Щербаков Андрей Михайлович. Дмб-2010

   - Командир, если до четырнадцати за тобой никто... не придет, спускайся в долину к машине. Только другим путем. Я их погоняю здесь. Не ночуй на высоте. Здесь ... место нехорошее.
   - Понял, Сереж. Спасибо тебе.
   Пожав руки, мы расходимся. Скорее всего, мы видим друг друга последний раз. Я поднимаюсь, не оборачиваясь назад.
   Иду, как машина. Старательно обхожу осыпи. Изредка поглядываю на снимки местности. Иду неплохо - спасибо Школьной физкультуре. Когда мы каждый день бегали до находящегося близ Школы кладбища, Сержант говорил... Стоп, что он говорил? Это очень, очень важно: "не забыть бы мне вернуться!".
   К полудню я на своем месте. Долго вожусь с палаткой. Руки не слушаются, сердце колотится где-то в голове. Наконец, устраиваюсь.
   Когда сидишь - вполне ничего. Может, вывернулись?
   От нечего делать отрезаю сантиметров семьдесят реп-шнура и завязываю на нем узел размером с кулак. Они наверняка не рискнут стрелять, а получившейся штуковиной я отобьюсь от любого холодного оружия. Если только его не будут метать... М-да! И еще очень хочется верить, что первым подоспеет специалист по радиооборудованию...
   Половина второго. Через полчаса буду спускаться.
   Слышу вдруг какие-то подозрительные звуки. Кто-то тихо идет по снегу...
   Ну, что же - очередь за мной. Вставай, значит, Фердинанд, пора ехать в Сараево. Я вылез из палатки.
   Зрелище не для слабонервных.
   Допрос инопланетян-негуманоидов в штабе Киевского военного округа. Некто в шлеме с зеркальным стеклом во всю физиономию и кевларовом комбинезоне вполне марсианского вида стоял, направляя на меня нечто, по-видимому, стреляющее. Поскольку я плохо слушал лекции по стрелковому оружию спецназа противника, то совершенно не испугался и с интересом смотрел, что будет дальше.
   Некто снял шлем, рассыпав по плечам длинные волосы. Юлька! Лицо строгое, губа закушена...
   - Отдавай то, что принес и быстро уходи!
   - У меня ничего нет.
   - Как нет?
   Быстро проскальзывает мимо меня в палатку. Вылезает с растерянным лицом и достает радиостанцию.
   - Не трудись, она не работает. И GPS тоже.
   Ну что за беда! Обязательно надо похвалиться. Хацкер хвастливый, первый сорт. Сейчас сгоряча застрелит и все дела.
   - Это ты сделал?
   - А то кто же?
   - Так теперь я не найду своих и они нас...
   - Именно этого я и добивался...
   Оп! Да, получить ногой по физиономии даже от такой красавицы не очень приятно...
   - Ты чего дерешься?
   - Дерусь!? Да я тебя сейчас... Ай, отпусти, больно!
   Невелика, однако, заслуга уложить соперника в два раза меньшего веса.
   - Ну-ка, пойдем быстрее!
   - Нет, я не хочу...
   - Не сходи с ума! Давай быстро вниз, видишь, беда какая-то начинается.
   Сергей на зря сказал про 14 часов - погода действительно резко поменялась - стал подниматься какой-то отвратительный туман, сильно похолодало. Спохватившись, быстро забегаю в палатку за вещами.
   Но хороша же эта растрепа - стоит столбом. А уже практически ничего не видно и в тумане (или у меня в глазах) началось какое-то подозрительное движение.
   - Где твой шлем?
   - Не знаю, где-то бросила...
   Хватаю ее за руку и тяну за собой. Идет, не сопротивляется, только бы не упала в обморок. Да, руку я ей здорово помял.
   Начинаем спускаться другой дорогой. Главное, не встретить случайно ее... гм... коллег.
   Прошло два часа, а мы спустились только метров на пятьсот. По-прежнему почти ничего не видно. Джули ложится в снег.
   - Что с тобой, девочка?
   - Иди, Кот, оставь меня...
   - И не подумаю! Я не умею машину водить, кто меня назад повезет?
   Наверно, я сказал что-то очень интересное. Смотрит удивленными глазами:
   - Ты не шутишь, Кот?
   Ей, по-моему, нравится эдак кокетливо растягивать "Ca-a-t".
   - Нисколько. Хочешь, я немножко понесу тебя?
   - Ты что! Нести на руках вражескую шпионку - тебя же дома расстреляют. Если вернешься.
   Важное дополнение!
   - Не, за это сейчас не расстреливают, а только гонят с работы или, на худой конец, в Сибирь ссылают. А ты думаешь, кто-нибудь узнает?
   А она легкая-легкая!
   Тихо смеется, голову закидывает, а руками крепко за шею держит. Эх, сейчас сожмет руки - и задушит бедненького Котика. Ну и пусть!
   А ей действительно плохо - воздуха не хватает совсем. Оно и понятно, вся гоп-компания забежала в гору почти бегом - сейчас у нее в крови кислорода почти нет и взяться ему неоткуда. А если шли вверх с кислородом, то тем более соскочила с нормальной атмосферы на жиденький коктейль.
   - Рука не болит? - пытаюсь ее развлечь.
   - Издеваешься! Болит, еще как, вывихнул точно. Ты меня несешь как ребенка...
   Нежно губами трогает ссадину на скуле. Вот так всегда - сначала лупим, потом жалеем...
   У меня подгибаются ноги. Я сажусь в снег, потом откидываюсь назад. Ее глаза совсем близко. Страшная черная глубина, зрачков, кажется, нет совсем.
   - Ну-ка, слезь с меня, я встану.
   Так я долго не протяну. Беру ее за руку и за ноги и - на шею недоведенный до конца прием рукопашного боя под странным названием "мельница". Теперь нести гораздо удобнее. Так и надо было с самого начала и нечего выпендриваться. Она лежит у меня на плечах совершенно безучастно, даже не шевелится. Вдруг тихо:
   - Он меня поцеловал и ушел по склонам гор...
   Я продолжаю:
   - На уступы серых скал все гляжу я с этих пор...15
   За временем не слежу. Полностью сосредоточился на ходьбе и радуюсь только, что иду вниз, а не вверх...
   Идем вроде тихо, а спустились еще метров на шестьсот. Сквозь клочья тумана виден типичный рериховский пейзаж - бледно-фиолетовое небо, ярко-синие заснеженные горы. Но теперь уже все это выше нас. Кажется, вышли.
   До машины мы дошли только поздно ночью. Втаскиваю свою ношу в салон, успеваю в последнем проблеске откинуть сиденья и закрыть двери и засыпаю сном, больше похожим на глубокий обморок. Свинья свиньей, даже не посмотрел, что с ней. В уголке сознания мелькает мысль о Сергее.
   Через пару часов я начинаю задыхаться, температура поднимается, наверное, до сорока. Знобит со страшной силой. Я ничего не помню и не понимаю. Кто эта девушка, которая считает мне пульс, смазывает чем-то прохладным лицо и делает какие-то уколы? Где я, почему так тесно?
   Просыпаюсь в середине дня. Живой. В секунду все вспомнил. Лицо все стянуто - видимо, сильный ожог ультрафиолетом. Руки-ноги вроде в порядке. На мне серый ангоровый свитер размера на три меньше моего...
   Юлька сидит вполоборота ко мне. Закусив верхнюю губу, перебирает какую-то свою медицину. На ней моя куртка...
   Через ресницы подглядываю за ней. Через пару минут она ловит мой взгляд, улыбается и вдруг, повернувшись спиной и смешно поведя загорелыми лопатками, сбрасывает мое барахло. Через секунду мое лицо щекочут длинные волосы и тихий смеющийся голос, нежно фыркая в ухо, спрашивает:
   - Ты живой, Кот? Можно, я немножко побуду твоей Кошечкой?..
   Через час мы едем. Когда мы проезжали мимо их машины, Юлька слегка притормозила. Привычно закусила верхнюю губу и вдруг остановилась. У машины никого нет. Ничего не говоря, выскакивает... Мне все равно. Обидно, конечно, если... Нет, не хочу даже думать об этом. Через пару минут возвращается с канистрой. Заправляемся. Где же ее люди и Сергей? Боюсь, теперь не узнаю этого никогда. С этими мыслями и засыпаю...
   Через закрытые глаза вижу мелькание солнца в ветках и острый лучик от латунной шишки на руле, который бодро вертит Юлька. Шпионка. Радистка. Кошечка. Скоро мы приедем и попрощаемся. Навсегда?
   Она тормозит и, глядя на меня каким-то отстраненным взглядом, говорит:
   - Вот и все. Вылезай, Кот.
   Я сразу все понял.
   - Скажи, куда ты сейчас собираешься ехать?
   - Ах, куда!? У тебя хватает наглости это спрашивать? Там остались Сандра и Боб...
   - Не надо иллюзий, - как трудно это выговорить! - там... нет никого...
   - Нет!? Это ты ... ты их... из-за тебя...
   - Ну, договаривай!
   Безутешно рыдает, склонившись на руль.
   - Я тебя не пущу никуда. Бросай машину и иди в свое посольство.
   - Я поеду.
   Не торопясь беру ее шикарный нож, который лежит у меня в ногах и медленно провожу лезвием по в левому запястью. Хорошо, вену перерезал сразу...
   - Что ты делаешь, кретин!
   - Нет, я - Кот. Зато теперь ты точно никуда не поедешь.
   Размазывая слезы пополам с моей кровью по щекам, начинает бинтовать мне руку.
   В тени машины я лежу головой на ее коленях. Она только что сделала мне уколы от столбняка. Ей явно нехорошо, периодически она сильно вздрагивает от сдерживаемых слез. Я знаю, что утешать сейчас нельзя - сделаешь только хуже. Глаза закрываются...
   Резко, как от удара просыпаюсь. Понимаю, что проиграл. Лежу в тенечке, рядом аккуратно сложены мои вещи, лежит чемоданчик Inmarsata. Ни Юльки, ни машины. Сильно кружится голова, видимо, укол был не только от столбняка. Поднимаюсь, в кармане листочек записки:
   "Кот, прощай. Тут недалеко, дойдешь пешком. Ты меня поймешь. Береги слоника. Ты должен отдать его. Потом. Ты ее сразу узнаешь". И латиницей внизу "Юлька".
   Как там у Визбора - вот и закончилось все, возвращаться пора...
   И опять утро. Я сравнительно бодро вышагиваю по дороге. Ни единого человека. Шум приближающейся машины. Пока соображаю - спрятаться или нет, машина останавливается метрах в 20 впереди меня. Классика. Разбирает абстрактный интерес - из чего будут стрелять. Вот "Узи" хорошая вещь...
   Дверь водителя распахивается.
   Вот это сюрприз - Лела!
   Я опускаю на землю чемоданчик с Inmarsat'ом, протягиваю вперед руку и громким голосом пою:
   - Где ты, моя черноглазая, где...
   Допеть до конца мне не дают.
   - Ой, ухо отпусти!
   - Вот тебе, Котяра, вот тебе за все, - очень больно таскает меня за ухо. Я не сопротивляюсь. Поделом!
   - Это кто же тебя научил маленьких обижать?
   Отпускает меня. Отворачивается, идет к машине. Я за ней. Довольный, усаживаюсь в прохладу, как всегда на заднее сиденье по диагонали от водителя. Черная грива загораживает мне все. Лела, не глядя на меня, говорит:
   - Кто это тебя так отделал?
   - Понимаешь, снежный человек встретился...
   - И он же руку забинтовал?
   Я в затруднении замолкаю.
   - Ох, Кот, какое же ты трепло! Твои уже в аэропорту. Я тебе взяла билеты на сегодня и на завтра, на выбор. Со своими полетишь или завтра? - ее голос в конце чуть заметно дрогнул.
   Да, жизнь богата выборами между плохим и худшим. Мысленно в который раз назвав себя свиньей, говорю:
   - Сегодня. А то мне еще завтра доклад делать... в Минске.
   Она резко трогает с места...
   Я сижу у мамы на даче в кухне и пью чай с клубникой. Мама тревожно смотрит на мою забинтованную левую руку:
   - Как это тебя угораздило?
   Дожевывая, невнятно говорю:
   - Да вот, зазевался, дверью в поезде чуть прижали, ничего страшного.
   - Но зато загорел здорово.
   Да, загорел я здорово. На всю жизнь. Но ничего, мама скоро перестанет это замечать...
   Когда мне становится слишком весело, я смотрю этот файл. Высота съемки очень большая, но видно все четко.
   Юлька сидит, прислонившись спиной к большому валуну. Руками обхватила колени, волосы рассыпались, лица не видно. Ведь она спит, правда?
   Она не обманула меня. Я действительно встретил ту, о которой она мне написала в записке. Но это уже совсем другая история.
   ЭКСПЕРТ
   - Заведут они мотор, досчитают до сорока восьми и ба-бах!
   - Это точно!
   "Белое солнце пустыни"
   Вот это да! "Дяденьки, что вы делаете тут, столько больших дядей? Социализм - свободный труд свободно собравшихся людей". Так, кажется, писал Владимир Маяковский?
   Внутри огромного ангара, освещенного светом люминисцентных ламп, стоял мерный, негромкий шум. Десятка полтора серьезных людей раскладывали на полу какие-то мятые, поломанные и искореженные предметы. Настроение, поднятое путешествием на генеральской машине по весеннему лесу, слегка испортилось.
   Не обращая внимание на раздающееся за спиной кашлянье, (как же, опять нарушаю субординацию - выскочил вперед генералов) подхожу к одной из групп. Так я и думал - это части самолета. Настроение портится окончательно.
   Навстречу нашей делегации уже спешит какой-то генерал со скорбным лицом. Здоровается и начинает вещать вполголоса:
   - Вот, уважаемые члены государственной комиссии, уже второй случай. Нас бьют неизвестным оружием, прямо над нашей территорией. Машина разваливается в воздухе за доли секунды...
   Эту демагогию я слушаю каждый день. Заговор против России, как говорил классик, несомненно, существует. Плохо только, что мы все - его участники. Отхожу в сторону и усаживаюсь в стороне за столиком с технической документацией. Начинаю читать...
   Генералы хмурят брови, сдержанно размахивают руками, спорят. Внезапно в руках скорбного генерала появляется какая-то бумага. Он отдает ее нашему КсанПалычу, генералу великому и ужасному.
   Интересно, только сейчас обратил внимание - генерал наш Козлов в белых штанах, малиновом пиджаке и темных очках. Шикарно смотрится среди прочих однотонных темно-зеленых и синих генералов.
   Пришла пора вмешаться. Подхожу, через плечо Палыча заглядываю в бумагу. Все ясно. Уже готовый вывод: "поражение произведено неизвестным видом оружия". Понятно, что последует за этим - десяток НИРов и ОКРов лет на десять и миллиардов ...дцать несколько рублей. А чего ради - года через два забудут. КсанПалыч уже тянется за своим золотым "Монбланом", предвкушая банкет и баню с русалками. Но тут я, как всегда, порчу всю малину. Тихо говорю:
   - А я бы воздержался это подписывать...
   Реакция у моего генерала хорошая. Ученый уже.
   Генеральская рука замирает:
   - Э...э... Коллеги... Все-таки надо более тщательно разобраться. Мои подчиненные немножко поработают тут, - и широкий жест в сторону разбросанного железа.
   Да, подчиненные поработают. Тут. А может и в другом, более приспособленном для этого месте. Опять отхожу к столику и продолжаю читать документацию.
   От увлекательного чтения меня опять отвлекает покашливание. Поднимаю голову. Лопоухий боец в пилотке:
   - Разрешите обратиться. Вас просит подойти подполковник Сергеев. Я вас провожу.
   Встаю. Прошло уже больше двух часов. Я многое понял. И еще больше стало вопросов.
   Вслед за провожающим выхожу из ангара на яркое весеннее солнце и перемещаюсь в соседнее невысокое здание.
   Подполковник Сергеев сидит в небольшой уютной комнатке. Не глядя на меня, потирая руки, завязывая тесемки папок и перекладывая бумаги, дружелюбно говорит:
   - Здравствуйте, здравствуйте, дорогой, уважаемый, почтеннейший... Вас ведь не поймать - заняты вы сильно, начальство вас не отпускает. А у нас вопросики к вам, вопросики...
   Я прерываю идиллическое бормотание:
   - Привет, Колобок! Что, перечитываешь Лескова? Помнишь, у него в "Очарованном страннике" есть "полупочтеннейший" - тоже неплохо.
   Подполковник Сергеев (он же - Колобок, мой давний знакомый по Школе) удивленно поднимает голову и прекращает перекладывание. Напряженно смотрит, не узнает.
   - Простите...
   - А Героя что не носишь?
   - Кот!? Котяра, тебя не узнать! А тут написано - "профессор"! Шутка, что ли?
   - Какие шутки - профессор и есть. Как поживаешь?
   - Да ничего, безопасностью, как видишь, вашей занимаюсь.
   - И чего у тебя ко мне?
   - Да вот... - протягивает мне несколько листочков. - По позапрошлогоднему эпизоду. Ташбаан.
   - Я же писал рапорт по приезду. Что еще от меня хотят?
   - А хотят понять, каким образом ты вернулся обратно меньше, чем за сутки и без машины. Ведь тут у нас везде написано, что ты не умеешь водить.
   - Вот и вернулся поэтому без машины.
   Колобок некоторое время соображает. "И гений, парадоксов друг...".
   - Логично, но ты же не мог дойти пешком. Там же почти четыреста километров.
   - Меня же Лела подобрала.
   - Какая такая Лела? У меня тут рапорт старшего лейтенанта... э...э... тьфу, не прочитать фамилии.
   - Это Лела и есть.
   - Так э...э... Лела твоя, она подобрала тебя совсем недалеко от Города. Вот и рассказывай, как ты туда попал.
   - Ты сначала скажи, где нашли машину.
   Колобок испытующе смотрит на меня, потом в бумаги.
   - Машина была... Нет, ты скажи, где ты ее бросил? И зачем? И когда ты последний раз видел Сергея?
   - А я не помню... И не слишком ли много вопросов сразу?
   Собеседник мой берет со стола уютные круглые очки, надевает их и смотрит на меня. Так он очень похож на группенфюрера Мюллера. Я также внимательно смотрю на него:
   - А бинокля у тебя нет? А то еще можно посмотреть на меня в бинокль.
   - Что ты, в самом деле, Кот? Мне это все самому не сильно надо. Сам должен понимать - служба есть служба.
   - Ты мне даже в бумаги не дал заглянуть.
   - Ты посмотри, посмотри...
   - Полупочтеннейший?
   Колобок улыбается - обстановку удалось разрядить.
   Смотрю в бумаги - здесь несколько любопытных документов.
   - И давно вы стали работать с Интерполом?
   - Не очень. Но сам видишь... Этот эпизод их сильно... заинтересовал.
   - Да, документ суровый. Просто дело Джека-Потрошителя.
   - Шутишь? А они вот пишут, что пятеро туристов - это слишком...
   - Туристов? С таким вооружением?
   - С каким? Здесь ничего не написано.
   - А я тоже не видел с каким.
   - Хорошо. Допустим, ты их не видел. Кто отвез тебя назад?
   - Ну вы же смотрели машину. А я не помню ничего. Посмотри мой рапорт - шел назад, поскользнулся, очнулся - гипс. В смысле - лежу, а рядом вещи...
   - Машину смотрели очень поверхностно. Лабухи, из резидентуры. Но кое-что интересное накопали. Например, с ручек, руля и всего прочего были стерты все пальцы... Но сверху всего, на стертом...
   Я прекрасно понимаю, что могло быть сверху всего. На секунду мне кажется, что ее длинные волосы опять щекочут мне лицо... Несмотря на жару, меня пробирает озноб. Колобок это замечает и замолкает. Потом резко:
   - Говори, кто она? Это был шестой человек из их группы? Она ждала уже там, на месте?
   Я молчу. Я просто не могу говорить и все.
   - Молчишь? Зачем ты встречался с помощником атташе?
   Потихоньку прихожу в себя.
   - Зачем, зачем... У тебя вон расшифровка записи лежит. Родину не предавал, не бойся.
   - Это я знаю. А то бы ты говорил не со мной. И не так. Смотри, сейчас вколят тебе мои бойцы кое-что и ты все-все расскажешь.
   - Ты же сам понимаешь, что не сделаешь этого никогда. Я начну говорить, а кто будет вести и расшифровывать запись? Ты. И знаешь, сколько я тебе наговорю? И будешь ты невыездной до конца дней своих.
   - Хорошо изъясняешься - "до конца дней своих". Конечно, не будут я тебе ничего колоть. На чем ты сломал ее?
   - Почему обязательно "сломал"? И почему "ее"?
   - Любишь задавать риторические вопросы?
   - Нет, просто заново учусь говорить.
   - Откуда взялся шестой человек? Ведь их прилетело пятеро.
   - Ниоткуда. Их и было пятеро.
   - Почему она повезла тебя? Проще было...
   - Да, именно. Пристрелить меня. Но... она ... так не сделала.
   - Почему?
   - Не знаю.
   - Потом она вернулась, чтобы найти своих и ...
   - Да, да, да! Когда это кончится?!
   - Уже кончилось. Почти. С помощником атташе ты встречался, чтобы рассказать, как... чем все кончилось?
   - Да.
   - Что он отдал тебе?
   - Ее... одну ее вещь.
   - Ладно, я понимаю, что с тебя хватит. Подпиши.
   И протягивает мне бумагу. "Никаких дополнительных сведений не сообщил". И на том спасибо.
   - Спасибо тебе, Колобок.
   Он кивает, не глядя на меня.
   Долго сижу на лавочке в тени. Ну и денек. А ведь, чует мое сердце, все еще только начинается. В задумчивости я не заметил, что около меня уже давно стоит знакомый лопоухий боец. Терпеливый парень. Под стать своему начальнику - Колобку. Увидев, что я очнулся, улыбается и говорит:
   - Вам подготовлено рабочее место. Там же можно ночевать. В смысле спать. Я провожу.
   "Ночевать" - это впечатляет. Попробуем обойтись без экстремальных проявлений служебного рвения.
   - Пойдем.
   На этот раз путь дальше. Идем по дорожке в окружении цветущей сирени. Мне по-прежнему холодно. Но с каждым шагом становится легче. Погода, наверное, хорошая - вот и все. Подходим к такому же симпатичному домику, похожему на логово Колобка. Боец испытующе смотрит на меня и говорит:
   - Пожалуйста, на второй этаж, номер одиннадцать. Там открыто.
   И ободряюще улыбается.
   Не нравится мне все это! Но иду.
   Никаких ужасов за дерматиновой дверью номера одиннадцать не обнаруживается. Двухкомнатный номер. В первой комнате - стул, стол, компьютер и ... замечательный телефон. Как игрушечный. Аппарат без диска, с обмотанной синей изоляционной лентой трубкой. Это значит, что соединять меня будут только с теми, с кем захотят. Плюс полный контроль всех моих разговоров. Посмотрим, что во второй. "В смысле спать", похоже, надо там.
   Приоткрываю дверь. Впечатляюще! На классической гостиничной кровати поверх цветастого покрывала возлежит молодая дама. Из одежды на ней только детектив в руке, да белые шерстяные гольфы. Это же моя рыжая знакомая, Оксана! "Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа".
   - Оксаночка, привет! У тебя по-прежнему мерзнут ножки?
   - Привет, Кот! Ты, зараза такая, бросил меня тогда. И телефона не оставил. Но я тебя нашла. Ну-ка, иди сюда.
   - "Бросил тогда...". С тех пор прошло три с лишним года. И можно подумать, наша встреча тогда была случайной.
   Говоря все это, я тихо глажу ее по ноге, снимая гольфы. Ноги все такие же холодные, как лед! У девушки явные проблемы с периферическими сосудами. Она довольно улыбается.
   - Тебя прислали поговорить со мной, так ведь?
   - Да, но это потом.
   - Нет, давай сейчас. Оденься, ладно?
   - Как хочешь, - теперь хмурится.
   - Ты хотела предложить мне подтвердить ваше заключение?
   - Да, это будет лучше для всех.
   Грустно все это. И как-то несерьезно. Впрочем, ее ведомство не отличается тонкостью подходов. Тоже мне, Мата Хари нашлась! Отхожу в другую комнату к окну. Оксана подходит сзади. Но не трогает, чуткая девушка.
   - Ты мне не рад?
   - Оксан, о чем ты? Я знаком с тобой хорошо, если полчаса. Да еще час назад меня просто наизнанку вывернули. Я с удовольствием пообщаюсь с тобой в другой раз. Завтра, например. А сейчас иди, ладно?
   - Зря ты. Ведь ты сам знаешь, что у нас не бывает никакого "потом" и "в другой раз". Ладно. Что мне передать?
   - Скажи, что я подумаю.
   За спиной тихое движение и она исчезает. Я сажусь на стул и долго сижу без всяких мыслей. В окне - ветки сирени. Чудесный весенний вечер.
   Звонит телефон. Тот, который без диска. Я знаю, кто это звонит. Я все сегодня знаю. Беру трубку и молчу.
   Каждый раз я слышу эту замечательную мелодичную фразу на незнакомом языке. Ее смысл Лела категорически отказывается мне объяснить.
   - Здравствуй, Лела-Лелинька, - говорю, - Рад тебя слышать. Хочешь, я расскажу тебе сказку?
   Она, конечно, хочет.
   - Жили-были прекрасная принцесса и принц... так себе.
   Лела возмущенно фыркает:
   - Ладно, принц тоже был ничего.
   - Спасибо. Поправка принимается. И вот, послали этого принца, который был ничего себе, на Остров посреди холодного моря-океана. А на Острове том жил-был страшный Дракон о двенадцати мегато... ой, то есть головах...
   - И дали принцу злые люди меч деревянный и сказали: "Пойди..."
   - Туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!
   - Нет, - опять поправляет Лела. - Ты снова неправильно рассказываешь. И сказали: "Пойди, убей Дракона". И пошел рыцарь с деревянным мечом и...
   - А Дракон-то дохлый...
   - Но рыцарь-то не знал об этом.
   - Да, не знал. А когда же прекрасная принцесса полюбила принца?
   - А она полюбила?
   - Конечно. В сказке так полагается.
   - А полюбила она его, когда он, не зная, что Дракон уже помер, пошел со своим деревянным мечом в пещеру Дракона, не отказывался и никого вместо себя не отправил. Вот такая сказка. Как поживаешь, принц-рыцарь?
   - Почти Принц-Герцог...
   - Ты знаешь, мне тоже начали нравиться Братья. Видимо, возраст. Или поумнела малость. Так как ты поживаешь?
   - Сижу, скучаю без тебя. Ты вот большим человеком стала...
   - Да я всегда была немаленькой. Но тебе тоже грех жаловаться, ты профессор...
   - А ты почти руководитель спецслужбы дружественного государства...
   Лела фыркает:
   - Вот именно - почти... Хочешь, сделаю тебя академиком... у нас? Будешь жить в чудесном домике, в горах. Я буду иногда к тебе приходить. Хочешь?
   Я молчу.
   - В общем, я и сама понимаю, что это бред...
   Вздыхает, несколько секунд молчит и тихо:
   - Я закрутилась - у меня - террористы, у меня - заложники... Я стала злой старой коровой... Помнишь, мы на Острове смотрели мультфильм...
   Я издаю возмущенный вопль. Перебиваю:
   - Там, в мультфильме была очаровательная коровушка и у нее, у Буренушки были такие же чудесные ресницы, как у тебя... Милая Лела, мне сняться твои ресницы... И не клевещи на себя: ты на два года моложе меня... А коса, твоя волшебная коса, она цела?
   - Нет, косу пришлось отрезать...
   Издаю громкий протяжный стон. Она говорит почти испуганно:
   - Но послушай, Кот, у меня физкультура для личного состава два раза в неделю и я должна пример подавать ... и вот, пришлось... Тебе жалко? Скажи еще про ресницы...
   - Я ранен... смертельно ранен стрелами твоих ресниц... они мне сняться...
   Мы оба замираем - я случайно или нет, но сказал ту же фразу, что тогда, в Ташбаане... Молчим долго. Наконец Лела не выдерживает:
   - Ты по-прежнему все это помнишь?
   - Я буду помнить то, что случилось там, всегда. Да и есть, кому напомнить. Давай не будем об этом. Не сыпь мне сахар в пиво...
   - Меня всегда потрясало - тебе больно, но ты шутишь, смеешься, а глаза грустные, больные... Я далеко, но вижу это. Ты простил мне, что я тогда отодрала тебя за ухо?