Страница:
Отодвинувшись на пару шагов от Лехи, для того чтобы исключить мгновенное попадание здоровенной руки по собственному затылку, Фрол продолжил:
– Итак, летний месяц на дворе, солнце светит в левый глаз, с правой стороны от нас стоит командование части. Мы видим самого комбата Стойлохрякова, его помощника Холодца, а также некоторое количество более мелких офицеров, чьи фамилии никакого интереса для нас не представляют. Также по правую руку от меня, но несколько ниже, стоят два БТРа с номерами двадцать и двадцать два. Первым управляет младший сержант Петрушевский, вторым – ефрейтор Резинкин. Сейчас им предстоит выяснить, кто же из них... – Фрол хлопнул себя по шее, – извините, комар... Так кто же из них лучший в Российской армии? Победителю предстоит отстаивать честь нашего государства примерно в точно таком же заезде с вероятными, простите, бывшими вероятными противниками...
Резинкин, четко ощущая дрожь в коленках, заставил себя залезть на место водителя и устроиться как можно удобнее в железном «гробу». Коварный Стойлохряков первым этапом соревнований сделал тест на вождение.
Необходимо было, управляя многотонной машиной, проехать точно между двумя вешками, зазор между которыми был всего на двадцать сантиметров больше, чем габариты БТРа. Причем оценивалась не только точность въезда в эти виртуальные ворота, но также и скорость прохождения. Всего таких препятствий было четыре. Кто первый, тот получает пять секунд времени преимущества перед своим противником во время основной гонки.
Следующим испытанием был въезд на горку с дальнейшим спуском. Машиной надо было управлять так, чтобы она не просто скатывалась вниз, а одновременно объезжала расставленные коварным образом вешки. Витек уже видел, как там его товарищи бойцы понавтыкали колышков под четким руководством самого подполковника, и понимал, что не сбить хотя бы одну из них невозможно.
Третьим испытанием на технику вождения был заезд на эстакаду. Сложность данного мероприятия и вполне реальный риск свалиться заключался в отсутствии какой-либо помощи извне – никто не мог подсказать, левее держать или правее, хоть ставь машину на тормоз, сам вылазь и смотри, как ты начал движение. Именно таким образом Витек и планировал поступить по ходу соревнований.
Кое-как сжав колени вместе, Резинкин пытался успокоиться. Чего он дергается? Какая фигня. Ну проиграет он Петрусю, ну и ради бога. Пусть тот потом еще с гостями тут трахается. Неужели он должен из-за такой мелочи покрываться сединой?
Как только он переключился на собственное здоровье, незаметно-незаметно Витьку удалось успокоиться за пятнадцать секунд перед тем, как лейтенант Мудрецкий, стоя между машинами, взмахнул вверх рукой – команда запуска двигателей.
Обе машины одновременно завелись. Первым по жребию предстояло аккуратненько въехать в четыре пары вешек именно Резинкину.
– ...и вот наши монстры на старте! Моя комментаторская позиция находится недалеко от машин, и явно слышен рокот работающих двигателей. Двадцать вторая плавно взяла с места и подъехала к изначальному рубежу. Лейтенант нажал на секундомер и дал отмашку. БТР рванул с места и прошел первую пару стремительно, не задев корпусом ни одну из вешек, далее поворот – и очередная пара пройдена. Затем необходимо развернуться на сто восемьдесят градусов и пройти еще через одну пару вешек.
Резинкин чувствовал, что у него должно все получиться, и ощущения не подвели его – механик-водитель уложился в тридцать четыре секунды.
«Комментатор», от возбуждения взобравшись на плечи Простакова, размахивал руками и орал от восторга:
– Да вы посмотрите на этого парня! Он же красавец! Настоящий джигит!
Петрусь видел, как резво его соперник разделался с первым препятствием, и почувствовал в себе толику неуверенности. Но, как только сорвался с места, уловил, что его машина прет недуром и разгоняется очень быстро.
«Вот это я с движком поковырялся!» – похвалил сам себя младший сержант, влетая в первые ворота, – вешки остались девственно нетронутыми. Пролетев и вторые, он развернул машину и закончил упражнение за тридцать две секунды.
Лейтенант подошел и доложил о результатах испытаний комбату. «Комментатор» скинул кепку и рвал на голове миллиметровые волосы:
– Да как же это могло быть?! Судья явно сегодня на стороне водителя двадцатой машины. Мы оставляем за собой право сомневаться в непредвзятом судействе! Далее нас ждет второе испытание: спуск с горы, причем не простой, а фигурный, эдакий фристайл на БТРах.
Петрушевский уехал вперед, а Резина остался сидеть в своей машине под горой, на которую еще нужно было въехать для начала выполнения упражнения. Он не видел, как сейчас спускается по противоположному склону на своей машине младший сержант, но, так как первый конкурс он уже проиграл, в душонку потихоньку начали закрадываться сомнения по поводу положительного для него исхода всех испытаний.
Увидев двадцатый БТР, который поехал на исходную, Резинкин поглядел на показавшегося на горушке лейтенанта, который разрешил ему приступить к выполнению упражнения. Машина должна была спускаться таким образом, что и комбат, и «комментатор», сидящий на Простакове, могли видеть весь процесс движения по очень крутому склону. Заехав на вершину, Витек поглядел в щели и увидел, что ни одна из вешек не помята.
«Неужели он через все прошел?!» – Витя собрался и начал потихонечку спускаться вниз.
Время было пущено, и приходилось выбирать между штрафными десятью секундами за каждую задетую вешку и скоростью спуска. Можно просто скатиться за десять секунд, получить еще сорок штрафных – итого всего в пятьдесят уложишься. А это наверняка проигрыш. Больно уж у Петруся все ловко получилось.
Витек старался изо всех сил, засунув между зубами язык и время от времени прикусывая его. Но он не замечал от великого энтузиазма, что причиняет своему собственному телу какие-либо болезненные ощущения.
Как ни старался Резина, а одну вешку он все-таки задел. Как и предполагал, черт!
«Комментатор» уже рвал волосы не на собственной голове, а на голове Простакова:
– Вы поглядите, уважаемые зрители, насколько сегодня не везет водителю ефрейтору Резинкину! Несмотря на большое количество болельщиков, собравшихся поддержать его, он не в состоянии в этот прекрасный, солнечный, летний день одарить всех нас победой в престижном ралли. Можно сказать, здесь проходит финал чемпионата России среди военных водителей. Дальше только международные соревнования.
Обосравшись во второй раз, Резинкин поник головой. Оставалось только одно-единственное испытание – самое опасное, на котором можно было не только машину угробить, но и самому покалечиться. Въезд на высокую эстакаду – рискованное занятие. Слабонервных просим удалиться.
Витек решил для себя, что по фигу ему, какое время в результате он затратит, но из машины обязательно высунется и посмотрит, как встали колеса на узкие металлические направляющие. Чуть влево, чуть вправо – и Стойлохряков покроет его могилу не цветами, а отборной матерщиной!
Снова Витьку начинать. После отмашки Мудрецкого Резинкин потихонечку подъехал к эстакаде и, как и запланировал, вылез и поглядел на то, как встали колеса.
– Умно, – похвалил Стойлохряков ефрейтора.
Холодец поспешил согласиться:
– Осторожность, она, конечно, в жизни вещь нужная. Без нее как-то можно не слишком командовать – башка-то треснет.
– Вот-вот, – согласился комбат. – Ну ты погляди, а?
Резинкин, убедившись, что все у него получилось ладно, заехал на эстакаду и, постояв там с секунду, скатился с другой стороны.
Упражнение оказалось выполненным за минуту. Петрушевский, наблюдая за тем, как Резина вылезал из машины, сидя на своем месте, не смеялся и не плакал, он был настолько перепуган предстоящим ему испытанием, что чувствовал, как задница намокает от пота.
Мудрецкий дал старт, и двадцатая понеслась вперед. Подъехав к эстакаде, Петрусь так же хотел притормозить и вылезти поглядеть на то, как у него получилось прицелиться, но машину почему-то сегодня несло выше всяких похвал и, зажмурив глаза, младший сержант влетел на эстакаду и скатился с другой стороны. На все про все у него ушло двадцать секунд.
«Комментатор» подъехал, сидя на Простакове, к прапорщику Евздрихину и стал драть того за волосы, но был отогнан с матюками, после чего ему оставалось возмущаться сущим невезением, свалившимся сегодня на ефрейтора Резинкина.
Пятнадцать секунд преимущества по итогам трех упражнений в гонке, казалось, должны были лишить его всякой возможности выиграть в такой светлый и такой черный день для Резинкина и его друзей. По правилам проведения соревнования никакого отдыха водителям не полагалось – они оба заняли начальные позиции на старте. Теперь двум машинам предстояло прошуровать по танковому полигону три круга, причем трасса изобиловала крутыми поворотами, оставляя возможность для обхода и маневра – комбат постарался лично.
– А не боитесь, Петр Валерьевич, – егозил Холодец, – покалечить технику?
– А, фигня! Ее через полгода списывать. Я ведь не просто так это все устроил, мне нужен один, самый лучший! Давай смотреть.
Мудрецкий запустил обе машины, и те, сорвавшись с места, обдали лейтенанта комьями грязи, которые замарали не только его форму, но и физиономию. Отлепив с глаз комки, Мудрецкий поднялся повыше на холмик, к офицерам, желая пронаблюдать всю картину состязаний.
Броня под управлением Петрушевского с места ушла намного резвее и сразу же захватила лидерство. Резинкин старался вовсю, но он не мог настигнуть своего противника – двигатели явно работали слабее. Он не понимал в чем дело, а в это время Петрушевский с каждой секундой удалялся от него все дальше и дальше.
После первого круга расстояние между машинами было уже около двадцати метров в пользу Петрушевского, а Резине надо еще отыграть пятнадцать секунд. Он не сможет, не успеет.
«Комментатор» слез с Простакова, достал обрезок стальной трубы, зажал его в руке и начал бить по Лехе со всей силы:
– Ну что же это происходит, дорогие друзья! Наш фаворит в гонке не показывает абсолютно ничего! – Маленькая ручонка молотила отрезком трубы от досады в живот здоровенному сослуживцу. – Ну что же это такое, граждане?! Мы не можем позволить опуститься на свою голову такому позору!
После второго круга Петрушевский оторвался от Резины уже на сорок метров. Оставался третий километровый отрезок, но уже ни у кого не возникало сомнения, что младший сержант выиграет, первым придет к финишу и, скорее всего, кроме похвалы от комбата, получит очередное воинское звание.
На третьем круге, лихо преодолев последний поворот, Петрушевский несся к финишу. И, желая показать высокий результат, который в обязательном порядке будет им же запомнен на всю оставшуюся жизнь и о чем он будет рассказывать своим внукам и правнукам, Петрусь заставил двигатель работать до отказа и, финишируя, набрал скорость больше той, что была у него на спидометре обозначена как максимальная.
«Комментатор» утыкал всю башню железным обрубком и кричал в исступлении:
– Вот посмотрите на блестящий финиш победителя, мать его за ногу!
– Да катись он ко всем чертям! – присоединился Простаков.
Двадцатый несся к финишу на всех парах.
Неожиданно сзади машины взметнулось пламя, Петрушевского невиданное ускорение вдавило в спинку сидения, и БТР за считаные секунды набрал скорость больше ста тридцати километров в час. Затем взревели основные двигатели, и машину понесло. Из глушителей вырывалось пламя длиной в пару метров.
Комбат смотрел на ускорение новой ракеты с колесами, вытаращив глаза. Фрол радостно визжал, как осчастливленный покупкой новой дорогой игрушки ребенок. Двадцатый пронесся мимо финиша и врезался в лесопосадки, продолжая извергать из себя пламя.
Углубившись в рощицу, машина оставляла за собой просеку. Двигатели работали во всю мощь, и, так как глушители были разворочены, над полигоном стоял настоящий рокот стартующей ракеты-носителя типа «Протон».
– Получилось, получилось!!! – визжал «комментатор», в то время как раздался взрыв, и над лесом взметнулся небольшой такой грибок, похожий на ядерный.
– Вот это да!
Из толщи пыли и дыма вылетело тело механика-водителя. Поднявшись на высоту около ста пятидесяти метров, оно начало стремительно падать вниз прямо на офицеров. Дураков не было. Люди бросились врассыпную, только один комбат стоял и смотрел на то, как к его ногам падает его же солдат.
В воздухе мелькнула белая материя, и вот купол парашюта раскрылся почти у самой земли. Петрушевский приземлился прямо перед подполковником и моргал глазами, не зная, что ему теперь делать.
– Машина потеряла управление, товарищ подполковник. Пришлось катапультироваться.
Резинкин вылез из своей тачки, подошел к комбату и доложил:
– Товарищ подполковник, упражнение выполнено.
Стойлохряков глядел на бойцов.
– Так, поскольку младший сержант Петрушевский не смог отладить работу двигателей, он дисквалифицируется. Автоматически победителем становится ефрейтор, а теперь уже, видимо, также младший сержант Резинкин.
Фрол закричал: «Ура!» и поглядел на согнувшегося пополам Простакова.
– Леха, Леха, что с тобой? Мы же выиграли! Чего, живот? С животом что-то?
– Я тебя, мелкий, сегодня вечером тоже потыкаю, только не трубой, а кое-чем другим.
– Изнасиловать хочешь маленького?! – воскликнул Фрол и отпрыгнул в сторону.
– Да не боись, – улыбался Простаков, разгибаясь. – Я ж тихонько, – и протянул к мелкому огромные лапы.
Но тот вырвался и отбежал в сторону:
– Отойди от меня, здоровая туша!
– Да чего ты боишься-то? Жик-жик, ничего страшного же.
– Жик-жик, шик-шик, – огрызался Валетов, продолжая отступать. – Товарищ подполковник! – наконец воскликнул он, когда Простаков схватил его. – Помогите! Меня тут в женщину превратить хотят!
Стойлохряков посмотрел на обнимающуюся парочку:
– Валетов, что ты переживаешь? Ты сегодня и так здорово покуражился – орал целый час. Теперь дай другим покуражиться. Младший сержант Простаков!
– Я! – выкрикнул Леха.
– Можете делать с рядовым Валетовым все, что вам заблагорассудится.
– Да? – задумался здоровый. – Тогда, товарищ подполковник, пусть он в казарме полы помоет сегодня.
– Это жестоко! – воскликнул Валетов.
– Тогда в женщину превращу, – насупился Леха.
– Ну ладно, полы так полы... – всхлипнул Фрол. – Резина, а клево ты сегодня победил, да?
К Витьку из кустов выбежал дед Федот, утирая на бегу слезы:
– Молодец, солдатик! Все как прошло! Недаром мой «Москвич»-то пострадал, я ж видел твой финиш! Как ты спасся-то? Ну главное ж двигатель, двигатель как работал! Ведь выиграл!
Резинкин засмущался:
– Дедуль, да ты чего-то путаешь, другой победил. Просто не повезло, у него машина в конце концов взорвалась.
– Так вот и мой «Москвич» взорвался! Ну ведь это не главное, главное – победа! – Дед радовался, обнимал Резинкина. Потом перешел к объятиям самого Стойлохрякова.
Подполковник начал шевелить мозгами:
– Постойте, я чего-то не понимаю. Какой «Москвич» взорвался?
Дед был счастлив за Резинкина и игнорировал все вопросы со стороны красного командира.
– Витек, ты молодец! Скажи Фролу спасибо, классная у нас с ним горючка вышла! А мы все делали, как ваш лейтенант говорил. Пусть больше отходов, зато какое топливо, а! А у меня там на участке-то еще с полбочки осталось. Может, еще чего заправим?!
Стойлохряков прочухал в чем дело, а в это время Резинкин стоял, повесив нос, и поглядывал в сторону Валетова, продолжавшего вырываться из крепких объятий потенциального насильника.
– Ты погоди, дед, – комбат в качестве приветствия пожал руку старичку, – остатки своего добра не сливай. Тут к нам еще из-за рубежа приедут посмотреть, на что мы способны. Вот тогда, может, и вторая половина твоих запасов пригодится.
Дед живо согласился и снова стал обнимать Витька.
– А здорово ты, солдатик, на парашюте-то спустился. Это ведь я и не знал, что на наших пешеходных машинах такие катапульты устанавливают.
– Да нет, – поправил дедка подошедший Петрушевский. – Это не он, дедуль, это я сверху спускался. И никакой катапульты не было. Меня из машины взрывом выкинуло. А это не парашют, – Петрушевский повертел перед дедом белые рейтузы. – Вот на нижнем белье пришлось. Чего только в воздухе не сделаешь, когда жить хочется.
Резинкин наморщил нос и отвернулся:
– Ты добром-то не махай. Не чуешь, как разит? К тебе, конечно, все с пониманием относятся, – любой обделался бы, – но не надо уж так откровенно все свои подвиги-то демонстрировать.
Глава 2
– Итак, летний месяц на дворе, солнце светит в левый глаз, с правой стороны от нас стоит командование части. Мы видим самого комбата Стойлохрякова, его помощника Холодца, а также некоторое количество более мелких офицеров, чьи фамилии никакого интереса для нас не представляют. Также по правую руку от меня, но несколько ниже, стоят два БТРа с номерами двадцать и двадцать два. Первым управляет младший сержант Петрушевский, вторым – ефрейтор Резинкин. Сейчас им предстоит выяснить, кто же из них... – Фрол хлопнул себя по шее, – извините, комар... Так кто же из них лучший в Российской армии? Победителю предстоит отстаивать честь нашего государства примерно в точно таком же заезде с вероятными, простите, бывшими вероятными противниками...
Резинкин, четко ощущая дрожь в коленках, заставил себя залезть на место водителя и устроиться как можно удобнее в железном «гробу». Коварный Стойлохряков первым этапом соревнований сделал тест на вождение.
Необходимо было, управляя многотонной машиной, проехать точно между двумя вешками, зазор между которыми был всего на двадцать сантиметров больше, чем габариты БТРа. Причем оценивалась не только точность въезда в эти виртуальные ворота, но также и скорость прохождения. Всего таких препятствий было четыре. Кто первый, тот получает пять секунд времени преимущества перед своим противником во время основной гонки.
Следующим испытанием был въезд на горку с дальнейшим спуском. Машиной надо было управлять так, чтобы она не просто скатывалась вниз, а одновременно объезжала расставленные коварным образом вешки. Витек уже видел, как там его товарищи бойцы понавтыкали колышков под четким руководством самого подполковника, и понимал, что не сбить хотя бы одну из них невозможно.
Третьим испытанием на технику вождения был заезд на эстакаду. Сложность данного мероприятия и вполне реальный риск свалиться заключался в отсутствии какой-либо помощи извне – никто не мог подсказать, левее держать или правее, хоть ставь машину на тормоз, сам вылазь и смотри, как ты начал движение. Именно таким образом Витек и планировал поступить по ходу соревнований.
Кое-как сжав колени вместе, Резинкин пытался успокоиться. Чего он дергается? Какая фигня. Ну проиграет он Петрусю, ну и ради бога. Пусть тот потом еще с гостями тут трахается. Неужели он должен из-за такой мелочи покрываться сединой?
Как только он переключился на собственное здоровье, незаметно-незаметно Витьку удалось успокоиться за пятнадцать секунд перед тем, как лейтенант Мудрецкий, стоя между машинами, взмахнул вверх рукой – команда запуска двигателей.
Обе машины одновременно завелись. Первым по жребию предстояло аккуратненько въехать в четыре пары вешек именно Резинкину.
– ...и вот наши монстры на старте! Моя комментаторская позиция находится недалеко от машин, и явно слышен рокот работающих двигателей. Двадцать вторая плавно взяла с места и подъехала к изначальному рубежу. Лейтенант нажал на секундомер и дал отмашку. БТР рванул с места и прошел первую пару стремительно, не задев корпусом ни одну из вешек, далее поворот – и очередная пара пройдена. Затем необходимо развернуться на сто восемьдесят градусов и пройти еще через одну пару вешек.
Резинкин чувствовал, что у него должно все получиться, и ощущения не подвели его – механик-водитель уложился в тридцать четыре секунды.
«Комментатор», от возбуждения взобравшись на плечи Простакова, размахивал руками и орал от восторга:
– Да вы посмотрите на этого парня! Он же красавец! Настоящий джигит!
Петрусь видел, как резво его соперник разделался с первым препятствием, и почувствовал в себе толику неуверенности. Но, как только сорвался с места, уловил, что его машина прет недуром и разгоняется очень быстро.
«Вот это я с движком поковырялся!» – похвалил сам себя младший сержант, влетая в первые ворота, – вешки остались девственно нетронутыми. Пролетев и вторые, он развернул машину и закончил упражнение за тридцать две секунды.
Лейтенант подошел и доложил о результатах испытаний комбату. «Комментатор» скинул кепку и рвал на голове миллиметровые волосы:
– Да как же это могло быть?! Судья явно сегодня на стороне водителя двадцатой машины. Мы оставляем за собой право сомневаться в непредвзятом судействе! Далее нас ждет второе испытание: спуск с горы, причем не простой, а фигурный, эдакий фристайл на БТРах.
Петрушевский уехал вперед, а Резина остался сидеть в своей машине под горой, на которую еще нужно было въехать для начала выполнения упражнения. Он не видел, как сейчас спускается по противоположному склону на своей машине младший сержант, но, так как первый конкурс он уже проиграл, в душонку потихоньку начали закрадываться сомнения по поводу положительного для него исхода всех испытаний.
Увидев двадцатый БТР, который поехал на исходную, Резинкин поглядел на показавшегося на горушке лейтенанта, который разрешил ему приступить к выполнению упражнения. Машина должна была спускаться таким образом, что и комбат, и «комментатор», сидящий на Простакове, могли видеть весь процесс движения по очень крутому склону. Заехав на вершину, Витек поглядел в щели и увидел, что ни одна из вешек не помята.
«Неужели он через все прошел?!» – Витя собрался и начал потихонечку спускаться вниз.
Время было пущено, и приходилось выбирать между штрафными десятью секундами за каждую задетую вешку и скоростью спуска. Можно просто скатиться за десять секунд, получить еще сорок штрафных – итого всего в пятьдесят уложишься. А это наверняка проигрыш. Больно уж у Петруся все ловко получилось.
Витек старался изо всех сил, засунув между зубами язык и время от времени прикусывая его. Но он не замечал от великого энтузиазма, что причиняет своему собственному телу какие-либо болезненные ощущения.
Как ни старался Резина, а одну вешку он все-таки задел. Как и предполагал, черт!
«Комментатор» уже рвал волосы не на собственной голове, а на голове Простакова:
– Вы поглядите, уважаемые зрители, насколько сегодня не везет водителю ефрейтору Резинкину! Несмотря на большое количество болельщиков, собравшихся поддержать его, он не в состоянии в этот прекрасный, солнечный, летний день одарить всех нас победой в престижном ралли. Можно сказать, здесь проходит финал чемпионата России среди военных водителей. Дальше только международные соревнования.
Обосравшись во второй раз, Резинкин поник головой. Оставалось только одно-единственное испытание – самое опасное, на котором можно было не только машину угробить, но и самому покалечиться. Въезд на высокую эстакаду – рискованное занятие. Слабонервных просим удалиться.
Витек решил для себя, что по фигу ему, какое время в результате он затратит, но из машины обязательно высунется и посмотрит, как встали колеса на узкие металлические направляющие. Чуть влево, чуть вправо – и Стойлохряков покроет его могилу не цветами, а отборной матерщиной!
Снова Витьку начинать. После отмашки Мудрецкого Резинкин потихонечку подъехал к эстакаде и, как и запланировал, вылез и поглядел на то, как встали колеса.
– Умно, – похвалил Стойлохряков ефрейтора.
Холодец поспешил согласиться:
– Осторожность, она, конечно, в жизни вещь нужная. Без нее как-то можно не слишком командовать – башка-то треснет.
– Вот-вот, – согласился комбат. – Ну ты погляди, а?
Резинкин, убедившись, что все у него получилось ладно, заехал на эстакаду и, постояв там с секунду, скатился с другой стороны.
Упражнение оказалось выполненным за минуту. Петрушевский, наблюдая за тем, как Резина вылезал из машины, сидя на своем месте, не смеялся и не плакал, он был настолько перепуган предстоящим ему испытанием, что чувствовал, как задница намокает от пота.
Мудрецкий дал старт, и двадцатая понеслась вперед. Подъехав к эстакаде, Петрусь так же хотел притормозить и вылезти поглядеть на то, как у него получилось прицелиться, но машину почему-то сегодня несло выше всяких похвал и, зажмурив глаза, младший сержант влетел на эстакаду и скатился с другой стороны. На все про все у него ушло двадцать секунд.
«Комментатор» подъехал, сидя на Простакове, к прапорщику Евздрихину и стал драть того за волосы, но был отогнан с матюками, после чего ему оставалось возмущаться сущим невезением, свалившимся сегодня на ефрейтора Резинкина.
Пятнадцать секунд преимущества по итогам трех упражнений в гонке, казалось, должны были лишить его всякой возможности выиграть в такой светлый и такой черный день для Резинкина и его друзей. По правилам проведения соревнования никакого отдыха водителям не полагалось – они оба заняли начальные позиции на старте. Теперь двум машинам предстояло прошуровать по танковому полигону три круга, причем трасса изобиловала крутыми поворотами, оставляя возможность для обхода и маневра – комбат постарался лично.
– А не боитесь, Петр Валерьевич, – егозил Холодец, – покалечить технику?
– А, фигня! Ее через полгода списывать. Я ведь не просто так это все устроил, мне нужен один, самый лучший! Давай смотреть.
Мудрецкий запустил обе машины, и те, сорвавшись с места, обдали лейтенанта комьями грязи, которые замарали не только его форму, но и физиономию. Отлепив с глаз комки, Мудрецкий поднялся повыше на холмик, к офицерам, желая пронаблюдать всю картину состязаний.
Броня под управлением Петрушевского с места ушла намного резвее и сразу же захватила лидерство. Резинкин старался вовсю, но он не мог настигнуть своего противника – двигатели явно работали слабее. Он не понимал в чем дело, а в это время Петрушевский с каждой секундой удалялся от него все дальше и дальше.
После первого круга расстояние между машинами было уже около двадцати метров в пользу Петрушевского, а Резине надо еще отыграть пятнадцать секунд. Он не сможет, не успеет.
«Комментатор» слез с Простакова, достал обрезок стальной трубы, зажал его в руке и начал бить по Лехе со всей силы:
– Ну что же это происходит, дорогие друзья! Наш фаворит в гонке не показывает абсолютно ничего! – Маленькая ручонка молотила отрезком трубы от досады в живот здоровенному сослуживцу. – Ну что же это такое, граждане?! Мы не можем позволить опуститься на свою голову такому позору!
После второго круга Петрушевский оторвался от Резины уже на сорок метров. Оставался третий километровый отрезок, но уже ни у кого не возникало сомнения, что младший сержант выиграет, первым придет к финишу и, скорее всего, кроме похвалы от комбата, получит очередное воинское звание.
На третьем круге, лихо преодолев последний поворот, Петрушевский несся к финишу. И, желая показать высокий результат, который в обязательном порядке будет им же запомнен на всю оставшуюся жизнь и о чем он будет рассказывать своим внукам и правнукам, Петрусь заставил двигатель работать до отказа и, финишируя, набрал скорость больше той, что была у него на спидометре обозначена как максимальная.
«Комментатор» утыкал всю башню железным обрубком и кричал в исступлении:
– Вот посмотрите на блестящий финиш победителя, мать его за ногу!
– Да катись он ко всем чертям! – присоединился Простаков.
Двадцатый несся к финишу на всех парах.
Неожиданно сзади машины взметнулось пламя, Петрушевского невиданное ускорение вдавило в спинку сидения, и БТР за считаные секунды набрал скорость больше ста тридцати километров в час. Затем взревели основные двигатели, и машину понесло. Из глушителей вырывалось пламя длиной в пару метров.
Комбат смотрел на ускорение новой ракеты с колесами, вытаращив глаза. Фрол радостно визжал, как осчастливленный покупкой новой дорогой игрушки ребенок. Двадцатый пронесся мимо финиша и врезался в лесопосадки, продолжая извергать из себя пламя.
Углубившись в рощицу, машина оставляла за собой просеку. Двигатели работали во всю мощь, и, так как глушители были разворочены, над полигоном стоял настоящий рокот стартующей ракеты-носителя типа «Протон».
– Получилось, получилось!!! – визжал «комментатор», в то время как раздался взрыв, и над лесом взметнулся небольшой такой грибок, похожий на ядерный.
– Вот это да!
Из толщи пыли и дыма вылетело тело механика-водителя. Поднявшись на высоту около ста пятидесяти метров, оно начало стремительно падать вниз прямо на офицеров. Дураков не было. Люди бросились врассыпную, только один комбат стоял и смотрел на то, как к его ногам падает его же солдат.
В воздухе мелькнула белая материя, и вот купол парашюта раскрылся почти у самой земли. Петрушевский приземлился прямо перед подполковником и моргал глазами, не зная, что ему теперь делать.
– Машина потеряла управление, товарищ подполковник. Пришлось катапультироваться.
Резинкин вылез из своей тачки, подошел к комбату и доложил:
– Товарищ подполковник, упражнение выполнено.
Стойлохряков глядел на бойцов.
– Так, поскольку младший сержант Петрушевский не смог отладить работу двигателей, он дисквалифицируется. Автоматически победителем становится ефрейтор, а теперь уже, видимо, также младший сержант Резинкин.
Фрол закричал: «Ура!» и поглядел на согнувшегося пополам Простакова.
– Леха, Леха, что с тобой? Мы же выиграли! Чего, живот? С животом что-то?
– Я тебя, мелкий, сегодня вечером тоже потыкаю, только не трубой, а кое-чем другим.
– Изнасиловать хочешь маленького?! – воскликнул Фрол и отпрыгнул в сторону.
– Да не боись, – улыбался Простаков, разгибаясь. – Я ж тихонько, – и протянул к мелкому огромные лапы.
Но тот вырвался и отбежал в сторону:
– Отойди от меня, здоровая туша!
– Да чего ты боишься-то? Жик-жик, ничего страшного же.
– Жик-жик, шик-шик, – огрызался Валетов, продолжая отступать. – Товарищ подполковник! – наконец воскликнул он, когда Простаков схватил его. – Помогите! Меня тут в женщину превратить хотят!
Стойлохряков посмотрел на обнимающуюся парочку:
– Валетов, что ты переживаешь? Ты сегодня и так здорово покуражился – орал целый час. Теперь дай другим покуражиться. Младший сержант Простаков!
– Я! – выкрикнул Леха.
– Можете делать с рядовым Валетовым все, что вам заблагорассудится.
– Да? – задумался здоровый. – Тогда, товарищ подполковник, пусть он в казарме полы помоет сегодня.
– Это жестоко! – воскликнул Валетов.
– Тогда в женщину превращу, – насупился Леха.
– Ну ладно, полы так полы... – всхлипнул Фрол. – Резина, а клево ты сегодня победил, да?
К Витьку из кустов выбежал дед Федот, утирая на бегу слезы:
– Молодец, солдатик! Все как прошло! Недаром мой «Москвич»-то пострадал, я ж видел твой финиш! Как ты спасся-то? Ну главное ж двигатель, двигатель как работал! Ведь выиграл!
Резинкин засмущался:
– Дедуль, да ты чего-то путаешь, другой победил. Просто не повезло, у него машина в конце концов взорвалась.
– Так вот и мой «Москвич» взорвался! Ну ведь это не главное, главное – победа! – Дед радовался, обнимал Резинкина. Потом перешел к объятиям самого Стойлохрякова.
Подполковник начал шевелить мозгами:
– Постойте, я чего-то не понимаю. Какой «Москвич» взорвался?
Дед был счастлив за Резинкина и игнорировал все вопросы со стороны красного командира.
– Витек, ты молодец! Скажи Фролу спасибо, классная у нас с ним горючка вышла! А мы все делали, как ваш лейтенант говорил. Пусть больше отходов, зато какое топливо, а! А у меня там на участке-то еще с полбочки осталось. Может, еще чего заправим?!
Стойлохряков прочухал в чем дело, а в это время Резинкин стоял, повесив нос, и поглядывал в сторону Валетова, продолжавшего вырываться из крепких объятий потенциального насильника.
– Ты погоди, дед, – комбат в качестве приветствия пожал руку старичку, – остатки своего добра не сливай. Тут к нам еще из-за рубежа приедут посмотреть, на что мы способны. Вот тогда, может, и вторая половина твоих запасов пригодится.
Дед живо согласился и снова стал обнимать Витька.
– А здорово ты, солдатик, на парашюте-то спустился. Это ведь я и не знал, что на наших пешеходных машинах такие катапульты устанавливают.
– Да нет, – поправил дедка подошедший Петрушевский. – Это не он, дедуль, это я сверху спускался. И никакой катапульты не было. Меня из машины взрывом выкинуло. А это не парашют, – Петрушевский повертел перед дедом белые рейтузы. – Вот на нижнем белье пришлось. Чего только в воздухе не сделаешь, когда жить хочется.
Резинкин наморщил нос и отвернулся:
– Ты добром-то не махай. Не чуешь, как разит? К тебе, конечно, все с пониманием относятся, – любой обделался бы, – но не надо уж так откровенно все свои подвиги-то демонстрировать.
Глава 2
Welcome к нам, на хрен!
Стойлохряков построил на взлетке первого этажа отобранных для оказания достойного сопротивления прибывающим войскам НАТО мотострелков. По условиям предстоящих учений русский взвод, впрочем, как и все подразделения прибывающих гостей, состоял из тридцати человек плюс один младший офицер – командир взвода.
Мудрецкому и не снилось стать предводителем отборных сил отдельного батальона, и правильно. Он был оставлен Стойлохряковым заниматься химиками, а командиром отборного взвода был назначен старший лейтенант Бекетов, командир разведчиков.
Из его подразделения пятнадцать человек – ровно половина – были призваны под маленький флажок с российским триколором защищать честь армии. Да оно и понятно, у разведчиков с физподготовкой все в порядке. Из трех рот и химвзвода к ним добавили лучших бойцов, в том числе и Простакова, как лучшего стрелка, и Резинкина, как лучшего водителя. И что самое удивительное, неожиданно для большинства крутым рэйнджером стал и Валетов.
Фрол был просто в психологической коме, когда узнал, что и Леха, и Витек идут соревноваться с натовцами, а его оставляют. Набравшись наглости, он лично пошел к командиру батальона и стал упрашивать его взять, так сказать, на поле брани. Но комбат был тверд, он не видел никаких причин, по которым должен был выбрасывать кого-то из пехотинцев и на его место ставить Валетова.
Фрол увещевал, что только при нем Простаков работает нормально, что только при нем Резинкин в состоянии верно и быстро провести машину по любым горам и долинам. Валетов даже набрался смелости и объявил себя душою всего коллектива.
Стойлохряков морщился – то ли от горячего чая, то ли от солдатской дерзости. Глядел на плавающий в коричневой жидкости лимончик и корректно отмалчивался. Наконец ему надоело слушать детсадовские нюни, и он спокойно поглядел на неказистого человечка:
– Ну почему я должен взять тебя? Какие у тебя есть достоинства? Ты сколько раз на турнике подтягиваешься?
Валетов задумался:
– Один, наверное, товарищ подполковник. Да разве это важно?
– А отжимаешься – полтора?
– Два! – воскликнул Фрол. – Целых два раза. Я могучий солдат, но сила моя в другом.
– И в чем же? – ухмыльнулся подполковник, заведомо зная, что никаких дельных аргументов Валетов не может ему привести.
– Я образованный! – воскликнул Фрол. – Самый образованный из всех солдат. Я полгода в политехническом институте проучился. И еще, – он поднял вверх палец, – я иностранный язык знаю!
В глазах у подполковника промелькнула искра. Действительно, неплохо было бы продемонстрировать не только умение хорошо стрелять и бегать, но и интеллектуальными солдатиками блеснуть не помешает. Мало ли какие там испытания заготовлены.
– И какой же ты язык знаешь?
Валетов хотел вначале обнаглеть и сообщить, что владеет английским, немецким и французским. Но затем остановился только на английском.
Утверждение нуждалось в проверке. Комбат задумался на некоторое время, но вскоре задал вопрос студенту:
– Как по-английски будет «трахаться»?
– Фак, – не задумываясь, ответил Фрол.
– А «мать»?
– Мавэ.
– Да, – согласился Стойлохряков, – мать, она везде мать. Ну ладно, будешь номером тридцать. Последним. Хотя списки утряс я еще два дня назад, но так и быть, кого-нибудь выкину оттуда ради такого интеллектуала. Можешь идти.
Валетов радостно повернулся на каблуке и строевым шагом затопал к двери, но не успел дойти до нее – комбат остановил.
– Погоди, что-то меня сомненья гложут. Переведи-ка мне на английский, скажем, такую фразу: «Полковник, мы этого делать не будем».
Не задумываясь, Валетов выпалил:
– Колонел, хэй, фак ю!
Стойлохряков в задумчивости взмахнул рукой в воздухе.
– Ну, в общем и целом, где-то так... смысл ты сохранил. Ладно, иди отсюда.
– Фак ю! – радостно воскликнул Валетов, приложил руку к кепке и быстро извинился: – Пардон, товарищ колонел, я хотел сказать, есть, сэр!
Когда счастливый Валетов завалился вечером в казарму с видом великого Давида, пять минут назад разделавшегося с Голиафом, Резинкин тут же бросился выяснять, где тот снова сумел надыбать денег – или в карты у кого-то выиграл, а может, жрачку раздобыл. Ведь обычно у Фрола настроение поднималось только в те минуты, когда он мог ублажить или собственный желудок, или карман. Но в данном случае Валетов умаслил собственное самолюбие.
Когда он сообщил всем присутствующим, что идет вместе с Простаковым и Резиной, дембель Петрушевский даже поднялся со своей койки и громким, басовитым голосом, подражая прежним дедам, высказался чисто по-русски, что, мол, вранье все это. Несмотря на крепость произнесенной фразы, Фрол на фольклор не обиделся. Он словно муха влетел на верхнюю койку и, шмякнувшись, начал довольно ржать.
– Учитесь, товарищи солдаты, воинской мудрости! Служите честно и верно, а я, великий я, буду отстаивать вашу задрипанную часть перед всей Европой!
Отборный взвод, одетый в новенькие камуфляжи, с ранцами за спиной, подвергался придирчивому осмотру командира батальона. Старший лейтенант Бекетов успел уже всех проклизмить не единожды по ходу авральной ночи, посвященной подготовке к приближающимся событиям. Оставшись довольным, подполковник сообщил о необходимости в точно таком же виде сегодня в двенадцать стоять на плацу и ожидать прибытия трех взводов и «ихнего» командования.
– Валетов! – ткнул Стойлохряков во Фрола. – Поедешь со мной переводчиком.
Вот только теперь всем стало ясно, по какой-такой причине комбат включил в состав подразделения мелкого гада, выиграть у которого в карты было нереально – во всем, видимо, фамилия виновата, самая что ни на есть карточная.
Фрол постарался как можно солиднее и басовитее выкрикнуть: «Есть!».
Удалось.
Плюхнувшись на заднее сиденье «Ауди», Валетов замер, он лихорадочно вспоминал все известные ему английские слова – набиралось не так много. Если отбросить числительные до десяти, то еще в районе пятидесяти слов он помнил. Похоже, назревал некоторый конфуз, но стоит ли сейчас признаваться, вдруг все как-нибудь обойдется?
Стойлохряков в парадной форме на мытой машине въехал на территорию военного вертолетного аэродрома. К великому сожалению Фрола, длительной поездки в Самару не получилось. Оказывается, все намного проще.
В половине одиннадцатого утра три транспортных вертолета Министерства обороны один за другим приземлились на аэродром, и из них стали выбегать солдаты. Валетов, когда увидел прибывшие к ним силы, струхнул – обделать таких откормленных, здоровых жеребцов будет явно непросто. Судя по всему, отбирали в эту поездку и в Германии, и во Франции, и в Англии. Никто не хотел ударить в грязь лицом друг перед другом, и уж тем более перед русскими.
Три взвода замерли около вертолетов, а командиры подразделений, все одетые в полевую зелено-коричневую форму, направились к Стойлохрякову, встречавшему гостей. Рядом с подполковником стоял не так давно подъехавший генерал Лычко, успевший прихватить из Самары прапорщика. Но в отличие от большинства обыкновенных хозяйственников, этому прапорщику было очень даже приятно смотреть в глаза – девушка с длинными ногами выполняла роль переводчика.
Когда Валетов узнал об этом, он расслабился и вытер со лба испарину, но не смел даже дыхнуть, так как вот они, люди континентальной Европы и туманного Альбиона.
Генерал Лычко, перетащив свой маленький бурдючок, перетянутый ремнем, вперед на пару шагов, стал встречать гостей однотипным: «Хеллоу!» и жал всем руки. Соблюдая субординацию, младшие офицеры, командиры взводов отдавали честь генералу, прежде чем с ним поздороваться.
Последним из вертолета вышел высокий, поджарый полковник. Как и понял Стойлохряков, это и был тот самый Тод Мартин – американец, которому предстояло наравне с комбатом заниматься координацией действий всех военных. В то время как младшие офицеры просто поздоровались и вернулись к своим подразделениям, американец подошел и поздоровался со всеми, включая и Валетова, чем поверг его в легкий транс. И затем бегло стал разговаривать с генералом, неслабо напрягая девушку переводчицу. Но та не тушевалась и синхронно тараторила в обе стороны.
Диалог налаживался. Из слов переводчицы следовало, что гость отмечает хорошую солнечную погоду, мол, у них такая же во Флориде, и надеется на плодотворную работу в течение следующих двух недель. Стойлохряков от естественного волнения – все-таки из-за границы к ним приехали! – и думать забыл о Валетове. А тот, совсем наоборот, честно выполнял свои обязанности, хотя и работал при этом вторым номером. Он, правда, не решался кричать громче, чем говорит эта высокая и прилизанная дамочка, но в то же время под нос себе бубнил все то же самое, что и она.
Мудрецкому и не снилось стать предводителем отборных сил отдельного батальона, и правильно. Он был оставлен Стойлохряковым заниматься химиками, а командиром отборного взвода был назначен старший лейтенант Бекетов, командир разведчиков.
Из его подразделения пятнадцать человек – ровно половина – были призваны под маленький флажок с российским триколором защищать честь армии. Да оно и понятно, у разведчиков с физподготовкой все в порядке. Из трех рот и химвзвода к ним добавили лучших бойцов, в том числе и Простакова, как лучшего стрелка, и Резинкина, как лучшего водителя. И что самое удивительное, неожиданно для большинства крутым рэйнджером стал и Валетов.
Фрол был просто в психологической коме, когда узнал, что и Леха, и Витек идут соревноваться с натовцами, а его оставляют. Набравшись наглости, он лично пошел к командиру батальона и стал упрашивать его взять, так сказать, на поле брани. Но комбат был тверд, он не видел никаких причин, по которым должен был выбрасывать кого-то из пехотинцев и на его место ставить Валетова.
Фрол увещевал, что только при нем Простаков работает нормально, что только при нем Резинкин в состоянии верно и быстро провести машину по любым горам и долинам. Валетов даже набрался смелости и объявил себя душою всего коллектива.
Стойлохряков морщился – то ли от горячего чая, то ли от солдатской дерзости. Глядел на плавающий в коричневой жидкости лимончик и корректно отмалчивался. Наконец ему надоело слушать детсадовские нюни, и он спокойно поглядел на неказистого человечка:
– Ну почему я должен взять тебя? Какие у тебя есть достоинства? Ты сколько раз на турнике подтягиваешься?
Валетов задумался:
– Один, наверное, товарищ подполковник. Да разве это важно?
– А отжимаешься – полтора?
– Два! – воскликнул Фрол. – Целых два раза. Я могучий солдат, но сила моя в другом.
– И в чем же? – ухмыльнулся подполковник, заведомо зная, что никаких дельных аргументов Валетов не может ему привести.
– Я образованный! – воскликнул Фрол. – Самый образованный из всех солдат. Я полгода в политехническом институте проучился. И еще, – он поднял вверх палец, – я иностранный язык знаю!
В глазах у подполковника промелькнула искра. Действительно, неплохо было бы продемонстрировать не только умение хорошо стрелять и бегать, но и интеллектуальными солдатиками блеснуть не помешает. Мало ли какие там испытания заготовлены.
– И какой же ты язык знаешь?
Валетов хотел вначале обнаглеть и сообщить, что владеет английским, немецким и французским. Но затем остановился только на английском.
Утверждение нуждалось в проверке. Комбат задумался на некоторое время, но вскоре задал вопрос студенту:
– Как по-английски будет «трахаться»?
– Фак, – не задумываясь, ответил Фрол.
– А «мать»?
– Мавэ.
– Да, – согласился Стойлохряков, – мать, она везде мать. Ну ладно, будешь номером тридцать. Последним. Хотя списки утряс я еще два дня назад, но так и быть, кого-нибудь выкину оттуда ради такого интеллектуала. Можешь идти.
Валетов радостно повернулся на каблуке и строевым шагом затопал к двери, но не успел дойти до нее – комбат остановил.
– Погоди, что-то меня сомненья гложут. Переведи-ка мне на английский, скажем, такую фразу: «Полковник, мы этого делать не будем».
Не задумываясь, Валетов выпалил:
– Колонел, хэй, фак ю!
Стойлохряков в задумчивости взмахнул рукой в воздухе.
– Ну, в общем и целом, где-то так... смысл ты сохранил. Ладно, иди отсюда.
– Фак ю! – радостно воскликнул Валетов, приложил руку к кепке и быстро извинился: – Пардон, товарищ колонел, я хотел сказать, есть, сэр!
Когда счастливый Валетов завалился вечером в казарму с видом великого Давида, пять минут назад разделавшегося с Голиафом, Резинкин тут же бросился выяснять, где тот снова сумел надыбать денег – или в карты у кого-то выиграл, а может, жрачку раздобыл. Ведь обычно у Фрола настроение поднималось только в те минуты, когда он мог ублажить или собственный желудок, или карман. Но в данном случае Валетов умаслил собственное самолюбие.
Когда он сообщил всем присутствующим, что идет вместе с Простаковым и Резиной, дембель Петрушевский даже поднялся со своей койки и громким, басовитым голосом, подражая прежним дедам, высказался чисто по-русски, что, мол, вранье все это. Несмотря на крепость произнесенной фразы, Фрол на фольклор не обиделся. Он словно муха влетел на верхнюю койку и, шмякнувшись, начал довольно ржать.
– Учитесь, товарищи солдаты, воинской мудрости! Служите честно и верно, а я, великий я, буду отстаивать вашу задрипанную часть перед всей Европой!
Отборный взвод, одетый в новенькие камуфляжи, с ранцами за спиной, подвергался придирчивому осмотру командира батальона. Старший лейтенант Бекетов успел уже всех проклизмить не единожды по ходу авральной ночи, посвященной подготовке к приближающимся событиям. Оставшись довольным, подполковник сообщил о необходимости в точно таком же виде сегодня в двенадцать стоять на плацу и ожидать прибытия трех взводов и «ихнего» командования.
– Валетов! – ткнул Стойлохряков во Фрола. – Поедешь со мной переводчиком.
Вот только теперь всем стало ясно, по какой-такой причине комбат включил в состав подразделения мелкого гада, выиграть у которого в карты было нереально – во всем, видимо, фамилия виновата, самая что ни на есть карточная.
Фрол постарался как можно солиднее и басовитее выкрикнуть: «Есть!».
Удалось.
Плюхнувшись на заднее сиденье «Ауди», Валетов замер, он лихорадочно вспоминал все известные ему английские слова – набиралось не так много. Если отбросить числительные до десяти, то еще в районе пятидесяти слов он помнил. Похоже, назревал некоторый конфуз, но стоит ли сейчас признаваться, вдруг все как-нибудь обойдется?
Стойлохряков в парадной форме на мытой машине въехал на территорию военного вертолетного аэродрома. К великому сожалению Фрола, длительной поездки в Самару не получилось. Оказывается, все намного проще.
В половине одиннадцатого утра три транспортных вертолета Министерства обороны один за другим приземлились на аэродром, и из них стали выбегать солдаты. Валетов, когда увидел прибывшие к ним силы, струхнул – обделать таких откормленных, здоровых жеребцов будет явно непросто. Судя по всему, отбирали в эту поездку и в Германии, и во Франции, и в Англии. Никто не хотел ударить в грязь лицом друг перед другом, и уж тем более перед русскими.
Три взвода замерли около вертолетов, а командиры подразделений, все одетые в полевую зелено-коричневую форму, направились к Стойлохрякову, встречавшему гостей. Рядом с подполковником стоял не так давно подъехавший генерал Лычко, успевший прихватить из Самары прапорщика. Но в отличие от большинства обыкновенных хозяйственников, этому прапорщику было очень даже приятно смотреть в глаза – девушка с длинными ногами выполняла роль переводчика.
Когда Валетов узнал об этом, он расслабился и вытер со лба испарину, но не смел даже дыхнуть, так как вот они, люди континентальной Европы и туманного Альбиона.
Генерал Лычко, перетащив свой маленький бурдючок, перетянутый ремнем, вперед на пару шагов, стал встречать гостей однотипным: «Хеллоу!» и жал всем руки. Соблюдая субординацию, младшие офицеры, командиры взводов отдавали честь генералу, прежде чем с ним поздороваться.
Последним из вертолета вышел высокий, поджарый полковник. Как и понял Стойлохряков, это и был тот самый Тод Мартин – американец, которому предстояло наравне с комбатом заниматься координацией действий всех военных. В то время как младшие офицеры просто поздоровались и вернулись к своим подразделениям, американец подошел и поздоровался со всеми, включая и Валетова, чем поверг его в легкий транс. И затем бегло стал разговаривать с генералом, неслабо напрягая девушку переводчицу. Но та не тушевалась и синхронно тараторила в обе стороны.
Диалог налаживался. Из слов переводчицы следовало, что гость отмечает хорошую солнечную погоду, мол, у них такая же во Флориде, и надеется на плодотворную работу в течение следующих двух недель. Стойлохряков от естественного волнения – все-таки из-за границы к ним приехали! – и думать забыл о Валетове. А тот, совсем наоборот, честно выполнял свои обязанности, хотя и работал при этом вторым номером. Он, правда, не решался кричать громче, чем говорит эта высокая и прилизанная дамочка, но в то же время под нос себе бубнил все то же самое, что и она.