждаю: вот здесь, — Таштемир погладил ласковым движением крышку кейса, — немного нукающего снадобья. Взрыв будет негромким, и мы испытаем состояние невесомости. Вы никогда не летали вне самолета? А я был десантником. Летал. Это приятно-пугающее ощущение…
Даже природная смуглость не могла скрыть бледности, внезапно разлившейся по лицу Саидходжаева.
Заметив это, Таштемир улыбнулся.
— Не пугайтесь! Вы же не настолько глупы, верно? Да и не получится у вас ничего — кишка тонка!
У самого Таштемира, жившего последнее время в постоянном напряжении, ощущение страха притупилось и сохранялось только в подсознании. Его собственное поведение определяли теперь лишь разум и воля. Может быть, поэтому, увидев испуг Саидходжаева, он подумал совершенно о другом, о том, что люди станут полностью свободными лишь тогда, когда избавятся от страха и прекратят создавать себе кумиров из посредственностей со звучными титулами и именами, когда перестанут верить словам и будут судить о людях по их делам.
— А теперь, Саидходжаев, сидеть! И тихо! Одно слово, и… — Таштемир шевельнул пистолетом.
— Это невежливо, Иргашев! В конце концов, я верил, что вы интеллигентный человек.
— Сударыня! — подняв руку, позвал Таштемир стюардессу. — Подойдите к нам!
Вызывающе покачивая точеными бедрами, высокая смуглая красавица «Аэрофлота» подошла к ним.
— Слушаю вас.
— У меня здесь, — Таштемир пистолетом ткнул в чемоданчик, — взрывчатка. Одно движение… Думаю, вам объяснять не нужно. Вас учат, как вести себя в таких случаях, верно? Вот и действуйте. Пройдите в кабину пилотов и скажите: в салоне угонщик. Требует изменить курс на Иран. Рядом со мной сидит народный депутат. Обратите на него внимание. Он такой же подонок, как и сам Горбачев, поэтому со временем может стать нашим президентом. Так вот, он подтвердит, что я человек серьезный и не шучу.
Саидходжаев закивал головой.
— Девушка, он не шутит!
— Вперед, сударыня! Ставки сделаны! — бросил Таштемир и махнул пистолетом в сторону кабины. — Идите!
20
«Особо срочно. Серия „Угон“. Борт 25360. Рейс Кумкала — Москва. Вооруженный террорист на борту требует изменения маршрута на Тегеран. Пассажир, народный депутат Саидходжаев, подтверждает серьезность намерений угонщика. В его ручной клади — чемоданчик типа атташе-кейс, — по словам депутата, находится взрывчатка. Пистолет Макарова обнаруживается визуально. После переговоров угонщик дал согласие на дозаправку в Москве. Требует личной встречи с руководителем группы по борьбе с терроризмом. Прибытие по расписанию. Антонов».
«Депутатская. Особо срочно. Начальнику аэропорта. Позвоните Москва 152-14-48 Холматову. Борт 25360 захвачен террористом. Необходимо поставить в известность министра Хамдамова. Просит депутат Саидходжаев. Передал Антонов».
21
Тень незримой тревоги нависла над аэропортом.
Взгляд опытного пассажира легко замечал суету милиции в зале касс и ожидания. Строгой чередой по летному полю промчалось несколько автобусов, из которых дружно высыпали ладные парни в касках и бронежилетах. Только что приземлившийся лайнер не стал рулить к зданию аэровокзала, а ушел на отдаленную от него полосу и одиноко застыл на ней.
Никто не произносил слов «захват», «угон», но они уже властно определяли скрытую от посторонних глаз жизнь аэропорта.
Внутри лайнера все дышало гнетущей напряженностью и страхом. Ни разговоров, ни радостной толчеи, возникающей после благополучного прибытия к месту назначения. Пассажиры оставались на своих местах, цепенея под грузом суровой угрозы.
— Командир! — позвал Таштемир.
Первый пилот в рубахе с расстегнутым воротом и мрачным выражением лица подошел по пустому проходу к угонщику.
— Стойте спокойно, — предложил Таштемир, не повышая голоса. — Я не собираюсь палить без разбора. И взрыва просто так не устрою. Главное, чтобы группа захвата пока воздержалась от сюрпризов.
