Серегин Михаил. Мент из Африки

   «До чего же начальники отделений не похожи друг на друга!» – подумал Федя. Его мнение разделил бы каждый, кто увидел сначала Ворохватова, а затем Иннокентия Аркадьевича. Иннокентий Аркадьевич Добродушевич был пухл, кудряв и улыбчив до умиления. Взяв под руку Мочилова, он провел того в кабинет, не переставая по дороге что-то бормотать ему на ушко. Курсанты следовали за ними. В кабинете они обнаружили мягкие кресла, множество стульев, чайник и вазочку с печеньем. После того, как всех гостей рассадили, свое место занял и Иннокентий Аркадьевич, впрочем, он тут же вскочил снова, чтобы налить Мочилову чаю.
   – Милый мой Глеб Ефимович, как замечательно, что вы приехали с мальчиками. На вас вся надежда! У нас в городе произошло такое событие, такое, просто говорить страшно. А все милиционеры, как назло, или в отпуске, или на страшно важном задании. В общем, если не вы, то никто. Понимаете? Мы просто в ужасе.
   Выслушав эту тираду с совершенно бесстрастным лицом, Мочилов попросил объяснить, в чем, собственно, дело.
   – Напали на человека, – тут же перешел к делу Добродушевич. – Причем не просто на человека, а на сына одного очень известного фермера. И даже это не главное. Этот сын является к тому же главным претендентом на победу в отборочном туре чемпионата России по бодибилдингу. Я, конечно, не уверен, но его папаша утверждает, будто бы нападение организовали конкуренты. Откуда, казалось бы, ему знать, но ведь сердце родителя всегда чует неладное. Вы так не считаете?
   По выражению лица Мочилова было вполне понятно, что он не склонен вообще принимать в расчет всякие глупости, вроде интуиции или родительского сердца. Тем не менее он вежливо склонил голову, что должно было означать согласие.
   – А вы, наверное, хотите подробнее узнать, как все было? – догадался Добродушевич. – Сейчас я вам расскажу. Значит, так. На Крутова наехали в прямом смысле этого слова. Он приехал в город, заселился в гостиницу и отправился записываться на конкурс. Благополучно с этим справившись, он вышел из здания и пошел, видимо, гулять по городу. Это было примерно около одиннадцати утра. Через полтора часа он был доставлен в больницу с переломом руки и сотрясением мозга. Сбившую его машину никто не видел, даже сам Крутов, так как она подъехала сзади. Люди, которые его привезли, слышали только крик, на который они и прибежали.
   – То есть сам потерпевший ничего не рассказал?
   – Совершенно верно. Но ведь и это еще не все. В дополнение к этому преступлению у нас в городе произошло страшное ограбление! Понимаете? В тот же день, то есть вчера вечером, из магазина «Аполлон» вынесли весь ассортимент. Залезли какие-то негодяи и все вынесли. И теперь проведение нашего конкурса находится под угрозой. – Добродушевич промокнул глаза белоснежным платком и продолжил речь: – Впрочем, нет, я преуменьшаю. Мероприятие уже сорвано, вся надежда на вашу группу. Если вы сможете изловить преступников, отобрать у них кубок и вернуть нам, тогда все еще можно наладить...
   Демонстрируя железную выдержку, Мочилов внимательно слушал Иннокентия Аркадьевича. Когда тот наконец выговорился, замолчал и шумно отхлебнул чай из чашки, капитан приступил у выяснению обстоятельств.
   – Расскажите подробнее, что за мероприятие? – уточнил он, приготовив бумагу и карандаш.
   – Проведение в нашем городе отборочного тура Российского чемпионата по бодибилдингу. Приедут парни со всех городов и деревень, приедут за мечтой, а тут... Можно сказать, все будущее загублено.
   – Понятно, – Мочилов зафиксировал информацию на листок и продолжил допрос: – Что за магазин? Где находится, чем торгует, почему имеет такое значение. Только отвечайте, пожалуйста, по порядку.
