Серегин Михаил. Большие маневры

   Глядя на столб в конце строя и болтающиеся в воздухе ноги тридцать шестого размера, Стойлохряков раздувал от негодования щеки и ноздри:
   – Нет, ты лучше поверни в обратную сторону, я буду на голую девушку смотреть.
   Глаша закричала:
   – Не имеете права!
   – Ну, конечно, – не обрадовался Стойлохряков. – Я здесь на все право имею. Простаков, вращай!
   Леха с удовольствием повернул столб в обратную сторону. Солдаты, услышав, что в конце строя, оказывается, стоит не просто столб, а привязанная к нему девка, нарушили порядок, принятый в армии, и стали разглядывать Глашку.
   – Ну вы чего! – засуетился Мудрецкий. – Ну-ка встаньте все как положено! Как вас тут учили!
   Комбат, увидев сбродность состояния, крикнул:
   – Смирно! После отбоя девку от столба отвязать! Рядового Валетова одеть.
   – А девку одевать? А Валетова от столба отвязывать? – не понял лейтенант.
   – Как тебя зовут? – спросил комбат.
   – Так я же Глаша, вы сегодня с утра со мной разговаривали.
   – А-а-а, – вспомнил подполковник, – так это вы вдвоем ходили в лагерь к Жанне, а сейчас у столба. Простаков, вращай, – снова на подполковника смотрит Валетов. Молодец, рядовой. С задачей справился. Эк они вас... Лейтенант...
   – Так вы же сказали, товарищ подполковник, чтобы все были налицо.
   – Какого хрена, лейтенант, ты голожопых мне в ряды ставишь?! Потом не просто голожопых, а парня с девкой, и стоят они с помощью этого столба спиной к спине. А в армии положено, чтобы смотрели друг другу в затылок! И у нас здесь одна шеренга, а не две! Если в следующий раз будете столб в конце строя содержать, так делайте все по уставу! И вообще, у военнослужащего весь срам наружу! А у девки, между прочим... ну-ка поверни, – попросил комбат Простакова, и тот снова повернул Глашку всеми своими прелестями к комбату, – а у девки, лейтенант, тебе уже давно пора знать, срама никакого нету!
   – Как нету? – обиделась Глаша, опуская голову вниз.
   – Нет у тебя срама! – повторил комбат. – Все, я пошел к другим взводам, а вы давайте тут развязывайтесь.
   – Так главное, что все живы, товарищ подполковник, все на месте!
   – Еще бы все живы не были, – пробурчал недовольно Стойлохряков, удаляясь. – Что бы тогда мы делали с неживыми-то солдатами, воевать-то с кем? Хорошо, когда все живы, а то смотри мне. Живые все, хоть и голожопые, но живые.

* * *

   Напившись воды и наевшись, Валетов спал. Ему абсолютно ничего не снилось, только под утро он почувствовал, что рука нащупала что-то мягкое и, кажется, волосатое. Похоже, будто кошку гладишь, так ему казалось. Он мял это мягкое недолго, но ощущения были приятными. Наконец почувствовал, как кто-то его поцеловал и прошептал нежно на ухо:
   – Ну так у нас будет сегодня что-нибудь или нет?
   Вынырнув из потустороннего мира, Фрол открыл глаза и увидел перед собой Глашку.
   – А-а! – воскликнул он и улыбнулся.
   – Ты чего? – не поняла она.
   – Как хорошо, а то ведь я не думал, что ты рядом. Испугался.
   – Чего испугался-то?
   – То, что пидорас я, понимаешь? Это самый страшный сон, какой только может увидеть нормально сориентированный мужчина.
   То, что нащупала его рука, оказалось всего-навсего ее милой головкой.
   – А-а-а, – протянула она с пониманием. – Нет, у тебя все в порядке.
   Тут ее маленькая ручка ширкнула под одеяло и нащупала часть Валетова. Тот закатил глаза от приятных ощущений, затем снова вернулся к реальности.
   – Погоди, – оборвал он ее, и Глашка обиделась. – Мы где? – он ошарашенно глядел на белые стены и потолок.
   – Как где? В вашей санчасти. Нас сюда привезли с поля и положили в одной палате.
   Фрол поглядел по сторонам:
   – Так вон та койка твоя.
   – Ну да, – согласилась Глаша. – А я под утро к тебе перебралась. Правда, нам здесь удобнее?
   – Ну, – Фрол чмокнул ее в щеку. – Конечно, тут хорошо. А вдруг зайдет кто?
   – А никто не зайдет, – шептала она ему на ухо. – Никто... никогда... не зайдет, – голос ее становился все нежнее и тише.
   И Валетов, недолго размышляя над тем, что его ожидает сегодня днем, принял все ласки Глаши близко к сердцу.

* * *

   Простаков сидел грустный: по рассказам лейтенанта Мудрецкого, из лагеря защитников природы с утра ушло в Самару четыре машины «Скорой помощи». У одного сотрясение мозга, у другого сломаны ребра, у третьего – рука, а у четвертого выбит палец. Причем с выбитым пальчиком поехала девочка. Лехе было стыдно. Это, судя по всему, те, кто попали под дубину.
   Но ведь ему надо было выбираться. А если бы он их не прищучил, то они бы его прищучили. Хотя сомневается он в данном вопросе очень сильно, но вот Фролу и Витьку досталось бы по полной программе. Наверное, тогда бы Валетова на самом деле на вертеле изжарили вместе с его подружкой.
   Самое главное, что жалоб на военных не поступало, хотя Стойлохряков и отказался класть пострадавших в собственную санчасть. С какого чуда он должен помогать гражданским лицам, возжелавшим добавить в проводимое им мероприятие яду.
   Люди не при смерти – потерпят. Да какие это люди? Пьяницы и наркоманы! Вот у него – люди! Все одеты по форме, накормлены три раза в день, умыты и начищены; через утренний осмотр перед завтраком проведенные. Никаких разгильдяев не наблюдается.
   А Валетов, так он вообще герой, целый день провел на жаре привязанным к столбу. Это дорогого стоит. Видимо, получал тяжеленные солнечные удары по собственному темени и ничего – выдержал. Девчонка – тоже молодец. Жена декабриста. Он бы такую себе в батальон взял чай готовить с лимоном так, как он любит. А то эти дежурные по батальону постоянно всякую дрянь из порядочного чая вываривают – а ему пей всякие там радикалы с токсинами! Тяжелая доля у комбата, ей-богу!

Глава 3
«Водичка»

   Шпындрюк подъехал на своей «Волге» к дому комбата и, войдя в коридор после того, как его впустила Вера, справился о здоровье супруга, так как дни у него в связи с приездом натовских военных стояли напряженные. Обнаружив в гостиной человека в американской военной форме, Шпындрюк сощурился: очков, привычно восседающих на носу, при нем не было. Тот не шевелился, видимо, разглядывал свои пьяные сны. А в это время в спальне шло легкое шебуршание. Петр Валерьевич натягивал на себя обмундирование и уже через три минуты стоял перед Шпындрюком, готовый отправиться на службу.
   Мужчины поздоровались, молча полюбовались на сладко спящего полковника и ушли на кухню.
   – Ну и как он? – заботливо справился Шпындрюк, зная немочь иностранцев после русских застолий.
   – Ничего, на поправку пошел. Совсем дикий приехал, – жаловался Стойлохряков, наливая чайку и кидая в него... чего ж еще... лимон. – Сейчас выучил два самых нужных слова: водка и пельмени.
   – Ну, откормится, – заулыбался глава администрации. – Ты мне лучше расскажи, у тебя там в плане учений нигде не прописано рытье окопов?
   – А что такое?