— Мы же об этом договорились.
— Попросите подняться на борт начальника спецкоманды. Для разговора. И предупредите, чтобы без лишних движений, без оружия, без бронежилета. Безопасность я гарантирую. Предупредите также, что я профессионал.
Офицер с погонами майора на летней форменной рубашке, держа руки на уровне груди ладонями вперед, вошел в салон лайнера.
— Садитесь, — предложил Таштемир и указал стволом пистолета на кресло рядом с собой.
Офицер опустился на сиденье, где до того располагался Саидходжаев, и оно жалобно скрипнуло под тяжелым, ладно сбитым телом.
— Теперь расслабьтесь, майор. Я не псих и не террорист. Ни взрыва, ни стрельбы не будет. А вот разговор предстоит. Взаимоинтересный…
— Слушаю вас, — сказал майор спокойно и положил руки на колени. Лицо его оставалось суровым, замкнутым.
— Давайте взаимно представимся, — предложил Таштемир. — С кем имею честь?
— Майор Лысов, — ответил офицер. — Степан Гаврилович.
— Лысов? — спросил Таштемир. — Я вас знаю. Вы из первого выпуска спецкурса. Я из третьего, капитан Иргашев. Сейчас покажу удостоверение.
Левой рукой извлек из кармана документ и положил на кейс. Майор взял его, раскрыл корочки. Вгляделся в фото. Прочитал записи. С треском закрыл и положил на кейс.
— Так какого же ты… — Лысов сдержался и в более мягкой форме стал уточнять, что имел в виду: — К чему весь этот балаган?! Ты знаешь, во что обходится выезд спецгруппы? А нервы?!
— Знаю. И для таких расходов, товарищ майор, есть серьезная причина. Вы сейчас сделаете вид, что мы договорились, и я отпускаю пассажиров. Пусть экипаж их выводит. А я вам пока покажу один документ.
Он приоткрыл кейс и вынул лежавшую сверху бумагу.
— Всего, что здесь имеется, вам читать не придется, — сказал Таштемир.
— Потребуется не один час. А на это взгляните.
Он протянул майору лист, держа его за краешек. Майор положил его на колено и стал быстро читать текст. Брови его полезли наверх. Спросил с подозрением:
— Не фальшивка?
— Вы верите, что в Бешарыке в уголовном розыске такое могут состряпать?
— Потрясающе!
— Как считаете, что с этим делать?
— Вы уже сделали, капитан. Привезли сюда.
Таштемир тряхнул шевелюрой.
— Поразительно, товарищ майор, сколько в вас столичной самоуверенности.
— Что имеешь в виду? — спросил майор обиженно.
— Очень многое, но главное — мы еще не довезли этого до надежного сейфа.
— Довезем, — заверил майор. — Что еще?
— Затем неизвестно, в чьи руки попадут эти бумаги. Если в грязные — их замотают, изорвут и спустят в унитаз.
— Ты же доверяешь мне, капитан?
— Майору Лысову я доверяю.
— Тогда скажи, для чего ты инсценировал уголовщину?
— Мне нужна была для охраны бумаг спецгруппа.
— Дорого тебе обойдется такая шутка. Дорого, капитан.
— Я знаю. Но меня из аэропорта живым не выпустят. Больше того, даже в вашем присутствии попытаются ликвидировать.
— Я тебе, капитан, признаться, не верю. У тебя в глазах азиатские миражи. Подумай. Здесь Москва. Мы не группа кооператоров из деревни Пырловки, которых можно остановить на дороге и потребовать деньги из мешка. Ты видел моих ребят?
— Представляю. Но и у Дарчиева мужики не пальцем сделаны. Им обещано четыреста тысяч. Сейчас могли накинуть еще столько же. Наличными. Отмытыми.
Лысов присвистнул.
— Что ж ты мне сразу о Дарчиеве не сказал? Фамилия нам известная. Это действительно тип серьезный.
— Лучше поздно, чем никогда. Так у вас говорят?
— Добро, Иргашев. Я сейчас дам отбой, и мы поедем в город с комфортом. Что там с тобой начальство станет делать — не знаю. Но довезти я тебя обязан.
— Спасибо, майор. Я в последнее время столько бегал, что ехать с комфортом побаиваюсь. Не верю удобствам.
