Если верить карте, до предполагаемого места гибели Сайкса-младшего оставалось всего шестьсот тридцать два метра. По прямой. Ближе посадить коптер просто не удалось. Я глянул вниз с обрыва, туда, где подмаргивал мне алый огонек — начало маршрута, — и содрогнулся. Конан Сайкс добирался до места гибели трое суток. Почти без сна, на стимуляторах, пытаясь обогнать конкурентов. Мне, возникни такое желание, хватило бы пары минут на взлет и посадку.
А еще я понял одну вещь и содрогнулся снова. Сейчас меня с цивилизацией связывал только коптер. Без ретранслятора в нем я не смогу даже позвать на помощь. Ближайший наблюдательный бункер — в тысяче километров… или двух неделях пешего пути. Без надежды найти пищу и воду, зато с изряднь!ми шансами натолкнуться на формы местной жизни, для которых я представляю собой — нет, не закуску, а флягу с лимонадом. Если кто-то не хочет, чтобы я продолжал расследование — я не вернусь с пика Сикорского.
Вот так становятся параноиками.
Я поплотнее запахнул полы куртки — симпатическая застежка опять барахлила — и, прихватив с собой горсть водяных трубочек из распакованного НЗ, побрел через пустошь в сторону ущелья. Умом я понимал, что следовало прихватить с собой химдетектор — в конце концов, я прилетел сюда ради того, чтобы проверить подручных Адита Дева, — но волочить неподъемный ящик по незнакомой местности не хотелось совершенно.
В мелкие трещинки набился рыжеватый песок. Кое-где его кучки сливались, образуя причудливые лужицы. Я обратил внимание, что здесь совсем нет ветра. Обжигающий сухостью воздух едва шевелился, не в силах сдвинуть и пылинки. В отсутствие влажности воздушные массы движутся лениво и почти предсказуемо. И славно — потому что за мной стелился низко над землей неоседающий след ржавого праха. Статическое электричество напитывало воздух, угрожая закоротить нагревательные волокна в ткани костюма, и я, поморщившись, отключил комфорт-программу.
Вершины пика отсюда было не разглядеть, даже край плато, окружавшего центральный конус, скрывали утесы. Чем дальше я отходил от коптера, тем сильней преследовало меня ощущение, будто я свалял дурака, отправившись в пешую прогулку по горам. А когда ущелье открылось передо мной, я окончательно удостоверился в этом. Спуститься по склону без альпинистского снаряжения и страховки представлялось мне невозможным. Интересно, а как справились ребята равата Адита? Пройдясь вдоль края обрыва, я нашел четыре, несомненно, искусственных отверстия в камне, полузабитых пылью. Должно быть, здесь вбивали костыли, чтобы спустить на канатах увесистый короб детектора.
Почему Адит Дев не предупредил меня? Словно не хотел, чтобы я всерьез проверял работу его подчиненных… но неужели он не понимает, что препятствия только раздразнят любого толкового агента? В мутной воде обязательно водится рыба, нужно только суметь ее выловить…
Или попробовать? Я присел на край уступа, свесил ноги, вцепился для пробы в удобный выступ. Нет, ну его. Если Сайкс-младший считал восхождение рискованным, то не буду с ним соревноваться. И вот тут мое внимание привлекла одна деталь.
Я склонил голову, отдавая приказ глазным аугментам. Под напряжением дифракционные пленки меняли свойства, образуя микронно-тонкие линзы, гнулся полный текучего желе искусственный хрусталик. Дно ущелья прыгнуло мне навстречу. Мало. Я «выкрутил» увеличение до предела. Мало. Запустил программу эвристического разрешения. Трещинки в камнях маячили будто на расстоянии протянутой руки. Чистые.
То ли западные склоны пика меньше подвергались натиску дранг-бурь, то ли так сложились в этом месте камни, но ветер не заносил в ущелье пыли. А значит, песок не стер бы тела в прах вместе с костями. Что-то осталось бы.
Сайкс умер не там, где говорил отчет. И не там, где отключился его биодатчик.
Ситуация становилась все более нелепой. Неужели Адит Дев не отдавал себе отчета, как легко разоблачить его недоговорки и вранье? А если отдавал — зачем вообще пошел на подлог? Что он скрывает? Даже если Сайкс погиб случайно, нестыковок в отчете уже хватало, чтобы начбез Пенроузовской Академии вернулся на Землю ближайшим лифтом. В обезволивающем браслете.
Сама идея скрыть, замаскировать случившееся так нагло отдавала неосознанным высокомерием службиста, не привыкшего объясняться в своих действиях… но рават Адит не производил впечатления человека, опоенного властью. Преданный служака, скованный безумным кодексом чести — раджпути, — едва ли не более жестоким на свой лад, чем самурайское гири. Он мог действовать по приказу Этьенса. В это я поверил бы — но по-прежнему не находил мотива.
Причины не было.
Вздохнув, я поднялся с разогретого уступа. Воздух на высоте плато был холодным и разреженным — атмосфера планеты буквально стекла в океанские ложа — но, пока светило солнце, темный камень накапливал тепло. В кармане перекатывались трубочки; я машинально вытащил одну, скусил сладковатый кончик и втянул в рот отдающее кровью содержимое. Пора было возвращаться. А я так ничего и не узнал толкового. Вопросы все множились, и в их круговерти терялся один, главный: как мой начальник узнал, что дело нечисто? Почему не поверил елейно-лживому отчету?
Работники Колониальной службы — голубцы, как презрительно называют их в доменах — гибнут нечасто. Не так просто лишить жизни человека, состоящего из синтетики хотя бы на четверть. Но бывает, что гибнут. Не просто служаки — администраторы, ревизоры, но к активный состав. Это считается нормальной платой за поддержание спокойствия. И не вызывает бурного шевеления на нижних этажах горы Шайен, где в подземных бункерах, клаустрофобическом наследстве системы противоракетной обороны США, обитает Директорат. Драконы, чутко дремлющие в скальном логове…
Я готов был допустить, что Сайкс-старший испытывает к племяннику родственные чувства — взамен детей, которых ему по статусу не полагалось иметь. Но это по-прежнему ничего не объясняло.
Всю обратную дорогу я так и этак обкатывал в мозгу разные варианты, вплоть до попахивающих изменой. Снижение лояльности — так это называется в полном недоговорок служебном жаргоне и может иметь печальные последствия. Для меня едва ли не более мрачные, чем для штатных колониалыциков. Тем, если мыслепреступление выявится при анализе памяти, грозит всего лишь трибунал. А меня — уволят.
Из памяти интелтронного помощника-секретаря вычистят все коды доступа, все программы голько-для-служебного-пользования. Мое имя войдет в черный список, так что ни одно правительство Земли не примет меня на службу и никакой голубец не пропустит к лифту, даже если я распродам себя по частям и все, деньги завещаю ему. Сделать карьеру в частном бизнесе невозможно уже лет триста. Не знаю, удастся ли мне сохранить накопленные деньги — я только недавно расплатился за последние наращения — но их все равно не хватит надолго. Придется перейти со сложного химкоктейля на выжигающую синапсы смесь нейюрина с ГАМК… и медленно терять рассудок. Конечно, всегда остается преступность, но это из воров получаются хорошие полицейские, а наоборот — вряд ли.
