В этот момент прикидывающий на взгляд свою наживу Равиль очень бы удивился и гневно возмутился, загляни он хоть краем глаза в это нескончаемое ущербоописание, составленное со слов очаровательных дамочек с размазанными от горя мордами.
Около двухсот граммов рыжья и сорока карат мелких брюликов примерно в тридцати похищенных ювелирных изделиях на бумаге вырисовывались чуть ли не полутора килограммами благородного металла и по крайней мере двумя распиленными «Великими Моголами».
Две жемчужные нитки Северодвинской кооперативной артели превратились в россыпи отборного аргентинского черного жемчуга, двойным слоем покрывающего стандартную ванну.
Немногим более тридцати тысяч баксов купюрами различного достоинства потерь на обеих юристок после кражи выросли и составили соответственно у скромницы Тани сорок семь, а у нагловатой Гали аж семьдесят четыре тысячи полновесных американских по уважительным причинам отсутствующих долларов.
Весьма удивилась бы и красавица Лерочка, крутившаяся у зеркала и поочередно примеряющая то норковую шубку, то песцовый полушубок, в описании скромных адвокатесс, представлявшими из себя две шубы из норок, но не обыкновенной, а более дорогостоящей голубой цветовой гаммы, а также шубы из горностая, шиншиллы и куницы и уже упомянутый песцовый полушубок по одному экземпляру на каждый вид меха. Итого в количестве шести штук.
Каждую из двух украденных шубок счастливая Лерочка примеряла по три раза, так что количество примерок с протокольными данными неожиданно сошлось.
Из носильных вещей от лучших производителей одежды и обуви по данным потерпевших юристок выяснилось, если исходить по весу, что грабителей должно было быть по крайней мере трое, а по объему все украденное должно было занимать не менее чем грузовую «Газель».
Капитана Суслина, терпеливо заполняющего графу за графой нескончаемого списка, за десять лет работы в следственном управлении уже давно ничего не удивляло. Он привык регистрировать похищенный капитал у лопухнувшихся разжиревших сограждан, но этот капитал был уже украден, поэтому как бы мертвый, а ему хотелось работать с капиталом действующим, живым. Витюша мечтал о службе в налоговой полиции.
Но ни способностей, чтобы его заметили, ни связей у капитана не было, и он с покорным унынием тащил профессионально малооплачиваемый следовательский крест.
Едва покончив с формальностями в отношении обворованных дамочек, Суслин перевел свой осоловевший от усталости взор на скорбно бродящего по развалинам шикарной квартиры Олега Строгова и, по старинке обозвав его товарищем, задал вопрос:
— Товарищ… э… Строгов, что вы можете добавить к показаниям гражданок потерпевших?
Из беседы с юристками следак знал, с кем имеет дело, поэтому шеф горотдела юстиции, естественно, был вне подозрений. Не будет же, пусть не юридический, но фактический хозяин в здравом уме и трезвом рассудке устраивать себе столь очевидный геморрой, хотя таковые случаи на практике Суслина встречались, но не в бешеных размерах и не у столь значительных персон. К тому же подозревать подобное начальство — удел правоохранителей не ниже генеральского чина, и носу простого капитана там делать нечего.
Задав вопрос, Витюша наклонился над бумагами, а стоящий за его спиной обворованный чиновник вытаращил глаза, скорчил рожу и, Обращаясь к испуганным адвокатессам, совершенно беззвучно, но весьма выразительно двигая губами, как бы сказал: «Что вы, суки подзаборные, там наплели?» — или что-то типа этого, но по крайней мере юристки поняли и очень активно замотали растрепанными головками: «Мол, Олежек, ничего такого, что просто ты здесь хранишь некоторые свои вещи, а мы как благодарные ученицы за ними приглядывали, и больше ничего лишнего».
Беззвучное общение могло бы продолжаться и дальше, но не дождавшийся ответа Суслин поднял от бумаг свою рыжую голову.
— Олег Юрьевич, я понимаю, что вы в шоке от случившегося, — заговорил он. — Но постарайтесь сосредоточиться и сообщить, что пропало из вашего личного имущества. Да вы присядьте, — наконец догадался предложить следователь и приготовился записывать.
Строгав сосредоточенно мыслил, он уже успел сосчитать собственный ущерб, но не знал, что по этому поводу уже успели сообщить эти тупые затраханные курвы.
Помимо вконец испорченной кожаной мебели пропал хранившийся под обшивкой кресла черный «дипломат» с шестьюстами тысячами баксов, о котором юристки ничего не знали. Исчезла коллекция нэцке в количестве двенадцати фигурок. Все остальное — мелочи.
Радовало только наличие «Зимнего пейзажа» кисти Куинджи, но по сравнению с утраченным это была горькая радость.
