Серегин Михаил. Полет ночной бабочки

   В комнате царил полумрак. Заглянув, я обнаружила, что шторы плотно задернуты и солнечный свет едва пробивается сквозь них. Постепенно глаза привыкли к полумраку, и я разглядела довольно просторную, с высокими потолками комнату, большой обеденный стол у окна, шкаф, тумбочку, на ней телевизор. У стен друг против друга стояли две старинные, с высокими резными спинками кровати. Одна, видимо, Юлькина, сейчас пустовала. На другой лежала женщина. Едва я вошла, как услышала тихий стон. Затем едва слышный голос:
   – Это ты, Юля? Который час?
   – Нет, это не Юля. Это ее подруга.
   Женщина приподнялась на локте, остановила на мне пристальный взгляд.
   – Не Юля... А где же Юля?
   Я не в силах была вымолвить даже слово.
   – Как вы сюда попали? – не дождавшись ответа, снова спросила больная.
   – Мне Юлька ключи дала, – проговорила я наконец.
   – А где все-таки Юля?
   У меня опять отнялся язык.
   – Понятно, – произнесла женщина, – опять загуляла.
   Я растерялась. Неужели она знает, как ее дочь зарабатывает на жизнь? Если так, то почему загуляла? Гостиничные путаны не гуляют. Их снимают на несколько часов, в лучшем случае до утра. И только в гостинице.
   – Вы не представляете, – продолжала Юлькина мама, – какая Юля бессовестная лгунья. Она ведь ни одной ночи не проводит дома. Говорит, такой график дежурств. Думает, я ничего не понимаю. А теперь вот и днем исчезла.
   Я пожала плечами. А чего, собственно, она хочет? Такая у нас работа.
   – Скажите, это опять с тем доктором, да? – Юлькина мама внимательно на меня посмотрела.
   Доктором? Почему доктором? Что за бред? Но во взгляде женщины были боль и мольба, и я соврала:
   – Да, с тем доктором.
   – Так я и знала, – сказала Юлина мама. – Она мне говорила, что один доктор, молодой, талантливый, ухаживает за ней, я сразу предупредила ее, чтобы была осторожна. Мужчины легко дают обещания. И так же легко о них забывают. Так оно и вышло.
   Да, Юлька была та еще фантазерка. Это я давно заметила.
   – Вы, наверное, вместе работаете, да? – Я кивнула. – Тоже медсестра, значит?
   Тут я все поняла. Неплохо придумала Юлька: дежурная медсестра. Просто и гениально. И морфин где берет, ясно – ворует на работе. На нищенскую зарплату медсестры его не будешь регулярно покупать.
   – Послушайте, – вновь заговорила Юлькина мама. – Сделайте, пожалуйста, мне укол. А то, знаете, снова начались боли. В груди будто огнем жжет. Сделайте, пожалуйста. Все, что нужно, вон там на столе.
   Ноги у меня сделались ватными. Не знала я, что Юлька подложит мне такую свинью. Но деваться некуда.
   Как делать уколы, нам как-то объясняли в школе на уроках военной подготовки. В то время как мальчишки разбирали и собирали автомат и примеряли противогазы, девочек обучали оказанию первой медицинской помощи. Учили перевязывать, накладывать бинты и делать уколы. Бинты были старые, пожелтевшие от бесконечных перематываний. Перевяжи такими настоящую рану, тут же будет гангрена и заражение крови. Как делать уколы, нам объяснили, но знали мы это чисто теоретически, поскольку желающих испытать на себе такое удовольствие никогда не находилось.
   Вообще-то при виде блестящей тонкой медицинской иглы у меня холодело в груди, а от мысли, что она вот-вот вонзится в тело, кружилась голова.
   – Пожалуйста, – умоляла женщина, – ну что вам стоит? А то у меня такие боли.
   – Хорошо, сейчас, – вздохнула я. – Надо так надо.
   На столе нашла коробку с ампулами морфина. Один-единственный одноразовый шприц. Бутылку с медицинским спиртом и пачку ваты. В растерянности разглядывала все это хозяйство, не зная, с чего начинать.
