Михаил Серегин
Грудью на амбразуру
Глава 1
ТЕРМИНАТОР
Солдату строить хочется,
Но только не свинарник,
Ему б своих товарищей
Застроить спозаранок.
Утро. Ясно и тихо. Солнечный лучик пробежался по подоконнику, затем перебрался на цветок, растущий в глиняном невзрачном горшке, перебежал на дужки кровати, спустился на чистый дощатый пол, а потом вновь поднялся вверх, вернулся к увядающему, несмотря на все старания его владельцев, цветочку, полюбовался на сиротливо торчащий листик, подивился тому, как такой тоненький стебелечек может держать столь значительный, размером с пятирублевую монетку, листок, и, как бы вспомнив, зачем же он влетел в комнату, бросился щекотать нос рядовому Валетову. Дверь в кубрик с треском открылась, и на пороге появился свежий и бодрый прапорщик Евздрихин.
– Эй! Ну-ка подъем! – выкрикнул он.
Народ недовольно зашевелился в люльках. Кто-то заметил, что дневальный еще не орал. Прапорщик за словом в карман никогда не лазил. У него на языке на всякое солдатское словечко вертелось три.
– Меня не волнует. Подрывайтесь, сыны!
Кто-то начал медленно и нехотя опускать ноги и шарить под кроватью, разыскивая тапки. Валетов ничего не слышал, но старания лучика даром не прошли. Неожиданно сквозь сон ему показалось, будто кто-то лазит у него в носу. Рука сама потянулась к лицу. Невольно он вынырнул из-под покрова сладкого сна и прислушался к шорохам, что наполняли воздух вокруг него.
Резко открыв глаза, Фрол увидел, как его сослуживцы вяло копошатся, натягивая на себя форму. О нем никто и не вспомнил. Обычно дневальный орал так, что поднимал на ноги весь этаж. Неужели он проспал подъем?
– Сколько время? – пробурчал слоняра, свешиваясь с верхней койки.
Спящий под ним Простаков уже сидел на кровати, натягивая сапоги.
– Чего дрыхнешь? – рявкнул он и поднялся во весь свой рост, оказываясь выше горизонтально лежащего хлипкого Валетова аккурат на свою башку.
– Че ты, че ты? – Фрол повелся вставать. – Встаю, встаю. А сколько время? Ты че, сказать не можешь?
Алексей почесал лоб, затем зад, потом взглянул на руку.
– О, вспомнил, я же не ношу часы.
– Ну, ты тормоз.
Валетов сиганул вниз и успел схватить за руку выходящего уже в коридор Резинкина.
– Витек, время скажи.
– Чего тебе надо? Без десяти шесть. В шесть комбат придет. Прапор, видишь, уже тут крутится.
Фрол огляделся и никого не увидел.
– Где?
– Да заколебал ты.
Особо никто не торопил, и взвод химзащиты медленно выползал в коридор, расклеивая глаза и прочищая пальцами уши, чтобы хорошо видеть и слышать командира батальона. На кой черт ему понадобились в шесть утра химики, никто не знал.
От деда Петра Забейко – высокого черноволосого и черноглазого парня с хохляцкими корнями, поднявшегося после ухода Кирпичева и Агапова, – делегатом к прапорщику в каптерку был заслан Петрушевский. После непродолжительного разговора ефрейтор возвратился и доложил валяющемуся в койке деду о неведении товарища прапорщика касаемо замыслов ихнего местного бога товарища комбата Стойлохрякова.
Подразделение медленно строилось на взлетке, почесываясь и посапывая. Многие успели уже дойти до сортира и вернуться обратно и теперь стояли в ожидании. Евздрихин, пощипывая свои пышные усы, уже стоял перед строем и придирчиво оглядывал личный состав.
– Где Забейко с Казаряном? – спросил он у сержанта Батракова.
Дядя Женя оглядел строй, убедился в том, что прапорщик прав, и заглянул в кубрик. Оба деда как ни в чем не бывало лежали в своих люлях и вяло позевывали.
– Вы че, мужики? – сержант не собирался заставлять дедов подниматься, но все же напомнил о визите комбата, так как за его спиной стоял прапорщик.
– Пошел ты... – буркнул Казарян.
– Пошел ты... – эхом повторил Забейко.
Койки под обоими скрипнули, что должно было означать конец разговора.
В шесть ноль одну здоровенный подполковник ввалился на первый этаж казармы и вначале с удовольствием оглядел строй, затем, не увидев дедов, нахмурился.
– А где эти двое? – первым же делом спросил комбат.
Личный состав своего батальона он знал очень хорошо, а таких персонажей, как Казарян и Забейко, он желал наблюдать при каждом построении, ревниво наблюдая за тем, чтобы двое военнослужащих были на месте.
Прапорщик Евздрихин несмело подошел к огромной двухметровой туше и прошептал чуть слышно:
– Оба лежат.
– Какой ты после этого прапорщик, а? – тоже тихо, так, чтобы стоящие в строю солдаты не слышали, ответил подполковник и сам прошел в кубрик.
Двое дедов стояли навытяжку рядом со своими койками, одетые по всей форме и застегнутые на все положенные пуговички.
– Почему не в коридоре?
– А мы так поняли, что построение тута, – пробасил черный от загара Казарян.
– Не тута, а тама. На выход.
Комбат протопал обратно, а солдаты покорно вышли из кубрика и заняли свое место в строю.
Батраков часто заморгал, не понимая, как за несколько секунд можно одеться. Ведь они только что лежали пластом и, казалось бы, не собирались подрываться сегодня вообще.
У Стойлохрякова была отчаянная сухость во рту после вчерашних посиделок с главой района Шпындрюком. Протопоп Архипович вчерась был в прекрасном настроении, много пил, много ел и перемежал салатики пошлыми анекдотами под тупое хихиканье своей супруги.
Подполковник все это терпеливо переносил, тем более что жрачка и выпивка у Шпындрюка никогда плохой не была. А вчера глава местной администрации праздновал осуждение одного очень наглого рэкетира, с которым ему невольно приходилось делить полномочия в управлении райцентром Чернодырье. Теперь его власть на вверенной ему территории становилась абсолютной. Больше мешать ему царствовать здесь не мог никто. Авторитетов не осталось. Радуясь такому значительному в его жизни событию, Протопоп Архипович не жалел ни водки, ни закуски.
Глава администрации не был бы самим собою, если бы пригласил подполковника только для того, чтобы выразить ему благодарность за участие личного состава батальона в задержании того самого рэкетира. Он уже придумал новую задачу. Точнее, придумал он ее давно, а сейчас наступила пора осуществить желаемое. Кроме конюшни, где Шпындрюк держал пятнадцать лошадей, теперь он решил обзавестись еще и свинарником. Строительство данного объекта было начато местными алкашами, но, к сожалению, застопорилось после того, как вскрылись факты вопиющего воровства стройматериалов. Если нанимать нормальных мужиков, то это дорого. Поэтому, не жалея водки, маленький и лысенький Протопоп наполнял раз за разом стопку огромного комбата, разводя бодягу вокруг своей идейки по воспроизводству высококлассных свиней.
– Начнем с того, что выпишем производителя и матку хорошую. Дело пойдет на сто один процент.
– Так у вас же вроде бы есть свинарник? – не понимал комбат.
– Есть-то есть, – соглашался Шпындрюк. – Но то ж кооперативное, а это мое будет. Хочу развести, понимаешь, чтобы под Новый год там, на день рождения, юбилейчик какой всегда свои поросята были. Ведь ты не поверишь, я, хозяин всего района, вынужден каждый раз посылать человека и объяснять каждому встречному– поперечному, зачем мне этот поросенок нужен.
– Неужели так не принесут?
Комбат засунул в рот блин с черной икрой.
– Принести-то принесут, но ты понимаешь, как обидно – все время я в попрошайках, – мягкие холеные ручки переплели пальчики на животе. – Вроде как и положено. Не по закону, конечно, положено, а так, понимаешь, по старым русским традициям, и в то же время свербит меня. Вот есть у меня лошади. Сел я на эту лошадь и поехал. И никого не спрашиваю. Никому никаких ответов не держу. Все-таки свое, оно – свое. А когда тебе люди со всех углов несут, знаешь, – Шпындрюк хлопнул Петра Валериевича по мясистому плечу, – это не то.
– Ладно, – бурчал комбат. – Че надо-то? Ты уж не юли, говори.
– Да выделил бы солдатиков, а то как-то вот с алкашами-то этими сладу нет. Твои же все-таки молодые, чего им там? Пожрать? Пожрать я дам. Пусть тут живут. Угол есть.
– Где тут? – комбат часто заморгал. – Че, прямо в доме, что ли, поселишь?
– Смеешься. Я про свинарник говорю. Стены подняли под крышу в одном уголочке. Пусть там и живут. Тряпки натянут – вот тебе и полупалатка-полудом. Не усмотрел. Ложить совсем не умеют, вместо того чтобы по периметру обвязывать, в одном месте навалили, сволочи. Как бы ломать не пришлось.
– А, – согласился подполковник. – Ты не забывай, что у них служба. А чего же за служба такая, если они у тебя тут в твоих хоромах (а у Шпындрюка был неплохой особнячок) будут с жиру-то беситься. Нет уж, пусть на воздухе. Ты когда собираешься свиней-то получать?
– Ой, да я уж выписал, – признался Протопоп Архипович. – Поэтому бы надо побыстрее.
– Ладно, ладно, – соглашался гость, не переставая поглощать водку и деликатесы.
Разглядывая сейчас своих подчиненных, комбат решал для себя задачу по выбору наиболее достойных для работ на свинарнике Шпындрюка. Будь он главой района, никогда бы никто и ни за что не заставил бы его еще и собственную скотину разводить. Ну, ладно, любовь к лошадям предположим, но свиньи-то, при том, что у кооператива, в который он входит, есть свинарник, есть свиньи у фермеров, так нет – он еще и свой собственный решил завести. Да еще каких-то там производителей выписал.
Хмуря брови, Стойлохряков стоял перед строем и разглядывал принадлежащий ему химвзвод. В то время, как три роты батальона были призваны из-за своей большой численности решать более глобальные задачи по хозяйству, это небольшое подразделение оставалось у комбата всегда про запас на случай возникновения вот таких вот нестандартных просьб: свинарник кому-нибудь построить или переехать кому-то надо, мебель перетащить, огород перекопать. Все эти дыры Петр Валериевич обычно затыкал химиками.
Для того чтобы обосновать выбор кандидатуры и отправку на работу, необходимо было родить какую– нибудь причину. Этого можно в принципе и не делать, но так мотивация будет более весомой. Именно сейчас Стойлохряков рылся в своей голове и искал ту самую причину. За что бы зацепиться? Морщины на его лбу становились все более глубокими, а решение не приходило.
Почему ему сегодня с утра еще хочется думать и быть демократическим лидером? Ведь он вполне может ткнуть пальцем в этого, этого, этого – и все. Люди пойдут выполнять поставленную задачу. Он уже выставил вверх указательный палец и, подойдя к Казаряну, наконец переставшему оправлять свой китель, хотел было ткнуть пальцем ему в грудь и сказать, чтобы он самостоятельно отобрал пять человек для работы. Но тут комбат припомнил эпизод с воровством сантехники, которую они вместе с начальником штаба майором Холодцом выписывали из Самары для себя и офицерских семей в новый дом. Здесь без химиков не обошлось. Воровали не для себя – для туалета, который сам комбат приказал отремонтировать. Но воровство есть воровство. И необходимо после таких происшествий проводить воспитательную работу. Решение было принято.
– Так, – комбат подошел к самому здоровому солдату во взводе – Простакову. – Давай, Простаков. Затем, кто там еще был? Вот ты.
– Рядовой Резинкин, – отозвался Виктор на комбатовское «ты».
– И потом маленький у вас еще...
Петр Валериевич подошел к концу строя.
– Вот. Вот этот вот.
– Рядовой Валетов, – тут же отозвался Фрол.
– Это трое. И еще двоих.
Комбат подошел к двум дембелям, которые держались друг дружки на протяжении всей службы.
– Давай, Сизов, и ты, Ануфриев. Пойдете работничками вместе с вышеназванными. Итого пять человек. Петрушевский!
– Я!
– После завтрака машину «ГАЗ-66» к подъезду. Эти пятеро загружаются. Вместе с ними едет прапорщик Евздрихин. Он старший. Вопросы? Тихо. Хорошо, – без паузы произнес комбат и, напутствовав народ стандартным «далее по распорядку», удалился с этажа.
Все выдохнули. Сегодня только понедельник и долбаная служба не успела пронять Стойлохрякова. В четверг, пятницу он будет уже залетать на этаж и орать на каждого встречного-поперечного. А сейчас еще ничего, в хорошем расположении духа, можно сказать. Лично зашел, попросил дедушек выйти построиться. Не каждый день такое случается.
Сизов с Ануфриевым были из тех людей, что никогда не старались стать по-настоящему дембелями, какими их привыкла, во всяком случае, рисовать фантазия авторов журнальных и газетных статей. Они были нормальными пацанами, которые держались друг за друга, ни к кому не приставали, никогда не напрашивались на неприятности и по большей части блюли режим. Единственная особенность, о которой, естественно, все знали во взводе, была любовь двоих корешей к травке, «колесам» и прочей дряни.
Ануфриев на правах старшего (ему домой на три месяца раньше, чем Сизову) сразу после завтрака построил солдат в колонну по два и повел их к уже стоящей под парами «шишиге».
Наученный долгими годами службы, Петр Петрович Евздрихин никогда и никуда не торопился. Если ему говорили сделать сегодня, он делал завтра. Если говорили быть к девяти, он обычно появлялся на точке в половине десятого. Конечно, фильтровал, от кого приказы-то исходят. По большей части опаздывал – знал, что человек он в батальоне незаменимый. Прапорщики – это соль армии. А хорошие прапорщики – это уже перец. Не обрадовавшись тому, что солдаты очень быстро появились после завтрака перед машиной, Евздрихин поспешил пожурить Ануфриева:
– Олег, куда торопишься? Домой? Все равно раньше августа не отпустят.
– Первого августа, – уточнил высохший от постоянного употребления наркотиков дембель.
– Какие вы все умные, молодые! Куда от вас деваться, не знаю, – пожаловался на судьбу Евздрихин. – Полезайте, едем на объект.
Фрол долго копошился, преодолевая задний борт, и, наконец, миновал препятствие. Оглянувшись, он с завистью увидел, как Простаков забирается в кузов одним непрерывным сложным движением и плюхается рядом.
– Тише, гора, – шутливо вздрогнул Фрол. – Ты сейчас меня раздавишь.
– Я осторожно, – пробубнил Алексей, поглядывая на старшего, на Ануфриева.
А тому было на все наплевать, потому как рядом с ним уже сидел желтушный черноволосый Сизов, и оба о чем-то шептались, не обращая внимания на отслуживших всего по паре месяцев солдат.
Машина тронулась, и народ, предчувствуя выгрузку за пределами территории части, а также тяжесть в желудках после манной каши, был морально готов к трудностям, которые неминуемо ожидали их. Солдат, как известно, на курорты не посылают.
В кузове им пришлось трястись недолго. Успели по сигаретке выкурить да побазарить чуток, как уже машина остановилась. Хлопнула дверь кабины. Откуда-то снизу раздался голос прапорщика:
– Вылезай!
Солдаты медленно, словно объевшиеся тюлени, стали вываливаться из кузова. Как оказалось, привезли их во двор, где недавно шло строительство какого-то хлева. Покосившись на здоровый двухэтажный дом, стоящий невдалеке, Простаков заметил:
– Добротная хижина, однако.
Евздрихин подскочил к нему:
– Это не хижина, чтобы вы все знали, это дом главы района. Поэтому постарайтесь обойтись без громких выступлений. Ведите себя нормально. Не подставляйте своего командира.
Ануфриев подошел к прапорщику и, глядя на него стеклянными, осоловелыми глазами, тихо произнес:
– Мы будем как мыши. Даже нет. Как земляные черви. Нас никто не услышит и не увидит.
Прапорщик скривился.
– Построились.
Когда отделение замерло перед ним, Петр Петрович проверил, на месте ли его усы, затем кивнул на начатую стройку:
– Вот объект. Будете дом свиньям строить.
– Это че? Сегодня на машине, а потом каждый раз топать, что ли, я буду? – Сизов, будучи воином мудрым, прекрасно понимал, что каждый праздник имеет свое начало и свой конец. Так вот, похоже, праздник продолжался лишь в то время, пока их сюда везли. Теперь придется напрягаться, а его желтушной худосочной натуре покой нужен.
Володя с Олегом нашли друг друга полтора года назад и все свои мысли направляли лишь на то, как бы раздобыть себе очередной косяк, а если повезет, то и зелье со шприцами, с одноразовыми, а то СПИД, знаете ли. Каждый наркоман должен стремиться к культуре ввода средств в организм.
– Мужики, вы только не нойте. Вам, считай, повезло, – начал разрисовывать ситуацию прапорщик. – Будете жить прямо здесь. Жрачку вам будут сюда носить не из столовой. Домашнее хавать будете. Только работайте.
– И за сколько надо закончить? – с интересом произнес Резинкин, прикидывая, сколько же им тут обломится балдеть: ведь спать не в казарме, есть домашнее и работать, считай, не из-под палки, а так, вполуохотку. В армии это счастье. Только бы не сильно нагружали и не много требовали.
Прапорщик почесал за одним ухом, потом за другим, пожал плечами:
– Сроков никто не знает. Пошли посмотрим, что там и как.
Вблизи строительная площадка выглядела внушительно: бетонный фундамент примерно шесть на двенадцать был уже залит, кое-где начата кладка красным кирпичом, но самое интересное, что в одном месте стены уже стояли на высоте двух с лишним метров, а в другом их класть и не начинали. Там, где возведенное сооружение было повыше, кинули несколько неструганых досок поперек, на это все положили кусок драного брезента, что, по замыслу Шпындрюка, было достаточно для молодых солдат. Лето в календаре. Не так и холодно.
Простаков с деловым видом осмотрел предназначавшийся для их обитания угол и нахмурился.
– Мы чего, товарищ прапорщик, тут будем?
Евздрихин скривился. Селить людей в таком месте – это уж даже не по-походному, куда хуже.
– И че, у нас и палатки не будет? – поддержал наступление товарища Резинкин.
– Мужики, – отступил Петр Петрович, – я не знаю. Мне сказали вас сюда отвезти. Вот кирпич, вон цемент, вон песок. Давайте ложите стены, а? Думаю, все же умеете ложить-то?
– Мы наложим, – утвердительно кивнул Ануфриев. – Сколько скажете, столько и наложим. А кто тут до нас работал?
– Не знаю, ребята, не знаю. Вы сидите пока, покурите, а через полчасика давайте начинайте тут движение, чтобы у нас никаких проблем не было. Глядишь, кто-нибудь к вам из хозяев подойдет, скажет, что надо там. Тыры-пыры. То да се. А я поеду, мне в парк машинный надо.
Евздрихин, подбежав к машине, прыгнул в нее, скомандовал ефрейтору Петрушевскому:
– Заводи! – и был рад-радешенек тому, что смотался с точки.
– Что-то мне здесь не по кайфу, – протянул Сизов, опускаясь на бревно.
Тут же с ним присел Ануфриев.
– А вы что смотрите, молодые? Я должен на бетонном полу спать сегодня? Давайте делайте кровати. Тряпку натяните как следует, чтобы сверху ничего не падало. Вон лопата есть. Все есть. Начинайте трудиться. Костер мне надо к вечеру. Или печку ищите какую-нибудь, я че, мерзнуть буду? – бубнил Ануфриев, погоняя.
Фрол не мог нарадоваться. Если бы на месте этого наркота сейчас был бы Казарян, то им пришлось бы здесь летать, как мухам. А этому, похоже, если не все равно, то на скорость выполнения своих поручений он смотрит через обколотое сознание.
С одной стороны, Резинкин был рад отвалить от деда Бори и от Петруся, вырваться, наконец, из машинного парка и заняться чем-нибудь другим, кроме железок. С другой – он был обижен на комбата. Ведь он все-таки механик-водитель, белая кость, голубая кровь, почти авиатор. Как можно было его взять и вот так вот послать на стройку? Комиссия уехала, машины проверила, все у комбата хорошо. Теперь ему водители не нужны стали. Теперь он посылает знающих людей какие-то сараи возводить.
Фрол встал рядом с Простаковым и, задрав голову кверху, стал нахально улыбаться, глядя в широкое плоское лицо.
– Че замер, детина, – призывно завыл Валетов. – Вся надежда на тебя.
– Чего это я один, что ли, тут буду строить? – стал отбрыкиваться гулливер.
– Ну, ты смотри, какой здоровый! Ты должен такие сараи за одну ночь возводить. Как в сказке, – не унимался Валетов, начиная нарезать круги вокруг стодевяностодвухсантиметрового сибирского мужика.
– Одному несподручно, – уже менее настойчиво бубнил Алексей. – Тут работы много. У нас в деревне таких хлевов я что-то не припомню. Все мы больше из дерева делаем. А здесь вон кирпичный. Я ни разу-то кирпич и не клал. Все только с деревом, с бревнами.
Ануфриев оставил насиженное место на бревне.
– И че получается? Никто из нас ложить не умеет? Кто-нибудь имеет понятие о том, как раствор замешивать?
Солдаты стояли, глядя по сторонам. Кто смотрел на кучу песка, кто на цементные мешки, сложенные под навесом. Обычно бледный Ануфриев раскраснелся.
– Вы че, воины, до двадцати лет дожили, никто кирпич ложить не умеет? Основ кладки не знаете? И чего прикажете делать? Чтобы я вам тут рожал этот сарай, что ли?
Теперь уже все смотрели на Олега с интересом.
– Я че, вас учить должен? Нашему комбату даже в голову не пришло, что среди нас есть такие уроды, которые не знают, как раствор замешивать и кирпичи ложить.
Резинкин, в отличие от Простакова, жившего в деревне, и Валетова, призванного из города, в своем средней руки поселочке, напоминавшем Чернодырье, не раз помогал отцу возводить кирпичную стену то тут, то там, и с мастерком обращаться умел, и простенькую кладочку сделать. Знал, что такое отвес и уровень. Но сейчас благоразумно помалкивал и, как выясняется, делал это не напрасно.
У Ануфриева не выдержали нервы. Он признался сам себе, а по ходу и остальным, что владеет этим ремеслом.
– Уроды, – цедил Ануфриев, – просто уроды. Ты, здоровый, иди, вставай к ванне.
– Какой ванне? – не понял Леха, оглядываясь.
– Вон видишь корыто? Вначале давай его от остатков раствора отчищай. Лопату бери, хлюпик. Ты, водила, не лупай глазами. Давай, двигайся. Начинай носить кирпичи и расставляй их по пять штучек через каждый метр. Сейчас цоколь заделаем. Надеюсь, е– мое, моя учеба вам пригодится. Домой приедете, сможете бабки зарабатывать. Давай, шевелись. Ты, мелкий, тоже не отставай, вместе с Резиной иди носи кирпичи. Время девять. До часу дня создаем видимость работы. Если нам пожрать не принесут, больше ничего делать не будем. Что-то я вообще не наблюдаю людей, готовых о нас, о несчастных, позаботиться.
Ануфриев огляделся, посмотрел на высокий забор, за которым скрывался двухэтажный дом, перевел взгляд на стоящие на почтительном расстоянии частные дома и отметил выбор места: до ближайших соседей от этого хлева не менее семидесяти метров. Иметь такой участочек и не застроить его было бы глупо. Чем, похоже, сейчас и занялся этот глава района.
Олег подошел к продолжавшему сидеть на бревне Сизову.
– Поскольку мы здесь сами себе хозяева, может, смотаемся вечерочком по поселочку-то?
– Смотаемся, – согласился живо Володя. Его больные глаза блеснули, оба поняли друг друга без слов.
К двенадцати дня, с помощью нехороших слов и тумаков, Олег Ануфриев добился от своих подчиненных немалых успехов. Он не только показал, как правильно класть кирпичи, но и успел вместе со своими сослуживцами положить пару десятков штук на свое место. При этом он не упускал возможности покритиковать предыдущих участников строительства и отзывался о них весьма нелестно. По его высказываниям выходило, что данную работу делали люди безрукие и безголовые.
Действительно, когда на одну из стен Простаков, по совету своего нового учителя, посмотрел со стороны, то он увидел, что кладка то уходит внутрь, то выдвигается наружу.
– Ничего, ломать-то, надеюсь, не заставят. К тому же это не мы делали, – с надеждой говорил Олег, касаясь пальцами выпуклого участка стены.
Не успели как следует расположиться, вытянуть ноги и расслабиться, как открылась небольшая калитка в высоком зеленом заборе и со стороны двухэтажного дома на стройплощадку вышел мужичок в синей спортивной куртке. Он быстро приближался к солдатам, импульсивно размахивая руками. Когда он приблизился, временно не служащие смогли рассмотреть его физиономию. Маленькие глазки под жиденькими бровями, небольшой острый нос, загнутый к верхней тонкой губе, маленькие, чуть торчащие в стороны ушки, четко очерченные скулы.
«Такие вряд ли нравятся женщинам, – тут же мелькнула мысль у Резинкина. – Какой-то он весь плюгавенький, жиденький».
Но, вопреки ожиданиям, плюгавенький и жиденький оказался горазд на то, чтобы поорать.
– Чего расселись? До обеда еще час. Давайте строить дальше, а то скоро свиней привезут. Куда их? Протопоп Архипович к себе в спальню поведет?
– Протопоп – это кто – поп? – спросил, улыбаясь, Ануфриев.
– Нет, дорогой мой. Протопоп Архипович – это глава района, – произнес жиденький человечек. – Давайте, давайте.
– А что, в час обед будет? – не поверил Сизов.
– Будет, будет. Я, Михал Афанасьич, буду вас тут изредка патронировать. На случай, если вы совсем разленитесь. Надо отрабатывать жрачку-то.
– Так мы ее еще пока не видели, – Ануфриев сплюнул в сторону и уже серьезно посмотрел на Афанасьича.
– Эй! Ну-ка подъем! – выкрикнул он.
Народ недовольно зашевелился в люльках. Кто-то заметил, что дневальный еще не орал. Прапорщик за словом в карман никогда не лазил. У него на языке на всякое солдатское словечко вертелось три.
– Меня не волнует. Подрывайтесь, сыны!
Кто-то начал медленно и нехотя опускать ноги и шарить под кроватью, разыскивая тапки. Валетов ничего не слышал, но старания лучика даром не прошли. Неожиданно сквозь сон ему показалось, будто кто-то лазит у него в носу. Рука сама потянулась к лицу. Невольно он вынырнул из-под покрова сладкого сна и прислушался к шорохам, что наполняли воздух вокруг него.
Резко открыв глаза, Фрол увидел, как его сослуживцы вяло копошатся, натягивая на себя форму. О нем никто и не вспомнил. Обычно дневальный орал так, что поднимал на ноги весь этаж. Неужели он проспал подъем?
– Сколько время? – пробурчал слоняра, свешиваясь с верхней койки.
Спящий под ним Простаков уже сидел на кровати, натягивая сапоги.
– Чего дрыхнешь? – рявкнул он и поднялся во весь свой рост, оказываясь выше горизонтально лежащего хлипкого Валетова аккурат на свою башку.
– Че ты, че ты? – Фрол повелся вставать. – Встаю, встаю. А сколько время? Ты че, сказать не можешь?
Алексей почесал лоб, затем зад, потом взглянул на руку.
– О, вспомнил, я же не ношу часы.
– Ну, ты тормоз.
Валетов сиганул вниз и успел схватить за руку выходящего уже в коридор Резинкина.
– Витек, время скажи.
– Чего тебе надо? Без десяти шесть. В шесть комбат придет. Прапор, видишь, уже тут крутится.
Фрол огляделся и никого не увидел.
– Где?
– Да заколебал ты.
Особо никто не торопил, и взвод химзащиты медленно выползал в коридор, расклеивая глаза и прочищая пальцами уши, чтобы хорошо видеть и слышать командира батальона. На кой черт ему понадобились в шесть утра химики, никто не знал.
От деда Петра Забейко – высокого черноволосого и черноглазого парня с хохляцкими корнями, поднявшегося после ухода Кирпичева и Агапова, – делегатом к прапорщику в каптерку был заслан Петрушевский. После непродолжительного разговора ефрейтор возвратился и доложил валяющемуся в койке деду о неведении товарища прапорщика касаемо замыслов ихнего местного бога товарища комбата Стойлохрякова.
Подразделение медленно строилось на взлетке, почесываясь и посапывая. Многие успели уже дойти до сортира и вернуться обратно и теперь стояли в ожидании. Евздрихин, пощипывая свои пышные усы, уже стоял перед строем и придирчиво оглядывал личный состав.
– Где Забейко с Казаряном? – спросил он у сержанта Батракова.
Дядя Женя оглядел строй, убедился в том, что прапорщик прав, и заглянул в кубрик. Оба деда как ни в чем не бывало лежали в своих люлях и вяло позевывали.
– Вы че, мужики? – сержант не собирался заставлять дедов подниматься, но все же напомнил о визите комбата, так как за его спиной стоял прапорщик.
– Пошел ты... – буркнул Казарян.
– Пошел ты... – эхом повторил Забейко.
Койки под обоими скрипнули, что должно было означать конец разговора.
В шесть ноль одну здоровенный подполковник ввалился на первый этаж казармы и вначале с удовольствием оглядел строй, затем, не увидев дедов, нахмурился.
– А где эти двое? – первым же делом спросил комбат.
Личный состав своего батальона он знал очень хорошо, а таких персонажей, как Казарян и Забейко, он желал наблюдать при каждом построении, ревниво наблюдая за тем, чтобы двое военнослужащих были на месте.
Прапорщик Евздрихин несмело подошел к огромной двухметровой туше и прошептал чуть слышно:
– Оба лежат.
– Какой ты после этого прапорщик, а? – тоже тихо, так, чтобы стоящие в строю солдаты не слышали, ответил подполковник и сам прошел в кубрик.
Двое дедов стояли навытяжку рядом со своими койками, одетые по всей форме и застегнутые на все положенные пуговички.
– Почему не в коридоре?
– А мы так поняли, что построение тута, – пробасил черный от загара Казарян.
– Не тута, а тама. На выход.
Комбат протопал обратно, а солдаты покорно вышли из кубрика и заняли свое место в строю.
Батраков часто заморгал, не понимая, как за несколько секунд можно одеться. Ведь они только что лежали пластом и, казалось бы, не собирались подрываться сегодня вообще.
У Стойлохрякова была отчаянная сухость во рту после вчерашних посиделок с главой района Шпындрюком. Протопоп Архипович вчерась был в прекрасном настроении, много пил, много ел и перемежал салатики пошлыми анекдотами под тупое хихиканье своей супруги.
Подполковник все это терпеливо переносил, тем более что жрачка и выпивка у Шпындрюка никогда плохой не была. А вчера глава местной администрации праздновал осуждение одного очень наглого рэкетира, с которым ему невольно приходилось делить полномочия в управлении райцентром Чернодырье. Теперь его власть на вверенной ему территории становилась абсолютной. Больше мешать ему царствовать здесь не мог никто. Авторитетов не осталось. Радуясь такому значительному в его жизни событию, Протопоп Архипович не жалел ни водки, ни закуски.
Глава администрации не был бы самим собою, если бы пригласил подполковника только для того, чтобы выразить ему благодарность за участие личного состава батальона в задержании того самого рэкетира. Он уже придумал новую задачу. Точнее, придумал он ее давно, а сейчас наступила пора осуществить желаемое. Кроме конюшни, где Шпындрюк держал пятнадцать лошадей, теперь он решил обзавестись еще и свинарником. Строительство данного объекта было начато местными алкашами, но, к сожалению, застопорилось после того, как вскрылись факты вопиющего воровства стройматериалов. Если нанимать нормальных мужиков, то это дорого. Поэтому, не жалея водки, маленький и лысенький Протопоп наполнял раз за разом стопку огромного комбата, разводя бодягу вокруг своей идейки по воспроизводству высококлассных свиней.
– Начнем с того, что выпишем производителя и матку хорошую. Дело пойдет на сто один процент.
– Так у вас же вроде бы есть свинарник? – не понимал комбат.
– Есть-то есть, – соглашался Шпындрюк. – Но то ж кооперативное, а это мое будет. Хочу развести, понимаешь, чтобы под Новый год там, на день рождения, юбилейчик какой всегда свои поросята были. Ведь ты не поверишь, я, хозяин всего района, вынужден каждый раз посылать человека и объяснять каждому встречному– поперечному, зачем мне этот поросенок нужен.
– Неужели так не принесут?
Комбат засунул в рот блин с черной икрой.
– Принести-то принесут, но ты понимаешь, как обидно – все время я в попрошайках, – мягкие холеные ручки переплели пальчики на животе. – Вроде как и положено. Не по закону, конечно, положено, а так, понимаешь, по старым русским традициям, и в то же время свербит меня. Вот есть у меня лошади. Сел я на эту лошадь и поехал. И никого не спрашиваю. Никому никаких ответов не держу. Все-таки свое, оно – свое. А когда тебе люди со всех углов несут, знаешь, – Шпындрюк хлопнул Петра Валериевича по мясистому плечу, – это не то.
– Ладно, – бурчал комбат. – Че надо-то? Ты уж не юли, говори.
– Да выделил бы солдатиков, а то как-то вот с алкашами-то этими сладу нет. Твои же все-таки молодые, чего им там? Пожрать? Пожрать я дам. Пусть тут живут. Угол есть.
– Где тут? – комбат часто заморгал. – Че, прямо в доме, что ли, поселишь?
– Смеешься. Я про свинарник говорю. Стены подняли под крышу в одном уголочке. Пусть там и живут. Тряпки натянут – вот тебе и полупалатка-полудом. Не усмотрел. Ложить совсем не умеют, вместо того чтобы по периметру обвязывать, в одном месте навалили, сволочи. Как бы ломать не пришлось.
– А, – согласился подполковник. – Ты не забывай, что у них служба. А чего же за служба такая, если они у тебя тут в твоих хоромах (а у Шпындрюка был неплохой особнячок) будут с жиру-то беситься. Нет уж, пусть на воздухе. Ты когда собираешься свиней-то получать?
– Ой, да я уж выписал, – признался Протопоп Архипович. – Поэтому бы надо побыстрее.
– Ладно, ладно, – соглашался гость, не переставая поглощать водку и деликатесы.
Разглядывая сейчас своих подчиненных, комбат решал для себя задачу по выбору наиболее достойных для работ на свинарнике Шпындрюка. Будь он главой района, никогда бы никто и ни за что не заставил бы его еще и собственную скотину разводить. Ну, ладно, любовь к лошадям предположим, но свиньи-то, при том, что у кооператива, в который он входит, есть свинарник, есть свиньи у фермеров, так нет – он еще и свой собственный решил завести. Да еще каких-то там производителей выписал.
Хмуря брови, Стойлохряков стоял перед строем и разглядывал принадлежащий ему химвзвод. В то время, как три роты батальона были призваны из-за своей большой численности решать более глобальные задачи по хозяйству, это небольшое подразделение оставалось у комбата всегда про запас на случай возникновения вот таких вот нестандартных просьб: свинарник кому-нибудь построить или переехать кому-то надо, мебель перетащить, огород перекопать. Все эти дыры Петр Валериевич обычно затыкал химиками.
Для того чтобы обосновать выбор кандидатуры и отправку на работу, необходимо было родить какую– нибудь причину. Этого можно в принципе и не делать, но так мотивация будет более весомой. Именно сейчас Стойлохряков рылся в своей голове и искал ту самую причину. За что бы зацепиться? Морщины на его лбу становились все более глубокими, а решение не приходило.
Почему ему сегодня с утра еще хочется думать и быть демократическим лидером? Ведь он вполне может ткнуть пальцем в этого, этого, этого – и все. Люди пойдут выполнять поставленную задачу. Он уже выставил вверх указательный палец и, подойдя к Казаряну, наконец переставшему оправлять свой китель, хотел было ткнуть пальцем ему в грудь и сказать, чтобы он самостоятельно отобрал пять человек для работы. Но тут комбат припомнил эпизод с воровством сантехники, которую они вместе с начальником штаба майором Холодцом выписывали из Самары для себя и офицерских семей в новый дом. Здесь без химиков не обошлось. Воровали не для себя – для туалета, который сам комбат приказал отремонтировать. Но воровство есть воровство. И необходимо после таких происшествий проводить воспитательную работу. Решение было принято.
– Так, – комбат подошел к самому здоровому солдату во взводе – Простакову. – Давай, Простаков. Затем, кто там еще был? Вот ты.
– Рядовой Резинкин, – отозвался Виктор на комбатовское «ты».
– И потом маленький у вас еще...
Петр Валериевич подошел к концу строя.
– Вот. Вот этот вот.
– Рядовой Валетов, – тут же отозвался Фрол.
– Это трое. И еще двоих.
Комбат подошел к двум дембелям, которые держались друг дружки на протяжении всей службы.
– Давай, Сизов, и ты, Ануфриев. Пойдете работничками вместе с вышеназванными. Итого пять человек. Петрушевский!
– Я!
– После завтрака машину «ГАЗ-66» к подъезду. Эти пятеро загружаются. Вместе с ними едет прапорщик Евздрихин. Он старший. Вопросы? Тихо. Хорошо, – без паузы произнес комбат и, напутствовав народ стандартным «далее по распорядку», удалился с этажа.
Все выдохнули. Сегодня только понедельник и долбаная служба не успела пронять Стойлохрякова. В четверг, пятницу он будет уже залетать на этаж и орать на каждого встречного-поперечного. А сейчас еще ничего, в хорошем расположении духа, можно сказать. Лично зашел, попросил дедушек выйти построиться. Не каждый день такое случается.
Сизов с Ануфриевым были из тех людей, что никогда не старались стать по-настоящему дембелями, какими их привыкла, во всяком случае, рисовать фантазия авторов журнальных и газетных статей. Они были нормальными пацанами, которые держались друг за друга, ни к кому не приставали, никогда не напрашивались на неприятности и по большей части блюли режим. Единственная особенность, о которой, естественно, все знали во взводе, была любовь двоих корешей к травке, «колесам» и прочей дряни.
Ануфриев на правах старшего (ему домой на три месяца раньше, чем Сизову) сразу после завтрака построил солдат в колонну по два и повел их к уже стоящей под парами «шишиге».
Наученный долгими годами службы, Петр Петрович Евздрихин никогда и никуда не торопился. Если ему говорили сделать сегодня, он делал завтра. Если говорили быть к девяти, он обычно появлялся на точке в половине десятого. Конечно, фильтровал, от кого приказы-то исходят. По большей части опаздывал – знал, что человек он в батальоне незаменимый. Прапорщики – это соль армии. А хорошие прапорщики – это уже перец. Не обрадовавшись тому, что солдаты очень быстро появились после завтрака перед машиной, Евздрихин поспешил пожурить Ануфриева:
– Олег, куда торопишься? Домой? Все равно раньше августа не отпустят.
– Первого августа, – уточнил высохший от постоянного употребления наркотиков дембель.
– Какие вы все умные, молодые! Куда от вас деваться, не знаю, – пожаловался на судьбу Евздрихин. – Полезайте, едем на объект.
Фрол долго копошился, преодолевая задний борт, и, наконец, миновал препятствие. Оглянувшись, он с завистью увидел, как Простаков забирается в кузов одним непрерывным сложным движением и плюхается рядом.
– Тише, гора, – шутливо вздрогнул Фрол. – Ты сейчас меня раздавишь.
– Я осторожно, – пробубнил Алексей, поглядывая на старшего, на Ануфриева.
А тому было на все наплевать, потому как рядом с ним уже сидел желтушный черноволосый Сизов, и оба о чем-то шептались, не обращая внимания на отслуживших всего по паре месяцев солдат.
Машина тронулась, и народ, предчувствуя выгрузку за пределами территории части, а также тяжесть в желудках после манной каши, был морально готов к трудностям, которые неминуемо ожидали их. Солдат, как известно, на курорты не посылают.
В кузове им пришлось трястись недолго. Успели по сигаретке выкурить да побазарить чуток, как уже машина остановилась. Хлопнула дверь кабины. Откуда-то снизу раздался голос прапорщика:
– Вылезай!
Солдаты медленно, словно объевшиеся тюлени, стали вываливаться из кузова. Как оказалось, привезли их во двор, где недавно шло строительство какого-то хлева. Покосившись на здоровый двухэтажный дом, стоящий невдалеке, Простаков заметил:
– Добротная хижина, однако.
Евздрихин подскочил к нему:
– Это не хижина, чтобы вы все знали, это дом главы района. Поэтому постарайтесь обойтись без громких выступлений. Ведите себя нормально. Не подставляйте своего командира.
Ануфриев подошел к прапорщику и, глядя на него стеклянными, осоловелыми глазами, тихо произнес:
– Мы будем как мыши. Даже нет. Как земляные черви. Нас никто не услышит и не увидит.
Прапорщик скривился.
– Построились.
Когда отделение замерло перед ним, Петр Петрович проверил, на месте ли его усы, затем кивнул на начатую стройку:
– Вот объект. Будете дом свиньям строить.
– Это че? Сегодня на машине, а потом каждый раз топать, что ли, я буду? – Сизов, будучи воином мудрым, прекрасно понимал, что каждый праздник имеет свое начало и свой конец. Так вот, похоже, праздник продолжался лишь в то время, пока их сюда везли. Теперь придется напрягаться, а его желтушной худосочной натуре покой нужен.
Володя с Олегом нашли друг друга полтора года назад и все свои мысли направляли лишь на то, как бы раздобыть себе очередной косяк, а если повезет, то и зелье со шприцами, с одноразовыми, а то СПИД, знаете ли. Каждый наркоман должен стремиться к культуре ввода средств в организм.
– Мужики, вы только не нойте. Вам, считай, повезло, – начал разрисовывать ситуацию прапорщик. – Будете жить прямо здесь. Жрачку вам будут сюда носить не из столовой. Домашнее хавать будете. Только работайте.
– И за сколько надо закончить? – с интересом произнес Резинкин, прикидывая, сколько же им тут обломится балдеть: ведь спать не в казарме, есть домашнее и работать, считай, не из-под палки, а так, вполуохотку. В армии это счастье. Только бы не сильно нагружали и не много требовали.
Прапорщик почесал за одним ухом, потом за другим, пожал плечами:
– Сроков никто не знает. Пошли посмотрим, что там и как.
Вблизи строительная площадка выглядела внушительно: бетонный фундамент примерно шесть на двенадцать был уже залит, кое-где начата кладка красным кирпичом, но самое интересное, что в одном месте стены уже стояли на высоте двух с лишним метров, а в другом их класть и не начинали. Там, где возведенное сооружение было повыше, кинули несколько неструганых досок поперек, на это все положили кусок драного брезента, что, по замыслу Шпындрюка, было достаточно для молодых солдат. Лето в календаре. Не так и холодно.
Простаков с деловым видом осмотрел предназначавшийся для их обитания угол и нахмурился.
– Мы чего, товарищ прапорщик, тут будем?
Евздрихин скривился. Селить людей в таком месте – это уж даже не по-походному, куда хуже.
– И че, у нас и палатки не будет? – поддержал наступление товарища Резинкин.
– Мужики, – отступил Петр Петрович, – я не знаю. Мне сказали вас сюда отвезти. Вот кирпич, вон цемент, вон песок. Давайте ложите стены, а? Думаю, все же умеете ложить-то?
– Мы наложим, – утвердительно кивнул Ануфриев. – Сколько скажете, столько и наложим. А кто тут до нас работал?
– Не знаю, ребята, не знаю. Вы сидите пока, покурите, а через полчасика давайте начинайте тут движение, чтобы у нас никаких проблем не было. Глядишь, кто-нибудь к вам из хозяев подойдет, скажет, что надо там. Тыры-пыры. То да се. А я поеду, мне в парк машинный надо.
Евздрихин, подбежав к машине, прыгнул в нее, скомандовал ефрейтору Петрушевскому:
– Заводи! – и был рад-радешенек тому, что смотался с точки.
– Что-то мне здесь не по кайфу, – протянул Сизов, опускаясь на бревно.
Тут же с ним присел Ануфриев.
– А вы что смотрите, молодые? Я должен на бетонном полу спать сегодня? Давайте делайте кровати. Тряпку натяните как следует, чтобы сверху ничего не падало. Вон лопата есть. Все есть. Начинайте трудиться. Костер мне надо к вечеру. Или печку ищите какую-нибудь, я че, мерзнуть буду? – бубнил Ануфриев, погоняя.
Фрол не мог нарадоваться. Если бы на месте этого наркота сейчас был бы Казарян, то им пришлось бы здесь летать, как мухам. А этому, похоже, если не все равно, то на скорость выполнения своих поручений он смотрит через обколотое сознание.