Для того чтобы не сообщать следователю о собственном убытке, у Строгова ума хватило, иначе это уже на следующий день было бы сенсацией и достоянием всех средств городской информации, а стало быть, градоначальника и его ненавистных вице-замов, руководства спецслужб и прокуратуры, в конце концов уже обрыдлых членов собственного семейства и черт знает еще кого, пока неизвестных, но готовых так же живьем сожрать завистников…
Однако пауза затягивалась, и Строгов начал:
— Уважаемый… э?..
— Виктор Петрович.
— Уважаемый Виктор Петрович, видите ли, дело в том, что мои бывшие ученицы благородно согласились сдавать мне как бы приватно для отдыха и работы в тишине пару комнат в этой квартире, и ничего особенно ценного у меня здесь нет, пожалуй, за исключением этой приятной моему глазу картинки, но это чисто нравственная ценность, и как видите, ее не украли. Так что выступать в деле в качестве свидетеля или потерпевшего ни какого резона мне нет. Однако неофициально прошу держать меня в курсе событий, так как я весьма сочувствую своим бывшим ученицам на правах не только преподавателя, но и друга. Желаю вам как можно быстрее завершить следствие и найти преступников.
Уставшего заполнять бланки и писать бумаги Суслина такой исход вполне устраивал, потому как найти грабителей не по горячим следам было бы чрезвычайно сложно, и следователь на этот счет особо не обольщался. Разве что злоумышленники сдуру не начнут массово скидывать награбленное по стукачам-перекупщикам краденого, или их марухи случайно не попадутся на глаза оперов в довольно заметных цацках и шмотках обворованных адвокатесс. Так что иметь VIP-персону в качестве потерпевшего не было в интересах следствия.
На этом Суслин решил закончить первое оперативное действие, но все-таки мелкой занозой его мучил один нерешенный, возникший в момент прихода в эту квартиру вопрос. Дело в том, что в далеком пионерском возрасте пытливый рыжевих-растенький Витенька посещал и не без успеха занимался в студии изобразительного искусства и помнил этот пейзаж великого мастера на стендах, посвященных творчеству Куинджи в Русском музее…
Войдя в квартиру и увидев знакомое полотно, капитан обомлел, но потом решив, что это просто гениальная копия, успокоился. Да и откуда бы экспонату всемирно известного музея взяться в обворованных апартаментах и при этом остаться нетронутым. «Судя по почерку, преступники явно не лохи, такого шанса они бы не упустили», — подумал следователь, но червь сомнения все же свое дело сделал, и Суслин спросил:
— Олег Юрьевич, кто изловчился написать такую гениальную копию?
И так весь на нервяке Строгов чуть не сорвался и не закричал: «Что ты мелешь, щенок рыжий? Какая это тебе копия, это оригинал, и куплен за огромные деньги, которые тебе в жизни не снились», но сдержал свое тщеславие и только устало выдавил:
— Это подарок старого друга-реставратора…
Так никто и не узнал, что суперубытки широковорующего чиновника, бывшего конвоира, студента и преподавателя юрфака Олега Строгова мысленно сошлись с подсчетами удачливого грабителя, бывшего слесаря-пэтэушника и спортсмена Равиля Тутаева.
24
25
26
27
Около двухсот граммов рыжья и сорока карат мелких брюликов примерно в тридцати похищенных ювелирных изделиях на бумаге вырисовывались чуть ли не полутора килограммами благородного металла и по крайней мере двумя распиленными «Великими Моголами».
Две жемчужные нитки Северодвинской кооперативной артели превратились в россыпи отборного аргентинского черного жемчуга, двойным слоем покрывающего стандартную ванну.
Немногим более тридцати тысяч баксов купюрами различного достоинства потерь на обеих юристок после кражи выросли и составили соответственно у скромницы Тани сорок семь, а у нагловатой Гали аж семьдесят четыре тысячи полновесных американских по уважительным причинам отсутствующих долларов.
Весьма удивилась бы и красавица Лерочка, крутившаяся у зеркала и поочередно примеряющая то норковую шубку, то песцовый полушубок, в описании скромных адвокатесс, представлявшими из себя две шубы из норок, но не обыкновенной, а более дорогостоящей голубой цветовой гаммы, а также шубы из горностая, шиншиллы и куницы и уже упомянутый песцовый полушубок по одному экземпляру на каждый вид меха. Итого в количестве шести штук.
Каждую из двух украденных шубок счастливая Лерочка примеряла по три раза, так что количество примерок с протокольными данными неожиданно сошлось.
