Щепетнёв Василий. Марс, 1939 год

   Магистр Семеняко оказался за дверью номер четырнадцать.
   - Вот, видите, пакость какая, - он показал Шарову баночку. - Наши медики дали. Руки болят. Кожа трескается, и заживать не хочет.
   - Правда? - Шаров внимательнее посмотрел на руки магистра. Не хватает еще лишай подцепить.
   - Нет, это не заразно, - Семеняко перехватил взгляд капитана. Наверное, из-за контакта с металлами.
   - Какими металлами? - Шарову стало неловко. Хорош, нечего сказать. А еще докторский сын.
   - Моя тема. Естественное перемещение. Удивительный феномен, знаете. Вот уран, например. Исчезает невесть куда, а на его место, опять же невесть откуда, перемещается свинец. И это безо всяких генераторов, молний, тихо и незаметно.
   - Очень интересно, - покривил душой Шаров.
   - Энергия, безусловно, расходуется, но внутренняя. Добраться до нее, извлечь, заставить работать - задача, достойная русской науки,- Семеняко обернулся на портрет Ломоносова, висевший над столом.
   - Насчет науки, - Шаров решил, что одной речи за день достаточно. Какие работы ведутся здесь, в Алозорьевске?
   - В основном, прикладные, связанные с освоением. В перспективе, когда мы получим статус отделения Академии, сможем заняться и фундаментальными вопросами, но сейчас от нас ждут практической отдачи, быстрой и эффективной.
   - А поподробнее?
   - Прежде всего, лаборатория Орсеневой...
   - Это я знаю, - поспешно вставил Шаров.
   - Биохимическая лаборатория, самая большая, двадцать человек. Переработка органики, построение полузамкнутого цикла. Питание переселенцев - вопрос вопросов. Затем - механики. Разработка коммуникаций, транспортники. Группа астрономов - три человека. Метеорологи, геологи. Моя группа. В общем, решаем сугубо практические задачи. На создание вечного двигателя, беспроволочного телеграфа и прочих утопий не отвлекаемся.
   - Вы все перечислили?
   - Остается лаборатория директора. Там, действительно, теоретики. Наблюдение за полями перемещения и создание единой теории поля. Два человека.
   - Вы как будто скептически относитесь к этой проблеме?
   - Помилуйте, разве я смею? Я всего-навсего магистр, а Кирилл Петрович Леонидов - академик, десять лет провел в Кембридже.
   - Но разве теория поля не признана лженаучной? - Шаров вспомнил университетские семинары. "Вещество, вещество, и еще раз вещество!", ломоносовский завет.
   - Директор вправе сам выбирать себе тему, - дипломатично ответил Семеняко.
   - Вы поддерживаете связь со своими коллегами?
   - Ну... - было ясно, что Семеняко задет. Словно калеке в лицо сказали, что он калека. - Мы получаем литературу - журналы, монографии... Сами посылаем статьи, без подписи, но все же...
   - А личное общение? Ваши сотрудники, вы сами бываете на симпозиумах, съездах?
   - В силу специфики нашего учреждения в настоящее время персональное участие в такого рода мероприятиях считается нецелесообразным, бесцветным, невыразительным голосом ответил Семеняко, но глаза кричали: Ублюдок! Поганый, сволочной ублюдок!
   - Хорошо. Контакты с зарубежными учеными также отсутствуют?
   - Год назад была английская делегация. Со станции Берда. Об этом много писали в Газете.
   - Я помню. Встреча в Алозорьевске. Визит вежливости, не так ли?
   - Прибыли два представителя марсианской станции Берд, познакомились с городом, посетили Научный корпус, провели совместный эксперимент определение напряженности поля перемещения, и в тот же день отбыли назад, - монотонно, механически, сообщал Семеняко. Говорящая машина к вашим услугам.- В непосредственном разговорном контакте в Научном корпусе были задействованы двое: директор Леонидов и я, в постановке эксперимента с российской стороны участвовали те же. Отчет о встрече передан в соответствующие инстанции, замечаний не последовало.
