В объеме висела только голова стервятника — без тела, шея таяла в гаерной дымке. Значит, из коридора звонит, с общедоступного терминала связи.
— Вот что, Миш, давай ко мне! — без долгих предисловий начал он. — Тут такоеготовится!..
— Что еще? — Конечно, я не принял всерьез слова о " таком": Маркосу не правда важна, а шанс сбыть с рук сведения (возможно, лежалые до полной протухлости). Учуял поживу, на Каиновы лавры зарится. Не надо было безглазому платить… но без посторонней помощи я вряд ли доберусь до сути той нелепой суеты, что ни с того, ни с сего закрутилась вокруг меня.
— Вот что, пент, я тебе точно говорю, без сброса, — Маркос выплевывал слова, точно скорострельный бластер — свои подарочки: в таком же темпе и с тем же отвращением. — Тут большое дело греется. Очень большое. Сам Каин не взялся. Можешь не верить.
— О чем?
— Не могу сказать сейчас. — Битхантер оглянулся — голова противоестественно завращалась в пустоте. — Не доверяю линиям.
— Эй, сьюд! — позвал я. — Офицер полиции Макферсон. Отзыв!
— Слушаю. — Голос сьюда был отстранен и тих.
Мне почему-то пришло в голову, что быть сьюдом связи — это, наверное, очень скучно, хотя сьюды не скучают.
— К этому каналу подключены демоны слежки?
— Да, — отозвался сьюд. — Три.
— Хмм… — пробурчал я.
Ничего умнее так сразу и не придумаешь. Если сьюд знает о демонах, но не может убрать… значит, или это вполне официальные контролеры, или их запустил очень профессиональный хакер.
— С подписями? — полюбопытствовал я.
— Один. Подпись хакера Юрия Ниденко. — Я сделал себе мысленную пометку проверить, на кого теперь работает Юрочка. Всему должны быть пределы, наглости — в том числе. — А два — анонимных.
— Отбой связи, — приказал я. — Ты прав, Маркос. Встретимся в шесть утра… м-м…
— В любимом месте хакеров Ле Солейль. — Стервятник ухмыльнулся во весь рот и пропал.
Кажется, со мной сегодня определено не хотят прощаться.
Я активировал козырек, удостоверился, что досье на Сиграма и Меррилла загружены. Эрик по моему настоянию обещал вызвать себе смену — был он совсем квелый — хотя я вовсе не был уверен, что у шефа найдется, кого снять с оцепления. Работы в карантинных куполах ведутся, вероятно, полным ходом — подвозят временные переходные камеры, организуют медиков, чтобы те смогли облегчить страдания умирающих… а кто-то треугольноголовый потирает руки, готовясь получить очень важные и совершенно секретные сведения от плавящихся заживо курьеров. Чем больше я думал, тем меньше мне нравилась нездоровая (не только в прямом смысле) суета вокруг Отстойника.
Я вышел из участка. До встречи с представителем Л'авери оставалось два с половиной часа. Я пошел в гравизал, где занимаюсь обычно, и полтора часа изнурял свою плоть физкультурой при шестикратном тяготении — полное земное «же». Будто наказывал себя за что-то. Оставшегося времени мне как раз хватило на то, чтобы вернуться домой и привести себя в порядок. Сольвейг спала, тихонько посапывая; я не стал ее будить — только почистился и налепил на плечо пару слабых мушек.
Глава 4. Хакер
— Вот что, Миш, давай ко мне! — без долгих предисловий начал он. — Тут такоеготовится!..
— Что еще? — Конечно, я не принял всерьез слова о " таком": Маркосу не правда важна, а шанс сбыть с рук сведения (возможно, лежалые до полной протухлости). Учуял поживу, на Каиновы лавры зарится. Не надо было безглазому платить… но без посторонней помощи я вряд ли доберусь до сути той нелепой суеты, что ни с того, ни с сего закрутилась вокруг меня.
— Вот что, пент, я тебе точно говорю, без сброса, — Маркос выплевывал слова, точно скорострельный бластер — свои подарочки: в таком же темпе и с тем же отвращением. — Тут большое дело греется. Очень большое. Сам Каин не взялся. Можешь не верить.
— О чем?
— Не могу сказать сейчас. — Битхантер оглянулся — голова противоестественно завращалась в пустоте. — Не доверяю линиям.
— Эй, сьюд! — позвал я. — Офицер полиции Макферсон. Отзыв!
— Слушаю. — Голос сьюда был отстранен и тих.
Мне почему-то пришло в голову, что быть сьюдом связи — это, наверное, очень скучно, хотя сьюды не скучают.
— К этому каналу подключены демоны слежки?
— Да, — отозвался сьюд. — Три.
— Хмм… — пробурчал я.
Ничего умнее так сразу и не придумаешь. Если сьюд знает о демонах, но не может убрать… значит, или это вполне официальные контролеры, или их запустил очень профессиональный хакер.
— С подписями? — полюбопытствовал я.
— Один. Подпись хакера Юрия Ниденко. — Я сделал себе мысленную пометку проверить, на кого теперь работает Юрочка. Всему должны быть пределы, наглости — в том числе. — А два — анонимных.
— Отбой связи, — приказал я. — Ты прав, Маркос. Встретимся в шесть утра… м-м…
— В любимом месте хакеров Ле Солейль. — Стервятник ухмыльнулся во весь рот и пропал.
Кажется, со мной сегодня определено не хотят прощаться.
Я активировал козырек, удостоверился, что досье на Сиграма и Меррилла загружены. Эрик по моему настоянию обещал вызвать себе смену — был он совсем квелый — хотя я вовсе не был уверен, что у шефа найдется, кого снять с оцепления. Работы в карантинных куполах ведутся, вероятно, полным ходом — подвозят временные переходные камеры, организуют медиков, чтобы те смогли облегчить страдания умирающих… а кто-то треугольноголовый потирает руки, готовясь получить очень важные и совершенно секретные сведения от плавящихся заживо курьеров. Чем больше я думал, тем меньше мне нравилась нездоровая (не только в прямом смысле) суета вокруг Отстойника.
Я вышел из участка. До встречи с представителем Л'авери оставалось два с половиной часа. Я пошел в гравизал, где занимаюсь обычно, и полтора часа изнурял свою плоть физкультурой при шестикратном тяготении — полное земное «же». Будто наказывал себя за что-то. Оставшегося времени мне как раз хватило на то, чтобы вернуться домой и привести себя в порядок. Сольвейг спала, тихонько посапывая; я не стал ее будить — только почистился и налепил на плечо пару слабых мушек.
Глава 4. Хакер
Офис дежурного представителя Л'авери потряс меня до глубины души кричащей яркостью расцветки. Бактериальный дизайнер постарался на славу. Глубокие иссиня-зеленые тона псевдомон смешивались с багровыми и алыми галофилами, и лимонная с золотом мебель (цитруллеи?) на этом фоне просто-таки радовала глаз. Правда, барахлила система кормежки; кое-где узоры плыли, и чумак капал на ковер, тоже живой — кажется, разновидность пеницилловой плесени. В ящиках вдоль стен кустились бело-золотые кактусы с Соледад. Пахло геранью, хвоей и — почти незаметно — чем-то тяжелым и резким. Я украдкой запустил химдетектор — в мой наголовник чего только не встроено, недаром же полицейская модель, — но ничего психотропного тот не обнаружил, и я решил не поднимать шума.