   – Что за магазин? – переспросил начальник отделения. – Обычный антикварный магазин. «Аполлон» называется. Продают там всякие вазы, иконы, картины. Находится он на углу Лондонской и Парижской улиц. Адрес, кажется, по Парижской, двадцать пять.
   – Почему же его ограбление поставило под удар проведение конкурса? – поинтересовался капитан.
   – Как это почему? Да ведь там кубок продавали! – Добродушевич посмотрел на курсантов и обнаружил, что для них эта причина вовсе не столь явная, как для него.
   – А, да вы же регламент не знаете! – понял он. – Дело в том, что победители конкурса получают интересные призы, а самый главный получит кубок.
   – Что за кубок, уточните, – попросил Мочилов.
   – Очень красивый кубок, я сам выбирал. Такой, вроде вазы на тонкой ножке. Он был выставлен в «Аполлоне», мы уже внесли за него предоплату, и вот теперь такая неприятность. Кстати, кроме кубка, в том же магазине продавались и другие призы.
   – Неужели нигде больше нельзя найти другой кубок?
   – Почему, можно. Но ведь предоплату уже внесли, а это примерно треть суммы. Остальное предполагали собрать из взносов участников. И не успели! Делать кубок на заказ теперь слишком дорого, а купить где-то еще – тем более. Да и «Аполлон» на это не согласится. Они откажутся спонсировать мероприятие, а это еще большая катастрофа! Если из-за этих двух преступлений проведение конкурса сорвется, наш город потеряет очень много.
   – Понятно, – Мочилов сделал еще какие-то пометки на листе бумаги. – Значит, нам предстоит найти тех, кто напал на Крутова, и плюс еще целую партию антиквариата. Что ж, задание несложное, думаю, ребята справятся. Так?
   – Так точно! – ответили те дружно.
   От такого слаженного хора начальник отделения пришел в полный восторг. Он немедленно вскочил, подошел поближе к курсантам и начал их рассматривать.
   – Какие бравые парни у вас, Глеб Ефимович! – обернулся он к капитану.
   – Курсанты совершенно обычные, – невозмутимо ответил тот. – Иногда от них можно чего-то добиться, если держать в строгости. Обязательно обратите внимание на их дисциплину, Иннокентий Аркадьевич, поскольку работать вам предстоит с ними. Я, к сожалению, должен отправиться обратно, потому что скоро начнется приемная кампания, а это дело очень ответственное, которое никак не позволяет мне отсутствовать.
   Иннокентий Аркадьевич рассыпался в сожалениях, так как успел уже с любезным Глебом Ефимовичем подружиться, почувствовал даже некоторую близость душ, схожесть устремлений и прочих дружественных, может, даже чересчур, чувств. Мочилов немедленно уехал, а Добродушевич решил познакомиться с курсантами поближе. Начал он с Феди.
   – Иннокентий Аркадьевич, – он пожал руку Феде, а потом с интересом осмотрел ладонь, словно проверяя, не осталось ли на ней черной краски.
   – Федор Ганга, – солидным голосом ответил тот. – Курсант Школы милиции города Зюзюкинска, третий курс.
   – Очень приятно, – расплываясь в улыбке, ответил Добродушевич. – Ганга, говорите? Значит, вы действительно... Как бы это сказать... Афроамериканец, что ли? То есть нет, конечно, какой же вы американец... – Он вконец смутился и замолчал.
   – Вы имеете в виду, не негр ли я? – видя такое затруднение, решил помочь Федя, а Иннокентий Аркадьевич радостно закивал.
   – Видите ли, мой папа негр, а я, конечно, похож на него, – вежливо объяснил Федя.
   – Ах, вот как? Ну это просто замечательно, – потер руки тот, хотя вряд ли он смог бы объяснить, что именно замечательно: то, что папа Феди негр, или то, что Федя похож на своего родителя.
