Сергеев Иннокентий. Амулькантарат

   ... - Желаю тебе приятно повеселиться,- сказала она на прощанье.
   Я двигался как бы в чаду, и эта музыка, и эти люди вокруг, и то, что я делал, и то, что делали они, казалось мне порождением чудовищного бреда, кошмаром, который всё длился и длился, и никак не мог кончиться, и я силился вырваться из него, проснуться, и не мог, и всё глубже затягивала меня эта страшная паутина, и сама надежда высвободиться из неё, разорвать эти путы становилась всё призрачнее, и я терял её из виду, и свет казался мне мраком, и мне становилось трудно дышать, мысли мои начинали беспорядочно метаться, то вдруг цепенели, и тогда я становился подобен заводной кукле или марионетке в театре кукольника, и он дёргал за невидимые нити, и члены мои совершали движения танца без участия с моей стороны, как будто тело моё уже не принадлежало мне, и жизнь моя пресеклась; а такие минуты сознание моё почти совершенно гасло, и чувства притуплялись настолько, что я переставал сознавать, где я нахожусь, и что всё это значит, и я слышал голоса и не знал, обращаются ли они ко мне или к кому-то другому и проносятся мимо, и есть ли кто-нибудь вокруг, и есть ли вообще что-то, я не знал этого, я был подобен сомнамбуле, я забыл, откуда я пришёл, танец управлял мною, и я никуда не шёл, это было танцем. Мои партнёрши сменяли одна другую, а я порою даже не замечал этого, двигаясь и мысля по инерции или вовсе перестав мыслить, и они говорили мне что-то, спрашивали и смеялись, и просили меня шутить, они непременно желали растормошить меня, чтобы я шутил с ними, и обижались, когда это им не удавалось. Или замолкали, почитая за лучшее оставить меня в покое в том состоянии, в котором я пребываю, или просто отчаявшись достичь своего, и если я отвечал им, я отвечал так, как будто за меня отвечал кто-то другой; они расставались со мной без сожалений, приходили и уходили, а я смотрел на них и не мог понять, как они могут веселиться и какого удовольствия ищут, я успел уже забыть это и теперь не знал, что удерживает их здесь, зачем всё это, ведь для меня это давно уже превратилось в пытку, сделалось кошмаром, который всё длился и никак не мог кончиться, что заставляет их обрекать себя на него, или же они сами - его порождение, я не мог разобрать этого. Силы мои таяли, остатки моих сил, но я уже не думал об этом и, возможно, не осознавал, собственное тело моё стало для меня чужим, я почти перестал ощущать его, только тяжесть, которая ничего уже не могла добавить к моей муке, я ни на что больше не надеялся и ничего не боялся. И, кажется, ни о чём уже не сожалел. Но когда музыка вдруг переставала, и ноги мои не знали, что им делать, я как будто просыпался,- с каждым разом пробуждения эти становились всё слабее, всё менее ярки,- я смотрел на них тогда и видел, что они свободны, я смотрел на двери зала и видел, как легко они минуют их - те, кто входят и принимают улыбку в ожидании музыки, те, кто уходят,- они вольны сделать это, а я не волен, они могут уйти, когда устанут, а мне некуда даже присесть, некуда деть своё измученное тело, тяжёлое, почти чужое, и зависть захлёстывала меня, я задыхался, и это казалось мне страшной несправедливостью, зависть переполняла меня, и мне хотелось плакать, но глаза мои оставались сухими, тело моё перестало реагировать на порывы души, такие, в сущности, слабые, хоть и казались мне чрезмерными, душа моя устала и ослабела, и потому не было в ней силы бороться с ними, и они овладевали ей всецело, и казались мне от этого чрезмерными, и я завидовал другим, видя их свободу, но мне не приходило в голову, что я могу поступить так же, пренебрегши опасностью, грозящей мне, а ведь я, и правда, забыл даже думать о ней, но душа моя давно смирилась с таким положением и воспринимала его как непреложный закон, не пытаясь объяснить его или подвергнуть сомнению, она смирилась с ним, свыклась, как свыклось моё тело с движениями танца, сросшись с ним и произведя на свет чудовище, которое и было теперь мной, а меня не было больше, того, кем я когда-то был, да и был ли я когда-то, не привиделось ли это мне, не пустая ли это фантазия, я не знал этого, не думал об этом, как будто иначе и быть не могло, и ничего в мире не было кроме этого бесконечного танца, страшного и бессмысленного, который и был всем, что только могло быть миром. И снова слышал я ритмичные звуки инструментов, не различая их, не слыша, что они играют, но только властный и неумолимый ритм, нити натягивались, и тело моё, то, во что оно превратилось, чем оно отныне было, послушно отвечало им, и я вновь погружался в забытье и двигался в нём, и движению этому не было конца, не было конца, не было конца... не было конца.
   .... - Не слушайте его. Мой брат бывает просто несносен. - Я давно уже смирился с этим. Как вам понравился дворец, мадемуазель? - Ах, за один вечер так много, у меня всё так смешалось в голове, боюсь, я совсем растерялась... - Моя бедная сестрёнка не привыкла к такому шуму. - Столько новых людей, огни, музыка! - Я искал тебя повсюду, где ты был? - Мой брат непременно желал представить мне вас первым, и мы искали вас, но нигде не могли найти. - Я был здесь. - Зато наш Аскилт не заставил себя искать. - Он как оса, всегда спешит на запах сладкого. Остерегайтесь его, мадемуазель. - Остерегаться, но почему? - Он опасный человек. - Ах, как это интересно! - Слушайтесь его, сестрица, он знает, что говорит. - Ах... они уже играют! - Ты позволишь похитить у тебя сестру? - Раз уж это так неизбежно... Поклон. Реверанс.
   - Я совсем не умею танцевать... - Вы прекрасно танцуете. - У меня в голове всё так кружится... Я, верно, кажусь вам ужасно глупой? - Ну что вы, мадемуазель. - Я только и думаю, чтобы не сбиться. - Напрасно. Именно этого и не следует делать. Забудьте про ваши ноги, даже про музыку, будьте бездумны, болтайте какие-нибудь глупости, и всё станет легко. - А что значит, болтать глупости? - Вы очаровательны. - Ой, я так боюсь... - Не бойтесь. Забудьте про то, что вы танцуете, ваши ноги сами несут вас, освободите их и перестаньте думать, как бы не сбиться, непременно собьётесь. - Хорошо, я попробую. Ой! - Вот так. Всё замечательно, вы прекрасно танцуете. - Вы мне льстите? - Нисколько. Вы очаровательны. - От ваших похвал у меня ещё больше закружится голова, перестаньте же. Ой! - Я веду вас, не бойтесь. - Вы такой сильный и так... говорите... Вы, должно быть, в душе смеётесь надо мной? - Смеюсь? Я восхищаюсь вами. - Но вы должны смеяться, ведь я такая неумеха. Я никогда прежде не танцевала среди стольких людей, и этот свет, такой яркий... Я сама не знаю, что я говорю. - Ваш брат сущий злодей, что скрывал вас так долго. - Ах, не вините его. Это всё папенька. - Его можно понять. - Я и не знала, что это будет так, я фантазировала, но всё такие глупости. - Вы так прелестны и так обворожительно... милы. Я прекрасно понимаю вашего батюшку. - Но вы сказали, что он поступил со мной жестоко, и я вижу, вы правы. - Иногда приходится прибегать к жестокости, если не хочешь подвергать риску близкого тебе человека, порою даже к насилию. - Вы говорите совершенно как мой брат. - Слушайтесь его, он не пожелает вам дурного. Осталось дойти до конца зала, вы не устали? - Как, уже всё? Так скоро... - Сейчас будет другой.
   - Что ты такого наговорил моей сестре? Она вся сияет. Не отпирайся, я наблюдал за вами. - Твоя сестра прелестно танцует. - Не слушай его, я танцую ужасно! - Довольно танцев. Пойдёмте отсюда. - Ой! Я так хочу посмотреть шествие с огнями... - Мы вернёмся позже. Что. Ты тоже не хочешь идти? - Я бы остался здесь. - Вот так дела! Да что с тобой произошло! Не узнаю тебя. - И я тоже... Можно мы останемся? - Вы что, сговорились? - Ну пожалуйста! Мне так хочется потанцевать ещё. - Да оставайтесь, я пойду один. Что ты там такого наговорил ей? Не делай непроницаемое лицо, не делай. Я тебя знаю. Смотри, поручаю её тебе. - Если ты не поторопишься, ты рискуешь остаться. - Всё, ухожу. Смотрите, не увлекайтесь, я ещё приду. Желаю приятно повеселиться. Ха!
   - Мне так хочется посмотреть шествие с огнями, это должно быть так красиво. Как сказка. - То же, что и шествие без огней, только с огнями. - Я всё пытаюсь себе представить... Нет, не могу. Я ужасно много болтаю, правда? Вы говорили, что тот человек... он опасный. - Кто опасный? - Ну да, и брат мой тоже как будто намекал на это. - Намекал на... что? - Вы не помните разве? Вы про него сказали, что он как оса. - Помню. - Я просто хотела спросить... что это значит? Ну, что он опасный... - Вам этого разве не говорили никогда? - Но здесь всё совсем не так... Ведь правда? - Что не так? - Не так, как я себе представляла. - Может быть. - И вы сказали, и мой брат тоже, что этот человек опасный... - Не опасный, просто дурак, а впрочем, дураки тоже бывают опасны. - Он не хотел представлять его мне, и я подумала, почему он не хочет? А он сказал, что мы должны найти вас, и мы искали везде... - Вот как?
   ... - Это его сестра. - Значит, я правильно подумала. Они похожи с ней чем-то. - Чем-то похожи. - Знаете, я обижена на вас. Да. И вы, конечно, не догадываетесь, за что. - Я не знаю... - Ах, вы не знаете. Вы, конечно, забыли, что вы обещали мне. Или станете уверять меня в обратном? Что вы молчите? Я ждала вас сегодня... но дело даже не в этом, не так уж я вас и ждала... Но для чего было обещать? - Такой уж сегодня вечер... - Вечер? А что такого в сегодняшнем вечере? Что помешало вам придти? - Вы же видите, сегодня это невозможно. - Но почему? Вы молчите. Я вижу, вам сегодня угодно быть таинственным. Что ж, не буду вам мешать. Донимая вас своими вздорными упрёками. - Это не так... - Вы, по крайней мере, не забыли, что сегодня игра? Я напоминаю вам на всякий случай. Раз уж сегодня такой вечер. ... - Что с вами? На нас уже смотрят. Отпустите же руку.
   ... - Как всё это, в сущности, уныло и однообразно, а мы убеждаем себя, что это превосходно, мы все живём во власти условностей и боимся признаться себе в этом. В том, что всё это пусто, бесцельно. Посмотрите. Танец кончился. И сейчас начнётся снова. И снова кончится, и ничто не произойдёт, ничто не происходит. Ведь вы понимаете меня. Ничто не происходит, ничто не рождается и не умирает. - Да, вы правы. - Я сразу же понял, как только увидел вас. Я не сразу решился подойти, но что-то говорило мне, что вы поймёте. Что вы понимаете это. - Да, я понимаю. - А все эти люди, среди них нет никого, с кем можно было бы говорить, кто понимал бы это. Ведь они никогда даже не задумываются, бездумно повторяют заученные движения, они суетны и, в сущности, так пусты. Мне грустно, когда я смотрю на них...
   ... - Я знаю, что эта развратница говорит обо мне, это она думает, что я не знаю, кто распускает эти мерзкие сплетни. Впрочем, пусть себе говорит. Меня это не волнует нисколько. - О да. - А вот я могла бы кое-что рассказать о ней, что я знаю, и про её любимец тоже. Особенно про некоторых. А ведь посмотришь, и не подумаешь. - Да, мадам. - Да только мне это не к лицу, пусть себе живёт как живёт, раз её саму это устраивает, а я могла бы рассказать, пусть прикрывает под крылышком... а среди них, знаете, какие есть? Я вам расскажу как-нибудь. Вам я могу доверять... - Да, мадам. В любое время.
   ... - Вы не находите, что здесь душно? - Действительно, душно. - Ужасно, я просто задыхаюсь! - Да, это правда. - Я вовсе не люблю всех этих танцев, когда со всех сторон на тебя смотрят, и все дышат, и от всех этот запах, ужасно спёртый воздух. - Да, это правда. - Куда приятнее гулять по саду... разве можно это даже сравнивать!.. когда при свете луны как будто оживают волшебные видения самых сокровенных грёз и начинают жить своей таинственной жизнью, и ты слышишь их голоса, шелест листьев, журчание ручья, и понимаешь, что это и есть подлинная жизнь, и есть настоящее... а не эта бестолковая сутолока, жалкое, смешное и утомительное, жалкое представление! - Вы правы. - Я люблю этот сад... для меня он значит очень много. Случается, днём я встречаю людей, которые прогуливаются по дорожкам, стоят на мостиках... они не знают ничего, даже не догадываются... они, кажется, вообще не умеют чувствовать. Я люблю уходить к гроту, вы, конечно, знаете этот уголок... Я... всегда бываю там... - Да, я понимаю. - Я хочу уйти... поводите меня. - Но я... не могу. - Не можете? Но почему? Хотя вы правы, какое мне до этого дело, раз вы должны оставаться здесь, то у вас есть на то веские основания... Мы все не принадлежим себе... это ужасно. Мы не умеем принадлежать себе и... друг другу. Это ужасно. Потому мы так часто несчастливы. Мы не вольны... ах, если бы мы могли быть вольны! Я люблю ночь... я буду в гроте... - Вы будете в гроте. - Да. Я всегда там бываю, когда я здесь, в замке. Я люблю быть одна. Вот и танец кончился. Я ухожу. Вы слышите?..
   ... - Что она сказала вам? Куда она пошла? - Кто она? - Ах, не мучьте меня, не притворяйтесь, что не понимаете! Что она сказала вам? Только что. - Что мы несчастливы. - Ах, как я был прав! Я знал это, знал. Я знал это! Но что ещё? Она сказала вам ещё что-нибудь? - Она любит этот сад. - Любит сад... Она будет в саду! Она сказала вам, что будет в саду? Ну не молчите же! - Она сказала, что любит быть одна. - Она будет одна! В саду? Она сказала, что будет одна в саду? - Да... в гроте. - Что же вы молчали!
   ... - Что она наговорила вам обо мне? Признавайтесь. - Про вас? - Я видела, как она нашёптывала вам свои гадости, испепеляя меня исподтишка гневом своих очей, старая ведьма. Говорила гадости? Признавайтесь. - Я не помню... - Браво! Лучше и нельзя было ответить. Так что же она вам говорила обо мне? Рассказывайте, не смущайтесь, я никому не передам. Что там она обо мне знает? Такое! - Она сказала, что вы развратница. - Ах, какая проницательность. Это она вам сказала, да? И что же ещё она вам сказала? Такого. - Что может многое рассказать. - Но не рассказала. По скромности. - Кажется, просто не успела. - Ну, это поправимо. Странно... говорят, что в молодости она была отменно красива. Я видела её портрет. Вы знаете, это правда! Даже более чем правда... Она была весьма... недурна. Кто бы мог подумать. Она, кажется, ненавидит меня, а иначе зачем ей вести эту глупую, нелепую войну. Что вы об этом думаете? - Ей скучно. - Хм. А ведь вы правы. Бедняжка! Но что же делать, ведь я, право, ничем не могу помочь ей... разве что время от времени давать ей повод для сплетен. Кто скажет, что я не проявляю милосердия?
   ... - Вы не слышали, что там произошло? - Где произошло, не слышал. - Я думала, вы слышали что-нибудь... В парке. - Я не слышал. - Что-то ужасное. Я слышала что-то, но не поняла. Кажется, никто толком не знает, что там случилось. - Я не знаю... в гроте... Когда? - Вы что-то знаете? - Нет, ничего. - Вы сказали, в гроте! - Я сказал? Я спросил, когда. - Почти только что. Поэтому никто ещё ничего не знает. Я думала, может быть, вы что-нибудь слышали. - Только от вас, мадемуазель. - Кто-то услышал выстрел. Это ужасно... Наверное, уже знают. Вы не пойдёте со мной? Я попытаюсь узнать... - Нет, я не могу. - Когда же кончится этот танец! Ах, извините. Я не хотела обидеть вас. Как-то само собой вырвалось, я не хотела!.. - Вы уходите?..
   ... - Она сказала, что вы были красивы в молодости. - И это всё? - Это всё. ...
   ... - Как ушла? Когда... Куда ушла?! - Я не видел её... - Я же оставил её с тобой! Я оставил свою сестру. С тобой! Куда она ушла? Я спрашиваю, куда она ушла? С кем! - Я не знаю. - Да ты с ума сошёл! Когда она ушла? С кем? Ты должен был видеть! - Говорю тебе, я не знаю. - Ты должен был не отходить от неё! - Что ты кричишь. - Я не кричу. Когда вы с ней расстались? Как давно? С кем она была! Ты знакомил её с кем-нибудь? - Нет, ты кричишь. - Я спрашиваю тебя, ты знакомил её с кем-нибудь? - Не знаю... Сейчас танец начнётся. - Да пропади они, эти танцы! Это ты! Я как знал... И зачем я только ушёл! Ладно, пойдём. Пойдём скорее. Нужно найти её! Может быть, она где-нибудь гуляет... Ты что! Ты... не идёшь?!.. - Я не могу. Сейчас танец начнётся. - Да ты... да ты... с ума сошёл со своими танцами! Что с тобой стряслось! Пойдём же! - Я не могу. - Ты что... ты что, серьёзно?!.. Да ты... ну я ещё доберусь до тебя, подожди!
   ...
   Музыка давно уже смолкла, от бледных окон тянуло холодом - сквозняк. Свечи ещё горели, но уже бледно, и каждая отдельно. В зале стало совсем пусто, и когда кто-нибудь проходил, его шаги были слышны далеко вокруг. Музыкантов не было, они унесли свои инструменты и ноты, я остался один. И вокруг меня не было никого, и стояли люди в военных мундирах. Когда они вошли? Я не заметил этого. Я стоял посреди зала, и я ещё мог, наверное, отойти к окну, и тогда они должны были бы расступиться, чтобы пропустить меня. Я с трудом мог восстановить в памяти события вчерашнего дня, но ничего уже не чувствовал. Ноги мои хотели подогнуться, но не делали этого, и я стоял, не танцевал больше. Танец кончился, ушёл из зала, ушли все, даже музыканты. И наверное, легли спать, и кто-нибудь боялся их разбудить и старался ступать тихо. Были ровные ряды серых окон, два ряда ровных серых окон, и гулкое пустое пространство. Вокруг меня стояли люди в военных мундирах. И терпеливо ждали. Безбровый не отрывал глаз от часов. Наконец, он щёлкнул пальцами и сказал: "Пора". Кольцо сжалось. Я не сопротивлялся. - Теперь не убежишь,- сказал он усталым голосом. И я сказал: "Теперь нет". Он хмыкнул. Махнул рукой. И пошёл первым. ............. Я подумал, было бы забавно, если бы мы танцевали парами, дожидаясь, когда станет можно. Если бы музыканты не ушли...
   Меня отвели в темницу, представлявшую собой узкую, длинную комнату с маленьким незастеклённым окошком под самым потолком,- чтобы достать до него, нужно было подпрыгнуть,- в комнате этой имелся стол с привинченными к полу ножками, такая же кровать и стул. Мне принесли свечу, постель, воду для умывания в большом медном тазу и оставили одного, закрыв тяжёлую, обитую металлом дверь. Но перед этим меня долго везли в жёсткой, разболтанной карете, и я подпрыгивал на своём неудобном сиденье, когда колесо наезжало на камень или проваливалось в рытвину, и вместе со мной подпрыгивали те, кто сопровождал меня. Их было трое. Они всю дорогу молчали. Меня подташнивало после бессонной ночи, я не знал, куда меня везут,- окошко кареты было задёрнуто шторкой,- и чувствовал я себя прескверно. Опять проснулся голод, мне было неуютно и холодно. Заметив мои тщетные попытки согреться, один из сопровождавших меня, протянул мне свою фляжку, я поблагодарил его кивком, открыл её и хотел глотнуть, но карету трясло, я отпил слишком много и едва не задохнулся, поперхнувшись огнём, часть содержимого выплеснулась мне на платье. Я вернул фляжку, растёр ногой капли на дне кареты и, закрыв глаза, попытался расслабиться, но голова кружилась, и голод пробудился во мне с ещё большей яростью, так что я стал уже с нетерпением дожидаться конца этой мучительной поездки. И когда, принеся свечу и постель, меня спросили, не нужно ли мне чего-нибудь ещё, я попросил принести чего-нибудь поесть. Мне принесли холодное мясо, хлеб, лук и кружку разбавленного пива. Покончив с завтраком, а может быть, с ужином и отказавшись от дальнейших услуг, я вытянулся на своей кровати и, завернувшись в одеяло, уснул...
   . . .
   Каждый из последующих дней был точным повторением остальных. Мне приносили еду, я поднимался с кровати, умывался, вытирался полотенцем, ел, мыл руки, вытирался полотенцем и возвращался на кровать. Мне принесли бумагу и карандаш, но я не стал ничего писать. Никто не настаивал. Три раза в сутки меня выводили в туалет. Меня никто не беспокоил. Пол подметали каждый день перед завтраком. Просыпался я мало. В коридоре за дверью иногда кто-то ходил, слышались негромкие голоса, я не прислушивался, лежал, закутавшись в одеяло, и смотрел в потолок или вовсе не открывал глаз, и вскоре опять погружался в сон. До завтрака меня обычно не будили, и когда приносили еду и говорили: "Доброе утро. Вот ваш завтрак",- в комнате было уже убрано. Прошла неделя. Мне предложили поменять постельное бельё. - Неделю уже спите на этом. Давайте поменяем? А я сказал: "Что такое?" - Свежую принесём постель. К вам тут посетитель просится. Я закрыл глаза. А когда снова открыл их, он уже сидел на моём стуле и, облокотившись на стол, с усмешкой наблюдал за мной. - Неплохо вы устроились, поздравляю,- сказал он. - А,- сказал я без выражения.- Это вы, господин архивариус. - Я не разбудил вас? - Нет, я уже не спал. - И надолго вы решили здесь обосноваться?- поинтересовался он. - Как получится,- сказал я.- Там, кажется, ещё осталось пиво в кувшине. Можете налить себе. - Благодарю,- сказал он.- Я, собственно, не за этим. - Что же вас привело сюда? Впрочем, можете не отвечать. - Мда,- сказал он, оглядев камеру.- Не тесновато вам здесь? - Да ничего,- сказал я.- Я уже почти привык. - Значит, решили спрятаться, полагая, что никто вас здесь не найдёт? - Я ничего не решал,- возразил я.- Я под арестом. - Ну хватит,- сказал он, посерьёзнев.- Хватит прикидываться. Я сказал: "Почему?" А он сказал: "Придумано превосходно, не спорю. Но может быть, хватит? Отдохнули уже. Я уже несколько дней разыскиваю вас, а вы вот, оказывается, где. А между тем меня ждут дома гости, которых я сам же пригласил, и вот, вместо того чтобы предаваться увеселениям, я сижу здесь, в этой крысиной норе". - Это я здесь сижу,- сказал я.- А вы всего лишь зашли меня навестить. - Нет, это превосходно!- воскликнул он, вскочив со стула и начав расхаживать по камере.- Он, видите ли, здесь сидит! - Вы имеете что-нибудь против? - Да нет, отчего же,- сказал он, остановившись и резко повернувшись ко мне.- Если вам так угодно... Я всего лишь хотел пригласить вас в свою усадьбу, но если вы предпочитаете моему гостеприимству казённое содержание, то что ж, у каждого свои вкусы... - Говорите, там будет много гостей? - На мой взгляд, даже слишком много. - Зачем же вам было их приглашать? - Да всё из-за этого фейерверка,- сказал он.- Предполагалось сжечь его на балу, как это всегда и бывает, и вдруг выяснилось, что сделать это никак невозможно, и всё будет готово не раньше чем через две недели, то есть, теперь уже через неделю. Все, конечно же, хотят дождаться фейерверка, вот я и предложил... - А что, бал уже кончился? - Разумеется,- сказал он.- А вы, я смотрю, успели уже потерять счёт времени? - Да нет,- сказал я, подавив зевок.- Это я так спросил. Честно говоря, я не вполне понимаю, в чём, собственно, я виноват? - А вас никто и не обвиняет. - Ну как же... - Признайтесь,- сказал он.- Вы нарочно всё это устроили? - Что устроил?- не понял я. - Эту дурацкую затею с цветами. - А,- сказал я.- Да нет, всё произошло как-то само собой. - То есть, вы тут как бы не причём. - Можно и так сказать,- согласился я. - Ну вот,- сказал он.- Я сразу же так и подумал. Иду в канцелярию, всё объясняю, там недовольны, что, мол, за шутки такие, мы таких шуток не понимаем, но поскольку официального иска не предъявлено, возразить им нечего. - И что же?- спросил я. - Ничего. Собирайтесь, едемте. - Прямо сейчас? - Прямо сейчас,- сказал он.- Только оформим бумаги у коменданта. - Может, ужина подождём?- предложил я, откидывая одеяло. - Поужинаем у меня,- сказал он и, подойдя к двери, постучал в неё кулаком и обернулся ко мне: "Поехали".
   Было ветрено и пасмурно, окрестные холмы, отлого спускавшиеся к дороге вид имели необжитой и унылый, и ощущение, что мы здесь единственные живые существа, окружённые пустынной страной, не покидало меня. Только однажды навстречу нам промчался всадник. Он даже не взглянул в нашу сторону и потому не заметил меня, чему я даже обрадовался. Лицо его имело выражение самое решительное. - Вот ещё один человек, желающий во что бы то ни стало разыскать вас, и он был бы весьма близок к своей цели, когда бы я не опередил его. - Он так и не нашёл свою сестру? - Нет, но, кажется, не теряет надежды. - И никаких следов? - Представьте себе!- он рассмеялся. - Однако,- сказал я,- чему же тут смеяться? - Узнаете в своё время. - Что узнаю? - В своё время. - Вы что-нибудь знаете об этом? Он оторвался от подушек. - Как вы думаете, кто мог похитить её? - Не знаю,- сказал я. - Не знаете? - Нет. - Сказать вам? - Она у вас! - Ну наконец-то,- он откинулся на свои подушки.- Догадались. - Но каким образом! - Самым обычным,- сказал он безмятежно.- Она у меня в гостях. - Почему же она не дала знать об этом брату? - Потому что он немедленно примчался бы, ведь вы знаете его. - Знаю,- сказал я.- Ну и что же? - А я не хочу этого. - Вы не хотите. - Да, я. - А она? - Она написала ему записку, но, видимо, её потеряли где-нибудь по дороге. - Кто потерял? - Разве это имеет какое-нибудь значение? - Смотря для кого,- заметил я. - Для вас, например. - Для меня ни малейшего. - Что же вас так разволновало? Я не ответил. - Это моя маленькая прихоть. - Прихоть. - Да. Маленькая прихоть. Я молчал. Видимо, лицо моё имело осуждающее выражение, потому что он сказал: - Между прочим, её брат должен бы меня благодарить. - Вот как?- сказал я. - Представьте себе,- сказал он.- Она просила у меня помощи, да, да! Просила защитить её от домогательств некоего молодого человека, что я и сделал. - Я вовсе не осуждаю вас,- сказал я.- Тем более, что это дело меня почти не касается. - Почти? - Это неважно. Можно сказать, не касается совершенно. Он удовлетворённо кивнул. Неожиданно вспыхнуло солнце, показавшись в разрыве туч, и на минуту ярким светом озарило местность вокруг. - Холодное в этом году лето,- заметил он. - Да,- согласился я.- Уже второй месяц нет тепла. - Так и осень наступит. - И не говорите. - Вы никогда не ездили этой дорогой? - Почему же,- сказал я.- Ездил. - Не проголодались ещё? - Да нет. Я не так давно отобедал. - Скоро приедем.