Представитель в этом многоцветье терялся. Он был невысок, немоложен и даже лысоват, за что я немедленно проникся к нему симпатией. Приятно найти человека, которого не коснулось повальное шальное увлечение пластургией. Как ни старайся, как ни корячься и ни выкобенивайся, наводная молодость остается подделкой. Принцип смены поколений, будь он проклят! Сколько отвела тебе природа, столько и протянешь, разваливаясь потихоньку под своим замарафеченным фасадом. Ну, сто лет, ну, сто пятьдесят, если наследственность хорошая — а дальше начнут сдавать нейроны, или совсем откажет регенерация, или холестерин забьет капилляры настолько, что никакие чистильщики не помогут (это если вам по карману микроботы-хирурги).
— Проходите, офицер, садитесь, — пригласил групарь без излишнего радушия, но и без злобы, с какой нередко относятся к полицейским его соратники. Впрочем, дом Л'авери никогда не имел неприятностей — ни со мной, ни с моими коллегами. Эта группа давно усвоила, что Уголовный Кодекс надо уважать, особенно такой атрофичный, как на Луне.
Я читал, что когда-то за кражу куска хлеба человеку могли отрубить руку. Ладно, делаем скидку на варварские времена. Но еще в позапрошлом веке, при первых лифтах, можно было запросто схлопотать крупный штраф (это если вы легко отделались и не загремели в тюрьму), скажем, за смену пола без разрешения властей. Или курение травки. И в то же самое время безответственные идиоты совершенно спокойно баловались примитивной репрографией. Без разрешения подопытных!
Наши законы, правда, и весь остальной мир — как Земля, так и домены — считает излишне мягкими. А по-моему, чем меньше законов, тем меньше преступлений.
— Чем могу вам помочь? — поинтересовался Л’авери.
— Мне, в сущности, нужна одна мелочь, — застенчиво произнес я. — Меня интересует один хакер, работающий на вас… некто Яго Лаура.
— Он обвиняется в каком-то преступлении? — Групарь подобрался. Дома защищают даже наемных работников, пусть и не так усердно, как своих.
— Нет, нет, что вы! — замахал я руками. — Он меня интересует исключительно как свидетель. Во всяком случае, на этот раз.
Мы понимающе переглянулись, но (мало ли кто услышит?) промолчали. Хакеры, даже самые умелые, вечно влезают в нехорошие истории. Аура у них такая.
— В таком случае, конечно, мы поможем полиции. — Групарь вновь расслабился. Я не стал объяснять ему, что интересуюсь Яго Лаурой по сугубо личной инициативе. — Так что вас интересует?
— Всего лишь координаты. Сетевые и в реале.
Глаза представителя остекленели, руки безвольно обвисли. Видимо, его мозговые аугменты были послабее, чем у майора Меррилла, и не позволяли телу двигаться якобы естественно, покуда его хозяин связывается через вирт с лосом Л’авери.
Через несколько секунд групарь вышел из транса. Вид у него был несколько растерянный.
— Я не мог связаться с ним, — сказал он. — Вероятно, он сейчас в полете. Так что, офицер, вам придется удовлетвориться последними координатами, которые он оставил.
Мне ничего не оставалось, как переписать адрес на инфор.
— Можно будет с вами связаться попозже? — спросил я, прежде, чем распрощаться. — Мне все же не хотелось бы вламываться к нему без предупреждения.
Не без оснований. Хакеры не лучше нарков — нервные до ужаса, чуть что, так за пушку. Был в моей практике случай, когда трое полицейских полчаса прятались за различными предметами, прежде чем смогли убедить разбушевавшегося хакера, что не его пришли брать, а всего-навсего свидетельские показания.
— Да, конечно, — согласился групарь. — Сколько угодно.
Я только усмехнулся про себя.
Выйдя на бульвар Годдарда, я плюхнулся на скамейку и принялся думать. Народу, несмотря на междусменку, прохаживалось по бульвару изрядно; торопились по своим загадочным делам дуэйнсиане, кто-то выпрыгивал из транспортеров, рядом со мной на скамейке сидел молодой кришнаит и перебирал четки, пошевеливая рыбьими губами. Заметив меня, он забормотал погромче. Душу мою спасает. Поверье у них такое — если человек хоть раз в жизни услыхал искреннюю молитву — «Харе Кришна, харе Кришна» и так далее — то в ад ему уже не попасть. Меня подобный аккомпанемент устраивал.
Итак, что мы имеем? За последние сутки на тихой, провинциальной Луне произошло столько странных, загадочных и абсолютно бессмысленных событий, что хватило бы на неделю всему Доминиону. Если избрать себе основным инструментом бритву Оккама, то надо искать между ними связь — нечто общее, что и вызвало потоп на мою голову. Но что, лифт меня побери, может объединять смертельную заразу, засевшую в Отстойнике, черного колдуна-оборотня, разгуливающего с гаузером по коридорам, и шизофренический бред ополоумевшего хакера? Если это бред…
И не многовато ли произвольных допущений? Никто ведь не сказал, что именно Эрнест Сиграм стрелял в меня (хотя, если размахивать той самой бритвой, так оно и выходит. Однако же острыми предметами манипулировать надо с осторожностью, порезаться больно легко). И то, что выстрел связан с моим шальным полетом в вирт-пространстве — тоже ничем не доказано.
Теперь вот Маркос в страшном возбуждении лезет сбывать мне "такое дело!". То ли его и впрямь зависть заела из-за тех кодов, которыми я с Каином расплатился, то ли правду говорит в кои-то веки. Не поймешь, пока с ним самим не поболтаешь.
Вот этим и займусь, пожалуй.
Укромное местечко, о котором говорил Маркос, располагалось в куполе Ле Солейль, на верхнем слое, в тупиковом коридорчике из тех, куда редко заглядывают случайные прохожие. Там и впрямь нередко ошивались хакеры, но хватало и личностей, сетевой преступности непричастных, однако знакомых мне по деяниям иным, хоть и не менее уголовным — вроде центровых или паранарков. Самое подходящее место для деловых встреч.
Я пристроился в углу, рядом с окном, в котором катил свои лиловые волны сумрачный авернейский Океан. Зеленоватые льдины колыхались, подпрыгивая в хлопьях плотной тускло-белесой пены. Красное солнышко по-лунному медленно карабкалось в темно-фиолетовое небо. Мода на колониальные пейзажи то отступала, то вновь захватывала Город, а окно это так и оставалось на своем месте, как и прочие в этом заведении, носившем претенциозное наименование «Темная таверна» — вероятно, потому, что и остальные ландшафты за немногочисленными окнами были примерно столь же жизнерадостны: Аверн, Тартар, Чжэнь-сюань-син, Миктлан.
Маркос опоздал минут на двадцать. Впрочем, иного я и не ожидал. За это время я успел как следует перекусить, сообразив, что со вчерашнего утра тяну на внутренних жировых запасах. Мушки, которыми я имел привычку облепляться, имели побочный эффект любого стимулятора — подавляли аппетит. Но приятное давление желудка на глаза не улучшило моего настроения. Вот уже больше двенадцати часов я таскаю в своем инфоре выкачанные у Меррилла сведения, и не заглянул в них даже глазком, все мешает что-то: маньяки, волкодлаки, стервятники…
Могучая туша хакера на миг задержалась в дверях, и я испугался, что Маркос застрянет. Но тот все же пропихнул необъятные ягодицы в проем и, окинув тесноватый зал взглядом, помахал мне.
— Buenos dias. — Он брякнулся на стул, прогнувшийся под его весом чуть не до пола.
— И тебе привет, — буркнул я. К языкам я вообще мало способен, и, кроме знакомых с детства русского и обоих английских, так толком ни одного и не освоил — даже испанского, несмотря на то, что добрая половина Луны предпочитает изъясняться именно на нем.
