Седов Б.. Без Любви

   - Вспомни сикт в тайге. Вспомни девушку по имени Настя.
   И резко отдернул руку в сторону, одновременно подтягивая ее наверх. Мне никогда не приходилось перерезать кому-либо глотку, но, по-моему, получилось неплохо.
   Кровь хлынула на утоптанную землю, и Студень, хрипя и булькая, повалился мордой вниз. Я встал и небрежно уронил нож рядом с ним.
 
   Толпа ревела и палила из автоматов в таджикские небеса. Толпа была довольна. Один неверный убил другого неверного. Один урюк порезал другого урюка. Такова здешняя селяви. Таковы здешние нравы. И меня прорвало на латынь. На ту самую латынь, которую на первом курсе медвуза я так ненавидел!
   - Аве цезарь, моритур солютанте! - крикнул я Тохтамбашеву.
   А он уже выходил мне навстречу, раскрывая свои объятия.
   - Вай, харош боец! Вай, харош! Оставайся у меня, я тебя своим телохранителем сделаю, золотом осыплю!
   Толпа возбужденных боем нукеров сопровождала нас до байской жилой палатки. Это уже была не давешняя штабная палатка! Здесь было все совсем по-другому. Полы просторного продуваемого легким ветерком помещения были устланы превосходными коврами. Повсюду лежали и стояли дорогие и очень красивые вещи: серебряная в позолоте посуда, усыпанные драгоценными камнями сабли, кинжалы и тут же цветной телевизор, компьютер, чемоданчик спутникового телефона. И секретарша шестнадцати лет в шелковых шароварах, с мягким голым животом и занавешенным вуалью лицом. Открой личико, Гюльчатай!
   Мы сели на ковер посреди всей этой роскоши, и Тохтамбашев подал нукерам знак, чтобы они удалились.
   - Аллах велик, - начал Тохтамбашев издалека, - и Аллах сегодня явил нам, смертным, свою волю.
   А во мне от этой его бодяги такая злость вдруг вскипела, что я ему напрямик и говорю:
   - Кончайте вы, Чарры Каримович, про Аллаха городить, вы же с моим папкой в училище четыре года на соседней койке дрыхли и ни разу вечернего намаза не делали! Какой же у вас теперь Аллах? Откуда он взялся?
   А Тохтамбашева так голыми руками взять не просто.
   - А ты, самозванец, заткнись лучше, думаешь, я не знаю, кто из вас настоящий сын?
   Я глядел на него, а он глядел на меня. И я не знал, кто выиграет в этой игре-гляделке. Кто первый сморгнет - тому щелбан! Тохтамбашев щелкнул пальцами, и в проеме поднятого полога появился тот нукер, что вчера приносил мне вино.
   - Принеси! - скомандовал ему по-русски Тохтамбашев.
   Мы сидели и молчали.
   - Чарры Каримович! - первым нарушил я молчание, - дайте мне папино кольцо на память, оно ведь вам уже ни к чему!
   И тут чудо свершилось. Тохтамбашев усмехнулся и принялся покручивать прикипевшее к коже золото. Сняв кольцо, он протянул его мне.
   Да, сегодня явно мой день! Я убил Студня, и я завладел вторым кольцом. Но и это не все. В проеме уже стоял нукер, держа в руках маленький чемоданчик. Не пресловутый дипломат из этих глупых американских кино, а простой фанерный чемоданчик, оклеенный дерматином. Про такой еще в старой одесской песне пелось:

 
…На полочке стоял чемоданчик,
А поезд тихо ехал на Бердичев…
 

   - Вот и наследство твое, - сказал Тохтамбашев, кивая нукеру.
   Нукер раскрыл чемоданчик, и моему взору предстали уложенные ряды пачек американской валюты.
   - Это теперь твое, племянничек, - сказал Тохтамбашев. - Так что, забирай свою Наташку да дуй в свой Саратов.
   Но во мне свербило неудовлетворенное любопытство.
   - Чарры Каримович, а сколько папа… И тут Тохтамбашева, видать, прорвало:
   - Да какой он тебе, на хрен, папа! Тоже мне сынок Студеному нашелся! Просто Студень, которого ты замочил, таким подонком вырос, что был бы его отец жив, он бы мне спасибо сказал, что я его на тот свет к Аллаху отправил!
   Тохтамбашев изменился в лице, и теперь передо мной был не восточный сепаратист и боевик-мусульманин, а, скорее, советский офицер, правильный советский человек со своей советской справедливостью.
   - Мне перед своей совестью и перед Аллахом не стыдно, что я тебе, а не подонку этому деньги отдаю. И потом это совсем уже не те деньги, что его отец мне на хранение отдал. Впрочем, тебе этого знать и не надо, парень. Не знаю, кто ты такой и откуда, но уходи теперь и деньги эти возьми, как гонорар за бой, которым меня порадовал и воинов моих. Бери - заработал. Тут в чемодане немного - четыреста тысяч баксов. А ты, наверное, на Лешкины миллионы рассчитывал, которые он с Арцыбашевым, особистом нашим, тогда у Кемаля хапнул? А?
   И Тохтамбашев хитро поглядел на меня, и теперь передо мной снова сидел уже не советский офицер, а хитрый героиновый король из Горного Бадахшана курбаши Тохтамбаш.
   - Ты думаешь, я ничего не знаю и я такой дурак, к которому можно любого гэбиста заслать из Москвы, а я уши развешу и все миллионы отдам? Нет, дорогой. У меня таких гэбистов засланных - ой, много было, и все они с горлом перерезанным потом на дно самого глубокого ущелья на корм орлам и шакалам уходили. Понял?
   Мне оставалось только согласно кивать.
   - Так что уходи, пока я добрый, и чемоданчик этот передай корешку твоему Арцыбашеву, пускай вспомнит майора Тохтамбашева из службы тыла шестнадцатой армии. Хотел твой хозяин меня тогда на контрабанде поймать да завербовать. Два раза подкатывался ко мне, мол, или под трибунал за контрабанду дефицитом, или будешь агентом моим. А хера ему в задницу! По-моему вышло. Жаль только Леху Студеного. Классный парень был!
   Тохтамбашев преобразился от нахлынувших на него воспоминаний, глаза его заблестели, разгорелись мальчишеским огоньком.
   - Все. Забирай свои деньги, забирай свою Наташку-черепашку и уезжай. Керим тебя до Куляба на машине отвезет. А там до Душанбе уже сами на автобусе. Так что, прощай, не знаю, как тебя, и передай своему Арцыбашеву, что слабо ему против меня. Так и передай.
   На пальце у меня было два кольца, а в Душанбе ждало третье.
   Но до него еще надо было добраться.

Глава шестая

   …КОРОЧЕ, ВСЕ УМЕРЛИ Лето 2002 года, Душанбе
   Керим довез нас до Куляба в трясучем уазике и высадил на небольшой круглой площади, по которой бродили несколько кур и грустный ишак.
   Когда он, лихо развернувшись и подняв при этом тучу пыли, скрылся в одной из тенистых улочек, мы огляделись и увидели автобусную остановку. Рядом с ней под железобетонным навесом имелась покосившаяся скамья, на которой сидела древняя старуха с темно-коричневым сморщенным лицом. Кроме того, вокруг площади располагались автозаправка, состоящая из одной ржавой колонки и низенького сарайчика с окошком, продуктовая лавка и отделение связи. Над ним торчал большой плакат с портретом какого-то важного чурки. Под портретом была непонятная надпись, заканчивавшаяся обычным восклицательным знаком.
   Так, подумал я, привезли и бросили. А что дальше?
   А дальше, видимо, на автобусе.
   Я пересек пыльную площадь, отпихнув при этом ишака, который решил, что у меня есть чем поживиться, и подошел к старой обезьяне, сидевшей на остановке.
   - Добрый день, уважаемая, - очень вежливо сказал я ей.
   Уважаемая медленно подняла на меня свои коричневые щелочки и ничего не ответила.
   - Здравствуйте, бабушка, - повторил я, - а скоро ли автобус на Душанбе?
   Вдруг сзади меня раздался голос:
   - Она глухая, ничего не слышит.
   Я оглянулся и увидел классического декханина в полосатом халате, в чалме и с палкой через плечо, на которой висел небольшой узелок. Его хитрая морда вдруг напомнила мне знаменитого Ходжу Насреддина. Так, думаю, надо быть повнимательнее.
   - Здрасьте, - сказал я ему, - так автобус на Душанбе скоро?
   - В половине второго, - ответил Ходжа, откинул грязный рукав халата и посмотрел на часы, - через полтора часа.
   А часики у него, на всякий случай, "Ролекс".
   - Спасибо, - говорю, поворачиваюсь и канаю к Наталье.
   А сам думаю - откуда у такого дремучего чурбана "Ролекс"? И по-русски он чешет почти без акцента… Хотя, как говорится, Восток - дело тонкое. Черт с ним.
   Подхожу к Наталье и говорю:
   - Ну что, мы имеем полтора часа. Потом прибудет колымага на Душанбе, а до этого времени - курим бамбук.
   Наталья кивнула и сказала:
   - Интересно, где у них тут сортир? Может, у них и принято по кустам бегать, но я - свободная белая женщина и предпочитаю некоторые удобства.
   Я оглянулся и говорю:
   - А вон отделение связи - видишь?
   - С чего ты взял, что это почта? Надписи-то не по-нашему.
   - А с того, что у дверей почтовый ящик приколочен. Тоже мне шпионка! Учись, пока я жив.
   Она фыркнула и пошла к почте.
   А я, держа в руке чемоданчик, направился в магазин, чтобы купить там минералки и чего-нибудь на кишку.
   Расплачиваясь с кассиршей, я посмотрел в сторону почты и вдруг увидел там кое-что интересное. Дверь была распахнута настежь, и было видно, как внутри Наталья беседует о чем-то с почтальоншей.
   Кивнув, она дала ей что-то и направилась к телефонной кабинке.
   Ага, думаю, это мы так по туалетам ходим.
   А ведь я знаю, куда ты звонишь, голубушка. Это ты сейчас будешь своему "папочке" Арцыбашеву доносить, что мы едем в Душанбе с красивым чемоданчиком. Сука драная. Ладно, хрен с тобой. У тебя своя работа, у меня - своя. Я посмотрел на чемоданчик. Он, конечно, был совсем не красивый, но чем-то мне нравился.
   Держа в одной руке чемодан, а в другой - пластиковый мешок с покупками, я пересек площадь и уселся на скамейку рядом со старухой.
   Открыв бутылку боржоми, я стал наблюдать за входом в отделение связи. Минут через пять оттуда вышла Наталья, поправляющая на себе джинсы. Плюхнувшись на скамью рядом со мной, она вытерла тыльной стороной ладони лоб и сказала:
   - Ну и жарища! Дай водички.
   Я протянул ей пластиковую бутылку, а сам думаю - хрена я тебе скажу, что видел, чем ты занималась на почте. Пусть это будет моим маленьким секретом. Думай себе, что я ничего не знаю, так оно лучше будет. Один мудрый человек сказал: "Предупрежден, значит - вооружен". Вот это и будет в случае чего моим оружием против тебя и Арцыбашева.
   Чемоданчик в это время стоял на асфальте рядом с моей правой ногой. Я лениво поднял его, положил на колени и взялся за замки.
   - Что-то мне хочется еще раз посмотреть на шелабушки, - говорю, - уж больно мне их вид сердце греет.
   А Наталья вдруг бутылку выронила и по рукам мне как даст! И, главное, больно!
   - Ты что, - говорит, - вовсе спятил, что ли? Совсем мозги от жары работать перестали?
   Я ничего не понимаю и говорю ей:
   - Ты за базаром-то своим следи, курица! А то ведь и без зубов можно остаться!
   - Лучше без зубов, чем без головы, - отвечает, - ты уверен, что там то, что ты видел час назад?
   - А что там еще может быть?