Из носильных вещей от лучших производителей одежды и обуви по данным потерпевших юристок выяснилось, если исходить по весу, что грабителей должно было быть по крайней мере трое, а по объему все украденное должно было занимать не менее чем грузовую «Газель».
Капитана Суслина, терпеливо заполняющего графу за графой нескончаемого списка, за десять лет работы в следственном управлении уже давно ничего не удивляло. Он привык регистрировать похищенный капитал у лопухнувшихся разжиревших сограждан, но этот капитал был уже украден, поэтому как бы мертвый, а ему хотелось работать с капиталом действующим, живым. Витюша мечтал о службе в налоговой полиции.
Но ни способностей, чтобы его заметили, ни связей у капитана не было, и он с покорным унынием тащил профессионально малооплачиваемый следовательский крест.
Едва покончив с формальностями в отношении обворованных дамочек, Суслин перевел свой осоловевший от усталости взор на скорбно бродящего по развалинам шикарной квартиры Олега Строгова и, по старинке обозвав его товарищем, задал вопрос:
— Товарищ… э… Строгов, что вы можете добавить к показаниям гражданок потерпевших?
Из беседы с юристками следак знал, с кем имеет дело, поэтому шеф горотдела юстиции, естественно, был вне подозрений. Не будет же, пусть не юридический, но фактический хозяин в здравом уме и трезвом рассудке устраивать себе столь очевидный геморрой, хотя таковые случаи на практике Суслина встречались, но не в бешеных размерах и не у столь значительных персон. К тому же подозревать подобное начальство — удел правоохранителей не ниже генеральского чина, и носу простого капитана там делать нечего.
Задав вопрос, Витюша наклонился над бумагами, а стоящий за его спиной обворованный чиновник вытаращил глаза, скорчил рожу и, Обращаясь к испуганным адвокатессам, совершенно беззвучно, но весьма выразительно двигая губами, как бы сказал: «Что вы, суки подзаборные, там наплели?» — или что-то типа этого, но по крайней мере юристки поняли и очень активно замотали растрепанными головками: «Мол, Олежек, ничего такого, что просто ты здесь хранишь некоторые свои вещи, а мы как благодарные ученицы за ними приглядывали, и больше ничего лишнего».
Беззвучное общение могло бы продолжаться и дальше, но не дождавшийся ответа Суслин поднял от бумаг свою рыжую голову.
— Олег Юрьевич, я понимаю, что вы в шоке от случившегося, — заговорил он. — Но постарайтесь сосредоточиться и сообщить, что пропало из вашего личного имущества. Да вы присядьте, — наконец догадался предложить следователь и приготовился записывать.
Строгав сосредоточенно мыслил, он уже успел сосчитать собственный ущерб, но не знал, что по этому поводу уже успели сообщить эти тупые затраханные курвы.
Помимо вконец испорченной кожаной мебели пропал хранившийся под обшивкой кресла черный «дипломат» с шестьюстами тысячами баксов, о котором юристки ничего не знали. Исчезла коллекция нэцке в количестве двенадцати фигурок. Все остальное — мелочи.
Радовало только наличие «Зимнего пейзажа» кисти Куинджи, но по сравнению с утраченным это была горькая радость.
Для того чтобы не сообщать следователю о собственном убытке, у Строгова ума хватило, иначе это уже на следующий день было бы сенсацией и достоянием всех средств городской информации, а стало быть, градоначальника и его ненавистных вице-замов, руководства спецслужб и прокуратуры, в конце концов уже обрыдлых членов собственного семейства и черт знает еще кого, пока неизвестных, но готовых так же живьем сожрать завистников…
Однако пауза затягивалась, и Строгов начал:
— Уважаемый… э?..
— Виктор Петрович.
— Уважаемый Виктор Петрович, видите ли, дело в том, что мои бывшие ученицы благородно согласились сдавать мне как бы приватно для отдыха и работы в тишине пару комнат в этой квартире, и ничего особенно ценного у меня здесь нет, пожалуй, за исключением этой приятной моему глазу картинки, но это чисто нравственная ценность, и как видите, ее не украли. Так что выступать в деле в качестве свидетеля или потерпевшего ни какого резона мне нет. Однако неофициально прошу держать меня в курсе событий, так как я весьма сочувствую своим бывшим ученицам на правах не только преподавателя, но и друга. Желаю вам как можно быстрее завершить следствие и найти преступников.
Уставшего заполнять бланки и писать бумаги Суслина такой исход вполне устраивал, потому как найти грабителей не по горячим следам было бы чрезвычайно сложно, и следователь на этот счет особо не обольщался. Разве что злоумышленники сдуру не начнут массово скидывать награбленное по стукачам-перекупщикам краденого, или их марухи случайно не попадутся на глаза оперов в довольно заметных цацках и шмотках обворованных адвокатесс. Так что иметь VIP-персону в качестве потерпевшего не было в интересах следствия.