— Слушай, Миша… — Маркос лег грудями на стол. Я отодвинул от него свой полный стакан, а также четыре уже опустошенных. Зрачки стервятника распахнулись, оттеснив радужку, тончайшая сеть сосудов на глазном яблоке прорисовалась неестественно ярко. Маркос, тот самый Маркос, к которому издавна приклеилась кличка «Святоша», здорово нагрузился слэном. — Слушай, ты не comprende, non, diablo, на меня вышли такие ребята, которым ты, Миша, на один зуб, да, por Dios! Я знаю, как поступают к нам центровые, да!
— Ну? — подбодрил я его.
— А они там! En cupolo carantino, Cloaca, все, да! Это все Serviteros Coloniales, голубцы! Кто еще может свободно проходить через лифт-таможню?
Он бормотал еще что-то на жуткой, предельно неудобоваримой смеси модерн-энглиша, русского и своего родного испанского, но я его уже не слушал. Как ни невероятно было это предположение, оно объясняло многое. В частности, странную суету, поднятую майором Робертом Мерриллом вокруг карантинных куполов. Если Яго Лаура псих, как мне и подумалось в самом начале, то все сходится. Все прозаично, как подростковый онанизм. Треугольная голова испугался, что останется без центровых денег. И запаниковал. А пол-Города из-за этого на ушах стоит.
Почему борьба наша с центровиками ведется так бурно, долго и почти безуспешно — тоже в контексте понятно. При таком покровительстве даже секта скопцов процветать начнет. (Не хмыкайте. Были у нас и такие. Давно, правда. Кажется, именно их смел третий бунт.)
Бормотание Маркоса становилось все более неразборчивым, глаза стремительно стекленели — видно, хакер с непривычки принял медвежью дозу. Будь у меня антидот, я не бы пожалел, вколол — интересно узнать, кто такой мудрый натолкнул Маркоса на подобную мысль. Что ни говори, а школа — замечательный способ промывки мозгов; мало кому, при всей народной нелюбви к колониальщикам, придет в голову обвинить их в нечестности или небрежении к их голубым обязанностям (уж скорее наоборот). Мне вот — не пришло. Но антидота я при себе не имел, а без него разговаривать с битхантером не имело смысла. Через пару минут он отрубится совсем, уйдет в сладкие грезы о всемогуществе; удивительно, что не свалился еще. Хотя такую тушу даже слэн не свалит. Ожирение — проблема многих лунарей (и не рассказывайте мне про евгенику), однако большинству удается сдерживать процесс, своими ли усилиями, или же трудами пластургов. Маркосу — нет.
Я встал из-за столика. Расплатился с официанткой, усталой и истрепанной, точно старый коврик, выслушал пару дежурных любезностей и препоручил Маркоса ее заботам, что обошлось мне в несколько лишних кред. Луна, как и все домены, пользуется универсальной валютной системой, и земные деньги — русские рубли, европейские экю, американские песо или османские танги — хождения у нас не имеют. Часы инфора показывали шесть тридцать семь — еще чертова уйма времени, так что я решил присесть где-нибудь и, наконец, спокойно разобраться с файлами из мерриллова аугмента, а заодно — с досье на господина майора. Объяснение Маркоса казалось таким привлекательным… так легко было свалить все на недостижимого и неуязвимого Меррилла… но что-то оставалось непонятным, неясным, вылезало из всех и всяческих рамок, пузырясь и бродя, как бракованный чумак… Короче, пентовская моя душа требовала доказательств.
И опять ничего у меня не вышло. Не успел я даже отыскать незанятую скамейку, как сигнал вызова опять навязчиво зажужжал у меня в ухе.
Я тихонько ругнулся про себя. Давненько не было у нас такого наплыва, чтобы свободных пентов дергать приходилось… Кстати, а дежурство у меня началось уже, или нет?
Проверил — оказалось, уже тридцать восемь минут как идет. Пришлось ответить.
— Для тебя две новости, — бросил Вилли без предисловий, — и обе плохие. Первая — на тебе нарушение режима в отсеке 37-В-8, и вторая — тебя требует шеф.
— С чего начинать? — поинтересовался я, сворачивая к транспортеру. Оно, конечно, начальство надо уважать, но «нарушение режима» — термин слишком растяжимый, чтобы моя совесть могла чувствовать себя спокойно.
— На твое усмотрение. — Лосенок очень натурально пожал рогами.
— Тогда шеф подождет.
Я продавил телом мембрану, и неумолимо-мягкие объятья транспортной капсулы приняли меня, чтобы через сорок шесть секунд изблевать в полупустой коридор, проходящий между куполами Ахимса и Авидья.
Против ожидания, это был не кришнаитский рег. Может, когда-то здесь и обитали вайшнавы, но уже давно переехали в более обжитые места, а два купола подмяла под себя Глюколовня.
В ноздри мне ударила обычная для здешних мест вонь, с которой не справляются ни чахлые кустонасаждения, ни очистители воздуха. Пахло блевотиной, стоялым потом, дыханием множества людей, тухлыми чумаками, ацетоном, сиренью и фрамбезоном. А еще — гарью, и это меня сразу насторожило.
Выщелкивая из кобур блиссеры, я попытался через глос выйти на камеры слежения в названном Вилли отсеке — на самом деле отводкой на шесть комнат в самом дальнем углу нижнего слоя Ахимсы. Ничего. Все до одной отключены.
Я ускорил шаг, и через минуту понял, почему не смог дозвониться до камер. Сплюснутый волдырь на потолке, вмещавший датчики всех систем глоса, был аккуратно выжжен — на мой профессиональный взгляд, из бластера. В атмосфере висел синеватый дымок.
Мне стало худо. Одно дело — мелкое хулиганье, центровики, шваль, и совсем другое — опытные групари (ни на кого другого я погрешить не мог), настолько обнаглевшие, чтобы средь бела дня, в населенной зоне плевать на Закон о разрешенном оружии. Гаузер, из которого стрелял в меня Сиграм — мерзкая и жуткая штука, но за огнестрел у нас полагается разборка на месте. Еще неизвестно, что для меня лучше — застать преступников на горячем, или упустить…
Возможно, миг малодушия был тому причиной, но, когда я ворвался в тесную комнатку, поливая все вокруг излучением, там уже никого не было. То есть никого живого, потому что два трупа мне уже ничем не могли повредить.
Я спрятал блиссеры — глупо выгляжу с оружием — и осмотрелся, параллельно записывая все увиденное в память инфора. В комнате пахло гарью, озоном и отбивными. Источники всех трех ароматов легко определялись. Горел пластиковый корпус хирургического мейнфрейма, развороченного прямым попаданием; озоном пахло после стерилизующих ламп — одна еще работала, и козырек инфора заботливо темнел, стоило мне ненароком обернуть к ней лицо; а жареным попахивал в первую очередь хозяин всего этого безобразия.
Картина складывалась не то, чтобы обыденная, но вполне ясная. Распростертый на полу полуобугленный человечек в хирургических плавках — я обратил внимание, что волосы на его теле не росли вовсе, а для врачей это обычное дело — являлся, сколько я мог судить, центровиком-нелегалом, работавшим в обход групп, давно и прочно подмявших этот бизнес. Я заглянул в прозрачную кювету, где плавали комочки клонированной глии и серебряно-ворсистый нейрочип — так и есть, нестандартная модель, совсем непохожая на тех паучков, которые я конфисковал у покойного Танкреда. Мне показалось даже, что я различаю на поверхности интелтронного ядра университетскую метку — скорей всего, этот чип начинал свою карьеру в качестве датчика-имплантата. А сидевший в операционном ложементе юнец был, надо полагать, незадачливым клиентом, польстившимся на дешевизну операции. Пожалеть о своем решении он вряд ли успел — черепная крышка была уже снята, и заряд горячей плазмы выжег большую часть мозговой ткани; обнажилась паутинная путаница нервов, тончайшие странички мозжечка обгорели и расползлись.