   - Чего только в этих инстанциях не случается. А как, каким путем оказались здесь англичане?
   - Сначала со станции Берд их переместили через Гринвич и релейную цепь в Пулково, а уж из Пулково - сюда. И возвращались они так же.
   - А напрямую? Возможно перемещение напрямую?
   - Исключено. Во-первых, станция Берд от нас в трехстах верст, понадобилось бы полдюжины ретрансляторов. И во-вторых, наши и Бердовские передатчики работают в зеркальном режиме - мы возвращаем на Землю ровно столько массы, сколько она посылает нам. Собственной мощности не хватит на посылку и кошки.
   -"Сколько в одном месте прибудет, столько в другом тут же убавится" процитировал Шаров слова основоположника наук. Вернее, прочитал - они бронзовыми буквами выведены были под портретом Михайлы Васильевича.
   - Совершенно верно.
   - Насколько я помню, намечался ответный визит?
   - Намечался. Но в настоящее время никакой подготовки не ведется.
   - Да, да...- Шаров знал, почему. И каждый знал. Год назад Россия пыталась подружиться с Англией против Германии, но сейчас английская оттепель кончилась, вернулись морозы. Оймяконские.
   - А письма? Вы...или академик Леонидов? Не обмениваетесь ли письмами с англичанами?- сказал, понимая, что несет чушь.
   - Ну какие письма, капитан - вдруг озлился Семеняко. - Я из дому, от жены три года вестей не имею. Мы - и письма в Англию! Без права переписки, понимаете? Без права!
   - Вы успокойтесь, - Шарову Семеняко не понравился с самого начала, но сейчас на мгновение стало жаль магистра. Жалельщик нашелся. Работу работай, тогда и жалеть времени не станет. Уяснил? Так точно, ваше-ство! Я страсть какой умный!
   - Простите, - товарищ директора по науке взял себя в руки. - Что-то я не того наговорил.
   - Ничего страшного. Значит, утечка сведений отсюда исключается?
   - Во всяком случае я не представляю такой возможности. А что, имеет место?
   - Имеет. Только это секрет.
   - Понимаю... - Семеняко посмотрел на санитарного ответственного.
   - Он допущен, - успокоил магистра Шаров. Бо-ольшой такой секрет, секрет на весь свет.
   - Если вы хотите видеть академика...
   - Хочу? Это моя обязанность, - все, что я делаю здесь - обязанность. Здесь и в любом ином месте.
   - Тогда позвольте мне представить вас академику. Ваш провожатый... Академик иногда бывает резок.
   - Я подожду вас в музее, - с готовностью согласился Зарядин. - Он здесь, рядышком, в фойе конференц-зала.
   Академик Шарова не узнал. Еще бы. Сколько лет прошло - пятнадцать? Нет, двадцать один. Не люблю арифметику. Слишком точная наука.
   - Пополнение? На укрепление научных сил?
   - Нет, - поспешил представить Шарова магистр.
   - А... Департамент... Наукой заинтересовались?
   - У нас всем интересуются.
   - Широкий профиль? Похвально, похвально. Может быть, просветите старика, а то бьюсь-бьюсь который год, а до сути добраться не могу.
   - К вашим услугам. Если вопрос мне по силам.
   - По силам, по силам. Вы ведь доки. Так вот: почему Луна не из чугуна?
   А он шутник, академик. И даже фрондер - вместо обязательного портрета Ломоносова повесил англичанина.
   - Интересуетесь? Это сэр Исаак Ньютон. Не последний человек в мире науки, поверьте.
   - Нисколько не сомневаюсь.
   Портрет был неплох. Настоящий портрет, не олеография. И смотрел сэр Исаак с грустью - вот и ему пришлось хлебнуть Марса. Не думал, не гадал, и надо же... От сумы, тюрьмы и Марса никогда не зарекайся. Действует атмосфера кабинета. Раньше, двадцать лет назад, попасть в лабораторию Леонидова было мечтой любого студента, легенды о Леонидовских пятницах ходили самые невероятные. Сбылась мечта. Как всегда, не так и не тогда.
   - Ну, капитан, что в вашем департаменте насчет Луны решили?
   - Луны? А зачем ее из чугуна делать? Непрактично. Тяжелой Луне никак нельзя быть, оторвется от хрустального свода, двойной ущерб: в небе дырка и на Земле что-нибудь раздавит. Да и чугуну столько не отлили, на целую Луну. На месяц разве, и то на самый узенький.
   - Удовлетворительно. С двумя минусами за избыточность аргументов. Что на этот раз заинтересовало ваш департамент?
   - А мы всем интересуемся, кто знает, что в жизни пригодится. Позавчера перемещением, вчера русином, завтра, может быть, свойствами урана, - Шаров заметил, как улыбнулся сконфужено Семеняко. Ничего, ничего, все может быть, и уран на что-нибудь да сгодится.
   - Так чем могу служить?
   - Пока не знаю, - честно ответил Шаров.
   - Знать вопрос - все равно, что знать ответ, - назидательно произнес академик. - Может быть, вас интересует теория поля? Или наличие электрических разрядов в атмосфере Марса - мы тоже прикладной тематики не чураемся? Такой громоотвод соорудили, только сверкни где молния. Будете снаружи, обязательно полюбуйтесь.
   - А что, есть молнии?
   - Марсианские. По мощности - миллионные доли земных. Впрочем, все отчеты регулярно передаются по инстанциям.
   - Пожалуй, я подумаю над вопросами. И тогда, может быть, снова побеспокою вас.
   - Уж в этом я уверен, капитан, - академик даже не привстал со стула. Пренебрег. Ох, академик Леонидов, академик Леонидов...
   Музей Научного корпуса оказался дюжиной стендов: защитный костюм покорителя, дыхательная маска покорителя, макет приемо-передатчиков материи Попова - Гамова, образцы полезных ископаемых, целый стенд отдан русину: химический состав, сравнительный анализ местных и земных (боливийских) образцов, макеты добывающих машин, схема рудника Русич, все очень познавательно. Но Зарядин предпочел стенды натуры: флора и фауна. Шаров тоже полюбопытствовал. Марсианский шакал напоминал карикатурного бульдога с огромной грудной клеткой и длинными зубами.
   - Это он с виду грозный, - Зарядин показал на чучело. - А на деле, так видимость одна. Фунта четыре весит, массфунта. Одни легкие внутри, а кости - что прутики, гнутся. Зубов, правда, много, в три ряда.
   Марсианские зайцы смотрелись почти как земные.
   - Послушайте, Зарядин, сколько вам лет?
   - С одна тысяча седьмого года. Тридцать два, если по земному считать.
   - Проводите меня в Департамент. Кажется, у меня там есть кабинет.
   ГЛАВА 4
   Шаров запечатал пакет и протянул его Лукину:
   - Это наш сегодняшний рапорт. Проследите, чтобы его переправили поскорее.
   - Слушаюсь, камрад, - Лукин аккуратно спрятал пакет в планшет. Очередной сеанс перемещения совсем скоро, с ним и перешлю.
   - И помните: вы отвечаете за сохранность документов. Здесь никто, повторяю, никто не вправе прикоснуться к пакету.
   - Я лично вложу его в почтовый контейнер, - заверил подпоручик.
   - Прекрасно. И тогда будем считать сегодняшний день завершенным. Отдыхайте. Жду вас завтра здесь - с самого утра. День будет сложным.
   Подчиненный должен быть загружен, чтобы времени не оставалось на доносы. Урывками, на бегу, второпях разве донос напишешь? так, жалкую кляузу. Еще никто начальника за то, что подчиненных школил, не наказывал. А наоборот - сплошь и рядом. Он же, подчиненный, и наказывал. Как истинный патриот любимого мною отечества, считаю обязанностью своею довести до Вашего сведения, что...и т .д. и т. п. Доказывай потом - без права переписки.
   В дверь постучали. Никак, Лукин обернулся? Или налетели на него шпионы и отбили пакет - шесть страниц рутины?
   Оказалось - санитарный ответственный. Просто лист банный, а не человек.
   - Я - за нарочного. Велели передать - он протянул незапечатанный конверт. Шаров открыл клапан, достал бумагу - белую, гладкую. Документы на такой не пишут. Смазывается текст, стоит раз-другой пройтись по поверхности.
   Это было - приглашение. Мол, по-простому, будут только свои, без формальностей. К первому вожаку. Он посмотрел на часы. Оставалось едва с полчаса.
   - Большая честь, - пробормотал он.- А куда же идти?
   - А я на что? - Зарядин был в курсе. - Успеете, успеете.
   - Ну, тогда побежали... в номер два-а, так, кажется?
   - Совершенно верно.
   Наверное, он и один нашел бы свое пристанище. На следующий день, или попозже, но нашел. Хотя чего легче: серый коридор департамента, два коридора управления, затем городские переходы: голубой, поворот налево, красный, поворот налево и прямо, зеленый, два поворота направо. Все. Шесть минут в хвосте Зарядина.
   - Так я за вами зайду через двадцать минут, - деликатно откланялся на пороге санитарный ответственный.
   За это время Шаров успел израсходовать всю "первичную" воду - оставил стаканчик для питья - и переодеться в парадный мундир. Наставление для г.г. офицеров: всегда, в любом месте вы должны иметь с собою парадный мундир и смену чистого белья, чтобы, будучи приглашенными в светское общество, могли выказать себя как подобает человеку военного звания. Не дураками писано!
   По Зарядину можно было часы проверять. Человек-хронометр. Как рассказал ответственный Шарову, время на Марсе было разное. В Алозорьевске - столичное, так столице было удобно, и какая разница, все равно неба нет, а в поселениях времени вообще не было, жили по гудкам: побудка, работа, поверка.
   Шаров уже не удивлялся безлюдью переходов: не принято было в городе гулять. Отслужил четырнадцать часов, поел где кому положено - и отдыхай, зря кислород не жги. Общаться - перед службой, на политчасе. Ничего, на Земле тоже к тому шло.
   Квартал вожаков - просторный, раза в три шире других, охранялся. Тамбуров не было, но воздух всегда оставался свеж. Отсюда он и растекался по всему Алозорьевску по сложной вентиляционной системе, двести верст ходов и труб, а бежит сам, без моторов, естественным током.
   Шаров слушал пояснения Зарядина, недоумевая, зачем было посылать на Марс его, Шарова. Спросили бы санитарного ответственного, кто шпион, и дело с концом. Очень даже просто.
   Резиденция первого вожака узнавалась безошибочно: будочка с охранником, яркие панели люцифериновых светильников, даже что-то вроде площадки.
   - Девятнадцать ноль-ноль. Я буду вас ждать. У входа в квартал.
   Охранник доложил о нем в переговорную трубу и, получив разрешение, пропустил Шарова.
   - Первый вожак ждет вас, - двери распахнул не то денщик, не то вестовой - в армейской форме, но без погон. - Следуйте за мной.
   Следовать было куда: анафилада комнат, переходы, переходы...
   - Капитан Шаров! - возвестил вестовой.
   Гостиная была - впору и земной: большая, высокая, лишь отсутствие окон выдавала Марс. За роялем сидела барышня, наигрывая упаднического Шопена, с десяток человек делали вид, что слушали.
   - Иван Иванович! - встретил его третий. - Хозяин сейчас будет, а пока я познакомлю вас с нашим, так сказать, бомондом.
   Так сказать бомондом оказались местные вожаки - расселения, снабжения, добычи (опять с ударением на первый слог) и перемещения вместе с женами. Шарова они встретили насторожено, хотя и улыбались, как улыбаются новой собаке начальника: вдруг укусит, гад. Было сказано несколько приличествующих слов о Матушке-Земле, выражены надежды на дальнейшее продвижение по пути народного благоденствия и все прочее, произносимое в присутствии офицера департамента. Скучно и неловко. Наконец, процедура знакомства окончилась, и Шарову удалось с видом озабоченного и занятого человека сесть в уголке рядом с симпатичной акварелью - весна, лужи и проталины, опушка голого леса.
   - Нравится? - Барышня покинула рояль и присела рядом с ним на диванчик. Тот и не скрипнул.
   - Нравится.
   - Это моя работа.
   - Очень нравится, - Шаров не лукавил. - Крепко написано. Школа Лазаревича?
   - Угадали,- барышня смотрела на Шарова с неподдельным интересом.- Или вы знали?
   - Что знал?
   - Лазаревич - мой учитель.
   - Вам нравятся его работы?
   - Я говорю не в переносном, а в буквальном смысле. Он дает мне уроки живописи.
   - Вот как? - непохоже, чтобы она шутила.
   - Я - Надежда Ушакова, дочь Александра Алексеевича.
   Дочь первого вожака Марса? Тогда понятно. И раньше понятно было, а сейчас еще понятнее.
   - А музыке кто вас учит?
   - Рахманинов. Только я неважная ученица.
   Девушке было лет семнадцать, и милая непосредственность, с которой она говорила о своих учителях, не раздражала, напротив, казалось, так и должно Лазаревичу и Рахманинову учить это диво.
   - А про вас мне папа рассказывал, он на вас материал с Земли получил. Вы - капитан Шаров, лучший в своем роде, правда?
   - Каждый из нас в своем роде многого стоит, - Шаров и не пытался разгадывать планы первого. Разве не может он заинтересовать юную барышню сам по себе? Все же офицер, новое лицо. Имеет он право потешить себя иллюзией обычной жизни?
   Конечно. Конечно, нет.
   - Вы действительно видели цесаревича? Я имею ввиду - близко? Разговаривали с ним?
   - Как с вами, - вот теперь понятно. Девушка мечтает о прекрасном принце. Дочь вожака - монархистка. Парадокс? Среди молодежи приверженцев монархии становится больше и больше. Скоро департамент сочтет это проблемой и начнет решать. Ладно, что это он все о плохом да о плохом.
   - Он действительно красив, цесаревич? Я спрашиваю, как художница, поспешила добавить девушка, краснея.
   - Вероятно. Я не ценитель мужской красы. Нормальный, хороший мальчик. Ему всего четырнадцать лет.
   - И у него нет страшной болезни его отца?
   - Нет, цесаревич Николай совершенно здоров, - бедняжка, наверное, искренне считает, что император Алексей скончался от гемофилии. Почему нет? Она же не служит в Департаменте.
   - Там, в бумагах с Земли написано, что цесаревич хотел сделать вас бароном.
   Ну вот, и до Марса дошли слухи.
   - Баронами рождаются, Надежда Александровна.
   - Просто Надя.
   - Хорошо, Надя.
   - Я знаю, цесаревичу этого не позволил регентский совет. Но потом, когда он коронуется?
   - Подождем и посмотрим, Надя. Вы давно на Марсе?
   - Четыре года. Как папу сюда направили, так мы с мамой здесь и живем. Четыре года - это много?
   - Ну...
   - Говорят, что если пробыть на Марсе пять лет, то потом невозможно вернуться на Землю. Тяжесть придавит.
   - Какая в вас тяжесть, Надя. И потом, разрабатываются новые методы приспособления. Да, какое-то время тяжело, но потом все входит в норму.
   - Я тренируюсь. Знаете, кольчугу ношу, нет, не сейчас, - она поймала взгляд Шарова,- гимнастикой занимаюсь, на охоту с папой хожу. Это ведь поможет?
   - Безусловно.
   - Это вы так говорите. Успокаиваете.
   - Я не врач, но думаю - движение никому не вредит. Физическая культура. Mens sana in corpore sana.
   - Надеюсь,- вздохнула Надя.
   Шаров осмотрелся. На них не то, чтобы глазели, но искоса поглядывали. Замкнутое общество. Запасаются темой для пересудов. Офицер, беседуя с дамами и, особенно, с девицами, вести себя должен сообразно правил общества, не допуская громкого смеха, излишне вольных жестов, двусмысленных выражений и прочих действий, кои можно было бы злым языкам толковать превратно.
   - Конечно, вам скучно, - Надя понимающе вздохнула. - Вы привыкли к великосветскому обществу, а мы здесь все - кухаркины дети. Кроме меня, я кухаркина внучка, - она с вызовом посмотрела на Шарова. Продукт великих перемен, здорового движения нации, обновление аристократии.
   - Скажу вам по секрету - я сам сын кухаря.
   - Ну, вы...- и, спохватясь, добавила: - то есть я хочу сказать, что вам не приходится корчить из себя важную персону. Вожаки! Но ведь на Марсе.
   - В древности говорили - лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме.
   - Быть в Риме и значит - быть первым, - возразила Надя.- Но чтобы это понять, надо навсегда поселиться в деревне. Вы пойдете с нами завтра на охоту?
   - Боюсь, меня ждут другие дела.
   - Но вы ведь быстро справитесь с вашим заданием, правда?
   - Я постараюсь, - ну, вот, началось. Всем нужен скорохват. Чтобы поймал поскорее, кого нужно, мы сами подскажем, кого, и убрался бы отсюда подальше, людей не нервировал. А за нами не пропадет, отблагодарим, не сумлевайся.
   - Какая у вас интересная работа, я читала в книгах - про майора Пронина, капитана Иванова. Даже жуть захватывает.
   О, капитан Иванов! Герой списка разрешенных книг, дитя отдела пропаганды, былинный богатырь, пачками отправляющий на тот свет тайных и явных врагов нации! Голубоглазый русак с соломенными волосами! Тебя любит, о тебе мечтает марсианская дева!
   Завидки берут, кухарев сын.
   Шаров откашлялся.
   - Видите ли, Надя, книги, беллетристика не всегда совпадают с реальностью.
   - Правда? Я, конечно, понимаю, что пишут о самом интересном, опуская детали, но ведь и интересного - много?
   - Бывает, - пришлось соврать Шарову.
   - Вот вы скажите, что главное для контрразведчика - смелость, проницательность, умение драться и стрелять?
   - Умение выполнять приказы, наверное. Не знаю. Я ведь не контрразведчик.
   - Ну, все так говорят.
   Да уж, говорят. Жандармская ищейка - если литературно, при дамах.
   - А на кого вы собираетесь охотиться?
   - Сейчас, летом, много шакалов. Жируют, кроликов травят. А мы - их.
   - Кроликов, значит, спасаете, - Шарову стало неуютно. Шакалы охотятся на кроликов, люди - на шакалов, Департамент - на людей. Причем здесь Департамент? Охотится персонально он, капитан Шаров, спасая... Знать бы, кого он спасает. Себя, любимого. Свою собственную побитую молью шкурку. Дрянцо шкурка, так ведь другой нету. И рад бы поменять, а нету. Издержался, протратился. Бедный, бедный капитан Шаров...
   - А вот и папа - спасла от слез Шарова Надя. Очень, очень своевременно. Что может быть банальнее рыдающего офицера Департамента? Разве нильский крокодил.
   Присутствующие не то, чтобы замолкли совсем, но - притихли. Присмирели. Вожак пришел.
   - Не заговорила она вас, капитан? - Ушаков подошел прямо к ним, минуя иных. - Надя у нас известная болтушка.
   - Но, папа, - запротестовала дочь.
   - Ладно, ладно, лучше сыграй нам что-нибудь веселенькое, приятное.
   Надя обиженно села за рояль и забарабанила собачий вальс.
   - Скоро взрослеть начнет, - немного озабочено проговорил первый вожак. Допустил до семейных дел. За своего, значит, считает. Цени, капитан.
   Надя перескочила на Штрауса.
   - Пам, пара-пам, пам-пам, пам-пам, - вторил ей отец. - Превосходно, не так ли? - было неясно, относится ли это к мелодии, исполнению или самой исполнительнице, но Шаров согласился со всем.
   - Итак, капитан, можем ли мы надеяться на скорейшее завершение вашей сложной и ответственейшей миссии?
   - Наверняка сказать пока трудно...
   - Помните, что мы готовы оказать вам любое содействие. Любое, понимаете?
   - Я очень ценю ваше содействие, - Шаров смиренно склонил голову. Понимаю, как не понять.
   - Обычно... В вашей практике... Сколько времени уходит на обнаружение врага?
   - По разному. Бывает, дня хватает, бывает, месяца мало. Конкретные обстоятельства, знаете ли...
   - Разумеется, наш случай не рядовой, но и успех будет весомее, - гнул свое первый вожак.
   - Я надеюсь, - не стал больше мучить его Шаров, - повторяю, только надеюсь, что дело мы закроем быстро, дня за два, за три.
   - Отлично, - повеселел Ушаков. - Ваша репутация известна и здесь, потому-то я и рад, что именно вам поручено заняться нашими делами.
   - Я польщен.
   Два-три дня. Фокус-покус. Кунштюк. Айн, цвай, драй! Шпион, вылезай! Ну, а кто даст ему времени больше? Не справится Шаров за три дня, справится за день Лукин.
   Веселье хозяина передалось всем: люди задвигались, заговорили громче, некоторые даже смеялись. Пора неопределенности миновала, можно и разрядиться. Хороший человек этот Шаров. Понимает свое место. Именно такие люди при нашем благосклонном участии должны преуспевать на избранных поприщах.
   Надю за роялем сменил какой-то старичок, и задорная музычка лубочных оперетт оказалась кстати, некоторые даже принялись подпевать. Большая, дружная семья простых здоровых людей.
   Шаров еще говорил и с Надей, и с другими ценителями искусства, пил крымские вина, весьма недурные, ел бутерброды с обязательной икрой, его слушали не без внимания, вежливо возражали и горячо соглашались. В общем, вечер прошел, как в книгах про майора Пронина - шампанское и блондинки. А кто-то сомневался в правдивости беллетристики.
   После приема первого вожака номер 2-а показался совсем уже клетушкой. Провинция, как же. В провинции, даже в самой дремучей, номера все же имеют окна. Можно открыть, послушать вечерний шум, подышать просто, в конце концов. А тут - просто крысюк в лабиринте. Марс! Сколько он здесь пробыл, двенадцать, нет, пятнадцать часов - наверное, из-за разреженности воздуха вино пьянит втрое против земного,- да-с, пятнадцать часов тридцать три минуты, милостивый государь, а он и камешка марсианского не видел. Ничего, дело поправимое. Зато он познакомился с чудесной девушкой Надей, которая так интересовалась судьбой цесаревича, словно от того зависела и ее судьба. А разве нет? Она и на будущего барона Шарова глядела, словно на принца, приехавшего за ней из неведомого прекрасного далека. Из рая. С Земли, где много-много молодых, красивых и разных людей, где много воды, воздуха, много всего. А здесь - отец, не желающий смотреть правде в глаза, не понимающий, что год-другой, - и дочери придется остаться на Марсе навсегда.
   Впрочем, Ушаков не производит впечатление непонимающего. Все он понимает. Просто сделать ничего не может. Вот и кидает дочь взоры отчаяния и надежды на жандармского капитана Шарова.
   Неужто так скверно?
   Марс. Марс, Иван Иванович. Ты сам сначала отсюда выберись, а уж потом о принцессах грезь. Ищи, ищи, капитан, это твой шанс делом доказать преданность Отчизне. А то больно умным хочешь быть.
   Шпион. Найти шпиона легко. Стоит лишь понять, как тому удалось сообщить о гибели экспериментального поселения на землю. Вот и вопрос: как?
   За ответом тебя, капитан, и послали на Марс. Ты, брат, давай, того... Думай, что ли... Если ничего другого не умеешь. Иначе не то что вина воды первичной не увидишь. Расстарайся, браток. Есть чего ради.
   ГЛАВА 5
   - Это не так и сложно. Берем два списка: первый - лица, знакомые с проектом "Легкие", и второй - лица, имеющие доступ к передатчику. Общие, входящие в оба списка, фамилии и есть искомые подозреваемые, - делился премудростями курсов Департамента Лукин.