— Ты даешь, капитан!
— Когда вернулся с Афгана, все время ходил и поглядывал под ноги. Мин опасался. Теперь опасаюсь всего, что выглядит заманчивым и удобным. Решаю — не подставка ли? Должно быть, я трус.
— Об этом потом. Что сам предлагаешь?
Таштемир сунул руку в карман, вынул сторублевку.
— Сейчас все сядем в ваши машины. Вы, майор, снимите амуницию, потом дадите команду трогаться. У стоянки аэродромных автобусов мы вдвоем выйдем. Машины ваши пойдут дальше. А мы — на стоянку к частникам. За «стольник» нас до Москвы домчат без помех.
— Нет, Иргашев, тебя и в самом деле перепугали. Хорошо, я приму меры, хотя уверен — против нас никто не попрет.
Майор вышел к трапу, громко крикнул:
— Грибов! Алексей Иванович! Зайди.
Через минуту в лайнер поднялся рослый круглолицый парень в каске и бронежилете.
— Знакомься, Алексей, — предложил Лысов. — Угонщик. Капитан Иргашев.
Таштемир молча кивнул.
— Вот что, Алексей, — сказал Лысов. — Есть предположение, что на дороге может быть засада. Проскочи по трассе, приглядись.
— Есть! — коротко ответил Грибов.
Три минуты спустя черная «Волга» покатила по шоссе в сторону города. В спецавтобусе Лысов и Таштемир сидели у рации. Доклады шли регулярно.
— «Астра», «Астра». Подошел к выемке вдоль дорожного полотна. Что-то мне здесь не нравится. Перед въездом в узость на обочине серая «Волга». Пустая. Багажник открыт. Водитель качает запаску ручным насосом. Пассажиров нет. На выезде из узости еще две машины. Слева по ходу — «мерседес» стального цвета. Справа, почти напротив, — синий «вольво».
— «Гвоздика», — отозвался Лысов. — Пройди вперед километров пять, развернись — и назад. Кстати, смени номера. Если это те, кто нас пасет, они номера проглядывают.
— «Астра», понял. Выполняю.
Прошло десять минут, пятнадцать… Рация молчала.
— «Гвоздика»! — беспокоился Лысов. — Куда пропал? «Гвоздика»!
— «Астра», я на возврате. В узости та же картина. Фигуранты мест не меняли. У серой «Волги» открыт багажник. Водитель сидит на запаске, курит. Уезжать не спешит.
— «Гвоздика», возвращайтесь, — приказал Лысов. — Жду.
Когда разведка вернулась, майор собрал командиров групп.
— Я не знаю, — сказал он, — может, все это мура, но проверить трассу мы обязаны. Грибов был на месте. Он изложит план.
— Сначала на трассу выйдут три легковых, — сказал Грибов. — Первые две возьмут под контроль «мерседес» и «вольво», если они на своих местах. Третья — серую «Волгу».
— Нужна и четвертая, — сказал Лысов. — На развилке у поста ГАИ надо отсечь всех, кто тронется за колонной. И проверить документы.
— Вы думаете, на стоянке кто-то есть? — спросил Грибов.
— Это доказано, Алексей Иванович. В УКВ-диапазоне кто-то уже дважды выходил с сообщением.
— Что говорят?
— «Первый, первый, багаж не разгружен». Вот что говорят.
— Может, переговоры по аэропорту?
— Нет, их службы на этой волне не работают.
— Понял.
— Вот и отлично. Будем действовать по плану.
Колонна пусть уходит. Ты, Алексей Иванович, займись расчисткой трассы.
— Понял.
Взгляд опытного пассажира легко замечал суету милиции в зале касс и ожидания. Строгой чередой по летному полю промчалось несколько автобусов, из которых дружно высыпали ладные парни в касках и бронежилетах. Только что приземлившийся лайнер не стал рулить к зданию аэровокзала, а ушел на отдаленную от него полосу и одиноко застыл на ней.
Никто не произносил слов «захват», «угон», но они уже властно определяли скрытую от посторонних глаз жизнь аэропорта.
Внутри лайнера все дышало гнетущей напряженностью и страхом. Ни разговоров, ни радостной толчеи, возникающей после благополучного прибытия к месту назначения. Пассажиры оставались на своих местах, цепенея под грузом суровой угрозы.
