Страница:
"Что отражает зеркало, когда перед ним пустота?" Я повторял этот вопрос как заклинание, столько раз уже произнесённое другими. Для чего я расчерчивал пол мелом? Магическое сочетание алфавитных знаков и грамматических символов. И торопился домой, боясь опоздать, сверял часы, не сделав должных расчётов, и писал письма, всегда наугад и всегда о чём-то большем, чем всё, что я когда-нибудь бы сумел написать, и хранил эти осколки плафона...
Ты никогда не жалуешься, даже когда я делаю тебе больно, и всё, что есть между нами, останется навсегда между тобой и мной. У меня нет от тебя секретов, ведь ты и есть моя жизнь, и знаешь обо мне больше, чем знаю о себе я. И когда в исступлении я не могу насытиться тобой, и это уже не страсть, а что-то страшнее и глубже, когда это даже не свобода уже, не счастье, а что-то большее... когда твоё тело так податливо, что вожделение моё вдруг превращается в ярость, и это как пропасть без дна, куда я падаю всё быстрее, быстрее, но оставаясь на месте, потому что там, где нет дна, нет и расстояний, и нет предела у этой скорости, и утратив жалость и страх, я падаю всё быстрее и дальше, дальше... оставаясь на месте... Сравню ли я это с бочкой данаид, что никогда не наполнится? Я не могу насытиться и знаю, что никогда не смогу насытиться тобой, и я падаю, и там, где была вода, стала суша, и я разобьюсь, мы разобьёмся, милая!...
И снова утро, и серый рассвет, мой город, сырой и безлюдный, и ветер... Трамваи грохочут железом, и ранние пассажиры спросонья смотрят в забрызганные моросящим дождём стёкла, словно не узнавая эти улицы и стены домов, ещё слепые, во власти небытия, и зябнут, и ищут согреться в холодных своих одеждах. На перекрёстках ещё мало машин, и на дорогах нет пробок, здесь поздно встают и поздно ложатся спать, но кто-то, и я один из них, каждое утро видит свой город безлюдным, как будто нагим. Пустыня дождей и тумана, пустыня ветров, пустыня каменных улиц и обшарпанных стен, изъеденный ветром кирпич прямоугольных труб над скатами черепичных крыш и голыми ветвями деревьев... Стёкла трамвая запотевают, людей становится больше, они дышат, слабый запах духов от нестарых ещё женщин... Девочка-кондуктор взывает оплатить проезд, повторяя одно и то же, безропотно и монотонно, и ей дают мелочь или бумажные деньги и терпеливо ждут, когда она отсчитает сдачу, или показывают свои проездные. Она отрывает билетик и идёт дальше, всматриваясь в эти лица, не появились ли новые. И лишь она одна ищет новые лица в толпе. А мне безразлично; кто-то едет со мной уже три остановки, а кто-то войдёт на следующей, я еду без пересадок, и до самого вечера будет ещё один рабочий день, но всё это так неважно... Ведь вечером я вернусь к тебе. Ты ждёшь меня дома, и я вернусь к тебе. Ты одна знаешь, как все эти годы я ждал тебя. И теперь каждый вечер ты ждёшь меня с работы домой...
3
Тринадцатое января. У Эдика собирается компания. Намечается вечеринка будем праздновать Старый Новый Год. Днём было пасмурно, но к ночи небо прояснилось. Светит луна. Я решил прогуляться пешком по Кутузова до автобусной остановки у Дома Художника. Эта странная улица без вывесок и магазинов, летними ночами так таинственно бывает здесь, почти неслышно шелестит листва, и в голову приходят мысли о призраках, что скрываются во тьме старых кирпичных стен на этажах безлюдных руин, они выходят на улицы, незримые в холодном пожаре электричества, среди неона, машин и световых реклам подстерегают они прохожих... Летучие мыши, бесшумно возникающие из темноты и исчезающие в темноте, летучие мыши, что живут на разрушенных чердаках души моего города... Необъяснимое расположение окон во тьме, там, куда не доходит свет фонарей, за тёмными ветвями деревьев... Расстояния недолги, и скоро я буду там, где, наверное, уже все собрались, и мы будем праздновать. Надо бы купить по дороге пива.
В тот самый вечер мы и познакомились со Славой. Меня представили ему. "Это Миша". - Корнилов,- сказал я, протягивая ему руку. - Слава,- пожав её, представился он.- Суховеев. Он приехал сюда из Москвы и остался здесь, чтобы открыть кофейню. Теперь он ищет квартиру; я не знаю, случайно, не сдаёт ли кто-нибудь из моих знакомых? Я сказал, что нет, не знаю. Он сказал, что это неважно, найдёт. Главное, чтобы был телефон. - Это будет непросто,- предупредил я.- Телефон в этом городе редкость. У него есть девушка, она сейчас в Москве, но скоро приедет. Её зовут Нина, я увижу её и всё пойму. Она просто чудо, я таких никогда не видел. Она сама жизнь или, если угодно, сама любовь. Но она очень требовательна. - Ведь жизнь постоянно требует от нас, чтобы мы доказывали, что мы те, за кого себя выдаём,- сказал он. - Я мог бы не согласиться,- сказал я.- Жизнь ничего не требует от нас, если только мы не предъявляем к ней требований. А любовь... Что такое любовь? Он засмеялся и сказал, что вопрос этот явно риторический. - Женщина,- сказал он,- требует от мужчины, чтобы он был достоин её любви, и чем сильнее она его любит, тем она требовательней. Я сказал, что нет, это не так - напротив, чем сильнее она любит, тем безусловнее её любовь. - А что такое, по-твоему, безусловная любовь? - Ну вот я вышел на улицу, и вдруг начался дождь, и я промок, может быть, я заболею. И я не знаю, почему это так, да и не хочу знать. Я просто хочу, чтобы была хорошая погода, и я прошу: "Ну пожалуйста, не надо дождя!" - Надо было взять зонт. - Наверное, надо было. А ты всегда и всё знаешь заранее? - Очень странный подход к метеорологии. - Дело не в метеорологии. - А мне нравится,- сказал он.- Только здесь я такое видел: когда дождь, и небо сплошь чёрное, и вдруг на этом чёрном фоне вспыхнет дерево в золотом сиянии листвы, освещённое пронзительным светом солнца, сверкнувшего у края тучи. Погода меняется здесь каждые полчаса. - Ну, не каждые,- возразил я. - Но почти каждые полчаса. - Иногда и чаще. - Это невероятно! И поэтому здесь особое, странное, непостижимое небо... - Ты был здесь осенью? - Да,- сказал он.- В первый раз я приехал сюда в сентябре. И вот, думаю, что остался здесь теперь уже навсегда. - А Новый Год встречал тоже здесь? - Нет. В Москве, с Ниной. - Она ещё не была здесь? - Нет. Он стал рассказывать, как они встретились, потом мы снова заговорили о любви и о городе, и снова разошлись во мнениях, но спорить не стали. Он спросил, какой у меня телефон. Пока ещё трезвые. - Ты знаешь,- сказал я,- здесь чаще спрашивают адрес. У тебя чисто московская привычка. - Правда?- сказал он.- А ты где живёшь? - Записывай,- сказал я. Я продиктовал ему свой номер. Его идея с кофейней показалась мне несколько надуманной. Почему именно кофейня? - Потому что этому городу не хватает хорошей кофейни,- объяснил он. - Этот город,- сказал я,- пережил две блокады - во время чумы 1710 года и послевоенной зимой сорок шестого. Он знает, что такое голод, мор, эпидемии, пожары и "ковровая" бомбёжка, он почти полностью был разрушен, у него отняли его народ, и вопреки всему этому он жив. Это не вызывает у тебя уважения? Ты знаешь, когда-то, в бытность студентом, я голодал. Денег мне хватало только на сигареты, а на еду не оставалось почти ничего, со мной даже случались голодные обмороки. И вот однажды парню, с которым мы жили в одной комнате, прислали из дому пачку молотого кофе. Помнишь, были такие пачки в советское время, никакой не сорт, не марка, а просто "кофе молотый", и различались эти пачки только по цвету - красные и зелёные... - А ты где учился?- спросил он. - В Москве,- сказал я.- Где же ещё. - А где? - На физтехе,- сказал я.- Так вот, и ты знаешь, что мы сделали с этой пачкой? Мы сварили кофе в большой кастрюле. И пили его всю ночь, потом весь день, а потом пачка кончилась. - Ну и что?- сказал он.- Что это доказывает? - Не знаю,- сказал я.- Жизнь - это просто жизнь, она ничего не доказывает. - Ты что, не получал стипендию? - Почему,- сказал я.- Получал. Но были же у меня и другие расходы, помимо сигарет и еды. - Вот,- внушительно сказал он.- В этом-то всё и дело. Ты сам сделал свой выбор. - Ну и что,- сказал я, пожав плечами.- Это ничего не меняет. - Ладно,- сказал он.- А ты взгляни на это по-другому. Вот ты идёшь по улице, зима, промозгло, ветрено, моросит дождь, а ты не взял зонтик и промок и, может быть, заболеешь. И тебе хочется просто согреться, и ты заходишь в кофейню - погреться, выпить чашечку горячего кофе, покурить, обсохнуть, играет приятная музыка, вокруг классический интерьер, и ты просто отдыхаешь душой... Почему повсюду в Прибалтике, в любом городе и даже городишке, на каждом шагу кофейня, а здесь нет? - Вот именно,- сказал я.- Почему? - Потому что некому было этим заняться. Вот почему. - Ну что ж,- сказал я.- Попробуй. Может, что и получится. А деньги ты где возьмёшь? - Да найду, это не проблема. - Нет, если не хочешь говорить, то конечно, не говори. - Да обещали мне тут помочь. - А,- сказал я.- Ну, если обещали... - А чем занимаешься ты?- спросил он. Я ответил, что так, работаю в торговой фирме, занимаюсь оптовыми поставками мясопродуктов из Польши и Литвы, ничего особенного, можно сказать, только начал работать... Ребята решили сгонять за травкой. - Ты будешь?- спросили у него, а он посмотрел на меня и неуверенно пожал плечами. - Так что, будешь? - Будет,- сказал я, уловив его почти незаметный кивок. - Значит, берём на шестерых два "кораблика". Я протянул деньги. - Сколько с меня?- спросил он. Я отмахнулся. Сочтёмся. - Нет, я так не могу. - Можешь,- сказал я.- Привыкай. "Пива захватите!"- крикнул я. "Ладно!"- крикнули из прихожей. - Я никогда не пробовал,- тихо сказал он, придвинувшись ко мне ближе. - Я так и понял. - Научишь, как это делается? - Сам всё увидишь,- сказал я.- Невелика премудрость. - Надо же,- сказал он.- Столько всего нового... И так каждый день. - Да,- сказал я.- Только как они ехать собираются, если они все бухие? Но ничего, обошлось. Вернулись с травкой. Все собрались на кухне. Забили первый косяк. - Вдыхай медленно и как можно глубже,- сказал я.- А потом держи так долго, как сможешь. Только не тяни резко, а то обожжёшься. Он с интересом наблюдал, как Эдик набивал косяк, слегка уплотняя траву тупым концом карандаша. Раскурили. Я затянулся и передал ему. Он сделал глубокую затяжку. Выдохнул. - Ну вот,- сказал я.- Ничего?- я протянул ему бутылку пива.- Запей. - Пока не надо,- сказал он. Косяк обошёл круг и вернулся к нам. Мы сделали ещё по затяжке. Эдик набивал второй. - А я слышал,- шёпотом сказал мне Слава,- что когда куришь, нельзя пить. - Почему?- удивился я. - Вроде, кайф обламывается... - Ну вот видишь,- сказал я.- Так ты больше нашего обо всём знаешь, а говоришь "не знаю", "не знаю"... - Но это правда? - Не знаю,- сказал я.- Первый раз слышу. Мы же тут люди тёмные... - Но ты ведь жил в Москве? Я засмеялся. - А причём тут Москва? Раскурили второй. - На меня пока не действует,- сказал он. - И не подействует,- сказал кто-то.- В первый раз ни на кого не действует. Надо раз пять, шесть... - У меня с третьего приход был,- сказал Эдик.- Ну что, делаем третий? - А будет приход?- спросил Слава. Я и ещё кто-то засмеялись. "Будет",- заверил Слава, вытряхивая из папиросы табак. - Злая трава,- сказал кто-то.- Может, с табаком смешивать? - Думаешь, недомешали?- возразил кто-то другой. Кто-то засмеялся. - А чего он смеётся?- спросил меня Слава. И тут все засмеялись, уже над ним. Достали карты, стали играть. По кругу пошёл третий. Я всё пытался сообразить, в какую игру мы играем. "Сдавай",- мне протянули колоду. Я взял. - По сколько? - По три. - Нет, по четыре,- сказал кто-то.- По три уже было. - А в какую игру мы играем?- спросил я и сам же первый засмеялся. Приход был что надо. Мы ещё над чем-то смеялись, уже не помню. Помню, что из второго "кораблика" получилось пять косяков вместо положенных шести, но это уже никого не огорчило. Потом кончилось пиво. - Пятый час ночи,- сказал Слава.- Может, пойдём? - Куда?- спросил я. - Как куда,- сказал он.- Домой. - А мы разве не дома?- спросил я у Эдика. - Дома,- сказал он.- А где же ещё. - Вот видишь,- сказал я Славе.- Мы уже дома. - Ладно,- сказал он, вставая из-за стола.- Тогда я пойду один. - Подожди,- удержал я его за руку.- Пойдём вместе.
- Давай тачку возьмём,- предложил я.- У тебя есть деньги? - Есть,- сказал он.- Но я бы лучше прошёлся пешком, если ты, конечно, не против. - Да нет, пошли. - Как нам лучше идти? - Всё равно,- сказал я.- Главное, идти в нужном направлении. - А почему так темно?- спросил он. - Потому что фонари не горят,- подумав, сказал я. - А почему они не горят? - Потому что их не включили,- сказал я.- Или их нет вовсе. - Странно,- сказал он. - Да здесь всегда так. - И не только здесь. - В городе. - Странно,- снова сказал он. - Электричество экономят,- объяснил я. - А зачем?- сказал он. - Не знаю. Мы вышли на Ленпроспект, дошли до эстакадного моста. На мосту он вдруг резко остановился. - Смотри! Я посмотрел на него. - Что? - Ты туда смотри!- показал он.- Как это красиво при лунном свете... И небо... Смотри, какое небо! Что-то есть жуткое в нём, и эти странные тучи... - Красиво,- согласился я.- И река светится. - Я нигде больше не видел такого неба, как здесь,- сказал он.- Пугающее, страшное, словно бы неземное... - Обычно просто серое,- сказал я. - Нет,- сказал он.- Оно не бывает обычным. - Пойдём?- сказал я. - И этот собор, таинственный, нежилой... Ты знаешь, в разрушенных домах поселяются призраки... Когда я вижу его, я понимаю, что он не случаен здесь. Он как вопрос, во всём этом есть некий смысл, но непостижимый, он никогда не будет разгадан... - Когда-то весь этот остров был застроен,- сказал я.- И окна домов смотрелись в Прегель. - Да,- сказал он, кивнув.- Я знаю. Но мне он нравится и таким. Этот собор... он как каменный символ своей души, одинокий посреди пустыни, он как мечта об ином городе... или ином мире... Ведь приобщение к идеалу всегда делает посвящённого одиноким среди людей, а это то же, что быть отверженным ими... - Это совсем не одно и то же,- возразил я.- Можно отвергать мир, но это не значит быть отвергнутым. - Это одно и то же,- сказал он. - Нет,- сказал я. - И посмотри теперь на эту мёртвую прямоугольную глыбу!- сказал он, показав на недостроенное здание Дома Советов.- Она как айсберг. Айсберг против парусного корабля. - Там стоял замок,- сказал я.- Только чуть левее. - А я думал, на этом самом месте,- сказал он. - Нет,- сказал я.- Чуть левее. Его можно было восстановить, а его зачем-то взорвали. - Ты застал его? - Нет. Я в том году только родился. - И выстроили этого монстра. А ведь и он совсем не случаен. Он неотъемлемая часть портрета, архитектурного портрета города, его второе лицо, противоположный лик, второй лик двуликого Януса. Это символ того, что мы сделали с этим городом. Эта железобетонная мерзость вокруг. - Да,- согласился я.- Зрелище удручающее. Но в темноте не видно. - Мы захватили этот город как боевой трофей, да так и не сумели вернуть его к жизни. Для Империи он был не больше чем новой игрушкой, чем-то вроде занятной куклы... Я усмехнулся. - Что ж,- сказал я.- Хреновый, видать, из нас получился Пигмалион. - Надо очень любить этот город, чтобы он ожил. Ты правильно сказал: "Галатея и Пигмалион". Давай спустимся вниз?- предложил он. - Давай. Мы сошли на брусчатку острова и пошли в сторону собора. - В последнее время многое меняется к лучшему,- сказал я.- Вон, собор заново отстраивают. - Да,- сказал он.- Только, почему-то, не мы, а немцы. - Ну, и мы как бы тоже... - Сбоку припёка. Я засмеялся. - Ну да. - Что это там на флюгере?- спросил он, задрав голову и показав рукой на шпиль башни собора. - Русалка,- сказал я.- Символ города. Мы всё никак не выберем, какой из всех этих символов главный. - Русалка?- сказал он.- Как в Копенгагене? - Я не был в Копенгагене,- сказал я. - Я шучу,- сказал он. - Я понял. Кажется, ты присвоил мою зажигалку. Он пошарил в карманах и, найдя зажигалку, отдал её мне. - Мы столько веков смотрели на Европу с вожделением,- сказал он.- И вот... - Как бык на деву. Он повернулся ко мне. - Бык, похищающий Европу, это скорее Америка, а не Россия. - А Европа в таком случае кто, Пасифая? - А ты, оказывается, знаешь мифологию? - Да,- сказал я.- Читал кое-что. - И вот, отвоевали, отняли кусок Европы, и что же?- продолжал он.Оказалось, что мы понятия не имеем, что с ним делать! Всё, что мы тут поналяпали, это мёртвый и безобразный памятник нам самим. Со стыда можно сгореть, глядя на всё это. - Слушай,- перебил его я.- У меня такое чувство, что ты всё время повторяешь одну и ту же фразу. Это меня зациклило, или тебя? - Да ну тебя!- с досадой отмахнулся он. - Ты извини, если я что не так говорю,- сказал я.- Я что-то не очень соображаю. - Да ладно,- сказал он. - Нет, круто покурили. Мы дошли до собора и остановились. - Куда теперь?- спросил я.- Обратно? - Нет,- сказал он.- Я хочу пойти по тому мостику. Мы пошли дальше. - Да ладно,- сказал я.- Не переживай. Прорвёмся. - Ну да,- сказал он.- С такими как ты прорвёшься, как же. - Ты видел Берлинский мост? - Берлинский мост? - Да. Немцы, отступая, развели его, а наши, не сумев свести его снова, просто построили рядом новый. - Ты пойми,- сказал он.- Я не хочу брать за образец то, что здесь было когда-то. То, что было, уже никогда не вернётся, и люди уже другие, и здесь, и в Германии, во всём мире другая эпоха, и что-то новое становится классикой... - Например, кофейни? - Стиль,- сказал он.- Идея и её воплощение. - Ну вот тебе и мостик,- сказал я. - Да,- сказал он.- Этот мост разводной? - А как же!- сказал я. - А тот, второй?- показал он. - Наверное, тоже был когда-то. - Ты даже не знаешь? - Да мне это как-то без разницы,- признался я.- Ты только не обижайся. - А я и не обижаюсь,- сказал он.- Просто странно... Мы вышли на Московский проспект. - Такой красивый был город,- грустно сказал он. - Да ладно,- сказал я.- Не убивайся. Мало ли городов в Европе. - Такой был один... - Тебе куда дальше?- спросил я. - Туда, в ту сторону,- он кивнул в направлении Каменного Монстра. - Значит, нам по пути,- сказал я.- Мне тоже туда. - А ты где живёшь?- спросил он. - Далеко,- сказал я.- Мне ещё топать и топать. Если ты не выручишь деньгами. Я вопросительно посмотрел на него, но он шёл, повернув голову к собору на острове, и не видел моего взгляда. Мы пересекли улицу, поднялись по ступеням лестницы и пошли вдоль каменной стены, бывшей некогда цоколем Королевского Замка. - Ну что, может, ещё пива возьмём?- предложил я. - Знаешь, что мне кажется в тебе непонятным?- неожиданно сказал он. - Нет,- сказал я.- Что? - Ведь ты живёшь здесь почти всю жизнь, родился здесь, но когда ты говоришь о городе, ты говоришь как бы... может быть, мне это только кажется... как бы отстранённо. Нет? - Не знаю,- сказал я.- Может быть, я обо всём мире говорю вот так, как тебе кажется, отстранённо, ну и что? Я родился здесь, да, но родину ведь не выбирают. Или ты думаешь, выбирают? - Кто его знает,- сказал он. - В разных книгах пишут по-разному,- согласился я.- Я считаю, что я родился на планете Земля, дальше год, месяц, число, имя, фамилия, отчество, и это всё. - Правильно!- воскликнул он.- Так и нужно! - А ты сам-то откуда?- спросил я. - В каком смысле?- сказал он. - Ну, не знаю... - Родился в Саратове, школу закончил в Казани, родители живут в Нижнем Новгороде, а вообще... Из Москвы, наверное. - Москва как мегаполис? - Мегаполис, город-космополит. И Нина, она такая же. Она не сможет жить в квартире, если в этой квартире не будет телефона. - Ты читал, что здесь написано?- спросил я, остановившись у мемориальной доски. - Конечно,- сказал он.- Изречение Канта. - Две вещи поражают меня тем больше, чем больше я о них думаю - звёздное небо над головой и моральный закон во мне!- громко произнёс я. - Надо же,- удивился он,- как светло! Даже читать можно. - Я по памяти. - Да нет,- сказал он.- Правда, светло. Такая ясная луна, и так тихо... - Ничего,- успокаивающе сказал я.- Найдёшь с телефоном квартиру, всё у тебя получится. - Конечно, найду,- сказал он.- И всё у меня получится. Ты, правда, веришь в это? - Не знаю,- сказал я.- Вера - это очень интимное чувство. - Я же говорю не о религиозной вере... - А я уже и сам толком не знаю, о чём я говорю,- признался я.- Знаю только, что вон тот магазин называется "Ромашка", и что автобусы ещё не ходят. И вижу, что он закрыт. - Да,- сказал он.- А где, ты говорил, можно купить пива? - Да возьмём где-нибудь. Не проблема.
Мы выпили по банке пива, потом, кажется, ещё по одной, и у штаба Балтфлота расстались - ему было направо, а мне прямо. Я не стал просить у него в третий раз деньги и, добравшись до дома еле живой, завалился спать, забыв завести будильник. В результате я проспал на работу и, приехав уже к обеду, получил первый в этом году нагоняй. Так что когда вечером он позвонил мне, настроение у меня было не самое радужное. А он как ни в чём ни бывало стал взахлёб рассказывать мне о своих новых открытиях - он купил путеводитель по городу и, кажется, успел уже выучить его наизусть. - Слушай,- сказал он.- Давай я сейчас приеду? - Нет,- сказал я.- Давай не сегодня. Я не выспался... - Тогда завтра,- предложил он.- Давай встретимся завтра днём? Ты мне покажешь кое- что в городе, а то я сам не найду. Я объяснил ему, что я работаю и поэтому днём с ним встретиться никак не смогу, разве что в выходные, да и то не знаю, получится ли. - Жалко,- сказал он сникшим голосом.- А на работу тебе можно будет позвонить? Я сообщил ему телефон, понимая уже, что моей спокойной жизни пришёл конец. Так и оказалось. Он был неутомим. Целыми днями он носился по городу, влюбляясь в него всё больше и больше, звонил мне и каждый раз огорчался, если я не мог вырваться с работы,- вечером ничего не будет видно, может быть, всё-таки вырвешься? Мы встречались, и он тащил меня показать своё очередное историческое или архитектурное открытие, возмущаясь, если я, с его точки зрения, недостаточно бурно выражал свой восторг. - Конечно,- говорил он.- Для тебя это всё привычно. - Если бы можно было всё это восстановить!- мечтательно говорил он.- Ты не представляешь, какой это был красивый город. Он и теперь прекрасен. - Да,- соглашался я. - Или тебе всё равно?
Когда выпал снег, он очень удивился этому. - Ты посмотри,- сказал он, показывая вокруг.- Ты посмотри, что делается! - Да,- сказал я.- Снег. - Представляешь, она приедет, а здесь снег! - Так ведь зима. - Странно,- сказал он.- Почему-то этот город не ассоциировался у меня со снегом. - Но ты же читал о рыцарях и ледовых дорогах. - Да, но я как-то не связывал это с климатом... - Ну что?- сказал я. - Куда пойдём? - Не знаю,- сказал я.- Ты хотел куда-то конкретно? - Да нет,- сказал он.- Мне всё равно. - Ну пойдём тогда в кофейню,- сказал я.- Кстати, ты говорил, что в городе нет ни одной кофейни, так вот, ты неправ. Одна всё-таки есть. - Где? - Да вон, через дорогу. В "Старой башне". - Да?- сказал он.- А ты не на машине? - Нет, а что? - Да так,- сказал он.- Ничего. Мы зашли в кофейню, дождались, когда освободится столик на двоих и расположились за ним. Слава стал зажигать свечки, а я пошёл заказать что-нибудь. - Сейчас принесут,- вернувшись, сказал я. Он кивнул. Нам принесли глинтвейн, чашки и два кофейника. Я спросил его, как продвигается ремонт,- он снял квартиру на Черняховского и теперь приводил её в порядок. - Нормально,- сказал он.- А неплохо здесь. Он посмотрел по сторонам. - Но у меня будет лучше. - А как тебе глинтвейн?- спросил я. - По-моему, они его разбавляют,- сказал он. - Да?- сказал я.- Не замечал. - И вообще,- сказал он.- Тесновато. Но посмотри, сколько здесь народу! А ты говорил, кофейня никому не нужна. - Я этого не говорил. - И подают как интересно,- сказал он, кивнув на кофейники.- В кофейниках. - У тебя тоже так будет? - Не знаю,- он задумался.- Но идея хорошая. - Когда приезжает Нина?- спросил я, допив глинтвейн и наливая себе кофе. - Скоро,- сказал он, отодвигая пустую кружку и беря за ручку кофейник.Надо будет поехать в Москву, отправить багажом вещи... - А много вещей?- спросил я. - Много,- кивнул он.- Честно говоря, я волнуюсь... - Переезд - хлопотное дело,- сказал я.- Ну как тебе кофе? - Кофе прекрасный,- сказал он.- Я не об этом. - Да? А о чём же? - Не знаю, как ей здесь понравится. - Ничего,- сказал я.- Всё будет нормально. - Нет,- сказал он.- Правда, не знаю. - Вы на поезде едете? - Я на поезде,- сказал он.- А она самолётом. - Уже решили? - Ну да,- он открыл крышку кофейника и, заглянув в него, долил себе в чашку кофе.- Тоже хорошая идея. Всего чуть-чуть больше, но всё-таки больше чем одна чашка. - Да,- сказал я.- Великая сила этого "чуть-чуть". - Да,- сказал он.- Понравится ли ей здесь? Я хожу по городу и мысленно разговариваю с ней, показываю ей дома, улицы, людей, магазины... Хотя с ней всё будет по-другому. - Но город-то не изменится,- возразил я. - Изменится,- уверенно сказал он.- Для меня, да и не только для меня. Она не из тех, кто может присутствовать, ничего вокруг себя не меняя. Она всё изменит. - Всё? - Конечно, всё,- сказал он.- А это,- он кивнул на стену,- я так понимаю, карта Пруссии? - Да,- сказал я.- Восточной её части. Эта страна называлась Замландией. - Я знаю,- кивнул он.- Или Замбией. Но не вся территория, а только полуостров. - Всё-то ты знаешь,- сказал я. - Да?- сказал он.- И эти плетёные подставки под кофейники, очень здорово придумано. - А ты сделай лучше,- предложил я.- Из можжевельника. Представляешь, какой аромат будет. - Да,- сказал он.- Может, возьмём ещё чего-нибудь? - Что-нибудь выпить? - Давай возьмём ещё по глинтвейну?
Ты никогда не жалуешься, даже когда я делаю тебе больно, и всё, что есть между нами, останется навсегда между тобой и мной. У меня нет от тебя секретов, ведь ты и есть моя жизнь, и знаешь обо мне больше, чем знаю о себе я. И когда в исступлении я не могу насытиться тобой, и это уже не страсть, а что-то страшнее и глубже, когда это даже не свобода уже, не счастье, а что-то большее... когда твоё тело так податливо, что вожделение моё вдруг превращается в ярость, и это как пропасть без дна, куда я падаю всё быстрее, быстрее, но оставаясь на месте, потому что там, где нет дна, нет и расстояний, и нет предела у этой скорости, и утратив жалость и страх, я падаю всё быстрее и дальше, дальше... оставаясь на месте... Сравню ли я это с бочкой данаид, что никогда не наполнится? Я не могу насытиться и знаю, что никогда не смогу насытиться тобой, и я падаю, и там, где была вода, стала суша, и я разобьюсь, мы разобьёмся, милая!...
И снова утро, и серый рассвет, мой город, сырой и безлюдный, и ветер... Трамваи грохочут железом, и ранние пассажиры спросонья смотрят в забрызганные моросящим дождём стёкла, словно не узнавая эти улицы и стены домов, ещё слепые, во власти небытия, и зябнут, и ищут согреться в холодных своих одеждах. На перекрёстках ещё мало машин, и на дорогах нет пробок, здесь поздно встают и поздно ложатся спать, но кто-то, и я один из них, каждое утро видит свой город безлюдным, как будто нагим. Пустыня дождей и тумана, пустыня ветров, пустыня каменных улиц и обшарпанных стен, изъеденный ветром кирпич прямоугольных труб над скатами черепичных крыш и голыми ветвями деревьев... Стёкла трамвая запотевают, людей становится больше, они дышат, слабый запах духов от нестарых ещё женщин... Девочка-кондуктор взывает оплатить проезд, повторяя одно и то же, безропотно и монотонно, и ей дают мелочь или бумажные деньги и терпеливо ждут, когда она отсчитает сдачу, или показывают свои проездные. Она отрывает билетик и идёт дальше, всматриваясь в эти лица, не появились ли новые. И лишь она одна ищет новые лица в толпе. А мне безразлично; кто-то едет со мной уже три остановки, а кто-то войдёт на следующей, я еду без пересадок, и до самого вечера будет ещё один рабочий день, но всё это так неважно... Ведь вечером я вернусь к тебе. Ты ждёшь меня дома, и я вернусь к тебе. Ты одна знаешь, как все эти годы я ждал тебя. И теперь каждый вечер ты ждёшь меня с работы домой...
3
Тринадцатое января. У Эдика собирается компания. Намечается вечеринка будем праздновать Старый Новый Год. Днём было пасмурно, но к ночи небо прояснилось. Светит луна. Я решил прогуляться пешком по Кутузова до автобусной остановки у Дома Художника. Эта странная улица без вывесок и магазинов, летними ночами так таинственно бывает здесь, почти неслышно шелестит листва, и в голову приходят мысли о призраках, что скрываются во тьме старых кирпичных стен на этажах безлюдных руин, они выходят на улицы, незримые в холодном пожаре электричества, среди неона, машин и световых реклам подстерегают они прохожих... Летучие мыши, бесшумно возникающие из темноты и исчезающие в темноте, летучие мыши, что живут на разрушенных чердаках души моего города... Необъяснимое расположение окон во тьме, там, куда не доходит свет фонарей, за тёмными ветвями деревьев... Расстояния недолги, и скоро я буду там, где, наверное, уже все собрались, и мы будем праздновать. Надо бы купить по дороге пива.
В тот самый вечер мы и познакомились со Славой. Меня представили ему. "Это Миша". - Корнилов,- сказал я, протягивая ему руку. - Слава,- пожав её, представился он.- Суховеев. Он приехал сюда из Москвы и остался здесь, чтобы открыть кофейню. Теперь он ищет квартиру; я не знаю, случайно, не сдаёт ли кто-нибудь из моих знакомых? Я сказал, что нет, не знаю. Он сказал, что это неважно, найдёт. Главное, чтобы был телефон. - Это будет непросто,- предупредил я.- Телефон в этом городе редкость. У него есть девушка, она сейчас в Москве, но скоро приедет. Её зовут Нина, я увижу её и всё пойму. Она просто чудо, я таких никогда не видел. Она сама жизнь или, если угодно, сама любовь. Но она очень требовательна. - Ведь жизнь постоянно требует от нас, чтобы мы доказывали, что мы те, за кого себя выдаём,- сказал он. - Я мог бы не согласиться,- сказал я.- Жизнь ничего не требует от нас, если только мы не предъявляем к ней требований. А любовь... Что такое любовь? Он засмеялся и сказал, что вопрос этот явно риторический. - Женщина,- сказал он,- требует от мужчины, чтобы он был достоин её любви, и чем сильнее она его любит, тем она требовательней. Я сказал, что нет, это не так - напротив, чем сильнее она любит, тем безусловнее её любовь. - А что такое, по-твоему, безусловная любовь? - Ну вот я вышел на улицу, и вдруг начался дождь, и я промок, может быть, я заболею. И я не знаю, почему это так, да и не хочу знать. Я просто хочу, чтобы была хорошая погода, и я прошу: "Ну пожалуйста, не надо дождя!" - Надо было взять зонт. - Наверное, надо было. А ты всегда и всё знаешь заранее? - Очень странный подход к метеорологии. - Дело не в метеорологии. - А мне нравится,- сказал он.- Только здесь я такое видел: когда дождь, и небо сплошь чёрное, и вдруг на этом чёрном фоне вспыхнет дерево в золотом сиянии листвы, освещённое пронзительным светом солнца, сверкнувшего у края тучи. Погода меняется здесь каждые полчаса. - Ну, не каждые,- возразил я. - Но почти каждые полчаса. - Иногда и чаще. - Это невероятно! И поэтому здесь особое, странное, непостижимое небо... - Ты был здесь осенью? - Да,- сказал он.- В первый раз я приехал сюда в сентябре. И вот, думаю, что остался здесь теперь уже навсегда. - А Новый Год встречал тоже здесь? - Нет. В Москве, с Ниной. - Она ещё не была здесь? - Нет. Он стал рассказывать, как они встретились, потом мы снова заговорили о любви и о городе, и снова разошлись во мнениях, но спорить не стали. Он спросил, какой у меня телефон. Пока ещё трезвые. - Ты знаешь,- сказал я,- здесь чаще спрашивают адрес. У тебя чисто московская привычка. - Правда?- сказал он.- А ты где живёшь? - Записывай,- сказал я. Я продиктовал ему свой номер. Его идея с кофейней показалась мне несколько надуманной. Почему именно кофейня? - Потому что этому городу не хватает хорошей кофейни,- объяснил он. - Этот город,- сказал я,- пережил две блокады - во время чумы 1710 года и послевоенной зимой сорок шестого. Он знает, что такое голод, мор, эпидемии, пожары и "ковровая" бомбёжка, он почти полностью был разрушен, у него отняли его народ, и вопреки всему этому он жив. Это не вызывает у тебя уважения? Ты знаешь, когда-то, в бытность студентом, я голодал. Денег мне хватало только на сигареты, а на еду не оставалось почти ничего, со мной даже случались голодные обмороки. И вот однажды парню, с которым мы жили в одной комнате, прислали из дому пачку молотого кофе. Помнишь, были такие пачки в советское время, никакой не сорт, не марка, а просто "кофе молотый", и различались эти пачки только по цвету - красные и зелёные... - А ты где учился?- спросил он. - В Москве,- сказал я.- Где же ещё. - А где? - На физтехе,- сказал я.- Так вот, и ты знаешь, что мы сделали с этой пачкой? Мы сварили кофе в большой кастрюле. И пили его всю ночь, потом весь день, а потом пачка кончилась. - Ну и что?- сказал он.- Что это доказывает? - Не знаю,- сказал я.- Жизнь - это просто жизнь, она ничего не доказывает. - Ты что, не получал стипендию? - Почему,- сказал я.- Получал. Но были же у меня и другие расходы, помимо сигарет и еды. - Вот,- внушительно сказал он.- В этом-то всё и дело. Ты сам сделал свой выбор. - Ну и что,- сказал я, пожав плечами.- Это ничего не меняет. - Ладно,- сказал он.- А ты взгляни на это по-другому. Вот ты идёшь по улице, зима, промозгло, ветрено, моросит дождь, а ты не взял зонтик и промок и, может быть, заболеешь. И тебе хочется просто согреться, и ты заходишь в кофейню - погреться, выпить чашечку горячего кофе, покурить, обсохнуть, играет приятная музыка, вокруг классический интерьер, и ты просто отдыхаешь душой... Почему повсюду в Прибалтике, в любом городе и даже городишке, на каждом шагу кофейня, а здесь нет? - Вот именно,- сказал я.- Почему? - Потому что некому было этим заняться. Вот почему. - Ну что ж,- сказал я.- Попробуй. Может, что и получится. А деньги ты где возьмёшь? - Да найду, это не проблема. - Нет, если не хочешь говорить, то конечно, не говори. - Да обещали мне тут помочь. - А,- сказал я.- Ну, если обещали... - А чем занимаешься ты?- спросил он. Я ответил, что так, работаю в торговой фирме, занимаюсь оптовыми поставками мясопродуктов из Польши и Литвы, ничего особенного, можно сказать, только начал работать... Ребята решили сгонять за травкой. - Ты будешь?- спросили у него, а он посмотрел на меня и неуверенно пожал плечами. - Так что, будешь? - Будет,- сказал я, уловив его почти незаметный кивок. - Значит, берём на шестерых два "кораблика". Я протянул деньги. - Сколько с меня?- спросил он. Я отмахнулся. Сочтёмся. - Нет, я так не могу. - Можешь,- сказал я.- Привыкай. "Пива захватите!"- крикнул я. "Ладно!"- крикнули из прихожей. - Я никогда не пробовал,- тихо сказал он, придвинувшись ко мне ближе. - Я так и понял. - Научишь, как это делается? - Сам всё увидишь,- сказал я.- Невелика премудрость. - Надо же,- сказал он.- Столько всего нового... И так каждый день. - Да,- сказал я.- Только как они ехать собираются, если они все бухие? Но ничего, обошлось. Вернулись с травкой. Все собрались на кухне. Забили первый косяк. - Вдыхай медленно и как можно глубже,- сказал я.- А потом держи так долго, как сможешь. Только не тяни резко, а то обожжёшься. Он с интересом наблюдал, как Эдик набивал косяк, слегка уплотняя траву тупым концом карандаша. Раскурили. Я затянулся и передал ему. Он сделал глубокую затяжку. Выдохнул. - Ну вот,- сказал я.- Ничего?- я протянул ему бутылку пива.- Запей. - Пока не надо,- сказал он. Косяк обошёл круг и вернулся к нам. Мы сделали ещё по затяжке. Эдик набивал второй. - А я слышал,- шёпотом сказал мне Слава,- что когда куришь, нельзя пить. - Почему?- удивился я. - Вроде, кайф обламывается... - Ну вот видишь,- сказал я.- Так ты больше нашего обо всём знаешь, а говоришь "не знаю", "не знаю"... - Но это правда? - Не знаю,- сказал я.- Первый раз слышу. Мы же тут люди тёмные... - Но ты ведь жил в Москве? Я засмеялся. - А причём тут Москва? Раскурили второй. - На меня пока не действует,- сказал он. - И не подействует,- сказал кто-то.- В первый раз ни на кого не действует. Надо раз пять, шесть... - У меня с третьего приход был,- сказал Эдик.- Ну что, делаем третий? - А будет приход?- спросил Слава. Я и ещё кто-то засмеялись. "Будет",- заверил Слава, вытряхивая из папиросы табак. - Злая трава,- сказал кто-то.- Может, с табаком смешивать? - Думаешь, недомешали?- возразил кто-то другой. Кто-то засмеялся. - А чего он смеётся?- спросил меня Слава. И тут все засмеялись, уже над ним. Достали карты, стали играть. По кругу пошёл третий. Я всё пытался сообразить, в какую игру мы играем. "Сдавай",- мне протянули колоду. Я взял. - По сколько? - По три. - Нет, по четыре,- сказал кто-то.- По три уже было. - А в какую игру мы играем?- спросил я и сам же первый засмеялся. Приход был что надо. Мы ещё над чем-то смеялись, уже не помню. Помню, что из второго "кораблика" получилось пять косяков вместо положенных шести, но это уже никого не огорчило. Потом кончилось пиво. - Пятый час ночи,- сказал Слава.- Может, пойдём? - Куда?- спросил я. - Как куда,- сказал он.- Домой. - А мы разве не дома?- спросил я у Эдика. - Дома,- сказал он.- А где же ещё. - Вот видишь,- сказал я Славе.- Мы уже дома. - Ладно,- сказал он, вставая из-за стола.- Тогда я пойду один. - Подожди,- удержал я его за руку.- Пойдём вместе.
- Давай тачку возьмём,- предложил я.- У тебя есть деньги? - Есть,- сказал он.- Но я бы лучше прошёлся пешком, если ты, конечно, не против. - Да нет, пошли. - Как нам лучше идти? - Всё равно,- сказал я.- Главное, идти в нужном направлении. - А почему так темно?- спросил он. - Потому что фонари не горят,- подумав, сказал я. - А почему они не горят? - Потому что их не включили,- сказал я.- Или их нет вовсе. - Странно,- сказал он. - Да здесь всегда так. - И не только здесь. - В городе. - Странно,- снова сказал он. - Электричество экономят,- объяснил я. - А зачем?- сказал он. - Не знаю. Мы вышли на Ленпроспект, дошли до эстакадного моста. На мосту он вдруг резко остановился. - Смотри! Я посмотрел на него. - Что? - Ты туда смотри!- показал он.- Как это красиво при лунном свете... И небо... Смотри, какое небо! Что-то есть жуткое в нём, и эти странные тучи... - Красиво,- согласился я.- И река светится. - Я нигде больше не видел такого неба, как здесь,- сказал он.- Пугающее, страшное, словно бы неземное... - Обычно просто серое,- сказал я. - Нет,- сказал он.- Оно не бывает обычным. - Пойдём?- сказал я. - И этот собор, таинственный, нежилой... Ты знаешь, в разрушенных домах поселяются призраки... Когда я вижу его, я понимаю, что он не случаен здесь. Он как вопрос, во всём этом есть некий смысл, но непостижимый, он никогда не будет разгадан... - Когда-то весь этот остров был застроен,- сказал я.- И окна домов смотрелись в Прегель. - Да,- сказал он, кивнув.- Я знаю. Но мне он нравится и таким. Этот собор... он как каменный символ своей души, одинокий посреди пустыни, он как мечта об ином городе... или ином мире... Ведь приобщение к идеалу всегда делает посвящённого одиноким среди людей, а это то же, что быть отверженным ими... - Это совсем не одно и то же,- возразил я.- Можно отвергать мир, но это не значит быть отвергнутым. - Это одно и то же,- сказал он. - Нет,- сказал я. - И посмотри теперь на эту мёртвую прямоугольную глыбу!- сказал он, показав на недостроенное здание Дома Советов.- Она как айсберг. Айсберг против парусного корабля. - Там стоял замок,- сказал я.- Только чуть левее. - А я думал, на этом самом месте,- сказал он. - Нет,- сказал я.- Чуть левее. Его можно было восстановить, а его зачем-то взорвали. - Ты застал его? - Нет. Я в том году только родился. - И выстроили этого монстра. А ведь и он совсем не случаен. Он неотъемлемая часть портрета, архитектурного портрета города, его второе лицо, противоположный лик, второй лик двуликого Януса. Это символ того, что мы сделали с этим городом. Эта железобетонная мерзость вокруг. - Да,- согласился я.- Зрелище удручающее. Но в темноте не видно. - Мы захватили этот город как боевой трофей, да так и не сумели вернуть его к жизни. Для Империи он был не больше чем новой игрушкой, чем-то вроде занятной куклы... Я усмехнулся. - Что ж,- сказал я.- Хреновый, видать, из нас получился Пигмалион. - Надо очень любить этот город, чтобы он ожил. Ты правильно сказал: "Галатея и Пигмалион". Давай спустимся вниз?- предложил он. - Давай. Мы сошли на брусчатку острова и пошли в сторону собора. - В последнее время многое меняется к лучшему,- сказал я.- Вон, собор заново отстраивают. - Да,- сказал он.- Только, почему-то, не мы, а немцы. - Ну, и мы как бы тоже... - Сбоку припёка. Я засмеялся. - Ну да. - Что это там на флюгере?- спросил он, задрав голову и показав рукой на шпиль башни собора. - Русалка,- сказал я.- Символ города. Мы всё никак не выберем, какой из всех этих символов главный. - Русалка?- сказал он.- Как в Копенгагене? - Я не был в Копенгагене,- сказал я. - Я шучу,- сказал он. - Я понял. Кажется, ты присвоил мою зажигалку. Он пошарил в карманах и, найдя зажигалку, отдал её мне. - Мы столько веков смотрели на Европу с вожделением,- сказал он.- И вот... - Как бык на деву. Он повернулся ко мне. - Бык, похищающий Европу, это скорее Америка, а не Россия. - А Европа в таком случае кто, Пасифая? - А ты, оказывается, знаешь мифологию? - Да,- сказал я.- Читал кое-что. - И вот, отвоевали, отняли кусок Европы, и что же?- продолжал он.Оказалось, что мы понятия не имеем, что с ним делать! Всё, что мы тут поналяпали, это мёртвый и безобразный памятник нам самим. Со стыда можно сгореть, глядя на всё это. - Слушай,- перебил его я.- У меня такое чувство, что ты всё время повторяешь одну и ту же фразу. Это меня зациклило, или тебя? - Да ну тебя!- с досадой отмахнулся он. - Ты извини, если я что не так говорю,- сказал я.- Я что-то не очень соображаю. - Да ладно,- сказал он. - Нет, круто покурили. Мы дошли до собора и остановились. - Куда теперь?- спросил я.- Обратно? - Нет,- сказал он.- Я хочу пойти по тому мостику. Мы пошли дальше. - Да ладно,- сказал я.- Не переживай. Прорвёмся. - Ну да,- сказал он.- С такими как ты прорвёшься, как же. - Ты видел Берлинский мост? - Берлинский мост? - Да. Немцы, отступая, развели его, а наши, не сумев свести его снова, просто построили рядом новый. - Ты пойми,- сказал он.- Я не хочу брать за образец то, что здесь было когда-то. То, что было, уже никогда не вернётся, и люди уже другие, и здесь, и в Германии, во всём мире другая эпоха, и что-то новое становится классикой... - Например, кофейни? - Стиль,- сказал он.- Идея и её воплощение. - Ну вот тебе и мостик,- сказал я. - Да,- сказал он.- Этот мост разводной? - А как же!- сказал я. - А тот, второй?- показал он. - Наверное, тоже был когда-то. - Ты даже не знаешь? - Да мне это как-то без разницы,- признался я.- Ты только не обижайся. - А я и не обижаюсь,- сказал он.- Просто странно... Мы вышли на Московский проспект. - Такой красивый был город,- грустно сказал он. - Да ладно,- сказал я.- Не убивайся. Мало ли городов в Европе. - Такой был один... - Тебе куда дальше?- спросил я. - Туда, в ту сторону,- он кивнул в направлении Каменного Монстра. - Значит, нам по пути,- сказал я.- Мне тоже туда. - А ты где живёшь?- спросил он. - Далеко,- сказал я.- Мне ещё топать и топать. Если ты не выручишь деньгами. Я вопросительно посмотрел на него, но он шёл, повернув голову к собору на острове, и не видел моего взгляда. Мы пересекли улицу, поднялись по ступеням лестницы и пошли вдоль каменной стены, бывшей некогда цоколем Королевского Замка. - Ну что, может, ещё пива возьмём?- предложил я. - Знаешь, что мне кажется в тебе непонятным?- неожиданно сказал он. - Нет,- сказал я.- Что? - Ведь ты живёшь здесь почти всю жизнь, родился здесь, но когда ты говоришь о городе, ты говоришь как бы... может быть, мне это только кажется... как бы отстранённо. Нет? - Не знаю,- сказал я.- Может быть, я обо всём мире говорю вот так, как тебе кажется, отстранённо, ну и что? Я родился здесь, да, но родину ведь не выбирают. Или ты думаешь, выбирают? - Кто его знает,- сказал он. - В разных книгах пишут по-разному,- согласился я.- Я считаю, что я родился на планете Земля, дальше год, месяц, число, имя, фамилия, отчество, и это всё. - Правильно!- воскликнул он.- Так и нужно! - А ты сам-то откуда?- спросил я. - В каком смысле?- сказал он. - Ну, не знаю... - Родился в Саратове, школу закончил в Казани, родители живут в Нижнем Новгороде, а вообще... Из Москвы, наверное. - Москва как мегаполис? - Мегаполис, город-космополит. И Нина, она такая же. Она не сможет жить в квартире, если в этой квартире не будет телефона. - Ты читал, что здесь написано?- спросил я, остановившись у мемориальной доски. - Конечно,- сказал он.- Изречение Канта. - Две вещи поражают меня тем больше, чем больше я о них думаю - звёздное небо над головой и моральный закон во мне!- громко произнёс я. - Надо же,- удивился он,- как светло! Даже читать можно. - Я по памяти. - Да нет,- сказал он.- Правда, светло. Такая ясная луна, и так тихо... - Ничего,- успокаивающе сказал я.- Найдёшь с телефоном квартиру, всё у тебя получится. - Конечно, найду,- сказал он.- И всё у меня получится. Ты, правда, веришь в это? - Не знаю,- сказал я.- Вера - это очень интимное чувство. - Я же говорю не о религиозной вере... - А я уже и сам толком не знаю, о чём я говорю,- признался я.- Знаю только, что вон тот магазин называется "Ромашка", и что автобусы ещё не ходят. И вижу, что он закрыт. - Да,- сказал он.- А где, ты говорил, можно купить пива? - Да возьмём где-нибудь. Не проблема.
Мы выпили по банке пива, потом, кажется, ещё по одной, и у штаба Балтфлота расстались - ему было направо, а мне прямо. Я не стал просить у него в третий раз деньги и, добравшись до дома еле живой, завалился спать, забыв завести будильник. В результате я проспал на работу и, приехав уже к обеду, получил первый в этом году нагоняй. Так что когда вечером он позвонил мне, настроение у меня было не самое радужное. А он как ни в чём ни бывало стал взахлёб рассказывать мне о своих новых открытиях - он купил путеводитель по городу и, кажется, успел уже выучить его наизусть. - Слушай,- сказал он.- Давай я сейчас приеду? - Нет,- сказал я.- Давай не сегодня. Я не выспался... - Тогда завтра,- предложил он.- Давай встретимся завтра днём? Ты мне покажешь кое- что в городе, а то я сам не найду. Я объяснил ему, что я работаю и поэтому днём с ним встретиться никак не смогу, разве что в выходные, да и то не знаю, получится ли. - Жалко,- сказал он сникшим голосом.- А на работу тебе можно будет позвонить? Я сообщил ему телефон, понимая уже, что моей спокойной жизни пришёл конец. Так и оказалось. Он был неутомим. Целыми днями он носился по городу, влюбляясь в него всё больше и больше, звонил мне и каждый раз огорчался, если я не мог вырваться с работы,- вечером ничего не будет видно, может быть, всё-таки вырвешься? Мы встречались, и он тащил меня показать своё очередное историческое или архитектурное открытие, возмущаясь, если я, с его точки зрения, недостаточно бурно выражал свой восторг. - Конечно,- говорил он.- Для тебя это всё привычно. - Если бы можно было всё это восстановить!- мечтательно говорил он.- Ты не представляешь, какой это был красивый город. Он и теперь прекрасен. - Да,- соглашался я. - Или тебе всё равно?
Когда выпал снег, он очень удивился этому. - Ты посмотри,- сказал он, показывая вокруг.- Ты посмотри, что делается! - Да,- сказал я.- Снег. - Представляешь, она приедет, а здесь снег! - Так ведь зима. - Странно,- сказал он.- Почему-то этот город не ассоциировался у меня со снегом. - Но ты же читал о рыцарях и ледовых дорогах. - Да, но я как-то не связывал это с климатом... - Ну что?- сказал я. - Куда пойдём? - Не знаю,- сказал я.- Ты хотел куда-то конкретно? - Да нет,- сказал он.- Мне всё равно. - Ну пойдём тогда в кофейню,- сказал я.- Кстати, ты говорил, что в городе нет ни одной кофейни, так вот, ты неправ. Одна всё-таки есть. - Где? - Да вон, через дорогу. В "Старой башне". - Да?- сказал он.- А ты не на машине? - Нет, а что? - Да так,- сказал он.- Ничего. Мы зашли в кофейню, дождались, когда освободится столик на двоих и расположились за ним. Слава стал зажигать свечки, а я пошёл заказать что-нибудь. - Сейчас принесут,- вернувшись, сказал я. Он кивнул. Нам принесли глинтвейн, чашки и два кофейника. Я спросил его, как продвигается ремонт,- он снял квартиру на Черняховского и теперь приводил её в порядок. - Нормально,- сказал он.- А неплохо здесь. Он посмотрел по сторонам. - Но у меня будет лучше. - А как тебе глинтвейн?- спросил я. - По-моему, они его разбавляют,- сказал он. - Да?- сказал я.- Не замечал. - И вообще,- сказал он.- Тесновато. Но посмотри, сколько здесь народу! А ты говорил, кофейня никому не нужна. - Я этого не говорил. - И подают как интересно,- сказал он, кивнув на кофейники.- В кофейниках. - У тебя тоже так будет? - Не знаю,- он задумался.- Но идея хорошая. - Когда приезжает Нина?- спросил я, допив глинтвейн и наливая себе кофе. - Скоро,- сказал он, отодвигая пустую кружку и беря за ручку кофейник.Надо будет поехать в Москву, отправить багажом вещи... - А много вещей?- спросил я. - Много,- кивнул он.- Честно говоря, я волнуюсь... - Переезд - хлопотное дело,- сказал я.- Ну как тебе кофе? - Кофе прекрасный,- сказал он.- Я не об этом. - Да? А о чём же? - Не знаю, как ей здесь понравится. - Ничего,- сказал я.- Всё будет нормально. - Нет,- сказал он.- Правда, не знаю. - Вы на поезде едете? - Я на поезде,- сказал он.- А она самолётом. - Уже решили? - Ну да,- он открыл крышку кофейника и, заглянув в него, долил себе в чашку кофе.- Тоже хорошая идея. Всего чуть-чуть больше, но всё-таки больше чем одна чашка. - Да,- сказал я.- Великая сила этого "чуть-чуть". - Да,- сказал он.- Понравится ли ей здесь? Я хожу по городу и мысленно разговариваю с ней, показываю ей дома, улицы, людей, магазины... Хотя с ней всё будет по-другому. - Но город-то не изменится,- возразил я. - Изменится,- уверенно сказал он.- Для меня, да и не только для меня. Она не из тех, кто может присутствовать, ничего вокруг себя не меняя. Она всё изменит. - Всё? - Конечно, всё,- сказал он.- А это,- он кивнул на стену,- я так понимаю, карта Пруссии? - Да,- сказал я.- Восточной её части. Эта страна называлась Замландией. - Я знаю,- кивнул он.- Или Замбией. Но не вся территория, а только полуостров. - Всё-то ты знаешь,- сказал я. - Да?- сказал он.- И эти плетёные подставки под кофейники, очень здорово придумано. - А ты сделай лучше,- предложил я.- Из можжевельника. Представляешь, какой аромат будет. - Да,- сказал он.- Может, возьмём ещё чего-нибудь? - Что-нибудь выпить? - Давай возьмём ещё по глинтвейну?