На этом Суслин решил закончить первое оперативное действие, но все-таки мелкой занозой его мучил один нерешенный, возникший в момент прихода в эту квартиру вопрос. Дело в том, что в далеком пионерском возрасте пытливый рыжевих-растенький Витенька посещал и не без успеха занимался в студии изобразительного искусства и помнил этот пейзаж великого мастера на стендах, посвященных творчеству Куинджи в Русском музее…
Войдя в квартиру и увидев знакомое полотно, капитан обомлел, но потом решив, что это просто гениальная копия, успокоился. Да и откуда бы экспонату всемирно известного музея взяться в обворованных апартаментах и при этом остаться нетронутым. «Судя по почерку, преступники явно не лохи, такого шанса они бы не упустили», — подумал следователь, но червь сомнения все же свое дело сделал, и Суслин спросил:
— Олег Юрьевич, кто изловчился написать такую гениальную копию?
И так весь на нервяке Строгов чуть не сорвался и не закричал: «Что ты мелешь, щенок рыжий? Какая это тебе копия, это оригинал, и куплен за огромные деньги, которые тебе в жизни не снились», но сдержал свое тщеславие и только устало выдавил:
— Это подарок старого друга-реставратора…
Так никто и не узнал, что суперубытки широковорующего чиновника, бывшего конвоира, студента и преподавателя юрфака Олега Строгова мысленно сошлись с подсчетами удачливого грабителя, бывшего слесаря-пэтэушника и спортсмена Равиля Тутаева.
24
— Ладно, Рав! Хорош делаться. Базарь, кого подломил, — не отставал от уже охмелевшего татарина любопытный Макарыч.
Обвешанная «Великими Моголами» Лерочка тоже успела хватить лишнего и лихо выплясывала с молодцеватым Димой Винниковым.
— Действительно, Рав, не по-братски скрывать от корешей богатую жилу. Колись, не на допросе, — вмешался не менее заинтригованный Ящер.
Довольный произведенным эффектом татарин только жмурился и ехидно улыбался, вливая в себя рюмку за рюмкой, понимая, что если расколется, то сразу у парней потеряется интерес. А так он наслаждался, будучи в центре неподдельного внимания, чувствуя себя как в молодости на высшей ступени спортивного пьедестала.
— Ладно, босс! — обнимая Ящера, сдался Равиль. — Только типа не говори старикаше. Он на меня уже гнал за этих сучек-адвокатесс, когда я их по-всякому как бы пялил, хотя тогда я и взял всего ничего. Из кротовской взятки, ну ты в курсе. Помнишь?
— Ты че, юристок опять постелил? — недоверчиво произнес Леша. — Откуда у этих куриц такие бабки?
— Ты слушай, Леш! Ниче я их типа не стелил, а просто зашел как бы по-тихому и шваркнул. Там у них типа рыжевья, что на Лерке навешано, а в седухе баул как бы с баксами, шестьдесят пачух в переплете. Понял? — Хоты пьяный базар татарина не отличался складностью, но Ящер понял все.
— Когда это было? — с тревогой спросил он.
— Да типа вчера днем, вишь, сегодня уже успел прибарахлиться. Завтра поеду хату искать и «мерсюк» новый, типа хочу глазастого, — сообщил о своих планах Равилъ и медленно откинулся на спинку кресла. Пьяные глаза его уже устало моргали, оставляя для бессмысленного созерцания все менее и менее длительные паузы…
— Слышь, Макарыч! — осознав ситуацию, процедил Ящер. — У нас проблема. Равиля и Лерку надо из кабака увозить. Здесь немерено мусоров, мало ли кто из козлов в курсе, а на ней весь голдешник вчера ворованный. Иди займись Леркой, ну, в кабинет директора запрячь пока, что ли, а мы с пацанами Равиля в машину перенесем. Только тихо, не привлекай внимания.
Какой там!
Макарыч незамедлительно подвалил к танцующей паре:
— Винни, братишка, тебя Ящер срочно зовет.
— Щас, Андрюха, только допрыгаю… — Димка тоже был навеселе.
— Винни! Шухер! Я за тебя допрыгаю. Вали к Ящеру! — заскрипев зубами, рассвирепел старикаша.
Хотя Димон по положению в колоде был выше Макарыча, да и по комплекции вдвое мощней, но, увидев его оскал, в ту же секунду подчинился и, расталкивая танцующих, засеменил к боссу.
— Потанцуем, Лерок? — вновь приняв обычный вид, предложил мафиози.