При таком раскладе понятны становились и мотивы преступления — дома, прикрывающие центровиков, крайне болезненно относятся к своим привилегиям, — и жестокость, и наглость — групари не боятся полиции, понимая, что мы не станем всерьез конфликтовать с ними. Интересно, правда какому именно дому мы обязаны еще двумя окончательными трупами, но выбор, в сущности, фордовский — или Карел, или Синий Дракон, но драконы всегда оставляют метку. Здесь метки не было. Значит, Карел.
Я попытался прочитать документы обоих неудачников, но чип хирурга был, судя по неаккуратному шраму на пальце, недавно удален, а интелтроника юнца выгорела от бластерного огня. Оглядевшись, я нашел два стерильных пакетика и взял образцы тканей (до жути бескровный способ описать пару нетронутых огнем пальцев) на генетический анализ — больше для проформы, чем по необходимости.
Отчет в своем излюбленном лапидарном стиле я сбросил шефу через ближайший выход в глос, к счастью, не пострадавший. На выходе из импровизированной операционной я столкнулся с двумя ремонтниками.
— Уже закончили? — окликнул меня один.
— Ага. — Я кивнул. — Кто вызвал?
— Сьюд, как обычно, — пожал плечами ремонтник. — Это все барахло вам не нужно?
Я подумал немного, и, вытащив из кюветы чип, кивнул снова.
— Забирайте, — разрешил я.
Все равно ничего ценного там не было. А так ремонтники или местные нарки растащат и тела, и вещи.
Я еще не успел выбраться из Глюколовни, как мне вновь позвонил Вилли.
— Шеф рвет и мечет, — предупредил он.
— Передай, что я уже иду, — бросил я. — Пусть остынет.
От Ахимсы до купола Рейнгард можно было довольно быстро дойти пешком, но я воспользовался транспортером. Не столько ради шефа с его истериками, сколько потому, что мне ужасно хотелось узнать, что творится сейчас в Отстойнике, а больше того — что сталось за время моего отсутствия с уикканцем-оборотнем.
В «обезьяннике» было людно. Кто-то кого-то допрашивал, к скенеру стояла двойная очередь — пент в паре с преступником. В воздухе висели гам, ругань и миазмы. Кто-то шумно жаловался на судьбу. Я протолкался к дверям шефова кабинета (звукоизолированным) и вошел без стука.
Я еще не знал, что выговор спасет мне жизнь, прослужив серьезным предупреждением, и тихонько материл шефа, так некстати вызвавшего пред светлы начальствены очи офицера полиции Макферсона.
В кабинете стоял неприятный холодок. Шеф наш, Борис Педерсен, родился еще на Земле (понятия, признаться, не имею, как он сюда попал, а порыться в его прошлом все духу не хватало), и предпочитал, по его голословным утверждениям, климат родных мест. Плюс восемнадцать по Цельсию мало напоминали лапландскую зиму, но нам, привычным к постоянной температуре коридоров, этого вполне хватало, чтобы ежиться, вздрагивать, икать от холода, терять нить разговора — в общем, беседа с шефом вполне могла сойти за процедуру допроса третьей степени.
— Миша, — шеф был по обыкновению предупредителен и мягок, — что за светотень творится в нашем отделении?
Я промолчал.
— Я еще могу понять, когда некоторые из моих людей, видимо, ведомые неким животным инстинктом, вляпываются в неприятности случайно, — Шефовы щеки тихо розовели, предвещая кровавую зарю. — Но, помилуй меня Бог, я не в силах осознать, какая сила заставляет тебя лезть на рожон по доброй воле.
— А что случилось? — не выдержал я, хотя и знал, что в таких случаях разумнее позволить шефу выпустить пар. Живая иллюстрация к его словам… В первые годы службы я тайно надеялся, что при очередном ругательном спазме шефа хватит, наконец, удар, но куда там!
— Офицер колониальной службы Роберт Меррилл, — выцедил шеф, — недоволен твоим неподчинением его приказу. О чем и заявил — мне и президент-управителю. Община Лаланда подала на тебя — именно на тебя, а не на Эрика! — жалобу за задержание их жреца Эрнеста Сиграма. Да, я знаю, что ты прав, но почему ты все время высовываешься?!
Я с трудом вспомнил, где находится упомянутый Лаланд — некрупный кратер, лежащий на пологом спуске с окраин гористого Моря Облаков (звучит нелепо, но селенография вообще не слишком логичная наука) к равнинам вокруг Коперника и колоссальной впадине Моря Дождей. Только сумасшедшие уикканцы способны забраться в этакую глушь. (Ну, тут я перегнул. В дальних куполах живет немало народу — и алиенисты, и вудуисты, и прочие-разные. Кое-кто залез аж в горы Даламбера, а то и вовсе на оборот, подальше от посторонних глаз. Добраться туда можно только баллистой, через западный лимб — лавовые поля Океана Бурь не слишком надежны сейсмически, желоба транспортера сквозь них не проложишь. А землетрясения — это подсознательный кошмар любого лунаря).
— Так получается, — равнодушно протянул я.
— И нечего передо мной… — Тут шеф разразился длинной тирадой на шведском, из которой я не только не понял, но даже и не запомнил ни слова. Из контекста становилось ясно, что могучий русский язык позволяет уложить пять минут шведской болтовни в два слова — «валять ваньку».
Дальнейшие унижения описывать, пожалуй, не стоит. Скажу только, что вышел я от шефа злой, как слэннер, и красный, как сам шеф. Ничего умного он мне, само собой, не сообщил, а просто злобу хотел сорвать — видно, крепко его приложил колониальщик. Я протолкался в «аквариум» (сиречь комнату дежурных) и перевел дух.
— Привет, Миха! — Леша Межавилк огрел меня по спине.
Я с трудом преодолел желание ответить ему тем же, но по шее. Что-то меня отталкивало в его широкой душе. В полиции русских было только двое, то есть мы с Межавилком — нас на Луне вообще немного, наверное, мы недостаточно сумасшедшие, — и на этом основании Леша полагал, что имеет право со мной фамильярничать. По временам я начинал жалеть, что моя мамаша прибилась к породившей вашего покорного слугу группе генобмена, оставив мне замечательное имя, из-за которой приходилось терпеть Лешину бесцеремонную и невинную подлость.
— Привет. — Я демонстративно подключился к лосу, показывая, что не желаю с ним болтать.
— Слушай, тебе такая блондинка звонила! — жизнерадостно сообщил Межавилк, руками показывая, какая именно блондинка. Я лихорадочно пытался перебрать в памяти всех знакомых блондинок (не так и много с тех пор, как мода на них в очередной раз схлынула). Кто же мог мне звонить в рабочее время?
— Оставила адрес, — добавил Леша. — Познакомь, а?
Я чуть не ответил: «Да, как только вспомню, кто это». Адрес не говорил мне абсолютно ничего, но я позвонил — на всякий случай.
Оказалось, что звонила мне та самая Алиса Релер.
— Добрый день, офицер! — жизнерадостно приветствовала меня она.
Для меня это был, несмотря на восьмой час утра по среднелунному времени, скорее поздний вечер, к тому же не слишком добрый, но я не стал спорить.