С одной стороны, Резинкин был рад отвалить от деда Бори и от Петруся, вырваться, наконец, из машинного парка и заняться чем-нибудь другим, кроме железок. С другой – он был обижен на комбата. Ведь он все-таки механик-водитель, белая кость, голубая кровь, почти авиатор. Как можно было его взять и вот так вот послать на стройку? Комиссия уехала, машины проверила, все у комбата хорошо. Теперь ему водители не нужны стали. Теперь он посылает знающих людей какие-то сараи возводить.
Фрол встал рядом с Простаковым и, задрав голову кверху, стал нахально улыбаться, глядя в широкое плоское лицо.
– Че замер, детина, – призывно завыл Валетов. – Вся надежда на тебя.
– Чего это я один, что ли, тут буду строить? – стал отбрыкиваться гулливер.
– Ну, ты смотри, какой здоровый! Ты должен такие сараи за одну ночь возводить. Как в сказке, – не унимался Валетов, начиная нарезать круги вокруг стодевяностодвухсантиметрового сибирского мужика.
– Одному несподручно, – уже менее настойчиво бубнил Алексей. – Тут работы много. У нас в деревне таких хлевов я что-то не припомню. Все мы больше из дерева делаем. А здесь вон кирпичный. Я ни разу-то кирпич и не клал. Все только с деревом, с бревнами.
Ануфриев оставил насиженное место на бревне.
– И че получается? Никто из нас ложить не умеет? Кто-нибудь имеет понятие о том, как раствор замешивать?
Солдаты стояли, глядя по сторонам. Кто смотрел на кучу песка, кто на цементные мешки, сложенные под навесом. Обычно бледный Ануфриев раскраснелся.
– Вы че, воины, до двадцати лет дожили, никто кирпич ложить не умеет? Основ кладки не знаете? И чего прикажете делать? Чтобы я вам тут рожал этот сарай, что ли?
Теперь уже все смотрели на Олега с интересом.
– Я че, вас учить должен? Нашему комбату даже в голову не пришло, что среди нас есть такие уроды, которые не знают, как раствор замешивать и кирпичи ложить.
Резинкин, в отличие от Простакова, жившего в деревне, и Валетова, призванного из города, в своем средней руки поселочке, напоминавшем Чернодырье, не раз помогал отцу возводить кирпичную стену то тут, то там, и с мастерком обращаться умел, и простенькую кладочку сделать. Знал, что такое отвес и уровень. Но сейчас благоразумно помалкивал и, как выясняется, делал это не напрасно.
У Ануфриева не выдержали нервы. Он признался сам себе, а по ходу и остальным, что владеет этим ремеслом.
– Уроды, – цедил Ануфриев, – просто уроды. Ты, здоровый, иди, вставай к ванне.
– Какой ванне? – не понял Леха, оглядываясь.
– Вон видишь корыто? Вначале давай его от остатков раствора отчищай. Лопату бери, хлюпик. Ты, водила, не лупай глазами. Давай, двигайся. Начинай носить кирпичи и расставляй их по пять штучек через каждый метр. Сейчас цоколь заделаем. Надеюсь, е– мое, моя учеба вам пригодится. Домой приедете, сможете бабки зарабатывать. Давай, шевелись. Ты, мелкий, тоже не отставай, вместе с Резиной иди носи кирпичи. Время девять. До часу дня создаем видимость работы. Если нам пожрать не принесут, больше ничего делать не будем. Что-то я вообще не наблюдаю людей, готовых о нас, о несчастных, позаботиться.
Ануфриев огляделся, посмотрел на высокий забор, за которым скрывался двухэтажный дом, перевел взгляд на стоящие на почтительном расстоянии частные дома и отметил выбор места: до ближайших соседей от этого хлева не менее семидесяти метров. Иметь такой участочек и не застроить его было бы глупо. Чем, похоже, сейчас и занялся этот глава района.
Олег подошел к продолжавшему сидеть на бревне Сизову.
– Поскольку мы здесь сами себе хозяева, может, смотаемся вечерочком по поселочку-то?
– Смотаемся, – согласился живо Володя. Его больные глаза блеснули, оба поняли друг друга без слов.
К двенадцати дня, с помощью нехороших слов и тумаков, Олег Ануфриев добился от своих подчиненных немалых успехов. Он не только показал, как правильно класть кирпичи, но и успел вместе со своими сослуживцами положить пару десятков штук на свое место. При этом он не упускал возможности покритиковать предыдущих участников строительства и отзывался о них весьма нелестно. По его высказываниям выходило, что данную работу делали люди безрукие и безголовые.
Действительно, когда на одну из стен Простаков, по совету своего нового учителя, посмотрел со стороны, то он увидел, что кладка то уходит внутрь, то выдвигается наружу.
– Ничего, ломать-то, надеюсь, не заставят. К тому же это не мы делали, – с надеждой говорил Олег, касаясь пальцами выпуклого участка стены.
* * *
В двенадцать ноль три дембель скомандовал народу: «Садись, кури», пообещав всем, что никто ничего делать не будет до тех пор, пока к ним сюда хоть одна живая душа не выйдет и не посулит сытного обеда. Кроме того, неплохо было бы обзавестись еще одним куском брезента и печкой, иначе ночью им придется невесело, несмотря на предусмотрительно прихваченные с собою фуфайки.Не успели как следует расположиться, вытянуть ноги и расслабиться, как открылась небольшая калитка в высоком зеленом заборе и со стороны двухэтажного дома на стройплощадку вышел мужичок в синей спортивной куртке. Он быстро приближался к солдатам, импульсивно размахивая руками. Когда он приблизился, временно не служащие смогли рассмотреть его физиономию. Маленькие глазки под жиденькими бровями, небольшой острый нос, загнутый к верхней тонкой губе, маленькие, чуть торчащие в стороны ушки, четко очерченные скулы.
«Такие вряд ли нравятся женщинам, – тут же мелькнула мысль у Резинкина. – Какой-то он весь плюгавенький, жиденький».
Но, вопреки ожиданиям, плюгавенький и жиденький оказался горазд на то, чтобы поорать.
– Чего расселись? До обеда еще час. Давайте строить дальше, а то скоро свиней привезут. Куда их? Протопоп Архипович к себе в спальню поведет?
– Протопоп – это кто – поп? – спросил, улыбаясь, Ануфриев.
– Нет, дорогой мой. Протопоп Архипович – это глава района, – произнес жиденький человечек. – Давайте, давайте.
– А что, в час обед будет? – не поверил Сизов.
– Будет, будет. Я, Михал Афанасьич, буду вас тут изредка патронировать. На случай, если вы совсем разленитесь. Надо отрабатывать жрачку-то.
– Так мы ее еще пока не видели, – Ануфриев сплюнул в сторону и уже серьезно посмотрел на Афанасьича.