— А остальные? Те, что не угадали в счастливый список? С чего ты взял, что они вернутся? Или тоже наслушался сказок про деревеньки мозырей?
— А вы думаете, это неправда?
Ларсен нахмурился.
— Неважно, что я там думаю. Важнее то, что есть на самом деле.
— А НА САМОМ ДЕЛЕ — ВСЕ ОНИ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВЕРНУТСЯ…
Как-то он это по-особенному сказал, каким-то чудным голосом. По спине Ларсена побежали мурашки, и волосы на затылке шевельнулись. Почему-то он сразу поверил, что так оно и будет. Действительно вернутся. А, вернувшись, заселят опустевшие села и города, утешив тех, кто ждал, и изумив всех остальных…
— … Я не знаю, где они сейчас, — продолжал пленник, — но предполагаю, что это своеобразное чистилище, и вполне возможно, что с их возвращением появится новая религия, отличная от прежних, обогащенная опытом пережитого. Во всяком случае многое изменится и не в худшую сторону. Потому что эта война не во спасение человечества, а во спасение Земли, где человечество — суть песчинка.
Стряхивая наваждение, Ларсен тряхнул головой.
— Тебя послушать — другое запоешь. Скорее уж, не песчинка, — булыжник какой-то.
Узник оставил сказанное без внимания. Хриплым, невнятным голосом он продолжал бормотать, словно торопился завершить начатую мысль. Глаза его лихорадочно поблескивали, и Ларсену пришло на ум, что действие репротала кончается.
— … С каждым новым днем те, кто остались здесь, будут ненавидеть войну больше и больше. Число бессмыслиц в стратегии и тактике пришельцев будет нарастать, и вместо азарта к людям придет недоумение. Ведомая пришельцами война так и не уложится у нас в сознании. Боевые действия постепенно выродятся в абсурд, в широкомасштабную клоунаду. Тоска по тишине обратится в мечту. И когда приблизится усталость, все прекратится самым неожиданным образом. Может быть, даже землянам подарят победу. Возможно, вмешается третья сторона… Собственно говоря, они и сейчас уже не воюют, а лишь создают грандиозную имитацию сражений. Хлопушки и бенгальский огонь мы принимаем за реальную угрозу. Вероятнее всего, сами пришельцы в войне вообще не участвуют. Воюют роботы, фантомы и муляжи.
— Занятно! — Ларсен ощутил растущее беспокойство. Что-то заворочалось в памяти, но он даже не попытался определить — что именно.
— … Теперь-то мне ясно, отчего они не нуждались в моем публичном обращении к людям. Это не входило в их планы. Правда, и не противоречило им. Пришельцам попросту стало меня жаль. Возможно, они подозревали, что в будущем я о многом догадаюсь, и тем не менее с выступлением они мне помогли, а после отпустили на все четыре стороны.
— Но почему, черт побери? Почему?!.. Разве они не рисковали? Ведь ты мог рассказать о них первому же патрулю!
— Что может рассказать соплеменникам сбежавший с ракетоносца дикарь?
Ларсену показалось, что на лице собеседника промелькнуло подобие усмешки.
— И потом… Человеку с ярлыком Предателя не очень-то верят.
— Не знаю. Расскажи ты вчера Клайпу какие-нибудь технические подробности…
— Бросьте! Это же полная чушь. Что я мог рассказать о них? Я тот самый дикарь, что удрал с ракетоносца — не больше и не меньше.
Не найдя подходящего ответа, Ларсен передернул плечом.
— Не знаю… Все это такая абракадабра!..
— Скоро это поймут все, — снова на опухшем лице узника промелькнула усмешка. — Вы очевидно решили, что это действует ваш стимулятор?.. Ничего подобного. Приди вы сюда не один, я не раскрыл бы рта.
— Но ведь уже завтра вас не станет, — впервые Ларсен обратился к собеседнику на «вы», но даже не заметил этого. Переключение произошло само собой, где-то на подсознательном уровне.