— Командир! — позвал Таштемир.
Первый пилот в рубахе с расстегнутым воротом и мрачным выражением лица подошел по пустому проходу к угонщику.
— Стойте спокойно, — предложил Таштемир, не повышая голоса. — Я не собираюсь палить без разбора. И взрыва просто так не устрою. Главное, чтобы группа захвата пока воздержалась от сюрпризов.
— Мы же об этом договорились.
— Попросите подняться на борт начальника спецкоманды. Для разговора. И предупредите, чтобы без лишних движений, без оружия, без бронежилета. Безопасность я гарантирую. Предупредите также, что я профессионал.
Офицер с погонами майора на летней форменной рубашке, держа руки на уровне груди ладонями вперед, вошел в салон лайнера.
— Садитесь, — предложил Таштемир и указал стволом пистолета на кресло рядом с собой.
Офицер опустился на сиденье, где до того располагался Саидходжаев, и оно жалобно скрипнуло под тяжелым, ладно сбитым телом.
— Теперь расслабьтесь, майор. Я не псих и не террорист. Ни взрыва, ни стрельбы не будет. А вот разговор предстоит. Взаимоинтересный…
— Слушаю вас, — сказал майор спокойно и положил руки на колени. Лицо его оставалось суровым, замкнутым.
— Давайте взаимно представимся, — предложил Таштемир. — С кем имею честь?
— Майор Лысов, — ответил офицер. — Степан Гаврилович.
— Лысов? — спросил Таштемир. — Я вас знаю. Вы из первого выпуска спецкурса. Я из третьего, капитан Иргашев. Сейчас покажу удостоверение.
Левой рукой извлек из кармана документ и положил на кейс. Майор взял его, раскрыл корочки. Вгляделся в фото. Прочитал записи. С треском закрыл и положил на кейс.
— Так какого же ты… — Лысов сдержался и в более мягкой форме стал уточнять, что имел в виду: — К чему весь этот балаган?! Ты знаешь, во что обходится выезд спецгруппы? А нервы?!
— Знаю. И для таких расходов, товарищ майор, есть серьезная причина. Вы сейчас сделаете вид, что мы договорились, и я отпускаю пассажиров. Пусть экипаж их выводит. А я вам пока покажу один документ.
Он приоткрыл кейс и вынул лежавшую сверху бумагу.
— Всего, что здесь имеется, вам читать не придется, — сказал Таштемир.
— Потребуется не один час. А на это взгляните.
Он протянул майору лист, держа его за краешек. Майор положил его на колено и стал быстро читать текст. Брови его полезли наверх. Спросил с подозрением:
— Не фальшивка?
— Вы верите, что в Бешарыке в уголовном розыске такое могут состряпать?
— Потрясающе!
— Как считаете, что с этим делать?
— Вы уже сделали, капитан. Привезли сюда.
Таштемир тряхнул шевелюрой.
— Поразительно, товарищ майор, сколько в вас столичной самоуверенности.
— Что имеешь в виду? — спросил майор обиженно.
— Очень многое, но главное — мы еще не довезли этого до надежного сейфа.
— Довезем, — заверил майор. — Что еще?
— Затем неизвестно, в чьи руки попадут эти бумаги. Если в грязные — их замотают, изорвут и спустят в унитаз.
— Ты же доверяешь мне, капитан?
— Майору Лысову я доверяю.
— Тогда скажи, для чего ты инсценировал уголовщину?
— Мне нужна была для охраны бумаг спецгруппа.
— Дорого тебе обойдется такая шутка. Дорого, капитан.
— Я знаю. Но меня из аэропорта живым не выпустят. Больше того, даже в вашем присутствии попытаются ликвидировать.
— Я тебе, капитан, признаться, не верю. У тебя в глазах азиатские миражи. Подумай. Здесь Москва. Мы не группа кооператоров из деревни Пырловки, которых можно остановить на дороге и потребовать деньги из мешка. Ты видел моих ребят?
— Представляю. Но и у Дарчиева мужики не пальцем сделаны. Им обещано четыреста тысяч. Сейчас могли накинуть еще столько же. Наличными. Отмытыми.
Лысов присвистнул.
