Щербаков Андрей Михайлович. Уральский вариант

   -- Да, в общем-то, ничего, - сказал перепуганный насмерть Фурманов, отодвигаясь подальше от Анки и пытаясь застегнуть галифе.
   -- Стоп!
   -- Что?
   -- Штаны...
   -- Чего "штаны"?
   -- Не надо застегивать - вещдок все жа... Василь Иваныч!
   -- Че?
   -- Подь сюды!
   -- Зачем?
   -- Тут Фурманов Анку хочет забесчестить!
   -- Гы-гы-гы... Не могу я, Петька! На дорогу смотреть надоть!
   -- Зачем?
   -- Вдруг - рельсов нету... Или шпалов...
   -- И что?
   -- Как что?
   -- Сделаешь ты чего?
   -- Ничего не сделаю... А, ну да!!
   Василий Иванович появился в кочегарке и уставился на распластанного на полу Фурмонова.
   -- Итить твою в качель, - выругался он. - Никак, разодрались опять, бараны?
   -- Не, он хотел Анку того... Уделать.
   -- Ну и че?
   -- Как - че!
   -- А фигли ж ты подсматривал? - строго заметил Василий Иванович. Нехорошо подсматривать... Нехорошо...
   Петька пристыженно покраснел и понурил голову.
   -- Ну а вы, ребятки, не обессудьте, - сказал Василий Иванович политруку и Анке. - В другой раз как-нибудь, раз мы вас вовремя зашухерили...
   Глава шестая
   -- Ты, интиллегент паршивый, давай, протирай очки и смотри, куда мы едем!
   -- Как куда?! Прямо!
   -- Вижу, что прямо... Ты пальцем покажи, куда...
   -- Ну вон же, вон же!
   -- Что - "вон"? Какого ты мне тут пальцем тычешь? Куда едем?
   -- Да вроде как на Запад...
   -- На Запад? Ну, это уж что-то... Удружил, молодец... Ну, иди... Тока никому, про то, что на Запад, понял меня, да?
   . . .
   -- А скажите, незабвенный Василь Иваныч, вы могете водку "Столишнюю" пить?
   -- Могу...
   -- А "Пшенишную"?
   -- Могу...
   -- А самогон?
   -- И самогон могу...
   -- А спирт "Рояль"?
   -- Не, Петька, рояля не могу...
   -- А че, Василь Иваныч?
   -- Языков-то не знаю... А ну как отравят?
   -- Да хватит вам про водку! Не травите душу... Да, кстатя, что там у нас в хвосте за бочка така железна громыхат?
   -- Бочка? Какая бочка?
   -- Ну вона, блестяшша така...
   -- А, цистюрна! А правда, что в ей? Можа, спирт, Василь Иваныч?
   -- Спирт? Гм... А можа... Иди ты, нечто тут в такой захолустье будет сратегиссьский продукт?
   -- Какой продукт?
   -- Сратегиссьский.
   -- Это почему?
   -- Потому что всех вас, олухов, может в нехорошие чуйства свесть... И какие вы тады будете вояки?
   -- Плохие, Василь Иваныч...
   -- Вот то-то оно... А стакан твой - где?
   -- Как от беляков бежали, обронил, Василь Иваныч...
   -- Смотри у меня, ща заставлю в речку нырять, как за винтовкой... Помнишь, кину-то привозили... про мене... эк я тама... Во, смотри, к речке якось-то подъезжаем... Ща вот ты у меня попрыгаешь за стаканом...
   -- Знакомая какая-то речка, - задумчиво сказал Фурманов.
   -- Кому?
   -- Мне, понятно...
   -- И что за речка?
   -- Не знаю... Волга, вродь... Быстро мы управились!
   -- С чем?
   -- Да так, географию вспоминаю... Монголия во где, а Волга - во где...
   -- Иди ты!!! А где та речка... Ну, как ее?.. Где меня тонули?
   -- Урал? Во где!
   -- Да ты что! Куды ж мы едем-то?
   -- Не знаю дажа... Если так и дальше пойдет, скоро выедем на эту... как ее?.. линию... линию...
   -- Говносральную линию Партии?
   -- Не-е-е... На линию фронта...
   -- Фронта? Ой, мудришь ты, Фурман... Перепил видать... Да, мы ж с цюстерной не закончили... Чего там, вот ведь вопрос? Петька! ПЕТЬКА! Где ты, придурок, тебя легендарный начдив зовет... Иди, Петька, разузнай, что в этой цюстерне, и смотри, не пей все, если горячичельное...
   Петька достал из кочегарки лом побольше и отправился к цистерне по крышам вагонов.
   Он вернулся через час.
   Пьяный в стельку.
   -- Все выпил? - с сожалением спросил Василий Иванович.
   -- Ты че, чувак! Там на роту, - сказал Петька и неожиданно для всех схватился за рот.
   -- Зубы чешутся? - посочувствовал Василий Иванович.
   Петька вместо ответа отвернулся от ветра и сделал экстренный выброс съеденной пищи и выпитой жидкости на железнодорожное полотно...
   Василий Иванович почувствовал в воздухе явный запах спирта, и в его взгяде проснулась явная заинтересованность.
   -- Политрук!!!
   -- Здеся я...
   -- Стакан мой - ГДЕ?!
   -- Так от беля...
   -- Отставить! Стакан мне, живо! Не, бутыль! Не, не бутыль, ведро мне! Ур-р-ра!!! Дивизия, на цюстерну - за мной!
   Покачиваясь от движения поезда, чапаевская дивизия помчалась в последний вагон, за которым была прицеплена цистерна со спиртным напитком.
   Если бы у них была конница, процесс достижения цистерны мог бы значительно ускориться.
   . . .
   Офицерская оргия в доме архиерея в Саратове закончилась только под утро.
   Основательно проблевавшись в хозяйское корыто, белогвардейский поручик Ржевский выполз на крыльцо, погромыхивая саблей о косяк двери. Левой пятке было холодно - сапог с левой ноги куда-то делся, портянки не было.
   Поручик поежился.
   Когда лежать в мокрой грязной луже тоже стало холодно, поручик поднял намокшую рожу, с которой коричневыми потоками стекала размокшая глина, и увидел сцену, которая его немного удивила - немного, потому что его пьяного совершенно ничего не удивляло, разве только если бы у Наташи Ростовой вдруг появилась грудь.
   Но тут поручик неожиданно заметил, как по рельсам железнодорожного пути, в охране которого и состояла его основная обязанность, движется поезд.
   Он двигался очень медленно, труба паровоза не дымила, в окнах пассажирских вагонов света не было.
   Поначалу поручик подумал, что это приехал долгожданный бронепоезд с подмогой. Но почему-то ни одной бронированной части у бронепоезда не было, поэтому мысль о бронепоезде пришлось отвегрнуть как неправильную.
   Ржевский шумно рыгнул, чтобы собраться с силами, и взглянул повторно. Поезд, могущий оказаться пьяным бредом, к его большому сожалению, не исчезал.
   Поручик ругнулся и пополз обратно в дом.
   На полу в гостиной, подложив под голову телевизор (о Боже, какой телевизор?!), чтобы не жестко было спать, храпел Пьер Безухов в грязных исподниках.
   -- Петя! - позвал поручик, тыкая Пьера в жирный бок. Из бока Безухова раздавался такой подозрительный звук, как будто бы это был барабан, и в него били специальной барабанной палочкой.
   Ржевский собрался с силами и крикнул что-то Пьеру в ухо.
   Тот моментально вскочил и набил себе здоровую шишку на лбу об неподходяще подвернувшийся камин.
   -- Где моя баба? - спросил он первым делом пьяным голосом, оглядывая окружающую его местность.
   -- Какая?
   -- Наташка...
   -- Я почем знаю, - поручик смущенно потупил взор.
   -- Ну, хрен с ней!
   -- Как - с ней?!
   -- Да я не в том смысле, солдафон паршивый...
   -- Сам солдафон!
   -- Я?!
   -- Ты!..
   . . .
   Когда драка прекратилась, Пьер оказался наверху, держа для безопасности Ржевского за горло. Тот хрипел и старался вырваться.
   -- Чего ты завыпендривался? - поинтересовался Пьер миролюбиво.
   -- Поезд! - сказал Ржевский хрипло.
   -- Иди ты! Где?
   -- На железной дороге... Пусти же, жирная свинья!..
   Пьер отпустил поручика, тот принялся откашливаться и выглянул в окно.
   Поезд, на счастье Ржевского, далеко не уехал и уже совсем остановился.
   -- М-да-а-а-а... - протянул Безухов. - На бронепоезд непохоже... Может, красные?
   -- А он у них на запасном пути, - заявил Ржевский резонно.
   -- Кто?!
   -- Их бронепоезд. Стоит. И люди мирные...
   -- Бред какой-то, - заметил Безухов. - Ты там уже был?
   -- Где?
   -- Ну, в поезде?
   -- Что ж я, самоубивец!
   . . .
   -- Ой, погано мне... Ой, погано...
   Василий Иванович сидел на полу почтового вагона и держался обеими руками за раскалывающуюся голову. Ему казалось, что голов у него две, причем большая из них почему-то внутри...
   -- Спирт, видать, погань... - сказал Василий Иванович. При упоминании спирта его чуть не стошнило. - Это ж надо, - пожалел он сам себя. - Целое ведро выжрал!
   -- Оо-о-ох... - раздалось из-за печки-буржуйки.
   -- Петька? - позвал Василий Иванович неуверенно.
   -- Я-а-а-а...
   -- Ты жив?
   -- Не знаю... Вроде, жив... О-о-о-х, башка болит...
   -- А Фурман где?
   -- Кто ж его знает... Проблевался и спит, наверное, где-нить... О-ох, хреново...
   -- Хоть бы рассолу жахнуть... - замечтался Василий Иванович. - Я ж тебе говорил, занюхивай...
   -- Чем? Там не было ни хрена...
   -- Чем-чем... Да хоть носками. Все одно запах повывендрится...
   Со стороны выхода раздались гортанные звуки. То есть, это была не норманнская речь немецко-фашистских оккупантов, до которых еще далеко, а это застенчиво, чтобы никому не помешать, блевал Дмитрий Андреич Фурманов, легендарный политрук и т.д.
   -- Эк заливается, сердешный, - умилился Василий Иванович и попытался встать на ноги. Это ему удалось с трудом.
   Пошатываясь, Василий Иванович вывалился из почтового вагона и вскоре где-то в ночной тиши стрекотание психованных сверчков смешалось с журчащими звуками.
   Начдив вернулся назад немного посвежевший и застегивающий галифе.
   -- И вот, однако ж, вопрос, - сказал он. - Иде ж мы все щас того, то бишь находимся?
   -- Ой, Василий Иваныч, давай проспимся, - предложил Петька. - И так в башке фигармония и хренсерватория, а ты какие-то находимся...
   -- Это верно, - сказал начдив. - Но покамест ты будешь дрыхнуть, мы заедем незнамо куда, а там...
   -- Не заедем, - сказал политрук, вползая в купе. - Паровоз встал, а как его того, не знаю...
   -- Что ж ты глядел!!!
   -- Пьян был, Василий Иваныч... Ну вы ж сами в меня ведро за ведром вливали, говорили еще "Пей, оглоед".
   -- Оглоед - не спорю, - сказал Василий Иванович. - А за паровоз тебе того, строгий-престрогий сам знаешь кто... То есть, что. И чтоб щас сразу выяснил, где... То есть, мы. Это приказ.
   Политрук вздохнул и вывалился наружу.
   До утра он не появлялся.
   Едва рассвело, Василий Иваныч, достав свою любимую саблю, уселся напротив отполированного самовала и начал основательно бриться, в смысле, делать так, чтобы выглядеть перед дамами (если оные предвидятся) не совсем заросшим, а немного.
   . . .
   В доме архиерея матерились.
   Поручик Ржевский и Пьер Безухов не могли решить, кто первый пойдет на разведку.
   Перепалка продолжалась уже третий день.
   . . .
   Когда в поезде кончилось все, что можно было съесть, включая ананасы и запасы рябчиков, Василий Иванович заявил, что пора принимать решительные меры и недвусмысленно посмотрел на Петьку.
   Петька же заявил, что насчет мер он уже решил, на том и порешили.
   За хавкой послали Фурманова.
   . . .
   В доме архиерея дрались.
   Выбранный общим собранием в составе поручика Ржевского и Пьера Безухова Ржевский наотрез отказывался идти в разведку, мотивируя это тем, что если его убьют, Наташа Ростова сойдет с ума, а Пьер вообще смухлевал со своей монеткой, и что всему полку известно, что у него там четыре головы на два орла.
   На разведку Пьеру было глубоко плевать, но честь жены и монетки его немного волновали.
   Бинты и йод в доме архиерея кончались...
