Сэндзё Киони. Последнее лето в Ильзенге

Сэндзё Киони
Последнее лето в Ильзенге

   Сэндзё Киони.
   Последнее лето в Ильзенге
   Пролог. 2044 год.
   Площадь, несмотря на сумерки, или, наоборот, благодаря привнесенному ими налету интимности, была переполнена молодежью, словно поднос - горохом. Огни магазинов по периметру, молочно-белые неяркие фонари, парочка фонтанов, а в центре памятник, который всегда поражал заезжих путешественников своей солидностью: его массивность подавляла, теперь таких уж не делают... Молодежь, одетая пестро - местами косплей, местами отживающая свое вторая волна унисекса, - эта молодежь вела себя шумно, напористо и агрессивно, как и подобает золотой когорте юношества в просвещенном городе Европы.
   - Атанас! Атана-ас! Ну послушай, давай возвратимся в "Сахозу"! Мне эта затея с самого начала не понравилась! - Черноволосая миниатюрная девушка, подняв на спутника карие, с поволокой, глаза, безостановочно теребила его за рукав. - Атанас!
   - Гюль, подруга... - ее долговязый спутник флегматично покачал головой. Твои причуды сведут с ума кого угодно.
   - Только не тебя, твердокаменный! - обозлилась "подруга". - Я так понимаю, ты отказываешься? - Атанас усмехнулся. - Какого черта! - возмущенно начала Гюль, однако сейчас же настроение ее переменилось, и она продолжала все более жалобно:
   - Это неправильно, смертный должен подчиняться своему хозяину, а ты... Я могу убить тебя, в конце концов!
   - Ну, убьешь ты меня, - по-прежнему ровным и несколько скучным тоном возразил болгарин, - и кто другой согласится терпеть твой скверный характер? Ручаюсь, что я уникален.
   Гюль надулась и замолчала. Она стала вампиром лишь полгода назад, по внезапной прихоти, и Атанас пока не убедил ее, что правила, регулирующие жизнь клана, изобретались не ради красного словца. Сам-то он сызмальства вращался в среде бессмертных и четко знал, как полагается вести себя с нежитью. Вот и сегодня, когда они встретили в "Сахозе" старшего, Атанас вел себя подчеркнуто почтительно. Заинтересовавшийся ими вампир был не из тех иерархов, что известны всем от мала до велика, однако чувствовалась в нем немереная сила вперемешку с глубокой проникновенной печалью, совершенно не свойственной нынешним Нимани, Виллабранка, Шрагелям и прочим семейным общинам. Незнакомец посоветовал девушке и ее спутнику прогуляться на центральную площадь, где они могут наткнуться на образец идеального апостола - так и сказал, Гюльшаян даже втихомолку прыснула, представив себе какую-нибудь обветшавшую развалину. Болгарин смеяться не стал, он никогда не подтрунивал над чужим опытом. Что касается Гюль, подчинившейся так же беспрекословно, Атанас недоумевал: своенравная, капризная и порою чересчур жестокая бессмертная, кажется, испугалась как дитя, встретив взрослого сородича.
   Вокруг словно в мокрые ладоши захлопали, и стая голубей миновала путешественников, приземлившись в отдалении, у ног седобородого, бедно одетого старикашки, крошившего булку перед памятником. Гюль шарахнулась, выругавшись, - она боялась птиц.
   - Вот погань какая!
   Старикашка поднял голову и с живейшим интересом уставился на парочку.
   - Они вас не испачкают, - мирно сказал он. - А могу отогнать их, если хотите.
   Не дожидаясь ответа, он наклонился к копошащейся груде перьев и теплой плоти под ногами.
   - На сегодня все, ребятки. Летите домой...
   С воркотней и шумом стая взмыла вверх.
   - Вы ими управляете? - с любопытством спросил Атанас. И кивок старикашки расставил все по местам.
   - Вы - апостол?
   - Со стажем, - грустно усмехнулся дед.
   - А мы вас искали, - с детской непосредственностью вмешалась Гюль.
   - Нам посоветовали поговорить с вами, - пояснил Ататанс. - Один вампир из "Сахозы". Тоже со стажем.
   - Ну что ж, присаживайтесь, - они сели на парапет спиною к журчащим струям воды. Дед по-братски разломил остатки хлеба, протянув часть Атанасу. - Хотите? - Атанас поблагодарил.
   - Итак, - рассеянно сказал их новый знакомый, жуя, - когда-то по прихоти судьбы я оказался одним из первых апостолов...
   - Ерунда! - уверенно возразила Гюль. - Апостолы всегда шли бок о бок с нашим племенем.
   - Ошибаетесь, милая, еще пятьдесят лет назад их были единицы. Это, как и многие другие новшества, идея мейстера. Догадывался ли он, что иметь спутника войдет в моду?
   - Нам никогда не расказывали ни про какого мейстера, что вы нам голову морочите? - склочно заявила юная бессмертная. Атанас благоразумно промолчал, до него доходили путаные слухи, заставлявшие болгарина поверить услышанному.
   - Тем не менее, он существовал, - с прежней безграничной терпимостью ответил старик, - и был отцом целого клана. Глигору, конечно, выгодно, чтобы об этом позабыли, хотя сам-то Глигор, я уверен, не забыл... Равно как и Жюли, и Наби, и Алекс.
   - Вы... - Гюль был впечатлена, - вы говорите о старших так, словно близко знакомы!
   Дед басисто расхохотался.
   - Будь я чуть ближе знаком с Глигором Нимани, не сидеть бы мне сейчас рядом с вами, милая татарочка!
   - И что же этот мейстер? - Атанас вернул разговор в прежнее русло. - Вы о нем хотели рассказать?
   - Не только. Судьба свела меня с вампирами в 2001 году, это было последнее лето мейстера, - а всего он прожил их четыреста. Там ошивалось еще много народу - тех, кто любил его, и тех, кто ненавидел.
   - Интересно... - прошептала Гюль. - Вы расказывайте, рассказывайте!
   - Не представляю, - вмешался Атанас, - каким должен быть вампир, живущий так долго?
   Старик ответил медленно, запинаясь, словно извлекая из памяти давно похороненные метафоры.
   - Его лицо напоминало о пугливой осторожности дикого зверя, плоть была горячей как плавящийся воск, а ладони - такие узкие, что ими можно было резать хлеб... - он испустил глубокий вздох и, улыбнувшись, поскреб в бороде. - А, впрочем, давайте по порядку.
   Лицо старика изменилось, он будто бы прислушивался и приглядывался к событиям сорокатрехлетней давности. Гюль в нетерпении елозила по парапету. Атанас, переглянувшись с ней, чуть заметно покачал головой, но тут дед бодрым, окрепшим голосом завел повествование, и парочка немедля обратилась в слух.
   - Приключение началось для меня в тот момент, когда я сквозь ночь и дождевую воду, очертя голову, ехал в автобусе на поиски пропавшего без вести отца...
   Погребальная песнь.
   Смиренно тело мы хороним
   до знака Божьего суда,
   до дня, когда к Его ладоням
   сойдется мертвых череда.
   В земные недра и глубины
   ушел покойный, отмечтав,
   затем, что тело - цвета глины
   и с прахом схож его состав.
   Душа, обласканная светом,
   спешит к познанию основ
   и с Божьей милостью заветом
   от всех очищена грехов.
   Так воздается щедрой мерой
   за труд, страданья, нищету.
   Умрет, но выйдет из пещеры
   уподоблявшийся Христу.
   Пускай с Всевышним воедино
   слилась душа, а тело спит
   не в прах и не в речную глину
   Господь его преобразит.
   Земная жизнь была убога,
   зато во мрак его очей
   заглянет вечность, солнце Бога
   в венце из пламенных лучей.
   А мы, научены усердью,
   молясь, уйдем по одному,
   без страха встретившись со смертью,
   уже открывшейся ему.
   "Пусть кровь смеется в наших венах".
   - Следующая остановка - Ильзенге... Конечная! - объявил водитель автобуса, и мотор, натужно ворча, вновь погнал старую машину в маслянисто-черную ласковую ночь. В салоне не осталось народу, кроме двух таможенников, ехавших из отпуска на службу - неподалеку уже проходила граница между Венгрией и Чехословакией. Таможенники посапывали, свесив головы, и было так тихо, что Бендик слышал, как чавкает, проседая, грязь под колесами, как колеса эти с натугой вертятся, готовые в любую минуту завязнуть, и как шипит и пузырится, пенясь в невидимых лужах, теплый, под стать этой ночи, дождь. "Да, от Мохача, конечно, далековато... - подумал Отон. - Зачем понадобилось отцу забираться в такую даль?" Автобус дернулся, минуя очередной ухаб, отражение в давно не мытом стекле качнулось в точности как Отон Бендик; кроме собственного смутного двойника смотреть было не на что. Молодой человек со скукой поглядел вперед, где перед тенью шофера плясал рассеянный свет зажженных фар, в начале путешествия бодро рассекавших темень, а теперь непоправимо завязнувших в мороси, - и в этот момент водитель за темной полупрозрачной перегородкой резко вывернул руль влево и дал по тормозам. Автобус опасно накренился, поехал куда-то вбок, пугающая невесомость неизвестности длилась несколько мгновений, а затем Отон понял, что они все-таки устояли; мотор шумел уже без надрыва, успокаивающе, и водитель, успевший - интересно, когда? - покинуть свою кабину, объяснялся снаружи с группой молодых людей. Бендик вывернул шею, пытаясь разобрать по жестам, о чем говорят. Кажется, суровый шофер с достоинством оправдывался, ему лаконично отвечала невысокая фигурка с зонтом в руках, потом спорившие обернулись и дружно заглянули под кузов машины, заляпанный теперь грязью аж по самое стекло. Фигурка под зонтиком повелительно взмахнула рукой, водитель поспешно влез в кабину, а компания споро, но без лишней суеты взялась за борта автобуса и покатила его вперед. Бендик даже не успел удивиться, что водитель не попросил пассажиров выйти, как возвращенный на взлобье автобус уже снова заурчал, заплевался ошметками грязи из-под колес и гостеприимно раздвинул двери перед незнакомцами, прежде чем рвануть с ветерком. Ошалевшие таможенники жарко спорили позади свистящим полушепотом, но, завидев компанию Бендик насчитал десятерых, - замолкли и откинулись на сиденья. Шофер знай себе набирал скорость; оглянувшись на оставленное место, Отон успел мельком заметить покосившуюся остановку - видимо, здесь тормозили только по требованию или при наличии пассажиров.
   Компания подобранных шофером незнакомцев тем временем шумно расселась по салону и затеяла странную беседу по-немецки, смысла которой Отон упорно не разбирал, потому что каждый из молодых людей ухитрялся одновременно отвечать нескольким другим, развивающим явно собственные темы.
   - ...знаешь, от этой аутентичности меня уже подташнивает потихоньку!
   - ...а я слышал, что ты опять перевел в особняке всю бумагу, Алечка, у тебя словесное недержание?.. Но-но, уважь папу, убери свои грабли подальше!
   - ...главная его ошибка в том, что он считает себя мессией, не имея прав на это...
   - ...Обана! Я, кажется, оставил Филькину гитару в супермаркете!
   - ...надеюсь, в Ильзенге есть хоть какая-нибудь готовая еда! я просто подыхаю с голодухи!
   - ...посмотри на это с другой стороны, не забывай, ты тоже судишь предвзято...
   -...и как-то за один век он кокнул штук пятнадцать своих потомков...
   - ...мука, мясо, лук, помидоры, перец, масло... не вижу масла... А соль мы купили?
   - ...Рахиль, милая, не тормоши мейстера, пожалуйста, лучше садись ко мне...
   - ...а в том издании у него была презабавная опечатка...
   Под разницу звучания их голосов Отон незаметно задремал и сквозь дрему слушал их, как артистов в опере; голоса, разные по тембру, но одинаково красивые и сильные, словно исполняли все вместе какую-то виртуозную партию. Вырвало его из дремы неожиданно прозвучавшее имя - имя его отца. Отон вздрогнул и выпрямился в кресле.
   -...он уже перешел к береговым розам, ну, знаете, к этим пепельно-розовым. Планирует на следующий месяц разбить под новые сорта еще один участок около сиреневой беседки. В общем, нашему Хайасинту работы хватает. - Говорила узкоплечая хрупкая девушка, беловолосая, с изумительно тонкими чертами лица. Голос у нее был хрипловатый, спокойный, заставляющий прервать дела и прислушаться. После ее слов разговор у компании опять перекинулся на какие-то запредельные для Отона темы.
   - Любопытно, правдиво ли это предсказание... - задумчиво начал юноша лет восемнадцати, очень красивый в профиль; но, когда на краткий миг он развернулся в сторону Отона, тот вздрогнул при виде черной повязки, пересекавшей правую сторону молодого лица.
   Второй, самый крупный в компании, пренебрежительно махнул рукой, светловолосый рядом с ним пожал плечами.
   - Мои сны не говорят ничего определенного, - ответил он, - их можно толковать и в одну, и в другую сторону... чем тут некоторые и занимаются, юноша с усмешкой покосился на двух женщин - блондинку и рыженькую, стоящих в обнимку на ступеньках автобуса. Рыжая вспыхнула и сердито тряхнула волосами, однако блондинка всего лишь презрительно фыркнула и сделала в адрес светловолосого парня неприличный жест.
   - Я, по крайней мере, сплю мирным сном, - звонко и насмешливо добавила она. - А тебе, Йортлунн, не дают покоя лавры мессии.
   - Полегче, Ирен, Алекс, друзья мои, - пресек разгорающийся спор молодой мужчина в очках, которого Отон выделил сразу по мягкому бархатистому баритону. - Каждый волен придерживаться своей точки зрения.
   - Это мы и без тебя знаем, - не сдавалась блондинка. - Придумай что-нибудь поумней да позаковыристей, Кази!
   - Начинается... - смущенно пробормотал темнокожий юноша, девочка лет десяти у него на коленях заелозила, засмеялась и обвела лица спутников довольным взглядом.
   - Несмотря ни на что, - ее серебристый голосок звучал подобно колокольчику, - и мы, и вы рады, что собрались вместе.
   - Да уж, радости - полные штаны! - Ирен взяла пониже тоном. - Все прочие отдыхают или мрут от зависти. Что ты лыбишься, Эрнё, я серьезно говорю!
   Последний в этой компании, подросток - Отон сначала не разобрался, мальчик это или девочка, - улыбался краешками губ, прислушиваясь к спору; голова его покоилась на плече цыгана - того, который был крупнее всех и небрежно отмахивался от реплик одноглазого.
   Подросток, не меняя позы, процитировал что-то по-венгерски и добавил:
   - Это ведь не Джас выдумал.
   - Я захватила Хэролда, так что можно все проверить, - сердито, как показалось Отону, вмешалась в разговор рыжая подружка Ирен. - И давайте сейчас не будем об этом!
   - О, великий Хэролд! О, эра компьютерного разума! полушутливо-полураздраженно подхватил одноглазый. - Давайте правда не будем!
   В беседе образовалась неловкая пауза, и нити недосказанных фраз повисли в воздухе, подобно разорванной паутине. Поколебавшись, одноглазый попросил почти заискивающе:
   - Спой нам, Эрнё. Пожалуйста.
   Тогда в воздух тихо-тихо, не громче дождя за стеклом, пролилась песня.
   - В сплетеньях светлых веток лип
   угас охотничий призыв.
   Однако мудрых песен стаи
   в кустах смородины порхают.
   К чистому негромкому сопрано подростка присоединился баритон того, которого назвали Кази, вслед за ним вторым голосом включилась блондинка.
   - Пусть кровь смеется в наших венах.
   Лоза с лозой сплелись невинно.
   Красиво небо, словно ангел.
   Лазурь сливается с волною.
   Вся компания подхватила пение, настолько самозабвенное, что становилось ясно: этим десятерым брезжит за словами Артюра Рембо какой-то иной, только им одним понятный смысл. Они пели, достигнув крещендо:
   - Я выхожу. Коль солнце ранит
   меня лучом, в траву я рухну.
   Отон слушал, и солнце, соткавшееся из слов и музыки, - головокружительное, необъятное, - вспыхивало и гасло в его груди. Солнце это немилосердно жгло его запрокинутое лицо с зажмуренными глазами, так что Бендику было вместе и страшно, и хорошо - он знал откуда-то, что такова истинная ласка горящего океана, кажущегося нам звездой, безобидным светилом.
   Потом все кончилось, остались только ночь, ощущение движения, близость промозглой сырости да голос подростка, равномерно приближавшийся к одиночеству по мере того, как затихал хор.
   -...голод, жажду
   тебе, Природа, я вручаю.
   Корми, пои меня, коль хочешь.
   Ничто меня не обольщает.
   И никому я не желаю
   дарить улыбку. Пусть же будет
   свободною моя беда...
   Зашуршали, заскрипели, открываясь, раздвижные двери автобуса. Водитель что-то буркнул в микрофон, Отон еще был слишком потрясен, чтобы следить за окружающим, а потому до него не сразу дошло, что они стоят неподвижно, что путешествие его завершается здесь. Очнулся он только тогда, когда Ирен легко сказала, чуть помешкав на ступеньках:
   - Ну, вот и дорогу скоротали, спасибо Эрнё. А теперь давайте-ка поторопимся, надвигается рассвет, а у меня с вечера и маковой росинки во рту не было.
   Все как-то оживились, задвигались, будто гостеприимный дом поманил их, и они предвкушали, даже смаковали радостную встречу с ним. Парни и девушки, передавая друг другу рюкзаки и сумки, выпрыгивали в серую мглу, растворяясь в ней, подобно призракам. Бендик, растерянно застывший в центре салона, провожал их завистливыми взглядами, мучительно желая и никак не решаясь спросить у них дорогу к Берегу Белых Роз. Было еще одно обстоятельство, усилившее его колебания: кажется, они знали его отца, если только это не привиделось ему во сне. Так, размышляя, но не двигаясь с места, в каком-то отупении он наблюдал, как молодежь из Ильзенге покидает автобус. И лишь когда цыган, спина и ноги которого терялись в утреннем тумане, принял у подростка последнюю сумку и протянул руки, готовясь принять наружу его самого, Отон отчетливо осознал, что это его последний шанс поймать за хвост ускользающую удачу.
   - Простите! - рванулся вперед и опять нерешительно застыл. Но темноволосый юноша, ниже Отона на целую голову, будто ждал, что к нему обратятся.
   - Да? - он махнул рукой цыгану, - Иди, иди, Филипп, я догоню, - после чего развернулся к Отону и склонил голову к плечу, внимательно и дружелюбно глядя на него снизу вверх, - Я вас слушаю.
   Туман ли был тому виною или Отонова усталость, - на миг лицо собеседника, поразившее его своей недетской отрешенностью, показалось ему нечеловеческим. Такие лица бывают у святых на иконах, у ангелов, если они существуют, или у демонов, которые, по сути, равнозначны ангелам. Но Отон отбросил это ощущение, вытолкнув из памяти заранее заготовленные слова:
   - Вы, похоже, местные... Простите за беспокойство, но... не знаете ли вы дорогу к Берегу Белых Роз?
   Подросток слабо усмехнулся, словно его позабавил вопрос.
   - Знаю и с удовольствием провожу вас. Я там живу.
   Пансионат для дваждырожденных.
   Сначала Отон привычно просыпался на рассвете - его будили птицы, поющие над окном, которое он попросил не закрывать, и ему пошли навстречу, хотя сами хозяева держали старинные ставни своих окон наглухо затворенными и зашторенными. В эти первые дни, никого практически не встречая, он гулял по окрестностям: изредка спускался к Дунаю, но куда чаще осматривал цветники вокруг дома, а раз пешком дошлепал до той остановки, которую видел ночью, правда, весь с ног до головы измазался в грязи, что отбило в нем охоту к дальнейшим походам. Ближе к вечеру он возвращался; тем временем, хозяева один за другим покидали свои комнаты, разбуженный дом наполнялся молодыми звонкими голосами - эхом их споров, пения и шуток. Им было тесно вместе, и они сходились в гостиной только для ужина, а потом снова разбредались по углам. Светловолосый Алекс предпочитал уединение... либо общение с Эрнё тет-а-тет, и Бендик не взялся бы угадывать, что Алексу нравится сильнее. Цыган, Филипп, будучи в угрюмом настроении, сматывался в городок неподалеку, тогда ночью Отона будила его пьяная ругань под рядами спален; бывало, Филипп, наоборот, становился чрезмерно весел, безостановочно бренчал на гитаре, хохотал над своими и чужими шутками, однако он держался особняком и никогда не заговаривал с Отоном. Его глухая подспудная вражда с одноглазым Глигором оставалась постоянной мишенью для обидных острот, из чего Отон заключил, что Филиппа здесь недолюбливали. Глигор, по контрасту, был приветлив и охотно беседовал, если его вынуждали к беседе, но изворотливость одноглазого не нравилась юному Бендику. Остальные, за исключением хозяина, вообще не заинтересовались им, либо заинтересовались самую малость. Отон вскорости понял, что, обратись он к кому с вопросом, Ирен уничижительно фыркнет и отойдет, рыжая шведка Кристина вежливо улыбнется и ответит, что сама гостит впервые, темнокожий Наби сделает каменное лицо и отмочит что-нибудь по-арабски, а художница Жюли будет рассеянна, и в глазах ее застынут замыслы будущих полотен... короче, на Бендика смотрели в этом доме так, как смотрят на домашнее животное: его могут в минуту хорошего настроения почесать за ушком, а могут и пнуть, если подвернется не вовремя. Один Эрнё держался так, словно все его время целиком в распоряжении Отона; что же касается отца...
   Собственно, Отон поменял день на ночь именно ради разговоров с отцом. На удивление быстро освоился с новым режимом: днями приучился спать, а вставал из постели с наступлением темноты, и всегда молчаливая, сосредоточенная Рахиль уже сидела на полу около его двери с вечными сладостями в кулачке. Могло ли быть так, что Эрнё приставил ее к Отону в качестве сторожа? Или ей было велено охранять человека от остальных вампиров?
   О том, что они вампиры, Отон услыхал от отца в первую же ночь своего приезда сюда...
   Он открыл глаза и немедленно вспомнил, что находится в чужом доме. Солнце, казавшееся седовласым в окружении белесой дымки, уже спеша за горизонт, щедро поливало пол и распахнутые ставни косыми лучами. Веяло свежестью. Отон оделся и отправился на экскурсию.
   В темном коридоре, приятно пахнущем лаком и старым деревом, он незамедлительно столкнулся с Эрнё.
   - А, проснулись, наконец? - Улыбка. - Ужин только через час, хотите прогуляться или мне показать вам дом?
   - А как вам удобнее? - с внезапным любопытством спросил Отон. - Кто я для вас - обуза, загадка, просто еще один гость?
   Собеседник рассмеялся.
   - Редкая в наше время искренность.
   Отон почувствовал себя польщенным и поспешил в свою очередь сказать приятное:
   - Скорее, это вы располагаете к доверию.
   - Для начала давайте познакомимся, как полагается. Меня зовут Эрнё Вардьяш, а вас?
   - Мое имя Отон Бендик, и я приехал на поиски моего отца.
   При звуке произнесенного имени лицо Эрнё омрачилось тенью тревоги, пропавшей так же внезапно, как перед тем возникшей. Он помедлил, наконец, ответил с явной неохотой:
   - Я знаю вашего отца. Он живет здесь. Но вам лучше не беспокоить его, хотя, конечно же, окончательное решение вы примете сами.
   - А... что с ним случилось? - тихо спросил молодой человек и, видя недоумевающий взгляд подростка, заторопился. - Понимаете, мы с матерью долгое время считали его мертвым, даже нет, не мертым, пропавшим без вести, а потом мать умерла... год назад... - зачем-то уточнил он. - А позже я наткнулся на фамилию отца в Сети...
   Выяснилось, действительно странная история - с халявной ночевкой в интернет-клубе, где подрабатывал знакомый знакомого, чьей обязанностью было распечатывать на принтере некоторые из приходящих на его ящик сообщений; там-то, совершенно случайно заглянув через плечо приятеля, Отон рассмотрел в чужом письме знакомое имя. Подумал, что совпадение, однако на всякий случай запомнил адрес, надписанный приятелем на почтовом конверте - письмо должно было проследовать далее обычным старомодным путем.
   Все это юноша путано изложил Эрнё. Тот выслушал, не прерывая ни словом, ни жестом, покачал головой и сделал Отону знак следовать за собой.
   Они прошли из конца в конец несколько довольно длинных коридоров, спустились по маленькой лесенке и через кухню попали на застекленную террасу, пристроеную к торцу сельского здания. Солнечный свет здесь заслоняла громада строения, было сумрачно, и со всех сторон к ступеням подступали громадные розовые кусты, усеянные бессчетным количеством бутонов. Отон увидел перед собою лабиринт, запутанный, хаотический сад, заполненный одними только розами. Кое-где колючие плети перекинулись через дорожки, запущенные и заросшие сорной травой, а в воздухе витал сладкий аромат распускающихся цветов.
   - Пойдемте, - Эрнё спустился с террасы и двинулся вперед. - Но предупреждаю: вряд ли вы получите удовольствие от этой встречи.
   Лавируя между кустами, они заметили человека, сидящего на корточках и уставившегося в землю, и еще прежде чем они подошли, у Отона екнуло сердце от посетившей его безумной надежды.
   - Здравствуй, Джас, - заговорил Эрнё, приблизившись. - Чем занимаешься?
   Человек, отряхиваясь, поднялся с корточек и уставился на них. Отон расширившимися глазами смотрел на него и не мог вымолвить ни слова: человек был его отец, однако выглядел он так, будто видел Отона впервые в жизни. Руки его были покрыты засохшей грязью, за пояс заткнуты садовые ножницы, но глаза такие ясные, какими не были в прежней жизни, и заметно было, что ему не терпится вернуться к созерцанию почвы, от которого его оторвали.
   Наконец, Джас безразлично отвел взгляд от сына и ответил, обращаясь исключительно к Эрнё:
   - Погода хорошая. Я посажу сегодня еще кустов десять.
   Они заговорили о погоде, а Отон, ослепленный, оглушенный, топтался рядом, гадая: отец сошел с ума? у него потеря памяти? или он зачем-то притворяется, что не узнал Отона? или же это не отец, а просто чертовски похожий на него мужчина? Тут Эрнё сказал, раздельно и медленно, как говорят ребенку:
   - Джас, посмотри-ка сюда, на этого юношу. Он хочет с тобой поговорить. Я сейчас уйду и оставлю вас вдвоем. Надеюсь, ты не причинишь ему вреда, тем более что скоро время ужина, - мы ждем вас обоих, - и не успел Отон удивиться странному поведению подростка, как они с отцом остались наедине.
   - Ха! - проворчал отец. - Неужели не ясно, что я не стану наносить вред собственному сыну? - Он пошарил за ближайшим кустом, вытащил заступ и ловко воткнул его в землю. - Как ты думаешь, Отон, какой сорт здесь будет смотреться лучше: бордовых или желтых?