— Вы, кажется, обещали позаниматься со мной? — заметила миз Релер полувопросительно, когда я не ответил.
— А…
Я уже и забыть успел о невовремя сделанном предложении. Пришлось пообещать, что встречусь с ней сегодня в зале, в девять часов вечера. Заниматься мне совершенно не хотелось, но слово — не воробей, дал — беги… э-э, то есть крепись. Тем более, что в определенном смысле она мне помогла — за время нашей беседы Леша потерял ко мне интерес и отошел.
Я подключился к лосу и вызвал Вилли. То, что в то же самое время он проводил с десяток допросов и трепался с полутора десятками пентов, лосенка не беспокоило. Во многих отношениях сьюды совершеннее людей — точно слепцы, развившие неимоверно тонкий слух или сверхьестественное осязание.
— Что опять? — бросил он недружелюбно. Странно, но сьюд-подделки эмоций меня не раздражают, как бесят, например, неуклюжие попытки слэннеров изобразить дружелюбие или приязнь. Наверное, я просто более снисходителен к псевдоразумам, изначально лишенным эмоций, чем к выгоревшим наркам.
— Да вот, пришел, — ответил я не менее неубедительной враждебностью. — Решил поискать тихое местечко, чтобы почитать плоды твоих исканий.
Вилли отложил свою мамочку и почесался как следует, копытом — виртуальная шерсть так и полетела.
— Не советую, — отрезал он.
Я чуть не сел. С каких пор псевдоинтеллекты, эти уподобленные личностям агломераты программного кода, дают людям советы?
— Официальное предупреждение, — пояснил Вилли. — Интерес к деятельности Колониальной службы может считаться вмешательством. Последствия… ну, ты понял.
Я понял. За вмешательство в дела Службы расходуют с такой же легкостью, как я давеча перебил горло Танкреду. Правда, как можно приложить «парадокс наблюдателя» к политике, я представлял себе с трудом, но разбираться с колониальными файлами там, где эти файлы могут стать достоянием общественности, мне разом расхотелось (и слава всем лунным богам!). Так что я двинулся домой с намерением отдохнуть и расслабиться.
Полчаса медитации с расслабляющими мушками — и мысли мои пришли в порядок. Оставалось привести в порядок тело. Забравшись в кабину, я раздумывал минуту, включать ли ультразвук, но решил обойтись ионным душем.
Инфор зазвонил, как водится, в самый неподходящий момент — за последние двое суток у меня была масса случаев привыкнуть, так что я даже удивился не очень. Просто выскочил из душевой, судорожно напялил агрегат на голову и включил прием. Перед глазами у меня замаячил призрак групаря, судя по меткам — из дома Л'авери.
— У меня для вас неприятные новости, офицер Макферсон, — проговорил он медленно и подчеркнуто внятно. — Хакер Яго Лаура, местонахождением которого вы интересовались не столь давно, найден окончательно мертвым в собственной квартире.
В той дыре, где обитал в последнее время, перевел я для себя.
— Охрана нашего дома ведет расследование, — продолжил групарь. — Но меня попросили предложить вам сотрудничество. Возможно, вы поможете нам найти убийцу — или доказать, что имел место банальный суицид. Никому не позволено безнаказанно убивать наших работников.
— Я согласен, — ответил я немедленно. — Сбрасывайте адрес, сейчас буду.
Групарь кивнул и отключился. Из полураскрытой двери душевой тянуло ионным холодком, и, хотя в лунных коридорах температура постоянна, меня пробрала дрожь.
Значит, Яго Лаура мертв. Мертв окончательно, без надежды на восстановление. На следующий день после того, как пустил на рынок слух, что Доминиону угрожает некая опасность. Как хотите, а я в такие совпадения не верю, хоть режьте меня бритвой Оккама.
Представитель в этом многоцветье терялся. Он был невысок, немоложен и даже лысоват, за что я немедленно проникся к нему симпатией. Приятно найти человека, которого не коснулось повальное шальное увлечение пластургией. Как ни старайся, как ни корячься и ни выкобенивайся, наводная молодость остается подделкой. Принцип смены поколений, будь он проклят! Сколько отвела тебе природа, столько и протянешь, разваливаясь потихоньку под своим замарафеченным фасадом. Ну, сто лет, ну, сто пятьдесят, если наследственность хорошая — а дальше начнут сдавать нейроны, или совсем откажет регенерация, или холестерин забьет капилляры настолько, что никакие чистильщики не помогут (это если вам по карману микроботы-хирурги).
— Проходите, офицер, садитесь, — пригласил групарь без излишнего радушия, но и без злобы, с какой нередко относятся к полицейским его соратники. Впрочем, дом Л'авери никогда не имел неприятностей — ни со мной, ни с моими коллегами. Эта группа давно усвоила, что Уголовный Кодекс надо уважать, особенно такой атрофичный, как на Луне.
Я читал, что когда-то за кражу куска хлеба человеку могли отрубить руку. Ладно, делаем скидку на варварские времена. Но еще в позапрошлом веке, при первых лифтах, можно было запросто схлопотать крупный штраф (это если вы легко отделались и не загремели в тюрьму), скажем, за смену пола без разрешения властей. Или курение травки. И в то же самое время безответственные идиоты совершенно спокойно баловались примитивной репрографией. Без разрешения подопытных!
Наши законы, правда, и весь остальной мир — как Земля, так и домены — считает излишне мягкими. А по-моему, чем меньше законов, тем меньше преступлений.
— Чем могу вам помочь? — поинтересовался Л’авери.
— Мне, в сущности, нужна одна мелочь, — застенчиво произнес я. — Меня интересует один хакер, работающий на вас… некто Яго Лаура.
— Он обвиняется в каком-то преступлении? — Групарь подобрался. Дома защищают даже наемных работников, пусть и не так усердно, как своих.
— Нет, нет, что вы! — замахал я руками. — Он меня интересует исключительно как свидетель. Во всяком случае, на этот раз.
Мы понимающе переглянулись, но (мало ли кто услышит?) промолчали. Хакеры, даже самые умелые, вечно влезают в нехорошие истории. Аура у них такая.
— В таком случае, конечно, мы поможем полиции. — Групарь вновь расслабился. Я не стал объяснять ему, что интересуюсь Яго Лаурой по сугубо личной инициативе. — Так что вас интересует?
— Всего лишь координаты. Сетевые и в реале.
Глаза представителя остекленели, руки безвольно обвисли. Видимо, его мозговые аугменты были послабее, чем у майора Меррилла, и не позволяли телу двигаться якобы естественно, покуда его хозяин связывается через вирт с лосом Л’авери.
Через несколько секунд групарь вышел из транса. Вид у него был несколько растерянный.
— Я не мог связаться с ним, — сказал он. — Вероятно, он сейчас в полете. Так что, офицер, вам придется удовлетвориться последними координатами, которые он оставил.
Мне ничего не оставалось, как переписать адрес на инфор.
— Можно будет с вами связаться попозже? — спросил я, прежде, чем распрощаться. — Мне все же не хотелось бы вламываться к нему без предупреждения.
Не без оснований. Хакеры не лучше нарков — нервные до ужаса, чуть что, так за пушку. Был в моей практике случай, когда трое полицейских полчаса прятались за различными предметами, прежде чем смогли убедить разбушевавшегося хакера, что не его пришли брать, а всего-навсего свидетельские показания.
— Да, конечно, — согласился групарь. — Сколько угодно.
Я только усмехнулся про себя.