   Глава седьмая
   Итак, постепенно, шаг за шагом, абзац за абзацем, мы приближаемся к минуте, когда встретились, наконец, два противоположных фронта поручик Ржевский и просто Петька из легендарной дивизии Василия Ивановича.
   Посланный за питанием Фурманов бесследно пропал.
   Василию Ивановичу очень недоставало провианта, но рисковать он не решался.
   После полутора суток, проведенных в темноте и без провизии, дивизия Василия Ивановича, точнее, то, что от нее осталось, начала скучать.
   Из темного угла почтового вагона раздавались томные вздохи Анки, заставлявшие Петьку издавать не очень приличные в обществе звуки.
   Внезапно где-то под днищем вагона зашуршало.
   -- Фурман ползет, - сказал Петька в предвкушении чего-нибудь перекусить.
   Шуршание притихло.
   Поручик Ржевский, проигравший в биллиард Пьеру и вследствие этого посланный на разведку, не расслышал первое слово и, приняв его за ругательство, искал теперь булыжник покрупнее.
   Вскоре по двери постучали. Но это был не нежный Фурмановский звук, так знакомый Анке, а грубое громыхание тяжелым предметом.
   -- Кто там есть, извольте вылезть! - потребовал Ржевский.
   Из вагона появились мощные руки, втащившие поручика внутрь. По несчастливой случайности сабля его осталась снаружи.
   Петька, поймавший, собственно, Ржевского, был немало удивлен.
   -- Василь Иваныч, никак, беляк!
   -- Точно, беляк! Ишь ты какой... А на картинке - зверь зверем... А тут недоносок какой-то...
   -- Сам недоносок! - обиделся Ржевский. - Как ты разговариваешь с офицером?!
   Он попытался встать, но крепкие руки Петьки держали его.
   -- С каким офицером? - поинтересовался Василий Иванович. - У тебя ж на харе неконченая говназия... Или как ее?
   -- Гимназия, - сказал Ржевский хмуро и насупился - что было, то было. А за харю ответишь, мужик! - заявил он плаксиво.
   -- Мужик, - согласился Василий Иванович. - А ты что, баба что-ли?
   Подошедшие бойцы Чапаевской дивизии дружно загоготали - они считали Василия Ивановича изрядным остряком.
   -- Петька, держи его, надо Фурманову показать...
   -- Зачем? Пытать будем?
   -- Не-е-е... Что ж мы, изверги? Просто он можа тоже не видел...
   -- Кого, беляков-то? Знамо, не видел! Это ж теперича редкость-то какая! Тока где энтот Фурманов-то?
   -- Не знаю... Кто бы поискал.
   -- Я б с радостью, Василий Иванович, но ведь надо ж его сторожить...
   -- А!.. Да Анка посторожит!
   -- Что?! - вскипел Ржевский. - Юбка будет охранять белогвардейского офицера?! Я повешусь!
   -- Потом, - сказал Чапаев. - Погодь пока, на тебя наш политрук посмотрит...
   -- Я! Я!!! Я сбегу, ей-богу...
   -- Бога нет, это опиум для народа, - сказал Петька заученно.
   -- Точно, - подтвердил Василий Иванович.
   -- О, боже, идиоты!
   -- Бо...
   -- Заткнись, урод!
   Мощная зуботычина повергла поручика на пол, в тот угол, где храпела Анна Семеновна.
   Ударившись о что-то мягкое, которое тут же вскочило и звучно рыгнуло, поручик понял, что шутки с Чапаевскими бойцами плохи.
   -- А за что, то споймал эту живность...
   -- Но-но! - раздалось из угла, но уже более миролюбиво.
   -- Эту живность, - подчеркнул Василий Иванович и сделал эффектную паузу. - Так вот, за это я тебе... я... тебе... благодарность, во! Сообщим в Москву, - сказал он важно.
   -- Служу Советскому Союзу!
   -- Кому-кому?!
   -- Там видно будет...
   . . .
   -- Мадам! - поручик попытался заигрывать с Анкой.
   Та отнеслась к его притязаниям молча и без должного понимания.
   Получив удар пяткой между ног, поручик изумленно замолчал и подумал про себя "Кто же только научил-то..."
   -- Эй, беляк! Дом вон тот, белый, ваш?
   -- Бордовый, что ли?
   -- Нехай бордовый... Эстет хренов. Так ваш?
   -- Наш...
   -- Народу много там?
   -- Один.
   -- Один? П...дишь!
   -- Ей-бо!
   -- Ну, как же один? А Деникин где?
   -- А при чем тут Деникин?
   -- И то верно, ни при чем... А что за типчик? В смысле, там?
   -- Пьер Безухов... Известная личность! Да вы, наверное, не читали "Войну и Мир" господина Толстого?
   -- Нет, конечно... Вот еще глупости! Безухов говоришь... Ну, будет еще и Безногов, Безруков, Безглазов и Без... Ну, это не при бабе будь сказано.
   -- Это ж почему? - встряла Анка. - Мине интересно!
   -- Ну, сама знаешь, Без-какой.
   -- А-а-а!!! Гы-гы-гы...
   Совершенно внезапно появился Фурманов.
   Он ничего не объяснял, только протянул корзину с едой тремя вареными курицами, двумя пожухлыми "Баунти" и пятью "Сникерсами" (Jesus, опять меня понесло).
   Как выяснилось из дальнейшего разъяснения, Фурманов спрятал красноармейскую одежду в дупле какого-то дерева, а сам в кальсонах принялся прогуливаться по деревне.
   В таком виде он оченно понравился какой-то генеральше, дальнейшие события двух ночей и одного дня не пропущены внутренним цензором автора, но генерал остался им доволен, так как сам был уже не в форме, а супруга ему изрядно закапала мозги и мундир (сами понимаете, что я имею в виду), и подарил Фурманову свои старые штаны и перечисленный выше набор провизии.
   -- А мы тута беляка споймали! - заявил Петька.
   -- Иди ты!
   -- Как на духу! Да вот он, смотри...
   Ржевский подумал, что сейчас его, наверное, будут пытать или бить, что, в принципе, для него было одно и то же.
   -- Пытали? - деловито осведомился Фурманов.
   Поручик испуганно зажмурился.
   -- Нет еще, - сказал Василий Иванович. - Да и незачем... Он все уже повыболтал...
   -- Как - незачем? Попытать всегда полезно!
   -- Не надо меня пытать, - заявил Ржевский. - Что это еще за новости? Хотите, я вам лучше анекдот расскажу.
   -- Не надо! - сказала Анка. - Слово-то какое неприличное анекдот...
   -- Да, ты не очень-то, при бабах, - сказал Василий Иванович. А то щас же шлепнем...
   Ржевский повторно зажмурился.
   -- Кто ж его поймал-то? - поинтересовался Фурманов.
   -- Петька, - сказал Василий Иванович с гордостью.
   Фурманов посмотрел на Петьку с ненавистью и сильной завистью. Петька на него - с тем же. После обмена любезностями они разошлись по разным углам вагона.
   "Надо бы сбагрить его куда-нибудь", - подумал Фурманов.
   "Сбагрить бы его куды-нить надо", - подумал Петька.
   -- Надо бы благодарность в Москву настрочить! - заявил Фурманов. Про себя же он подумал "Я те устрою благодарность". - Это ж прямо подвиг, - добавил он. - Так вот запросто изловить вражеского шпиона...
   -- Сам шпион! - обиделся Ржевский.
   -- Молчите, арестованный, когда вас спросят, мы вам покажем.
   -- Сам ты арестованный! Где ордер?
   -- Какой ордер?
   -- На арест!
   -- Вот те ордер! - Фурманов выхватил из кобуры начдива маузер и показал Ржевскому. Поручик тут же сделал заявление, что против ничего не имеет.
   -- Ну, только бы до телеграфа добраться... Только бы до телеграфа... политруку не терпелось поскорее подложить Петьке свинью покрупнее. Эй, белый, тут телеграф есть?
   -- Есть, конечно...
   -- Где?
   -- На том конце города...
   -- Города?
   -- Ну да... У него и название еще есть - Засрюпинск...
   -- А на фига тебе телеграф понадобился? - поинтересовался Василий Иванович хмуро.
   -- Не знаю, - сказал политрук. - Письмо бабушке вот захотел отправить...
   -- Ну-ну, - сказал начдив.
   На телеграфе городка Засрюпинск стояла подозрительная тишина.
   -- Але, есть тут кто? - поинтересовался политрук.
   Из двери вылетела перепуганная курица, за ней - мальчишка с топором.
   -- Стой! Это телеграф?
   -- Ну...
   -- Как тут телеграмму отправить?
   -- А местную или междугородную?
   -- Междугородную.
   -- Тогда телеграфистку надо...
   -- А местную?
   -- Все равно ее.
   -- А что ж ты спрашиваешь, шельмец?
   -- Интересна ж...
   -- А где телеграфистка ваша?
   -- Ну, знамо где, - с пастухом!
   -- Где с пастухом?
   -- Знамо где - на сеновале...
   -- А сеновал где?
   -- Ну, где сено, там и сеновал... Чего тупой-то такой, из города, что ли?
   -- Из города, - согласился политрук. - Так где сеновал-то?
   -- Чуть далее огородами пройдешь, - сказал мальчишка, - А там услышишь... - и он недвусмысленно ухмыльнулся.
   С сеновала раздавались размеренные ритмичные звуки и чье-то придыхание.
   Политрук насторожился и медленно пополз внутрь через одно из имевшихся в стене сеновала отверстий.
   Из также ритмично двигающейся кучи сена торчали чьи-то две пары ног и доносились подозрительные по тембру звуки. Рядом валялся сбитый в комок чей-то сарафан.
   Политрук подполз к нему и зачем-то понюхал.
   Затем он встал в полный рост и кашлянул.
   Ритмичные движения резко прекратились, из сена показались две головы: всклоченная, бородатая, женская, и недовольная, раскрашенная, мужская. То есть нет, наоборот, всклоченная, бородатая, мужская и недовольная, раскрашенная, женская.
   -- Кто из вас телеграфистка? - деликатно спросил Фурманов.
   -- Догадайся с трех разов, - сказал бородатый мужик хмуро.
   -- Значит, она, - сказал Фурманов.
   -- Ну, - подтвердил мужик. - Ну ладно, полчаса вам на все, а потом опять я...
   -- Да нет же, - сказал политрук поспешно, посмотрев на физиономию телеграфистки. - Мне не это надо...
   -- А ЭТО тебе никто и не предлагает, - сказал мужик хмуро. - Ишь, какой прыткий! Чего надо-то?
   -- Телеграмму мне б отправить... - сказал политрук робко.
   -- Тудыть ее в качель! - выругался мужик. - Тока я... Ну, это на весь вечер... Ладноть, завтра в то же время в то же место... В смысле, на этом же месте... Ну, покеда, Нинка...
   -- Давай, малюй свою цедулю, - сказала телеграфистка лениво, подсовывая политруку не первой свежести бланк с двуглавыми орлами и заплесневевшую чернильницу. - Тока, слышь, не порть! Бланк один на всю область... Для тебя, дурака, можа, берегли!
   Фурманов помусолил ручку и написал:
   "В ВЧК анонимка от тов. Фурманова Д.А.
   В вверенной мне для проведения политической работы дивизии Чапаева Василия Ивановича под управлением указанного начдива проходит службу немецкий шпион Петька Исаев, для виду задержавший белогвардейского языка (поручика)."
   Он подумал и подписал еще ниже:
   "Целую, Дима."
   -- Три рубля сорок шесть копеек, - заявила телеграфистка, перечитав телеграмму. Судьба немецкого шпиона Петьки Исаева ее совершенно не волновала.
   -- Ни хрена себе! Чего ж дорого-то так? - обиделся политрук.
   -- А за... Сам знаешь, за что... Ну, не хотишь - как хотишь, - сказала телеграфистка и собиралась уже закрыть окошко, но желание насолить Петьке превысило все другие соблазны, вытекающие из крупной суммы в три с лишним рубля.
   Фурманов оплатил телеграмму и вышел из душной комнатки телеграфа.
   Телеграфистка захолустного городка Засрюпинск лениво просканировала телеграмму глазами, зевнула и подумала, что хорошо бы ее щас прямо и передать, и - на сеновал!
   Она подтянула к себе телеграфный ключ и, продолжая зевать, передала на телеграф города Саратова следующее:
   "В ВЧК тов. Фурманова анонимка от Д.А.
   В вверенной политической работе дивизии для Чапаева Василия Ивановича указанным начдивом управляет служба немецких шпионов, задерживаемых языком Петьки Исаева, в виду белогвардейского поручика.
   Целую, Дима."
   "Всех целуют, а меня - ...!", - подумала телеграфистка и, вздохнув, отправилась на сеновал.
   В городе Саратове на телеграфе шумно выругалась мадам Марья Иванна, женщина полная, растлительная и темпераментная. Упомянув различные части мужского тела, она выдернула из телеграфного аппарата узкую бумажную полоску со следами графита и посмотрела ее на свет - среди работниц телеграфа бытовало мнение, что так лучше понимается текст.
   -- Ага, мать вашу так, - сказала она. - Телега в Москву... Ну, это надо через Тамбов...
   И она передала на Тамбовский телеграф следующий текст, сокращая ненужные никому слова и растягивая и передавая с расстановкой интересные и непонятные:
   "ВЧК. Фурманову.
   Политич. раб. див. Чапаева В.И. упр. служ. немецких шпионов, П. Исаев задерж. языком белогв.-го пор.-ка.
   Целую, Дима."
   В Тамбове телеграфная линия до Москвы имела некоторые повреждения, поэтому телеграмма попала напрямую в напечатанном виде сначала в ВЧК на Лубянке, а потом в Кремль, лично товарищу Ленину.
   Владимир Ильич как раз только что съел десяточек бутербродиков с черненькой икрой, "как все". "Все" икры уже обожрались, и от одного ее вида у них случался Food Eject.
   Вытерев ноги в грязных сапогах о белый чехол кресла, стоящего в приемной, личный секретарь Владимира Ильича вошел, точнее, вошла, потому что это была она, Настенька, и робким голосом позвала:
   -- Влади-и-имир Ильич!
   -- Что, Настенька?
   -- Телеграмма из Саратова, Влади-и-имир Ильич!
   -- Пгочти!
   -- "ВЧК, Фурманову.
   Политические работники дивизии Чапаева Василия Ивановича управляют службой немецких шпионов..." - при слове "немецкий шпион" Владимир Ильич вздрогнул и уронил остатки бутерброда с икрой себе на жилет. - "... пока Исаев задерживает языком белогвардейского поросенка
   Целую Дима".
   -- Кого-кого?
   -- Поросенка... Я не виновата, Влади-и-имир Ильич, там так написано!
   -- Покажи... Чегт возьми! Действительно, "погосенка"... Да, ба-атенька... Это я не тебе. "Политические габотники... упгавляют службой... шпионов"... Гм... Как интегесно, а, Настенька? Но пгичем тут по-го-се-нок?
   -- Не знаю... - Настенька насупилась и приготовилась заплакать.
   -- А кто такой Фугманов? Я не знаю такого в ВЧК! Может, это аббгевиатуга? Не, батенька, навгядли. Но в этом товагище Исаеве опгеделенно что-то есть! Все, понимаете, дугью мучаются - да, именно дугью! - а он самоотвегженно задегживает белогвагдейского... гм... Нет, погосенок тут опгеделенно не пгичем! Опгеделенно! Ну вот что, Настенька! Гисуйте пгиказ! Фугманова и этого... Как его? Диму, который целовался ишь ты, социалистическое отечество в опасности, а он - целоваться! найти обоих, агестовать и гасстгелять, а Исаева - гм, вы только подумайте, все... Да, пиши, Исаева - доставить мне лично ля беседы! Да, а пги чем тут Чапаев? Он утонул или не утонул? Я в какой-то пгодажной газетенке читал, что, вгоде, утонул! Выясните, пожалуйста... Если утонул - можете не докладывать, и так все ясно... А если нет - сами гешите, или утопите для соответствия... Ой, не падайте же в обмогок, ковег испачкаете!... или, еще лучше, гасстгеляйте... Чтобы сгазу... Ишь, какая политическая пгоститутка!
   От таких громких слов вождя перепуганная Настенька пулей вылетела из кабинета.
   -- Выходит, я пгоизвожу на пгекгасный пол впечатление, - сказал Ленин самодовольно, проводя по лысине расческой. - Магкса, что-ли, почитать? продолжил он мечтательно. - Или самому чего написать?
   . . .
   Пьер Безухов сдался без боя.
   Просто-напросто, увидев в окно, что Ржевский несет на граблях что-то серо-коричневое (это были запасные кальсоны Фурманова), он высунулся в окно и закричал "Нихт шисн!"
   -- Э, мужики, он просит не стрелять! - пояснила сзади Анка.
   -- А мы не будем, - сказал Василий Иванович. - Мне его рожа ндравится, он у нас поваром будет!