Страница:
Очевидно, все эти перемены отразились на его лице, потому что ухаживающая за ним леди снова улыбнулась, показав прекрасные перламутровые зубы.
И Фокин, почему-то вспомнив беззубую синеногую Таську с бензопилой и улепетывающего от нее громилу, вдруг довольно глупо рассмеялся.
– Ну вот, – сказала дама, – а теперь примите контрастный душ, искупайтесь в джакузи, вам сделают массаж, и придете в норму совершенно.
– У-у-у... только вот что, – пробормотал Фокин. – Я... это самое... где я?
– Вы в загородном доме Владимира Антоновича.
– Влади...мира Ан-то-новича? А это еще что за... сухофрукт?
– Это мой босс, – сказала женщина. – Только не говорите, что вы его не знаете. Его фамилия Свиридов.
Фокин от неожиданности выронил изо рта недожеванный кусок теплого блина с черной икрой и изумленно уставился на женщину. Потом выпал из сиюминутного оцепенения и сказал:
– Что он... собирается делать?
– Спросите об этом у него самого. А пока что он по делам в Москве и велел ухаживать за вами лучше, чем за ним самим.
Фокин решительно не помнил, как появился в коммунальной квартире Свиридов. Он не помнил капитана Кольцова, не помнил того, как он, Афанасий, читал менту стихотворение Иртеньева, а потом тускло лепетал что-то при виде выросшего из алкогольного тумана перед глазами лица Владимира Свиридова.
Тем паче он не мог знать, что жильцы коммунальной квартиры уже заканчивают распивать оставленный им по распоряжению Свиридова пиво-водочный арсенал, что Егорыч выволок из угла дрянную балалайку и заорал дрянным голосом частушки образца «полюбила парня я, оказался он некондиционный». Что Таська по пьянке упала с лестницы и выбила себе еще два зуба...
Свиридов присел возле батареи и осторожно раскрыл черный чемоданчик, который он незадолго до того поставил на подоконник.
В чемоданчике были детали для полуавтоматической винтовки с оптическим прицелом.
Он начал поочередно вынимать их и по отлаженной до автоматизма технологии, совершенно без задействования сознания, чисто машинально стал собирать ее. Было темно, потому как и та жалкая подслеповатая лампочка, что освещала пролет лестничной клетки всего пару минут назад, была предусмотрительно вывернута.
Впрочем, Владимир и не нуждался в освещении. В то время как руки уверенно и четко состыковывали части в единое смертоносное целое, глаза киллера неотрывно следили за входом в ночной клуб, где сегодня находилась намеченная к ликвидации особа – нефтяной и водочный король, мультимиллионер и депутат Госдумы Аркадий Солонский. Недруг БАМа...
Вход был богато иллюминирован, и в слепящем свете неона четко прорисовывалось несколько неподвижных силуэтов, застывших вдоль стены.
Охрана.
Их можно было легко снять одной очередью, но это меньше всего было нужно человеку, который медленно и выверенно осуществлял подготовку к своей жестокой, короткой, как вспышка гибельного выстрела, миссии.
Подготовив оружие, он взглянул на часы. Двадцать три двадцать восемь с секундами. Через две минуты его жертве должны позвонить напрямую на его личный мобильник, а еще через четыре-пять минут он окажется в зримой досягаемости для одной единственной – роковой – пули.
...Солонский вышел из клуба в плотном кольце охраны. Свиридов прищурился и подумал, что, пожалуй, возможен только один вариант отработки этого милого гражданина – а именно тот, которой он, Владимир, использовал только два раза в жизни. Для этого способа нужен очень хороший глазомер. Ну что же... хороший, так хороший.
Палец Свиридова буквально прикипел к курку, в мозгу Владимира всплыл забавный афоризм, созданный новым временем: «Крестик прицела тоже может быть чьей-то точкой зрения», – и он дважды плавно вдавил курок до упора.
Хлоп. Хлоп.
...Роскошный автомобиль Солонского уже тронулся было с места и уже проехал два или три метра, как вдруг остановился, и задняя дверь распахнулась так резко, словно по ней врезали пудовой кувалдой.
Потом в открывшемся проеме появилась широченная спина телохранителя.
Он медленно, пятясь по-рачьи, высвободился из тесного для его богатырского телосложения салона, а потом Свиридов увидел в его руках что-то светло-серое.
Это светло-серое лишь на секунду расплылось в свете фонарей тусклым туманным пятном, а потом просветлело и приобрело контуры неподвижной человеческой фигуры...
Фигуры в светлом стильном пиджаке, отвороты и воротник которого уже потемнели от отливающего багровым уродливого бесформенного пятна.
Это был мертвый Солонский...
Владимир медленно разогнулся, ощущая неловкость в затекшей от длительной неподвижности и напряжения спине.
– Так и знал, что придется стрелять через крышу, – пробормотал он, бросая снайперскую винтовку в мусоропровод. Потом ощупал натянутые на руки специальные высокочувствительные тонкие перчатки, рабочая модель которых была разработана еще в ГРУ Союза, и убедился в том, что они абсолютно целы. Снял их и швырнул вслед за винтовкой.
...Владимир был предупрежден, что стрелять в окна машины Солонского бесполезно. Поэтому нельзя позволить тому сесть в машину.
Не получилось.
Стереотип мышления: все почему-то думают, что окна – единственный путь для пули в салон автомобиля. Ничего подобного.
И хотя пуля пробила крышу под опасно острым и оттого ненадежным углом, она нашла свою мишень.
Владимиру, уже собиравшемуся уходить по заранее проверенным выходам, вдруг почудилось, что в неподвижной и оттого давящей тишине типовой лестничной клетки почти неуловимо для слуха скрипнула дверь.
Он хотел поднять голову и в ту же секунду почувствовал, как спокойный и уверенный взгляд равнодушно обшаривает его. Владимир молниеносно упал на пол, и на том месте, где он только что-то находился, появился корявый росчерк угодившей в подоконник пули, а по перилам скатился негромкий хлопок, как при откупоривании бутылки шампанского.
Перекатившись с одного бока на другой, Свиридов выхватил из полуприкрытого чемоданчика нож из охотничьего набора и с правой руки метнул в выросший в сером дверном проеме квартиры напротив темный силуэт.
Неизвестный захрипел и беззвучно упал на пороге квартиры.
Свиридов взглянул на часы и отметил, что с момента, когда две пули прошили крышу машины Солонского и его тело, прошло уже две минуты.
Владимир приблизился к неподвижному телу своего несостоявшегося убийцы и перевернул его с живота на спину.
