Серебряков Владимир. Лунная соната для бластера

   — Не надо было, — буркнул я. — Сам виноват, нечего других приплетать.
   — Брось, — фыркнула Сольвейг. — Ты же рад, как ребенок. Самоубийца, мазохист несчастный. Нашел себе новое дело. Ведь не успокоишься, пока не вытряхнешь из Меррилла, что он там творит в Отстойнике.
   — А что он там творит? — Порой моя напарница выдает сведения поистине бесценные. Ее холодный рассудок, педантично расчленяющий самые неприметные мелочи, обнаруживает иногда такое, до чего мне, при моем верхоглядстве, ни в жизнь не докопаться.
   — Не знаю. — Сольвейг, и без того не радостная, совсем помрачнела. — Слышала только, как он на шефа кричал. Остался там у него кто-то…
   И вряд ли это троюродный дедушка, закончил я мысль Сольвейг. Вот в чем дело. Не что-то — кто-то. Нет там никакого чемоданчика. Человеческий мозг — самое надежное место хранения информации. Без ключа добыть закодированные сведения невозможно, даже превратив серое вещество в яичницу-болтунью. Но чтобы эти сведения стоили таких усилий…
   Курьер-то знает, на что идет, и плакать по нем никто не станет, как никто не плачет по колониальщикам. Прежде голубой мундир провоцировал на насилие, люди срывали на голубцах ненависть к великой и всемогущей Службе, которая одной рукой дала человечеству звезды, а другой — отняла свободу выбирать свою. Потом, когда вступило в силу Правило об обязательной аугментации, волна преступлений схлынула — хватило нескольких предметных уроков. Но неприязнь осталась, как остается горячим сердце потухшего вулкана. И Служба старается не раздражать подданных без особого на то повода.
   Значит, повод есть. В этом я был уверен твердо еще тогда, когда затеял безумный поход в лос колониальщиков. Теперь вера превратилась в знание. И я понял, куда так торопится Меррилл. Еще два-три дня, и вирус превратит курьера в полутруп, мечтающий только о быстрой и безболезненной смерти. В таком состоянии считать надписанную поверх синапсов информацию почти нереально. А подождать дней десять, покуда сообщение с Землей не восстановится… видимо, нельзя.
   — Слушай… — неловко проговорил я. — Я тебе подарок купил.
   — Ты псих, — заметила Сольвейг тем же тоном, каким усталая мамаша обращается к капризному дитяте. — Большой подарок?
   — Новый артефакт, — ответил я, морщась. — С Тубана-четыре.
   Сольвейг жадно потянулась к моему инфору, и тут же отдернула руку. Я сам бережно снял серебристую корону с головы, чувствуя, что одного неловкого движения будет довольно, чтобы мой череп лопнул от боли.
   — Ты… разберись там, что я нагрузил, — попросил я. — И перекачай файлы с последнего выхода в вирт на большую машину, ладно?
   Зажужжал стационарный инфор. Сольвейг распальцевала переадресовку вызова и опустила козырек на глаза. Я, само собой, не слышал, с кем и о чем она говорила, но, когда моя напарница подняла визор, сразу понял — случилось нечто по-настоящему странное.
   — Пойман человек, который в тебя стрелял, — сообщила она. — Шел по проспекту Королева с гаузером в руках. Обвинения отрицает, но от скенирования отказывается категорически.
   Странно, но не слишком. Отчего же у нее так глаза блестят? Я-то знаю — при всем ее внешнем (и внутреннем) цинизме Сольвейг относится к работе намного серьезнее меня. Раскрытие дела приносит ей почти садистское удовольствие.
   — Имя этого человека — Эрнест Сиграм.
   Головная боль мешала мыслить связно, и я потратил несколько секунд, чтобы понять смысл этой фразы. Оказывается, мой неудачливый убийца — уикканец? И притом, скорее всего, черный уикканец. Белые редко принимают значащие внешние имена, для черных же это в порядке вещей. Эрнест. Только сильный маг может принять имя 'Эрне, Рогатого Владыки Скрещенных Путей. Не удивлюсь, если он — старший жрец на шабаше. На какую же мозоль я наступил Братству? Что-то не припомню, чтобы вообще сталкивался с этими ребятами в последнее время. Черные мстительны, но с разборками предпочитают не затягивать. Или эта информация стала умиротворяющей жертвой гаузеру?
   — И что?
   — А ничего пока. Сидит прохлаждается. Эрик случайно позвонил, он ведь не знал, что тебя хотели убить.
   Нечто темное и холодное зашевелилось в моем мозгу. Пару лет назад, когда я расследовал муторное и сложное дело о тройном убийстве, свидетельница-уикканка сболтнула, что видитво мне Силу. Потом она, очевидно, сообразила, что сказала слишком много, и замкнулась в себе; я так и не смог выжать из нее ничего об увиденном, хотя показания она давала охотно. Однако с тех пор я серьезнее отношусь к предчувствиям. Они часто обманывают, но нередко и помогают. В этот раз предчувствие просто-таки вопило, корчась в судорогах, пытаясь привлечь мое внимание к дальним, сумрачным углам рассудка.
   — Позвони Эрику, — сказал я, пытаясь встать, — пусть он переведет этого типа в камеру. Неважно, под каким предлогом. Пусть только будет осторожен. А я скоро подойду.
   — Куда ты пойдешь в таком виде? — возмутилась Сольвейг. — Сиди… то есть лежи.
   Я покорно откинулся на диван, хотя смутное предвидение толкало меня в участок, к Эрику. Холодный пластик коснулся моей шеи; зашипело. Я повернул голову — Сольвейг держала в руке очередной инжектор. Пиргипнол пузырем вздул кожу, я успел подумать: «На сколько часов она меня…» и провалился в глубокое беспамятство.
   Пробуждение, как обычно после пиргипнола, было быстрым и болезненным. Голова звенела медным тазом. Зато не болела; и то здорово. Синаптические связи, порванные лучом гаузера, восстановились, препарат перетряхнул оперативную память — кажется, я видел сны, но пиргипнольные кошмары, по счастью, не запоминаются. Теперь органический комп в моем черепе вновь был готов к работе на полную мощность.
   Сольвейг уже спала — будить я ее не стал. Судя по таймеру, был поздний вечер (или начало ночи, как посмотреть). Значит, дрых я почти четыре часа. Что произошло в мире за это время — один Бог ведает, а просматривать старые выпуски злосчастной рассылки было глупо. Зато теперь сон мне не понадобится до следующего вечера.
   Я встал, почистился, переоделся, проверил инфор — работает ли? Сольвейг уже добавила развалины на Тубане к огромному коллажу, украшавшему ее сторону комнаты, и я позволил себе вычистить пакет данных из памяти. Потом позвонил Эрику.
   Тот проявился почти сразу же.
   — Приходи скорей, — бросил он с ходу, яростно ероша светлую шевелюру. Давно не видел я его в таком расстройстве.
   — Что такое?
   — Да предзак этот… Что-то с ним не то.
   — Сиграм? — Хорошо еще, что вспомнил фамилию.
   — Да. Уикканец чертов… Отказывается от допроса, хоть режь его. И ведь сделать с ним ничего не могу. Приезжай — сам увидишь. — Фантом Эрика расхаживал в приемном углу, даже не успевая остановиться перед стеной — тело его ныряло в металл до половины, стена взрывалась радугой лазерных бликов, потом снова выскальзывало. — До шефа не добраться — как отрезало. Опять, наверное, с Пирелли развлекается. Наши все — кто в тех проклятых куполах, кто еще где. На тебя одна надежда.
   — Сейчас буду. — Я прервал связь, чтобы Эрик не успел осведомиться, когда же наступит обещанное «сейчас». Вообще-то я намеревался посетить по дороге местные «Свежие новости» — авось что подцеплю.
   «Свежие новости» купола Марина, где я обычно отоваривался нелегальной информацией, располагались в полутемном уголке, где парк уже кончался, а до стены оставался зазор изрядный. Трава там не росла — не принималась почему-то — а вот народ толпился постоянно. Я протолкался к кучке наиболее серьезных обменщиков, где еще издалека приметил пару знакомых лиц.
   — Что новенького? — осведомился я нарочито весело. Под ложечкой у меня шевелился противный скользкий гад, подталкивая в направлении пентовки. Гада я давил упорно, но тот изворачивался.
   Восемь пар глаз различной степени налития кровью обозрели меня без малейшего энтузиазма.
   — Что ты так не вовремя? — недружелюбно отозвался Маркос, почесывая левый височный разъем. Место соединения кожи с пластиком воспалилось и покраснело.
   — А ты никак торопишься куда? — наигранно изумился я. — На тебя непохоже. — С этой публикой иначе общаться нельзя. Каждое словечко приходится обсасывать, сдирая слои вербальной мишуры. Обменщики — народец ушлый, мне до них, как до звезд небесных.
   — Да нет, — признал Маркос. — Тут никто не торопится.
   Философ-самоучка! Знал бы ты, как мне надоели твои глубокомысленные сентенции.
   — Дела, однако. — Каин потер руки.
   Я поморщился. Не любил я Каина. Его и в «Свежих новостях» еле выносили. Однажды он позволил себе то, за что любому другому пришлось бы новые почки заказывать. Или не почки. (Хотя этоКаину вроде как без надобности.) Он сдал покупца.
   Будто прочитав мои мысли, аугмент повернулся ко мне. У меня заныли зубы.
   — Выключи ты свой паршивый локатор! — процедил я. — Что, пента не видел?
   — Пошли, Миша. — Голос Каина был ровен и пронзителен, несмотря на то, что тона он не повышал.
   Я последовал за ним, провожаемый завистливыми взглядами остальных стервятников. Мы забились в самый дальний угол, почти в межслоень, и я украдкой включил синдикатор. На площадке кон-техника не в почете, за такое и без органов остаться можно, но я все-таки предпочитал принять меры предосторожности. Каину я нравился не больше, чем он — мне; если решил по своей воле с пентом дело вести, то предложит он мне не иначе, как корзинку с золотом. Но и запросит…
   Изувеченное лицо слепо смотрело на меня. В глазницах трепетала натянутая кожа, гладкая и смугло-розовая, как плечо топ-модели, непохожая на остальное, давно нечищеное лицо, стальные кружки над бровями и на скулах слегка подрагивали, и из крохотных дырочек-зевчиков там, где могли бы находиться зрачки, стекали непрерывно мелкие слезы.
   Я знал, что заставило Каина нарушить неписаный кодекс обменщиков. Ему нужны были деньги на локатор. Останься у него после выгоранки хоть клочок зрительного нерва, он поставил бы настоящие глаза — да, наверное, он и так мог бы раскошелиться на трансплантат — но извращенное сознание генетического урода заставило Каина выбрать сонар. Излучатели стояли у него в лобных пазухах, датчики — в гайморовых; оттого и голос у него был нечеловеческого тембра — пазухи-то заняты. Но, несмотря на свое уродство (или благодаря ему? или вовсе несвязно?) он оставался великим битхантером.
   — За чем пожаловал, гость незваный? — прозвенел пустой, как выпитая банка, голос.
   — За сведениями, — отрубил я. — За битами. Грузи, что раздобыл, а там сочтемся.
   — Тему-то задай, — хитровато произнес Каин.
   — Купола 11-Q, R, M и O, — витиевато выразился я.
   — Замахну-улся, однако. Достоверных сведений… нет. — Каин сморщился — тщеславный, он не любил сознаваться в своем бессилии. — Но есть слухи кое-какие. Дешевле будет, однако.