   – Вы знаете, как Юля делала? – спросила женщина. – Она сначала промывала шприц в воде, затем в спирту, и только после этого наливала лекарство.
   Я так и сделала. Подвигав поршень в шприце, чтобы удалить из него капельки спирта, кое-как вскрыла ампулу и набрала лекарство. Постаралась, чтобы в шприце не осталось пузырьков воздуха.
   – А куда она вам их делала? – спросила я, подходя к кровати. Только бы не внутривенный. С этим я ни за что бы не справилась.
   – Внутримышечно, как обычно, – проговорила Юлина мама, сбросив одеяло и перевернувшись на живот.
   Труднее всего оказалось проткнуть кожу, сморщенную, словно пергаментную, вялую, старческую. В дряблое тело игла вошла легко. Небольшой бугорок вздулся на месте укола, когда я выдавила лекарство из шприца, и из-под иглы выступила крохотная капелька крови. Я стерла ее смоченной в спирту ваткой.
   – Ох, ох, – застонала женщина, – больно вы делаете.
   Потом я мыла руки, убирала осколки ампулы, кормила прямо в постели Юлину маму завтраком. Поела она через силу, без аппетита, только потому, что надо жить, зато почувствовала прилив сил. После укола утихла.
   – А Юлька когда появится? – проговорила она почти весело. – Или она с доктором этим надолго?
   – Наверно, – я пожала плечами. – Она мне об этом ничего не сказала, только попросила за вами ухаживать.
   – Вы разве его не видели? – глаза Юлиной матери заблестели любопытством. – Какой он хоть из себя, красивый, нет?
   – Мордатый такой, плешивый и борода лопатой, – бросила я небрежно. – А раньше она тоже задерживалась?
   Юлина мама задумалась.
   – Нет, не помню такого. Обычно она утром приходит часов в девять и тут же ложится спать. Но спит часа два-три, не больше. Наверное, на дежурстве есть возможность поспать.
   Я кивнула. Бывает и так.
   – А сюда к ней никто не заходил из мужчин? – поинтересовалась я.
   – Да бог с вами, – Юлина мама рассмеялась. – Кого сюда можно приводить на это позорище смотреть?
   – И тот доктор, значит, не появлялся?
   – Нет, они на работе встречаются, – сказала она. – Так Юля говорит. А вы что, не знаете?
   – Видела со стороны, – отвечала я. – Юлька вообще очень скрытная.
   – Да что вы, – усмехнулась она. – Наоборот, простодыра, что на уме, то и на языке. Про этого доктора давно мне рассказывала. И вот только теперь что-то серьезное у них вышло.
   – А родственники у вас есть? – спросила я. – Послушайте, я ведь не патронажная сестра. И не могу к вам каждый день ходить. У меня своих дел полно.
   – Да какие там родственники, – сказала Юлина мама грустно. – Только те, что в деревне, далеко, двести километров от города. Раз в полгода приедут, напьются, надебоширят, весь дом на уши поставят. Потом две недели участковый ходит. На жалобы соседей «реагирует».
   Я кивнула. С этим все было ясно. Юлина мама не знала, чем занимается дочь. И уж тем более о ее связях с криминальным миром, если таковые и были. Но в этом я очень сомневалась. Из слов матери следовало, что Юлька делила свое время между гостиницей и домом.
   – Продукты мне соседи принесут и приготовят, – сказала больная. – Деньги у меня кое-какие есть, я вам заплачу. Вот только уколы... Всего раз в день, вечером перед сном. Днем я как-нибудь потерплю.
   Я вздохнула. Вспомнила, как целый час ехала сюда автобусом.
   – Послушайте, – сказала я, – лекарство у вас есть?
   Я подошла к столу, пересчитала ампулы в коробке. Их оставалось пять штук, стало быть, на пять дней.
   – Может быть, хватит на первое время? – предположила Юлькина мама. – А потом... Вы, кстати, можете украсть морфин, как Юля?