— Что ж ты мне сразу о Дарчиеве не сказал? Фамилия нам известная. Это действительно тип серьезный.
— Лучше поздно, чем никогда. Так у вас говорят?
— Добро, Иргашев. Я сейчас дам отбой, и мы поедем в город с комфортом. Что там с тобой начальство станет делать — не знаю. Но довезти я тебя обязан.
— Спасибо, майор. Я в последнее время столько бегал, что ехать с комфортом побаиваюсь. Не верю удобствам.
— Ты даешь, капитан!
— Когда вернулся с Афгана, все время ходил и поглядывал под ноги. Мин опасался. Теперь опасаюсь всего, что выглядит заманчивым и удобным. Решаю — не подставка ли? Должно быть, я трус.
— Об этом потом. Что сам предлагаешь?
Таштемир сунул руку в карман, вынул сторублевку.
— Сейчас все сядем в ваши машины. Вы, майор, снимите амуницию, потом дадите команду трогаться. У стоянки аэродромных автобусов мы вдвоем выйдем. Машины ваши пойдут дальше. А мы — на стоянку к частникам. За «стольник» нас до Москвы домчат без помех.
— Нет, Иргашев, тебя и в самом деле перепугали. Хорошо, я приму меры, хотя уверен — против нас никто не попрет.
Майор вышел к трапу, громко крикнул:
— Грибов! Алексей Иванович! Зайди.
Через минуту в лайнер поднялся рослый круглолицый парень в каске и бронежилете.
— Знакомься, Алексей, — предложил Лысов. — Угонщик. Капитан Иргашев.
Таштемир молча кивнул.
— Вот что, Алексей, — сказал Лысов. — Есть предположение, что на дороге может быть засада. Проскочи по трассе, приглядись.
— Есть! — коротко ответил Грибов.
Три минуты спустя черная «Волга» покатила по шоссе в сторону города. В спецавтобусе Лысов и Таштемир сидели у рации. Доклады шли регулярно.
— «Астра», «Астра». Подошел к выемке вдоль дорожного полотна. Что-то мне здесь не нравится. Перед въездом в узость на обочине серая «Волга». Пустая. Багажник открыт. Водитель качает запаску ручным насосом. Пассажиров нет. На выезде из узости еще две машины. Слева по ходу — «мерседес» стального цвета. Справа, почти напротив, — синий «вольво».
— «Гвоздика», — отозвался Лысов. — Пройди вперед километров пять, развернись — и назад. Кстати, смени номера. Если это те, кто нас пасет, они номера проглядывают.
— «Астра», понял. Выполняю.
Прошло десять минут, пятнадцать… Рация молчала.
— «Гвоздика»! — беспокоился Лысов. — Куда пропал? «Гвоздика»!
— «Астра», я на возврате. В узости та же картина. Фигуранты мест не меняли. У серой «Волги» открыт багажник. Водитель сидит на запаске, курит. Уезжать не спешит.
— «Гвоздика», возвращайтесь, — приказал Лысов. — Жду.
Когда разведка вернулась, майор собрал командиров групп.
— Я не знаю, — сказал он, — может, все это мура, но проверить трассу мы обязаны. Грибов был на месте. Он изложит план.
— Сначала на трассу выйдут три легковых, — сказал Грибов. — Первые две возьмут под контроль «мерседес» и «вольво», если они на своих местах. Третья — серую «Волгу».
— Нужна и четвертая, — сказал Лысов. — На развилке у поста ГАИ надо отсечь всех, кто тронется за колонной. И проверить документы.
— Вы думаете, на стоянке кто-то есть? — спросил Грибов.
— Это доказано, Алексей Иванович. В УКВ-диапазоне кто-то уже дважды выходил с сообщением.
— Что говорят?
— «Первый, первый, багаж не разгружен». Вот что говорят.
— Может, переговоры по аэропорту?
— Нет, их службы на этой волне не работают.
— Понял.
— Вот и отлично. Будем действовать по плану.
Колонна пусть уходит. Ты, Алексей Иванович, займись расчисткой трассы.
— Понял.
22
Экипаж Грибова въехал в зону поста ГАИ и остановился за дорожным знаком «Остановка воспрещена». Сразу от стеклянного павильона поста к машине направился милиционер, помахивая полосатым жезлом. Подойдя, небрежно бросил руку под козырек.