Выйдя на бульвар Годдарда, я плюхнулся на скамейку и принялся думать. Народу, несмотря на междусменку, прохаживалось по бульвару изрядно; торопились по своим загадочным делам дуэйнсиане, кто-то выпрыгивал из транспортеров, рядом со мной на скамейке сидел молодой кришнаит и перебирал четки, пошевеливая рыбьими губами. Заметив меня, он забормотал погромче. Душу мою спасает. Поверье у них такое — если человек хоть раз в жизни услыхал искреннюю молитву — «Харе Кришна, харе Кришна» и так далее — то в ад ему уже не попасть. Меня подобный аккомпанемент устраивал.
Итак, что мы имеем? За последние сутки на тихой, провинциальной Луне произошло столько странных, загадочных и абсолютно бессмысленных событий, что хватило бы на неделю всему Доминиону. Если избрать себе основным инструментом бритву Оккама, то надо искать между ними связь — нечто общее, что и вызвало потоп на мою голову. Но что, лифт меня побери, может объединять смертельную заразу, засевшую в Отстойнике, черного колдуна-оборотня, разгуливающего с гаузером по коридорам, и шизофренический бред ополоумевшего хакера? Если это бред…
И не многовато ли произвольных допущений? Никто ведь не сказал, что именно Эрнест Сиграм стрелял в меня (хотя, если размахивать той самой бритвой, так оно и выходит. Однако же острыми предметами манипулировать надо с осторожностью, порезаться больно легко). И то, что выстрел связан с моим шальным полетом в вирт-пространстве — тоже ничем не доказано.
Теперь вот Маркос в страшном возбуждении лезет сбывать мне "такое дело!". То ли его и впрямь зависть заела из-за тех кодов, которыми я с Каином расплатился, то ли правду говорит в кои-то веки. Не поймешь, пока с ним самим не поболтаешь.
Вот этим и займусь, пожалуй.
Укромное местечко, о котором говорил Маркос, располагалось в куполе Ле Солейль, на верхнем слое, в тупиковом коридорчике из тех, куда редко заглядывают случайные прохожие. Там и впрямь нередко ошивались хакеры, но хватало и личностей, сетевой преступности непричастных, однако знакомых мне по деяниям иным, хоть и не менее уголовным — вроде центровых или паранарков. Самое подходящее место для деловых встреч.
Я пристроился в углу, рядом с окном, в котором катил свои лиловые волны сумрачный авернейский Океан. Зеленоватые льдины колыхались, подпрыгивая в хлопьях плотной тускло-белесой пены. Красное солнышко по-лунному медленно карабкалось в темно-фиолетовое небо. Мода на колониальные пейзажи то отступала, то вновь захватывала Город, а окно это так и оставалось на своем месте, как и прочие в этом заведении, носившем претенциозное наименование «Темная таверна» — вероятно, потому, что и остальные ландшафты за немногочисленными окнами были примерно столь же жизнерадостны: Аверн, Тартар, Чжэнь-сюань-син, Миктлан.
Маркос опоздал минут на двадцать. Впрочем, иного я и не ожидал. За это время я успел как следует перекусить, сообразив, что со вчерашнего утра тяну на внутренних жировых запасах. Мушки, которыми я имел привычку облепляться, имели побочный эффект любого стимулятора — подавляли аппетит. Но приятное давление желудка на глаза не улучшило моего настроения. Вот уже больше двенадцати часов я таскаю в своем инфоре выкачанные у Меррилла сведения, и не заглянул в них даже глазком, все мешает что-то: маньяки, волкодлаки, стервятники…
Могучая туша хакера на миг задержалась в дверях, и я испугался, что Маркос застрянет. Но тот все же пропихнул необъятные ягодицы в проем и, окинув тесноватый зал взглядом, помахал мне.
— Buenos dias. — Он брякнулся на стул, прогнувшийся под его весом чуть не до пола.
— И тебе привет, — буркнул я. К языкам я вообще мало способен, и, кроме знакомых с детства русского и обоих английских, так толком ни одного и не освоил — даже испанского, несмотря на то, что добрая половина Луны предпочитает изъясняться именно на нем.
— Слушай, Миша… — Маркос лег грудями на стол. Я отодвинул от него свой полный стакан, а также четыре уже опустошенных. Зрачки стервятника распахнулись, оттеснив радужку, тончайшая сеть сосудов на глазном яблоке прорисовалась неестественно ярко. Маркос, тот самый Маркос, к которому издавна приклеилась кличка «Святоша», здорово нагрузился слэном. — Слушай, ты не comprende, non, diablo, на меня вышли такие ребята, которым ты, Миша, на один зуб, да, por Dios! Я знаю, как поступают к нам центровые, да!
— Ну? — подбодрил я его.
— А они там! En cupolo carantino, Cloaca, все, да! Это все Serviteros Coloniales, голубцы! Кто еще может свободно проходить через лифт-таможню?
Он бормотал еще что-то на жуткой, предельно неудобоваримой смеси модерн-энглиша, русского и своего родного испанского, но я его уже не слушал. Как ни невероятно было это предположение, оно объясняло многое. В частности, странную суету, поднятую майором Робертом Мерриллом вокруг карантинных куполов. Если Яго Лаура псих, как мне и подумалось в самом начале, то все сходится. Все прозаично, как подростковый онанизм. Треугольная голова испугался, что останется без центровых денег. И запаниковал. А пол-Города из-за этого на ушах стоит.
Почему борьба наша с центровиками ведется так бурно, долго и почти безуспешно — тоже в контексте понятно. При таком покровительстве даже секта скопцов процветать начнет. (Не хмыкайте. Были у нас и такие. Давно, правда. Кажется, именно их смел третий бунт.)
Бормотание Маркоса становилось все более неразборчивым, глаза стремительно стекленели — видно, хакер с непривычки принял медвежью дозу. Будь у меня антидот, я не бы пожалел, вколол — интересно узнать, кто такой мудрый натолкнул Маркоса на подобную мысль. Что ни говори, а школа — замечательный способ промывки мозгов; мало кому, при всей народной нелюбви к колониальщикам, придет в голову обвинить их в нечестности или небрежении к их голубым обязанностям (уж скорее наоборот). Мне вот — не пришло. Но антидота я при себе не имел, а без него разговаривать с битхантером не имело смысла. Через пару минут он отрубится совсем, уйдет в сладкие грезы о всемогуществе; удивительно, что не свалился еще. Хотя такую тушу даже слэн не свалит. Ожирение — проблема многих лунарей (и не рассказывайте мне про евгенику), однако большинству удается сдерживать процесс, своими ли усилиями, или же трудами пластургов. Маркосу — нет.
Я встал из-за столика. Расплатился с официанткой, усталой и истрепанной, точно старый коврик, выслушал пару дежурных любезностей и препоручил Маркоса ее заботам, что обошлось мне в несколько лишних кред. Луна, как и все домены, пользуется универсальной валютной системой, и земные деньги — русские рубли, европейские экю, американские песо или османские танги — хождения у нас не имеют. Часы инфора показывали шесть тридцать семь — еще чертова уйма времени, так что я решил присесть где-нибудь и, наконец, спокойно разобраться с файлами из мерриллова аугмента, а заодно — с досье на господина майора. Объяснение Маркоса казалось таким привлекательным… так легко было свалить все на недостижимого и неуязвимого Меррилла… но что-то оставалось непонятным, неясным, вылезало из всех и всяческих рамок, пузырясь и бродя, как бракованный чумак… Короче, пентовская моя душа требовала доказательств.
И опять ничего у меня не вышло. Не успел я даже отыскать незанятую скамейку, как сигнал вызова опять навязчиво зажужжал у меня в ухе.