Застывшее в предсмертной гримасе изумления и боли лицо молодого мужчины лет тридцати пяти...
...Это был Микулов.
Глава 9
И Фокин, почему-то вспомнив беззубую синеногую Таську с бензопилой и улепетывающего от нее громилу, вдруг довольно глупо рассмеялся.
– Ну вот, – сказала дама, – а теперь примите контрастный душ, искупайтесь в джакузи, вам сделают массаж, и придете в норму совершенно.
– У-у-у... только вот что, – пробормотал Фокин. – Я... это самое... где я?
– Вы в загородном доме Владимира Антоновича.
– Влади...мира Ан-то-новича? А это еще что за... сухофрукт?
– Это мой босс, – сказала женщина. – Только не говорите, что вы его не знаете. Его фамилия Свиридов.
Фокин от неожиданности выронил изо рта недожеванный кусок теплого блина с черной икрой и изумленно уставился на женщину. Потом выпал из сиюминутного оцепенения и сказал:
– Что он... собирается делать?
– Спросите об этом у него самого. А пока что он по делам в Москве и велел ухаживать за вами лучше, чем за ним самим.
Фокин решительно не помнил, как появился в коммунальной квартире Свиридов. Он не помнил капитана Кольцова, не помнил того, как он, Афанасий, читал менту стихотворение Иртеньева, а потом тускло лепетал что-то при виде выросшего из алкогольного тумана перед глазами лица Владимира Свиридова.
Тем паче он не мог знать, что жильцы коммунальной квартиры уже заканчивают распивать оставленный им по распоряжению Свиридова пиво-водочный арсенал, что Егорыч выволок из угла дрянную балалайку и заорал дрянным голосом частушки образца «полюбила парня я, оказался он некондиционный». Что Таська по пьянке упала с лестницы и выбила себе еще два зуба...
* * *
...Владимир Свиридов сидел у окна, из которого открывался очень хороший вид на парадный вход ночного клуба, откуда раздавалась громкая музыка и – время от времени – аплодисменты различной степени интенсивности.Свиридов присел возле батареи и осторожно раскрыл черный чемоданчик, который он незадолго до того поставил на подоконник.
В чемоданчике были детали для полуавтоматической винтовки с оптическим прицелом.
Он начал поочередно вынимать их и по отлаженной до автоматизма технологии, совершенно без задействования сознания, чисто машинально стал собирать ее. Было темно, потому как и та жалкая подслеповатая лампочка, что освещала пролет лестничной клетки всего пару минут назад, была предусмотрительно вывернута.
Впрочем, Владимир и не нуждался в освещении. В то время как руки уверенно и четко состыковывали части в единое смертоносное целое, глаза киллера неотрывно следили за входом в ночной клуб, где сегодня находилась намеченная к ликвидации особа – нефтяной и водочный король, мультимиллионер и депутат Госдумы Аркадий Солонский. Недруг БАМа...
Вход был богато иллюминирован, и в слепящем свете неона четко прорисовывалось несколько неподвижных силуэтов, застывших вдоль стены.
Охрана.
Их можно было легко снять одной очередью, но это меньше всего было нужно человеку, который медленно и выверенно осуществлял подготовку к своей жестокой, короткой, как вспышка гибельного выстрела, миссии.
Подготовив оружие, он взглянул на часы. Двадцать три двадцать восемь с секундами. Через две минуты его жертве должны позвонить напрямую на его личный мобильник, а еще через четыре-пять минут он окажется в зримой досягаемости для одной единственной – роковой – пули.
...Солонский вышел из клуба в плотном кольце охраны. Свиридов прищурился и подумал, что, пожалуй, возможен только один вариант отработки этого милого гражданина – а именно тот, которой он, Владимир, использовал только два раза в жизни. Для этого способа нужен очень хороший глазомер. Ну что же... хороший, так хороший.
Палец Свиридова буквально прикипел к курку, в мозгу Владимира всплыл забавный афоризм, созданный новым временем: «Крестик прицела тоже может быть чьей-то точкой зрения», – и он дважды плавно вдавил курок до упора.
Хлоп. Хлоп.
...Роскошный автомобиль Солонского уже тронулся было с места и уже проехал два или три метра, как вдруг остановился, и задняя дверь распахнулась так резко, словно по ней врезали пудовой кувалдой.
Потом в открывшемся проеме появилась широченная спина телохранителя.
Он медленно, пятясь по-рачьи, высвободился из тесного для его богатырского телосложения салона, а потом Свиридов увидел в его руках что-то светло-серое.
Это светло-серое лишь на секунду расплылось в свете фонарей тусклым туманным пятном, а потом просветлело и приобрело контуры неподвижной человеческой фигуры...
Фигуры в светлом стильном пиджаке, отвороты и воротник которого уже потемнели от отливающего багровым уродливого бесформенного пятна.
Это был мертвый Солонский...
Владимир медленно разогнулся, ощущая неловкость в затекшей от длительной неподвижности и напряжения спине.
– Так и знал, что придется стрелять через крышу, – пробормотал он, бросая снайперскую винтовку в мусоропровод. Потом ощупал натянутые на руки специальные высокочувствительные тонкие перчатки, рабочая модель которых была разработана еще в ГРУ Союза, и убедился в том, что они абсолютно целы. Снял их и швырнул вслед за винтовкой.
...Владимир был предупрежден, что стрелять в окна машины Солонского бесполезно. Поэтому нельзя позволить тому сесть в машину.
Не получилось.
Стереотип мышления: все почему-то думают, что окна – единственный путь для пули в салон автомобиля. Ничего подобного.
И хотя пуля пробила крышу под опасно острым и оттого ненадежным углом, она нашла свою мишень.
Владимиру, уже собиравшемуся уходить по заранее проверенным выходам, вдруг почудилось, что в неподвижной и оттого давящей тишине типовой лестничной клетки почти неуловимо для слуха скрипнула дверь.
Он хотел поднять голову и в ту же секунду почувствовал, как спокойный и уверенный взгляд равнодушно обшаривает его. Владимир молниеносно упал на пол, и на том месте, где он только что-то находился, появился корявый росчерк угодившей в подоконник пули, а по перилам скатился негромкий хлопок, как при откупоривании бутылки шампанского.
Перекатившись с одного бока на другой, Свиридов выхватил из полуприкрытого чемоданчика нож из охотничьего набора и с правой руки метнул в выросший в сером дверном проеме квартиры напротив темный силуэт.
Неизвестный захрипел и беззвучно упал на пороге квартиры.
Свиридов взглянул на часы и отметил, что с момента, когда две пули прошили крышу машины Солонского и его тело, прошло уже две минуты.
Владимир приблизился к неподвижному телу своего несостоявшегося убийцы и перевернул его с живота на спину.
Застывшее в предсмертной гримасе изумления и боли лицо молодого мужчины лет тридцати пяти...
...Это был Микулов.
Глава 9
Встреча со смертью
Фокин лежал в джакузи и, нежась, допивал третью бутылку превосходного голландского пива, доставленного едва ли не напрямую из Амстердама.
По обе стороны от Афанасия лежали две девицы модельного образца.
Фокин блаженствовал. Те месяцы просто-таки скотской жизни, что, казалось, отпечатаются в памяти экс-дворника навечно, уже отступали куда-то вдаль и блекли... словно это был просто кошмарный сон, густо сдобренный злокачественным похмельем.
– А что, вы у Владимира давно на прихвате? – спрашивал он у девчонок.
– А он нас купил.
– Как – купил?
– Да так – купил все наше модельное агентство. А эту старую блядь, нашу бывшую бандершу... то есть руководительницу, Тетерникову, отправил во Францию на курсы повышения квалификации.
Фокин отрывисто захохотал.
– Ну и как вам с ним?
– А он как султан, – словоохотливо пояснила одна из девиц, – мы вот сидим и ждем: какую и когда? Правда, если какой повезет, то это вообще фейерверк.
– Да так у нас вся страна живет, по такому гаремному приниципу, – сказал Афанасий, выливая в глотку остатки пива.
– По какому еще гаремному?
– А вот по такому: знаешь, что вы...ут, но не знаешь, когда именно.
Девицы захохотали и совместными усилиями столкнули Фокина на более глубокое место.
В этот игривый момент в помещение влетел бледный, задыхающийся Свиридов и, едва не свалившись в воду, быстро выговорил:
– Так, давай, Афоня... собирайся. Хватит гулять... я вижу, ты уже совсем поправился.
– О, Володька! – обрадовался Фокин, который благодаря опохмелке и близости прекрасных особ женского пола был в прекрасном настроении и не заметил тревожных интонаций в голосе Свиридова. – А мне тут про тебя много хорошего рассказали! Говорят...
– Говорят, что в городе Рязани пироги с глазами... – оборвал его Владимир.
– Что-о?
– Что-что? Их едят, а они глядят! В общем, так, гражданин дворник: ноги в руки, и давай за мной. Сейчас едем в Москву.
– На ночь глядя? – лениво спросил Афанасий, взглянув на часы, на которых было половина второго ночи. – Да ты че, Володь... спать пора.
– В могиле проспишься, – снова прервал его Владимир. – Ну что это такое, в конце концов?! Вставай, говорю!
Фокин лениво оттолкнулся от одной из девиц, отчего та придавленно пискнула, и с обиженной интонацией чуть нараспев произнес:
– Ну-у-у... если надо – так надо. Только как-то не в цвет все это...
Он медленно выполз из воды, при этом возмутительно засветив полное отсутствие нижнего белья, и, завернувшись в полотенце, медленно побрел за Свиридовым по направлению к выходу.
– Я так думаю, Афоня, что нам о многом стоит поговорить, – на оборачиваясь, произнес Владимир. – Одевайся и курц-галопом поспешай в мою машину.
– А бабы?
– Что тебе дались эти бабы? Никуда они не денутся: они у меня на полукабальном положении.
– Судя по их базарам, эта кабала им очень даже нравится...
Вопреки ожиданию, Свиридов никак не отреагировал на эту лесть и даже не обернулся.
Через несколько минут экипированный во все новое Фокин уже садился в красную свиридовскую «Феррари», на которой тот рисковал кататься по российским дорогам, невзирая на крайне низкую посадку монстра итальянского автомобилестроения.
– Недурно живешь, – угрюмо сказал Фокин, окидывая взглядом благородные обводы корпуса машины, – в прокуратуру на «Кадиллаке» ездишь, на дачу на «Феррари». Видно, велик нынче гонорар за отстрел врагов народа.
– Велик, – в тон ему отозвался Владимир. – А что ты в прокуратуре дворником работал, так это я только сегодня узнал. Я же тебя и Илюху полгода по всей Москве искал, и в Питере, и в Саратове справки наводил.
– Вот и нашел, – глухо сказал Фокин, откидываясь на мягкое кожаное кресло, в то время как Свиридов выруливал с просторного двора загородного дома в оперативно распахнутые рослым охранником ворота.
– Тебя-то нашел. Остался только Илюха...
– И Илюху нашел.
Свиридов медленно повернул к Афанасию голову и проговорил:
– Что-то я не понимаю... как это – нашел?
– Ага... значит, твои вездесущие холуи еще не раскопали, что к чему?
– Не понял.
– Не раскопали. Ну что ж, я тебе скажу. Ты только руль покрепче держи, а то я не хочу безвременно окончить свои дни в кювете, перевернувшись на «Феррари». Все-таки я не Михаэль Шумахер.
В интонациях фокинского голоса и самих словах Афанасия, полных глухой, неясной угрозы, Свиридову почудилось что-то настолько зловещее, что он резко сбросил скорость и всем телом повернулся к другу. Отчего едущий в некотором отдалении за его «Феррари» «мерин» едва не вписался Свиридову в задний бампер и проехал мимо, в то время как сидящий за его рулем толстосум с тупой бульдожьей харей изрыгал матерные проклятия.
– Ты о чем? – процедил Владимир.
– А все о том же! – неожиданно почти выкрикнул Афанасий. – О том... что, кажется, бог наконец увидел, какую херню ты творишь в этом мире и что ты готов сделать за те бабки, которые так щедро отваливает тебе твой хозяин... увидел и послал тебе проклятие!!!
– Ты о чем, Афоня? – сухо выговорил Свиридов и вообще остановил машину посреди дороги. – Ты о чем... что-то я тебя не того... не понимаю.
– Ты отдавал приказ своим ублюдкам убрать... некоего Дмитрия Анисимова? Ведь я почти уверен, что отдавал... так, как было сделано там, у церкви, можно было научиться проделывать только в «Капелле»... у полковника Платонова.
Свиридов поднял брови:
– Откуда тебе известно про Анисимова?
– Оттуда! Так это ты приказал убить его? Только не говори «нет»!
Владимир пожал плечами:
– Я распорядился выполнить заказ одного человека. Только я не понимаю, чего ты так горячишься. Ты что, знал этого Анисимова?
На секунду Фокин потерял дар речи, а потом разразился бешеным ревом:
– Знал ли я этого Анисимова? Знал ли я этого Анисимова? Да ты... ты знаешь, кто был этот самый Дима Анисимов, которому твой наемник продырявил грудь там... у святого храма, между прочим?!
Свиридов прищурился, а потом по его лицу пробежало мучительное, как судорога, сомнение. Он облизнул губы и хрипло проговорил:
– Кто?
– А ты не видел его фотографии, да? Ты не имеешь обыкновения смотреть на лица тех, кого ты убиваешь?
– Заказ выполнял Клейменов, тоже из «Капеллы». Ему я и передал дискету с информацией.
– Клейменов?
– В «Капелле» мы все знали его под кодовым именем «Глинка».
Фокин засмеялся хрипло и страшно:
– «Глинка»? А, ну да, я помню, полковник Платонов обожал классическую музыку. Значит, убийца этого самого Анисимова – «Глинка»? Помню этого... Клейменова. Такой высокий, худой. Помню, мы с ним в паре сдавали зачет... прыгали с поезда на скорости то ли в сто, то ли сто двадцать километров. Он тогда себе еще лицо поцарапал.
– Не мусоль, говори!
– Я не знаю, почему он сейчас носит имя Димы Анисимова, но раньше ты знал его под именем Ильи. Илюхи Свиридова, своего брата.
Владимир медленно подался назад и тихо проговорил:
– Да ты... ты сошел с ума. Как – Илюха? Откуда – Илюха? Он же... он же Дима. Дима Анисимов.
– Не знаю, Дима он или Петя, но только это Илюха... Илюха, как бог свят!
Свиридов вытер выступивший на лбу пот, а потом тихо вымолвил:
– А сейчас... где он?
– Где же он может быть? В морге он, где же еще, – жестко проговорил Фокин. – Вторые или третьи сутки там загорает... забрать-то его некому, видать, семья Анисимовых не самая большая, а то и повымерла вся в полном составе.
Убийственная ирония Фокина немедленно привела Владимира в чувство: его руки рванулись к рулю, и красная «Феррари», стремительно набрав скорость и легко обогнав удалившийся на довольно-таки приличное расстояние «мерин» с грубияном-водилой, полетела по дороге, кинжально разрезая упругое тело зимней ночи клинками фар...
Застреленный по его приказу...
Свиридов не сказал ни слова. Его пальцы коснулись двух ран на теле брата, и заспанный санитар, осовело глядящий на двух застывших у голого трупа шикарно одетых мужчин, что-то невнятно пробормотал и, налив себе спирта, одним глотком опрокинул в рот.
– Заберем его сейчас? – тихо спросил Афанасий.
– Нет. Утром. Я не могу ехать с ним в одной машине. Страшно. Ты прав, Афанасий: бог наконец увидел, что я творю на этой земле.
– Что же ты будешь делать?
– Не знаю. Не хочу никого винить. Я сам... я сам виноват. Но я все равно... разберусь. Поехали.
– Куда?
– В гости к бабе.
– В гости к бабе?! Да ты что... совсем спятил?
– Ты не понял. Мы поедем в гости к бабе, которая заказала Илью.
– Света, это Володя, – сказал Свиридов. – Извини, что поздно, но... есть причины.
– Володя? А-а-а... ты где?
– У тебя под окнами. Прямо как у Пушкина: я здесь, Инезилья, я здесь, под окном, объята Севилья покоем и сном, – угрюмо процитировал Владимир. – Скажи там своему охраннику в прихожей, чтобы он оторвал задницу от дивана и открыл мне дверь.
– Э-э... ну... а что, так приспичило?
– Приспичило, Светочка. Приспичило.
– Ну, заходи. Скажу...
– Эта Света и есть та самая... которая заказала Илюшку? – спросил Афанасий.
– Да.
– А кто она такая?
– Она? Она дочка малоизвестного и придавленного нищетой человека – Бориса Александровича Маневского по прозвищу БАМ, моего хозяина.
...Охранник Маневской, рослый угрюмоватый детина с сонной раскормленной физиономией Майка Тайсона в негативе, открыл дверь и, окинув взглядом фигуры Свиридова и Фокина, проговорил: – Светлана Борисовна говорила только об одном мужчине. О втором никаких распоряжений не было.
– Ты что, не понял, кто я такой? – грубо проговорил Свиридов и буквально ввалился в квартиру, оттеснив охранника. – Или тебя недавно наняли вместо того болвана, которому я дал в грызло за его хамские шуточки и за то, что он в отсутствие Светы напоролся и нассал в ее любимую вазочку, подумав, что это особо изощренная модификация биде?
– Да я... – начал было охранник и потянулся за лежащим на диване пистолетом-автоматом, но тут же получил такой удар по голове, что не удержался и свалился на пол, по пути опрокинув статую то ли Афродиты, то ли еще какой-то античной пропагандистки нудизма.
Голова многострадальной богини откололась и подкатилась к ногам только что вышедшей на шум Светланы.
– Ты что, Володенька, буянишь? Опять мою охрану в расход пускаешь? А это кто с тобой? – кивнула она на Фокина.
На молодой женщине болталась только какая-то полупрозрачная распашонка, ничего особенно не скрывавшая, а под ней – одни трусики, да и то весьма условные.
– Да он грубит, охранник, – сказал Владимир.
– Нашел кому грубить, Филимонов, – холодно сказала Светлана поднимавшемуся с пола охраннику с разбитой физиономией. – Иди ебало умой. Так кто это с тобой? – снова повернулась она к Свиридову.
– Это один мой старый друг. Дворник, – добавил Владимир каким-то особенным тоном.
– Дворник? – скептически проговорила Светлана и окинула рассеянным взглядом новый костюм и дорогущее пальто Фокина. – Дворник... ну-ну. А как зовут дворника?
– Афанасий, – сказал Фокин.
– Ну... проходите. Три часа ночи, правда... ну да ладно.
Он прошли в просторный холл, залитый красноватым светом ночников, и расселись в роскошные кресла. Света поджала под себя длинные ноги и произнесла чуть нараспев, неспешно закурив длинную коричневую сигарету:
– Ну, говори, что случилось. Я-то думала, что ты по другому поводу... – Светлана томно посмотрела на Свиридова. – Но раз ты не один, значит, тут что-то другое...
– Совершенно верно.
– Что же? Выяснить, как пройти в библиотеку?
– При чем здесь библиотека? – вмешался Фокин, которому с первого взгляда не понравились снобистские замашки дочери миллиардера и ее пренебрежительно оттопыренная нижняя губа. Кроме того, при разговоре она даже не смотрела на собеседника, а изучала собственные ногти с таким внимательным видом, с каким микробиолог рассматривает в микроскоп вирус, способный снискать ему Нобелевскую премию.
Впрочем, при вопросе Афанасия она вскинула на него скучающие глаза и произнесла:
– При чем здесь библиотека? А вы что, гражданин дворник, не смотрели фильма «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика»?
Фокин недобро осклабился:
– Это где Вицын спрашивает: «Скажите пожалуйста, как пройти в библиотеку?» – «В три часа ночи. Идиот!»
– Совершенно верно, мистер. Я вижу, что дворницкое сословие...
– Ладно, – перебил ее Свиридов. – У нас не так много времени и никакого настроения слушать твои изощрения в остроумии. Лучше скажи: за что ты заказала мне... так называемого Диму Анисимова?
Светлана удивленно взглянула на Свиридова.
– Что-то я не пойму, – сказала она, – тебе-то до этого какое дело? Ведь ты же сказал, что Клейменов его уже отработал.
– Да. Но теперь возникли новые подробности дела. Поэтому я и спрашиваю: что тебе такого сделал этот Дима?
Света пожала изящными плечами:
– Да тебе-то какое дело, Свиридов? Мозги он канифолил не по-детски. Вот так. И вообще, Свиридов... мне твои вопросы надоели. Иди отсюда и забирай своего дворника. Я спать буду.
– Знаешь что, шалава, – не выдержал Свиридов, – если я тебя спросил, значит, это мне нужно и отвечать обязательно. Можно сказать, жизненно необходимо.
Светлана на секунду оцепенела от изумления, а потом повернула голову так, что Фокин и Свиридов видели ее в профиль, и медленно, по одному цедя каждое холодное и режущее, как кинжал, слово, выговорила:
– А теперь слушай сюда, кабан. Я смотрю, ты о себе невесть что возомнил, ублюдок. В общем, так: если ты свалишь отсюда сию секунду, то считай, что я твоих слов не слышала. Если же нет... – Светлана протянула руку к телефону, но не сняла ее, а только похлопала по ней кончиками длинных пальцев. – Ты понимаешь, что будет.
– Вызовешь сюда хлопцев Бородина? – сказал Владимир и закинул ногу на ногу. – Я вижу, девочка, тебе придется немного пояснить. Дело в том, что этого Диму Анисимова зовут вовсе не Дима Анисимов. Совсем по-другому его зовут...
– А мне-то какое дело? Они там, в этом пидорском шоу, все под псевдонимами!
– А такое тебе дело, что зовут этого парня Илья, а фамилия его – Свиридов. Он мой родной брат. Тебе понятно, жаба?
Секунду Светлана сидела, словно придавленная чем-то неимоверно тяжелым, но быстро оправилась и произнесла дрогнувшим, но в целом мало изменившимся голосом:
– Чего-чего? Брат? Родной?
– Совершенно верно. Мы с Афанасием только что были в морге, и я опознал Илью. Дима и мой брат – одно и то же лицо. Я приказал убить родного мне человека по твоей наводке, понятно, сука? – Владимир немного помолчал, а потом продолжил чуть более спокойным тоном: – Конечно, я не собираюсь перекладывать ответственность за это на тебя. В конце концов Михаил Ефремович Солонский, которого я застрелил около четырех часов тому назад, тоже приходится кому-то родным братом. Так что это ничего.
Светлана широко раскрыла глаза:
– Солонский? Так это ты... так это ты застрелил Солонского?
– А, уже слыхала?
– Да... в два часа ночи в криминальных сводках передавали... – обессиленно пробормотала Маневская. – Я вообще телевизор не смотрю... так получилось...
– Думаю, Борис Александрович тоже видел, – сказал Владимир. – Только у него более подробная информация. Вероятно, он уже знает и про Микулова.
– А что с Микуловым? – выговорила Светлана, а потом, взглянув на сардонически искривившееся лицо Владимира и его горящие глаза, пролепетала: – Ты что... убил его?
– Перед этим он хотел убить меня, – холодно произнес Свиридов. – Вероятно, кому-то очень захотелось вывести меня из игры. Я даже... смутно догадываюсь, кому именно. Но все это не суть важно перед вопросом: за что ты заказала моего брата?
Светлана в ужасе посмотрела на неподвижно сидящего перед ней мужчину, на его точеные черты лица и угрюмый взгляд, и вдруг почувствовала неистовое головокружение: она некстати вспомнила, какие легенды ходили по Москве об этом человеке, какие смутные слухи угрюмо разрастались, облепляясь досужими сплетниками ворохом нелепых, фантастичных и будоражащих подробностей.
Конечно, Светлана догадывалась, для каких целей ее отец держит в своей службе безопасности так называемый второй отдел. И она знала, что может обратиться к Владимиру, если нужно будет устранить врага.
И обратилась.
А что – он вполне мог согласиться на то, в чем отказал бы любому другому – кроме, разумеется, своего хозяина, БАМа: все-таки Светлана Маневская три месяца была его любовницей и перекинулась к другим мужчинам только шесть или семь недель назад.
И – так уж вышло! – следующим мужчиной после Владимира Свиридова был его родной брат, Илья. Почему-то проходящий под именем Дмитрия Анисимова.
Это не могло быть случайностью и простым стечением обстоятельств.
– Ну, рассказывай, – сказал Свиридов и, положив руку на голую коленку Светланы, сжал ее.
– Что... рассказывать?
– Все. С самого начала. Как вы познакомились?
– В ночном клубе... он там выступал, и он нас познакомил... с Димой... с Ильей.
– Кто – он?
– Ну этот ваш... из третьего отдела. Такой носатый, очкастый. Вспомнила... Михаил Иосифович его зовут.
Свиридов вздрогнул.
– Климовский?
– Да... он. Климовский.
Свиридов быстро взглянул на Фокина, а потом глухо произнес:
– Что-то новенькое в репертуаре милейшего пана профессора. Сводничеством он раньше не занимался.
– Он нас... только познакомил.
– Понимаю. Познакомил. Дальше вы с Илюхой промышляли сами. Он всегда любил баб и знал, как с ними, стало быть, обращаться. И сколько ты крутила с моим братом?
– Да только... три недели. Потом он начал... меня шантажировать. Бабки тянуть, и все такое...
– На каком же основании он тянул из тебя деньги? – У него были фото... не буду говорить, какие, но там... так вот, он грозился передать их в прокуратуру и в СМИ, враждебные моему папаше... Там такая буча заварилась бы, что просто... ну вот. Я не говорила папе, он просто вышвырнул бы меня куда-нибудь в Штаты и не пустил обратно в Россию. А мне... мне тут нравится.
По обе стороны от Афанасия лежали две девицы модельного образца.
Фокин блаженствовал. Те месяцы просто-таки скотской жизни, что, казалось, отпечатаются в памяти экс-дворника навечно, уже отступали куда-то вдаль и блекли... словно это был просто кошмарный сон, густо сдобренный злокачественным похмельем.
– А что, вы у Владимира давно на прихвате? – спрашивал он у девчонок.
– А он нас купил.
– Как – купил?
– Да так – купил все наше модельное агентство. А эту старую блядь, нашу бывшую бандершу... то есть руководительницу, Тетерникову, отправил во Францию на курсы повышения квалификации.
Фокин отрывисто захохотал.
– Ну и как вам с ним?
– А он как султан, – словоохотливо пояснила одна из девиц, – мы вот сидим и ждем: какую и когда? Правда, если какой повезет, то это вообще фейерверк.
– Да так у нас вся страна живет, по такому гаремному приниципу, – сказал Афанасий, выливая в глотку остатки пива.
– По какому еще гаремному?
– А вот по такому: знаешь, что вы...ут, но не знаешь, когда именно.
Девицы захохотали и совместными усилиями столкнули Фокина на более глубокое место.
В этот игривый момент в помещение влетел бледный, задыхающийся Свиридов и, едва не свалившись в воду, быстро выговорил:
– Так, давай, Афоня... собирайся. Хватит гулять... я вижу, ты уже совсем поправился.
– О, Володька! – обрадовался Фокин, который благодаря опохмелке и близости прекрасных особ женского пола был в прекрасном настроении и не заметил тревожных интонаций в голосе Свиридова. – А мне тут про тебя много хорошего рассказали! Говорят...
– Говорят, что в городе Рязани пироги с глазами... – оборвал его Владимир.
– Что-о?
– Что-что? Их едят, а они глядят! В общем, так, гражданин дворник: ноги в руки, и давай за мной. Сейчас едем в Москву.
– На ночь глядя? – лениво спросил Афанасий, взглянув на часы, на которых было половина второго ночи. – Да ты че, Володь... спать пора.
– В могиле проспишься, – снова прервал его Владимир. – Ну что это такое, в конце концов?! Вставай, говорю!
Фокин лениво оттолкнулся от одной из девиц, отчего та придавленно пискнула, и с обиженной интонацией чуть нараспев произнес:
– Ну-у-у... если надо – так надо. Только как-то не в цвет все это...
Он медленно выполз из воды, при этом возмутительно засветив полное отсутствие нижнего белья, и, завернувшись в полотенце, медленно побрел за Свиридовым по направлению к выходу.
– Я так думаю, Афоня, что нам о многом стоит поговорить, – на оборачиваясь, произнес Владимир. – Одевайся и курц-галопом поспешай в мою машину.
– А бабы?
– Что тебе дались эти бабы? Никуда они не денутся: они у меня на полукабальном положении.
– Судя по их базарам, эта кабала им очень даже нравится...
Вопреки ожиданию, Свиридов никак не отреагировал на эту лесть и даже не обернулся.
Через несколько минут экипированный во все новое Фокин уже садился в красную свиридовскую «Феррари», на которой тот рисковал кататься по российским дорогам, невзирая на крайне низкую посадку монстра итальянского автомобилестроения.
– Недурно живешь, – угрюмо сказал Фокин, окидывая взглядом благородные обводы корпуса машины, – в прокуратуру на «Кадиллаке» ездишь, на дачу на «Феррари». Видно, велик нынче гонорар за отстрел врагов народа.
– Велик, – в тон ему отозвался Владимир. – А что ты в прокуратуре дворником работал, так это я только сегодня узнал. Я же тебя и Илюху полгода по всей Москве искал, и в Питере, и в Саратове справки наводил.
– Вот и нашел, – глухо сказал Фокин, откидываясь на мягкое кожаное кресло, в то время как Свиридов выруливал с просторного двора загородного дома в оперативно распахнутые рослым охранником ворота.
– Тебя-то нашел. Остался только Илюха...
– И Илюху нашел.
Свиридов медленно повернул к Афанасию голову и проговорил:
– Что-то я не понимаю... как это – нашел?
– Ага... значит, твои вездесущие холуи еще не раскопали, что к чему?
– Не понял.
– Не раскопали. Ну что ж, я тебе скажу. Ты только руль покрепче держи, а то я не хочу безвременно окончить свои дни в кювете, перевернувшись на «Феррари». Все-таки я не Михаэль Шумахер.
В интонациях фокинского голоса и самих словах Афанасия, полных глухой, неясной угрозы, Свиридову почудилось что-то настолько зловещее, что он резко сбросил скорость и всем телом повернулся к другу. Отчего едущий в некотором отдалении за его «Феррари» «мерин» едва не вписался Свиридову в задний бампер и проехал мимо, в то время как сидящий за его рулем толстосум с тупой бульдожьей харей изрыгал матерные проклятия.
– Ты о чем? – процедил Владимир.
– А все о том же! – неожиданно почти выкрикнул Афанасий. – О том... что, кажется, бог наконец увидел, какую херню ты творишь в этом мире и что ты готов сделать за те бабки, которые так щедро отваливает тебе твой хозяин... увидел и послал тебе проклятие!!!
– Ты о чем, Афоня? – сухо выговорил Свиридов и вообще остановил машину посреди дороги. – Ты о чем... что-то я тебя не того... не понимаю.
– Ты отдавал приказ своим ублюдкам убрать... некоего Дмитрия Анисимова? Ведь я почти уверен, что отдавал... так, как было сделано там, у церкви, можно было научиться проделывать только в «Капелле»... у полковника Платонова.
Свиридов поднял брови:
– Откуда тебе известно про Анисимова?
– Оттуда! Так это ты приказал убить его? Только не говори «нет»!
Владимир пожал плечами:
– Я распорядился выполнить заказ одного человека. Только я не понимаю, чего ты так горячишься. Ты что, знал этого Анисимова?
На секунду Фокин потерял дар речи, а потом разразился бешеным ревом:
– Знал ли я этого Анисимова? Знал ли я этого Анисимова? Да ты... ты знаешь, кто был этот самый Дима Анисимов, которому твой наемник продырявил грудь там... у святого храма, между прочим?!
Свиридов прищурился, а потом по его лицу пробежало мучительное, как судорога, сомнение. Он облизнул губы и хрипло проговорил:
– Кто?
– А ты не видел его фотографии, да? Ты не имеешь обыкновения смотреть на лица тех, кого ты убиваешь?
– Заказ выполнял Клейменов, тоже из «Капеллы». Ему я и передал дискету с информацией.
– Клейменов?
– В «Капелле» мы все знали его под кодовым именем «Глинка».
Фокин засмеялся хрипло и страшно:
– «Глинка»? А, ну да, я помню, полковник Платонов обожал классическую музыку. Значит, убийца этого самого Анисимова – «Глинка»? Помню этого... Клейменова. Такой высокий, худой. Помню, мы с ним в паре сдавали зачет... прыгали с поезда на скорости то ли в сто, то ли сто двадцать километров. Он тогда себе еще лицо поцарапал.
– Не мусоль, говори!
– Я не знаю, почему он сейчас носит имя Димы Анисимова, но раньше ты знал его под именем Ильи. Илюхи Свиридова, своего брата.
Владимир медленно подался назад и тихо проговорил:
– Да ты... ты сошел с ума. Как – Илюха? Откуда – Илюха? Он же... он же Дима. Дима Анисимов.
– Не знаю, Дима он или Петя, но только это Илюха... Илюха, как бог свят!
Свиридов вытер выступивший на лбу пот, а потом тихо вымолвил:
– А сейчас... где он?
– Где же он может быть? В морге он, где же еще, – жестко проговорил Фокин. – Вторые или третьи сутки там загорает... забрать-то его некому, видать, семья Анисимовых не самая большая, а то и повымерла вся в полном составе.
Убийственная ирония Фокина немедленно привела Владимира в чувство: его руки рванулись к рулю, и красная «Феррари», стремительно набрав скорость и легко обогнав удалившийся на довольно-таки приличное расстояние «мерин» с грубияном-водилой, полетела по дороге, кинжально разрезая упругое тело зимней ночи клинками фар...
* * *
...Мертвое лицо с ввалившимися щеками, желтой, словно бы восковой кожей и белой полоской зубов под вздернувшейся верхней губой было чужим и страшным, и Свиридов даже не сразу понял, что Фокин был прав и что перед ним, Свиридовым, начальником так называемого второго отдела, в самом деле лежит его брат Илья.Застреленный по его приказу...
Свиридов не сказал ни слова. Его пальцы коснулись двух ран на теле брата, и заспанный санитар, осовело глядящий на двух застывших у голого трупа шикарно одетых мужчин, что-то невнятно пробормотал и, налив себе спирта, одним глотком опрокинул в рот.
– Заберем его сейчас? – тихо спросил Афанасий.
– Нет. Утром. Я не могу ехать с ним в одной машине. Страшно. Ты прав, Афанасий: бог наконец увидел, что я творю на этой земле.
– Что же ты будешь делать?
– Не знаю. Не хочу никого винить. Я сам... я сам виноват. Но я все равно... разберусь. Поехали.
– Куда?
– В гости к бабе.
– В гости к бабе?! Да ты что... совсем спятил?
– Ты не понял. Мы поедем в гости к бабе, которая заказала Илью.
* * *
В одном из окон шикарной квартиры Светланы Маневской еще горел свет, и Владимир был уверен, что хозяйка дома. Не отрывая глаз от окна, он вынул мобильный телефон и набрал номер дочери олигарха. Трубку взяли тут же.– Света, это Володя, – сказал Свиридов. – Извини, что поздно, но... есть причины.
– Володя? А-а-а... ты где?
– У тебя под окнами. Прямо как у Пушкина: я здесь, Инезилья, я здесь, под окном, объята Севилья покоем и сном, – угрюмо процитировал Владимир. – Скажи там своему охраннику в прихожей, чтобы он оторвал задницу от дивана и открыл мне дверь.
– Э-э... ну... а что, так приспичило?
– Приспичило, Светочка. Приспичило.
– Ну, заходи. Скажу...
– Эта Света и есть та самая... которая заказала Илюшку? – спросил Афанасий.
– Да.
– А кто она такая?
– Она? Она дочка малоизвестного и придавленного нищетой человека – Бориса Александровича Маневского по прозвищу БАМ, моего хозяина.
...Охранник Маневской, рослый угрюмоватый детина с сонной раскормленной физиономией Майка Тайсона в негативе, открыл дверь и, окинув взглядом фигуры Свиридова и Фокина, проговорил: – Светлана Борисовна говорила только об одном мужчине. О втором никаких распоряжений не было.
– Ты что, не понял, кто я такой? – грубо проговорил Свиридов и буквально ввалился в квартиру, оттеснив охранника. – Или тебя недавно наняли вместо того болвана, которому я дал в грызло за его хамские шуточки и за то, что он в отсутствие Светы напоролся и нассал в ее любимую вазочку, подумав, что это особо изощренная модификация биде?
– Да я... – начал было охранник и потянулся за лежащим на диване пистолетом-автоматом, но тут же получил такой удар по голове, что не удержался и свалился на пол, по пути опрокинув статую то ли Афродиты, то ли еще какой-то античной пропагандистки нудизма.
Голова многострадальной богини откололась и подкатилась к ногам только что вышедшей на шум Светланы.
– Ты что, Володенька, буянишь? Опять мою охрану в расход пускаешь? А это кто с тобой? – кивнула она на Фокина.
На молодой женщине болталась только какая-то полупрозрачная распашонка, ничего особенно не скрывавшая, а под ней – одни трусики, да и то весьма условные.
– Да он грубит, охранник, – сказал Владимир.
– Нашел кому грубить, Филимонов, – холодно сказала Светлана поднимавшемуся с пола охраннику с разбитой физиономией. – Иди ебало умой. Так кто это с тобой? – снова повернулась она к Свиридову.
– Это один мой старый друг. Дворник, – добавил Владимир каким-то особенным тоном.
– Дворник? – скептически проговорила Светлана и окинула рассеянным взглядом новый костюм и дорогущее пальто Фокина. – Дворник... ну-ну. А как зовут дворника?
– Афанасий, – сказал Фокин.
– Ну... проходите. Три часа ночи, правда... ну да ладно.
Он прошли в просторный холл, залитый красноватым светом ночников, и расселись в роскошные кресла. Света поджала под себя длинные ноги и произнесла чуть нараспев, неспешно закурив длинную коричневую сигарету:
– Ну, говори, что случилось. Я-то думала, что ты по другому поводу... – Светлана томно посмотрела на Свиридова. – Но раз ты не один, значит, тут что-то другое...
– Совершенно верно.
– Что же? Выяснить, как пройти в библиотеку?
– При чем здесь библиотека? – вмешался Фокин, которому с первого взгляда не понравились снобистские замашки дочери миллиардера и ее пренебрежительно оттопыренная нижняя губа. Кроме того, при разговоре она даже не смотрела на собеседника, а изучала собственные ногти с таким внимательным видом, с каким микробиолог рассматривает в микроскоп вирус, способный снискать ему Нобелевскую премию.
Впрочем, при вопросе Афанасия она вскинула на него скучающие глаза и произнесла:
– При чем здесь библиотека? А вы что, гражданин дворник, не смотрели фильма «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика»?
Фокин недобро осклабился:
– Это где Вицын спрашивает: «Скажите пожалуйста, как пройти в библиотеку?» – «В три часа ночи. Идиот!»
– Совершенно верно, мистер. Я вижу, что дворницкое сословие...
– Ладно, – перебил ее Свиридов. – У нас не так много времени и никакого настроения слушать твои изощрения в остроумии. Лучше скажи: за что ты заказала мне... так называемого Диму Анисимова?
Светлана удивленно взглянула на Свиридова.
– Что-то я не пойму, – сказала она, – тебе-то до этого какое дело? Ведь ты же сказал, что Клейменов его уже отработал.
– Да. Но теперь возникли новые подробности дела. Поэтому я и спрашиваю: что тебе такого сделал этот Дима?
Света пожала изящными плечами:
– Да тебе-то какое дело, Свиридов? Мозги он канифолил не по-детски. Вот так. И вообще, Свиридов... мне твои вопросы надоели. Иди отсюда и забирай своего дворника. Я спать буду.
– Знаешь что, шалава, – не выдержал Свиридов, – если я тебя спросил, значит, это мне нужно и отвечать обязательно. Можно сказать, жизненно необходимо.
Светлана на секунду оцепенела от изумления, а потом повернула голову так, что Фокин и Свиридов видели ее в профиль, и медленно, по одному цедя каждое холодное и режущее, как кинжал, слово, выговорила:
– А теперь слушай сюда, кабан. Я смотрю, ты о себе невесть что возомнил, ублюдок. В общем, так: если ты свалишь отсюда сию секунду, то считай, что я твоих слов не слышала. Если же нет... – Светлана протянула руку к телефону, но не сняла ее, а только похлопала по ней кончиками длинных пальцев. – Ты понимаешь, что будет.
– Вызовешь сюда хлопцев Бородина? – сказал Владимир и закинул ногу на ногу. – Я вижу, девочка, тебе придется немного пояснить. Дело в том, что этого Диму Анисимова зовут вовсе не Дима Анисимов. Совсем по-другому его зовут...
– А мне-то какое дело? Они там, в этом пидорском шоу, все под псевдонимами!
– А такое тебе дело, что зовут этого парня Илья, а фамилия его – Свиридов. Он мой родной брат. Тебе понятно, жаба?
Секунду Светлана сидела, словно придавленная чем-то неимоверно тяжелым, но быстро оправилась и произнесла дрогнувшим, но в целом мало изменившимся голосом:
– Чего-чего? Брат? Родной?
– Совершенно верно. Мы с Афанасием только что были в морге, и я опознал Илью. Дима и мой брат – одно и то же лицо. Я приказал убить родного мне человека по твоей наводке, понятно, сука? – Владимир немного помолчал, а потом продолжил чуть более спокойным тоном: – Конечно, я не собираюсь перекладывать ответственность за это на тебя. В конце концов Михаил Ефремович Солонский, которого я застрелил около четырех часов тому назад, тоже приходится кому-то родным братом. Так что это ничего.
Светлана широко раскрыла глаза:
– Солонский? Так это ты... так это ты застрелил Солонского?
– А, уже слыхала?
– Да... в два часа ночи в криминальных сводках передавали... – обессиленно пробормотала Маневская. – Я вообще телевизор не смотрю... так получилось...
– Думаю, Борис Александрович тоже видел, – сказал Владимир. – Только у него более подробная информация. Вероятно, он уже знает и про Микулова.
– А что с Микуловым? – выговорила Светлана, а потом, взглянув на сардонически искривившееся лицо Владимира и его горящие глаза, пролепетала: – Ты что... убил его?
– Перед этим он хотел убить меня, – холодно произнес Свиридов. – Вероятно, кому-то очень захотелось вывести меня из игры. Я даже... смутно догадываюсь, кому именно. Но все это не суть важно перед вопросом: за что ты заказала моего брата?
Светлана в ужасе посмотрела на неподвижно сидящего перед ней мужчину, на его точеные черты лица и угрюмый взгляд, и вдруг почувствовала неистовое головокружение: она некстати вспомнила, какие легенды ходили по Москве об этом человеке, какие смутные слухи угрюмо разрастались, облепляясь досужими сплетниками ворохом нелепых, фантастичных и будоражащих подробностей.
Конечно, Светлана догадывалась, для каких целей ее отец держит в своей службе безопасности так называемый второй отдел. И она знала, что может обратиться к Владимиру, если нужно будет устранить врага.
И обратилась.
А что – он вполне мог согласиться на то, в чем отказал бы любому другому – кроме, разумеется, своего хозяина, БАМа: все-таки Светлана Маневская три месяца была его любовницей и перекинулась к другим мужчинам только шесть или семь недель назад.
И – так уж вышло! – следующим мужчиной после Владимира Свиридова был его родной брат, Илья. Почему-то проходящий под именем Дмитрия Анисимова.
Это не могло быть случайностью и простым стечением обстоятельств.
– Ну, рассказывай, – сказал Свиридов и, положив руку на голую коленку Светланы, сжал ее.
– Что... рассказывать?
– Все. С самого начала. Как вы познакомились?
– В ночном клубе... он там выступал, и он нас познакомил... с Димой... с Ильей.
– Кто – он?
– Ну этот ваш... из третьего отдела. Такой носатый, очкастый. Вспомнила... Михаил Иосифович его зовут.
Свиридов вздрогнул.
– Климовский?
– Да... он. Климовский.
Свиридов быстро взглянул на Фокина, а потом глухо произнес:
– Что-то новенькое в репертуаре милейшего пана профессора. Сводничеством он раньше не занимался.
– Он нас... только познакомил.
– Понимаю. Познакомил. Дальше вы с Илюхой промышляли сами. Он всегда любил баб и знал, как с ними, стало быть, обращаться. И сколько ты крутила с моим братом?
– Да только... три недели. Потом он начал... меня шантажировать. Бабки тянуть, и все такое...
– На каком же основании он тянул из тебя деньги? – У него были фото... не буду говорить, какие, но там... так вот, он грозился передать их в прокуратуру и в СМИ, враждебные моему папаше... Там такая буча заварилась бы, что просто... ну вот. Я не говорила папе, он просто вышвырнул бы меня куда-нибудь в Штаты и не пустил обратно в Россию. А мне... мне тут нравится.