Мы огибали штормовой фронт с юга. Глядя, как мимо проплывает тускло-бурая в лучах заката, поминутно озаряемая изнутри зелеными, как антикварные пивные бутылки, молниями туча — край несущейся вслед за солнцем дранг-бури, — я уже пытался найти светлые стороны в ожидающей меня судьбе вегетирующего безработного. И вот тогда секретарь зашелся трезвоном в моей сосцевидной кости.
— Вызов принят. — закрыв глаза, машинально отозвался я, прежде чем сообразить, что сигнал идет со спутника — мы еще не вошли в зону ретрансляции.
Передо мной возникло лицо равата Адита Дева. Раджпут был мрачен. За спиной его маячили кривые голые ветки и сумрачное небо.
— Господин Михайлов, — начал он без предисловий, — я должен сообщить вам, что мой отчет оказался прискорбно неточен. Полчаса назад колониальная полиция обнаружила тело Бертрана Бартоломью Сайкса.
У меня отвисла челюсть.
— Не может быть! — сорвалось с языка прежде, чем до меня дошло, что ничего глупее сказать было невозможно.
Индус пожал плечами с заметной задержкой.
— Я могу передать вам все наличные материалы уже сейчас…
— Будьте любезны, — перебил его я. — А поговорим, когда я вернусь в зону устойчивого приема.
— Но… — Адит осекся, когда мои слова достигли его слуха. — Конечно. Мы постараемся выяснить все возможное.
Я молча кивнул и прервал связь.
Солнце, во время пути к горе Сикорского цеплявшееся за небосвод с отчаянием утопающего, теперь лишилось сил и на глазах соскальзывало за низкий окоем. Белые от света небеса меркли, наливаясь сапфировым блеском; даже когда от нестерпимо яркого светила остался лишь узкий серпик, прожигавший горизонт, сверкание его не пригасало, а косые лучи все так же легко прорезали хрустально-ясный воздух. Лишь на востоке, напротив заходящего Адоная, колыхалось в лазурной бездне ложное солнце, препоясанное радужными кругами. Мглистая пелена заволокла север; в недрах ее просверкивали зарницы, почти незаметные в слепящем блеске заката.
Я раскрыл файл и принялся за чтение. Времени хватало — крюк в высокие широты затягивал полет ещё на добрых полчаса.
Доктор Фукс не сказала мне — не знала или не сочла нужным упомянуть, — что внизу под обрывом Ласточек, на институтском берегу Узкого моря, располагался поселок металлургов с красивым названием Ласточкино Гнездо: там выходили над водой отложения полиметаллических руд, вынесенных из глубины разлома. Планета не испытывала дефицита полезных ископаемых, но для работы комбината требовался доступный хладагент — а что может быть эффективнее воды, даже если ее приходится предварительно обессоливать? Экономика взяла верх над политикой, разделявшей Габриэль на две зоны — открытую и закрытую для колонистов. Именно сюда будущие самоубийцы и приезжали мериться крутизной.
Тело обнаружил альпинист-экстремал, поднимавшийся на обрыв. Долгие сутки планеты не позволяли жить в согласии с местным циркадным ритмом, поэтому ничего удивительного не было в том, что кому-то пришло в голову забираться на многометровый уступ перед закатом, наоборот — это время считалось самым неудобным для восхождения, а значит — наиболее престижным. Но спускаться покорителю гор пришлось уже в сумерках. Взять с собой инфор ему в голову не пришло. А это еще на добрый час оттянуло ту минуту, когда власти узнали, что на вершине лежит труп.
Я потянулся к интерфейсу управления автопилотом, задал новый маршрут, проверив, хватит ли топлива на крюк в сорок километров. С равата Адита станется снабдить меня горючим без запаса: шаг вправо, шаг влево — и аварийная посадка.
Начбез не упомянул об этом прямо, но у меня сложилось впечатление, что колониальная полиция примчалась на место первой и, только когда стало ясно, чей труп нашли, с большой неохотой обратилась к институтским. Теперь те и другие больше спорили о том, в чьем ведении должно находиться дело, чем о том, как вообще тело человека, полагавшегося мертвым уже неделю, обнаружилось в тысяче километров от места гибели, в месте настолько неприступном, что добраться туда можно или на коптере, или при помощи альпинистского оборудования.
«Внимание, — проскрипел секретарь. — Маршрут проходит в виду зоны, закрытой для полетов. Внимание. Проходит плановый эксперимент».
Солнце скрылось за горизонтом, и небо тут же потемнело. Погасли красочные гало впереди. Землю залили чернила теней. И почти сразу же вдалеке полыхнуло белое пламя. Оно обжигало глаза, но не освещало ничего вокруг себя — только бился в темноте жаркий факел, секунду, две, три, а потом экран потемнел, защищая мое зрение от вспышки, и медленно распустился во мраке алый фонтан. Я ожидал, что взрыв будет похож на ядерный, но похоже, что мощности его не хватило, чтобы вырастить посреди пустыни исполинский мухомор. Струи испарившегося камня били ввысь на сотни метров, тут же превращаясь в клубы черной пыли. Потом все погасло. Еще несколько минут на краю мира тлел стынущий кратер, потом и он скрылся из виду.
— Вам не повезло, — заметил рават Адит, появляясь перед моими глазами. — Сдали фокусирующие обмотки. Когда образуется флазма, зрелище бывает несравненно более красочным.
— Только не скажите, что опыты проводятся исключительно ради фейерверков, — хмуро пошутил я. — Надо полагать, коптер уже доступен для прямого сигнала?
Индус солидно кивнул.
— Тогда покажите мне место, — попросил я.
Адит помедлил, склонив голову — наверное, манипулировал с настройками инфора. Потом картинка сменилась. Камера стояла чуть в стороне от прикрытого белым пластиковым саваном тела. Двое экспертов, один в голубом мундире, второй — в таком же кафтане, как мой собеседник, возились с мерниками. Еще трое полицейских стояли чуть поодаль и, по-моему, просто напускали на себя важный вид. Фонарь свисал с ветвей местного дерева, проросшего корнями в песчаник, и свет лился сквозь узкие желтоватые листья, как через тюремную решетку.
Раджпут вошел в кадр сбоку.
— Что-нибудь можете добавить? — поинтересовался я.
— Пока нет. — Он покачал головой и поправил выбившийся из усов невидимый волосок. — Коронер прибудет с минуты на минуту. Тогда, может быть, станет ясно, отчего Сайкс умер.
— Видимых травм?..
— Никаких. Но тело в таком состоянии… — Индус поджал губы. — Могли не заметить.
Я вопросительно поднял брови.
— Похоже, что оно лежало где-то на солнце всю неделю, — объяснил Адит. — Можно сказать, мумия.
Нуда — низкая влажность, соль, ультрафиолет…
— Попробуйте посадить коптер вон там. — Аугмент передал бы мне файл-картинку с пометками. Адит просто развернул камеру и ткнул пальцем в темноту. — Там ровная площадка… думаю, машина поместится.
— А как вы сами поднялись? — спросил я с интересом, внося поправку в автопилот.
Индус пожал плечами.
— В нашем гелипарке есть вертолеты, — ответил он. — Колеоптер — для дальних поездок.
— Тело перенесли сюда так же? — спросил я, не особенно ожидая ответа.
Адит остро глянул на меня.
— Возможно, — промолвил он. — Во всяком случае, оно лежит здесь недавно. На площадке обычно отдыхают альпинисты, прежде чем отправиться в обратный путь.
