Щелоков Александр Александрович. Зарево над Аргуном

   Бросив взгляд через плечо, Полуян увидел, что пятеро его товарищей не отстают от него. Лица их выглядели замкнутыми и суровыми. Люди выкладывались и это не располагало к веселости и шуткам.
   Спуск по крутому склону оказался ничуть не легче подъема. Когда они достигли дна котловины и земля стала ровной, Полуян почувствовал, что ноги не держат его. Они подгибались и нестерпимо хотелось сесть.
   Однако он не поддался минутной слабости и вместо того, чтобы дать команде отдохнуть, перешел с бега на быстрый размеренный шаг.
   Они вернулись на стоянку молчаливые и сосредоточенные. Теперь все знали, что впереди их ждет не туристическая прогулка, а напряженная, требующая на каждом шагу полной затраты сил работа.
   * * *
   - Амер! - радист Салах смотрел на Хаттаба большими вытаращенными глазами. - Есть сообщение от Джохара.
   Хаттаб, полулежавший на ковре, раскинутом в развалинах дома, которому война сохранила крышу, приподнялся и сел. Он только что плотно пообедал, пища удобно расположилась в животе и командира боевиков тянуло ко сну. Однако любое сообщение, поступавшее со стороны федералов Хаттаб воспринимал с серьезностью. Только он один решал какую ценность содержит информация и как ей воспользоваться, поэтому даже желание поспать не могло преодолеть необходимости выслушать то, о чем сообщает один из лучших агентов Басаева учитель чеченского языка Рамазан, взявший себе псевдоним Джохар.
   - Докладывай, - Хаттаб расслабленно махнул рукой и благодушно рыгнул. Пища в желудке уже начала перевариваться и вызывала отрыжку.
   Радист Салах, работавший под позывным "Борз" - "Волк", машинальным движением руки огладил бороду и подробно, слово в слово изложил командиру сообщение "Лечи" - "Сокола" о том, что в район Кенхи отправилась русская диверсионная группа, а в Годобери вылетел командир дивизии, которая недавно прибыла на театр военных действий.
   - Хорошо, Салах, - Хаттаб вяло махнул рукой, показывая радисту на выход. Два последних ночных перехода и жирная баранина, нашедшая убежище в благородной утробе, требовали покоя. - Я обдумаю твое сообщение. Иди...
   * * *
   Прапорщик Репкин возвращался после принятия обычного для него стаканчика виноградного самогона до предела раздраженный. День был ветреный, жаркий. Со стороны калмыцких степей тянуло жаром и мело пыль. Но раздражало Репкина не это. Майор Ларьков, новый начальник, принявший службу снабжения боеприпасами, оказался настырным и недоверчивым типом. Он во все совал нос, всем интересовался, все хотел знать и главное было похоже никому не доверял. Не офицер, а настоящий культ личности. Во все лезет, всем старается заправлять. Репкина это раздражало до крайности. Воинская служба должна строиться на взаимном доверии. Как можно идти в бой, а тем более в разведку, если ты не доверяешь тем, кто рядом с тобой? Командир просто обязан доверять подчиненным, а уж они его не подведут никогда.
   Злиться Репкина заставляло то, что сразу после появления на службе майора Ларькова упали его заработки. Две заявки Манапа на два десятка гранат РГД он ещё так и не выполнил.
   Навстречу Репкину шел Федя Кулемин, мрачный и злой. Он веселел только после принятия стакана "слезы пророка", как называл местную самогоночку, а до этого лютовал смертной лютостью.
   Увидев Репкина, Кулемин махнул рукой, привлекая к себе внимание.
   - Ты куда, голубь мира, пропал? Там майор Ларьков землю роет, тебя все ищет. У него сидит капитан из прокуратуры. Ты им срочно понадобился.
   - Иду, ну их всех в Катманду! - ответил Репкин и беспечно махнул рукой: мол, отстань.
   А самого кинуло в жар и пот, отчего он сразу стал злым, как собака. Он давно уже ожидал какой-нибудь подлянки от этой дурацкой жизни, и вот она на тебе! Как теперь жить человеку, который делает свой бизнес и вынужден всех опасаться? Как?! Надо же, суки, вынюхали что-то теперь зажмут в угол и начнут тянуть жилы. Нет уж, хренка вам с бугорка, господа хорошие!
   Репкин круто свернул в переулок и направился к дому, в котором квартировал. Быстро достал из заначки нож, пистолет Макарова, прихватил и сунул за пазуху пачку баксов, перетянутую красной резинкой.
   - Нет уж, хренка вам, господа! Репкин не Чапаев. Чтобы спастись ему через Урал плыть не надо. Он так уйдет, и потом ищите Репкина, если нужен, а вы ему до Фени.
   Прямым ходом прапорщик двинулся на базар и вскоре уже стоял возле обувной палатки Джохара, которого местные жители называли Рамазаном.
   - Я горю, - сказал Репкин, взяв в руки полуботинок, блестевший лаком. - Ты обещал мне новые документы. Можешь помочь прямо сейчас? Нужно по быстрому сматывать удочки.
   - Если обещал, значит будет, - сказал Джохар озабоченно. - Сейчас иди к автостанции. К тебе подойдет человек. Спросит прикурить...
   До автостанции Репкин дойти не успел. По пути его догнал старенький красный "Москвич" с местным номером. Передняя правая дверца приоткрылась.
   - Э, прапорщик! Дай прикурить... - и сразу же за этими словами последовала команда. - Быстро садись.
   Задняя дверца широко распахнулась. Из машины наружу выскочил молодой парень и подтолкнул прапорщика.
   - Садысь, садысь!
   Когда Репкин расположился на заднем сидении, с двух сторон его сжали крепкими плечами молодые парни. Один из них, тот, что сидел слева, накинул на голову прапора большой полиэтиленовый пакет и сжал его на шее. Репкин два раза судорожно вдохнул вонький дурманящий эфир, который заранее плеснули в пакет, захрипел и обвис, погрузившись в туман балдежа.
   "Москвич" с бумажным пропуском "МВД Дагестана" на ветровом стекле выскочил из города и покатил в сторону Калининаула.
   В тот же вечер в лесу на берегу реки Ярыксу неподалеку от аула Гиляны сопровождавшие прапорщика ребята передали его с рук на руки группе боевиков.
   Придя в себя, Репкин не сразу понял всю глубину вероломства Джохара и пытался объясниться с окружившими его бородачами.
   - Мужики, это ошибка. Я свой. - Репкин утер рукавом вспотевший лоб и ткнул себя в грудь толстым пальцем. - Я ваш...
   Он засуетился, достал из кармана деньги, которые ему отдал Джохар. Потряс двумя сотенными билетами.
   - Это ваши мне заплатили. За сведения. Я свой. Понимаете? С вами. Аллах акбар!
   Арабы, бородатые, смердевшие перебродившим потом, стояли, явно не понимая что им старался объяснить перепуганный русский. Они видели его растерянность, слышали невнятное лепетание и понимали: вояка, попавший в крутой переплет, испытывает смертельный ужас. Он готов на все. Чтобы откупиться предлагает деньги. Чтобы избежать расплаты кричит "Аллах акбар!"
   Командир отделения Хуссейн сделал шаг вперед и вырвал из рук Репкина банкноты. Посмотрел на них, сложил пополам и сунул в карман. Сказал по-русски универсальную фразу: "Давай, давай" и отошел, не обращая внимания на стенания Репкина.
   На трех замызганных дорожной грязью джипах подкатил амер Хаттаб со своей охраной. Едва головная машина притормозила, дверцы распахнулись и наружу высыпали мюриды - соратники и телохранители араба. Они взяли автоматы наизготовку и только потом из второго джипа вылез Хаттаб. Он огляделся, заметил пленного и, не подходя к нему, махнул рукой:
   - В машину его!
   Амер торопился. Он ехал в аул Симсир, куда доставили четырех солдат федеральных войск, взятых в плен несколько дней назад.
   Исполнительный Хуссейн крепким пинком в зад подтолкнул прапорщика к последнему джипу. Репкина тут же подхватили несколько жилистых рук и втянули в открытый кузов.
   Мгновение спустя машина тронулась вдогонку за двумя первыми, а прапор лежал на жестком металле под ногами боевиков.
   После того, как Хаттабу радист Салах доложил неприятную новость о том, что в горный район аула Кенхи отправился отряд русских диверсантов, сообщение о взятие в плен сразу нескольких солдат федеральных войск принесло некоторое успокоение кипевшей от ярости душе. В последнее время дела шли совсем не так, как хотелось бы и Хаттаб злился. Он видел, что даже те его соратники, которые никогда не сомневались в своем командире, начинали бояться будущего. Этот страх трудно вытравить из чужих душ молитвой и заговором. Его можно задушить только другим, ещё более сильным ужасом. Поэтому Хаттаб и поспешил в Симсир, где существовала возможность показать своим мюридам, что ждет тех, кто пытается противостоять воинам Аллаха.
   Перед приездом Хаттаба пленных построили на лысом пригорке в стороне от аула. Они стояли рядом друг с другом, понимая, что ничего хорошего судьба никому из них не сулит.
   Солдаты были похожи на проростки картофеля, которые пробились из вялых клубней в темном сыром подвале. Узкоплечие, недокормленные с прозрачными восковыми лицами, лопоухие, коротко стриженные, с глазами испуганно затаенными в темных глубинах глазниц, они жались один к другому, словно старались в тесном общении обрести потерянную уверенность. Им недоставало еды дома, когда они приближались к возрасту, который позволял призвать их в армию; им не хватало солдатской пайки, чтобы налиться мужской настоящей силой, когда их одели в военную форму. Потом, когда они научились разбирать и собирать автомат Калашникова, их отправили в Дагестан, как им объяснил пламенный комиссар демократического правительства, чтобы покончить с чеченскими террористами и бандитами.
   В первый же день прибытия в заданный район всех четверых командир взвода, безбровый с белесыми глазами лейтенант Пыжиков направил на левый фланг батальона в боевое охранение.
   Выйдя к высоте, которую им указал командир, солдаты начали обустраиваться. Для укрытия он нашли удобную яму. Из неё когда-то брали камень на строительные нужды, потом забросили. Края ямы обсыпались, бока поросли бурьяном, и она показалась солдатам убежищем надежным и удобным. Они вповалку улеглись у одной из стенок, для тепла прижавшись друг к другу. Договорились, что по очереди будут нести охранение.
   Формально виноватым в том, что произошло потом, можно назвать рядового Ивана Нечипая, который нес караул в три часа ночи. Но по честному в нагрянувшей на солдат беде вины его не так уж много. Четырех бедолаг, избравших для укрытия яму, боевики приметили ещё в светлое время. Три бородача из отряда иорданца амера Хаттаба устроились в кустах на краю кручи, которая нависала над долиной и прекрасно видели, что творится внизу под ними. В тройке боевиков один был вооружен ручным гранатометом, второй пулеметом, а третий - снайперской винтовкой Драгунова с прекрасным оптическим прицелом. Все они имели прекрасную возможность перещелкать солдатиков едва те заняли для ночевки яму. Для этого хватило бы одной гранаты, длинной прицельной очереди из пулемета или четырех выстрелов снайпера. Но боевики избрали иной вариант. Они решили повязать солдат живьем и привести к Хаттабу в подарок. За это им светило получить материальное вознаграждение, плюс право сексуально позабавиться с пленными, и, наконец, испытать удовольствие получить право собственноручно в присутствии всего отряда перерезать цыплячьи шеи солдат ножами.
   Когда стемнело, солдаты даже не попытались сменить позицию и остались в яме на ночь. Караульный, которому поручалось охранять покой группы, сидел на краю ямы, свесив в неё ноги и держал автомат на коленях. Он, конечно, вслушивался в тишину, крутил головой, но когда пост принял Иван Нечипай, команда была обречена. Никто - ни медики, призывавшие Ивана в армию, ни его командиры не знали - у парня "куриная слепота". Он терял зрение с наступлением темноты и превращался в крота.
   Их взяли как куропаток, не позволив даже трепыхнуться. И вот они стояли перед гогочущей группой арабов, которых эмиссары "Мусульманского братства" собрали на базарах ближневосточных стран, чтобы воевать под зеленым знаменем ислама за суточные выплаты в зеленых американских долларах.
   Приезда амера Хаттаба удачливым боевикам пришлось ждать достаточно долго. Полевой командир где-то задерживался. Планы, которые он и Басаев с таким вдохновением намечали, рушились один за другим. Они не учли главного - новой тактики русских, которую внес в действие федералов новый командующий генерал Шалманов.
   Пока великий амер боевиков Хаттаб у заднего колеса джипа справлял малую нужду, услужливый Хуссейн взашей подогнал прапорщика Репкина к пленным солдатам и поставил на правом фланге небольшой шеренги.
   Оправившись, Хаттаб снова принял привычный для него командирский вид.
   - Раззак, - сказал он своему переводчику, - пойдем посмотрим, кого там поймали наши герои.
   Хаттаб приметил парнишку-узбеченка Раззака, в числе добровольцев, прибывших воевать в Чечню из разных мест. Раззак окончил духовную исламскую школу - медресе в Бухаре. Он знал наизусть весь Коран и одинаково свободно говорил на узбекском, арабском и русском языках.. Амер быстро понял, что как боевая единица хилый парнишка в строю ничего не стоит, а вот хорошим переводчиком он ему послужит. Амер сразу приметил и то, что у юноши розовые пухленькие щечки, узкая талия и круглая, аккуратная, аппетитно покачивавшаяся при ходьбе попка. Уже на третий день пребывания Раззака в отряде, Хаттаб увел переводчика в сторону и спустил с него штаны.
   Это ничего не значило, что у амера уже была законная жена Фатима Бидагова, дочь мухтара даргинского села Карамахи. Моджахеду, ведущему джихад и оторванному от ложа супруги никто не может запретить совершать акт с мужчиной - истнах, который неверные лицемерно окрасили в голубой цвет.
   Трудно сказать, какое уложение священной книги ислама помогло Раззаку смирится с положением наложника, но он принял эту роль без сопротивления.
   О том, что проводник в поле заменяет суровому Хаттабу жену, в отряде знали все и никто на прелести переводчика больше не посягал.
   - Пошли, - сказал Хаттаб и ласково потрепал Раззака по щеке: он знал, что пустит русским кровь и это его возбуждало.
   Первым допрашивали Репкина, по виду которого нетрудно было определить, что он самый старый и потому старший среди пленных.
   - Я с вами, - отвечая на первый вопрос, в отчаянии простонал Репкин. Добровольный помощник. Я работал с Джохаром.
   - Наш значит? Хорашо, - довольно сказал Раззак.
   - Вы его обыскали? - спросил Хаттаб с подозрением.
   - Сейчас, амер, - с готовностью отозвался Хуссейн. Он тут же
   ощупал карманы прапорщика и вынул из его бокового кармана пистолет.
   - Это твой? - спросил переводчик.
   - Мой.
   - Карашо, - сказал Хуссейн, который уже поднабрался русских слов.
   Затем из внутреннего нагрудного кармана прапорщика он извлек пачку долларов, перетянутых красной резинкой.
   - Твой?
   - Мои.
   - Карашо, - сказал Хуссейн.
   Остекленевшими глазами Репкин наблюдал, как его баксики скрылись в чужом кармане.
   - Э, - сказал переводчик, - не надо, не волновай. Ты наш, деньги тоже наши. Верно?
   Раззак перевел слова Хуссейна Хаттабу, и тот сыто зареготал.
   - Давай поговорим с другими, - приказал он Раззаку, не удержался и положил ему на плечо тяжелую руку
   Хаттаб внимательно осмотрел на пленных и обнаружил у одного из них типичные тюркские черты - узкий разрез глаз, широкие скулы, жесткие упрямые волосы.
   - Спроси, кто он, - приказал Хаттаб Раззаку.
   - Амер спрашивает, как тебя зовут? - сказал тот по-русски.
   - Нури.
   - Нуралла, Нурмухаммад, Нурали или Нураддин?
   - Какая разница?
   - Для безбожника может её и нет, но для верующего она велика. - Раззак возмутился невежеством пленного. - Нураала - свет Аллаха, Нурмухаммад свет пророка Мухаммада, Нурали - свет имама Али, Нураддин - свет веры. Понимаешь разницу?
   - О чем вы болтаете? - нетерпеливо спросил Хаттаб. Тот объем русских слов, который он приобрел в Чечне, не позволял ему понять всего, о чем говорил переводчик с пленным.
   - Я выяснял, великий амер, как правильно звучит имя этого отступника.
   - Он что, мусульманин?
   - Да, амер.
   - Откуда?
   - Из Башкирии, амер.
   - Дайте ему автомат, - приказал Хаттаб. - Если он убьет всех этих неверных, я прощу его и возьму в отряд. Объясни ему мою волю, Раззак.
   Раззак, презрительно улыбаясь, перевел слова Хаттаба. От себя он присовокупил объяснение, что если пленный не повинуется, ему отрежут башку первому, чтобы неверные русские свиньи видели, что их всех ждет.
   - Согласен? - спросил Раззак.
   Сил ответить словами у Нури не хватило, и он смог только кивнуть.
   - Дайте ему оружие, - приказал Хаттаб.
   Нури взял автомат, который ему протянул худой араб с нездоровым румянцем на щеках, и первым делом отщелкнул магазин. Рожок был пуст.
   Нури отбросил ненужную железку, и она звякнула, упав на камни.
   - Оружие без патронов не стреляет, - сказал он переводчику. - Решили надо мной посмеяться? Хрен вам!
   Хаттаб расплылся в довольной улыбке, тряхнул бородой, кокетливо заплетенной в косички как у хеттского жреца. Кивнул своим.
   - Дайте ему заряженный.
   Бородатый круглолицый араб отсоединил магазин от своего "калаша" и протянул Нури. Тот вставил рожок в гнездо. Потом передернул затвор, вогнал патрон в патронник. Осторожный Хаттаб сразу отошел и встал за спиной парнишки. Тот направил оружие на прапорщика.
   - Значит, ты был их подтиркой, собачье дерьмо?!
   Автомат громким стуком отмерил расход всего трех патронов.
   Репкин схватился за живот обеими руками, так будто старался зажать все дырки, из которых вместе с кровью уходила его жизнь.
   Он умер, так и не поняв, насколько мудрее его был старый еврей, решивший хотя бы на две минуты приостановить военную машину, чтобы сделать свой бизнес. Во всяком случае для него этот капитал был бы честным и чистым, без крови на каждой банкноте. Это был бы капитал, который сберег нескольких людей, не убитых, не искалеченных на мгновение прекращенной войной.
   Ничего не понял Репкин в жизни, ничего не понял перед смертью, а уж после неё понять что-либо не дано никому.
   Хаттаб плотоядно захохотал. Он знал, что расправа со своими не спасет жизнь солдата. Не страх за свою шкуру превращает правоверного в моджахеда, а только вера в Аллаха, которой у этого выкормыша безбожья не было и не будет.
   - Давай, давай других! - прерывая паузу, подтолкнул солдата словами старательный переводчик.
   - Даю! - закричал Нури голосом, полным отчаянья и решимости.
   Сделав правой ногой шаг назад, он развернулся лицом к арабам. Не поднимая оружия, прямо с руки от живота полоснул длинной очередью по толпе бородачей, которые с интересом ожидали конца представления. Первые пули попали в переводчика, сбили его с ног, отбросили на спину..
   Внезапный огонь застал бандитов врасплох. Никто из них даже не попытался вскинул оружие... Промахов Нури не сделал...
   Хаттаб выстрелил солдату в затылок. Но это произошло уже в тот момент, когда автомат Калашникова, выжрав полный рожок патронов умолк.
   В воздухе пахло пороховым дымом и свежей кровью.
   По натуре араб никогда не был бойцом. Выйди против него кто-то с кулаками один на один, Хаттаб не продержался бы и одного раунда. Он вырос и заматерел в расправах над безоружными. Он пьянел, когда понимал, что жертва не окажет сопротивления, что властен над её душой и телом. Его мозги отключались, когда он чуял запах крови. Он мгновенно заводился, глаза расширялись, руки начинали дрожать от возбуждения, сердце билось бешено, как в минуты сладострастного обладания женщиной.
   Не было таких мук и издевательств, которые бы не испробовал на своих пленниках араб, состоявший из алчности, злобы и похоти.
   Он с азартом перерезал человеку горло, макал в горячую липкую кровь пальцы с куцыми грязными ногтями и мазал лица сообщникам, приобщая их к кровавому беспределу.
   Он вспарывал животы, извлекал наружу кишки. Вот, мол, смотрите, какие муки уготованы отступникам веры в мусульманском аду - джаханнаме.
   Опустив автомат, Хаттаб зашелся в истерическом крике:
   - На куски! Режьте их на куски! Пластайте ножами!
   А сам подскочил к уже мертвому Нури и долго бил его ногой в лицо, превращая его в кровавое месиво...
   * * *
   Три дня и ночи, проведенные группой Полуяна в горах, с ночевками на голой земле у трескучего костра, отделили её глухой стеной от того, что принято называть цивилизацией. После запрета бриться, все обросли щетиной, камуфляж приобрел не хватавшую ему помятость и пропах смолистыми запахами дыма.
   Каждое утро начиналось с обязательных марш-бросков по кручам.
   Ярощук уже втянулся в пробежки. В тот раз он двигался головным по тропе, которая от родника змеилась по склону среди цепких кустов терновника и забиралась все выше и выше. За ним на удалении в несколько шагов бежал Резванов.
   Неожиданно Ярощук обо что-то споткнулся и ему под ноги из кустов выкатилась пустая консервная банка. Ярощук инстинктивно подпрыгнул и остановился.
   - Откуда она тут? - спросил он с подозрением, поднял жестянку и посмотрел на нее. Посмотрел на этикетку. - Надо же, это наша.
   Вся группа уже подтянулась к Ярощуку и собралась вместе.
   Таран взял протянутую ему жестянку и передал Полуяну. Тот потряс банкой, в которой загремели положенные внутрь камешки.
   - Все, мужики, - сказал Полуян хмуро. - Одного человека мы потеряли. Не начиная войны. Это мина-растяжка. Единственное, что спасло нас Столяров по моему указанию прикрепил поводок не к гранате, а к банке...
   - Господа генералы, - сказал Столяров насмешливо, - на этих тропах нужно забыть привычки городского асфальта. Эти горы не ждут альпинистов. Это стреляющие горы. Здесь надо ходить не ногами, а в первую очередь глазами. Мины-растяжки - вещи гнусные. Их ставят на разных уровнях. На низком, когда рассчитывают, что поводок заденут ногой. Как то было в сегодняшнем случае. А среднем, чтобы поводок оказался в метре - метре двадцати над землей. Ночью и на лесных тропинка такую мину подрывают грудью. Наконец, третий вариант. Поводок растягивают на высоте около двух метров. Сюрприз срабатывает, когда бронетехника задевает растяжку антеннами. Всех, кто сидит на броне, поражают осколки. Хороший минер может поставить две гранаты с разных сторон дороги и закрепить поводок к кольцам чек обоих...
   - Двинулись дальше, - подал команду Полуян. - Головной - Резванов.
   Так они прошли свои дневные десять километров и после обнаружения очередной мины меняли направляющих.
   Теперь каждому стало ясно, почему вчера Столяров все время шел позади и постоянно отставал от группы. Он успел понаставить на тропах столько сюрпризов, что к обеду у всех асфальтовая беспечность уступила месту внимательности и осторожности.
   Вечером у костра Полуян подвел итоги вольной жизни туристов и объявил:
   - Завтра выступаем.
   Они отправились в путь едва забрезжил рассвет. Впереди шли два автоматчика - Столяров и Резванов, за ними семенил караван ишачков, который вел Бритвин. Колонну замыкали Полуян, Ярощук и Таран.
   Вдоль склонов хребта Кад протекают две речки - притоки Андийского Койсу: с северной стороны - Тиндинская, с южной - Хварши. Истоки обоих в ледниках западного плеча Богосского хребта, который тянется от границы с Грузией вглубь Дагестана и служит водоразделом двух Койсу - крупных притоков Сулака - Андийского и Аварского.
   Полуян решил вести группу по северным склонам Када, вдоль русла Тиндинской.
   К вечеру они успешно выполнили задачу первого дня - сделав крюк, обошли стороной перевал Аридамеэр, по которому проходила торная дорога, перевалили Богосский хребет, спустились с него на западную сторону и вошли в леса, которые тянулись о Андийского Койсу. Если судить по карте, их маршрут е превышал пятнадцати километров, но подъемы и спуски увеличили расстояние почти вдвое.
   Полуян был доволен: его команда могла бы идти даже быстрее, но людей сдерживали ишаки. Старательные животные с поклажей на спинах, двигались по горам с осторожностью, и подгонять их не имело смысла. Рассчитывая скорость ордера - походного строя кораблей, за основу берут скорость самого тихоходного судна. Полуян, намечая маршрут дня, имел в первую очередь способности ишаков.
   На исходе дня они подошли к лесному массиву. Этот лес рос не для людей, а только для себя самого. Деревья здесь прорастали из семян, ростки их пробивались наружу сквозь сумрак, создаваемый кронами старых гигантов, крепли и незаметно набирали силу. Приходило время и старики, не дававшие ходу молодой поросли, гибли на корню, умирали и оставались торчать, вздымая голые ветви к небу, как руки, молящие о пощаде. Древоточцы тут же начинали работы. Они прогрызали множество тайных ходов под морщинистой броней коры, пожирая вкусные ля них части древесины. Дятлы в красных шапочках, не переставая стучали носами по коре, пробивая в поисках прожорливых червей множество дыр, расширяя щели.
   Постепенно кора трескалась и опадала. Ветры доламывали то, что основательно подгрызли пожиратели древесины. Старожилы, немногим не дотянувшие до полного века, падали, окончательно уступая поле жизни молодому, быстро набиравшему силы подросту.
   Идти по такому лесу трудно, и Полуян вел группу по опушке. Так было удобней и сохранялась возможность при острой необходимости быстро свернуть в чащу, укрыться в лесу.
   По мере того, как склон уводил людей все выше и выше, лес начинал редеть, уступая место альпийскому лугу. Трава здесь росла густая и буйная, доходя людям до пояса. Но постепенно пологий склон стали сжимать камни, выступавшие из земли и трава становилась все ниже ростом и росла только в прогалах между скалами.
   Они поднимались все выше и выше. С каждым шагом крутизна требовала все большей затраты сил. Мало того, что людям приходилось самим одолевать высоту, они вынуждены были тащить за собой ишаков. Утомленные подъемом животные в полной мере испытывали кислородное голодание. Они то и дело упрямо останавливались и, опустив морды, судорожно дышали. Бока их, мокрые от пота, тяжело вздымались и опадали.