   – Могу, – ответила я. – Только не целый вагон.
   – Это пока Юля вернется. Не навсегда же она ушла с этим доктором, – с надеждой проговорила больная.
   Я снова кивнула. Одну только просьбу Юльки я точно не могла выполнить. По крайней мере сейчас, рассказать матери все как было на самом деле. Это еще одна веская причина вытаскивать Юльку из тюрьмы. Не вечно же мне за ее больной матерью ходить.
   – Ну что ж, я пойду тогда, – сказала я, поднимаясь.
   – Да-да, конечно.
   – Я завтра приеду, только не днем, а вечером. Часов в шесть, позже никак не могу.
   – Да-да, приходите, я буду ждать, – сказала женщина. – Без вас никак не смогу. Я бы попросила соседку сделать укол, но не умеет она, боится иглы.
   Я поспешила к выходу. Когда проходила мимо соседской двери, она со скрипом приотворилась и в щели показалась старушечья физиономия и один-единственный глаз, пристально и враждебно глядящий на меня. Я хотела поговорить с ней, вдруг она что-то знает. Но едва приблизилась к двери, как та с шумом захлопнулась и щелкнул замок. Так, толком ничего не узнав, я отправилась домой.

5

   Проснувшись после короткого, но глубокого сна, я некоторое время лежала с открытыми глазами. Какие-то неясные мысли и образы, привидевшиеся мне во сне, вызвали беспокойство. И сейчас я пыталась понять, осмыслить, откуда оно, и тут до меня дошло, что мне снились события вчерашней печальной ночи. Вернее, не события, а люди.
   Мертвый Костя с открытым ртом и остекленевшими глазами, Юлька с безучастным видом сидящая в комнате отдыха, Артак, который схватился с Костей, Нина Петровна, неожиданно появившаяся на пороге, Ольга, прикасавшаяся крашеными губами к стакану, и, наконец, я сама. И снова по кругу, как в стишке «У попа была собака». Костя, Юлька, Артак, Нина Петровна, Ольга и я. Кто еще?
   Действительно, кто еще? Кто был заинтересован и имел возможность подсыпать лекарство в бутылку коньяка, предназначенного для Кости? Вряд ли это сделала Юлька. Но коробочка из-под лекарства выпала из ее плаща, от этого никуда не денешься. И вполне мог иметь место заказ от какого-нибудь криминального авторитета. От кого именно? Я терялась в догадках.
   Заказчиком убийства мог быть Артак. У него и мотив имелся, пусть не очень серьезный. Да и не похож Артак на убийцу.
   А вот Нина Петровна могла подсыпать смертоносное лекарство в бутылку. Я хорошо ее знаю. Эта баба ради денег готова на все. Вопрос только, ради каких денег. Ольга, эта обезумевшая от горя Офелия, тоже могла сдуру подсыпать лекарство, чтобы отомстить Косте за его оскорбительное к ней отношение. И как знать – в тихом омуте черти водятся. Она вполне могла выполнить чей-то заказ. Считать меня убийцей могли только Наташа с Лилькой, из ненависти. К тому же дуры набитые.
   Я тяжело вздохнула и заворочалась в постели. Кого-то недоставало в этом списке. Кого-то важного, кто имел возможность подсыпать лекарство в бутылку. Но я никак не могла вспомнить, кого именно. Я так напрягла память, что разболелась голова. Махнула на все рукой и стала выбираться из постели. За окном уже сгущались сумерки, и мне пора было собираться на работу.
   Я грустно оглядела свою квартиру. Бардак вокруг страшный. Сегодня я даже не прибралась. Обычно делала это после полудня, когда просыпалась. Из-за Юлиной мамы в это утро даже не поспала. Отсыпалась во второй половине, и времени на уборку не осталось.
   А делать за меня ее некому. Я живу одна в однокомнатной квартире. Кое-какие родственники у меня имеются, но родители живут с семьей моей сестры, я от них ушла, едва стала сама зарабатывать, ведь мне надо отсыпаться днем, чтобы вечером быть в форме. Чтобы клиент за свои деньги находил в постели пылающее страстью или хотя бы похотью тело, а не вымотавшуюся за день рабочую лошадь.
   Но, когда живешь с семьей, спать днем невозможно. Слышны разговоры, смех, ругань. Никому нет дела до того, что ты спишь. Вот я и сбежала от них, сняв отдельную квартирку. Все по дому делаю сама и не скучаю в одиночестве. За ночь так устаю от общения, что рада побыть одна.
   Я наскоро умылась, подвела глаза, накрасила губы и отправилась на работу. Три года назад, когда я только начинала, то мысленно заключала это слово в кавычки. Потом кавычки исчезли. Работа как работа, почему бы и нет. А что еще мне оставалось делать, если я закончила с красным дипломом романо-германское отделение филфака, по специальности «французская филология», но заработать на жизнь не могла?
   Начала с однокурсников и младшего преподавательского состава. Потом стояла на углу на Театральной площади, потом прочла объявление: «В гостиницу „Ротонда“ требуются в качестве обслуживающего персонала девушки с высшим образованием не старше двадцати пяти лет». Мне было двадцать три и никому не нужный диплом.
   До сих пор ума не приложу, зачем в объявлении было указано «с высшим образованием»? Я, как дура, взяла с собой диплом. Думала, с какой гордостью буду его показывать. Но Нина Петровна (тогда я еще не знала ее имени), даже не спросив моего имени, оценивающе оглядела меня с ног до головы, кивнула и сказала:
   – Пишите заявление.
   За три года «Ротонда» стала моим родным домом, где со мной считаются, уважают, – если бы не эта вчерашняя история.
   Едва я вошла в комнату отдыха, как воцарилась гробовая тишина. Девочки умолкли, на мое приветствие никто не ответил, даже не повернулся в мою сторону.
   На большом обеденном столе среди чайной посуды я заметила лист бумаги. Из любопытства взяла его и пробежала глазами. Это оказалась повестка в милицию на завтра, на девять утра на имя Малышевой Светланы Владимировны – на мое имя! Ни одна из этих кобыл ни слова мне не сказала. Хороши подруги, однако.
   – Да-да, Светочка, это вам повестка, – раздался у меня за спиной певучий голос Нины Петровны. Оглянувшись, я увидела на ее надменной физиономии довольную улыбку.
   – Ну, и чего вы радуетесь? – Я пожала плечами. – Ведь я расскажу все, что знаю про Артака и про вас, вот и все. Молчать не собираюсь.
   Не без внутреннего злорадства заметила я, как вытянулось лицо Нины Петровны, а рот приоткрылся в гримасе ужаса.
   – Ты не сделаешь этого, Светочка.
   Я презрительно фыркнула. Из переводных английских романов набралась Нина Петровна таких выражений. Я эти романы читала в подлиннике, и конструкция, которая переводится столь нелепыми фразами, на самом деле звучит по-другому.
   – Ты такая добрая, хорошая! Ты не станешь меня подставлять, правда?
   – С какой стати я должна подставлять себя?
   Слащавый тон Нины Петровны был еще омерзительнее ее торжествующей улыбки.
   – Почему вы вообразили, будто это сделала я? Мало ли у кого была возможность подсыпать лекарство в бутылку.
   Ответом мне было гробовое молчание.
   – Ты бессовестная дрянь, Света, – обрушилась на меня Нина Петровна. – Совершила злодейство, а за тебя сидит Юленька, между прочим, твоя подруга.
   – Я не убивала, – крикнула я в ярости. – Поймете вы это, наконец, или нет?
   – Ты лжешь, – невозмутимо заявила Нина Петровна. – Кроме тебя, больше некому.
   – А вы?
   – Будь добра, придержи язык, – произнесла Нина Петровна царственным тоном. – Завтра пойдешь в милицию, – продолжала она. – Мне все равно, что ты будешь там лгать и как собираешься выкручиваться. Но учти, если после твоего визита в милицию мне пришлют повестку, ты будешь уволена и я сделаю так, что ни одна городская гостиница тебя не примет, а менты затаскают на допросы.