Я хотел спросить, а как еще можно поднять труп, даже иссохший, на высоту трех километров, когда мне пришел в голову ответ. И он мне совсем не понравился. Кто-то из альпинистов мог затащить его с собой. Особенно если действовал не один. Правда, возникал риск быть пойманным, если бы кто-то из членов клуба самоубийц выбрал для восхождения то же время и тот же отрезок обрыва. Но если знать заранее, что на маршруте — никого…
— Во всяком случае, — проговорил я, затягивая беседу, — теперь мы уверены, что это было убийство.
Раджпут кивнул.
— А вот и коронер, — заметил он, отворачиваясь от камеры. — Если что-то прояснится до вашего прибытия, я вас вызову.
Он оборвал связь, и я спешно поднял потемневшие пеки.
На обзорном экране клубился свет. Мне отчего-то думалось, что ночи на Габриэле непроглядно темны — отражающая способность обоих лун, что крупной внешней, что небольшого захваченного астероида на низкой орбите, была так мала, что, даже вместе взятые, они давали лишь небольшую долю лунного света, — а звезды усыпают небо россыпью стразов. Ничуть не бывало. Яростное светило и в ночи давало о себе знать. Ионосфера под обстрелом частиц солнечного ветра полыхала неоновой лампой. В вышине полоскались розовые, зеленые, белые простыни, озаряя пустыню трепетным сиянием. Звезд не было и следа.
Впереди уже завиднелся первый провал — скат с континентальной равнины на шельфовую, пологий в сравнении с угрожающими обрывами прибрежья, но все равно мрачный, пересеченный предательски изменчивыми тенями расколотых эрозией утесов. С высоты видно было, как шаг за шагом отступало море, оставляя на склоне штрихи береговых линий. Отход его то задерживался, то превращался в постыдное бегство — по его темпам можно было изучать историю климата на планете. Потом океан ушел в расселину Узкого моря, и под корпусом-крылом коптера протянулась его серая равнина. Я поискал взглядом следы людского жилья, но тщетно. Даже на Земле трудно заметить с высоты слабые огни поселков и деревень Периферии, а здесь, на безлюдном холодном Габриэле, где немногочисленное население рассеяно по редким городкам, поближе к умеренным широтам, где близок край полярной шапки, — Бэйтаун еще из самых северных… что говорить!
Чтобы скоротать время, я вызвал пакет последних новостей. Обмен информацией между доменом и Метрополией происходил с той же частотой, с какой перемешалась туда-обратно кабина лифта. Это значило, что новости поступали сюда с получасовым опозданием, зато в таких объемах, что мой секретарь тревожно заверещал от перегрузки линка. Ничего особенно любопытного на родной планете не происходило — эпидемии, стихийные бедствия, мелкие бунты. Блок колониальных новостей я вырезал, сделав исключение только для Габриэля, но как раз о нем не прозвучало ни слова. Первый закон бюрократии — скрывай.
А как насчет местных новостей? Скука, должно быть, смертная. На моей малой родине существует узкая прослойка шакалов клавиатуры, способных раздуть скандал из любого чиха, но в доменах таких не кормят. И действительно — сухой, будто склоны пика Сикорского, отчет о достижениях нархоза. Введен в строй, исправлены неполадки, повышены нормы… Судя по траурным рамкам, какими отчеркивал секретарь каждое сообщение, подобной ерундой местных жителей пичкали ежепакетно, и интерес к ней скатился к нулевой отметке. Красным были выделены только два блока. Их я просмотрел внимательно. Инициативными группами жителей поданы две петиции: с требованиями предоставить домену самоуправление и уменьшить финансирование профшкол соответственно. Видимо, с этими идеями к губернатору приставали не в первый раз — похожие сообщения фиксировались библиотечным сервером не реже раза в квартал.
Я пробежался пальцами по стенке кабины, намечая одну за другой командные мудры — секретарь домыслит их, стоит лишь подумать о нужном жесте. Клип расширился на все поле зрения, я нырнул в него поглубже — на тот уровень, который обычному читателю неинтересен, к подписям под петицией, числом двадцать одна тысяча восемьсот двенадцать.
Имя Тадеуша Новицкого стояло в списке первым. Для надежности я заглянул в другое прошение — там поляк не засветился, больше того — кросс-сравнение с членскими списками клуба любителей экстремального спорта не дало совпадений, при том что первый при этом засиял рождественской елкой. Для надежности я приказал секретарю выделить и всех, чьи имена в базе данных связаны с рискунами. На список стало больно смотреть.
Я был прав — команда альпинистов-самоубийц действительно оказалась политической силой местного масштаба. А пан Новицкий — ее вожаком. Или носовой фигурой на корабле… идущем курсом на рифы. Потому что колониальщики ревниво относятся к своим привилегиям. Самоуправление — это удел миров, отданных на откуп странам Ядра, как альфанская система, или таких, которые не представляют интереса для Службы, вроде земной Луны. Я задал секретарю параметры сложного контекстного поиска и принялся ждать.
Глава 4
А еще я понял одну вещь и содрогнулся снова. Сейчас меня с цивилизацией связывал только коптер. Без ретранслятора в нем я не смогу даже позвать на помощь. Ближайший наблюдательный бункер — в тысяче километров… или двух неделях пешего пути. Без надежды найти пищу и воду, зато с изряднь!ми шансами натолкнуться на формы местной жизни, для которых я представляю собой — нет, не закуску, а флягу с лимонадом. Если кто-то не хочет, чтобы я продолжал расследование — я не вернусь с пика Сикорского.
Вот так становятся параноиками.
Я поплотнее запахнул полы куртки — симпатическая застежка опять барахлила — и, прихватив с собой горсть водяных трубочек из распакованного НЗ, побрел через пустошь в сторону ущелья. Умом я понимал, что следовало прихватить с собой химдетектор — в конце концов, я прилетел сюда ради того, чтобы проверить подручных Адита Дева, — но волочить неподъемный ящик по незнакомой местности не хотелось совершенно.
В мелкие трещинки набился рыжеватый песок. Кое-где его кучки сливались, образуя причудливые лужицы. Я обратил внимание, что здесь совсем нет ветра. Обжигающий сухостью воздух едва шевелился, не в силах сдвинуть и пылинки. В отсутствие влажности воздушные массы движутся лениво и почти предсказуемо. И славно — потому что за мной стелился низко над землей неоседающий след ржавого праха. Статическое электричество напитывало воздух, угрожая закоротить нагревательные волокна в ткани костюма, и я, поморщившись, отключил комфорт-программу.
Вершины пика отсюда было не разглядеть, даже край плато, окружавшего центральный конус, скрывали утесы. Чем дальше я отходил от коптера, тем сильней преследовало меня ощущение, будто я свалял дурака, отправившись в пешую прогулку по горам. А когда ущелье открылось передо мной, я окончательно удостоверился в этом. Спуститься по склону без альпинистского снаряжения и страховки представлялось мне невозможным. Интересно, а как справились ребята равата Адита? Пройдясь вдоль края обрыва, я нашел четыре, несомненно, искусственных отверстия в камне, полузабитых пылью. Должно быть, здесь вбивали костыли, чтобы спустить на канатах увесистый короб детектора.
Почему Адит Дев не предупредил меня? Словно не хотел, чтобы я всерьез проверял работу его подчиненных… но неужели он не понимает, что препятствия только раздразнят любого толкового агента? В мутной воде обязательно водится рыба, нужно только суметь ее выловить…
Или попробовать? Я присел на край уступа, свесил ноги, вцепился для пробы в удобный выступ. Нет, ну его. Если Сайкс-младший считал восхождение рискованным, то не буду с ним соревноваться. И вот тут мое внимание привлекла одна деталь.
Я склонил голову, отдавая приказ глазным аугментам. Под напряжением дифракционные пленки меняли свойства, образуя микронно-тонкие линзы, гнулся полный текучего желе искусственный хрусталик. Дно ущелья прыгнуло мне навстречу. Мало. Я «выкрутил» увеличение до предела. Мало. Запустил программу эвристического разрешения. Трещинки в камнях маячили будто на расстоянии протянутой руки. Чистые.
То ли западные склоны пика меньше подвергались натиску дранг-бурь, то ли так сложились в этом месте камни, но ветер не заносил в ущелье пыли. А значит, песок не стер бы тела в прах вместе с костями. Что-то осталось бы.
Сайкс умер не там, где говорил отчет. И не там, где отключился его биодатчик.
Ситуация становилась все более нелепой. Неужели Адит Дев не отдавал себе отчета, как легко разоблачить его недоговорки и вранье? А если отдавал — зачем вообще пошел на подлог? Что он скрывает? Даже если Сайкс погиб случайно, нестыковок в отчете уже хватало, чтобы начбез Пенроузовской Академии вернулся на Землю ближайшим лифтом. В обезволивающем браслете.
Сама идея скрыть, замаскировать случившееся так нагло отдавала неосознанным высокомерием службиста, не привыкшего объясняться в своих действиях… но рават Адит не производил впечатления человека, опоенного властью. Преданный служака, скованный безумным кодексом чести — раджпути, — едва ли не более жестоким на свой лад, чем самурайское гири. Он мог действовать по приказу Этьенса. В это я поверил бы — но по-прежнему не находил мотива.
Причины не было.
Вздохнув, я поднялся с разогретого уступа. Воздух на высоте плато был холодным и разреженным — атмосфера планеты буквально стекла в океанские ложа — но, пока светило солнце, темный камень накапливал тепло. В кармане перекатывались трубочки; я машинально вытащил одну, скусил сладковатый кончик и втянул в рот отдающее кровью содержимое. Пора было возвращаться. А я так ничего и не узнал толкового. Вопросы все множились, и в их круговерти терялся один, главный: как мой начальник узнал, что дело нечисто? Почему не поверил елейно-лживому отчету?
Работники Колониальной службы — голубцы, как презрительно называют их в доменах — гибнут нечасто. Не так просто лишить жизни человека, состоящего из синтетики хотя бы на четверть. Но бывает, что гибнут. Не просто служаки — администраторы, ревизоры, но к активный состав. Это считается нормальной платой за поддержание спокойствия. И не вызывает бурного шевеления на нижних этажах горы Шайен, где в подземных бункерах, клаустрофобическом наследстве системы противоракетной обороны США, обитает Директорат. Драконы, чутко дремлющие в скальном логове…
Я готов был допустить, что Сайкс-старший испытывает к племяннику родственные чувства — взамен детей, которых ему по статусу не полагалось иметь. Но это по-прежнему ничего не объясняло.
Всю обратную дорогу я так и этак обкатывал в мозгу разные варианты, вплоть до попахивающих изменой. Снижение лояльности — так это называется в полном недоговорок служебном жаргоне и может иметь печальные последствия. Для меня едва ли не более мрачные, чем для штатных колониалыциков. Тем, если мыслепреступление выявится при анализе памяти, грозит всего лишь трибунал. А меня — уволят.
Из памяти интелтронного помощника-секретаря вычистят все коды доступа, все программы голько-для-служебного-пользования. Мое имя войдет в черный список, так что ни одно правительство Земли не примет меня на службу и никакой голубец не пропустит к лифту, даже если я распродам себя по частям и все, деньги завещаю ему. Сделать карьеру в частном бизнесе невозможно уже лет триста. Не знаю, удастся ли мне сохранить накопленные деньги — я только недавно расплатился за последние наращения — но их все равно не хватит надолго. Придется перейти со сложного химкоктейля на выжигающую синапсы смесь нейюрина с ГАМК… и медленно терять рассудок. Конечно, всегда остается преступность, но это из воров получаются хорошие полицейские, а наоборот — вряд ли.
Мы огибали штормовой фронт с юга. Глядя, как мимо проплывает тускло-бурая в лучах заката, поминутно озаряемая изнутри зелеными, как антикварные пивные бутылки, молниями туча — край несущейся вслед за солнцем дранг-бури, — я уже пытался найти светлые стороны в ожидающей меня судьбе вегетирующего безработного. И вот тогда секретарь зашелся трезвоном в моей сосцевидной кости.
— Вызов принят. — закрыв глаза, машинально отозвался я, прежде чем сообразить, что сигнал идет со спутника — мы еще не вошли в зону ретрансляции.
Передо мной возникло лицо равата Адита Дева. Раджпут был мрачен. За спиной его маячили кривые голые ветки и сумрачное небо.
— Господин Михайлов, — начал он без предисловий, — я должен сообщить вам, что мой отчет оказался прискорбно неточен. Полчаса назад колониальная полиция обнаружила тело Бертрана Бартоломью Сайкса.
У меня отвисла челюсть.
— Не может быть! — сорвалось с языка прежде, чем до меня дошло, что ничего глупее сказать было невозможно.
Индус пожал плечами с заметной задержкой.
— Я могу передать вам все наличные материалы уже сейчас…
— Будьте любезны, — перебил его я. — А поговорим, когда я вернусь в зону устойчивого приема.
— Но… — Адит осекся, когда мои слова достигли его слуха. — Конечно. Мы постараемся выяснить все возможное.
Я молча кивнул и прервал связь.
Солнце, во время пути к горе Сикорского цеплявшееся за небосвод с отчаянием утопающего, теперь лишилось сил и на глазах соскальзывало за низкий окоем. Белые от света небеса меркли, наливаясь сапфировым блеском; даже когда от нестерпимо яркого светила остался лишь узкий серпик, прожигавший горизонт, сверкание его не пригасало, а косые лучи все так же легко прорезали хрустально-ясный воздух. Лишь на востоке, напротив заходящего Адоная, колыхалось в лазурной бездне ложное солнце, препоясанное радужными кругами. Мглистая пелена заволокла север; в недрах ее просверкивали зарницы, почти незаметные в слепящем блеске заката.
Я раскрыл файл и принялся за чтение. Времени хватало — крюк в высокие широты затягивал полет ещё на добрых полчаса.
Доктор Фукс не сказала мне — не знала или не сочла нужным упомянуть, — что внизу под обрывом Ласточек, на институтском берегу Узкого моря, располагался поселок металлургов с красивым названием Ласточкино Гнездо: там выходили над водой отложения полиметаллических руд, вынесенных из глубины разлома. Планета не испытывала дефицита полезных ископаемых, но для работы комбината требовался доступный хладагент — а что может быть эффективнее воды, даже если ее приходится предварительно обессоливать? Экономика взяла верх над политикой, разделявшей Габриэль на две зоны — открытую и закрытую для колонистов. Именно сюда будущие самоубийцы и приезжали мериться крутизной.
Тело обнаружил альпинист-экстремал, поднимавшийся на обрыв. Долгие сутки планеты не позволяли жить в согласии с местным циркадным ритмом, поэтому ничего удивительного не было в том, что кому-то пришло в голову забираться на многометровый уступ перед закатом, наоборот — это время считалось самым неудобным для восхождения, а значит — наиболее престижным. Но спускаться покорителю гор пришлось уже в сумерках. Взять с собой инфор ему в голову не пришло. А это еще на добрый час оттянуло ту минуту, когда власти узнали, что на вершине лежит труп.
Я потянулся к интерфейсу управления автопилотом, задал новый маршрут, проверив, хватит ли топлива на крюк в сорок километров. С равата Адита станется снабдить меня горючим без запаса: шаг вправо, шаг влево — и аварийная посадка.
Начбез не упомянул об этом прямо, но у меня сложилось впечатление, что колониальная полиция примчалась на место первой и, только когда стало ясно, чей труп нашли, с большой неохотой обратилась к институтским. Теперь те и другие больше спорили о том, в чьем ведении должно находиться дело, чем о том, как вообще тело человека, полагавшегося мертвым уже неделю, обнаружилось в тысяче километров от места гибели, в месте настолько неприступном, что добраться туда можно или на коптере, или при помощи альпинистского оборудования.
«Внимание, — проскрипел секретарь. — Маршрут проходит в виду зоны, закрытой для полетов. Внимание. Проходит плановый эксперимент».
Солнце скрылось за горизонтом, и небо тут же потемнело. Погасли красочные гало впереди. Землю залили чернила теней. И почти сразу же вдалеке полыхнуло белое пламя. Оно обжигало глаза, но не освещало ничего вокруг себя — только бился в темноте жаркий факел, секунду, две, три, а потом экран потемнел, защищая мое зрение от вспышки, и медленно распустился во мраке алый фонтан. Я ожидал, что взрыв будет похож на ядерный, но похоже, что мощности его не хватило, чтобы вырастить посреди пустыни исполинский мухомор. Струи испарившегося камня били ввысь на сотни метров, тут же превращаясь в клубы черной пыли. Потом все погасло. Еще несколько минут на краю мира тлел стынущий кратер, потом и он скрылся из виду.
— Вам не повезло, — заметил рават Адит, появляясь перед моими глазами. — Сдали фокусирующие обмотки. Когда образуется флазма, зрелище бывает несравненно более красочным.
— Только не скажите, что опыты проводятся исключительно ради фейерверков, — хмуро пошутил я. — Надо полагать, коптер уже доступен для прямого сигнала?
Индус солидно кивнул.
— Тогда покажите мне место, — попросил я.
Адит помедлил, склонив голову — наверное, манипулировал с настройками инфора. Потом картинка сменилась. Камера стояла чуть в стороне от прикрытого белым пластиковым саваном тела. Двое экспертов, один в голубом мундире, второй — в таком же кафтане, как мой собеседник, возились с мерниками. Еще трое полицейских стояли чуть поодаль и, по-моему, просто напускали на себя важный вид. Фонарь свисал с ветвей местного дерева, проросшего корнями в песчаник, и свет лился сквозь узкие желтоватые листья, как через тюремную решетку.
Раджпут вошел в кадр сбоку.
— Что-нибудь можете добавить? — поинтересовался я.
— Пока нет. — Он покачал головой и поправил выбившийся из усов невидимый волосок. — Коронер прибудет с минуты на минуту. Тогда, может быть, станет ясно, отчего Сайкс умер.
— Видимых травм?..
— Никаких. Но тело в таком состоянии… — Индус поджал губы. — Могли не заметить.
Я вопросительно поднял брови.
— Похоже, что оно лежало где-то на солнце всю неделю, — объяснил Адит. — Можно сказать, мумия.
Нуда — низкая влажность, соль, ультрафиолет…
— Попробуйте посадить коптер вон там. — Аугмент передал бы мне файл-картинку с пометками. Адит просто развернул камеру и ткнул пальцем в темноту. — Там ровная площадка… думаю, машина поместится.
— А как вы сами поднялись? — спросил я с интересом, внося поправку в автопилот.
Индус пожал плечами.
— В нашем гелипарке есть вертолеты, — ответил он. — Колеоптер — для дальних поездок.
— Тело перенесли сюда так же? — спросил я, не особенно ожидая ответа.
Адит остро глянул на меня.
— Возможно, — промолвил он. — Во всяком случае, оно лежит здесь недавно. На площадке обычно отдыхают альпинисты, прежде чем отправиться в обратный путь.
Я хотел спросить, а как еще можно поднять труп, даже иссохший, на высоту трех километров, когда мне пришел в голову ответ. И он мне совсем не понравился. Кто-то из альпинистов мог затащить его с собой. Особенно если действовал не один. Правда, возникал риск быть пойманным, если бы кто-то из членов клуба самоубийц выбрал для восхождения то же время и тот же отрезок обрыва. Но если знать заранее, что на маршруте — никого…
— Во всяком случае, — проговорил я, затягивая беседу, — теперь мы уверены, что это было убийство.
Раджпут кивнул.
— А вот и коронер, — заметил он, отворачиваясь от камеры. — Если что-то прояснится до вашего прибытия, я вас вызову.
Он оборвал связь, и я спешно поднял потемневшие пеки.
На обзорном экране клубился свет. Мне отчего-то думалось, что ночи на Габриэле непроглядно темны — отражающая способность обоих лун, что крупной внешней, что небольшого захваченного астероида на низкой орбите, была так мала, что, даже вместе взятые, они давали лишь небольшую долю лунного света, — а звезды усыпают небо россыпью стразов. Ничуть не бывало. Яростное светило и в ночи давало о себе знать. Ионосфера под обстрелом частиц солнечного ветра полыхала неоновой лампой. В вышине полоскались розовые, зеленые, белые простыни, озаряя пустыню трепетным сиянием. Звезд не было и следа.
Впереди уже завиднелся первый провал — скат с континентальной равнины на шельфовую, пологий в сравнении с угрожающими обрывами прибрежья, но все равно мрачный, пересеченный предательски изменчивыми тенями расколотых эрозией утесов. С высоты видно было, как шаг за шагом отступало море, оставляя на склоне штрихи береговых линий. Отход его то задерживался, то превращался в постыдное бегство — по его темпам можно было изучать историю климата на планете. Потом океан ушел в расселину Узкого моря, и под корпусом-крылом коптера протянулась его серая равнина. Я поискал взглядом следы людского жилья, но тщетно. Даже на Земле трудно заметить с высоты слабые огни поселков и деревень Периферии, а здесь, на безлюдном холодном Габриэле, где немногочисленное население рассеяно по редким городкам, поближе к умеренным широтам, где близок край полярной шапки, — Бэйтаун еще из самых северных… что говорить!
Чтобы скоротать время, я вызвал пакет последних новостей. Обмен информацией между доменом и Метрополией происходил с той же частотой, с какой перемешалась туда-обратно кабина лифта. Это значило, что новости поступали сюда с получасовым опозданием, зато в таких объемах, что мой секретарь тревожно заверещал от перегрузки линка. Ничего особенно любопытного на родной планете не происходило — эпидемии, стихийные бедствия, мелкие бунты. Блок колониальных новостей я вырезал, сделав исключение только для Габриэля, но как раз о нем не прозвучало ни слова. Первый закон бюрократии — скрывай.
А как насчет местных новостей? Скука, должно быть, смертная. На моей малой родине существует узкая прослойка шакалов клавиатуры, способных раздуть скандал из любого чиха, но в доменах таких не кормят. И действительно — сухой, будто склоны пика Сикорского, отчет о достижениях нархоза. Введен в строй, исправлены неполадки, повышены нормы… Судя по траурным рамкам, какими отчеркивал секретарь каждое сообщение, подобной ерундой местных жителей пичкали ежепакетно, и интерес к ней скатился к нулевой отметке. Красным были выделены только два блока. Их я просмотрел внимательно. Инициативными группами жителей поданы две петиции: с требованиями предоставить домену самоуправление и уменьшить финансирование профшкол соответственно. Видимо, с этими идеями к губернатору приставали не в первый раз — похожие сообщения фиксировались библиотечным сервером не реже раза в квартал.
Я пробежался пальцами по стенке кабины, намечая одну за другой командные мудры — секретарь домыслит их, стоит лишь подумать о нужном жесте. Клип расширился на все поле зрения, я нырнул в него поглубже — на тот уровень, который обычному читателю неинтересен, к подписям под петицией, числом двадцать одна тысяча восемьсот двенадцать.
Имя Тадеуша Новицкого стояло в списке первым. Для надежности я заглянул в другое прошение — там поляк не засветился, больше того — кросс-сравнение с членскими списками клуба любителей экстремального спорта не дало совпадений, при том что первый при этом засиял рождественской елкой. Для надежности я приказал секретарю выделить и всех, чьи имена в базе данных связаны с рискунами. На список стало больно смотреть.
Я был прав — команда альпинистов-самоубийц действительно оказалась политической силой местного масштаба. А пан Новицкий — ее вожаком. Или носовой фигурой на корабле… идущем курсом на рифы. Потому что колониальщики ревниво относятся к своим привилегиям. Самоуправление — это удел миров, отданных на откуп странам Ядра, как альфанская система, или таких, которые не представляют интереса для Службы, вроде земной Луны. Я задал секретарю параметры сложного контекстного поиска и принялся ждать.
Глава 4
Рават Адит Дев вызвал меня, когда коптер заложил очередной вираж в опасной близости от скал Непреклонного хребта.
— Коронер закончил, — сообщил он, едва прорисовавшись у меня на веках. Одновременно с ним показалась, меняя цвета, иконка принятого файла — отчёт уже попал в цепкие лапы секретаря и теперь проходил подробный анализ на всех смысловых уровнях: от двоичного кода, на предмет вживленных алгоритмов, и до семантического.
— Его квалификация? — решил уточнить я. Уровень преступности в колониях достойно подражания низок, потому что если с Земли уголовников выселяют на каторжные миры, то из доменов — обычно в мир иной, еще лифт ради них гонять! Поэтому опытных судмедэкспертов найти здесь непросто.
Начбез пожал плечами.
— Вообще-то он патолог в бэйтаунском городском морге. Полиция господина Торсона обычно не нуждается в коронере.
«Торсон, Джеймс Райт, — подсказал секретарь, — майор Колониальной службы в должности администратора домена Габриэль». А слова Адита Дева можно было понимать двояко: то ли преступность в колонии под чутким руководством Торсона опустилась до невиданных низот, то ли, что вероятнее, его громилы не слишком пекутся о соблюдении форм и приличий.
Еще это означало, что выводы коронера всегда можно будет оспорить. Если они мне не понравятся.
— Тело, — продолжал раджпут, — безоговорочно мертво, как и предполагалось. Смерть наступила сто пятьдесят часов назад с точностью до десяти процентов, и все это время тело находилось в условиях местного континентального плоскогорья.
Я уцепился за эту фразу.
— То есть ниже того уровня, где оборвалась передача с биодатчика?
Индус покачал головой.
— Теперь мы вовсе не уверены, что биодатчик находился в теле Сайкса до последнего момента.
— Как так? — не понял я.
— Он был извлечен хирургическим путем незадолго до момента смерти, — ответил Адит. — Точнее сказать нельзя… но не раньше чем за четыре часа.
— От чего наступила смерть? — спросил я, помедлив.
Адит философски пожал плечами.
— Без видимых причин.
Должно быть, физиономия моя даже на тесном экране инфора выглядела достаточно жалко, чтобы индус счел нужным повторить:
— Мы не выяснили, от чего. Травм нет, химических или биоагентов нет и следа… хотя последнее ничего не означает.
Действительно. Те же яды НДЛ разлагаются в теле за двести минут и тоже не оставляют следов в тканях.
— Возможно, — медленно проговорил я, — что тело мумифицировали именно для того, чтобы уничтожить следы яда.
— Или его введения, — поддержал Адит. — Мелкие повреждения кожи сейчас отыскать почти нереально.
Я не стал упоминать, что излюбленные наемными убийцами препараты вообще просачиваются сквозь эпидермис, словно из психотропных мушек.
— Продолжайте исследования, — распорядился я.
Индус глянул на меня как-то странно.
— Коронер уже улетел, — сообщил он.
— Почему? — поинтересовался я, сдержав ругательство.
— Господин Аретку, — сдержанно промолвил индус, — счел, что мы получили достаточно данных.
Я выщелкнул справку — «Аретку, Ион — начальник отделения колониальной полиции Бэйтауна, зам. нач. планетарного отделения КП…» — и, едва бросив раджпуту: «Подождите секунду», переключился на интербрейн самого Аретку. Изображения не было — ни одна камера на площадке не ловила в кадр бэйтаунского шерифа.
— Впредь, сударь, — произнес я, намеренно увеличив громкость, так что голос мой, должно быть, эхом отдавался в черепе жертвы, — извольте советоваться со мной. Дело Б.Б.Сайкса веду я… и не пробуйте потрясать заплывшими жирком полномочиями, если не хотите потом иметь дело с Джонатаном Сайксом.
Данные биометрии, выдернутые моим секретарем из шерифских имплантатов, выдавали цепенящий ужас. Я прервал связь и снова глянул в глаза равату Адиту Деву.
— Надо полагать, с господином Аретку вы и раньше сталкивались? — уточнил я.
— О да. — Раджпут почти улыбнулся. — А вы решили вселить в него… как это… страх божий?
— Догадались?
— Он побледнел в первый раз на моей памяти, — объяснил индус.
— Скажите, рават Адит, — спросил я как бы невзначай, — почему вы «забыли» включить в свой отчет путь восхождения Тадеуша Новицкого?
Раджпут замялся.
— Это вопрос… внутренней политики домена, — проговорил он наконец.
— Спасибо, — саркастически промолвил я, — очень внятно. Но у меня возникло немало вопросов к вашему альпинисту-ассенизатору.
— Я бы попросил вас, — с достоинством отозвался Адит, — отложить этот разговор на несколько минут. Пользуясь инфором, я не…
— Понятно, — перебил я его. — Отложим.
Совершенно вылетело из головы, что моему собеседнику недостаточно проговаривать реплики про себя — его интелтронный спутник мог считывать только сокращения мышц шеи. А это значило, что любой мог подслушать нашу беседу, не проникая в запретные слои киберпространства, просто присмотревшись к беззвучно шевелящему губами раджпуту и подгрузив в свой инфор соответствующую программу, которая вовсе не числится запретной — ее гражданские версии используются глухонемыми. И если начбез Академии собрался выложить мне, почему его начальство прикрывает Тадеуша Новицкого, да еще так неуклюже, что это здорово смахивает на подставу… Меньше всего я хотел давать такие сведения в руки Аретку или его боссу.
Коптер ушел в пологую спираль, заходя на посадку. Внизу промелькнул обрыв Ласточек, под ним — холодные яркие огни комбината.
От посадочной площадки до уступа, где лежал труп, было метров двадцать, и, если бы не светоусилители в глазах, я непременно сверзился бы по дороге с обрыва. Даже в предательском полумраке я мог, опустившись на колени, разглядеть следы от «кошек» и вбитых костылей. Похоже было, что весь клуб рискунов прошел этой площадкой.
Адит Дев помахал мне рукой, едва завидев. Реакция полицейских была заметно более прохладной. Я включил опознавание, установив постоянную связь с базой данных администрации, хотя произвести впечатление на этих людей мне вряд ли удастся. Штатный сотрудник Службы должен нести в своем теле не менее пятой доли искусственных тканей и органов, и первым наращением обычно оказывается интелтронный помощник. Чертовски полезная штука. Особенно когда приходится выяснять причину смерти.
Кстати! А почему начбез не упомянул об этой части экспертизы?
Не говоря ни слова, я быстрым шагом подошел ко вновь прикрытому пленкой трупу и отбросил пластиковый саван. Конан Сайкс воззрился на меня слепыми, сморщенными бурыми зенками, ощерив в неживой ухмылке фарфорово-белые зубы.
Вскрытие не красит человека. Особенно если он умер неделю назад. Климат Габриэля превратил тело альпиниста в некое подобие вяленой каракатицы, притормозив разложение. Это помогло мне не вывернуться наизнанку, когда я опустился на колени возле тела, но из развороченной брюшной полости исходил такой смрад, что хотелось задержать дыхание. Даже с помощью медицинской энциклопедии я не разобрался бы в напластовании бурых лохмотьев, оставшихся после коронерского скальпеля, если бы не имел соответствующего опыта. В свое время я не поленился закончить три курса медицинского колледжа — слишком мало, чтобы лечить людей, но вполне достаточно, чтобы знать, как и отчего они умирают.
Сейчас я мог с уверенностью сказать, что экспертиза была проведена очень и очень грязно. Непрофессионально. Колониальная служба не поощряла излишнего мастерства в младшем составе, следуя принципу Питера, но подобная безалаберность не лезла ни в какие ворота. Не то чтобы коронер забыл взять какие-то пробы или просветить тот или иной орган… но повторить анализы после него было уже почти невозможно — так грубо сделаны надрезы, так, почти намеренно, были нарушены анатомические и тканевые структуры, а ведь обезвоживание само по себе искажало гистологическую картину почти до неузнаваемости!
Больше всего мне хотелось сейчас провести полный анализ памяти коронера, чтобы выяснить, сам он додумался до таких фокусов или помог кто. К сожалению, мои полномочия имели границы, и медикаментозный допрос сотрудников Службы, несомненно, выходил за них. А хранить свой смертный приговор во вживленных блоках памяти, которые я мог и имел право перетряхнуть, не станет даже полный идиот.
Однако и такой, накриво проведенный, анализ дал массу интересных данных.
Нехитрая программа видеосинтеза представила мне Конана Сайкса условно живым. Бурая кожа побледнела, налившись здоровым медным блеском, ее негнущиеся складки натянулись изнутри мягким жирком, который не сгоняется никакими анаболиками. Передатчик, сообщавший лосу Башни о местонахождении подопечного, находился в браслете на правом запястье, но сенсоры жизнедеятельности внедрялись в пятое межреберье, левее и ниже соска. Незадолго до смерти Сайкса кто-то вырезал их, небрежно располосовав кожу чем-то бритвенно-острым. А раны — тут же залил клеем, потому что крови на коже почти не было. Кстати… пальцы мои затрепетали сложными мудрами… одежда покойника исчезла: труп нашли уже нагим. Почему? Убийца боялся, что ткань не позволит влаге испариться из тела? Или просто захватал рубашку пальцами и побоялся тщательного анализа на маркеры? Хотя куда там — тщательного…
И что было неправдоподобнее всего — сигнал с биодатчика не оборвался ни на миг. Хотя должен был пресечься, как только титановая таблетка покинула тело Сайкса.
Замерев, повиснув на каркасе из напрягшихся синтетических мышц, я лихорадочно перебирал варианты. Ещё раз вызвал из памяти карту пика Сикорского, маршрут Сайкса. Отсчитал четыре условных часа назад от того места, где сигнал оборвался, где проводились все поиски. Кружок неопределенности захватил кусок склона заметно ниже ущелья, где осыпи покрывали его вечно предательским ковром, готовые сорваться лавиной в любой миг, стоит ноге неосторожного потревожить покой скал.
— Коронер закончил, — сообщил он, едва прорисовавшись у меня на веках. Одновременно с ним показалась, меняя цвета, иконка принятого файла — отчёт уже попал в цепкие лапы секретаря и теперь проходил подробный анализ на всех смысловых уровнях: от двоичного кода, на предмет вживленных алгоритмов, и до семантического.
— Его квалификация? — решил уточнить я. Уровень преступности в колониях достойно подражания низок, потому что если с Земли уголовников выселяют на каторжные миры, то из доменов — обычно в мир иной, еще лифт ради них гонять! Поэтому опытных судмедэкспертов найти здесь непросто.
Начбез пожал плечами.
— Вообще-то он патолог в бэйтаунском городском морге. Полиция господина Торсона обычно не нуждается в коронере.
«Торсон, Джеймс Райт, — подсказал секретарь, — майор Колониальной службы в должности администратора домена Габриэль». А слова Адита Дева можно было понимать двояко: то ли преступность в колонии под чутким руководством Торсона опустилась до невиданных низот, то ли, что вероятнее, его громилы не слишком пекутся о соблюдении форм и приличий.
Еще это означало, что выводы коронера всегда можно будет оспорить. Если они мне не понравятся.
— Тело, — продолжал раджпут, — безоговорочно мертво, как и предполагалось. Смерть наступила сто пятьдесят часов назад с точностью до десяти процентов, и все это время тело находилось в условиях местного континентального плоскогорья.
Я уцепился за эту фразу.
— То есть ниже того уровня, где оборвалась передача с биодатчика?
Индус покачал головой.
— Теперь мы вовсе не уверены, что биодатчик находился в теле Сайкса до последнего момента.
— Как так? — не понял я.
— Он был извлечен хирургическим путем незадолго до момента смерти, — ответил Адит. — Точнее сказать нельзя… но не раньше чем за четыре часа.
— От чего наступила смерть? — спросил я, помедлив.
Адит философски пожал плечами.
— Без видимых причин.
Должно быть, физиономия моя даже на тесном экране инфора выглядела достаточно жалко, чтобы индус счел нужным повторить:
— Мы не выяснили, от чего. Травм нет, химических или биоагентов нет и следа… хотя последнее ничего не означает.
Действительно. Те же яды НДЛ разлагаются в теле за двести минут и тоже не оставляют следов в тканях.
— Возможно, — медленно проговорил я, — что тело мумифицировали именно для того, чтобы уничтожить следы яда.
— Или его введения, — поддержал Адит. — Мелкие повреждения кожи сейчас отыскать почти нереально.
Я не стал упоминать, что излюбленные наемными убийцами препараты вообще просачиваются сквозь эпидермис, словно из психотропных мушек.
— Продолжайте исследования, — распорядился я.
Индус глянул на меня как-то странно.
— Коронер уже улетел, — сообщил он.
— Почему? — поинтересовался я, сдержав ругательство.
— Господин Аретку, — сдержанно промолвил индус, — счел, что мы получили достаточно данных.
Я выщелкнул справку — «Аретку, Ион — начальник отделения колониальной полиции Бэйтауна, зам. нач. планетарного отделения КП…» — и, едва бросив раджпуту: «Подождите секунду», переключился на интербрейн самого Аретку. Изображения не было — ни одна камера на площадке не ловила в кадр бэйтаунского шерифа.
— Впредь, сударь, — произнес я, намеренно увеличив громкость, так что голос мой, должно быть, эхом отдавался в черепе жертвы, — извольте советоваться со мной. Дело Б.Б.Сайкса веду я… и не пробуйте потрясать заплывшими жирком полномочиями, если не хотите потом иметь дело с Джонатаном Сайксом.
Данные биометрии, выдернутые моим секретарем из шерифских имплантатов, выдавали цепенящий ужас. Я прервал связь и снова глянул в глаза равату Адиту Деву.
— Надо полагать, с господином Аретку вы и раньше сталкивались? — уточнил я.
— О да. — Раджпут почти улыбнулся. — А вы решили вселить в него… как это… страх божий?
— Догадались?
— Он побледнел в первый раз на моей памяти, — объяснил индус.
— Скажите, рават Адит, — спросил я как бы невзначай, — почему вы «забыли» включить в свой отчет путь восхождения Тадеуша Новицкого?
Раджпут замялся.
— Это вопрос… внутренней политики домена, — проговорил он наконец.
— Спасибо, — саркастически промолвил я, — очень внятно. Но у меня возникло немало вопросов к вашему альпинисту-ассенизатору.
— Я бы попросил вас, — с достоинством отозвался Адит, — отложить этот разговор на несколько минут. Пользуясь инфором, я не…
— Понятно, — перебил я его. — Отложим.
Совершенно вылетело из головы, что моему собеседнику недостаточно проговаривать реплики про себя — его интелтронный спутник мог считывать только сокращения мышц шеи. А это значило, что любой мог подслушать нашу беседу, не проникая в запретные слои киберпространства, просто присмотревшись к беззвучно шевелящему губами раджпуту и подгрузив в свой инфор соответствующую программу, которая вовсе не числится запретной — ее гражданские версии используются глухонемыми. И если начбез Академии собрался выложить мне, почему его начальство прикрывает Тадеуша Новицкого, да еще так неуклюже, что это здорово смахивает на подставу… Меньше всего я хотел давать такие сведения в руки Аретку или его боссу.
Коптер ушел в пологую спираль, заходя на посадку. Внизу промелькнул обрыв Ласточек, под ним — холодные яркие огни комбината.
От посадочной площадки до уступа, где лежал труп, было метров двадцать, и, если бы не светоусилители в глазах, я непременно сверзился бы по дороге с обрыва. Даже в предательском полумраке я мог, опустившись на колени, разглядеть следы от «кошек» и вбитых костылей. Похоже было, что весь клуб рискунов прошел этой площадкой.
Адит Дев помахал мне рукой, едва завидев. Реакция полицейских была заметно более прохладной. Я включил опознавание, установив постоянную связь с базой данных администрации, хотя произвести впечатление на этих людей мне вряд ли удастся. Штатный сотрудник Службы должен нести в своем теле не менее пятой доли искусственных тканей и органов, и первым наращением обычно оказывается интелтронный помощник. Чертовски полезная штука. Особенно когда приходится выяснять причину смерти.
Кстати! А почему начбез не упомянул об этой части экспертизы?
Не говоря ни слова, я быстрым шагом подошел ко вновь прикрытому пленкой трупу и отбросил пластиковый саван. Конан Сайкс воззрился на меня слепыми, сморщенными бурыми зенками, ощерив в неживой ухмылке фарфорово-белые зубы.
Вскрытие не красит человека. Особенно если он умер неделю назад. Климат Габриэля превратил тело альпиниста в некое подобие вяленой каракатицы, притормозив разложение. Это помогло мне не вывернуться наизнанку, когда я опустился на колени возле тела, но из развороченной брюшной полости исходил такой смрад, что хотелось задержать дыхание. Даже с помощью медицинской энциклопедии я не разобрался бы в напластовании бурых лохмотьев, оставшихся после коронерского скальпеля, если бы не имел соответствующего опыта. В свое время я не поленился закончить три курса медицинского колледжа — слишком мало, чтобы лечить людей, но вполне достаточно, чтобы знать, как и отчего они умирают.
Сейчас я мог с уверенностью сказать, что экспертиза была проведена очень и очень грязно. Непрофессионально. Колониальная служба не поощряла излишнего мастерства в младшем составе, следуя принципу Питера, но подобная безалаберность не лезла ни в какие ворота. Не то чтобы коронер забыл взять какие-то пробы или просветить тот или иной орган… но повторить анализы после него было уже почти невозможно — так грубо сделаны надрезы, так, почти намеренно, были нарушены анатомические и тканевые структуры, а ведь обезвоживание само по себе искажало гистологическую картину почти до неузнаваемости!
Больше всего мне хотелось сейчас провести полный анализ памяти коронера, чтобы выяснить, сам он додумался до таких фокусов или помог кто. К сожалению, мои полномочия имели границы, и медикаментозный допрос сотрудников Службы, несомненно, выходил за них. А хранить свой смертный приговор во вживленных блоках памяти, которые я мог и имел право перетряхнуть, не станет даже полный идиот.
Однако и такой, накриво проведенный, анализ дал массу интересных данных.
Нехитрая программа видеосинтеза представила мне Конана Сайкса условно живым. Бурая кожа побледнела, налившись здоровым медным блеском, ее негнущиеся складки натянулись изнутри мягким жирком, который не сгоняется никакими анаболиками. Передатчик, сообщавший лосу Башни о местонахождении подопечного, находился в браслете на правом запястье, но сенсоры жизнедеятельности внедрялись в пятое межреберье, левее и ниже соска. Незадолго до смерти Сайкса кто-то вырезал их, небрежно располосовав кожу чем-то бритвенно-острым. А раны — тут же залил клеем, потому что крови на коже почти не было. Кстати… пальцы мои затрепетали сложными мудрами… одежда покойника исчезла: труп нашли уже нагим. Почему? Убийца боялся, что ткань не позволит влаге испариться из тела? Или просто захватал рубашку пальцами и побоялся тщательного анализа на маркеры? Хотя куда там — тщательного…
И что было неправдоподобнее всего — сигнал с биодатчика не оборвался ни на миг. Хотя должен был пресечься, как только титановая таблетка покинула тело Сайкса.
Замерев, повиснув на каркасе из напрягшихся синтетических мышц, я лихорадочно перебирал варианты. Ещё раз вызвал из памяти карту пика Сикорского, маршрут Сайкса. Отсчитал четыре условных часа назад от того места, где сигнал оборвался, где проводились все поиски. Кружок неопределенности захватил кусок склона заметно ниже ущелья, где осыпи покрывали его вечно предательским ковром, готовые сорваться лавиной в любой миг, стоит ноге неосторожного потревожить покой скал.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента