Щепетнёв Василий. Лето сухих гроз

   - Ну... подсознательные ассоциации. Нынешний случай чем-то схож с тогдашним: замок, старый вельможа, молодой вельможа, удаленность от города. Согласитесь, сходство немалое, словно зеркальное отражение.
   - Вы совершенно правы, - серьезно, даже торжественно произнес Холмс. В который раз я убеждаюсь в проницательности ваших суждений. Вы спать хотите? - неожиданно спросил он.
   - Я все время хочу спать. С самого утра. Но вот так, чтобы лечь в постель - нет. В Лондоне сейчас пьют пятичасовой чай.
   - А мы будем вечерять.
   Я знал - бесполезно распрашивать Холмса о чем-либо. Он не любил незавершенности, торопливой, дешевой работы. Преждевременный вывод может подмять под себя новые факты, порой дающие делу иной поворот. Нет, Холмс ждал последнего факта, каким бы незначительным он не казался, и только тогда, трижды, четырежды проверив цепь умозаключений, он ошеломлял блестящим, феерическим финалом.
   Сейчас он выжидал. И ему, возможно, понадобится моя помощь.
   Поэтому я заказал слуге побольше крепкого кофе и приготовился бодрствовать.
   - Который час, Ватсон? - вопрос выдавал его напряжение. Часы, большие напольные часы стояли позади него, стоило лишь обернуться, но он предпочел - подсознательно, разумеется, - переложить ответственность за время на меня.
   - Четверть одиннадцатого.
   - Рано, Ватсон. Как рано.
   На наше счастье, в холле нашелся шахматный столик и фигуры.
   Сегодня ни я, ни Холмс не вкладывали страсти в игру. К полуночи мы только-только сделали по дюжине ходов.
   Пробило полночь, давно ушел отосланный слуга; samovar остыл; уснули, кажется, обязательные шорохи деревенского дома; редкий стук передвигаемых фигур являл гармоничную принадлежность наступившей ночи.
   Выпитый кофе заставлял сердце мое стучать быстрее обыкновенного. Холмс то и дело отирал бисеринки пота с висков. Раскрытые окна плохо спасали от духоты, а ночные мотыльки, если и залетали в комнату, то лишь затем, чтобы броситься под потолок и, распластав крылышки, притвориться листочком. Пламя наших свечей их не влекло.
   Пока Холмс раздумывал над ходом, я, кажется, задремал, поскольку слышал и вой баскервильского чудовища, и тяжелый запах трясины, и рыдания миссис Степлтон, и мои утешения, жалкие и нелепые.
   - Ватсон, Ватсон, проснитесь! - Холмс тряс меня за плечо.
   Я взглянул на часы - половина третьего, и, наверное, покраснел.
   - Сам не знаю, как заснул.
   - Ничего, Ватсон, зато отдохнули.
   Случайно я поднял глаза. Комната была драпирована живой тканью. Сотни, тысячи мотыльков усыпали потолок и верхнюю часть стен.
   - Любопытно, не правда ли? Я нарочно не закрывал окно. - ни следа сонливости не было на бодром лице Холмса. - А теперь, Ватсон, готовы ли вы сопровождать меня?
   Мы осторожно, стараясь не шуметь, покинули "Уютное". На фоне белесого от луны неба замок высился черной громадой.
   Холмс подвел меня к малозаметной дверке.
   - Ход для обслуги - горничных, водопроводчиков, частных сыщиков. Запирается на замок, но не на засов. - Холмс несколько минут колдовал отмычками. - Заходите. Я взял свечи, но постараемся обойтись без них, - он вел меня по темным переходам. Спортивная обувь, в которой мы были, и ковры делали наше продвижение бесшумным, призрачным.
   - Осторожно, ступени.
   Мы поднимались.
   - Узнаете, Ватсон?
   Я шагнул за Холмсом и огляделся. Без сомнения, мы находились в верхней лаборатории принца Александра.
   Окно, то самое, было раскрыто настежь. Я выглянул. Ночь оставалась по прежнему светлой, но у горизонта, куда ни глянь, скапливалась тьма, плотная, вязкая, и тьму на мгновение пронзали багровые зарницы.
   - Гроза идет, - сказал я Холмсу, и, подтверждая правоту моих слов, низкий раскат грома донесся, нет, скорее, докатился до нас, коротко дрогнули оконные стекла, словно дыхнул огромный зверь, обдав волной тяжкого воздуха.
   - Обратите внимание на оптическую систему, - привлек мое внимание Холмс.
   Лунный свет из окна собирался линзой в пучок и, преломленный призмой, падал на светящийся камень в серебряном зажиме.
   - Вот он, рубин! Концентратор!
   Луч, тонкий и яркий, уходил от камня в нишу стены и исчезал в шахте.
   - Идемте вниз.
   Дверь в нижнюю лабораторию оказалась открытой.
   - Часовой механизм компенсирует движение луны, но все равно это рискованно, - Холмс почти бежал по крутым зелезным ступеням; я, как мог, поспевал за ним.
   Нижняя лаборатория была освещена, но настолько слабо, что я едва видел силуэт моего друга.
   - Осторожно, господа! - резкий голос молодого принца заставил меня вздрогнуть. - Не подходите к зеркалам!
   Я, наконец, разглядел его. Принц стоял рядом, всего в трех шагах от входа.
   - Вижу, митер Холмс, что вы стремитесь расставить точки над i. Что ж, смотрите.
   Луч из верхней лаборатории пронзал воздух нисколько не рассеиваясь, не расходясь, - и упирался во второй рубин в центре пятиугольного пьедестала. Где и исчезал. Зеркала светлились едва заметно, пепельным светом темной стороны луны, зато над постаментом роился туман, светящийся, малиновый, искры костра, разожженнного неведомо где.
   Прошло несколько минут. Туманное свечение начало нарастать, усиливаться, словно ветер раздувал тот самый костер. Теперь это было клубящееся, меняющее форму облачко. На миг оно вспыхнуло по настоящему ярко.
   - О, Господи, - принц отшатнулся, но свет начал меркнуть, быстро и неудержимо. До нас опять донесся раскат грома, по странной особенности архитектуры мы его не столько слышали, сколько чувствовали, ощущали физически, почти осязаемо; и вместе с этим раскатом исчез огненный шнур, соединяющий рубины.
   - Но луна еще не зашла! - принц робко, как к старшему, обратился к Холмсу.
   - Вероятно, существуют и другие необходимые факторы.
   Холмс зажег свечу. Зал обрел знакомый прежний вид. Никакого тумана, ничего.
   - Поднимемся, - предолжил Холмс.
   Принц обвел взглядом зал, ища что-то, но без уверенности, без надежды.
   - Поднимемся, - повторил Холмс.
   Свет луны действительно по прежнему падал на линзу, мезанизм работал исправно, но этот свет больше не оживлял рубин, не порождал огненный шнур.
   Зато снаружи башни огня было предостаточно. Горели крестьянские жилища, на глазах пожар расползался шире и шире, стремясь охватить замок в кольцо. Слышались крики - людей, и, еще более страшные, животных.
   Забил колокол.
   - Замку ничего не грозит, но завод в опасности, - прокричал принц.
   Дальнейшие события ночи смешались и спутались в моей памяти. Мы с Холмсом ничем не могли быть полезными - два пожилых человека. Пожарные насосы не пустили огонь к замку, но завод, конфетная фабрика, крестьянские постройки выгорели дотла, выгорели быстро, жарко. Гроза оказалась сухой, дождь и не думал начаться.
   С тяжелым чувством покидали мы замок. Дым и зола кружили в воздухе, проникая в одежду, волосы, казалось, в саму нашу плоть. В купе пульмановского вагона я извел не один флакон ароматической воды, пока Холмс не посоветовал:
   - Запах, Ватсон, преследует вас изнутри.
   - Изнутри? - поезд мчался по Франции, и тысячи миль отделяли нас от замка, где, возможно, еще тлели угли.
   - Да, Ватсон. И все духи мира не помогут, пока вы не изгоните его из головы прочь.
   Я удивленно посмотрел на друга.
   - Холмс, похоже, вы хорошо знакомы с психоанализом?
   - Дорогой Ватсон, я давно уже не тот самоуверенный и самовлюбленный тип, с которым вы встретились Бог знает сколько лет назад. У меня было время, много времени после гибели профессора Мориарти, и в своем добровольном изгнании я его потратил не зря. С тех пор следить за достижениями человеческого разума стало моей обязанностью - ведь и преступный мир все более широко пользуется плодами науки, - некая высокопарность, торжественность тона Холмса свидетельствовала, что дело подошло к концу. Следует финал.
   - Итак, Ватсон, раскройте свой блокнот. Задача, поставленная принцем, из тех, что принято считать щекотливыми. Пропали некие фамильные драгоценности и требуется их вернуть. Доступ к сейфу, обратите внимание, Ватсон, к сейфу с шифрованным замком, кроме принца Петра имеет только один человек - его отец. То, что он и есть искомый похититель - очевидно. Сыну неудобно уличать отца в воровстве, и он достаточно состоятелен, чтобы призвать на помощь эксперта, то есть меня. Сын знает, что вор - отец, отец знает, что это знает сын. И для обоих очевидна моя роль: вернуть камни, не разоблачая виновного. Такие случаи уже встречались в нашей практике, Ватсон.
   - Но зачем отцу красть драгоценности?
   - Полагаю, не для того, чтобы дарить мисс Лизе. Камни, особенно рубины, играли роль в некоем эксперименте, который проводил принц Александр, и ему не хотелось, чтобы этот эксперимент проводили другие, - вспомните разговор во время ужина. А камни - не его, кстати, камни, - требовались не кому-нибудь, а самой императрице! Мне ничего не оставалось, как дожидаться утра, когда принц Александр, закончив опыт, вернул бы камни.
   Не так думал убийца. Ночью он проникает в лабораторию. Наверху ход эксперимента контролирует мисс Лиза - часовой механизм нужно страховать, вероятно, были и другие обязанности. Убийца безжалостно выбрасывает бедную девушку из окна и вмешивается в работу оптической системы. Извлекает первый рубин. Затем спускается в нижнюю лабораторию и довершает дело.
   - Убивает принца Александра?
   - Ватсон, вы совершенно точно подметили, что этот случай - зеркальное отражение дела в Баскервиль-Холле. Помните? Там убийства маскировались вмешательством неких потусторонних сил, инфернального монстра. Здесь же поверьте, друг мой, мне нелегко было придти к подобному заключению, здесь же убийства совершались во имя того, чтобы отвлечь нас от проявления сил потустороннего мира.
   - Холмс!
   - Ватсон, если вас смущает слово "потустороннего" - я буду говорить "параллельного". Мы находим трупы - Лизы, Константина, само собой подразумевается, что и принц Александр тоже мертв, убит. Все развивалось настолько стремительно, что никому и в голову не приходит узнать достоверно, чем же действительно занимался в ту ночь принц-отец.
   - Фотографированием затмения?
   - Может быть, он начинал именно с этого. Знаете, Ватсон, когда я путешествовал по Тибету, тамошние жители не хотели фотографироваться: по их понятиям, при этом терялась часть души. Но! Не успевают остыть трупы, как мы узнаем разгадку. Я имею в виду письмо-признание Константина.
   - Вот видите, Холмс.
   - К счастью, Ватсон, я не считаю признание подозреваемого высшим доказательством. Да и было ли признание? Вы в который раз сделали удивительный по верности вывод: письмо написано - напечатано! по-английски потому, что адресовано мне. Или, как предположил, продолжая вашу мысль, я, письмо адресовано мне потому, что напечатано по-английски. Человек, писавший его, не владел русским, во всяком случае, не владел, как родным.
   - Но Константин...
   - Константин был убит. Убит человеком, знакомым ему человеком, которого он не опасался. Убийца сначала оглушил его, а затем повесил.
   - Но с какой целью?
   - Поскорее закрыть дело, предлагая нам виновника, признание и мотив.
   - Кто же убийца?
   - Это человек, знакомый и Лизе и Константину, желающий завладеть камнями и не русский по национальности. Кроме себя и вас, Ватсон, - уж позвольте исключить нас из списка подозреваемых - остается один человек.
   - Полковник Гаусгоффер!
   - Совершенно верно. Тут мы с вами, Ватсон, используем его же трюк мнимое признание Константина. Только на этот раз - о камнях. Если считать правдивым первое прзнание, то правдиво и второе. И мы находим рубины в багаже полковника.
   - Но почему вы отпустили его? Не арестовали, не предали суду?
   - Ватсон, я всего лишь частный сыщик. Иностранный эксперт. Система моих доказательств не убедит присяжных, не убедит следственные органы. Более того, она с трудом убеждает меня самого.
   - Но почему?
   - Эксперимент, Ватсон, эксперимент принца Александра! Он - главное звено в дедуктивной цепи. Мы никогда не сможем оставить эксперимент в стороне. Принц говорил о "ключиках к двери". Ключики - рубины. Дверь сложная оптическая система. Но куда, куда ведет эта дверь? Я думаю, в пресловутый параллельный мир. И когда принц Александр открыл эту дверь и шагнул за порог, полковник Гаусгоффер захлопнул ее и вытащил ключ из замочной скважины.
   - Но мы видели следы! У реки! Волокли тело!
   - Прекрасные следы. Как из учебника - помните замечание русского следователя? Полковник Гаусгоффер умело сотворил их, хотя и слишком педантично. Он же угнал лодку, чтобы объяснить отсутствие тела.
   - А на самом деле...
   - А на самом деле принц Александр остался там, в параллельном имре. И вы это знаете не хуже меня, просто не хотите - или не можете - признаться в этом.
   Я ничего не ответил.
   - Помните, на следующую ночь сын повторил опыт отца. Накануне было истинное полнолуние, Ватсон, истинное - то есть лунное затмение. Луна, Земля и Солнце выстраиваются строго на прямой, и, помимо света, вероятно, играют роль силы тяготения. На следующую ночь взаиморасположение планет изменилось, и опыт удался лишь частично. Вы видели, Ватсон... А что вы видели?
   - Мне... Я до сих пор думаю, что это была иллюзия, кошмарное видение усталого мозга.
   - Говорите, Ватсон.
   - Ну... В том клубящемся малиновом тумане мне привиделся принц Александр и... Я даже не знаю... Казалось, его опутывают лианы... или гигантские гусеницы... щупальца...
   - Я видел то же самое, Ватсон, и, уверен, принц Петр - также. Вы знаете мой метод: если все объяснения, кроме одного, исключаются, оставшееся, каким бы невероятным оно не казалось, и есть истина. Принц Александр нашел дверь в параллельные мир, прошел в нее и остался там. Кажется, это не слишком уютное место. Но сейчас меня тревожит лругое.
   - Другое? - Холмс высказывал то, в чем я боялся признаться самому себе.
   - Боюсь, что нечто из того мира проникло в наш. Дай Бог, чтобы пожар, испепеливший селение, был следствием обычной молнии, и дай Бог, чтобы за селением не занялось еще что-нибудь.
   - Вы считаете?..
   - Не знаю, Ватсон. Не знаю.
   Я перебирал листки.
   - А бриллиант? Зачем принцу понадобилось похищать бриллиантовое кольцо?
   - Тут остается только гадать. Возможно, бриллианту отводилась своя роль в оптической системе. Или принц это сделал для того, чтобы придать краже вид банального воровства. Или он действительно нуждался в деньгах, личных деньгах? Для логадок простора достаточно.
   По возвращении в Лондон Холмс оставил практику детектива. Небольшое наследство после смерти бедного Майкрофта позволило ему купить усадьбу в Сассексе, и он живет там довольно уединенно. Впрочем, изредка он навещает Лондон, где встречается с людьми науки - этнографами, физиками, археологами; несколько раз он посещал сеансы самых известных медиумов. Война помешала ему организовать экспедицию в Египет, но терпения Холмсу не занимать.
   Я отошел от детективной темы, пишу романы - авантюрные, бытовые, фантастические, - и жду, когда Холмс позовет меня закончить дело, начавшееся летом тринадцатого года, летом сухих гроз.
   Дорожный саквояж всегда наготове.