   - Ладно, объясню я тебе, бестолковому. Ты ведь только драться можешь да убивать. А в остальном - пень пнем. А я, между прочим, как ты изволил выразиться, шпионка. И шпионка профессиональная. Так вот чтоб ты знал - такие чемоданчики вскрывают только специалисты. Ты что, фильмов не смотришь? А представь себе, что подменил Тохтамбашев чемоданчик этот! На хрен мы ему нужны? И вот такой лох, как ты, радостно его открывает и превращается в фарш. А потом его соскребают со стен и собирают в трехлитровую банку. Себя не жалко, меня не жалко, так хоть старушку пожалей.
   Я машинально оглянулся на каргу, что рядом с нами сидела, а той все - бара-бир. Знай, зенки свои щурит куда-то в пространство и губами шевелит.
   - Ладно, - говорю, - уговорила ты меня. Не будем в чемоданчик лазить.
   И снова ставлю его к правой ноге.
   А она встала, бутылку подобрала, горлышко платочком обтерла и снова пьет. Да, жарища была за тридцать.
   Вокруг нас постепенно собиралась небольшая толпа аборигенов.
   Все они были прожаренные на солнце, у всех были морщинистые коричневые лица. Кто был в халате, кто в яловых сапогах и черном пиджаке, но интереснее всех смотрелся Ходжа, который стоял в сторонке и курил папироску. По тому, как он ее курил, я понял, что сейчас он словит кайф и ехать ему будет совсем не скучно. Среди толпы было и несколько лиц славянской национальности. Наконец подошел автобус.
 
   Аборигены с шумом и гвалтом полезли внутрь, издавая гортанные выкрики: "Гыр-дым-быр! Быр-гыр-дым!" Я заранее просек, сколько их было, и, убедившись, что места в автобусе хватит всем, придержал Наталью, которая по бабской привычке ломанулась туда вместе со всеми.
   - Подожди, - говорю, - сейчас все влезут, а потом мы спокойно войдем, как белые люди. Места хватит, отвечаю.
   Она дернула плечом и успокоилась.
   Наконец все уселись, мы, естественно, тоже, автобус затрясся и тронулся с места. Началась наша дорога в Душанбе, навстречу новым заморочкам, которые ждали меня в лице долбаного полковника Арцыбашева и его орлов. А в том, что там будут его орлы, я не сомневался ни секунды. Ставя себя на его место, я не видел особой необходимости отдавать Знахарю, то есть - мне, рюкзак с общаком. То, что деньги в чемоданчике - его, и к бабке не ходи. Ну, может, имеется там какой-нибудь партнер. Единственное, на что я мог рассчитывать - так это на его слово. Но чего стоит слово чекиста? Смешно! Ему ничего не стоит, получив деньги, сказать своим орлам "фас", и меня тут же замочат.
   Надо было придумывать хорошую схему, и очень даже хорошую.
   Думай, крокодил, думай…
   Автобус трясся, аборигены гутарили на своем наречии, куры в завязанной корзине тревожно квохтали, а Ходжа сидел у окна и, сплющив свои косые очи, лыбился. Видать, приходнулся от косяка.
   Так прошло минут сорок. Вокруг медленно плыл выжженный солнцем каменистый пейзаж, в автобусе воняло, и мне это уже стало потихоньку надоедать. Наталья, склонив голову мне на плечо, дремала, а я в сотый раз перебирал варианты того, как развести Арцыбашева, забрать все деньги, а главное, остаться при этом в живых.
   Вдруг автобус заскрипел тормозами и остановился.
   Я посмотрел в окно и увидел стоявший у обочины военный уазик, а рядом с ним троих спецназовцев с короткими автоматами и их начальника. И чем-то мне начальник этот не пришелся. Где это видано, думаю, чтобы патрульной группой командовал майор? Противный такой майонез - ростом мне по плечо, толстый, глазки-щелочки, а фуражка величиной с колесо от трамвая. Это у них, видимо, понт такой. Ну да ладно. У них тут свои погремушки.
   Аборигены тем временем дружно полезли по карманам и под юбки и начали доставать ксивы. При этом никто не беспокоился и не удивлялся. У нас с Натальей с ксивами тоже было все в порядке, так что, достав их, мы стали спокойно ждать дальнейшего развития событий.
   Майор засунул свое жирное хайло в автобус, окинул толпу взглядом и что-то скомандовал. Все полезли наружу. Ну, думаю, наружу так наружу. Выходим. Чемоданчик я в руке держу. Спецназовцы в автобус - шасть! Обшарили его быстренько, вышли наружу и стали проверять документы.
   И тут происходит интересная вещь.
   Ходжа Насреддин, обкуренный этот, который с нами от самого Куляба ехал, сразу подваливает к майору и начинает что-то ему по-своему болботать. Болбочет он, а сам на нас пальцем указывает.
   Майор его выслушал, кивнул и, повернувшись к своим орлам, громко отдал какую-то команду. Они тут же перестали проверять документы и быстренько подошли к нам с Наташей. Майор тоже подошел и руку тянет за ксивами. Ладно, даю ему ксивы. А сам косяка давлю на спецуру. Окружили нас и стоят молча.
   Посмотрел он ксивы, фейсы наши с фотографиями сравнил, кивнул сам себе, повернулся к автобусу и что-то крикнул на своем языке.
   Местные дернули в автобус, двери закрылись, и он, пыля, укатил.
 
   Это что еще за номера - подумал я, а Наталья уцепилась за мой локоть, и я почувствовал, что ее рука задрожала. Задрожишь тут, пожалуй.
   Справа - каменистая осыпь уходит вверх метров на сто, слева - тоже осыпь, но уже вниз, а там, в глубине, ручеек какой-то вьется, над головой пыльное небо, а за спиной трое спецов с автоматами.
   Отлично!
   Лучше не придумаешь.
   Откашлялся я и спрашиваю:
   - Что это значит, господин майор? Что-нибудь в документах не нравится?
   А сам думаю - не от Тохтамбашева ли это приветик прилетел? Сейчас шлепнут нас, чемоданчик - ать, а трупы в ущелье…
   А майор жирненький улыбается так погано и говорит тонким голосом:
   - Нет, дорогой, с документами у вас как раз все в порядке. Хорошие у вас документы. Просто один уважаемый человек, мой оч-чень хороший друг из Петербурга, попросил проследить, чтобы вы добрались до Душанбе без проблем. А я моему дорогому другу отказать, сами понимаете, не могу.
   Он моргнул спецу и тот мигом надел на меня браслеты.
   Только этого еще не хватало! Значит, эта падла Арцыбашев почуял, что я могу финт выкинуть, и решил подстраховаться. И теперь привезут нас к нему и отдадут на тарелочке с голубой каемочкой.
   Что делать-то, етишкина жизнь!
   И берет, значит, этот маленький и толстенький поганец чемоданчик мой, отходит к уазику и кладет его на капот. Потом поворачивается ко мне и говорит:
   - Сейчас только проверим, что у вас в чемоданчике.
   Ходжа Насреддин стоит рядом с ним, щурится. Спецы тоже туда подошли, шеи тянут. Один, правда, на меня оглядывается, пасет, будто мне есть куда бежать. Тут я подумал, что возможен еще один вариант. Самый простой. Арцыбашев попросил деньги забрать и нас шлепнуть. Проще всего.
   И вот я думаю, как умная Маша, о разной такой херне, а он тем временем начинает замки отстегивать. Отстегнул один, отстегнул другой и только взялся за крышку, как Наталья вдруг провела мне вполне профессиональную подсечку и повалила в пыль. А поскольку мы стояли на самой обочине, то покатились вместе с ней по каменистой осыпи вниз. И в этот самый момент на дороге как жахнет!
   А я как раз башкой к камню приложился. И все это вместе произвело на меня очень сильное впечатление. В ушах пищит, в глазах звезды летают, в носу пыль, во рту - песок. На счастье, осыпь была довольно отлогая и прокатились мы всего-то метров пять. Поднимаюсь на ноги, меня водит, как пьяного, Наталья лежит на камнях и за поясницу держится. Видать, ушиблась.
   Вылезаю на дорогу, отплевываюсь и вижу премиленькую картину.
   В туче пыли лежат спецы, как куклы тряпичные, у одного головы не хватает, у другого рука убежала метров на десять, третьего - будто граблями спереди драли часа два, Ходжу только по халату узнать можно, в общем картинка - что надо.
   А майор мой толстенький и вовсе исчез. Испарился!
   Только фуражка дурацкая на дороге лежит.
   Надо сказать, что все это меня совсем не тронуло, и не такое видел. А вот то, что уазик выглядел так, будто ему по капоту кувалдой размером с автобус дали, очень меня расстроило.
   Но, как бы то ни было, надо действовать дальше. И порасторопнее.
   В это время на дорогу выбралась Наталья. Она, как и я, была вся в пыли и выглядела слегка обалдевшей.
   - Ну, ты живая? - спросил я.
   - Живая, - ответила она и стала шарить по карманам безголового спеца.
   Я смотрел на нее и не мог понять своей ушибленной головой, что ей нужно. Но, когда она вытащила ключи от наручников, я понял, что кое в чем она рюхает.
   Освобожденный от браслетов, я подошел к уазику несчастному и заглянул в то, что раньше у него салоном называлось. Вижу - лежит там сумка. Вроде спортивной. Я ее взял и чувствую - что-то в ней увесистое такое. Открываю, а там - мать честная - разобранная снайперская винтовка "Барретт". И оптический прицел при ней. Интересно, думаю, зачем это патрулю снайперская винтовка? На сусликов охотиться, что ли? Ну да ладно, проехали. Подобрал я еще с асфальта АКСУ и несколько магазинов к нему. Ведь то, с чем я по тайге шел, у Тохтамбашева осталось. А в моем положении без оружия никак нельзя.
   Пока я шарил в машине, Наталья шарила вокруг. И нашарила-таки что-то. Подходит ко мне и показывает удостоверение майорское. Оно, правда, в крови все и еще в какой-то гадости, но прочитать можно. Выдано оно было майору Мирзоеву. Хорошо, запомним. Может быть, пригодится при разговоре с Арцыбашевым.
   Сложил я оружие в сумку, застегнул молнию и поворачиваюсь к Наталье. И тут мне пришла в голову одна мысль.
   Я спросил у нее:
   - А зачем ты меня спасла? Спасибо тебе, конечно, я бы даже сказал - огромное спасибо, мне моя жизнь дорога, как память. Но все же - зачем?
   А она волосы поправила и отвечает:
   - На здоровье. А зачем - это я тебе попозже расскажу. Тебе не кажется, что нам тут делать больше нечего?
   - Понял, - говорю, - попозже так попозже. Слова не услышишь. А за то, что на остановке на тебя наехал, - извини.
   Она только рукой махнула. И мы с ней пошли в ту сторону, куда и ехали десять минут назад.
 

***

 
   Вообще-то вечерний Душанбе - город приятный.
   Но, конечно, для местных. Для тех, кто все обычаи знает и чья морда не выделяется на общем азиатском фоне.
   Мы с Натальей сидели в открытом кафе и ждали, пока принесут заказ. В темноте мимо нас проезжали машины и мотоциклы, а вокруг сидели за столиками таджикские парубки и дивчины, которые развлекались и веселились на всю катушку.
   Место, где можно было бы отдохнуть и собраться с мыслями, я выбрал подальше от центра, чтобы избежать случайной встречи с ненужными людьми. Наш столик стоял в самом углу открытой террасы, и разглядеть нас, сидящих в тени, было бы трудно. Теперь я был умный и оба кольца, надетые на крепкий шнурок, висели у меня на груди под рубашкой. Нечего их светить.
   Наконец, нам принесли коктейли и нарезанную крупными ломтями дыню. Я выкинул из высокого стакана соломинку и по-простому отхлебнул через край. Потом посмотрел на Наталью. Ее лицо было в тени, и только блестели глаза, отражая свет вечерних фонарей.
   Я отпил еще, взял кусок дыни и сказал:
   - Ну что, Наташа, по-моему самое время рассказать мне, почему ты бросилась вдруг меня спасать. Как думаешь?
   Она посмотрела на меня и взяла сигарету. Прикурив, выпустила вверх струйку дыма и ответила:
   - Ладно, слушай. Я сделала это совсем не потому, что спасала своего возлюбленного героя. Запомни это и не воображай себе ничего лишнего. А теперь о главном. Арцыбашев служит не стране, а себе. Лично себе. И я, выполняя его приказы, служу тоже не стране, а лично ему. Как раб, а точнее говоря, как рабыня. Прямо Изаура, мать твою за ногу!
   Выругавшись, она приложилась к коктейлю и продолжила:
   - Как ты можешь догадаться, я тоже у него на крюке. Как и ты. Что за крюк и как я на него попала - не твое дело. Но мы с тобой в одинаковом положении, и выбраться из него вдвоем будет легче, чем поодиночке. Понимаешь?
   - Понимаю, - ответил я, поймал за фартук официанта и заказал еще два коктейля.
   - Ты не отвлекайся, а слушай, - сказала она.
   - Слушаю, слушаю, - ответил я и допил коктейль.
   - Мне, в отличие от тебя, Арцыбашев может доверять. Конечно, лишь до некоторой степени. И мы должны этим воспользоваться. Если мы его уберем, то станем свободны. Я - полностью, а ты - ну, это как у тебя дальше дела пойдут. Во всяком случае, от такого геморроя, как Арцыбашев, нужно избавляться. Причем чем раньше, тем лучше.
   - А не ему ли ты звонила с автобусной остановки? - ехидно поинтересовался я.
   - Да, ему. И через полчаса, - и она посмотрела на часы, - самолет, в котором он летит сюда, приземлится в аэропорту Душанбе. С Арцыбашевым будут спецы. Очень крутые, будь уверен. И еще обязательно тот Инструктор, который тебя по полу валял. Помнишь?
   - Еще бы не помнить!
   Это тот худой и вялый на вид очкарик. Крутой, гад… По-настоящему крутой!
   - Дальше. По плану я должна удерживать тебя в гостинице любыми способами до тех пор, пока они не придут в номер. На этом моя миссия заканчивается. И Арцыбашев обещал мне, что с того момента, как он получит тебя с чемоданом, я - свободна. Но я ему не верю. Даже не то чтобы не верю, а просто совершенно точно знаю теперь, что после окончания моей работы он меня уберет. Как и тебя. Хотя, может быть, тебя еще попытается использовать. Я не знаю всех его дел. Но мне - конец.
   Принесли коктейли. Я опять выкинул соломинку и присосался к стакану. Наталья сделала то же самое.
   Поставив стакан на стол, она вытерла губы и продолжила:
   - Делаем так. Я еду в гостиницу и жду Арцыбашева. О том, что чемодана нет, я, естественно, не скажу. И о том, что на дороге нас остановил майор Мирзоев, царство ему небесное, тоже. Ехали мы с тобой нормально и чемоданчик привезли. Я скажу ему, что ты что-то почуял и сказал, что не пойдешь к Арцыбашеву, как баран на убой. Пригрозил мне пистолетом и ушел с чемоданом. А уходя, сказал, что будешь звонить ему завтра и скажешь, на каких условиях отдашь ему чемодан. За то время, которое ты будешь иметь до встречи с ним, ты должен все обдумать и найти способ разобраться с ним окончательно. Ты понял?
   Она говорила все это очень уверенно и резко. Так, будто я был ее подчиненным, а она мне приказывала. Где-то внутри шевельнулась мужская гордость - что это она тут раскомандовалась, но все, сказанное ею, было абсолютно справедливо, и я сам не мог бы предложить ничего лучшего. Поэтому я кивнул.
   - Теперь слушай еще, - сказала она и глотнула коктейля, - он знает, что ты не свалишь с этими деньгами, чтобы отдать их братве. Ты до сих пор на крюке у МВД, а он обещал снять с тебя это. Так что он в полной уверенности, что даже с деньгами ты все равно у него в руках.
   Признавая ее правоту, я поднял руки, как бы сдаваясь, и сказал:
   - Годится. Так и сделаем.
   - Вот и хорошо, - ответила она и снова посмотрела на часы, - мне пора ехать в гостиницу и изображать, что я расстроена неудачей.
   Наташа встала и пошла к выходу с террасы.
   Уже на ступеньках она остановилась, обернулась и сказала совсем другим тоном, не командирским, а скорее жалобным:
   - Не подведи меня, пожалуйста!
   И, спустившись на тротуар, протянула к дороге руку.