   Я выставил вперед большой палец левой руки, где у меня стояла карта, с тоской поглядел на ноготь, под которым высвечивался остаток моего счета, так невовремя подкошенного подарком для Сольвейг, остановился, ожидая, пока аугмент достанет читник. Каин ухмыльнулся — от его улыбки даже крепкие люди, случается, отплывают на пару минут, когда плоть, сомкнутая с металлом, морщится паутинно-тонкими складками — взял мою руку, вытянул приемник из щели откуда-то сбоку головы.
   — Не тяжело башку стальную носить? — брякнул я. Похоже, этот урод забил себе аугментами все естественные и противоестественные полости.
   — Обижаешь, — хохотнул Каин. — Вам, человекам, такого не понять. Деньгами платить будешь, пентяра?
   Ницшеанец поганый. Сверхчеловек нашелся. Но расплачиваться с этим чертом железным надо. А на счетчик мой он уже глянуть успел.
   — Если биты твои к делу придутся, — проговорил я медленно, точно пробуя болото шестом (вот ведь оборотики лезут в голову — поди, поищи болото по куполам… Хотя, может, и найдется где. Для охоты, например. Или у алиенистов), — получишь то, о чем давно просил. На месяц вперед.
   А просил (больше года нудел, и ныл, и вымаливал совершенно постыдным образом) Каин — ни много, ни мало — коды центровых чипов. Я-то их знаю на добрых полгода, по службе положено. Только стань об этом известно электроманам, они меня по клетке разорвут. На хромосомы пустят.
   Каин медленно мотнул головой, поводя звуковым лучом из стороны в сторону. Зашуршали складки плотной, шершавой кожи, покрытой полупрозрачными отслаивающимися чешуйками.
   — Сговорились. — Видно, понял проныра, что припекло меня изрядно, коли решился тайну служебную на рынок кинуть. — А теперь — слушай…
   От рассказа он меня, слава всем лунным богам, коих число за пять сотен перевалило с гарантией, избавил — сбросил на инфор, что посчитал нужным. Я проглядел бегло — проформы ради; обменщики не врут. Передал аугменту кодовые словосочетания и ушел. Маркос бросил мне вслед что-то ехидное, но я не обернулся. Предчувствие гнало меня в участок.
   Свернув в коридор, ведущий к пентовке куполов Марина, Скальдварк, Рейнгард и Дельгадо, я остановился, точно получил в лицо бревном. Надпись горела красным, что в любом другом месте означало бы выходной. Только у полиции выходных не бывает. Потому-то наша работа еще находит по себе придурков.
   Эрик встретил меня у входа. Мне бросилось в глаза, насколько он бледен. Мундир его был порван, в зрачках темно светился страх.
   — Где Ли? — спросил я.
   Мне казалось, что смена китайца еще не должна была кончиться.
   — В госпитале. — Даже в голосе Эрика сквозил пережитый недавно ужас. — Кажется, он был мертв, когда его увозили, а как сейчас, не знаю. Позвонить не успел.
   Я оглянулся. Участок выглядел… нездорово. Вроде бы и не изменилось ничего, а все же создавалось почему-то впечатление то ли чумы, то ли арбора, то ли еще какой-то напасти, поразившей полупустой приемный зал. Особенно поражали мелочи — нелепые, и оттого особенно давившие на разгоряченное недавними событиями воображение. Развороченная допросная кушетка, кривые глубокие борозды на стене. Следы борьбы. …Бурые пятна.
   — Что тут случилось? — проговорил я, оглядываясь.
   — А ты пойди, посмотри! — Эрик дернулся всем телом. Я проследил за его взглядом. Мои глаза уловили недобрый блеск стеклита.
   За перегородкой, разделившей «обезьянник» (как мы называли промеж собой центральный зал) и тоннельчик, ведший к камерам предзака, вяло бесновался Эрнест Сиграм. То, что от него осталось. Когти царапали алмазно-твердый материал, оставляя на нем, к моему ужасу, едва заметные, видимые лишь при косом освещении, бороздки. Волосы — и шерсть — шевелились сами по себе. Глаза желтовато светились. Тварь рычала, но звук не доходил до нас.
   — Так он — ликантроп?
   — И глубокий. — Эрика опять дернуло. Он, похоже, только усилием воли удерживал себя в форме. — Мы попытались уговорить его на скенирование, но он продолжал отказываться. Потом, видимо, сообразил, что выдает себя с головой. Даже если он и не замешан, как утверждает, в покушении на тебя, то хочет что-то скрыть. Чувствовал, видно, что Закон о тайне мысли на такие вещи не распространяется. Или у него блок. Так или иначе, он дал согласие, мы начали готовиться… Я как раз тебе звонил. А он разбудил зверя.
   — Зверь взял и убежал… — пробормотал я нервно. Сиграм за гермощитом сделал особенно высокий прыжок. Из чего у него когти, что оставляют следы на бронестекле? Из карбида тантала? Или с алмазной кромкой? Так или иначе, но сквозь человеческое тело они проходят с легкостью ножа, режущего очень мягкое масло.
   — Мне удалось уклониться, — продолжал Эрик, — а Ли отскочил в сторону. Сиграм кинулся на него. Мы понятия не имели, на что он способен. Обычные ликантропы сильны, как черти, но и не больше. Этот же, видно, накачан аугментами до самых хромосом!
   Поглядев на Сиграма, я внутренне согласился с товарищем. Кажется, что у уикканца изменилась даже форма черепа… скорее для устрашения, функциональной необходимости в этом нет… если только это не помогает волкодлаку поддерживать репрограмму.
   — Он кинулся на Ли, вцепился в горло… а я успел подхватить бластер. Кажется, я ранил его, но рана закрылась через пару минут. Загнал гада в коридор и опустил щит.
   Эрик опустился на стул. Задавать ему вопросы не имело смысла — в таком состоянии он все равно на них не сможет ответить.
   Не обращая внимания на вервольфа, я активировал инфор и вошел в полицейский лос. Меня интересовали данные по Эрнесту Сиграму и той общине, что породила это чудо природы.
   Досье оказалось на удивление увесистым, но содержимое его меня не обрадовало. Мастер Сиграм оказался подозрительно законопослушным лунарем. Вот, правда, обстоятельства его прибытия — а родился он на старушке Земле, в Севамерике — внушали мне некоторое сомнение. Лосенок, составлявший досье на нашего волосатенького подопечного, был на редкость аккуратен — это свойство всех сьюдов — и занес туда и непроверенные данные, согласно которым — о, нет, ничего, за что можно было зацепиться! — мастер Сиграм в бытность свою на Земле имел некую связь с человекоубийством. Сам он вроде бы в деле не фигурировал, да и обвиняемому в тот раз удалось доказать, что в намерения его входило уничтожение куклы, как ритуального заменителя человека, и ошибка произошла случайно. Однако всю общину от греха подальше отправили на Луну в добровольно-принудительном порядке.
   Поселились они в одном из дальних куполов, организовали пищефабрику — довольно прибыльное занятие на Луне, уступает ему только производство развлечений. Шабаши проводят регулярно, жалоб не поступало (но кому, как не полицейскому, знать, что отсутствие свидетелей является чаще не алиби, а доказательством преступления). Первая моя догадка оказалась верной: Сиграм действительно там верховодил, выступая в роли главного жреца, а по праздникам имперсонируя Рогатого.
   Лосенок сидел рядом со мной, болтая ногами. Он и вправду чем-то напоминал лося, но не настоящего (нет, не думайте. Видел я и настоящего. В зоопарке), а вроде бы мультяшного. По рогам его бегали искры.
   — Покажи-ка заодно и тот мусор, что мне Каин полчаса назад скинул, — распорядился я. — Стоп! Лучше того — разберись сам, и покажи, на что стоит посмотреть.
   — Критерии выбора? — скучным голосом осведомился Вилли, выхватывая из воздуха здоровенную мамку для бумаг (или папку? Эти штуковины разве что в музее увидишь. Мамка появилась у Вилли еще до того, как я на свет родился).
   — Черт его знает, — признался я.
   — Тогда пойдем по порядку. — Сьюд пошелестел бумагами, выдернул одну из стопки. — Самый-самый первый из прошедших слухов: что лифтоносец в созвездии Геркулеса наткнулся на Чужих. Степень достоверности около полутора процентов.
   Я скривился. Как только в Системе, а, паче того, в доменах, происходит хоть что-нибудь выходящее из ряда вон, немедленно находится придурок, поднимающий хай: Чужие! Двести с добрым гаком лет лифтоносцы расползаются из Системы, пятнадцать парсек одолели, и никаких следов существования иных разумных рас, кроме горстки странных сооружений, чьи строители вымерли, когда наши предки еще жевали банан на пальме. Ну, еще есть несколько тварей, по сравнению с которыми австралопитек просто Эйнштейн и Уилсон в одном лице. И все. Похоже, что наша раса разминулась с соседями минимум на полтора миллиона лет.
   — Ничего посущественнее нет?
   — Есть. — Вилли вытряхнул очередную бумаженцию. — В куполе 11-V, именуемом в обиходе «Отстойник», находятся двое курьеров Колониальной службы — имена нужны?..
   — Нет. — Это подождет. Главное, что я не ошибся — курьеров. Даже двое, вот интересно — почему?
   — …Характер переносимой курьерами информации неизвестен. Единственный источник имеет степень достоверности около 4 процентов. Утверждает, что Доминиону грозит катастрофа неуточненного характера, исходящая с Земли.
   — Кто источник?
   — Яго Лаура, лунарь-имми. Тридцать восемь лет. Профессия, место работы и способ жизни — хакер. Подвизается у Л'авери.
   Теперь понятно, почему подобной ерунде Вилли присвоил четыре процента. Информация хакеров, как правило, точнее поступающей из других источников.
   Я не выношу этой породы интелтронных пиратов. Вскрышечник по природе своего увлечения обязан быть честным человеком. Иначе он не успеет даже потерять уважения товарищей. Его раньше кончат. Хакеров не ограничивает ничто. Безответственные и бессовестные типы, способные продать даже собственного хозяина — если хоть у одного из этих шакалов хватит на такое смелости.
   — Все остальное, что касается собственно куполов — мусор. Есть еще довольно много частных сведений по вовлеченным в кризис лицам, в частности, начальнику полиции лунного самоуправления и президент-управителю лично. Эти сведения…
   — Ты их только стирать не вздумай, — предупредил я, зная, что в сьюде сейчас борются две подпрограммы: не трогать частные данные и защищать личную жизнь лунарей. Если не подкрепить одну из них прямым приказом, Вилли преспокойно может решить, что грязное белье президент-управителя в не должно оставаться в моих руках… и уберет с инфора налифт, а вместе с ним — что-нибудь полезное. — Нет ли там чего по колониальному офицеру Роберту Мерриллу? — осведомился я, словно сьюда можно было отвлечь.
   — Есть, — помолчав, ответствовал Вилли. — Могу свести данные в досье и оценить.
   — Давай, действуй.
   Вилли пропал. Я, не выходя из лоса, позвонил в офис Л'авери. Ответила секретарша — очередное пластургическое достижение. Ни единой своей черточки. Я иногда задумываюсь, насколько же надо не любить себя, чтобы стереть, как ластиком, знакомое с детства лицо, а вместо него видеть каждый день в зеркале искусственно-красивую, абсолютно чужую морду.
   — Офицер полиции Макферсон, — представился я, не дожидаясь вопроса. — Могу я переговорить с дежурным представителем господина Л'авери?
   — Да, конечно. Мы всегда готовы сотрудничать с полицией, — радостно ответила секретарша, подмигивая радужными глазками. Ну-ну. Когда слэнпыль гоните, сотрудничества от вас не дождешься. — Сейчас я вас соединю…
   — Нет-нет, — невежливо перебил я. — Мне хотелось бы побеседовать с ним лично!
   Улыбка на лице секретарши померкла, будто разъеденная кислотой.
   — Это будет несколько затруднительно… — начала она. Нашла простачка. Меня столько раз посылали мелкие чинуши и иная бюрократическая шушера, что иммунитет мой — что твоя носорожья шкура.
   — И тем не менее! — загадочно грянул я.
   Появился Вилли, понял, что неуместен, как раввин в соборе, и тихо сгинул.
   Секретарша задумалась.
   — Пожалуй… — изрекла она, и вновь смолкла. Я терпеливо ждал, пока она справится в своем лосе. Сьюд сделал бы эту работу и быстрее, и лучше, да и облик искусственный в визуализатор заложить — не проблема, но Закон о праве на труд заставляет держать подобных дур. Страусиха. — Вы могли бы рассчитывать на прием через…
   — Мне нужно увидеться с любым человеком, способным сообщить мне некоторые сведения о хакере по имени Яго Лаура, — уточнил я. — И как можно скорее. Это и в вашихинтересах. — Нехорошо пользоваться тяжелой артиллерией, но приходится. Некоторые особенно несообразительные особи не понимают ничего, кроме угроз.
   — Хорошо, офицер. — Лицо ее окончательно стало непроницаемым, точно египетская маска или морда персидской кошки. Радужные глаза перестали переливаться, приобрели цвет полированной меди. — Четыре часа утра. Вас устроит такое время?
   Я состроил мудру текущего времени. Один-семнадцать среднелунного, высветилось на козырьке. Времени уйма.
   — Устраивает, — бодро заявил я. — Благодарю.
   Секретарша не соизволила даже попрощаться — исчезла, точно тень отца Гамлета. Что ж, не могу ее винить.
   До назначенной встречи оставалось почти четыре часа, которые следовало провести с толком. Пиргипнол так основательно прочистил мои извилины, что до вечера я глаз не сомкну, как пить дать.
   Проявился Вилли со своеобычной папочкой.
   — Вот и досье на Меррилла, — сообщил он, радостно потирая рога (друг о друга, как ладони). — И кое-какие данные на Эрнеста Сиграма.
   Начал я с уикканца — именно потому, что он меня сейчас интересовал меньше. Данных оказалось много, а вот почерпнуть из них удалось — с глюкин нос. Больше всего меня насторожило, что в ковен Сиграма входило тринадцать человек. Черная уикка, однозначно.
   А к досье Меррилла я так и не приступил в ту ночь. Прервал мои похождения в лосе Эрик. Я почувствовал невидимую руку на своем плече, зажмурился и нужной мудрой оборвал сеанс.
   — Послушай, — Эрик уже пришел немного в себя, но был по-прежнему нехорошо бледен. На плече его я заметил настоящую мозаику из мушек, — тут тебе звонит один тип, упорно отказывается подсоединяться к инфору.
   — Как представился? — Говоря, я поглядывал в сторону предзака. Сиграм уже не скребся в стену; он лежал на полу, вывалив язык на щеку и глядя на нас злыми желтыми глазами. Становиться человеком он отказывался решительно, хотя пребывание в облике сжигало его заживо, немыслимо подстегивая метаболизм. Что ж, вольному воля. Когда он обессилеет достаточно, мы его вытряхнем из-за перегородки и возьмем голыми руками, будь он хоть трижды волкодлак.
   — Представился Маркосом Рельи. — Эрик явно был невысокого мнения о Маркосе. Я тоже.
   Трусоват наш Маркос. Инфоров, как арбора, боится, душа его серенькая в пятки уходит, как бы биты его драгоценные не заныкали. Что ж, подойдем, поболтаем.