   – А вот вас как зовут? – обратился он к Лехе, чтобы прекратить не совсем удобный разговор.
   – Пешкодралов Алексей, – отрекомендовался тот. – Курсант Школы милиции, третий курс.
   – Вы все, как я понимаю, с одного курса? – отчего-то обрадовался Добродушевич.
   – И даже из одной группы, – поддакнул Веня, потом протянул ладонь: – Вениамин Кулапудов.
   – Очень приятно, – Иннокентий Аркадьевич пожал протянутую руку. – Вы ведь участвовали в поимке преступников и ранее?
   – И не раз! – Веня окинул взглядом товарищей. – Да будет вам известно, в этом кабинете находится самая лучшая убойная группа курсантов в Зюзюкинске. Даже, наверное, и в области.
   – О, это просто замечательно, – восхитился Добродушевич. – Как же зовут остальных членов этой замечательной группы?
   Дирол отрекомендовался коротко и быстро, а вот с Утконесовыми возникла небольшая заминка.
   – Близнецы? – уточнил начальник отделения, сравнивая братьев друг с другом и не находя между ними ни единого отличия.
   – Так точно! – подтвердили братья.
   – Это нехорошо, – покачав головой, Иннокентий Аркадьевич вернулся на свое рабочее место. – Как же вас различать-то?
   – Да очень же просто! – воскликнул Антон. – Я вот, например, Антон, а это мой брат Андрей!
   – Все ты врешь! Это я Антон, а Андрей ты! – возразил второй Утконесов.
   – Ну точно, я совсем забыл. Андрей действительно я, если, конечно, я не Антон.
   – Никакой ты не Антон! Я в этом уверен, хотя, на всякий случай, надо спросить у Лехи. Он один нас различать может, правда, еще мама иногда... Хотя, нет, она тоже путается. Леха, я Антон или Андрей?
   Леха пребывал в затруднении не меньшем, чем Иннокентий Аркадьевич, причем он совершенно не понимал, почему это Утконесовы решили, что он их может различить. Его выручил Дирол:
   – Слушай, Антон, перестань разводить суматоху. Конечно, ты – Андрей, это же всем известно.
   – Все, прекратите! – Добродушевич замахал руками и рассмеялся. – Ну не могу я долго сердиться! Как вас все-таки различать, вы скажите!
   – Да никак не нужно, – объяснил Антон. – Называйте, как хотите. Если что, мы сами разберемся.
   – На том и порешим, – начальник отделения удовлетворенно кивнул. – А теперь, ребята, мне нужно вас расселить.
   Он снял трубку, набрал какой-то номер. Голос его сразу изменился, стал строгим и отрывистым:
   – Семенову!.. Семенова? Как у вас с вопросом поселения группы курсантов?... Хорошо? Это хорошо. Подходите.
   Он повесил трубку и немного виновато взглянул на курсантов:
   – Что поделаешь, приходится быть резким. Иначе не слушаются. Раньше такое творилось... Страшная история.
   – Расскажите, – участливо попросил Федя.
   – Времени нет, – ответил тот. – Хотя... пока Семенова идет...
   История майора Добродушевича действительно была немного грустной. Работая в отделении сначала в качестве рядового сотрудника, он испытывал постоянный стресс от резкого и грубого поведения своего начальника. Когда же карьера Добродушевича завела его самого в кресло начальника, он дал себе торжественное обещание: никогда и ни на кого не кричать, не ругаться, быть справедливым и ласковым с подчиненными.
   Так Добродушевич проработал два года, при этом совершенно оправившись от стрессов и пагубного влияния людской грубости на ранимую психику начальника отделения. Это были самые замечательные два года его жизни. На работу Иннокентий Аркадьевич приходил с радостью, всем улыбался, был приветлив и радушен. Домой он возвращался, также улыбаясь, здоровье его поправилось. Однако на исходе второго года, когда эйфория доброты немного прошла, Добродушевич стал замечать, что результаты работы отделения оставляют желать лучшего. Сотрудники ленились страшно, плевали на все просьбы и указания Иннокентия Аркадьевича, регулярно уходили в самовольные отпуска, причем при этом умудрялись получать отпускные. Отделение из передового постепенно становилось отстающим.
   Несчастный Добродушевич просто не представлял, что ему делать. Начитавшись умных книжек, он всячески стимулировал своих работников и материально, и духовно. Ничто не помогало. Психика начальника отделения вновь начала расстраиваться, что и привело Иннокентия Аркадьевича прямиком к психотерапевту. Тот поделился с ним надежным и проверенным лекарством, с помощью которого можно наладить работу отделения. Психотерапевт посоветовал Добродушевичу почаще кричать на подчиненных, а иногда даже рявкать на них. Вид положено было всегда иметь строгий, голос – резкий. Вместо кресел в кабинетах поставить стулья, причем чем ниже, тем лучше. Ну и все в таком духе.
   Завести такой порядок Иннокентий Аркадьевич решился не сразу. Неделю он учился «делать строгое лицо» перед зеркалом втайне от всевидящего ока жены, которая по причине собственной страшной ревнивости терпеть не могла, когда муж крутился у зеркала, так как это было первым признаком того, что ее муж собирается завести интрижку на стороне. Еще неделю, стоя под душем, Добродушевич вырабатывал командирский тон. На борьбу с привычкой постоянно улыбаться ушло больше времени – целых два месяца. Бороться с собой было сложно, но когда он все-таки освоил новую методику, то понял, что лучшего метода работы ему не найти. Вот так и жил с тех пор добрый начальник отделения Добродушевич, который для всех своих подчиненных был самым строгим и требовательным руководителем.
   – Так что вы уж держите себя серьезно, когда Семенова придет, – попросил он в заключение своего рассказа.
   Семенова появилась через пять минут. Это была хрупкая, невысокая женщина среднего возраста. Окинув беглым взглядом курсантов, она вытянулась перед начальником.
   – По вашему вызову прибыла! – отрапортовала она.
   – Где поселите гостей?
   – Гостиница «Счастье Калошина», десятый этаж, номера с тысяча первого по тысяча шестой. С администрацией все улажено.
   – Выполняйте! – рявкнул Добродушевич, нахмурив брови и выдвинув вперед нижнюю челюсть, отчего немедленно стал похож на самца гориллы в зоопарке.
   Сухо попрощавшись с ребятами, Добродушевич напоследок сменил выражение лица, улыбнулся и незаметно подмигнул им, после чего курсанты немедленно попали в руки лейтенанта Семеновой.
   – У вас много вещей? – деловито осведомилась она. Именно осведомилась, а не спросила, настолько сухим тоном это было сказано.
   – Совсем нет, – ответил за всех Дирол. – Только вы не напрягайтесь так. Мы не кусаемся, – на всякий случай добавил он.
   Смерив его ледяным взглядом, Семенова поджала губы, как будто смертельно обиделась на искреннее признание Дирола, после чего сказала:
   – Тогда, если не возражаете, пойдем пешком.
   Сказав это, она тут же развернулась и быстрым шагом направилась вдоль по улице.
   – Интересно, – тихо спросил Антон у Андрея, догоняя ушедшего вперед лейтенанта, – а если бы мы ей возразили?
   – Я повезла бы вас на такси, – не поворачиваясь, ответила их сопровождающая.