* * *

   Бекетов, Боше, Ватерспун и Ельцки смотрели на карту, разложенную на столе. Стойлохряков указывал им на небольшую полянку недалеко от поселка Чернодырье.
   – Вот здесь будет проходить следующее мероприятие.
   – Почему так близко от поселка? – поинтересовался француз на плохом английском.
   Перевести вопрос было некому. Но по тому, как Боше тыкал пальцем в поселок, Стойлохряков жестом успокоил его, мол, ничего страшного. И на самом деле, с помощью русско-английского словаря еще утром подполковник составил несколько предложений, смысл которых сводился к тому, что копай землю и засекай время. Офицеры не первый день служили в армии и предположили, что сегодня их подразделениям предстоит копаться в земле. Так и вышло.
   Когда четыре взвода прибыли на место, то увидели заботливо разбитые с помощью колышков и белых веревочек участки. А два мужичка сидели в тени дерева и покуривали, изредка поглядывая на прибывшие подразделения.
   Один кивнул в сторону солдат и сообщил другому свои собственные мысли:
   – Глянь, Ванька, какие к нам разношерстные американцы понаехали.
   – А хрен с ними, что разношерстные. Все равно копать сейчас будут.
   – Это точно, – улыбнулся друг Ваньки и затянулся с превеликим удовольствием.
   – А то бы нам.
   – Да, – согласился Ванька. – А то бы нам. И чего они там у себя в своей Америке сидят? Приезжали бы к нам ямы копать. У нас тут полно всего надо перерыть.
   – Да, – согласился друг Ваньки и снова затянулся. – Пусть приехали бы, а то вон все оружием увешаны. Нехорошо это – по чужой земле с оружием ходить.
   – Да вон гляди, у них лопатки есть.
   – А лопатки – это правильно. Пусть лопатками и работают. Как думаешь, одинаковые участки разбили?
   – Да, думаю, одинаковые. Если б знать, где наши копать будут, то поменьше бы отмерили, правильно?
   – Да, правильно.
   – Хорошо бы нашим земля помягче досталась.
   – Да тут везде земля мягкая. Пусть роют.
   Полковник Мартин, увидев, как размечены участки, начал было возражать, что на окопы это, мол, совсем не похоже. Но только стоило Стойлохрякову похлопать по фляжке, болтающейся у него на ремне, в которой сладко булькала известная жидкость, как тот прекратил все свои возмущения и согласно закивал головой. Дрессура – вещь непростая.
   – Какая разница, – бурчал Стойлохряков, – чего копать, окопы или канаву? Норматив мы сейчас составим. Все просто: кто первый закончит, тот и победил. Вниз на два метра углубят, в ширину – метр. Чтобы труба нормально легла. Ну, с запасом выроют, ничего страшного.
   Стойлохряков уже думал, как сегодня в конце дня к нему подъедет Шпындрюк и отдаст половину сэкономленных денег. Так бы бульдозер гнать, горючку тратить. Потом еще мужиков нанимать. А тут сто двадцать хлопцев со всей Евразии задаром, в качестве небольшой тренировки, взроют ему народнохозяйственный объект. Все меньше денег тратить. А то выйдут, изгадят какое-нибудь поле, в котором нужно в следующем году хлебушек засеивать. Зачем такие ненужные действия?
   Для придания военного колорита тупому в общем-то занятию решено было с каждого взвода отобрать по три человека для выполнения спецзадания. Один – так называемый поисковик – должен за два часа найти в небольшом лесном массиве любых двоих представителей не своего взвода, как бы пленить их и привести к месту, где идут работы. Тот, кто приведет двух пленных первым, отнимает от времени окончания работы своего взвода десять минут. Второй – пять минут. Третий – минуту. А четвертому – спасибо за участие.
   Искусство противоборствующих сторон состояло в умении маскироваться в лесной местности. «Ищейка» должна подойти к «зайцу» вплотную и коснуться его рукой, только тогда считалось, что человек найден. Прятавшимся убегать и драться было запрещено.
   Дав полчаса времени тем, кто должен был рассеяться по лесу и замереть, подполковник стал инструктировать словами и жестами остальных четырех делегатов от каждого взвода, призванных по-быстренькому найти двух человек в этом массиве и вернуться к себе. Своих брать было нельзя. И с данным условием Простаков никак не мог согласиться. А от русских именно его отобрали в следопыты, так как никто не оспаривал опыт таежного охотника.
   – Почему своих нельзя, товарищ подполковник? – пыхтел здоровый бугай, все время поглядывая на не уступавшего ему по габаритам немца Дитриха, выделенного бюргерами ему в противники.
   – Потому как свои возьмут, да на своем языке чего подскажут, – оправдывался подполковник.
   – Ес, ес, – подтверждал Тод Мартин.
   Данное упражнение ему было хорошо знакомо. В принципе, это он и предложил провести такое мероприятие, дабы уж совсем не отуплять личный состав предстоящей им тяжелой работой. Будут землю рыть и на своих надеяться.
   Через полчаса в лесной массив под свист и улюлюканье остающихся копать молодцов запустили поисковиков. Лейтенант Бекетов выматерился вслед Простакову, пожелав ему удачи, а своим разведчикам – закопаться в землю за эти полчаса и затихнуть. Пусть натовцы хоть весь массив облазят, а разведчики обязаны были испариться, для того чтобы усложнить задачу противника.
   Леха вбежал в лес и повертел головой по сторонам. Солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев. Света вполне достаточно. Вот если бы дело было ночью, то пришлось бы намного тяжелее. А днем, днем он кого-нибудь обязательно выцепит. Сейчас по всей рощице затарилось восемь человек.
   Хотя правилами было запрещено перемещаться по лесу после того, как истекли полчаса на подготовку, Леха был уверен, что никто не будет сидеть. Каждый попытается ходить кругами вокруг ищеек и замирать только в те мгновения, когда будет видеть приближающуюся опасность.
   Также никто не мог гарантировать отсутствие беготни и сопротивления. Поэтому от каждого взвода отобрали самого здорового, для того чтобы, случись необходимость, мог «зайчика» и пристукнуть, чтобы тот не особо рыпался.
   Отправив на поиски солдат, Стойлохряков повернулся к стоявшим наготове взводам с саперными лопатками в руках. Участки на самом деле были равноправными, и теперь оставалось только ждать сигнала к началу выполнения упражнения – копания канавы на скорость. Чисто русская забава!
   Стойлохряков протянул полковнику свисток:
   – Дуй давай.
   Поняв суть предложения по жесту, Тод Мартин со всей силой вложился в крохотное отверстие. Шарика в свистке не было, и поэтому вместо трели вышло жалкое пшикание. Но и пародии на соловья-разбойника оказалось достаточно для начала вгрызания в землю.
   Как только старт был дан, Стойлохряков подозвал к себе Мудрецкого.
   – Лейтенант...
   – Я.
   – Да ты, ты, знаю. Давай возьми какого-нибудь солдатика из наших...
   – Так время растянем, товарищ полковник, тут каждый же человек дорог.
   – Ничего страшного. Вон Валетов и так выбыл.
   – Ну, от Валетова-то пользы никакой.
   – Слушай меня, не перебивай. Возьми сейчас солдатика, отправь в Чернодырье. Пусть принесет оттуда ведро самогона и ведро воды. Ты понял?
   Мудрецкий заулыбался:
   – Конечно, товарищ подполковник. Мысль ясна как день.
   Критерием законченности канавы, по общей договоренности, служила следующая процедура: Стойлохряков должен был опуститься в яму и пройти по ней, при этом его голова не должна была подниматься выше верхней границы дерна и никаких поблажек.
   Леха бесшумно двигался по лесу, прислушиваясь к любому шороху. Неожиданно совсем рядом он услышал родную ругань и понял, что одного из наших уже выбили из игры. Придурок даже не ушел поглубже в лес, остался у самой кромки. Видимо, решил схитрить, пропустить охотников внутрь, а самому оставаться на краю. Но финт не удался, и теперь кто-то – то ли немец, то ли англичанин, то ли француз – имел уже в активе одного пленного.
   По условиям игры он имел полное право теперь таскать его за собой.
   – Если наш догадается, – рассуждал Алексей, – то будет время от времени шуметь и тем самым обозначать присутствие охотника. Может то споткнуться, то на ветку наступить, хрустнуть, кашлянуть, пукнуть, сморкнуться, чихнуть. Делать все, что угодно, не давая приблизиться к шарящим по лесу противникам.
   Леха двигался стремительно и едва не налетел на одного из разведчиков Бекетова. Звали пацана Гриша. Он сидел рядом с небольшим деревом, закрывшись со стороны подхода Лехи кустом шиповника. Но для Простакова большого труда не составляло обнаружить бойца. Он подошел к нему неслышно и присел рядом с ним, зайдя со спины. Когда Леха заткнул ему рот рукой, тот дернулся, но у него хватило ума не паниковать.
   – Козел, – первое, что прошептал Простаков. – Ты думаешь, что тебя здесь не смогут найти?
   – Как ты ко мне подошел? Я ведь все слышу.
   – Не уверен.
   Алексей показал ему пальцем на местечко в десяти метрах от них.
   – Вон туда, в те кусты, – проговорил он одними губами.
   Где-то за спинами хрустнула ветка, и они замерли. Леха осторожно повернул голову и увидел, как к ним приближается косуля.
   – Кто-то гонит, – сообразил он. Скоро за косулей появится или один из ловцов, или же какая-то приманка перемещается, нарушая все договоренности.
   Снова показав на куст, Леха растворился, не забыв сообщить, что одного из русских уже нашли.
   Стараясь не пугать благородное животное, Алексей обошел его полукругом и вышел на парня в желто-зеленом камуфляже, стоящего глупо посреди леса и даже не пригибающегося. Явно нерусский. Кажется, такие комки у французов. Алексей быстренько подбежал к солдату и схватил его сзади за плечи.
   Криком: «Найн!» немец обозначил национальную принадлежность. Пригнув парнишку к земле, он коснулся указательным пальцем собственных губ. Тот согласно закивал головой. На лице его была написана досада от того, что он так глупо попался. Схватив «зайца» за рукав, Леха пошел дальше по лесу. Но его предположения насчет возможного поведения одного из схваченных разведчиков Бекетова полностью оправдались на фрице. Тот специально ходил и шумел, кашлял и шуршал. Невозможно было никого обнаружить. После двух минут Алексей сообразил, что так ему никогда не выиграть. Он рванулся через лес, увлекая за собой пленного, и спустя пять минут они, оба взмыленные, выбежали из рощицы на полянку, и Леха сдал первого пленного Стойлохрякову и Тоду Мартину, которые лично наблюдали за поимкой солдат.
   – Мудро, – похвалил подполковник Простакова, и тот, окрыленный комплиментом, вновь ломанулся в чащу, скрипя зубами и мечтая выхватить побыстрее оттуда и второго.
   Не исключено, что три остальных охотника – его непосредственные конкуренты – также водили за собой шумящие хвосты. Это должно было страгивать оставшуюся дичь с мест и заставлять ее перемещаться.
   Не раздумывая, Леха ломанулся в центр рощи, откуда решил начать поиски.
   Времени оставалось катастрофически мало. В любой момент его противник мог зацепить вторую добычу и отправиться на доклад к Мартину и Стойлохрякову.
   Пока старшие офицеры ждали результатов поисков на поляне, лейтенант Бекетов со своими коллегами из других армий расселись в тенечке и раскидали покер, а бедные солдатики, поскидывав с себя кители, махали лопатами, углубляя и расширяя фронт работ. Упражнение только началось, и в ближайший час делать около солдат было нечего.
   Мудрецкий с двумя красными ведрами, снятыми с пожарного щита (других Стойлохряков не нашел) брел по Чернодырью и заходил то в один дом, то в другой, сливая запасы хозяек в общую тару. Не успел он наполнить и первое ведро, как за ним увязался непотребного вида мужичок. В рваной фуфайке, несмотря на жару, разбитых ботинках и грязных, совсем недавно облеванных штанах.
   – Это ты тут чего, лейтенант, промышляешь? – поинтересовался он, топая чуть сзади и прекрасно улавливая носом содержимое ведра. – Решил оборонную способность повысить? – продолжал мужичок, сладко причмокивая из-за слюны, залившей весь рот.
   Если в части Мудрецкий уже довольно спокойно мог послать человека на три буквы через весь коридор, то к общению с гражданскими был морально не подготовлен. Будь на его месте сотрудник милиции, дядьку он быстро бы отшил, но Юра, как только оказывался в поселке, превращался опять в аспиранта университета и, несмотря на форму, надетую на его плечи, не мог грубить гражданским лицам.
   А мужичок, частенько потирая красно-синий нос, пытался унять в нем сладкое щекотание, возникающее из-за паров спиртяшки, тянущихся из ведра.
   – Ты зря, лейтенант, так ходишь. Выветрится все. Надо в бутылях.
   – А тару хозяйки жалеют, – пожаловался Мудрецкий, сам прекрасно понимая, что выпаривать-то не надо. Но ничего иного у него под руками не было. А если он оставит где-то пожарное ведро, то потом Стойлохряков так разорется, что никакого спирта не надо будет, кайф и так словишь.
   Увязавшийся за лейтенантом «синяк» дисциплинированно ждал его у калитки каждого дома, куда он заходил, и даже однажды вызвался посторожить пустое ведро, но Юра ему не доверился, справедливо предположив, что оно будет тут же продано какой-нибудь бабе за сто граммов горючего.
   – Наполнил одно? – поглядел мужичок в плюхающуюся в ведерке жидкость.
   – Ага, – согласился Юра.
   – Чего, теперь еще одно?
   – Да нет. Сюда водички налью.
   – На фига тебе водички? – воскликнул мужик. – Слушай, у тебя деньги есть?
   Деньги еще оставались.
   – Давай двойную норму выполним.
   Глаза у дядьки горели.
   – Я тебя сейчас к бабе отведу. У нее всегда есть. Она тебе целое ведро нальет сразу. Тебе даже по дворам ходить не придется. А ты мне всего литр поставишь. Это же ничего по сравнению с тем унижением, которое ты испытываешь. Приходится в каждый дом заходить, объяснять, что тебе нужна самогонка или там водка. А водка тут есть, кстати?
   Мудрецкий посмотрел на полное ведро.
   – Ну, один добрый человек полбутылки вылил.
   – Неужели? Ой, какой коктейль!
   Мужичок упал на колени и сунул нос в поднимающиеся пары. Мимо шла парочка легко одетых кооперативщиков, по-старому колхозников.
   – Митяй, ты чего это на коленях стоишь? – заинтересовался один и подошел к лейтенанту, не знавшему, как оторваться от «синяка», так как тот цепко обхватил ведро с пойлом двумя руками и не пускал Юрку дальше.
   Надо было выбираться из статического состояния, и Мудрецкий быстро согласился, чтобы дядька вел его к бабе, у которой, как он выражался, всегда полно.
   Мужики, поглядев на одно пустое ведро и на одно полное, уловили запах и смекнули по разговору, что речь идет о наполнении и второго сосуда.
   – Зря так носишь, офицер. Все выветривается, – поделился знакомый Митяя с не менее красно-синим шнобелем, чем у стоящего на коленях. – Надо к продукту уважение проявлять, носить в мелкой таре. А не так, чуть ли не в ванной. Это может здоровье сильно подорвать, и так случится, что завтра тебе уже ничего не надо будет.
   – Это почему? – не понял Мудрецкий.
   – А потому что, сынок, – а дядька был раза в два постарше, – на кладбище отъедешь, надорвешься.
   – Да ничего со мной не будет, – повел плечами Юра. – Что, я два ведра не донесу?
   – Донести-то донесешь, а вот выпить не сможешь.
   – Я не для себя набираю.
   – А, так вас там целая компания. Офицеры выпить любят, – начали между собой судачить мужики, уже втроем увязавшись за Юркой, который, словно робот, теперь следовал указаниям «синяков».
   Прошли они метров семьдесят-восемьдесят, и к тройке прилип четвертый. Теперь уже все громогласно обсуждали, к какой именно бабе-самогонщице им завернуть и заполучить еще ведро первача.
   Про Мудрецкого все забыли, и его в расчет уже никто не принимал. Неважно, что у него деньги, что он несет, люди вели разговор меж собой так, будто сейчас они пойдут, купят ведро самогонки и засядут по-хорошему, на трое суток. Попивать зелье и переться от жизни.
   Сухонькая маленькая женщина вырвала грязными перепачканными в навозе руками деньги из рук лейтенанта и спокойно вылила из мутного десятилитрового бутыля жидкость в ведро. Как раз осталось литра полтора на то, чтобы напоить мужиков.
   Упросив тетку сдать ему и бутыль, Мудрецкий заплатил немного еще и за нее и, понадеявшись, что все восемь дядек, перемещающиеся за ним по поселку паровозиком, наконец, отстанут и натешатся этими полутора литрами мутного самогона, схватил два ведра, поддал газу и теперь мечтал только об одном: прибыть побыстрее к месту, где шло сейчас копание траншей.
   С одной стороны, он понимал, что люди вработались и самое время, как это и замышлял Стойлохряков, немножко поддать парку, для того чтобы народ ощутил расслабуху, а с другой стороны, его подгоняли уже человек пятнадцать, на ходу выхлебавших весь предложенный самогон. Причем едва не подрались.
   По мере того как он уходил все дальше по поселку, к нему начали уже бесцеремонно приставать, требуя отдать одно ведро, мотивируя свои посягательства тем, что два ведра – это очень круто и девать их Мудрецкому некуда. Но Юра отбрыкивался, отпихивался от алкашей ногами, так как руки были заняты, и уходил все дальше и дальше.
   Когда он наконец достиг окраины поселка и увидел впереди себя интернациональную роту, усиленно вскапывающую землю, у него на душе стало легче. Но «синяки» не отставали, насобирав по дороге еще и своих приятелей. Толпа человек в тридцать, требуя от Мудрецкого расстаться с обоими красными ведрами, наседала.
   Юра пустился бегом с небольшого пригорка, а «синяки», разогретые выпавшим им на долю самогоном, устремились вдогонку. Теперь лейтенанту вместо вежливых предложений расстаться с грузом в спину летели камни и неслась отборная матерщина, дабы эта сволочь, во-первых, остановилась, во-вторых, не вздумала споткнуться и разлить продукт.
   Сидящие под сенью дерева младшие офицеры продолжали перебрасываться в покер и поглядывать на своих подчиненных, усердно роющих землю. В перерыве между партиями все согласились на том, что надо бы подойти и посмотреть, что у кого происходит. Обойдя участки, Володя подошел к своим.
   – Мужики, надо побыстрее.
   В это время отборный взвод пыхтел. Обливаясь на жаре потом, парни углубляли канаву.
   Примерно то же самое, достаточно вяло и без особых эмоций произнесли на своих языках и остальные. Вернуться к игре они не успели, так как прибежал запыхавшийся Мудрецкий, а вместе с ним и тридцать местных алкашей. Мужики с жадностью поглядывали на ведра. Бекетов вначале не прочухал ситуацию и подошел к Юре.
   – Что за фигня? Ты чего, украл что-нибудь?