Выбив из ослабевшей руки корейца автомат, Терех уселся на его груди, и, не отрывая пальцев от горла, ослабил их хватку. Спросил:
— Кто такой?
Слегка отдышавшись, Пак Дэ У понял: русского врукопашную ему не одолеть и надо отвечать. Хочешь не хочешь, придется выкручиваться. Кто-нибудь из своих может оказаться рядом и поможет ему. Пак учился в Московском университете и окончил его с отличием. Но отвечать стал намеренно коверкая слова и неверно строя фразы. Он знал, что в трудных ситуациях всегда выгоднее выглядеть дураком.
— Наша лесорубы. Пили, таская дерево…
— Почему оказались здесь?
— Наша новый участок искай.
Версия со вторжением рушилась. Терех слыхал, что корейцы и в самом деле поучили в тайге участки для лесоразработок, но где именно он не знал. Однако сомнения оставались.
— Почему с оружием?
— Наша имей разрешение. Большой бумага…
— Зачем стреляли?
— Наша думай — ваша бандита есть. Здесь нехороший человек ходи. Их золото укради. Много…
— Какие бандиты? Сколько их?
Терех нащупал след тех, кого искал отряд, и не скрыл заинтересованности. Пак Дэ У сразу заметил это.
— Шибко опасный. Вертолет стреляй. Нас стреляй…
— Куда они ушли?
— Туда ушли.
Кореец наугад мотнул головой, показывая направление на юг.
— Кто они?
— Наша иху не знай.
— Русские? Корейцы?
— Широкий русский солдат. Ба-а-льшой!
Пак Дэ У двинул руками, стараясь что-то показать, но Терех сжал ему горло посильнее.
— Лежать! Не дергайся!
Добравшись до подножия крутой каменистой гряды, Ким Дык не стал делать попыток ее одолеть и двинулся на юг. Вскоре он оказался рядом с местом, где русский солдат выстрелом уложил Чен Ын Вона. Выстрел заставил корейцев затаиться, и Ким Дык из-за кустов жимолости, видел прыжок Тереха и то, как он прижал Пака к земле. Он не слышал, что говорил русскому Пак, но о чем мог идти разговор легко догадывался.
Долго Ким Дык не раздумывал. Застрелить русского ему было сподручней. Тот просматривался хорошо и был весь на виду. Но избавиться от полковника Пак Дэ У Ким Дыку казалось предпочтительней. В случае последующих осложнений (а в том, что они уже у них начались, Ким Дык не сомневался) проще всего все будет свалить всю вину на офицера безопасности и доказывать, что лесармейцы выполняли только его приказания.
Приняв решение, Ким Дык поудобнее распластался на земле, просунул ствол «калаша» между двух каменей, скрывавших его и стал тщательно целиться.
Пак Дэ У лежал на земле и его голову закрывала трава. Пришлось терпеливо ждать подходящего момента. А Пак все о чем-то говорил русскому. Конечно же собачий сын валит все на других. Ким Дык не сомневался, что майор выставит себя самым что ни есть захудалым рядовым и подставит его, Ким Дыка. Сам Пак Дэ У всегда был уверен, что в любой ситуации никто не посмеет подставить под удар его, офицера безопасности.
В какое-то мгновение русский ослабил хватку, и Пак Дэ У слегка приподнял голову. Ким Дык среагировал мгновенно. С тридцати метров он всадил пулю Паку точно в ухо.
В лицо Тереху ударили брызги расколовшейся на части головы корейца.
Еще не поняв до конца в чем дело, Терех рывком бросил тело в сторону, откатился за куст и направил ствол автомата туда, откуда прогремел выстрел.
За это время Ким Дык успел сброситься на два метра в сторону от позиции, которую занимал, махнул рукой Пак Ду Бону и они вместе бегом бросились вниз по склону, скрылись в густых кустах.
Мисюра и Крылов удалились на достаточное расстояние от места, где продолжалась редкая автоматная перестрелка. Там происходило нечто непонятное и даже загадочное. Но выяснять что именно у них не было возможности. Они спешили унести ноги подальше от места, где упал вертолет.
Уйдя с плоскогорья, они двинулись вниз к долинам по глухому распадку. Десять килограммов золотого груза, пришедшегося на каждого, серьезно затрудняли движение.
Распадок был забит буреломом, через который приходилось продираться, затрачивая усилия куда большие, чем требовала от солдат учебная полоса препятствий. К тому же приходилось все время быть настороже, опасаться ненужной встречи с кем бы то ни было. Стрельба за их спинами утихла, но это не успокаивало Мисюру. Там, где внезапно появилось множество вооруженных людей и начался непонятный, необъяснимый с разумной точки зрения бой, могли оказаться и другие военные, встречи с которыми стоило всячески избегать.
Они пересекли неглубокую горную речушку, почти не замочив ног. Большие камни тесно забили русло и по ним удалось перейти поток как по кладке. Впереди виднелась большая заболоченная пустошь. Перебираться по ней в открытую Мисюра не счел возможным. Они двинулись вдоль края, чтобы в любой момент иметь возможность укрыться в зарослях. До целикового лесного массива им оставалось еще километра два, когда издалека донесся выстрел.
Эхо несколько раз прогнало его по каменным теснинам и было трудно определить, из какого оружия он сделан. Это мог грохнуть охотничий карабин, а мог выстрелить и автомат. Во всяком случае, если где-то рядом находились охотники, надо было принимать меры предосторожности.
Тронув Крылова за плечо, Мисюра движением головы показал, что они уйдут в чащу.
Им удалось углубиться в заросли метров на сто, когда Крылов подял руку, призывая остановиться.
Мисюра плотнее прижался к ближайшей к нему ели, замер и стал всматриваться в чащу кустарников, на которые указал Крылов. Ничего подозрительного не заметил.
Неожиданно сбоку полыхнуло тусклое пламя. Сам выстрел прозвучал негромко, расплывчато. Оружие было с глушителем. Мисюра моментально перевел взгляд туда, откуда донесся звук и заметил, что в зарослях ворохнулось что-то большое и темное.
Он повел автоматом и высек короткую очередь. Темная масса чужого тела, круша и подминая кусты, рухнула в заросли.
Выждав несколько минут и не заметив ничего, что внушало бы опасения, Мисюра быстро встал с колена и с автоматом наизготовку двинулся к лежавшему в кустах человеку.
Кореец — это был Пак Ду Бон, которого Ким Дык послал осмотреть берег каменистой реки.
Забрав его автомат, Мисюра быстро вернулся к товарищу.
Крылов лежал на боку, неудобно подвернув руку, в которой держал автомат.
— Командир, — Крылов замолчал, облизал пересохшие губы, — просьба… Не забудь сделать…
— Погоди, — Мисюра облил носовой платок водой из фляжки и отер им лицо товарища. — Ты все успеешь сам сделать.
— Нет… Меня косоглазый ухайдакал насмерть… я тебя не задержу. — Он говорил и каждая его фраза слышалась все слабее и слабее. — Еще немного… а ты уходи…
— Погоди, не вешай носа, гардемарин. Все будет в норме.
Мисюра видел: Крылов умирает, но не хотел показать тому, что видит это и понимает.
— Ты держись. Мы пробьемся.
Крылов не слушал его.
— Командир… У меня остается Надежда…
— Отлично, Иван. Надежда — это всегда очень важно.
— Ты не понял, командир. В городе подруга. Надежда… баба хорошая… ты ей дай денег… много… из моей доли…
Мисюра стиснул зубы. Был у него случай, когда в Чечне, напоровшийся на мину товарищ, прижимал руки к животу, который был распорот от грудины до паха, и упрямо твердил: «Деньги мои пошлите матери. Деньги». И вот теперь Крылов. Только матери у него не было, жены — тоже, а нужда позаботиться о ком-то сохранялась. Сколько он общался с Надеждой? Раз? Два? От силы три. Тем не менее она его задела, согрела душу, не позволяет забыть о себе. Может быть так и надо — уходя, не забывать о живых?
Мисюра взял холодевшую руку товарища. Сжал.
— Иван, не переживай. Я все сделаю. Все.
Крылов приоткрыл слипавшиеся глаза.
— Командир, ты меня не ругай. Я…
Он вздрогнул и замер, навсегда уходя от забот, от друзей, от унижений, на которые его обрекла служба, от тайги, солнца и чистого неба. От заботы о доме и деньгах…
От всего.
Навсегда…
В глухом распадке Мисюра выбрал сырое место и ножом стал копать могилу. Грунт оказался рыхлым, но его вдоль и поперек пронизывали корни малины, которые то и дело приходилось рубить и резать.
Мисюра возился в яме неторопливо и долго. То и дело ему приходилось отрываться от работы, тогда он выбирался на край выемки и тщательно осматривался, навострив глаза и слух.
Мисюра похоронил Крылова, положив в его могилу боевой автомат. Утоптал, загладил землю на холмике. Штыком сделал зарубку на стволе старого кедра. Авторучкой на белой плоти дерева нарисовал пятиконечную звездочку с серпом и молотом. Потом он переложил мешочки с золотом из вещмешка Крылова в свой. Взвесил в руке. Нахмурился, ощутив вдвое увеличившуюся тяжесть. Чертыхнулся. Закинул сидор за плечи. Поудобнее подхватил автомат и выбрался из распадка. Минуту стоял молча над местом, где похоронил товарища. Вздохнул. Склонил голову в прощальном поклоне и двинулся в путь.
Сумерки медленно густели. Мисюра перевалил плоскую сопку и снова углубился в дебри. Идти было трудно. Толстые корни деревьев змеились по поверхности, переплетались, то и дело заставляя спотыкаться.
— Стоять! Руки вверх!
Нечто твердое воткнулось Мисюре в поясницу, в то самое место, которое и без того постоянно давало о себе знать тупой ноющей болью. «Люмбаго» — объяснил происхождение появление боли многознающий Ферапонт. «Радикулит» — сказал невропатолог в медсанчасти гарнизона. Но знание где и отчего у тебя появляется боль нисколько страданий не уменьшает. И эта сволочь, что ткнула в спину чем-то твердым, заставила Мисюру охнуть.
— Тише ты! Больно!
— Руки! — повторил незнакомый голос тоном, полным угрозы. И тут же добавил, обращаясь к кому-то невидимому, — Татарников, обыщи.
С боку появился прапорщик в милицейском камуфлированном обмундировании цвета плесни.
Профессиональными движениями прапор облапал Мисюру, выгребая из карманов все, что в них находилось. Извлек удостоверение личности. Открыл корочки, прочитал вслух: «Капитан Мисюра. Олег Борисович.»
Врезать бы прапорщику ногой в промежность, но сейчас упиравшийся в спину ствол не позволял рисковать.
Судя по форме Мисюра понял — его прихватили омоновцы. И появились они в лесу вряд ли случайно. Скорее всего шли по следу занюханых корейцев. Вот хреновы чучхе!
Автомат с плеча Мисюры прапорщик снял в последнюю очередь. Он видел, что оружие без магазина, и оно показалось ему совершенно безобидным. Во, валенок! О том, что один патрон Мисюра загнал в патронник он не догадался и даже не предположил возможность такого.
Когда обыск был окончен, давление металла в поясницу ослабело.
— Повернись ко мне, — приказал голос человека, стоявшего за спиной.
Мисюра обернулся и увидел майора в такой же как и прапорщик форме цвета плесни.
— Что здесь делаешь? — майор спрашивал нервно, с явной злостью, конечно же подозревая задержанного в чем-то противозаконном. А как может мент думать иначе?
— Гулял. — Мисюра понимал: придраться к нему трудно и потому откровенно дерзил. — Грибочки искал для пропитания.
— Откуда автомат?
— У корейца купил. Шел по лесу, а чумной чучхе выскочил из чащи и предложил. Я вот купил.
— Откуда здесь корейцы? — майор смотрел так, будто собирался прожечь Мисюру взглядом.
— Интересный вопрос, майор. Ну, очень интересный. — Мисюра откровенно иронизировал. — Я думал это вы их сюда привели в войну поиграть.
— Что ты мелешь?!
— А разве это они не вас на плато били как куропаток, а?
— Слушай ты, где золото?
Еще не решив что ответить, Мисюра краем глаза просек то, чего еще не заметили оба омоновца. Справа в кустах что-то шевельнулось и оттуда выдвинулся ствол автомата.
Мисюра резко оттолкнулся ногами и упал животом вперед, смягчив падение выставленными вперед руками. Рывком перекатился с боку на бок, по пути успев схватить свой автомат, который сержант прислонил к стволу ели.
Над тайгой с яростью отбойного молотка застучал автомат.
Ким Дык, набревший на трех русских решил одним ударом сразу покончить со всеми.
Он не ожидал, что его приготовления заметит человек, с тяжелым рюкзаком за плечами. И когда он стремительно кинулся в укрытие, стрелять в него было поздно.
Первая же очередь срезала прапорщика Татарникова, прошив его по пояснице. Падая, прапорщик уронил свой «калаш», и он покатился по склону, гремя по камням.
Одна из пуль второй очереди просвистела над плечом Тереха, который успел заметить движение Мисюры и правильно понял, что оно не было попыткой к бегству. Правильно решение спасло майору жизнь. Он упал рядом с тонкой сосенкой и полоснул длинной очередью по кустарнику, в глубине которого сверкали проблески злого огня.
Мисюра, нисколько не интересуясь тем, как будут развиваться события на полянке, ухватил автомат прапорщика, который подкатился к нему, лавируя среди деревьев, отполз вниз по склону, потом вскочил и быстрым шагом двинулся прочь от места, где раздавалась стрельба.
Ким Дык, поняв что покончить сразу с тремя русскими не удалось, покинул позицию и двинулся за офицером, который уполз с места боя в тяжелым мешком за плечами. Кореец понимал — именно он мг нести то злосчастное золото, ради которого и начались все неприятности. Если им овладеть, то половина греха, свалившегося на его плечи, может быть прощена и забыта.
Значит, оставалось догнать, перехватить, убить владельца металла и унести его груз с собой.
Боевой опыт Мисюры въелся в его плоть и кровь. В ситуации, в которую он попал, действовал продуманно и осторожно. Он не убегал. Не уносил ноги от опасности. Он отступал, продумывая каждый свой шаг. Отступал осторожно, готовый в любой момент вступить в бой, если этого потребует обстановка.
Именно спокойствие, осмотрительность и выдержка позволили Мисюре заметить преследователя.
Человека, которого он не видел, выдала птица, с треском и шумом вырвавшаяся из чахлого сосняка, росшего на болоте.
Найдя удобное место, Мисюра занял позицию и взял под прицел пространство, которое только что миновал. Внимательно огляделся.
По склону сопок лес рос неровный и редкий. Чахлые сосны отстояли далеко одна от другой. Все свободное пространство покрывал высокий мохнатый мох, в котором по щиколотку тонули ноги.
Лучи солнца, стоявшего за горой, этой стороны хребта не достигали и здесь царил призрачный полумрак. Повсюду лежали большие остроугольные камни. Откуда и когда их сюда прикатило можно было только гадать. Но произошло это судя по всему давно — грани каменных обломков покрывали серые пласты лишайников.
Ползком Мисюра преодолел с десяток метров, стараясь выбрать место, с которого можно было разглядеть позицию корейца. Тот ни разу ничем себя не проявил — ни шорохом движения, ни щелчком затвора, ни выстрелом.
Больше всего Мисюру беспокоило как бы противник не сменил позицию. А сделать это он мог совершенно бесшумно: мох не шелестел когда по нему ползли или шли, не колебался как трава. Если кореец оставил прежнее место и отошел в лес, дело заметно осложнялось.
Пуля чиркнула по камню с треском, как спичка по терке и отрикошетив цвинькнула, улетев в небо.
«Собака!, — подумал Мисюра, — откуда у него глушитель?»
Он тут же оттолкнулся руками и заполз за спасительную спину камня, который его только что спас.
Справа от хилой сосенки, за которой укрывался кореец, пронзительно затрещала сорока. И тут же ее поддержала вторая. Они скрипели как несмазанные петли дверей, на которых кто-то раскачивался.
Значит, все же сменил позицию, — понял Мисюра и стал пристально вглядываться в то место, над которым бесновались птицы.
Наконец, вглядевшись, он заметил как от серого камня к другому скользнула расплывчатая тень человека. Теперь все изменилось. Мисюра сразу перестал ощущать себя дичью. Он вновь стал охотником.
Он поудобнее улегся на мягком ложе и стал выжидать.
Кореец явно тянул время: он либо потерял Мисюру из виду, либо выжидал, когда тот подставится.
Наконец Мисюра заметил неясное движение теней слева от большого камня.
Автомат лежал на руке удобно, локоть, упиравшийся в моховую подложку, стоял прочно. Конечно, автомат не снайперская винтовка, но восемьдесят метров для «калаша» — дистанция милая.
Когда кореец шевельнулся еще раз, Мисюра выстрелил…
Кореец лежал за камнем на левом боку, уткнувшись лицом в мох и подмяв под себя автомат с длинным набалдашником глушителя. На камуфлированной куртке на лопатке проступало широкое темное пятно. Ткань на глазах напитывалась кровью, круг расширялся…
— Модори, — сказал Мисюра сокрушенно и покачал головой. — Дурак…
Он переночевал втиснувшись в узкую щель между двумя большими скальными глыбами, положив под голову мешок с добычей. Встал рано, едва посерело небо.
Уже с утра тайгу стала душить влажная липкая духота, и Мисюра понял, что теперь-то силы его оставят непременно. Третьи сутки не жрамши — не халам-балам. А ведь именно сегодня он намеревался выйти в места, с которыми кое-что связывал в своих планах.
Золото…
Нет другого предмета в мире, за которым бы люди так гнались, которого так искали, который от них так легко ускользал и умел хранить свою тайну в безликом, но привлекательном блеске.
Старателю, который нашел самородок, кажется порой, что он близок к счастью, хотя на самом деле он вдруг подходит к самому краю беды.
Ухарь, решивший разжиться чужой добычей, целится в лоб обладателю заветного холщового мешочка с сезонной добычей, надеется на то, что ему повезло, но час спустя он сам попадает под пулю более ловкого охотника за охотниками.
Однако бывает и так, что обидный промах, от которого у опытного стрелка злость на себя ложиться на зубы оскоминой, вдруг оказывается крайне удачным, поистине золотым…
Уже без малого неделю Мисюра брел по таёжной чащобе, ориентируясь только чутьем. Его все сильнее одолевала смертельная усталость. Он падал на землю, отлеживался, вставал и брел дальше, подгоняя себя только усилием воли.
Последний сухарь он размочил сутки назад и теперь питался только подножным кормом.
Больше всего Мисюра остерегался встреч с диким зверем, против которого у него не было никаких средств борьбы. Поэтому, сделав несколько шагов, он всякий раз задерживался, вглядывался в чащобу, чутко прислушивался.
Выбравшись на край оврага, с краями поросшими можжевельником, Мисюра затаился за толстой лесиной. Огляделся, примечая все, что находилось вокруг. Ничего подозрительного не заметил.
В чаще густо пахло прелью. На соснах янтарно маслянились потеки смолы. Гудели пучеглазые оводы.
Мисюра тяжело вздохнул, с усилием втягивая воздух, и вытер рукавом пот со лба.
Хватаясь за подмытые водой корневища, стал спускаться в овраг. Внизу по зеленым камням струился ручей.
Спуск по крутому откосу отнял последние силы. Легким не хватало воздуха, и Мисюра еще раз с тупым безразличием подумал, что до ночи вряд ли дотянет.
У ручья он опустился на четвереньки и зачерпнул пригоршней воду. Громко булькая, стал полоскать горло. Когда задирал подбородок, худая шея с остро выпиравшим кадыком, вытягивалась и вздрагивала.
Напившись, он с минуту смотрел, как сверкает на гальке прозрачная студеная струя. Провожая ее взглядом, Мисюра внезапно заметил на противоположной стороне оврага густую поросль черемши — дикого таежного чеснока. Пустой желудок нестерпимо заныл.
Мисюра перешагнул через ручей, вырвал из мягкой земли пучок жестких пахучих стеблей, торопливо прополоскал корни в воде и, задыхаясь от горечи, стал яростно жевать добычу.
В тот же миг сзади прозвучал хриплый оклик.
— Стой!
Мисюра нервно вздрогнул, будто ему ударили камнем в спину. Судорожно дернулся, обернулся и увидел направленное на него дуло пистолета. Черный глухой зрачок смерти выглядывал из-за поваленного бурей кедра. За толстым обомшелым стволом, опираясь на локоть, лежал человек в сером спецназовском камуфляже.
Тут же ударил выстрел.
Обдав пороховой гарью ноздри, пуля, как оборвавшаяся струна балалайки, прозвенела у щеки, брызнула в лицо жаром и запела шмелем, уносясь в синее небо.
Мисюра собрал последние силы, бросился вперед, перескочил через кедровую колоду и упал на противника, стараясь заломить ему руку, державшую пистолет. А тот не пытался сопротивляться. Он враз обмяк и бессильно уронил голову на жухлую хвою. Голова его глухо тукнула, ударившись о дерево.
Мисюра выдрал пистолет из ослабевших пальцев и тут же, израсходовав остаток сил, безвольно опустился на трухлявую валежину.
«Вот и настигли, — подумал но с тупым безразличием. — Хотя теперь один черт. Пусть берут.»
Он ощутил, как дрогнуло сердце, и тупая боль пропорола грудь, ударив из-под левого соска к правой лопатке. В глазах на мгновение потемнело, дыхание перехватило так, будто кто-то крепкими пальцами сжал ему горло. Чтобы одолеть внезапную слабость, Мисюра стал гладить ладонью грудь и закрыл глаза.
Так он и сидел, стараясь не дышать глубоко, чтобы не тревожить острый гвоздь, больно царапавший сердце.
Сколько времени прошло он не заметил, но постепенно боль стала ослабевать.
Отдышавшись, Мисюра вспомнил о противнике, который бесчувственно лежал у его ног. Он ощупал его со всех сторон. Вынул из внутреннего кармана куртки удостоверение. Развернул.
Министерство внутренних дел РФ.
Специальный отряд быстрого реагирования.
Майор Терех Иван Алексеевич.
— Так, все ясно. — Мисюра бурчал себе под нос, чтобы хоть как-то скрасить одиночество. — Вот и встретились. Что ж, будем знакомы.
Он похлопал лежавшего по щекам, тот не подавал признаков жизни.
Мисюра встал с колен. Огляделся еще раз. Увидел в стороне у полусгнившей колоды автомат АКС74У. Поднял. Отщелкнул рожок магазина. Он был пуст. Передернул затвор. Патрона в патроннике не было.
— Все выжрал, зараза.
Мисюра швырнул ненужное оружие в кусты. Вернулся к телу майора, который все еще не подавал признаков жизни. Отцепил от пояса пустую флягу, набрал в нее воды из ручья и полил ею лицо спецназовца. Тот пошевелил рукой, открыл глаза и непонимающе огляделся.
— Очухался?
Мисюра поиграл пистолетом. Его сейчас интересовало одно: случайна ли встреча или его на самом деле плотно обложили со всех сторон, как волка флажками, и значит, куда ни рвись, возьмут не через час, так через два. Возьмут по всем правилам охоты — со стрельбой и собаками.
— Что молчишь? — спросил Мисюра и сам отхлебнул из фляги. — С дуру мог меня и завалить…
— Жаль промазал.
В голосе майора звучала лютая ненависть. Он шевельнулся и застонал, кусая бескровные губы.
— Не впервой людей класть? Тогда зачем «стой» кричал? Не окликнул бы, верняком завалил.
— Хотел убедиться, что там кореец…
На самом деле все обстояло значительно проще. Человек в тайге с автоматом Калашникова в руках по разумению Тереха не мог оказаться обычным охотником. Им скорее всего был либо свой — спецназовец, либо кореец или один из тех, кто совершил нападение на вертолет. В таких условиях главным было не подстрелить кого-то из своих. Все остальных оставлять в живых Тереху представлялось опасным. Автомат в руках не сулил ничего хорошего человеку, имевшему только пистолет.
В критических ситуациях, когда нервы напряжены и чувства обострены, чаще всего логику поведения определяет не разум, а оружие. Выстрелить и потом понять, что ошибся — куда проще и безопаснее, нежели упасть пораженным чужим выстрелом и даже не успеть ощутить сожаления, что не бабахнул первым.
Мисюра догадывался об истинных причинах, заставивших его противника пальнуть по нему, но он только съязвил:
— Молоток! Значит, ты выстрелил потому, что я похож на сына Пхеньяна. Так?
— Пошел ты, остряк.
— И все же, зачем стрелял?
— Ты не знаешь?
— Нет.
— И никого здесь не встречал?
— Вот тебя. До этого двух корейцев. Поцапался с ними. Одного пришлось остудить.
— Значит, о золоте знать не знаешь и видеть его не видел?
— Золото? Ты потерял, что ли? Тогда давай, скажи где, я поищу.
— Ты мне мозги не впаривай, мужик. От тебя так и пахнет металлом. Я это понял, когда тебя задержал в первый раз.
— Такое надо будет оказать. Я охотник, ты понял?
— Меня пальцем делали? — Майор шевельнул ногой и болезненно скривился. — Эти места гиблые. Сюда на охоту не ходят.
Мисюра тут же отыгрался.
— Чем тебя делали сразу видно. Я об этом и не подумал. Все-то ты знаешь, майор. Оттого и умник такой. — Мисюра покрутил в руках пистолет, разглядывая его со всех сторон.
— Хорошая машинка, — сказал он грустно. — Как ты из нее промахнулся? Я бы ни за что…
Майор понял эти слова по-своему.
— Бей, что тянуть…
Голос его дрогнул.
— Куда? — спросил Мисюра жестко. — В лоб?
— Сволочь! — Майор полоснул грязной руганью, явно пытаясь подбодрить себя. Он картинно, как это иногда показывают в кино, рванул на груди куртку. — Бей! На-а!
— А почему не в затылок? У вас вроде так принято?
— Гад, кончай издеваться!
— Кто такой?
Слегка отдышавшись, Пак Дэ У понял: русского врукопашную ему не одолеть и надо отвечать. Хочешь не хочешь, придется выкручиваться. Кто-нибудь из своих может оказаться рядом и поможет ему. Пак учился в Московском университете и окончил его с отличием. Но отвечать стал намеренно коверкая слова и неверно строя фразы. Он знал, что в трудных ситуациях всегда выгоднее выглядеть дураком.
— Наша лесорубы. Пили, таская дерево…
— Почему оказались здесь?
— Наша новый участок искай.
Версия со вторжением рушилась. Терех слыхал, что корейцы и в самом деле поучили в тайге участки для лесоразработок, но где именно он не знал. Однако сомнения оставались.
— Почему с оружием?
— Наша имей разрешение. Большой бумага…
— Зачем стреляли?
— Наша думай — ваша бандита есть. Здесь нехороший человек ходи. Их золото укради. Много…
— Какие бандиты? Сколько их?
Терех нащупал след тех, кого искал отряд, и не скрыл заинтересованности. Пак Дэ У сразу заметил это.
— Шибко опасный. Вертолет стреляй. Нас стреляй…
— Куда они ушли?
— Туда ушли.
Кореец наугад мотнул головой, показывая направление на юг.
— Кто они?
— Наша иху не знай.
— Русские? Корейцы?
— Широкий русский солдат. Ба-а-льшой!
Пак Дэ У двинул руками, стараясь что-то показать, но Терех сжал ему горло посильнее.
— Лежать! Не дергайся!
* * *
Метрах в пятистах от Пак Дэ У в том же направлении, ломясь через заросли кустарников, шли Ким Дык и его верный Пак Ду Бон. Добив остатки группы Стригина, потеряв при этом четверых лесармейцев и утратив связь с полковником Паком, они спешно покинули место боевой стычки и быстрым шагом уходили на восток.Добравшись до подножия крутой каменистой гряды, Ким Дык не стал делать попыток ее одолеть и двинулся на юг. Вскоре он оказался рядом с местом, где русский солдат выстрелом уложил Чен Ын Вона. Выстрел заставил корейцев затаиться, и Ким Дык из-за кустов жимолости, видел прыжок Тереха и то, как он прижал Пака к земле. Он не слышал, что говорил русскому Пак, но о чем мог идти разговор легко догадывался.
Долго Ким Дык не раздумывал. Застрелить русского ему было сподручней. Тот просматривался хорошо и был весь на виду. Но избавиться от полковника Пак Дэ У Ким Дыку казалось предпочтительней. В случае последующих осложнений (а в том, что они уже у них начались, Ким Дык не сомневался) проще всего все будет свалить всю вину на офицера безопасности и доказывать, что лесармейцы выполняли только его приказания.
Приняв решение, Ким Дык поудобнее распластался на земле, просунул ствол «калаша» между двух каменей, скрывавших его и стал тщательно целиться.
Пак Дэ У лежал на земле и его голову закрывала трава. Пришлось терпеливо ждать подходящего момента. А Пак все о чем-то говорил русскому. Конечно же собачий сын валит все на других. Ким Дык не сомневался, что майор выставит себя самым что ни есть захудалым рядовым и подставит его, Ким Дыка. Сам Пак Дэ У всегда был уверен, что в любой ситуации никто не посмеет подставить под удар его, офицера безопасности.
В какое-то мгновение русский ослабил хватку, и Пак Дэ У слегка приподнял голову. Ким Дык среагировал мгновенно. С тридцати метров он всадил пулю Паку точно в ухо.
В лицо Тереху ударили брызги расколовшейся на части головы корейца.
Еще не поняв до конца в чем дело, Терех рывком бросил тело в сторону, откатился за куст и направил ствол автомата туда, откуда прогремел выстрел.
За это время Ким Дык успел сброситься на два метра в сторону от позиции, которую занимал, махнул рукой Пак Ду Бону и они вместе бегом бросились вниз по склону, скрылись в густых кустах.
Мисюра и Крылов удалились на достаточное расстояние от места, где продолжалась редкая автоматная перестрелка. Там происходило нечто непонятное и даже загадочное. Но выяснять что именно у них не было возможности. Они спешили унести ноги подальше от места, где упал вертолет.
Уйдя с плоскогорья, они двинулись вниз к долинам по глухому распадку. Десять килограммов золотого груза, пришедшегося на каждого, серьезно затрудняли движение.
Распадок был забит буреломом, через который приходилось продираться, затрачивая усилия куда большие, чем требовала от солдат учебная полоса препятствий. К тому же приходилось все время быть настороже, опасаться ненужной встречи с кем бы то ни было. Стрельба за их спинами утихла, но это не успокаивало Мисюру. Там, где внезапно появилось множество вооруженных людей и начался непонятный, необъяснимый с разумной точки зрения бой, могли оказаться и другие военные, встречи с которыми стоило всячески избегать.
Они пересекли неглубокую горную речушку, почти не замочив ног. Большие камни тесно забили русло и по ним удалось перейти поток как по кладке. Впереди виднелась большая заболоченная пустошь. Перебираться по ней в открытую Мисюра не счел возможным. Они двинулись вдоль края, чтобы в любой момент иметь возможность укрыться в зарослях. До целикового лесного массива им оставалось еще километра два, когда издалека донесся выстрел.
Эхо несколько раз прогнало его по каменным теснинам и было трудно определить, из какого оружия он сделан. Это мог грохнуть охотничий карабин, а мог выстрелить и автомат. Во всяком случае, если где-то рядом находились охотники, надо было принимать меры предосторожности.
Тронув Крылова за плечо, Мисюра движением головы показал, что они уйдут в чащу.
Им удалось углубиться в заросли метров на сто, когда Крылов подял руку, призывая остановиться.
Мисюра плотнее прижался к ближайшей к нему ели, замер и стал всматриваться в чащу кустарников, на которые указал Крылов. Ничего подозрительного не заметил.
Неожиданно сбоку полыхнуло тусклое пламя. Сам выстрел прозвучал негромко, расплывчато. Оружие было с глушителем. Мисюра моментально перевел взгляд туда, откуда донесся звук и заметил, что в зарослях ворохнулось что-то большое и темное.
Он повел автоматом и высек короткую очередь. Темная масса чужого тела, круша и подминая кусты, рухнула в заросли.
Выждав несколько минут и не заметив ничего, что внушало бы опасения, Мисюра быстро встал с колена и с автоматом наизготовку двинулся к лежавшему в кустах человеку.
Кореец — это был Пак Ду Бон, которого Ким Дык послал осмотреть берег каменистой реки.
Забрав его автомат, Мисюра быстро вернулся к товарищу.
Крылов лежал на боку, неудобно подвернув руку, в которой держал автомат.
— Командир, — Крылов замолчал, облизал пересохшие губы, — просьба… Не забудь сделать…
— Погоди, — Мисюра облил носовой платок водой из фляжки и отер им лицо товарища. — Ты все успеешь сам сделать.
— Нет… Меня косоглазый ухайдакал насмерть… я тебя не задержу. — Он говорил и каждая его фраза слышалась все слабее и слабее. — Еще немного… а ты уходи…
— Погоди, не вешай носа, гардемарин. Все будет в норме.
Мисюра видел: Крылов умирает, но не хотел показать тому, что видит это и понимает.
— Ты держись. Мы пробьемся.
Крылов не слушал его.
— Командир… У меня остается Надежда…
— Отлично, Иван. Надежда — это всегда очень важно.
— Ты не понял, командир. В городе подруга. Надежда… баба хорошая… ты ей дай денег… много… из моей доли…
Мисюра стиснул зубы. Был у него случай, когда в Чечне, напоровшийся на мину товарищ, прижимал руки к животу, который был распорот от грудины до паха, и упрямо твердил: «Деньги мои пошлите матери. Деньги». И вот теперь Крылов. Только матери у него не было, жены — тоже, а нужда позаботиться о ком-то сохранялась. Сколько он общался с Надеждой? Раз? Два? От силы три. Тем не менее она его задела, согрела душу, не позволяет забыть о себе. Может быть так и надо — уходя, не забывать о живых?
Мисюра взял холодевшую руку товарища. Сжал.
— Иван, не переживай. Я все сделаю. Все.
Крылов приоткрыл слипавшиеся глаза.
— Командир, ты меня не ругай. Я…
Он вздрогнул и замер, навсегда уходя от забот, от друзей, от унижений, на которые его обрекла служба, от тайги, солнца и чистого неба. От заботы о доме и деньгах…
От всего.
Навсегда…
В глухом распадке Мисюра выбрал сырое место и ножом стал копать могилу. Грунт оказался рыхлым, но его вдоль и поперек пронизывали корни малины, которые то и дело приходилось рубить и резать.
Мисюра возился в яме неторопливо и долго. То и дело ему приходилось отрываться от работы, тогда он выбирался на край выемки и тщательно осматривался, навострив глаза и слух.
Мисюра похоронил Крылова, положив в его могилу боевой автомат. Утоптал, загладил землю на холмике. Штыком сделал зарубку на стволе старого кедра. Авторучкой на белой плоти дерева нарисовал пятиконечную звездочку с серпом и молотом. Потом он переложил мешочки с золотом из вещмешка Крылова в свой. Взвесил в руке. Нахмурился, ощутив вдвое увеличившуюся тяжесть. Чертыхнулся. Закинул сидор за плечи. Поудобнее подхватил автомат и выбрался из распадка. Минуту стоял молча над местом, где похоронил товарища. Вздохнул. Склонил голову в прощальном поклоне и двинулся в путь.
Сумерки медленно густели. Мисюра перевалил плоскую сопку и снова углубился в дебри. Идти было трудно. Толстые корни деревьев змеились по поверхности, переплетались, то и дело заставляя спотыкаться.
— Стоять! Руки вверх!
Нечто твердое воткнулось Мисюре в поясницу, в то самое место, которое и без того постоянно давало о себе знать тупой ноющей болью. «Люмбаго» — объяснил происхождение появление боли многознающий Ферапонт. «Радикулит» — сказал невропатолог в медсанчасти гарнизона. Но знание где и отчего у тебя появляется боль нисколько страданий не уменьшает. И эта сволочь, что ткнула в спину чем-то твердым, заставила Мисюру охнуть.
— Тише ты! Больно!
— Руки! — повторил незнакомый голос тоном, полным угрозы. И тут же добавил, обращаясь к кому-то невидимому, — Татарников, обыщи.
С боку появился прапорщик в милицейском камуфлированном обмундировании цвета плесни.
Профессиональными движениями прапор облапал Мисюру, выгребая из карманов все, что в них находилось. Извлек удостоверение личности. Открыл корочки, прочитал вслух: «Капитан Мисюра. Олег Борисович.»
Врезать бы прапорщику ногой в промежность, но сейчас упиравшийся в спину ствол не позволял рисковать.
Судя по форме Мисюра понял — его прихватили омоновцы. И появились они в лесу вряд ли случайно. Скорее всего шли по следу занюханых корейцев. Вот хреновы чучхе!
Автомат с плеча Мисюры прапорщик снял в последнюю очередь. Он видел, что оружие без магазина, и оно показалось ему совершенно безобидным. Во, валенок! О том, что один патрон Мисюра загнал в патронник он не догадался и даже не предположил возможность такого.
Когда обыск был окончен, давление металла в поясницу ослабело.
— Повернись ко мне, — приказал голос человека, стоявшего за спиной.
Мисюра обернулся и увидел майора в такой же как и прапорщик форме цвета плесни.
— Что здесь делаешь? — майор спрашивал нервно, с явной злостью, конечно же подозревая задержанного в чем-то противозаконном. А как может мент думать иначе?
— Гулял. — Мисюра понимал: придраться к нему трудно и потому откровенно дерзил. — Грибочки искал для пропитания.
— Откуда автомат?
— У корейца купил. Шел по лесу, а чумной чучхе выскочил из чащи и предложил. Я вот купил.
— Откуда здесь корейцы? — майор смотрел так, будто собирался прожечь Мисюру взглядом.
— Интересный вопрос, майор. Ну, очень интересный. — Мисюра откровенно иронизировал. — Я думал это вы их сюда привели в войну поиграть.
— Что ты мелешь?!
— А разве это они не вас на плато били как куропаток, а?
— Слушай ты, где золото?
Еще не решив что ответить, Мисюра краем глаза просек то, чего еще не заметили оба омоновца. Справа в кустах что-то шевельнулось и оттуда выдвинулся ствол автомата.
Мисюра резко оттолкнулся ногами и упал животом вперед, смягчив падение выставленными вперед руками. Рывком перекатился с боку на бок, по пути успев схватить свой автомат, который сержант прислонил к стволу ели.
Над тайгой с яростью отбойного молотка застучал автомат.
Ким Дык, набревший на трех русских решил одним ударом сразу покончить со всеми.
Он не ожидал, что его приготовления заметит человек, с тяжелым рюкзаком за плечами. И когда он стремительно кинулся в укрытие, стрелять в него было поздно.
Первая же очередь срезала прапорщика Татарникова, прошив его по пояснице. Падая, прапорщик уронил свой «калаш», и он покатился по склону, гремя по камням.
Одна из пуль второй очереди просвистела над плечом Тереха, который успел заметить движение Мисюры и правильно понял, что оно не было попыткой к бегству. Правильно решение спасло майору жизнь. Он упал рядом с тонкой сосенкой и полоснул длинной очередью по кустарнику, в глубине которого сверкали проблески злого огня.
Мисюра, нисколько не интересуясь тем, как будут развиваться события на полянке, ухватил автомат прапорщика, который подкатился к нему, лавируя среди деревьев, отполз вниз по склону, потом вскочил и быстрым шагом двинулся прочь от места, где раздавалась стрельба.
Ким Дык, поняв что покончить сразу с тремя русскими не удалось, покинул позицию и двинулся за офицером, который уполз с места боя в тяжелым мешком за плечами. Кореец понимал — именно он мг нести то злосчастное золото, ради которого и начались все неприятности. Если им овладеть, то половина греха, свалившегося на его плечи, может быть прощена и забыта.
Значит, оставалось догнать, перехватить, убить владельца металла и унести его груз с собой.
Боевой опыт Мисюры въелся в его плоть и кровь. В ситуации, в которую он попал, действовал продуманно и осторожно. Он не убегал. Не уносил ноги от опасности. Он отступал, продумывая каждый свой шаг. Отступал осторожно, готовый в любой момент вступить в бой, если этого потребует обстановка.
Именно спокойствие, осмотрительность и выдержка позволили Мисюре заметить преследователя.
Человека, которого он не видел, выдала птица, с треском и шумом вырвавшаяся из чахлого сосняка, росшего на болоте.
Найдя удобное место, Мисюра занял позицию и взял под прицел пространство, которое только что миновал. Внимательно огляделся.
По склону сопок лес рос неровный и редкий. Чахлые сосны отстояли далеко одна от другой. Все свободное пространство покрывал высокий мохнатый мох, в котором по щиколотку тонули ноги.
Лучи солнца, стоявшего за горой, этой стороны хребта не достигали и здесь царил призрачный полумрак. Повсюду лежали большие остроугольные камни. Откуда и когда их сюда прикатило можно было только гадать. Но произошло это судя по всему давно — грани каменных обломков покрывали серые пласты лишайников.
Ползком Мисюра преодолел с десяток метров, стараясь выбрать место, с которого можно было разглядеть позицию корейца. Тот ни разу ничем себя не проявил — ни шорохом движения, ни щелчком затвора, ни выстрелом.
Больше всего Мисюру беспокоило как бы противник не сменил позицию. А сделать это он мог совершенно бесшумно: мох не шелестел когда по нему ползли или шли, не колебался как трава. Если кореец оставил прежнее место и отошел в лес, дело заметно осложнялось.
Пуля чиркнула по камню с треском, как спичка по терке и отрикошетив цвинькнула, улетев в небо.
«Собака!, — подумал Мисюра, — откуда у него глушитель?»
Он тут же оттолкнулся руками и заполз за спасительную спину камня, который его только что спас.
Справа от хилой сосенки, за которой укрывался кореец, пронзительно затрещала сорока. И тут же ее поддержала вторая. Они скрипели как несмазанные петли дверей, на которых кто-то раскачивался.
Значит, все же сменил позицию, — понял Мисюра и стал пристально вглядываться в то место, над которым бесновались птицы.
Наконец, вглядевшись, он заметил как от серого камня к другому скользнула расплывчатая тень человека. Теперь все изменилось. Мисюра сразу перестал ощущать себя дичью. Он вновь стал охотником.
Он поудобнее улегся на мягком ложе и стал выжидать.
Кореец явно тянул время: он либо потерял Мисюру из виду, либо выжидал, когда тот подставится.
Наконец Мисюра заметил неясное движение теней слева от большого камня.
Автомат лежал на руке удобно, локоть, упиравшийся в моховую подложку, стоял прочно. Конечно, автомат не снайперская винтовка, но восемьдесят метров для «калаша» — дистанция милая.
Когда кореец шевельнулся еще раз, Мисюра выстрелил…
Кореец лежал за камнем на левом боку, уткнувшись лицом в мох и подмяв под себя автомат с длинным набалдашником глушителя. На камуфлированной куртке на лопатке проступало широкое темное пятно. Ткань на глазах напитывалась кровью, круг расширялся…
— Модори, — сказал Мисюра сокрушенно и покачал головой. — Дурак…
Он переночевал втиснувшись в узкую щель между двумя большими скальными глыбами, положив под голову мешок с добычей. Встал рано, едва посерело небо.
Уже с утра тайгу стала душить влажная липкая духота, и Мисюра понял, что теперь-то силы его оставят непременно. Третьи сутки не жрамши — не халам-балам. А ведь именно сегодня он намеревался выйти в места, с которыми кое-что связывал в своих планах.
Золото…
Нет другого предмета в мире, за которым бы люди так гнались, которого так искали, который от них так легко ускользал и умел хранить свою тайну в безликом, но привлекательном блеске.
Старателю, который нашел самородок, кажется порой, что он близок к счастью, хотя на самом деле он вдруг подходит к самому краю беды.
Ухарь, решивший разжиться чужой добычей, целится в лоб обладателю заветного холщового мешочка с сезонной добычей, надеется на то, что ему повезло, но час спустя он сам попадает под пулю более ловкого охотника за охотниками.
Однако бывает и так, что обидный промах, от которого у опытного стрелка злость на себя ложиться на зубы оскоминой, вдруг оказывается крайне удачным, поистине золотым…
Уже без малого неделю Мисюра брел по таёжной чащобе, ориентируясь только чутьем. Его все сильнее одолевала смертельная усталость. Он падал на землю, отлеживался, вставал и брел дальше, подгоняя себя только усилием воли.
Последний сухарь он размочил сутки назад и теперь питался только подножным кормом.
Больше всего Мисюра остерегался встреч с диким зверем, против которого у него не было никаких средств борьбы. Поэтому, сделав несколько шагов, он всякий раз задерживался, вглядывался в чащобу, чутко прислушивался.
Выбравшись на край оврага, с краями поросшими можжевельником, Мисюра затаился за толстой лесиной. Огляделся, примечая все, что находилось вокруг. Ничего подозрительного не заметил.
В чаще густо пахло прелью. На соснах янтарно маслянились потеки смолы. Гудели пучеглазые оводы.
Мисюра тяжело вздохнул, с усилием втягивая воздух, и вытер рукавом пот со лба.
Хватаясь за подмытые водой корневища, стал спускаться в овраг. Внизу по зеленым камням струился ручей.
Спуск по крутому откосу отнял последние силы. Легким не хватало воздуха, и Мисюра еще раз с тупым безразличием подумал, что до ночи вряд ли дотянет.
У ручья он опустился на четвереньки и зачерпнул пригоршней воду. Громко булькая, стал полоскать горло. Когда задирал подбородок, худая шея с остро выпиравшим кадыком, вытягивалась и вздрагивала.
Напившись, он с минуту смотрел, как сверкает на гальке прозрачная студеная струя. Провожая ее взглядом, Мисюра внезапно заметил на противоположной стороне оврага густую поросль черемши — дикого таежного чеснока. Пустой желудок нестерпимо заныл.
Мисюра перешагнул через ручей, вырвал из мягкой земли пучок жестких пахучих стеблей, торопливо прополоскал корни в воде и, задыхаясь от горечи, стал яростно жевать добычу.
В тот же миг сзади прозвучал хриплый оклик.
— Стой!
Мисюра нервно вздрогнул, будто ему ударили камнем в спину. Судорожно дернулся, обернулся и увидел направленное на него дуло пистолета. Черный глухой зрачок смерти выглядывал из-за поваленного бурей кедра. За толстым обомшелым стволом, опираясь на локоть, лежал человек в сером спецназовском камуфляже.
Тут же ударил выстрел.
Обдав пороховой гарью ноздри, пуля, как оборвавшаяся струна балалайки, прозвенела у щеки, брызнула в лицо жаром и запела шмелем, уносясь в синее небо.
Мисюра собрал последние силы, бросился вперед, перескочил через кедровую колоду и упал на противника, стараясь заломить ему руку, державшую пистолет. А тот не пытался сопротивляться. Он враз обмяк и бессильно уронил голову на жухлую хвою. Голова его глухо тукнула, ударившись о дерево.
Мисюра выдрал пистолет из ослабевших пальцев и тут же, израсходовав остаток сил, безвольно опустился на трухлявую валежину.
«Вот и настигли, — подумал но с тупым безразличием. — Хотя теперь один черт. Пусть берут.»
Он ощутил, как дрогнуло сердце, и тупая боль пропорола грудь, ударив из-под левого соска к правой лопатке. В глазах на мгновение потемнело, дыхание перехватило так, будто кто-то крепкими пальцами сжал ему горло. Чтобы одолеть внезапную слабость, Мисюра стал гладить ладонью грудь и закрыл глаза.
Так он и сидел, стараясь не дышать глубоко, чтобы не тревожить острый гвоздь, больно царапавший сердце.
Сколько времени прошло он не заметил, но постепенно боль стала ослабевать.
Отдышавшись, Мисюра вспомнил о противнике, который бесчувственно лежал у его ног. Он ощупал его со всех сторон. Вынул из внутреннего кармана куртки удостоверение. Развернул.
Министерство внутренних дел РФ.
Специальный отряд быстрого реагирования.
Майор Терех Иван Алексеевич.
— Так, все ясно. — Мисюра бурчал себе под нос, чтобы хоть как-то скрасить одиночество. — Вот и встретились. Что ж, будем знакомы.
Он похлопал лежавшего по щекам, тот не подавал признаков жизни.
Мисюра встал с колен. Огляделся еще раз. Увидел в стороне у полусгнившей колоды автомат АКС74У. Поднял. Отщелкнул рожок магазина. Он был пуст. Передернул затвор. Патрона в патроннике не было.
— Все выжрал, зараза.
Мисюра швырнул ненужное оружие в кусты. Вернулся к телу майора, который все еще не подавал признаков жизни. Отцепил от пояса пустую флягу, набрал в нее воды из ручья и полил ею лицо спецназовца. Тот пошевелил рукой, открыл глаза и непонимающе огляделся.
— Очухался?
Мисюра поиграл пистолетом. Его сейчас интересовало одно: случайна ли встреча или его на самом деле плотно обложили со всех сторон, как волка флажками, и значит, куда ни рвись, возьмут не через час, так через два. Возьмут по всем правилам охоты — со стрельбой и собаками.
— Что молчишь? — спросил Мисюра и сам отхлебнул из фляги. — С дуру мог меня и завалить…
— Жаль промазал.
В голосе майора звучала лютая ненависть. Он шевельнулся и застонал, кусая бескровные губы.
— Не впервой людей класть? Тогда зачем «стой» кричал? Не окликнул бы, верняком завалил.
— Хотел убедиться, что там кореец…
На самом деле все обстояло значительно проще. Человек в тайге с автоматом Калашникова в руках по разумению Тереха не мог оказаться обычным охотником. Им скорее всего был либо свой — спецназовец, либо кореец или один из тех, кто совершил нападение на вертолет. В таких условиях главным было не подстрелить кого-то из своих. Все остальных оставлять в живых Тереху представлялось опасным. Автомат в руках не сулил ничего хорошего человеку, имевшему только пистолет.
В критических ситуациях, когда нервы напряжены и чувства обострены, чаще всего логику поведения определяет не разум, а оружие. Выстрелить и потом понять, что ошибся — куда проще и безопаснее, нежели упасть пораженным чужим выстрелом и даже не успеть ощутить сожаления, что не бабахнул первым.
Мисюра догадывался об истинных причинах, заставивших его противника пальнуть по нему, но он только съязвил:
— Молоток! Значит, ты выстрелил потому, что я похож на сына Пхеньяна. Так?
— Пошел ты, остряк.
— И все же, зачем стрелял?
— Ты не знаешь?
— Нет.
— И никого здесь не встречал?
— Вот тебя. До этого двух корейцев. Поцапался с ними. Одного пришлось остудить.
— Значит, о золоте знать не знаешь и видеть его не видел?
— Золото? Ты потерял, что ли? Тогда давай, скажи где, я поищу.
— Ты мне мозги не впаривай, мужик. От тебя так и пахнет металлом. Я это понял, когда тебя задержал в первый раз.
— Такое надо будет оказать. Я охотник, ты понял?
— Меня пальцем делали? — Майор шевельнул ногой и болезненно скривился. — Эти места гиблые. Сюда на охоту не ходят.
Мисюра тут же отыгрался.
— Чем тебя делали сразу видно. Я об этом и не подумал. Все-то ты знаешь, майор. Оттого и умник такой. — Мисюра покрутил в руках пистолет, разглядывая его со всех сторон.
— Хорошая машинка, — сказал он грустно. — Как ты из нее промахнулся? Я бы ни за что…
Майор понял эти слова по-своему.
— Бей, что тянуть…
Голос его дрогнул.
— Куда? — спросил Мисюра жестко. — В лоб?
— Сволочь! — Майор полоснул грязной руганью, явно пытаясь подбодрить себя. Он картинно, как это иногда показывают в кино, рванул на груди куртку. — Бей! На-а!
— А почему не в затылок? У вас вроде так принято?
— Гад, кончай издеваться!