Я тихонько ругнулся про себя. Давненько не было у нас такого наплыва, чтобы свободных пентов дергать приходилось… Кстати, а дежурство у меня началось уже, или нет?
Проверил — оказалось, уже тридцать восемь минут как идет. Пришлось ответить.
— Для тебя две новости, — бросил Вилли без предисловий, — и обе плохие. Первая — на тебе нарушение режима в отсеке 37-В-8, и вторая — тебя требует шеф.
— С чего начинать? — поинтересовался я, сворачивая к транспортеру. Оно, конечно, начальство надо уважать, но «нарушение режима» — термин слишком растяжимый, чтобы моя совесть могла чувствовать себя спокойно.
— На твое усмотрение. — Лосенок очень натурально пожал рогами.
— Тогда шеф подождет.
Я продавил телом мембрану, и неумолимо-мягкие объятья транспортной капсулы приняли меня, чтобы через сорок шесть секунд изблевать в полупустой коридор, проходящий между куполами Ахимса и Авидья.
Против ожидания, это был не кришнаитский рег. Может, когда-то здесь и обитали вайшнавы, но уже давно переехали в более обжитые места, а два купола подмяла под себя Глюколовня.
В ноздри мне ударила обычная для здешних мест вонь, с которой не справляются ни чахлые кустонасаждения, ни очистители воздуха. Пахло блевотиной, стоялым потом, дыханием множества людей, тухлыми чумаками, ацетоном, сиренью и фрамбезоном. А еще — гарью, и это меня сразу насторожило.
Выщелкивая из кобур блиссеры, я попытался через глос выйти на камеры слежения в названном Вилли отсеке — на самом деле отводкой на шесть комнат в самом дальнем углу нижнего слоя Ахимсы. Ничего. Все до одной отключены.
Я ускорил шаг, и через минуту понял, почему не смог дозвониться до камер. Сплюснутый волдырь на потолке, вмещавший датчики всех систем глоса, был аккуратно выжжен — на мой профессиональный взгляд, из бластера. В атмосфере висел синеватый дымок.
Мне стало худо. Одно дело — мелкое хулиганье, центровики, шваль, и совсем другое — опытные групари (ни на кого другого я погрешить не мог), настолько обнаглевшие, чтобы средь бела дня, в населенной зоне плевать на Закон о разрешенном оружии. Гаузер, из которого стрелял в меня Сиграм — мерзкая и жуткая штука, но за огнестрел у нас полагается разборка на месте. Еще неизвестно, что для меня лучше — застать преступников на горячем, или упустить…
Возможно, миг малодушия был тому причиной, но, когда я ворвался в тесную комнатку, поливая все вокруг излучением, там уже никого не было. То есть никого живого, потому что два трупа мне уже ничем не могли повредить.
Я спрятал блиссеры — глупо выгляжу с оружием — и осмотрелся, параллельно записывая все увиденное в память инфора. В комнате пахло гарью, озоном и отбивными. Источники всех трех ароматов легко определялись. Горел пластиковый корпус хирургического мейнфрейма, развороченного прямым попаданием; озоном пахло после стерилизующих ламп — одна еще работала, и козырек инфора заботливо темнел, стоило мне ненароком обернуть к ней лицо; а жареным попахивал в первую очередь хозяин всего этого безобразия.
Картина складывалась не то, чтобы обыденная, но вполне ясная. Распростертый на полу полуобугленный человечек в хирургических плавках — я обратил внимание, что волосы на его теле не росли вовсе, а для врачей это обычное дело — являлся, сколько я мог судить, центровиком-нелегалом, работавшим в обход групп, давно и прочно подмявших этот бизнес. Я заглянул в прозрачную кювету, где плавали комочки клонированной глии и серебряно-ворсистый нейрочип — так и есть, нестандартная модель, совсем непохожая на тех паучков, которые я конфисковал у покойного Танкреда. Мне показалось даже, что я различаю на поверхности интелтронного ядра университетскую метку — скорей всего, этот чип начинал свою карьеру в качестве датчика-имплантата. А сидевший в операционном ложементе юнец был, надо полагать, незадачливым клиентом, польстившимся на дешевизну операции. Пожалеть о своем решении он вряд ли успел — черепная крышка была уже снята, и заряд горячей плазмы выжег большую часть мозговой ткани; обнажилась паутинная путаница нервов, тончайшие странички мозжечка обгорели и расползлись.
При таком раскладе понятны становились и мотивы преступления — дома, прикрывающие центровиков, крайне болезненно относятся к своим привилегиям, — и жестокость, и наглость — групари не боятся полиции, понимая, что мы не станем всерьез конфликтовать с ними. Интересно, правда какому именно дому мы обязаны еще двумя окончательными трупами, но выбор, в сущности, фордовский — или Карел, или Синий Дракон, но драконы всегда оставляют метку. Здесь метки не было. Значит, Карел.
Я попытался прочитать документы обоих неудачников, но чип хирурга был, судя по неаккуратному шраму на пальце, недавно удален, а интелтроника юнца выгорела от бластерного огня. Оглядевшись, я нашел два стерильных пакетика и взял образцы тканей (до жути бескровный способ описать пару нетронутых огнем пальцев) на генетический анализ — больше для проформы, чем по необходимости.
Отчет в своем излюбленном лапидарном стиле я сбросил шефу через ближайший выход в глос, к счастью, не пострадавший. На выходе из импровизированной операционной я столкнулся с двумя ремонтниками.
— Уже закончили? — окликнул меня один.
— Ага. — Я кивнул. — Кто вызвал?
— Сьюд, как обычно, — пожал плечами ремонтник. — Это все барахло вам не нужно?
Я подумал немного, и, вытащив из кюветы чип, кивнул снова.
— Забирайте, — разрешил я.
Все равно ничего ценного там не было. А так ремонтники или местные нарки растащат и тела, и вещи.
Я еще не успел выбраться из Глюколовни, как мне вновь позвонил Вилли.
— Шеф рвет и мечет, — предупредил он.
— Передай, что я уже иду, — бросил я. — Пусть остынет.
От Ахимсы до купола Рейнгард можно было довольно быстро дойти пешком, но я воспользовался транспортером. Не столько ради шефа с его истериками, сколько потому, что мне ужасно хотелось узнать, что творится сейчас в Отстойнике, а больше того — что сталось за время моего отсутствия с уикканцем-оборотнем.
В «обезьяннике» было людно. Кто-то кого-то допрашивал, к скенеру стояла двойная очередь — пент в паре с преступником. В воздухе висели гам, ругань и миазмы. Кто-то шумно жаловался на судьбу. Я протолкался к дверям шефова кабинета (звукоизолированным) и вошел без стука.
Я еще не знал, что выговор спасет мне жизнь, прослужив серьезным предупреждением, и тихонько материл шефа, так некстати вызвавшего пред светлы начальствены очи офицера полиции Макферсона.
В кабинете стоял неприятный холодок. Шеф наш, Борис Педерсен, родился еще на Земле (понятия, признаться, не имею, как он сюда попал, а порыться в его прошлом все духу не хватало), и предпочитал, по его голословным утверждениям, климат родных мест. Плюс восемнадцать по Цельсию мало напоминали лапландскую зиму, но нам, привычным к постоянной температуре коридоров, этого вполне хватало, чтобы ежиться, вздрагивать, икать от холода, терять нить разговора — в общем, беседа с шефом вполне могла сойти за процедуру допроса третьей степени.
— Миша, — шеф был по обыкновению предупредителен и мягок, — что за светотень творится в нашем отделении?
Я промолчал.