— С вами, Андрей Дмитрич, хоть до утра, — вдохновенно согласилась ненасытная во всем красавица и тут же всем расчудесным телом прижалась к кандидату от ящеровских, едва не опрокинув его на пол.
Напрягая все жилы, Макарыч устоял и повел в танце свою изумительно сексуальную партнершу в сторону ресторанной администрации, не забывая по ходу наслаждаться безудержными прикосновениями.
В этот момент в другом конце залы не понявший дружественных намерений быкообразный Равиль начал метать тяжеловесных братков через столы и огромные горшки с пальмами. Все это заметил Костров, будучи уже за пару метров от кабинета директора. Распахивая дверь и собираясь пихнуть туда Лерочку, Макарыч тут же ощутил и ее активное сопротивление. Девушка не знала причины необычных танцевальных сдвигов, ей хотелось быть в середине площадки, а не на периферии, а уж тем более в конторском помещении. Она желала блистать, как никогда в жизни не блистала, а не быть 6т-траханной хоть и приятным, но совсем не желанным старикашей. Тем более что ее любимый где-то рядом. Короче, тоже не поняла, стала толкаться и царапаться.
Реакция Макарыча была незамедлительной, короткий и точный боковой в межчелюстной нерв — и осталось только, затащив обмякшее восхитительное тело, прикрыть за собой дверь.
— Прости меня за наркоз, Лерочка! — произнес, сделав заключительное па, мудрый Костров, и уже обращаясь к недоумевающему директору: — Михалыч, вызывай «скорую», пообещай триста баксов, если будут через пять минут.
— Макарыч щас сделаю, — уже накручивая диск, произнес Михалыч…
Заинтересованная через диспетчера бригада реанимационной прибыла к месту событий через три минуты. Уложенную на носилки, покрытую простыней, находящуюся в глубоком нокауте Лерочку санитары в сопровождении Макарыча погрузили в фургон секунд за двадцать. Связанного шестью братками Равиля вытаскивали из ресторана минут десять. Только после этого, бешено сигналя, к заведению подлетели муниципальные менты и с ходу, делая вид, что не заметили крутых парней, мирно прошли мимо бандитов осматривать место происшествия…
— Это ты хорошо придумал, — имея в виду «скорую», с улыбкой сказал Макарычу Ящер. — Пускай рулят в мой загородный дом, мы с пацанами рванем следом…
Через полчаса, сворачивая к заливу с Приморского шоссе, сопровождаемая чемоданистым «мерсом» реанимационная машина уперлась в чугунные ворота обнесенного каменным забором обширного участка. Получившие от обещанного вдвойне, радостные медработники тепло прощались с Костровым, который в их лице получил еще трех верных избирателей, а может, и много больше, если те смогут убедить своих родственников и знакомых.
Избирательная гонка неумолимо набирала обороты…
Вчера, около полуночи в элитном ресторане «Континент» разгорелось жестокое побоище, предположительно организованное членами так называемой ящеровской преступной группировкой. Милиция прибыла на место событий с большим опозданием. Как свидетельствуют очевидцы, еще до прибытия наряда из зала вынесли, по меньшей мере двоих пострадавших, судьба которых не установлена. По факту районной прокуратурой возбуждено уголовное дело по статье «Хулиганство»…
Обвешанная «Великими Моголами» Лерочка тоже успела хватить лишнего и лихо выплясывала с молодцеватым Димой Винниковым.
— Действительно, Рав, не по-братски скрывать от корешей богатую жилу. Колись, не на допросе, — вмешался не менее заинтригованный Ящер.
Довольный произведенным эффектом татарин только жмурился и ехидно улыбался, вливая в себя рюмку за рюмкой, понимая, что если расколется, то сразу у парней потеряется интерес. А так он наслаждался, будучи в центре неподдельного внимания, чувствуя себя как в молодости на высшей ступени спортивного пьедестала.
— Ладно, босс! — обнимая Ящера, сдался Равиль. — Только типа не говори старикаше. Он на меня уже гнал за этих сучек-адвокатесс, когда я их по-всякому как бы пялил, хотя тогда я и взял всего ничего. Из кротовской взятки, ну ты в курсе. Помнишь?
— Ты че, юристок опять постелил? — недоверчиво произнес Леша. — Откуда у этих куриц такие бабки?
— Ты слушай, Леш! Ниче я их типа не стелил, а просто зашел как бы по-тихому и шваркнул. Там у них типа рыжевья, что на Лерке навешано, а в седухе баул как бы с баксами, шестьдесят пачух в переплете. Понял? — Хоты пьяный базар татарина не отличался складностью, но Ящер понял все.
— Когда это было? — с тревогой спросил он.