— Забавно, но сейчас мне начинает казаться, что мои пришельцы предусмотрели и это. Они ведь знали, кого отпускали и куда. С моими мыслями и моим грузом — легче родиться заново. Конец войны — спасение для многих, но не для меня. И десять, и двадцать лет спустя мне придется мириться все с тем же ярлыком. Предатель — он и в гробу предатель, — из горла узника вырвался булькающий смех. Дорожка крови протянулась от левого уголка губ. И, глядя на него, Ларсен неожиданно ощутил, что весь его запал угас. Злости к этому человеку он больше не испытывал. Более того, впервые он почувствовал некоторое неудобство за свое присутствие здесь.
— Да, молодой человек, теперь-то я знаю: ненависть — материальна. И наш ад материален именно потому, что все мы с самых юных лет постигаем азы ненависти. Можно, конечно, бравировать и делать вид, что вам все равно, но вся игра тотчас развалится, едва вас возненавидит хотя бы тысяча людей. Ненависть миллионов не просто ощутима, — от нее жестоко заболеваешь. Это невообразимо тяжелый крест, лишающий желания дышать, жить, двигаться.
— Прямо второй Иисус, — пробормотал Ларсен. Впрочем, ему было не до шуток.
Услышав его слова, пленник криво улыбнулся, и в эту секунду скрипнула отворяемая дверь. Вздрогнув, Ларсен резко обернулся. На пороге, перетаптываясь, среди морозных парящих клубов, стоял часовой.
— Тебе чего? — лейтенант попытался вспомнить фамилию бойца, но так и не вспомнил.
— Там это… Вроде идет кто-то. Так я предупредить. Все ж таки пост. Если спросят, надо сказать что-то.
— Не надо… — немного подумав, Ларсен поднялся. — Не тужься, родимый. Мы тут уже закончили.
Натянув на голову ушанку, он еще раз взглянул на лежащего человека.
— Может, оставить свет?
На пороге обеспокоено заерзал часовой.
— Вообще-то не положено. В целях маскировки…
— Заткнись, родной! — Ларсен повторил вопрос. — Так что, оставить свет?
Пленник покачал головой. Щелкнув выключателем, лейтенант вышел из сарайчика.
Над головой искрами проблескивали звезды. Снег, покрывающий землю, был безрадостно черен. Заметно похолодало, и Ларсен, поежившись, поднял воротник полушубка. Рядом гремел замком часовой.
— Ветер с севера потянул, — заметил он. — И звезд вон сколько высыпало. Чудно! Война и звезды…
— Да, чудно, — согласился Ларсен. Сунув руку за пазуху, вытянул на свет божий бутыль, призывно встряхнул перед носом бойца. — Ну что, будешь, кокарда в ватнике? Замерзнешь ведь! А я угощаю…
— Ха!.. Вот он и наш бузотер! — Клайп захохотал. — Эй, чудила, помнишь хоть, что вчера вытворял?
Ларсен буркнул невнятное себе под нос и поспешил отвернуться. Проще было делать вид, что не помнит. Хотя, наверное, и бесполезно. О подобных вещах любят напоминать. Да не раз и не два…
— Говорят, ты и Предателя к стенке вчера пытался припереть? — Клайп приблизился сбоку, шутливо ткнул обтянутым в меховую рукавицу кулаком.
— Куревом бы лучше угостил, — лейтенант гадливо сплюнул. — Башка трещит, спасу нет.
— Что хоть пил-то?
— Самогон деревенский.
— Тогда ясно. А то ребята говорят, никогда тебя таким не видели.
— Давай если можно обойдемся без воспоминаний. Итак тошно.
Клайп усмехнулся.
— Я-то ладно, — обойдусь. А вот как другие? Свидетелей-то было, знаешь, сколько? Тебя же впятером от приятеля за шиворот оттаскивали.
— От Сержа, что-ли?
— Ну да, от него. А ты еще и нашим пачек накидал.
— Не только я, но и мне.
— Что, чувствуется? — Клайп хохотнул. — Так-то, забияка! Будешь знать. Хорошо, я с тобой не схлестнулся, а то ходили бы сейчас оба красивые. Ладно, не переживай. Все путем. Одного только не пойму, на Серегу-то ты чего вдруг окрысился?
— Кто его знает. Взбрело, наверное, что-то в голову.
— Хорошо, видно, взбрело!.. Лопуху его, Бунге, что-ли, — голову чуть не расшиб. В лазарете сейчас сморкается, бедолага.
— И черт с ним!
— Он-то тебе чем досадил?
— Так… Не люблю я его. А тут перепил еще.
— Ну и дурак, — назидательно прогудел Клайп. — Слава богу, третий десяток уже, — дозу свою пора знать. Хотя… Если, говоришь, самогон, можно, конечно, просчитаться. Первач — штука такая. Хуже самой ядовитой бормоты.
К месту казни постепенно подтягивались любопытствующие. Прихрамывая на одну ногу, подбежал и Сергей. На ходу помахал собравшимся рукой.
— Ну, что? Не замерз наш смертничек?
— Да вроде нет. На ночь ему печь пару раз протапливали. Кстати, — Клайп взглянул на Ларсена, — тебе-то он что-нибудь рассказал?
Ларсен хмуро покачал головой. Подошедший Сергей приветливо хлобыстнул лейтенанта по плечу, оживленно показал на заплывший глаз.
— Твоя работа, вредитель! Крепко молотишь!.. Но и я тебе гвозданул пару раз.
— Что-то не слишком заметно, — усомнился Клайп.
— Так у него синяков сроду не было. Кожа какая-то особенная. Он сам хвастал, — Сергей спиной повернулся к ветру, ветряной мельницей замахал руками. — Однако основательно подморозило. Пора бы и начинать. А, Клайп?
Утопая в снегу, к ним подошел разводящий. Следом, едва поспевая, топал не в ногу вооруженный наряд.
— У нас это… все готово. По команде выводим.
— Какую вам, к бесу, еще команду? — притаптывая на месте, Клайп кивнул на дымящуюся воронку. — Могилу сработали — и баста.
— Не морозь народ! — заворчал Сергей.
— Значит, это… Можно выводить?
— Значит, нужно выводить! И шевели персями! Не на параде!
— Хочу посмотреть, как он подохнет, — напряженно произнес Сергей.
— Подохнет, как все подыхают, — Клайп сплюнул. — Моя бы воля — век на него не глядел.
Пальцы у Ларсена чуть заметно дрожали. Затягиваясь сигаретой, он следил сквозь сиреневый дым, как выводят из сарая Предателя. Ретивый охранник подталкивал пленника стволом, заставлял шагать быстрее. То ли Предатель отдохнул за ночь, то ли таким образом подействовал репротал, но держался он бодрячком. Клайп удивленно присвистнул. С усмешкой обратился к Ларсену.
— Кнут и пряничек, а, лейтенант?
Ларсен ничего не ответил. С пробуждающейся внутренней дрожью он наблюдал за приговоренным, отмечая малейшие детали — такие, как частота дыхания, цвет лица, выражение глаз. Судя по всему, пленник не проявлял ни малейшего беспокойства. Так по крайней мере выглядело со стороны. Сам лейтенант чувствовал себе куда хуже. И не только с перепою. Его и сюда, на место проведения казни, выманило не просто любопытство, а то самое внутреннее состояние, что возникло сразу после разговора с Предателем. Может быть, слишком многое свалилось на него за вчерашний день, и та беседа в сарайчике оказалась итоговой, а потому — важной. Он смутно представлял себе, зачем заявился сюда и чего, собственно, ждет, но, видимо, была какая-то загадочная причина, скрытая от него самого.
— Давай, не тяни резину! — Клайп шумно захлопал рукавицами.
Двое бойцов, считая шаги, отошли от поставленного возле воронки Предателя и подняли автоматы. Клацнули затворы, — у одного из солдат, блеснув на свету, вылетел из казенника патрон.
— Растяпа! — Клайп вполголоса ругнулся. — Ну я тебе выдам потом!..
Пленный между тем повернулся лицом к толпе, покачнувшись под порывом ветра, зажмурился.
Вот сейчас!.. Мускулы Ларсена свело от напряжения. Он даже подался чуть вперед. Но ничего не произошло. Утреннюю тишину разорвали трескучие очереди, и никто даже не вздрогнул, не подал голоса. Разрушение безмолвия выстрелами казалось самым естественным делом.
Может, оттого, что не рассчитали с расстоянием, пленный упал не в яму, а лишь на самый край. Тело его лежало рядом с воронкой, и только одна нога угодила туда, куда надо, перегнувшись в колене и погрузившись в земную глубь. Ларсен обмяк. Мышцы его болезненно заныли. Он наконец-то осознал, что все уже кончилось. Грудь Предателя более не вздымалась, дыхание пресеклось. Поневоле Ларсен и сам задержал дыхание.
Произошло все и не произошло ничего. Не возник в небе контур приближающейся «сигары», и не сползла с пленного фальшивая оболочка оборотня. Он оказался обыкновенным человеком из плоти и крови, несмотря на то, что безбоязненно отделял себя от человечества местоимением «вы». Если до расстрела Ларсен на что-то еще смутно надеялся, то теперь ожидать было нечего. Уныло он наблюдал, как движениями футболиста Сергей сталкивает тело в воронку. Все те же двое, но уже не с автоматами, а с лопатами, грузно приблизились к яме и, зевая, начали засыпать покойника глиной и снегом. Вот так — быстро и просто, чтобы потом кто-нибудь внес в историю маленькую страничку…
Ему вдруг подумалось, что как было бы славно подойти к Сергею и врезать по умному, начитанному лицу. Прямо сейчас. По второму уцелевшему глазу. И было бы это честно. Было бы правильно. Только вот как бы они все отреагировали? Окружающие?.. Удивились бы?.. Возможно. А возможно и не только удивились. Кто он им в конце концов? Не сват и не брат. Так чего церемониться?.. А там кто-нибудь взял бы да ляпнул. В спину и от души. Это уж проще простого. Швырнуть бранным словом и утереться.
Закрыв глаза, лейтенант представил себе, как могло бы все это произойти. И тут же вздрогнул. Не стоило распалять воображение. Картинка оказалась более чем неприятной. На какое-то мгновение Ларсену удалось воочию почувствовать, как зазубренным штыком вонзается между лопаток обычное слово из обычных букв, ярлык, перечеркивающий жизнь.
— А вы думаете, это неправда?
Ларсен нахмурился.
— Неважно, что я там думаю. Важнее то, что есть на самом деле.
— А НА САМОМ ДЕЛЕ — ВСЕ ОНИ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВЕРНУТСЯ…
Как-то он это по-особенному сказал, каким-то чудным голосом. По спине Ларсена побежали мурашки, и волосы на затылке шевельнулись. Почему-то он сразу поверил, что так оно и будет. Действительно вернутся. А, вернувшись, заселят опустевшие села и города, утешив тех, кто ждал, и изумив всех остальных…
— … Я не знаю, где они сейчас, — продолжал пленник, — но предполагаю, что это своеобразное чистилище, и вполне возможно, что с их возвращением появится новая религия, отличная от прежних, обогащенная опытом пережитого. Во всяком случае многое изменится и не в худшую сторону. Потому что эта война не во спасение человечества, а во спасение Земли, где человечество — суть песчинка.
Стряхивая наваждение, Ларсен тряхнул головой.
— Тебя послушать — другое запоешь. Скорее уж, не песчинка, — булыжник какой-то.
Узник оставил сказанное без внимания. Хриплым, невнятным голосом он продолжал бормотать, словно торопился завершить начатую мысль. Глаза его лихорадочно поблескивали, и Ларсену пришло на ум, что действие репротала кончается.
— … С каждым новым днем те, кто остались здесь, будут ненавидеть войну больше и больше. Число бессмыслиц в стратегии и тактике пришельцев будет нарастать, и вместо азарта к людям придет недоумение. Ведомая пришельцами война так и не уложится у нас в сознании. Боевые действия постепенно выродятся в абсурд, в широкомасштабную клоунаду. Тоска по тишине обратится в мечту. И когда приблизится усталость, все прекратится самым неожиданным образом. Может быть, даже землянам подарят победу. Возможно, вмешается третья сторона… Собственно говоря, они и сейчас уже не воюют, а лишь создают грандиозную имитацию сражений. Хлопушки и бенгальский огонь мы принимаем за реальную угрозу. Вероятнее всего, сами пришельцы в войне вообще не участвуют. Воюют роботы, фантомы и муляжи.
— Занятно! — Ларсен ощутил растущее беспокойство. Что-то заворочалось в памяти, но он даже не попытался определить — что именно.
— … Теперь-то мне ясно, отчего они не нуждались в моем публичном обращении к людям. Это не входило в их планы. Правда, и не противоречило им. Пришельцам попросту стало меня жаль. Возможно, они подозревали, что в будущем я о многом догадаюсь, и тем не менее с выступлением они мне помогли, а после отпустили на все четыре стороны.
— Но почему, черт побери? Почему?!.. Разве они не рисковали? Ведь ты мог рассказать о них первому же патрулю!
— Что может рассказать соплеменникам сбежавший с ракетоносца дикарь?
Ларсену показалось, что на лице собеседника промелькнуло подобие усмешки.
— И потом… Человеку с ярлыком Предателя не очень-то верят.
— Не знаю. Расскажи ты вчера Клайпу какие-нибудь технические подробности…
— Бросьте! Это же полная чушь. Что я мог рассказать о них? Я тот самый дикарь, что удрал с ракетоносца — не больше и не меньше.
Не найдя подходящего ответа, Ларсен передернул плечом.
— Не знаю… Все это такая абракадабра!..
— Скоро это поймут все, — снова на опухшем лице узника промелькнула усмешка. — Вы очевидно решили, что это действует ваш стимулятор?.. Ничего подобного. Приди вы сюда не один, я не раскрыл бы рта.
— Но ведь уже завтра вас не станет, — впервые Ларсен обратился к собеседнику на «вы», но даже не заметил этого. Переключение произошло само собой, где-то на подсознательном уровне.
— Забавно, но сейчас мне начинает казаться, что мои пришельцы предусмотрели и это. Они ведь знали, кого отпускали и куда. С моими мыслями и моим грузом — легче родиться заново. Конец войны — спасение для многих, но не для меня. И десять, и двадцать лет спустя мне придется мириться все с тем же ярлыком. Предатель — он и в гробу предатель, — из горла узника вырвался булькающий смех. Дорожка крови протянулась от левого уголка губ. И, глядя на него, Ларсен неожиданно ощутил, что весь его запал угас. Злости к этому человеку он больше не испытывал. Более того, впервые он почувствовал некоторое неудобство за свое присутствие здесь.
— Да, молодой человек, теперь-то я знаю: ненависть — материальна. И наш ад материален именно потому, что все мы с самых юных лет постигаем азы ненависти. Можно, конечно, бравировать и делать вид, что вам все равно, но вся игра тотчас развалится, едва вас возненавидит хотя бы тысяча людей. Ненависть миллионов не просто ощутима, — от нее жестоко заболеваешь. Это невообразимо тяжелый крест, лишающий желания дышать, жить, двигаться.
— Прямо второй Иисус, — пробормотал Ларсен. Впрочем, ему было не до шуток.
Услышав его слова, пленник криво улыбнулся, и в эту секунду скрипнула отворяемая дверь. Вздрогнув, Ларсен резко обернулся. На пороге, перетаптываясь, среди морозных парящих клубов, стоял часовой.
— Тебе чего? — лейтенант попытался вспомнить фамилию бойца, но так и не вспомнил.
— Там это… Вроде идет кто-то. Так я предупредить. Все ж таки пост. Если спросят, надо сказать что-то.
— Не надо… — немного подумав, Ларсен поднялся. — Не тужься, родимый. Мы тут уже закончили.
Натянув на голову ушанку, он еще раз взглянул на лежащего человека.
— Может, оставить свет?
На пороге обеспокоено заерзал часовой.
— Вообще-то не положено. В целях маскировки…
— Заткнись, родной! — Ларсен повторил вопрос. — Так что, оставить свет?
Пленник покачал головой. Щелкнув выключателем, лейтенант вышел из сарайчика.
Над головой искрами проблескивали звезды. Снег, покрывающий землю, был безрадостно черен. Заметно похолодало, и Ларсен, поежившись, поднял воротник полушубка. Рядом гремел замком часовой.
— Ветер с севера потянул, — заметил он. — И звезд вон сколько высыпало. Чудно! Война и звезды…
— Да, чудно, — согласился Ларсен. Сунув руку за пазуху, вытянул на свет божий бутыль, призывно встряхнул перед носом бойца. — Ну что, будешь, кокарда в ватнике? Замерзнешь ведь! А я угощаю…
— Ха!.. Вот он и наш бузотер! — Клайп захохотал. — Эй, чудила, помнишь хоть, что вчера вытворял?
Ларсен буркнул невнятное себе под нос и поспешил отвернуться. Проще было делать вид, что не помнит. Хотя, наверное, и бесполезно. О подобных вещах любят напоминать. Да не раз и не два…
— Говорят, ты и Предателя к стенке вчера пытался припереть? — Клайп приблизился сбоку, шутливо ткнул обтянутым в меховую рукавицу кулаком.
— Куревом бы лучше угостил, — лейтенант гадливо сплюнул. — Башка трещит, спасу нет.
— Что хоть пил-то?
— Самогон деревенский.
— Тогда ясно. А то ребята говорят, никогда тебя таким не видели.
— Давай если можно обойдемся без воспоминаний. Итак тошно.
Клайп усмехнулся.
— Я-то ладно, — обойдусь. А вот как другие? Свидетелей-то было, знаешь, сколько? Тебя же впятером от приятеля за шиворот оттаскивали.
— От Сержа, что-ли?
— Ну да, от него. А ты еще и нашим пачек накидал.
— Не только я, но и мне.
— Что, чувствуется? — Клайп хохотнул. — Так-то, забияка! Будешь знать. Хорошо, я с тобой не схлестнулся, а то ходили бы сейчас оба красивые. Ладно, не переживай. Все путем. Одного только не пойму, на Серегу-то ты чего вдруг окрысился?
— Кто его знает. Взбрело, наверное, что-то в голову.
— Хорошо, видно, взбрело!.. Лопуху его, Бунге, что-ли, — голову чуть не расшиб. В лазарете сейчас сморкается, бедолага.
— И черт с ним!
— Он-то тебе чем досадил?
— Так… Не люблю я его. А тут перепил еще.
— Ну и дурак, — назидательно прогудел Клайп. — Слава богу, третий десяток уже, — дозу свою пора знать. Хотя… Если, говоришь, самогон, можно, конечно, просчитаться. Первач — штука такая. Хуже самой ядовитой бормоты.
К месту казни постепенно подтягивались любопытствующие. Прихрамывая на одну ногу, подбежал и Сергей. На ходу помахал собравшимся рукой.
— Ну, что? Не замерз наш смертничек?
— Да вроде нет. На ночь ему печь пару раз протапливали. Кстати, — Клайп взглянул на Ларсена, — тебе-то он что-нибудь рассказал?
Ларсен хмуро покачал головой. Подошедший Сергей приветливо хлобыстнул лейтенанта по плечу, оживленно показал на заплывший глаз.
— Твоя работа, вредитель! Крепко молотишь!.. Но и я тебе гвозданул пару раз.
— Что-то не слишком заметно, — усомнился Клайп.
— Так у него синяков сроду не было. Кожа какая-то особенная. Он сам хвастал, — Сергей спиной повернулся к ветру, ветряной мельницей замахал руками. — Однако основательно подморозило. Пора бы и начинать. А, Клайп?
Утопая в снегу, к ним подошел разводящий. Следом, едва поспевая, топал не в ногу вооруженный наряд.
— У нас это… все готово. По команде выводим.
— Какую вам, к бесу, еще команду? — притаптывая на месте, Клайп кивнул на дымящуюся воронку. — Могилу сработали — и баста.
— Не морозь народ! — заворчал Сергей.
— Значит, это… Можно выводить?
— Значит, нужно выводить! И шевели персями! Не на параде!
— Хочу посмотреть, как он подохнет, — напряженно произнес Сергей.
— Подохнет, как все подыхают, — Клайп сплюнул. — Моя бы воля — век на него не глядел.
Пальцы у Ларсена чуть заметно дрожали. Затягиваясь сигаретой, он следил сквозь сиреневый дым, как выводят из сарая Предателя. Ретивый охранник подталкивал пленника стволом, заставлял шагать быстрее. То ли Предатель отдохнул за ночь, то ли таким образом подействовал репротал, но держался он бодрячком. Клайп удивленно присвистнул. С усмешкой обратился к Ларсену.
— Кнут и пряничек, а, лейтенант?
Ларсен ничего не ответил. С пробуждающейся внутренней дрожью он наблюдал за приговоренным, отмечая малейшие детали — такие, как частота дыхания, цвет лица, выражение глаз. Судя по всему, пленник не проявлял ни малейшего беспокойства. Так по крайней мере выглядело со стороны. Сам лейтенант чувствовал себе куда хуже. И не только с перепою. Его и сюда, на место проведения казни, выманило не просто любопытство, а то самое внутреннее состояние, что возникло сразу после разговора с Предателем. Может быть, слишком многое свалилось на него за вчерашний день, и та беседа в сарайчике оказалась итоговой, а потому — важной. Он смутно представлял себе, зачем заявился сюда и чего, собственно, ждет, но, видимо, была какая-то загадочная причина, скрытая от него самого.
— Давай, не тяни резину! — Клайп шумно захлопал рукавицами.
Двое бойцов, считая шаги, отошли от поставленного возле воронки Предателя и подняли автоматы. Клацнули затворы, — у одного из солдат, блеснув на свету, вылетел из казенника патрон.
— Растяпа! — Клайп вполголоса ругнулся. — Ну я тебе выдам потом!..
Пленный между тем повернулся лицом к толпе, покачнувшись под порывом ветра, зажмурился.
Вот сейчас!.. Мускулы Ларсена свело от напряжения. Он даже подался чуть вперед. Но ничего не произошло. Утреннюю тишину разорвали трескучие очереди, и никто даже не вздрогнул, не подал голоса. Разрушение безмолвия выстрелами казалось самым естественным делом.
Может, оттого, что не рассчитали с расстоянием, пленный упал не в яму, а лишь на самый край. Тело его лежало рядом с воронкой, и только одна нога угодила туда, куда надо, перегнувшись в колене и погрузившись в земную глубь. Ларсен обмяк. Мышцы его болезненно заныли. Он наконец-то осознал, что все уже кончилось. Грудь Предателя более не вздымалась, дыхание пресеклось. Поневоле Ларсен и сам задержал дыхание.
Произошло все и не произошло ничего. Не возник в небе контур приближающейся «сигары», и не сползла с пленного фальшивая оболочка оборотня. Он оказался обыкновенным человеком из плоти и крови, несмотря на то, что безбоязненно отделял себя от человечества местоимением «вы». Если до расстрела Ларсен на что-то еще смутно надеялся, то теперь ожидать было нечего. Уныло он наблюдал, как движениями футболиста Сергей сталкивает тело в воронку. Все те же двое, но уже не с автоматами, а с лопатами, грузно приблизились к яме и, зевая, начали засыпать покойника глиной и снегом. Вот так — быстро и просто, чтобы потом кто-нибудь внес в историю маленькую страничку…
Ему вдруг подумалось, что как было бы славно подойти к Сергею и врезать по умному, начитанному лицу. Прямо сейчас. По второму уцелевшему глазу. И было бы это честно. Было бы правильно. Только вот как бы они все отреагировали? Окружающие?.. Удивились бы?.. Возможно. А возможно и не только удивились. Кто он им в конце концов? Не сват и не брат. Так чего церемониться?.. А там кто-нибудь взял бы да ляпнул. В спину и от души. Это уж проще простого. Швырнуть бранным словом и утереться.
Закрыв глаза, лейтенант представил себе, как могло бы все это произойти. И тут же вздрогнул. Не стоило распалять воображение. Картинка оказалась более чем неприятной. На какое-то мгновение Ларсену удалось воочию почувствовать, как зазубренным штыком вонзается между лопаток обычное слово из обычных букв, ярлык, перечеркивающий жизнь.