— Я еще могу понять, когда некоторые из моих людей, видимо, ведомые неким животным инстинктом, вляпываются в неприятности случайно, — Шефовы щеки тихо розовели, предвещая кровавую зарю. — Но, помилуй меня Бог, я не в силах осознать, какая сила заставляет тебя лезть на рожон по доброй воле.
— А что случилось? — не выдержал я, хотя и знал, что в таких случаях разумнее позволить шефу выпустить пар. Живая иллюстрация к его словам… В первые годы службы я тайно надеялся, что при очередном ругательном спазме шефа хватит, наконец, удар, но куда там!
— Офицер колониальной службы Роберт Меррилл, — выцедил шеф, — недоволен твоим неподчинением его приказу. О чем и заявил — мне и президент-управителю. Община Лаланда подала на тебя — именно на тебя, а не на Эрика! — жалобу за задержание их жреца Эрнеста Сиграма. Да, я знаю, что ты прав, но почему ты все время высовываешься?!
Я с трудом вспомнил, где находится упомянутый Лаланд — некрупный кратер, лежащий на пологом спуске с окраин гористого Моря Облаков (звучит нелепо, но селенография вообще не слишком логичная наука) к равнинам вокруг Коперника и колоссальной впадине Моря Дождей. Только сумасшедшие уикканцы способны забраться в этакую глушь. (Ну, тут я перегнул. В дальних куполах живет немало народу — и алиенисты, и вудуисты, и прочие-разные. Кое-кто залез аж в горы Даламбера, а то и вовсе на оборот, подальше от посторонних глаз. Добраться туда можно только баллистой, через западный лимб — лавовые поля Океана Бурь не слишком надежны сейсмически, желоба транспортера сквозь них не проложишь. А землетрясения — это подсознательный кошмар любого лунаря).
— Так получается, — равнодушно протянул я.
— И нечего передо мной… — Тут шеф разразился длинной тирадой на шведском, из которой я не только не понял, но даже и не запомнил ни слова. Из контекста становилось ясно, что могучий русский язык позволяет уложить пять минут шведской болтовни в два слова — «валять ваньку».
Дальнейшие унижения описывать, пожалуй, не стоит. Скажу только, что вышел я от шефа злой, как слэннер, и красный, как сам шеф. Ничего умного он мне, само собой, не сообщил, а просто злобу хотел сорвать — видно, крепко его приложил колониальщик. Я протолкался в «аквариум» (сиречь комнату дежурных) и перевел дух.
— Привет, Миха! — Леша Межавилк огрел меня по спине.
Я с трудом преодолел желание ответить ему тем же, но по шее. Что-то меня отталкивало в его широкой душе. В полиции русских было только двое, то есть мы с Межавилком — нас на Луне вообще немного, наверное, мы недостаточно сумасшедшие, — и на этом основании Леша полагал, что имеет право со мной фамильярничать. По временам я начинал жалеть, что моя мамаша прибилась к породившей вашего покорного слугу группе генобмена, оставив мне замечательное имя, из-за которой приходилось терпеть Лешину бесцеремонную и невинную подлость.
— Привет. — Я демонстративно подключился к лосу, показывая, что не желаю с ним болтать.
— Слушай, тебе такая блондинка звонила! — жизнерадостно сообщил Межавилк, руками показывая, какая именно блондинка. Я лихорадочно пытался перебрать в памяти всех знакомых блондинок (не так и много с тех пор, как мода на них в очередной раз схлынула). Кто же мог мне звонить в рабочее время?
— Оставила адрес, — добавил Леша. — Познакомь, а?
Я чуть не ответил: «Да, как только вспомню, кто это». Адрес не говорил мне абсолютно ничего, но я позвонил — на всякий случай.
Оказалось, что звонила мне та самая Алиса Релер.
— Добрый день, офицер! — жизнерадостно приветствовала меня она.
Для меня это был, несмотря на восьмой час утра по среднелунному времени, скорее поздний вечер, к тому же не слишком добрый, но я не стал спорить.
— Вы, кажется, обещали позаниматься со мной? — заметила миз Релер полувопросительно, когда я не ответил.
— А…
Я уже и забыть успел о невовремя сделанном предложении. Пришлось пообещать, что встречусь с ней сегодня в зале, в девять часов вечера. Заниматься мне совершенно не хотелось, но слово — не воробей, дал — беги… э-э, то есть крепись. Тем более, что в определенном смысле она мне помогла — за время нашей беседы Леша потерял ко мне интерес и отошел.
Я подключился к лосу и вызвал Вилли. То, что в то же самое время он проводил с десяток допросов и трепался с полутора десятками пентов, лосенка не беспокоило. Во многих отношениях сьюды совершеннее людей — точно слепцы, развившие неимоверно тонкий слух или сверхьестественное осязание.
— Что опять? — бросил он недружелюбно. Странно, но сьюд-подделки эмоций меня не раздражают, как бесят, например, неуклюжие попытки слэннеров изобразить дружелюбие или приязнь. Наверное, я просто более снисходителен к псевдоразумам, изначально лишенным эмоций, чем к выгоревшим наркам.
— Да вот, пришел, — ответил я не менее неубедительной враждебностью. — Решил поискать тихое местечко, чтобы почитать плоды твоих исканий.
Вилли отложил свою мамочку и почесался как следует, копытом — виртуальная шерсть так и полетела.
— Не советую, — отрезал он.
Я чуть не сел. С каких пор псевдоинтеллекты, эти уподобленные личностям агломераты программного кода, дают людям советы?
— Официальное предупреждение, — пояснил Вилли. — Интерес к деятельности Колониальной службы может считаться вмешательством. Последствия… ну, ты понял.
Я понял. За вмешательство в дела Службы расходуют с такой же легкостью, как я давеча перебил горло Танкреду. Правда, как можно приложить «парадокс наблюдателя» к политике, я представлял себе с трудом, но разбираться с колониальными файлами там, где эти файлы могут стать достоянием общественности, мне разом расхотелось (и слава всем лунным богам!). Так что я двинулся домой с намерением отдохнуть и расслабиться.
Полчаса медитации с расслабляющими мушками — и мысли мои пришли в порядок. Оставалось привести в порядок тело. Забравшись в кабину, я раздумывал минуту, включать ли ультразвук, но решил обойтись ионным душем.
Инфор зазвонил, как водится, в самый неподходящий момент — за последние двое суток у меня была масса случаев привыкнуть, так что я даже удивился не очень. Просто выскочил из душевой, судорожно напялил агрегат на голову и включил прием. Перед глазами у меня замаячил призрак групаря, судя по меткам — из дома Л'авери.
— У меня для вас неприятные новости, офицер Макферсон, — проговорил он медленно и подчеркнуто внятно. — Хакер Яго Лаура, местонахождением которого вы интересовались не столь давно, найден окончательно мертвым в собственной квартире.
В той дыре, где обитал в последнее время, перевел я для себя.
— Охрана нашего дома ведет расследование, — продолжил групарь. — Но меня попросили предложить вам сотрудничество. Возможно, вы поможете нам найти убийцу — или доказать, что имел место банальный суицид. Никому не позволено безнаказанно убивать наших работников.
— Я согласен, — ответил я немедленно. — Сбрасывайте адрес, сейчас буду.
Групарь кивнул и отключился. Из полураскрытой двери душевой тянуло ионным холодком, и, хотя в лунных коридорах температура постоянна, меня пробрала дрожь.
Значит, Яго Лаура мертв. Мертв окончательно, без надежды на восстановление. На следующий день после того, как пустил на рынок слух, что Доминиону угрожает некая опасность. Как хотите, а я в такие совпадения не верю, хоть режьте меня бритвой Оккама.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента