— Действительно, веселый народ! — заметил я.
— Знаменитый народ! — добавил Мартин. — Они покрыли моря всего мира своими судами и беспощадно нападают на галионы испанского короля — груз их, без сомнения, очень ценный.
Солнце уже спустилось довольно низко, когда первое судно вошло в гавань и бросило якорь, и множество лодок, между которыми находилась и наша, направилось навстречу и окружило его. Когда мы подошли близко, безбородый загорелый молодой человек высокого роста показался наверху и приветствовал нас на плохом французском языке, приглашая на борт. Была спущена веревочная лестница, по которой мы поднялись. Нас сразу провели в большую, комфортабельно обставленную каюту, где нас представили адмиралу флота — капитану Джону Гоукинсу, известному английскому моряку.
Это был полный, небольшого роста, но, по-видимому, большой силы человек, одетый в платье цвета сливы, немного запятнанное от морской воды. Волнистая темная бородка, коротко остриженная голова и длинный прямой нос придавали его лицу проницательный вид, в то время как жесткие ярко-голубые глаза выражали непоколебимую отвагу. Словом, то был человек, постоянно имеющий дело с человеческим мясом и сильными ударами, торговец невольниками, пират — истый моряк.
— Господа, — сказал он, встречая нас с улыбкой, — я прошел много лье не тем курсом, какой мне требовался, чтобы предостеречь вас. В то время как я производил торговлю с испанцами в Гаване, я там слышал о предполагающейся большой экспедиции под начальством Педро Менендеса, испанского адмирала, состоящей из пятнадцати судов и направляющейся сюда к вам, чтобы преследовать новую религию. Так как я сам принадлежу к этой религии, я решил прийти к вам и предложить свои услуги вашему коменданту.
Хорошо, по крайней мере, начнутся действия, — сказал Мартин.
Он рассказал капитану Гоукинсу, как обстоят дела с нами, на что тот недоверчиво покачал головой и обещал завтра посетить де Лодоньера.
— Жан Рибо? — ответил он на мой вопрос. — Нет, ничего о нем не слышал. Но он, быть может, отплыл после того, как я оставил Англию. Я уже год как оттуда. Длинное путешествие, господа, но успешное, так как я получил много денег за негров, вывезенных мною из Африки для испанских плантаций, находящихся вокруг Гаваны. Вероломные эти собаки испанцы — говорят со мною как будто дружески, но охотно перерезали бы мне, горло, если бы посмели.
Он засмеялся, его живые глаза яростно заблестели.
— Но они до сих пор чувствовали тяжесть английского оружия и почувствуют его снова. Не сомне-вайтесь в этом, они теперь осторожны по отношению к нам. Однако я был близок к смерти во время этого путешествия — в смрадной дыре порта вблизи Капа-Бланко на берегу Африки. Лихорадка одолевала меня, и наш судовой врач в течение нескольких недель не надеялся, что я выживу. Он пускал мне кровь самым жестоким образом, я еле держался на ногах и, как видите, выжил. Бог не допустил моей смерти среди язычников.
Слушая этот рассказ, Мартин с веселым блеском в глазах поздравил англичанина с его счастливой судьбой и, как он любил выражаться, с его «хорошими отношениями с Богом». Я решил, что англичанин не особенно умен, поскольку он засиял после замечания Мартина, совершенно не заметив в нем иронии. Вскоре мы с ним простились. Несколько лодок все еще находилось около судна, а по реке тем временем приближались остальные суда. Уже стало смеркаться, когда зашумели канаты, и слова команды на чужом для нас языке донеслись к нам через воду.
Мы поторопились доложить Ренэ де Лодоньеру сущность нашей беседы с английским капитаном. Наш рассказ сделал его серьезным и задумчивым…
— Мы в слишком плохих условиях, чтобы сражаться с испанцами или с кем бы то ни было. У нас много больных лихорадкой и слабых от недостатка пищи. Но если возможно у этого англичанина купить провиант, а может быть, даже судно, тогда мы отправим обратно больных и недовольных. Стоит попробовать.
На следующее утро капитан Гоукинс появился в форте в красивой одежде из ярко-желтого атласа, и нанес визит де Лодоньеру. Он повторил нашему коменданту то же самое, что сообщил нам, и де Лодоньер со страхом расспрашивал у него о силах испанцев, но англичанин ничего больше не мог прибавить. Затем де Лодоньер заговорил с ним о продаже нам одного судна, на что тот очень любезно согласился.
Что касается припасов, то я могу уступить любое количество, — прибавил он, теребя свою бородку. — Команда у меня небольшая — я потерял многих из-за болезни, — и потребности у меня малые. Он назначил низкую цену. Лодоньер сразу согласился.
— Это большая услуга, капитан, за которую я не могу в достаточной степени поблагодарить вас!
Гоукинс поклонился и заметил, что одно из его судов так пострадало во время бури, что вынуждено было возвратиться обратно в Гавану для ремонта, и прибудет попозже.
Я в то время мало думал об этом обстоятельстве, но впоследствии имел основание быть благодарным судьбе за это.
Отправляясь на следующий день засвидетельствовать Марии де ла Коста свое почтение, я нашел ее окруженной молодыми офицерами английского флота, среди которых находился тот высокий молодой человек, который вчера первый приветствовал Мартина и меня. Он единственный знал немного по-французски, так что мне стоило большого труда удержаться от смеха при виде его неловких попыток быть любезным. Высокий молодой человек играл главную роль в этом обществе, благодаря некоторому знанию языка. При других обстоятельствах я восхищался бы его прекрасной фигурой и красивым веселым лицом, но его настойчивые попытки заслужить благосклонность Марии доставляли мне мало удовольствия.
— Не находите ли вы, что этот высокий молодой человек очень красив и храбр? — спросила меня Мария после того, как англичане, после многочисленных улыбок и поклонов, наконец удалились.
— Нет, — ответил я отрывисто, — ничего особенного! Храбрость в сердце, а не в руках. Что касается его наружности, то, может быть, в глазах молодой девушки он кажется красивым, а я нахожу, что он очень неуклюж.
Почему я сделал столь злобное замечание, и сказать не могу: может быть потому, что Мария оказала мне мало внимания. Я не смотрел на нее, когда говорил, и она, недовольная, отошла в сторону.
— По крайней мере, он вел себя, как подобает мужчине, а не как надутый мальчишка, — сказала она и быстро удалилась.
Гнев мой смягчился, я готов был броситься за нею и молить простить мою грубость, но гордость удержала меня.
«Она не должна была обижаться», — подумал я, забывая в своей молодой спеси, что я сам виноват. Дьявольски упрямый характер де Брео мешал мне сознаться в своей вине.
Я шел домой сердитым; проходя узкую улицу перед нашим домиком, я увидел на небольшом расстоянии впереди себя де Меррилака. При нем была шпага в зеленых кожаных ножнах, оправленных блестящим желтым металлом.
Это навело меня на размышления.
Английские суда пробыли недолго. Уходя, они оставили нам одно небольшое судно и припасы, обещанные капитаном. Мартин был счастлив и весел в ожидании действий. Мы часто, по желанию де Лодоньера, посещали морской берег и во все глаза высматривали неприятельский флот. Но дни проходили за днями; уже август был на исходе, а обширное морское пространство было спокойно, и спокойствие это не нарушалось ни единым судном.
Глава XV
Глава XVI
Глава XVII
— Знаменитый народ! — добавил Мартин. — Они покрыли моря всего мира своими судами и беспощадно нападают на галионы испанского короля — груз их, без сомнения, очень ценный.
Солнце уже спустилось довольно низко, когда первое судно вошло в гавань и бросило якорь, и множество лодок, между которыми находилась и наша, направилось навстречу и окружило его. Когда мы подошли близко, безбородый загорелый молодой человек высокого роста показался наверху и приветствовал нас на плохом французском языке, приглашая на борт. Была спущена веревочная лестница, по которой мы поднялись. Нас сразу провели в большую, комфортабельно обставленную каюту, где нас представили адмиралу флота — капитану Джону Гоукинсу, известному английскому моряку.
Это был полный, небольшого роста, но, по-видимому, большой силы человек, одетый в платье цвета сливы, немного запятнанное от морской воды. Волнистая темная бородка, коротко остриженная голова и длинный прямой нос придавали его лицу проницательный вид, в то время как жесткие ярко-голубые глаза выражали непоколебимую отвагу. Словом, то был человек, постоянно имеющий дело с человеческим мясом и сильными ударами, торговец невольниками, пират — истый моряк.
— Господа, — сказал он, встречая нас с улыбкой, — я прошел много лье не тем курсом, какой мне требовался, чтобы предостеречь вас. В то время как я производил торговлю с испанцами в Гаване, я там слышал о предполагающейся большой экспедиции под начальством Педро Менендеса, испанского адмирала, состоящей из пятнадцати судов и направляющейся сюда к вам, чтобы преследовать новую религию. Так как я сам принадлежу к этой религии, я решил прийти к вам и предложить свои услуги вашему коменданту.
Хорошо, по крайней мере, начнутся действия, — сказал Мартин.
Он рассказал капитану Гоукинсу, как обстоят дела с нами, на что тот недоверчиво покачал головой и обещал завтра посетить де Лодоньера.
— Жан Рибо? — ответил он на мой вопрос. — Нет, ничего о нем не слышал. Но он, быть может, отплыл после того, как я оставил Англию. Я уже год как оттуда. Длинное путешествие, господа, но успешное, так как я получил много денег за негров, вывезенных мною из Африки для испанских плантаций, находящихся вокруг Гаваны. Вероломные эти собаки испанцы — говорят со мною как будто дружески, но охотно перерезали бы мне, горло, если бы посмели.
Он засмеялся, его живые глаза яростно заблестели.
— Но они до сих пор чувствовали тяжесть английского оружия и почувствуют его снова. Не сомне-вайтесь в этом, они теперь осторожны по отношению к нам. Однако я был близок к смерти во время этого путешествия — в смрадной дыре порта вблизи Капа-Бланко на берегу Африки. Лихорадка одолевала меня, и наш судовой врач в течение нескольких недель не надеялся, что я выживу. Он пускал мне кровь самым жестоким образом, я еле держался на ногах и, как видите, выжил. Бог не допустил моей смерти среди язычников.
Слушая этот рассказ, Мартин с веселым блеском в глазах поздравил англичанина с его счастливой судьбой и, как он любил выражаться, с его «хорошими отношениями с Богом». Я решил, что англичанин не особенно умен, поскольку он засиял после замечания Мартина, совершенно не заметив в нем иронии. Вскоре мы с ним простились. Несколько лодок все еще находилось около судна, а по реке тем временем приближались остальные суда. Уже стало смеркаться, когда зашумели канаты, и слова команды на чужом для нас языке донеслись к нам через воду.
Мы поторопились доложить Ренэ де Лодоньеру сущность нашей беседы с английским капитаном. Наш рассказ сделал его серьезным и задумчивым…
— Мы в слишком плохих условиях, чтобы сражаться с испанцами или с кем бы то ни было. У нас много больных лихорадкой и слабых от недостатка пищи. Но если возможно у этого англичанина купить провиант, а может быть, даже судно, тогда мы отправим обратно больных и недовольных. Стоит попробовать.
На следующее утро капитан Гоукинс появился в форте в красивой одежде из ярко-желтого атласа, и нанес визит де Лодоньеру. Он повторил нашему коменданту то же самое, что сообщил нам, и де Лодоньер со страхом расспрашивал у него о силах испанцев, но англичанин ничего больше не мог прибавить. Затем де Лодоньер заговорил с ним о продаже нам одного судна, на что тот очень любезно согласился.
Что касается припасов, то я могу уступить любое количество, — прибавил он, теребя свою бородку. — Команда у меня небольшая — я потерял многих из-за болезни, — и потребности у меня малые. Он назначил низкую цену. Лодоньер сразу согласился.
— Это большая услуга, капитан, за которую я не могу в достаточной степени поблагодарить вас!
Гоукинс поклонился и заметил, что одно из его судов так пострадало во время бури, что вынуждено было возвратиться обратно в Гавану для ремонта, и прибудет попозже.
Я в то время мало думал об этом обстоятельстве, но впоследствии имел основание быть благодарным судьбе за это.
Отправляясь на следующий день засвидетельствовать Марии де ла Коста свое почтение, я нашел ее окруженной молодыми офицерами английского флота, среди которых находился тот высокий молодой человек, который вчера первый приветствовал Мартина и меня. Он единственный знал немного по-французски, так что мне стоило большого труда удержаться от смеха при виде его неловких попыток быть любезным. Высокий молодой человек играл главную роль в этом обществе, благодаря некоторому знанию языка. При других обстоятельствах я восхищался бы его прекрасной фигурой и красивым веселым лицом, но его настойчивые попытки заслужить благосклонность Марии доставляли мне мало удовольствия.
— Не находите ли вы, что этот высокий молодой человек очень красив и храбр? — спросила меня Мария после того, как англичане, после многочисленных улыбок и поклонов, наконец удалились.
— Нет, — ответил я отрывисто, — ничего особенного! Храбрость в сердце, а не в руках. Что касается его наружности, то, может быть, в глазах молодой девушки он кажется красивым, а я нахожу, что он очень неуклюж.
Почему я сделал столь злобное замечание, и сказать не могу: может быть потому, что Мария оказала мне мало внимания. Я не смотрел на нее, когда говорил, и она, недовольная, отошла в сторону.
— По крайней мере, он вел себя, как подобает мужчине, а не как надутый мальчишка, — сказала она и быстро удалилась.
Гнев мой смягчился, я готов был броситься за нею и молить простить мою грубость, но гордость удержала меня.
«Она не должна была обижаться», — подумал я, забывая в своей молодой спеси, что я сам виноват. Дьявольски упрямый характер де Брео мешал мне сознаться в своей вине.
Я шел домой сердитым; проходя узкую улицу перед нашим домиком, я увидел на небольшом расстоянии впереди себя де Меррилака. При нем была шпага в зеленых кожаных ножнах, оправленных блестящим желтым металлом.
Это навело меня на размышления.
Английские суда пробыли недолго. Уходя, они оставили нам одно небольшое судно и припасы, обещанные капитаном. Мартин был счастлив и весел в ожидании действий. Мы часто, по желанию де Лодоньера, посещали морской берег и во все глаза высматривали неприятельский флот. Но дни проходили за днями; уже август был на исходе, а обширное морское пространство было спокойно, и спокойствие это не нарушалось ни единым судном.
Глава XV
Возвращение Жана Рибо
Наступили мрачные дни для форта Каролина. Тень тяжелой испанской руки тяготела над ним, и лица колонистов стали угрюмы от недобрых предчувствий. Де Лодоньер работал день и ночь, чтобы укрепить наши позиции; он прибегал ко всяким средствам, чтобы заставить людей работать, — то к ласке, то к угрозам, но все это мало помогало.
Каждый вечер наиболее благочестивыми колонистами устраивались богослужения; раздавалось громкое пение гимнов, которое с удовольствием слушали посещавшие нас краснокожие. Де Лодоньера упрекали в индифферентности к вере — о чем многие уже давно твердили. Это же и послужило поводом к сопротивлению его приказаниям и к недовольству ведением им дел.
— Нет надобности в такой спешке, — заметил Мартину один из колонистов по имени Бело. Это был маленький человек с крысиным лицом, изрытым оспой, в грубой черной одежде. Он иногда произносил проповеди и руководил пением. — Нужны большие силы, чтобы взять наши позиции даже в таком виде, как они теперь. Мартин посмотрел на него с сожалением.
— С двумястами обученных людей я могу обещать взять их в течение двух часов, — сказал он. — Вы не военный человек, мсье, это ясно. Вы бы лучше слушались тех, кто больше вас понимает в военных делах, — прибавил Мартин сурово. — Предоставьте дело защиты форта де Лодоньеру, как он представляет нам укрепление веры.
— Что касается последней, — ответил Бело, — то мы будем на него жаловаться в надлежащее время и надлежащей власти за его небрежное отношение. Мы увидим…
Мартин засмеялся.
— Итак, ветер дует с этой стороны, а? Но будьте осторожны, мсье, это игра, в которой участвуют две стороны.
Бело сразу уставился на нас, испугавшись злобного выражения лица Мартина.
Время шло, враг все еще не показывался; первый страх стал проходить; большинство из нас стали жить прежней ленивой жизнью. Де Лодоньер был занят приведением в надлежащий вид двух судов и укреплением форта. Но вот, однажды утром, когда Мартин и я дежурили на берегу и наблюдали за полетом голубых и розовых цапель с длинными клювами и тонкими ногами и забавных белоснежных пеликанов, мы заметили что-то белое на горизонте. Судно, без всякого сомнения судно! За этим следовало еще одно и еще одно, в конце концов мы насчитали семь судов, быстро идущих по свежему ветру. Все утро, пока они приближались, Мартин старался угадать, какие это суда, и только около полудня мне показалось в передовом судне что-то знакомое. Я почувствовал к нему какое-то странное, малопонятное для меня дружелюбное чувство. Мы со страхом смотрели на развевавшийся на фок-мачте флаг, но не могли еще различить его. Вскоре судно слегка изменило направление, и я увидел его в другом положении. Я узнал его — «Тринити»!
— Это французское судно, Мартин! — закричал я. — «Тринити»! «Тринити»! Я сразу узнал!
— Да, вы правы, — сказал Мартин, не сводя глаз с судна. — Конечно, это «Тринити», без сомнения, это оно. Наконец-то Жан Рибо! Теперь…
— Теперь мы опять увидим Францию, — прервал я его, счастливый только от одной этой возможности.
— А я думал, что вы здесь кем-то очень интересуетесь, — сказал Мартин, подчеркивая свои слова.
В моем воображении сразу появилось лицо, которого я уже много дней не видел, и я печально подумал о том, что никогда не оставлю эту дикую страну один. Это не место для женщин. Только такой сумасшедший, как де ла Коста, мог подвергнуть себя и свою дочь таким ужасным опасностям, какие угрожают нам.
— Наконец, это подкрепление даст нам возможность встретиться с испанцами в одинаковых условиях, — сказал через некоторое время Мартин. — Конечно, — прибавил он с сожалением, — это уменьшит опасность. Признаюсь, Блэз, я жажду битвы.
— Не беспокойтесь об опасности, Мартин, — ответил я ему. — Если испанцы прибудут, как говорили англичане, с пятнадцатью судами, то у нас будет возможность прославиться.
— Да, я надеюсь, — сказал Мартин с сияющим лицом, — что мы сумеем совершить подвиги, так как испанцы превосходные бойцы, они хорошо наносят и хорошо принимают удары.
На реке показались лодки, и другие колонисты присоединились к нам.
Наконец, после полудня, «Тринити» под громкие, радостные приветствия бросило якорь на реке. Мы поднялись на борт, и первый человек, которого мы увидели, был Жан Рибо. Его открытое лицо сияло радостью, когда он, пересекая палубу, направился к нам навстречу.
— Как я рад вас видеть! — закричал он. — Мы считали, что вы погибли, и горячо оплакивали вас. Вы, должно быть, пережили интересные приключения, Мартин?
— Очень интересные, — ответил Мартин, улыбаясь его энтузиазму. — Но о наших приключениях потом; я думаю, что вас ждут другие посетители.
В это время раздался голос с реки, прося разрешения подняться на судно, и в одно мгновение на палубе оказались: грубый, маленький Бело с неприятной улыбкой на жестком лице; Лашерр, высокий человек с потупленными, смотрящими украдкой глазами и — к моему удивлению — Роже де Меррилак. Что он имел общего с этими людьми, я не мог себе представить; он никакого объяснения не дал. Он приветствовал Жана Рибо, как старого приятеля, и отошел в сторону. Мы последовали его примеру. Бело немедленно начал излагать Жану Рибо длинную петицию, требуя удаления де Лодоньера, обвиняя его во многом, а главным образом, осуждая его пренебрежение к вере.
— Я внимательно обдумаю все то, о чем вы мне сообщили, господа, — сказал Рибо осторожно после того, как Бело закончил свои длинные и бессвязные обвинения, — но мне очень трудно допустить, чтобы мой старый друг сознательно пренебрегал интересами колонии. А что касается ваших духовных потребностей, то я привез сюда мсье Робера.
Он указал на стоявшего возле него седовласого, почтенного вида человека лет пятидесяти, в скромной черной одежде.
Пока все это происходило, де Меррилак бросал на меня мрачные взгляды, но я не обращал на них внимания, так как искренне жалел его за те страдания, которые он переживал из-за ревности.
Не успел Жан Рибо закончить свои замечания, как послышался еще один громкий зов с реки, и вскоре де Лодоньер показался на палубе. Его лицо, когда-то румяное и красивое, теперь было бледно и измучено: глаза утратили обычный блеск; но он довольно быстро двигался навстречу Жану Рибо, и через минуту они заключили друг друга в объятия. Некоторое время они ходили по палубе бок о бок и тихо беседовали: де Лодоньер нетерпеливо и быстро, а Рибо спокойно и медленно. Вскоре беспокойное выражение стало исчезать с лица де Лодоньера, и на нем появилась обычная улыбка.
Затем Жан Рибо повернулся ко всей компании.
— Я нахожу обвинения, выдвигаемые против де Лодоньера, маловажными; это пустяки, и против них я привез лекарство в лице мсье Робера; об этом я с вами потолкую попозже. Я привез новые семена для посева, много припасов и солдат для защиты от испанцев. Мне говорили, что мы должны их ждать, и довольно скоро. Но я надеюсь, господа, что в конце концов мы здесь создадим Новую Францию, которая изумит наших друзей на родине.
В дальнейшей беседе он сообщил, что ничего не слышал об испанском флоте, что не встретил ни одного судна; наоборот, путешествие было спокойно и обошлось без всяких приключений.
Бело и Лашерр были немного смущены, когда дело приняло другой оборот, и без дальнейших разговоров ушли.
Де Меррилак после некоторого колебания последовал за ними и, проходя мимо, удостоил меня наглым взглядом, и ответ на который я расхохотался. В общем, я был доволен таким положением вещей, так как у меня не было основания бояться, что между нами может произойти столкновение.
— Но эти испанские интриганы используют все против нас, — говорил Жан Рибо, когда я опять стал прислушиваться к разговору. — Я не боюсь столкновения. С таким судном, как «Тринити», с таким прекрасным запасом оружия и амуниции, какой имеется у нас, мы в состоянии будем совершить такие подвиги, которые принесут нам много славы.
— А. не лучше ли сражаться на суше? — вставил Мартин. — Мы могли бы изнурить их в здешних болотах и имели бы преимущество перед ними, хорошо зная эти места.
— Нет, дорогой Мартин, море имеет свои преимущества для моряков, — ответил Рибо, — а я моряк. Я погиб бы на суше.
— А я — на воде, — сказал Мартин с улыбкой. — Но не будем переходить мосты, пока мы еще не достигли их.
— Мне кажется, — сказал де Лодоньер, — что с нашими новыми силами форт может быть поставлен в такие условия, что сумеет выдержать, при надобности, длительную осаду; и мы могли бы вести наши операции с большей уверенностью на суше.
— Быть может, вы правы, но не будем в первый же день нашего прибытия обсуждать этот вопрос, — ответил Жан Рибо. — Нам нужно, прежде всего, отдохнуть, а затем мы совместно решим все проблемы.
Каждый вечер наиболее благочестивыми колонистами устраивались богослужения; раздавалось громкое пение гимнов, которое с удовольствием слушали посещавшие нас краснокожие. Де Лодоньера упрекали в индифферентности к вере — о чем многие уже давно твердили. Это же и послужило поводом к сопротивлению его приказаниям и к недовольству ведением им дел.
— Нет надобности в такой спешке, — заметил Мартину один из колонистов по имени Бело. Это был маленький человек с крысиным лицом, изрытым оспой, в грубой черной одежде. Он иногда произносил проповеди и руководил пением. — Нужны большие силы, чтобы взять наши позиции даже в таком виде, как они теперь. Мартин посмотрел на него с сожалением.
— С двумястами обученных людей я могу обещать взять их в течение двух часов, — сказал он. — Вы не военный человек, мсье, это ясно. Вы бы лучше слушались тех, кто больше вас понимает в военных делах, — прибавил Мартин сурово. — Предоставьте дело защиты форта де Лодоньеру, как он представляет нам укрепление веры.
— Что касается последней, — ответил Бело, — то мы будем на него жаловаться в надлежащее время и надлежащей власти за его небрежное отношение. Мы увидим…
Мартин засмеялся.
— Итак, ветер дует с этой стороны, а? Но будьте осторожны, мсье, это игра, в которой участвуют две стороны.
Бело сразу уставился на нас, испугавшись злобного выражения лица Мартина.
Время шло, враг все еще не показывался; первый страх стал проходить; большинство из нас стали жить прежней ленивой жизнью. Де Лодоньер был занят приведением в надлежащий вид двух судов и укреплением форта. Но вот, однажды утром, когда Мартин и я дежурили на берегу и наблюдали за полетом голубых и розовых цапель с длинными клювами и тонкими ногами и забавных белоснежных пеликанов, мы заметили что-то белое на горизонте. Судно, без всякого сомнения судно! За этим следовало еще одно и еще одно, в конце концов мы насчитали семь судов, быстро идущих по свежему ветру. Все утро, пока они приближались, Мартин старался угадать, какие это суда, и только около полудня мне показалось в передовом судне что-то знакомое. Я почувствовал к нему какое-то странное, малопонятное для меня дружелюбное чувство. Мы со страхом смотрели на развевавшийся на фок-мачте флаг, но не могли еще различить его. Вскоре судно слегка изменило направление, и я увидел его в другом положении. Я узнал его — «Тринити»!
— Это французское судно, Мартин! — закричал я. — «Тринити»! «Тринити»! Я сразу узнал!
— Да, вы правы, — сказал Мартин, не сводя глаз с судна. — Конечно, это «Тринити», без сомнения, это оно. Наконец-то Жан Рибо! Теперь…
— Теперь мы опять увидим Францию, — прервал я его, счастливый только от одной этой возможности.
— А я думал, что вы здесь кем-то очень интересуетесь, — сказал Мартин, подчеркивая свои слова.
В моем воображении сразу появилось лицо, которого я уже много дней не видел, и я печально подумал о том, что никогда не оставлю эту дикую страну один. Это не место для женщин. Только такой сумасшедший, как де ла Коста, мог подвергнуть себя и свою дочь таким ужасным опасностям, какие угрожают нам.
— Наконец, это подкрепление даст нам возможность встретиться с испанцами в одинаковых условиях, — сказал через некоторое время Мартин. — Конечно, — прибавил он с сожалением, — это уменьшит опасность. Признаюсь, Блэз, я жажду битвы.
— Не беспокойтесь об опасности, Мартин, — ответил я ему. — Если испанцы прибудут, как говорили англичане, с пятнадцатью судами, то у нас будет возможность прославиться.
— Да, я надеюсь, — сказал Мартин с сияющим лицом, — что мы сумеем совершить подвиги, так как испанцы превосходные бойцы, они хорошо наносят и хорошо принимают удары.
На реке показались лодки, и другие колонисты присоединились к нам.
Наконец, после полудня, «Тринити» под громкие, радостные приветствия бросило якорь на реке. Мы поднялись на борт, и первый человек, которого мы увидели, был Жан Рибо. Его открытое лицо сияло радостью, когда он, пересекая палубу, направился к нам навстречу.
— Как я рад вас видеть! — закричал он. — Мы считали, что вы погибли, и горячо оплакивали вас. Вы, должно быть, пережили интересные приключения, Мартин?
— Очень интересные, — ответил Мартин, улыбаясь его энтузиазму. — Но о наших приключениях потом; я думаю, что вас ждут другие посетители.
В это время раздался голос с реки, прося разрешения подняться на судно, и в одно мгновение на палубе оказались: грубый, маленький Бело с неприятной улыбкой на жестком лице; Лашерр, высокий человек с потупленными, смотрящими украдкой глазами и — к моему удивлению — Роже де Меррилак. Что он имел общего с этими людьми, я не мог себе представить; он никакого объяснения не дал. Он приветствовал Жана Рибо, как старого приятеля, и отошел в сторону. Мы последовали его примеру. Бело немедленно начал излагать Жану Рибо длинную петицию, требуя удаления де Лодоньера, обвиняя его во многом, а главным образом, осуждая его пренебрежение к вере.
— Я внимательно обдумаю все то, о чем вы мне сообщили, господа, — сказал Рибо осторожно после того, как Бело закончил свои длинные и бессвязные обвинения, — но мне очень трудно допустить, чтобы мой старый друг сознательно пренебрегал интересами колонии. А что касается ваших духовных потребностей, то я привез сюда мсье Робера.
Он указал на стоявшего возле него седовласого, почтенного вида человека лет пятидесяти, в скромной черной одежде.
Пока все это происходило, де Меррилак бросал на меня мрачные взгляды, но я не обращал на них внимания, так как искренне жалел его за те страдания, которые он переживал из-за ревности.
Не успел Жан Рибо закончить свои замечания, как послышался еще один громкий зов с реки, и вскоре де Лодоньер показался на палубе. Его лицо, когда-то румяное и красивое, теперь было бледно и измучено: глаза утратили обычный блеск; но он довольно быстро двигался навстречу Жану Рибо, и через минуту они заключили друг друга в объятия. Некоторое время они ходили по палубе бок о бок и тихо беседовали: де Лодоньер нетерпеливо и быстро, а Рибо спокойно и медленно. Вскоре беспокойное выражение стало исчезать с лица де Лодоньера, и на нем появилась обычная улыбка.
Затем Жан Рибо повернулся ко всей компании.
— Я нахожу обвинения, выдвигаемые против де Лодоньера, маловажными; это пустяки, и против них я привез лекарство в лице мсье Робера; об этом я с вами потолкую попозже. Я привез новые семена для посева, много припасов и солдат для защиты от испанцев. Мне говорили, что мы должны их ждать, и довольно скоро. Но я надеюсь, господа, что в конце концов мы здесь создадим Новую Францию, которая изумит наших друзей на родине.
В дальнейшей беседе он сообщил, что ничего не слышал об испанском флоте, что не встретил ни одного судна; наоборот, путешествие было спокойно и обошлось без всяких приключений.
Бело и Лашерр были немного смущены, когда дело приняло другой оборот, и без дальнейших разговоров ушли.
Де Меррилак после некоторого колебания последовал за ними и, проходя мимо, удостоил меня наглым взглядом, и ответ на который я расхохотался. В общем, я был доволен таким положением вещей, так как у меня не было основания бояться, что между нами может произойти столкновение.
— Но эти испанские интриганы используют все против нас, — говорил Жан Рибо, когда я опять стал прислушиваться к разговору. — Я не боюсь столкновения. С таким судном, как «Тринити», с таким прекрасным запасом оружия и амуниции, какой имеется у нас, мы в состоянии будем совершить такие подвиги, которые принесут нам много славы.
— А. не лучше ли сражаться на суше? — вставил Мартин. — Мы могли бы изнурить их в здешних болотах и имели бы преимущество перед ними, хорошо зная эти места.
— Нет, дорогой Мартин, море имеет свои преимущества для моряков, — ответил Рибо, — а я моряк. Я погиб бы на суше.
— А я — на воде, — сказал Мартин с улыбкой. — Но не будем переходить мосты, пока мы еще не достигли их.
— Мне кажется, — сказал де Лодоньер, — что с нашими новыми силами форт может быть поставлен в такие условия, что сумеет выдержать, при надобности, длительную осаду; и мы могли бы вести наши операции с большей уверенностью на суше.
— Быть может, вы правы, но не будем в первый же день нашего прибытия обсуждать этот вопрос, — ответил Жан Рибо. — Нам нужно, прежде всего, отдохнуть, а затем мы совместно решим все проблемы.
Глава XVI
Зловещие суда
Последующие дни, полные суеты, были посвящены выгрузке громадного количества припасов, привезенных Жаном Рибо. Лодки то и дело шныряли между судами и берегом; матросы отдыхали после длинного путешествия; вновь прибывшие исследовали окрестности форта — некоторые смело, другие робко — в зависимости от темперамента.
Как раз в это время я стал замечать таинственные действия и частые путешествия Мишеля Берра на юг. Ежедневно я встречал его уходившим или приходившим и именно только в этом направлении; но к моему великому сожалению, я этим тогда не особенно заинтересовался. Он обращался ко мне, в случае надобности, своим обычным вкрадчивым тоном, хотя я однажды заметил более обыкновенного насмешливое выражение на его хитром лице и более острое злорадство в единственном его глазу. Это причинило мне некоторое беспокойство, но скоро я забыл о нем. Таким образом, уже много времени прошло с тех пор, как я почувствовал ненависть этого человека, не причинившую мне пока никакого вреда, и я стал его еще больше презирать. Я его по-видимому, переоценил, оказывая ему внимание, которого он не заслужил, остерегаясь его. Он, должно быть, кое-что прочел на моем лице, потому что его глаз засверкал ироническим сожалением, как будто он увидел ребенка, игравшего острым орудием, или между ног дикой лошади. Я вздрогнул, задумался на некоторое время, но скоро отделался от этого в беготне и суете, происходившей вокруг меня.
Эти дни глаза наши были устремлены к морю, выискивая на далеком горизонте первые признаки жизни; но это произошло только на седьмой день после прибытия Жана Рибо, когда наша бдительность была, наконец, вознаграждена. Утром 4 сентября мы увидели на горизонте паруса большого судна. За ним следовали другие, поменьше, всего мы насчитали пятнадцать — сильный флот, медленно двигавшийся по легкому ветру. Мы не сомневались, что это испанские суда — мрачные и зловещие под ясным небом. Затем ветер, стих, и они остановились; как ни напрягали зрение, мы не могли их распознать.
Жан Рибо спешно послал за Лодоньером, ле Мойном и другими. К ним присоединились Мартин, я, молодой Рибо, мсье Ортес, первый офицер Жана Рибо; со всеми нами Рибо держал совет.
Рене де Лодоньер и Мартин Белькастель стойко держались своего плана сражаться на суше в то время, как Жан Рибо был тверд в своем решении произвести сражение на море.
— Таким образом, — настаивал он, — мы отодвинем битву от форта и в то же время оставим базу для отступления.
— Мы будем иметь преимущества на суше при защите форта, — возразил де Лодоньер.
— И мы должны помнить, что у них два судна против нашего одного, — сказал Мартин.
— Да, и пять человек против нашего одного, без всякого сомнения! — ответил Рибо. — Преимущество, которое, согласитесь, потребует много усилий, чтобы преодолеть его.
Каждый из них упорно держался своего мнения. Я благоразумно молчал, как и подобает таким молодым людям, как я. Наконец, Жан Рибо заставил умолкнуть всю оппозицию неопровержимым аргументом.
— Я очень сожалею, что вынужден так поступить, — сказал он с решительной ноткой в голосе, — но я настаиваю на выполнении моего плана. Я здесь начальник и, думаю, никто в этом не сомневается?
Он посмотрел на всех присутствующих.
Бородатое лицо де Лодоньера вспыхнуло, он закусил губы, но ничего не сказал. Мартин некоторое время смотрел молча на Рибо. Затем он улыбнулся.
— По крайней мере, ваша позиция имеет одно качество, — заметил он, — мы пришли к определенному решению.
— Я здесь оставлю небольшие силы под начальством де Лодоньера, — сказал Рибо, — а остальных возьму с собою.
Каждому из нас он назначил работу: де Лодоньеру разместить на суда всех тех людей, которых он сумеет предоставить; Мартину быть его помощником; мне — наблюдать за движением иностранных судов. Де Лодоньер настаивал, чтобы Мартин и я остались в помощь ему при защите форта, если битва на море окажется неудачной, что весьма вероятно, принимая во внимание превосходящие силы неприятеля. Это разочаровало меня и Мартина, так как я жаждал видеть морское сражение, а Мартину не хотелось упускать случая сразиться с испанцами.
Меня высадили на берег, и я расхаживал по блестящей, белой набережной, наблюдая все послеобеденное время за неподвижными судами. Они напоминали хищных зверей, ожидавших наступления ночи, чтобы подкрасться к своим жертвам. К заходу солнца появился легкий ветер, и к моему удивлению они подняли паруса и двинулись на юг. Я немедленно донес об этом командиру, который решил сразу же закончить все приготовления и сделать набег на врага.
Через два дня он отправился на юг, и в течение нескольких дней мы не видели ни наших, ни неприятельских судов. Те немногие, которые остались в форте, были все время в возбужденном состоянии; каждый день был полон тревог, и на долю более хладнокровных выпало успокаивать больных и старых. Наша небольшая компания состояла всего из 160 человек, преимущественно слабых и больных, женщин и детей. Только человек двадцать носили оружие. Довольно слабый гарнизон, как видите, чтобы противостоять силе испанцев! Мартин печально качал головой, когда говорил об этом.
— Если Жана Рибо постигнет неудача, — говорил он, — то эти изуверы бросятся на нас, как стая волков на стадо овец!
— Произошло бы большое сражение, — сказал я, полный надежд.
Мартин посмотрел на меня презрительно.
— Никакого сражения, — сказал он тем терпеливым тоном, каким говорят с детьми. — Они задушили бы нас сразу, уменье обращаться со шпагой не помогло бы нам. Нет, нам пришлось бы опять удирать, Блэз! Только таким образом мы могли бы спасти жизнь: жить, чтобы со временем отомстить.
Точка зрения Мартина на наше положение привела меня в большое уныние, и мое настроение не изменилось до того дня, когда наши суда возвратились, наконец, в гавань. Как только «Тринити» бросило якорь, лодка с сидевшим в ней Жаном Рибо быстро направилась к берегу. Рибо, как только высадился, быстро пошел по направлению к форту, не говоря ни с кем ни слова. Тревожное выражение было в его глазах, обычно весело блестевших на его темном бородатом лице; какая-то торопливость была в его качающейся походке. Я был этим очень удивлен.
Магиа Меллон удовлетворил мое любопытство. Он появился на берегу немного позже Рибо, и я сразу втянул его в разговор,
— Мы выступили прямо в море, — сказал он в ответ на мой вопрос, усердно дергая усы. Его худое, красивое лицо было озабочено. — В течение двух дней мы неслись по морскому пространству и не видели признаков чужестранцев. Тогда мы взяли курс к берегу и после многих часов по легкому ветру мы достигли его.
— И каков был успех? — спросил я нетерпеливо.
— Вначале небольшой, — признался он, — но мы крейсировали вдоль берега и только на второй день увидали мачты семи судов в небольшой гавани на расстоянии шестнадцати или семнадцати лье южнее того места, где мы находились.
— Испанских?
Он кивнул головой.
— Однако только семь, в то время, как вначале, помните, мы видели пятнадцать. Вот было дело! Наши офицеры торопились произвести атаку из боязни быть схваченными в гавани по возвращении остальных судов.
— Без сомнения, они побоялись быть окруженными превосходящими силами, — заметил я, с целью показать ому, что я имею кое-какие познания в военных делах. Он улыбнулся.
— Несомненно, — ответил он. — Там было только семь судов, это верно, то же число, что и у нас, только гораздо больших размеров, и была еще опасность от перекрестного огня с берега, где большое количество солдат работало над укреплениями. О, испанцы были прекрасно вооружены!
— Однако, — сказал я, — если бы вы уничтожили эти суда, то с остальными вы могли бы иметь дело на досуге и…
— Так и я говорил, да и многие другие. Все было как будто подготовлено для нас. Мы торопили мсье Рибо начать атаку; но он думал иначе. По его мнению, остальные испанские суда отправились осаждать форт, так что мы в спешном порядке повернули назад и потеряли большие шансы, — заключил он печально.
— Но ведь не было уверенности, — сказал я, чтобы успокоить его.
— Черт возьми! Во время войны уверенности не может быть, — закричал он, — но шансы были — шансы для одержания победы одним махом! Но робкие не побеждают, нельзя мешкать и…
— Не побеждают также опрометчивые и легкомысленные, — прервал я его резко, раздраженный его пренебрежительным отношением к Жану Рибо, чего он и не старался скрыть.
Меллон язвительно улыбнулся и ушел, ничего не ответив; у него было презрительное выражение человека, тратившего напрасно слова перед тупицей.
Несколько дней спустя я охотно простил ему это — он умер как честный и храбрый человек.
Как раз в это время я стал замечать таинственные действия и частые путешествия Мишеля Берра на юг. Ежедневно я встречал его уходившим или приходившим и именно только в этом направлении; но к моему великому сожалению, я этим тогда не особенно заинтересовался. Он обращался ко мне, в случае надобности, своим обычным вкрадчивым тоном, хотя я однажды заметил более обыкновенного насмешливое выражение на его хитром лице и более острое злорадство в единственном его глазу. Это причинило мне некоторое беспокойство, но скоро я забыл о нем. Таким образом, уже много времени прошло с тех пор, как я почувствовал ненависть этого человека, не причинившую мне пока никакого вреда, и я стал его еще больше презирать. Я его по-видимому, переоценил, оказывая ему внимание, которого он не заслужил, остерегаясь его. Он, должно быть, кое-что прочел на моем лице, потому что его глаз засверкал ироническим сожалением, как будто он увидел ребенка, игравшего острым орудием, или между ног дикой лошади. Я вздрогнул, задумался на некоторое время, но скоро отделался от этого в беготне и суете, происходившей вокруг меня.
Эти дни глаза наши были устремлены к морю, выискивая на далеком горизонте первые признаки жизни; но это произошло только на седьмой день после прибытия Жана Рибо, когда наша бдительность была, наконец, вознаграждена. Утром 4 сентября мы увидели на горизонте паруса большого судна. За ним следовали другие, поменьше, всего мы насчитали пятнадцать — сильный флот, медленно двигавшийся по легкому ветру. Мы не сомневались, что это испанские суда — мрачные и зловещие под ясным небом. Затем ветер, стих, и они остановились; как ни напрягали зрение, мы не могли их распознать.
Жан Рибо спешно послал за Лодоньером, ле Мойном и другими. К ним присоединились Мартин, я, молодой Рибо, мсье Ортес, первый офицер Жана Рибо; со всеми нами Рибо держал совет.
Рене де Лодоньер и Мартин Белькастель стойко держались своего плана сражаться на суше в то время, как Жан Рибо был тверд в своем решении произвести сражение на море.
— Таким образом, — настаивал он, — мы отодвинем битву от форта и в то же время оставим базу для отступления.
— Мы будем иметь преимущества на суше при защите форта, — возразил де Лодоньер.
— И мы должны помнить, что у них два судна против нашего одного, — сказал Мартин.
— Да, и пять человек против нашего одного, без всякого сомнения! — ответил Рибо. — Преимущество, которое, согласитесь, потребует много усилий, чтобы преодолеть его.
Каждый из них упорно держался своего мнения. Я благоразумно молчал, как и подобает таким молодым людям, как я. Наконец, Жан Рибо заставил умолкнуть всю оппозицию неопровержимым аргументом.
— Я очень сожалею, что вынужден так поступить, — сказал он с решительной ноткой в голосе, — но я настаиваю на выполнении моего плана. Я здесь начальник и, думаю, никто в этом не сомневается?
Он посмотрел на всех присутствующих.
Бородатое лицо де Лодоньера вспыхнуло, он закусил губы, но ничего не сказал. Мартин некоторое время смотрел молча на Рибо. Затем он улыбнулся.
— По крайней мере, ваша позиция имеет одно качество, — заметил он, — мы пришли к определенному решению.
— Я здесь оставлю небольшие силы под начальством де Лодоньера, — сказал Рибо, — а остальных возьму с собою.
Каждому из нас он назначил работу: де Лодоньеру разместить на суда всех тех людей, которых он сумеет предоставить; Мартину быть его помощником; мне — наблюдать за движением иностранных судов. Де Лодоньер настаивал, чтобы Мартин и я остались в помощь ему при защите форта, если битва на море окажется неудачной, что весьма вероятно, принимая во внимание превосходящие силы неприятеля. Это разочаровало меня и Мартина, так как я жаждал видеть морское сражение, а Мартину не хотелось упускать случая сразиться с испанцами.
Меня высадили на берег, и я расхаживал по блестящей, белой набережной, наблюдая все послеобеденное время за неподвижными судами. Они напоминали хищных зверей, ожидавших наступления ночи, чтобы подкрасться к своим жертвам. К заходу солнца появился легкий ветер, и к моему удивлению они подняли паруса и двинулись на юг. Я немедленно донес об этом командиру, который решил сразу же закончить все приготовления и сделать набег на врага.
Через два дня он отправился на юг, и в течение нескольких дней мы не видели ни наших, ни неприятельских судов. Те немногие, которые остались в форте, были все время в возбужденном состоянии; каждый день был полон тревог, и на долю более хладнокровных выпало успокаивать больных и старых. Наша небольшая компания состояла всего из 160 человек, преимущественно слабых и больных, женщин и детей. Только человек двадцать носили оружие. Довольно слабый гарнизон, как видите, чтобы противостоять силе испанцев! Мартин печально качал головой, когда говорил об этом.
— Если Жана Рибо постигнет неудача, — говорил он, — то эти изуверы бросятся на нас, как стая волков на стадо овец!
— Произошло бы большое сражение, — сказал я, полный надежд.
Мартин посмотрел на меня презрительно.
— Никакого сражения, — сказал он тем терпеливым тоном, каким говорят с детьми. — Они задушили бы нас сразу, уменье обращаться со шпагой не помогло бы нам. Нет, нам пришлось бы опять удирать, Блэз! Только таким образом мы могли бы спасти жизнь: жить, чтобы со временем отомстить.
Точка зрения Мартина на наше положение привела меня в большое уныние, и мое настроение не изменилось до того дня, когда наши суда возвратились, наконец, в гавань. Как только «Тринити» бросило якорь, лодка с сидевшим в ней Жаном Рибо быстро направилась к берегу. Рибо, как только высадился, быстро пошел по направлению к форту, не говоря ни с кем ни слова. Тревожное выражение было в его глазах, обычно весело блестевших на его темном бородатом лице; какая-то торопливость была в его качающейся походке. Я был этим очень удивлен.
Магиа Меллон удовлетворил мое любопытство. Он появился на берегу немного позже Рибо, и я сразу втянул его в разговор,
— Мы выступили прямо в море, — сказал он в ответ на мой вопрос, усердно дергая усы. Его худое, красивое лицо было озабочено. — В течение двух дней мы неслись по морскому пространству и не видели признаков чужестранцев. Тогда мы взяли курс к берегу и после многих часов по легкому ветру мы достигли его.
— И каков был успех? — спросил я нетерпеливо.
— Вначале небольшой, — признался он, — но мы крейсировали вдоль берега и только на второй день увидали мачты семи судов в небольшой гавани на расстоянии шестнадцати или семнадцати лье южнее того места, где мы находились.
— Испанских?
Он кивнул головой.
— Однако только семь, в то время, как вначале, помните, мы видели пятнадцать. Вот было дело! Наши офицеры торопились произвести атаку из боязни быть схваченными в гавани по возвращении остальных судов.
— Без сомнения, они побоялись быть окруженными превосходящими силами, — заметил я, с целью показать ому, что я имею кое-какие познания в военных делах. Он улыбнулся.
— Несомненно, — ответил он. — Там было только семь судов, это верно, то же число, что и у нас, только гораздо больших размеров, и была еще опасность от перекрестного огня с берега, где большое количество солдат работало над укреплениями. О, испанцы были прекрасно вооружены!
— Однако, — сказал я, — если бы вы уничтожили эти суда, то с остальными вы могли бы иметь дело на досуге и…
— Так и я говорил, да и многие другие. Все было как будто подготовлено для нас. Мы торопили мсье Рибо начать атаку; но он думал иначе. По его мнению, остальные испанские суда отправились осаждать форт, так что мы в спешном порядке повернули назад и потеряли большие шансы, — заключил он печально.
— Но ведь не было уверенности, — сказал я, чтобы успокоить его.
— Черт возьми! Во время войны уверенности не может быть, — закричал он, — но шансы были — шансы для одержания победы одним махом! Но робкие не побеждают, нельзя мешкать и…
— Не побеждают также опрометчивые и легкомысленные, — прервал я его резко, раздраженный его пренебрежительным отношением к Жану Рибо, чего он и не старался скрыть.
Меллон язвительно улыбнулся и ушел, ничего не ответив; у него было презрительное выражение человека, тратившего напрасно слова перед тупицей.
Несколько дней спустя я охотно простил ему это — он умер как честный и храбрый человек.
Глава XVII
Мишель Берр исчезает
Семь больших испанских судов с позолоченными резными носами величественно двигались по направлению к берегу. Я часами наблюдал за ними, шагая по теплому песчаному берегу реки Май. Когда они приблизились, я мог распознать вымпелы, которые развевались на фок-мачте над высокими парусами; видел, как волны ударялись об их сильные бока и блеск оружия на переполненных людьми палубах. После полудня Мартин присоединился ко мне; он долго озабоченно смотрел на суда и тер ладонь правой руки. Я наблюдал за ним, пока он не обратил на это внимание.