   Через пять минут, когда курсанты предстали перед входом в гостиницу, их начали обуревать противоречивые чувства. С одной стороны, ехать в такси расстояние, которое можно пройти за пять минут, как-то неразумно. Но, с другой – к такому зданию подходить пешком немного стыдно. Гостиница «Счастье Калошина» явно была предназначена для гостей несколько более высокого уровня, нежели курсанты Школы милиции из соседнего Зюзюкинска. Высокое здание, отделанное стеклом и мрамором, производило солидное впечатление. Войдя в холл, курсанты почувствовали непреодолимое желание никогда больше отсюда не выходить. Полумрак, прохлада и обилие мягких диванов привлекали мятежные курсантские души.
   Хотелось завалиться на эти самые диваны, лежать неподвижно и думать о всяких глупостях.
   – По всем признакам, здесь работает кондиционер, – заключил Веня, оглядываясь.
   – Мы здесь будем жить? – уточнил Дирол. Пребывание в Калошине нравилось ему все больше и больше.
   – На десятом этаже, – уточнила Семенова.
   – Пентхауз! – выдохнул Веня. – За чей счет банкет?
   – Уж точно не за мой, – так же восхищенно ответил ему Дирол. – Я пуст.
   – Не волнуйтесь, с администрацией гостиницы все улажено, – успокоила их Семенова.
   – А что, места попроще не нашлось? – поинтересовался Федя.
   – Все остальные гостиницы заняты конкурсантами, – объяснила она. – А теперь давайте размещаться.
   Все подошли к длинной стойке, за которой прохлаждался услужливого вида портье.
   – Good Morning, ladies and gentlmen! – на неплохом английском поприветствовал он их.
   – Уже давно день, вообще-то, – поправил его Федя, к которому и относились эти слова.
   – Вы говорите по-русски?
   – Ну да, – пожал плечами Федя.
   – Вот и отлично. Заполните, пожалуйста, бланки.
   Курсанты расселись по креслам и начали старательно заполнять анкеты, при этом постоянно подглядывая и списывая. Эта процедура заняла много времени, так что Семенова успела уладить все формальности и поговорить с портье. В результате у того сложилось мнение, что в гостиницу приехали чрезвычайно важные гости города. Тем временем «гости» продолжали пыхтеть над бланками.
   – Слышь, Дирол, а какой у нашей школы адрес? – спросил Леха, почесывая карандашом в затылке.
   – Зачем тебе?
   – Да вот, – Леха ткнул в анкету, – тут нужно написать домашний адрес.
   – Так это же твой родной адрес надо написать, дубина! По которому ты в деревне проживаешь.
   – Вот еще! – возмутился Пешкодралов. – Между прочим, Мочила всегда нам говорил, что школа – это наш дом, а окружающие – наша семья.
   – А в качестве ближайших родственников ты нас собираешься указать? – вступил в разговор Веня.
   – Вот вы мне сдались! Я деда напишу! Я же знаю, что у ближайших родственников должна быть фамилия такая же, как у меня. А у меня только у деда такая же фамилия. Мне мамка свою девичью фамилию записала, чтобы ее род продолжился. Она ведь единственный ребенок в семье.
   – Вот и пиши адрес деда, только школу в покое оставь, – отрезал Дирол.
   – Как же я его адрес напишу, когда он в лесу живет, – бормотал Леха, почесывая затылок. – Хотя, может, так и сделать. Дрыщинский заказник, домик лесника.
   Пока Леха вписывал в анкету адрес своего деда, Антон дошел до вопроса «вес» и озадачился.
   – Это когда же я в последний раз взвешивался? – задумался он, уставившись в потолок.
   – Проблемы? – подбежал к нему портье.
   – Ага, то есть, yes, – ответил тот, вспомнив о любви портье к английскому языку, но тут же сплюнул и проговорил: – Да что вы, по-русски не умеете говорить? Весы бы мне раздобыть.
   – Так это айн момент, – кивнул тот и исчез. Появился он через двадцать секунд, держа в руках маленькие напольные весы.
   – Думаешь, они меня выдержат? – поинтересовался Антон у брата. Тот придирчиво осмотрел чудо заграничной техники.
   – Выдержат, – вынес он вердикт. – Они на триста кило рассчитаны, а ты точно меньше весишь.
   – Надо же, какие крохотные, а такую массу выдерживают. Ну, тогда ладно, – согласился Антон и встал на весы. Некоторое время он внимательно смотрел на экранчик, где высветился его вес, потом опять позвал брата: – Слышь, Андрюха. Посмотри, что у меня там.
   Андрей внимательно изучил экран, потом протер глаза и еще раз рассмотрел цифры.
   – Сто восемьдесят килограмм, – прошептал он.
   – А я уж думал, мне почудилось, – ничуть не расстроился Антон.
   – Похоже, что нет.
   – А ты на них там не опираешься? Ну-ка руку в сторону убери, – приказал близнец.
   – Да нет, не опираюсь. Они сами столько показывают, – обиделся Андрей.
   – Не может быть.
   – Дай-ка я встану. – Пораженный Андрей столкнул с весов брата в надежде, что произошла какая-то ошибка. Весы были упорны, правда, теперь они показали даже на три килограмма больше. – Ничего себе! А еще говорят, что молодые люди с возрастом худеют! – несказанно удивившись, воскликнул Андрей. – Видно, мы этот возраст уже прошли и теперь резко начали набирать вес! – решил он. – Только что-то его не видно. Мне кажется, сто восемьдесят килограмм должно быть видно. Я не очень толстый?
   – Да нет, совсем нет, – ответил Антон. – А у меня второй подбородок не появился?
   – А ты когда бреешься, в зеркало на себя не смотришь? – съязвил брат.
   – Смотрю, конечно. Но кто его знает...
   – Подбородок у тебя один. И вообще, ты тощий, как голодающий петух.
   – Впрочем, как и ты, – отпарировал Антон.
   – Ладно, какая разница, – решил Андрей. – Может, это у них такие специальные гостиничные весы. Давай напишем, что они показывают.
   Наконец тем или иным способом анкеты оказались заполнены, сданы, а взамен них были получены ключи. Под руководством Семеновой курсанты поднялись на десятый этаж и тут же разошлись по номерам. Лейтенант зашла к каждому, осмотрела номер, выдала суточные, предупредила, что полотенца и халаты принесут позднее, предложила в случае чего обращаться к ней за помощью и распрощалась.
   – Ни фига себе! – потрясенно проговорил Веня, осматривая номер. Слова эти не были обращены ни к кому, так как Семенова уже ушла, а товарищи еще и не думали появляться. Тем не менее ему понадобилось высказаться вслух, может быть, затем, чтобы точно понять, не снится ли ему все это. Веня сразу вспомнил детство, когда он только мечтал пожить в подобных апартаментах и уж никак не подозревал, что удастся ему это только после поступления в Школу милиции. Скорее наоборот, если бы кто-нибудь тогда сказал ему, что менты хоть иногда ночуют в таких номерах, Веня бы рассмеялся этому человеку в лицо, а может, и сопроводил бы свой смех крепким выражением. И вот теперь он даже еще не настоящий милиционер, а уже живет в самой дорогой гостинице города.
   Вслед за тем мысли Кулапудова устремились к Зосе. Не подумайте ничего неприличного, просто Веня вообразил, как бы здорово она смотрелась на фоне этих мягких диванов и кадок с пальмами. Он тут же поклялся, что когда-нибудь накопит денег на такой номер и обязательно побалует Зосю.
   Совсем другие эмоции обуревали душу Антона Утконесова. Не то чтобы ему не понравился номер, просто он очень резко почувствовал недостаток чего-то очень важного и привычного. Чего-то такого, что всегда у него было, а теперь вот куда-то пропало. Если бы администратор гостиницы догадался о такой душевной привязанности Антона, то наверняка выделил бы ему другой номер: не одноместный, а двухместный, где близнецы смогли бы жить рядом, потому что больше всего Антону не хватало брата.
   На самом деле близнецы почти никогда не расставались, всегда жили в одной комнате на одной двухъярусной кровати. С самого раннего детства их вместе ругали и хвалили. Если одному покупали мороженое, то и другому. Ремня тоже обоим доставалось поровну. И простудой они болели одновременно, а если один приходил с улицы с разодранной коленкой, то можно было не сомневаться, что второй явится со сбитым локтем или подбитым глазом.
   Зная все это, нетрудно понять чувства младшего Утконесова, когда он оказался в большой, красиво обставленной и совершенно чужой комнате в одиночестве. Десятью годами ранее в такой ситуации Антон просто заревел бы в голос и немедленно отправился на розыски брата. Теперь ему не пришлось делать ни того, ни другого: реветь не позволял возраст, а брат появился сам.
   – Как тебе номер? – поинтересовался он.
   Антон пожал плечами:
   – Пустовато как-то. Скучно.
   – Ага, и у меня та же фигня. Как думаешь, мою кровать можно будет сюда перенести?
   – Не-а, в дверь не пролезет.
   – Ладно, не важно. Все равно я там жить не буду один. Скука смертная, даже поговорить не с кем.
   – А администрация не будет против, как думаешь? – вдруг задумался Андрей.
   – А кто им скажет?
   Так и было принято совместное решение жить в одной комнате, отчего обоим близнецам сразу полегчало.
   А вот Федя, наоборот, войдя в номер, почувствовал себя в своей тарелке. Он прошел по мягкому ковру, провел рукой по столу, изучил пальцы в поисках пыли, не нашел ее и довольно хмыкнул. Проверил на работоспособность телевизор и музыкальный центр, обнаружил на полке вазу с фруктами, откусил от яблока и убедился, что оно в меру сладкое. Осмотрев всю обстановку, Федя почувствовал полное моральное удовлетворение, как будто бы этот номер был его личным творением. Он понял, что вместе с цветом кожи унаследовал от африканского папы-царя еще и трогательную тягу к комфорту и роскоши, которая до поры до времени мирно спала в его душе, дожидаясь такого вот момента. На самом деле Ганга-старший вовсе не был царем или даже принцем, однако друзья и прочие знакомые давно приучили Федю считать именно так.
   Наверное, самое сильное впечатление номер произвел на Леху. Зайдя в ванную комнату, он понял, что не имеет представления о назначении доброй половины приборов, расположенных тут. Первым побуждением Пешкодралова было решение выйти и больше никогда сюда не заходить. Однако он понимал, что хотя бы по утрам ему придется посещать ванную, а потому решил разобраться хотя бы с устройством и функционированием диковинной раковины с таким же диковинным краном.
   Кран сразу поверг Леху в ступор. Он не имел ничего такого, что можно было бы повернуть или нажать для того, чтобы полилась вода. Леха внимательно осмотрел его, в надежде что где-нибудь сбоку или снизу есть незаметная кнопочка, однако ничего не нашел. Он изучил всю стену вокруг раковины, саму раковину, но и там ничего не нашел. Это была настоящая проблема, а подобные проблемы Леха привык решать одним способом: разобрать, посмотреть, как все устроено внутри, а потом собрать обратно. Решившись, Леха сунул руку под кран, чтобы его открутить. В этот момент из крана полилась теплая вода.
   Такое событие парня просто ошарашило. Отказавшись от своей идеи развинтить кран, он выдернул руку. Течь перестало. В течение следующих пяти минут Леха только и делал, что совал руку под кран, а потом вытаскивал ее обратно, пока наконец не убедился, что между этими действиями и вытеканием воды существует прямая зависимость.
   «Неужели наблюдают? – Леха постарался незаметно осмотреть стены и потолок, но камеры нигде не обнаружил. – Да нет, вряд ли. Хотя в такой гостинице все возможно. И как же теперь принимать ванну?»