— Инспектор ГАИ капитан Ремезов. Вы остановились под запрещающим знаком.
Грибов вынул и показал удостоверение. Ремезов взял его в руки, стал читать, шевеля губами. Разглядел фотографию. Спросил:
— Нужна помощь?
— Да уж помогите, капитан, — попросил Грибов. — Вон движется рефрижератор. Придержите его. Как пройдет «Волга» — я ее покажу, — сразу поставьте рефрижератор поперек шоссе. Мы немного пошуруем. Проверим, кто за ней увязался.
— Понял, — с готовностью ответил милиционер.
В его скучном дежурстве замаячило хоть какое-то разнообразие.
Две «Волги», «чистившие» трассу, сообщили:
— «Астра», «Астра»! У выемки машин уже нет.
— Ну что, Куклин, — сказал Лысов водителю своей машины. — Дорога вроде чистая. Дави на всю железку и будь осторожен.
— Живы будем, товарищ майор, — бодро отозвался Куклин, — прорвемся!
Едва машина спецгруппы миновала пост ГАИ, шоссе перекрыл, встав поперек, неуклюжий трейлер.
Завизжав тормозами, перед ним замерли Жигули-девятка. С двух сторон к машине бросились тренированные ребята.
— Всем выйти из машины! — приказал Грибов.
Открылись дверцы, и на бетонку вышли четверо черноусых мужчин, спокойных и уверенных в себе.
— Что это у вас? — спросил Грибов, кивнув на переднее сиденье. — Рация?
— Что? — водитель «Жигулей» округлил глаза. — Ах, это… Это, дорогой, уоки-токи. Американский аппарат. Для местной связи. У нас на Кавказе часто бывают землетрясения. Мы боимся за родных и имеем, такие штуки у себя.
Оружия — даже перочинного ножа — при обыске у пассажиров не обнаружили.
— Все же проедете с нами, — предложил Грибов, — в Москву.
— Закон есть закон, — сказал водитель. — Время у нас найдется. Но учтите — горючее теперь в цене. Поэтому я не приму извинений, а заставлю за счет милиции заполнить бак бензином. Год буду судиться, но вы его заполните. Затем поеду в какую-нибудь газету и попрошу описать произвол, который вы со мной учинили.
— Мы не чиним произвола, — сказал Грибов, едва сдерживаясь. — Мы вправе проверить у вас документы.
— Пожалуйста. Документы вы проверили. Этого нельзя отрицать, верно? Они не фальшивые. Паспорта с сериями, с фотографиями. Теперь можете связаться со своим штабом. Пусть ваш компьютер проверит, кто мы такие. Для чего нас тащить в Москву? Уоки-токи? Нет закона, который бы запрещал иметь такую слабую рацию. Мы отсюда собрались ехать в Серпухов. У нас деловая встреча. Сорвете — подам в суд…
Грибов засмеялся.
— Свяжитесь… Проверьте на компьютере… Мы не в Америке, господа.
— Это ваши трудности, но мне вас не жаль. Сожалею только о том, что мы не в Америке.
Черная «Волга» неслась бесшумно и лихо. По сторонам мелькали зеленые просторы подмосковных полей. Синели еловые перелески. Светились на солнце кружевные узоры берез. Лысов, сидя рядом с водителем, полуобернулся к Иргашеву.
— Как там у вас на Востоке говорят? Не испытавшему трудностей не достается сокровище?
— Э, майор! Если бедному не поможет судьба, кто же ему тогда поможет?
И вдруг над изумрудным полем, над серым бетоном дороги прогрохотал могучий выстрел. Обгоняя звук, от фанерной будка, стоявшей на бугре в стороне от шоссе, прочертила огненный след противотанковая ракета.
Черная «Волга» осветилась оранжевым рваным пламенем. Взрыв вспух, как огромный светящийся шар, и тут же лопнул с оглушительным треском.
В стороны полетели куски обшивки, жирные сгустки огня. Все вокруг заволокло черным дымом. Искореженное металлическое основание машины покатилось в сторону, прочертив на бетоне сажевые полосы, и уткнулось в глинистый откос.