   С этими словами она величественно выплыла из комнаты.
   В изнеможении я плюхнулась на диван. Час от часу не легче. Сначала повестка, затем угрозы Нины Петровны. Да пошла она со своими угрозами! В милиции тоже люди работают, причем мужского пола. И пока тебе нет тридцати, фигура не заплыла жиром, всегда можно договориться. Кто знает, что у этих ментов на уме? Как я могу гарантировать, что после беседы со мной они не вызовут и ее?
   Распутывать это дело надо, решила я. Девочки стали потихоньку переговариваться.
   Да, надо раскапывать, разнюхивать, раскрывать, кто на самом деле все это сделал. Иначе нам просто не выбраться из этого дерьма. Необходимо поговорить с основными подозреваемыми.
   Кое с кем я уже побеседовала. Например, с Юлиной мамой, и выяснила, что та ничего не знает. Нина Петровна черта с два что-нибудь скажет. Остается Артак. Артак! Я так и подскочила на месте. Ну конечно, Артак. Вот кого необходимо раскрутить на треп. Наверняка он что-нибудь знает.
   Я взглянула на часы: время раннее, обычно он приходит чуть позже. Вчера был, может сегодня не появиться. Но день выдался теплый. В такую погоду Артак является почти ежедневно. Надо только не пропустить его, а то другая девочка перехватит. А вдруг он уже здесь? Спросить этих телок, но разве они скажут? То и дело бросают в мою сторону враждебные взгляды.
   Я решила перехватить Артака у входа. По пути заглянула на кухню и заметила Олю. Та раскладывала по маленьким тарелкам салат.
   – Оля, привет, – весело сказала я, подходя к ней. – Ты Артака случайно не видела?
   Реакция Оли на мое появление была в высшей степени странной. Она вздрогнула, уронила ложку прямо в чан с салатом и вытаращила глаза.
   – Оля, – сказала я мягко, – что с тобой?
   – Ты? Ты... – прошептала она едва слышно. – Как ты посмела прийти сюда, убийца? Мне девочки все рассказали.
   Это было уже слишком. Даже Оленька, божий одуванчик, и та не верит в мою невинность. А, собственно, с какой стати? Ведь и мотив, и возможность убийства были у нее самой.
   – Оля, ты в своем уме? – воскликнула я, пытаясь взять ее за руку. Но та в ужасе отпрянула. – Оля, неужели ты веришь в весь этот вздор?
   – Не подходи ко мне, – проговорила она еле слышно, задыхаясь от ярости. Краем глаза я видела, как остальные работники кухни с иронией посматривают на нас. – Это ты все сделала. Подсыпала яд, убила Костю. Из-за денег.
   Я почувствовала раздражение и злобу.
   – А почему, собственно, я? Доказательства у тебя есть?
   – Больше некому! – воскликнула Оля. – У Юльки не было возможности. А ты бутылку несла. И коробочку из-под лекарства ей в плащ подсунула.
   – Ну почему некому? – возразила я спокойно. – А Нина Петровна? Она была в комнате одна, когда открывала бутылку. Вполне могла и лекарство высыпать, и коробку в карман засунуть.
   Оля в ужасе посмотрела на меня, потом энергично замотала головой.
   – Нет-нет, Нина Петровна не могла! – крикнула Оля горячо. – Она порядочная, добрая.
   Добрая! Вот как Ольга относится к ней при всех ее притеснениях. И вот как благодарит меня за участие.
   – Ну, хорошо, – сказала я не без ехидства. – Допустим, Нина Петровна добрая. А ты, ты злая?
   – Я здесь при чем?
   – Ты тоже оставалась наедине с этой бутылкой, – я рассмеялась. – И вполне могла и яд подсыпать, и коробку в плащ сунуть. Или ты думаешь, я забыла твои манипуляции со стаканом? И мотив у тебя может быть тот же самый, что и у всех нас. Убийство за деньги. А твоя несчастная любовь к Косте – чистая показуха, представление для дураков.
   Лицо Оли стало серым, глаза закатились, она рухнула бы прямо на уставленный посудой кухонный стол, не поддержи я ее. Подбежали другие работники кухни, и мы вместе посадили бесчувственную Олю на стул.
   – Ее на кушетку положить надо, – заметила я. – Или на диван, там, в нашей комнате.
   – Да ладно, заткнись, – сказал один из поваров. – Сначала довела человека до обморока, а теперь жалеет.
   У меня от изумления перехватило дыхание. Я потеряла дар речи.
   – Ну, чего уставилась? – продолжал он. – Давай вали отсюда. Не хрен тебе тут больше делать. Вали-вали. Мы тут без тебя о ней позаботимся.
   Я как ошпаренная выскочила из кухни.

6

   У дежурной администраторши я поинтересовалась:
   – Не приходил Артак?
   Почему-то она оказалась ко мне добрее. Может быть, не была в курсе событий.
   – Кучерян, что ли? – спросила она.
   Я растерянно уставилась на нее. Фамилий клиентов я не знала.
   – Ну, с кем ты вчера трахалась, да? – продолжала она вполне дружелюбно. – Нет, пока не появлялся. Погоди, может, явится, до ночи еще далеко.
   Я тепло поблагодарила ее. Среди всеобщего презрения и злобы простое человеческое отношение действует успокаивающе.
   Уже сгустились сумерки. Небо стало густо-синего, словно раствор медного купороса, цвета, гладь реки слегка волновал слабый вечерний ветерок. Народу в этот вечерний, не слишком поздний час везде было полно. Парочки бродили по набережной. Для них сейчас самое время. Погода превосходная, тихая, безветренная.
   Я закурила и стала разглядывать лица прохожих, высматривая Артака. Как ни смешно, но я завидовала влюбленным парочкам. Надо быть профессиональной путаной со стажем, чтобы понять эту простую истину. Любовь и трах по сути вещи совершенно разные. Если траха в моей жизни было хоть отбавляй, то любви ни капельки. Все мужчины удовлетворяли со мной свою похоть, забыв о том, что я живой человек, что у меня есть душа. Со временем к этому привыкаешь, но иногда бывает нестерпимо больно.
   Я замечала, как смотрят на меня мужчины, но всем своим видом показывала, что занята. Плевать мне. Если даже Артак не появится, сделаю себе выходной. Надо же когда-нибудь отдохнуть. Но тут я заметила Артака, направляющегося к гостинице.
   Я приняла вызывающую позу, выставив вперед ногу и подбоченясь. Артак остановился, потом, словно завороженный, устремился ко мне, не сводя с меня выпученных как у вареного рака глаз.
   «Иди, иди, придурок», – думала я, ликуя. Иди, только смотри не споткнись. А то ведь носом об асфальт ткнешься. Иди, иди. Сегодня тебя ждет жаркая ночь. Сегодня ты мне не только руки, задницу целовать будешь, но не получишь свое, пока не скажешь все, что мне нужно.
   – Света? – сказал он хриплым от волнения голосом, когда мелкими, семенящими шагами приблизился ко мне. – Света, вы свободны?
   – Как скажешь, Артак, – отвечала я, равнодушно глядя мимо него. – Мы люди подневольные.
   – Пойдемте, Света.
   Он бережно взял меня за руку и попытался увлечь в гостиницу.
   – Сейчас, только докурю. – Я высвободила руку.
   И хотя оставался крохотный окурок, я с наслаждением высосала его до конца, пока не начал тлеть фильтр. Артак не отрываясь смотрел на меня. Наконец я выбросила в урну окурок, и мы пошли в гостиницу. Артак обвил рукой мою талию, а я с безразличным видом смотрела прямо перед собой, будто до его страсти мне нет никакого дела.
   В номере, едва захлопнув за собой дверь, Артак накинулся на меня, трясущимися руками стал раздевать, оторвал пуговицу. Не церемонясь, я ткнула ему локтем в солнечное сплетение, и когда он, охнув, обмяк, отшвырнула прочь от себя. Но так, чтобы он мягко приземлился на кровать.
   – Ты что, сдурела? – Артак ошалело смотрел на меня.
   – Не люблю, когда мужчины торопятся.
   Я поправила кофточку, разгладила брюки. Артак засопел, уставившись на меня.
   – Ты зачем Костю убил? – спросила я небрежно. Он перестал сопеть, зло посмотрел на меня.
   – Ты точно спятила, – проговорил он наконец в ярости. – С чего ты взяла, что это я его грохнул?
   – Думаешь, я забыла, как вы схватились вчера возле гостиницы?
   – Но он же у меня постоянно клиентов увозит.
   – Вот ты и грохнул его, – сказала я равнодушно, – чтобы больше не уводил.
   – Да ты что, рехнулась? – взревел Артак, вскакивая с дивана.
   Я посмотрела на него в упор, прямо в глаза, и он смутился.
   – Слушай, Света, – проговорил он уже спокойно, – зачем тебе все это нужно? Какое тебе дело до того, кто его убил?
   – Моя подруга из-за этой истории в тюрьму попала, – сказала я, отвернувшись к окну. – А девочки считают, что это сделала я.
   – Но, Света, клянусь, я тут ни при чем! – воскликнул Артак. – Сама посуди, если бы я хотел его убить, не стал бы скандалить с ним на улице! Не пришел бы сюда после убийства девочку снимать.
   – Убийцу тянет на место преступления. Его мучают угрызения совести, – заметила я. – Разве в жизни все разумно и логично?
   Однако в глубине души я чувствовала, что Артак не лжет. Не убивал он Костю. Это было тщательно продуманное и спланированное убийство. Лекарство в коньяк подсыпать, чтобы на естественную смерть было похоже. О ложном следе позаботиться. Коробочку в карман Юлиного плаща подсунуть. Ну прямо как в детективном фильме.
   Погруженная в размышления, я опустилась в жесткое гостиничное кресло, Артак сел на кровать. В его устремленном на меня взгляде впервые за время нашего знакомства была не звериная жажда траха, а что-то вроде человеческого внимания и сочувствия.
   – Что, подругу жаль? – спросил он вполголоса.
   – У нее мать больная осталась, – отвечала я со вздохом. – Ухаживать за ней некому, лекарство колоть.
   Артак понимающе кивнул.
   – Это ты коньяк Нине Петровне подарил? – спросила я после паузы.
   – Ну я, что дальше? – Артак снова насторожился.
   – Зачем?
   – Так она велела. Сказала, не пустит иначе больше в гостиницу.
   Я вытаращила глаза.
   – Как это не пустит?
   – У меня же местная прописка. А с местной пропиской поселять в гостиницу не имеют права.
   Точно. Я вспомнила это старое, сохранившееся с советских времен правило. Вот почему в нашей гостинице так мало постоянных клиентов, все больше иногородние.
   – Я и так доплачиваю шестьсот рублей за каждую ночь, – продолжал Артак. – Теперь вот еще коньяк пришлось купить.
   – А Костя тоже доплачивал? – поинтересовалась я.
   – Нет, он, сволочь, хитро устроился. У него в паспорте прописка: село Расково, а это у самой границы города. Возле поселка Солнечный. Там, в Раскове, у него дом.
   – Ты был там?
   – Нет, люди рассказывали.
   – Все равно это очень далеко. Еще дальше, чем Солнечный.
   – Нет, на машине недалеко, на машине тут по городу нет расстояний. Мы же по всей области грузы перевозим. Вчера вот он в Перелюб гонял, клиента мне перебил, сволочь, а это почти триста километров.
   Я понимающе кивнула, хотя для меня, всю жизнь прожившей в городе, названия всех этих райцентров были пустым звуком.
   – Значит, коньяк заказала Нина Петровна, – проговорила я в раздумье.
   – Думаешь, это она? – Артак с сомнением покачал головой. – Вряд ли. Ей вся эта история – удар по репутации заведения. Добровольно она бы на такое ни за что не пошла.