Шлейф черного дыма еще долго стлался над дорогой, медленно растворяясь и уплывая к синему перелеску…
— Инспектор ГАИ капитан Ремезов. Вы остановились под запрещающим знаком.
Грибов вынул и показал удостоверение. Ремезов взял его в руки, стал читать, шевеля губами. Разглядел фотографию. Спросил:
— Нужна помощь?
— Да уж помогите, капитан, — попросил Грибов. — Вон движется рефрижератор. Придержите его. Как пройдет «Волга» — я ее покажу, — сразу поставьте рефрижератор поперек шоссе. Мы немного пошуруем. Проверим, кто за ней увязался.
— Понял, — с готовностью ответил милиционер.
В его скучном дежурстве замаячило хоть какое-то разнообразие.
Две «Волги», «чистившие» трассу, сообщили:
— «Астра», «Астра»! У выемки машин уже нет.
— Ну что, Куклин, — сказал Лысов водителю своей машины. — Дорога вроде чистая. Дави на всю железку и будь осторожен.
— Живы будем, товарищ майор, — бодро отозвался Куклин, — прорвемся!
Едва машина спецгруппы миновала пост ГАИ, шоссе перекрыл, встав поперек, неуклюжий трейлер.
Завизжав тормозами, перед ним замерли Жигули-девятка. С двух сторон к машине бросились тренированные ребята.
— Всем выйти из машины! — приказал Грибов.
Открылись дверцы, и на бетонку вышли четверо черноусых мужчин, спокойных и уверенных в себе.
— Что это у вас? — спросил Грибов, кивнув на переднее сиденье. — Рация?
— Что? — водитель «Жигулей» округлил глаза. — Ах, это… Это, дорогой, уоки-токи. Американский аппарат. Для местной связи. У нас на Кавказе часто бывают землетрясения. Мы боимся за родных и имеем, такие штуки у себя.
Оружия — даже перочинного ножа — при обыске у пассажиров не обнаружили.
— Все же проедете с нами, — предложил Грибов, — в Москву.
— Закон есть закон, — сказал водитель. — Время у нас найдется. Но учтите — горючее теперь в цене. Поэтому я не приму извинений, а заставлю за счет милиции заполнить бак бензином. Год буду судиться, но вы его заполните. Затем поеду в какую-нибудь газету и попрошу описать произвол, который вы со мной учинили.
— Мы не чиним произвола, — сказал Грибов, едва сдерживаясь. — Мы вправе проверить у вас документы.
— Пожалуйста. Документы вы проверили. Этого нельзя отрицать, верно? Они не фальшивые. Паспорта с сериями, с фотографиями. Теперь можете связаться со своим штабом. Пусть ваш компьютер проверит, кто мы такие. Для чего нас тащить в Москву? Уоки-токи? Нет закона, который бы запрещал иметь такую слабую рацию. Мы отсюда собрались ехать в Серпухов. У нас деловая встреча. Сорвете — подам в суд…
Грибов засмеялся.
— Свяжитесь… Проверьте на компьютере… Мы не в Америке, господа.
— Это ваши трудности, но мне вас не жаль. Сожалею только о том, что мы не в Америке.
Черная «Волга» неслась бесшумно и лихо. По сторонам мелькали зеленые просторы подмосковных полей. Синели еловые перелески. Светились на солнце кружевные узоры берез. Лысов, сидя рядом с водителем, полуобернулся к Иргашеву.
— Как там у вас на Востоке говорят? Не испытавшему трудностей не достается сокровище?
— Э, майор! Если бедному не поможет судьба, кто же ему тогда поможет?
И вдруг над изумрудным полем, над серым бетоном дороги прогрохотал могучий выстрел. Обгоняя звук, от фанерной будка, стоявшей на бугре в стороне от шоссе, прочертила огненный след противотанковая ракета.
Черная «Волга» осветилась оранжевым рваным пламенем. Взрыв вспух, как огромный светящийся шар, и тут же лопнул с оглушительным треском.
В стороны полетели куски обшивки, жирные сгустки огня. Все вокруг заволокло черным дымом. Искореженное металлическое основание машины покатилось в сторону, прочертив на бетоне сажевые полосы, и уткнулось в глинистый откос.
Шлейф черного дыма еще долго стлался над дорогой, медленно растворяясь и уплывая к синему перелеску…