— Да типа вчера днем, вишь, сегодня уже успел прибарахлиться. Завтра поеду хату искать и «мерсюк» новый, типа хочу глазастого, — сообщил о своих планах Равилъ и медленно откинулся на спинку кресла. Пьяные глаза его уже устало моргали, оставляя для бессмысленного созерцания все менее и менее длительные паузы…
— Слышь, Макарыч! — осознав ситуацию, процедил Ящер. — У нас проблема. Равиля и Лерку надо из кабака увозить. Здесь немерено мусоров, мало ли кто из козлов в курсе, а на ней весь голдешник вчера ворованный. Иди займись Леркой, ну, в кабинет директора запрячь пока, что ли, а мы с пацанами Равиля в машину перенесем. Только тихо, не привлекай внимания.
Какой там!
Макарыч незамедлительно подвалил к танцующей паре:
— Винни, братишка, тебя Ящер срочно зовет.
— Щас, Андрюха, только допрыгаю… — Димка тоже был навеселе.
— Винни! Шухер! Я за тебя допрыгаю. Вали к Ящеру! — заскрипев зубами, рассвирепел старикаша.
Хотя Димон по положению в колоде был выше Макарыча, да и по комплекции вдвое мощней, но, увидев его оскал, в ту же секунду подчинился и, расталкивая танцующих, засеменил к боссу.
— Потанцуем, Лерок? — вновь приняв обычный вид, предложил мафиози.
— С вами, Андрей Дмитрич, хоть до утра, — вдохновенно согласилась ненасытная во всем красавица и тут же всем расчудесным телом прижалась к кандидату от ящеровских, едва не опрокинув его на пол.
Напрягая все жилы, Макарыч устоял и повел в танце свою изумительно сексуальную партнершу в сторону ресторанной администрации, не забывая по ходу наслаждаться безудержными прикосновениями.
В этот момент в другом конце залы не понявший дружественных намерений быкообразный Равиль начал метать тяжеловесных братков через столы и огромные горшки с пальмами. Все это заметил Костров, будучи уже за пару метров от кабинета директора. Распахивая дверь и собираясь пихнуть туда Лерочку, Макарыч тут же ощутил и ее активное сопротивление. Девушка не знала причины необычных танцевальных сдвигов, ей хотелось быть в середине площадки, а не на периферии, а уж тем более в конторском помещении. Она желала блистать, как никогда в жизни не блистала, а не быть 6т-траханной хоть и приятным, но совсем не желанным старикашей. Тем более что ее любимый где-то рядом. Короче, тоже не поняла, стала толкаться и царапаться.
Реакция Макарыча была незамедлительной, короткий и точный боковой в межчелюстной нерв — и осталось только, затащив обмякшее восхитительное тело, прикрыть за собой дверь.
— Прости меня за наркоз, Лерочка! — произнес, сделав заключительное па, мудрый Костров, и уже обращаясь к недоумевающему директору: — Михалыч, вызывай «скорую», пообещай триста баксов, если будут через пять минут.
— Макарыч щас сделаю, — уже накручивая диск, произнес Михалыч…
Заинтересованная через диспетчера бригада реанимационной прибыла к месту событий через три минуты. Уложенную на носилки, покрытую простыней, находящуюся в глубоком нокауте Лерочку санитары в сопровождении Макарыча погрузили в фургон секунд за двадцать. Связанного шестью братками Равиля вытаскивали из ресторана минут десять. Только после этого, бешено сигналя, к заведению подлетели муниципальные менты и с ходу, делая вид, что не заметили крутых парней, мирно прошли мимо бандитов осматривать место происшествия…
— Это ты хорошо придумал, — имея в виду «скорую», с улыбкой сказал Макарычу Ящер. — Пускай рулят в мой загородный дом, мы с пацанами рванем следом…
Через полчаса, сворачивая к заливу с Приморского шоссе, сопровождаемая чемоданистым «мерсом» реанимационная машина уперлась в чугунные ворота обнесенного каменным забором обширного участка. Получившие от обещанного вдвойне, радостные медработники тепло прощались с Костровым, который в их лице получил еще трех верных избирателей, а может, и много больше, если те смогут убедить своих родственников и знакомых.
Избирательная гонка неумолимо набирала обороты…
* * *
Краткой строкой.Вчера, около полуночи в элитном ресторане «Континент» разгорелось жестокое побоище, предположительно организованное членами так называемой ящеровской преступной группировкой. Милиция прибыла на место событий с большим опозданием. Как свидетельствуют очевидцы, еще до прибытия наряда из зала вынесли, по меньшей мере двоих пострадавших, судьба которых не установлена. По факту районной прокуратурой возбуждено уголовное дело по статье «Хулиганство»…
25
Модная трубка в кармане упыря зазвонила в полночь, в час вампиров.
Череп узнал Вадима сразу, хотя тем было брошено только три коротких слова:
— Завтра в пять.
Всякое случалось в только что перевалившей за третье десятилетие жизни Вадима Лебедева. Четыре следствия, , два реальных срока чисто по пацанской вымогаловке, достойные по понятиям отсидки, лагерные конфликты, поломанные ребра, неоднократные БУРы (бараки усиленного режима), ШИЗО (штрафные изоляторы), создаваемая годами уважуха среди блатных, дружба с авторитетным Кротом и огромная ответственность за расколотый одним обнюхавшимся ублюдком кротовский коллектив.
Никогда Вадим не связывался с мокрухой, но выбор настал. Именно ему надо было принимать конкретное решение. Кровь пяти пацанов, круто порезанных наркоманом, вопила о мщении. Своим поручать эту работу было невозможно, друзья виновника могли начать вендетту
с непредсказуемыми результатами. Оставлять все как есть — тоже, все равно кто-нибудь его грохнет, что опять же запустит конвейер братоубийственной мести…
Ровно в пять в маленькую уютную кофейню вполз кровожадный червь с устрашающим прозвищем Череп. В рукопожатиях нужды не было, и Вадим решительно начат:
— Слушай внимательно. Повторять не буду. Придурок должен загнуться у своей парадной от передозировки. Как вы это сделаете — меня не касается. Ни каких других версий случившегося быть не должно. Ты все правильно понял? Сколько?
— Пять косых, — прошипел фиксатый, хотя работа явно стоила меньше. Убить наркота — копеечное дело, он и сам на халяву какой-нибудь гадостью ширанется, останется только проследить, чтобы не откачали.
Кротовский торговаться не стал:
— Срок три дня. Если что не так — вали из России. Здесь я тебя достану.
«Как же, боссы сраные, чистоплюями стали, был бы я вам не нужен, давно бы достали», — шелестя полученными бабками, думал упырь, а вслух сказал:
— Не беспокойся, братан. Трубой в башку — концы в воду… — и выполз из кофейни.
Проводив живоглота недобрым взглядом, Вадим достал трубку:
— Вовчик, отпускай гладиатора…
Череп узнал Вадима сразу, хотя тем было брошено только три коротких слова:
— Завтра в пять.
Всякое случалось в только что перевалившей за третье десятилетие жизни Вадима Лебедева. Четыре следствия, , два реальных срока чисто по пацанской вымогаловке, достойные по понятиям отсидки, лагерные конфликты, поломанные ребра, неоднократные БУРы (бараки усиленного режима), ШИЗО (штрафные изоляторы), создаваемая годами уважуха среди блатных, дружба с авторитетным Кротом и огромная ответственность за расколотый одним обнюхавшимся ублюдком кротовский коллектив.
Никогда Вадим не связывался с мокрухой, но выбор настал. Именно ему надо было принимать конкретное решение. Кровь пяти пацанов, круто порезанных наркоманом, вопила о мщении. Своим поручать эту работу было невозможно, друзья виновника могли начать вендетту
с непредсказуемыми результатами. Оставлять все как есть — тоже, все равно кто-нибудь его грохнет, что опять же запустит конвейер братоубийственной мести…
Ровно в пять в маленькую уютную кофейню вполз кровожадный червь с устрашающим прозвищем Череп. В рукопожатиях нужды не было, и Вадим решительно начат:
— Слушай внимательно. Повторять не буду. Придурок должен загнуться у своей парадной от передозировки. Как вы это сделаете — меня не касается. Ни каких других версий случившегося быть не должно. Ты все правильно понял? Сколько?
— Пять косых, — прошипел фиксатый, хотя работа явно стоила меньше. Убить наркота — копеечное дело, он и сам на халяву какой-нибудь гадостью ширанется, останется только проследить, чтобы не откачали.
Кротовский торговаться не стал:
— Срок три дня. Если что не так — вали из России. Здесь я тебя достану.
«Как же, боссы сраные, чистоплюями стали, был бы я вам не нужен, давно бы достали», — шелестя полученными бабками, думал упырь, а вслух сказал:
— Не беспокойся, братан. Трубой в башку — концы в воду… — и выполз из кофейни.
Проводив живоглота недобрым взглядом, Вадим достал трубку:
— Вовчик, отпускай гладиатора…
26
— Тихо, ребенка разбудишь. Ты что так поздно?
— Щас разбазарюсь, приколешься. Торчим мы, значится, в тошниловке, а там татарин фраером подваливает, ну чисто Алек Капонов, с чувырлой. Гнать не буду, телок кайфовый и весь в голде, типа деловой, прям от буфера. И лавэ у них из всех щелей секут. Ну Макарыч типа: «Кого на банзай ставил, колись браткам». А тот как бы: «Тихим скоком…»
— Не гони фуфло, Димыч! Под Кострова один черт не канает.
— Это точно.
— Ты все еще его любишь?
— Дурак ты. Я вас люблю. Тебя и Алишку. Думаешь, мне эти хоромы нужны? Шесть комнат, заблудиться можно. А вот ты нас не любишь!..
— Чевой-то?
— Думаешь, не знаю, что за картиной Петрова-Водкина тайник с «Калашниковым»? Мол, холстом прикрыл и ладно. Это сейчас она маленькая, ничего не поймет… Ты что, всю жизнь бандитствовать собрался?
— …
— …
— А давай я тебя стрелять научу.
— Поздно, уже научили…
— Андрюха?
— Андрюха. Я когда с ним познакомилась, то чуть ли не каждый день на перешеек ездили, по несколько пачек за раз по шишкам расстреливали. Где он только патроны брал?..
— Да, Макарыч пацан крутой…
— Это вы с Лехой пацаны и всегда пацанами останетесь. Вы для меня куклами были, в дочки-матери я с вами играла. Как сейчас помню, под тополем во дворе стоите, друг друга соплями путаете, боссы. Ты у Лехи спроси, сколько подзатыльников он от меня получил… А Костров — мужик… Это для вас мужик — ломовая лошадь, а для нас это отец, и муж, и брат, и сват… Я ведь отца-то всего раз видела, уже с Андреем, он меня на встречу возил.
— Ну и кто он?
— Тогда художником работал. Сразу видно было, что богатый, но какой-то жалкий, трясущийся. Потом в Израиль свалил.
— А Андрюха чего?
— Ворюга, говорит, конченый…
— Что-то он вдруг воров невзлюбил…
— Не путай. С ворами с настоящими, еще той закалки, Костров еще до вашего рождения общался, а ворюги — вон они вокруг, каждый день по телеку пачками…
— Все равно, дурак он, раз тебя бросил…
— Это не он меня, это я его не дождалась…
— Откуда?
— Оттуда…
— Он чего, еще раз сидел? Про его первую ходку я помню. За валюту, кажется, шесть лет. А о второй он ничего не рассказывал.
— Костров много чего говорит, вон весь город, как Задорнова, слушает. А что из его выступлений ты о нем узнал? То-то. Он, как вы трещите, базар фильтрует…
— Да не говорим мы так, по крайней мере промеж собой. Это только когда перед барыгами пальцами крутим.
— …
— А за что он?
— За мусора, козлину вонючего. Опера по-нормальному до него добраться не могли. Решили подставу сделать. Ну этот, когда хотел пакетик ему в карман пихнуть, тут же локтем в нос схлопотал. Кострова, конечно, скрутили, но там свидетелей полресторана было, герик куда-то исчез, зато сопротивление властям, Андрей же первый ударил, да и легавый в больничку попал. Так что четыре года как с куста. Да и первую ходку, думается мне, ему подстроили. Костров же идейный, только ворюг грабил, вот, наверно, и опустил какого-нибудь по советским временам шишака…
— Ну, ты даешь, ну прям как браток трещишь…
— С кем поведешься… Хорош базарить, Димон. Скоро утро, пошли спать… Да, ты же мне недорассказал.
— Вчера Равиль с подругой пришел, а на ней цацки заметные, накануне ворованные. Наверняка уже оперативки разосланы. Любой случайный мусор с пол-оборота опознал бы. Знаешь, сколько их в «Континенте» трется! Когда Ящер разобрался, парочка уже накачалась. Мы хотели их по-тихому вынести, а татарин спьяну бузу устроил, хорошо Макарыч реанимационную догадался вызвать, а то бы сегодня я, может быть, вообще не пришел, в лягушатнике отдыхали бы. Так под Красным Крестом и Полумесяцем и свалили.
— Дим, тебе тридцать один, а ты все как под тем тополем, одним словом — пацаны.
— Да уж, не Макарыч…
— Не дуйся, он старше и мудрее. Вот сколько раз ты с Лешкой сидел?
— Три раза, под следствием…
— Есть чем гордиться, адвокаты, взятки — и через месяц-полтора на свободе. Да вы там просто отдыхали на всем готовеньком, а братки вам мешками сыры-колбасы переправляли. Вы с Лехой от не чего делать всякой херней занимались, вон животы расписали, как якудзы. А Костров десять лет от звонка до звонка, и ни одной синей точечки. Он еще по первой ходке за смотрящего был, сколько к нему парней после отсидки приезжало, последнее на подъем отдавал, а ведь нам самим иногда не хватало. Это вы сейчас все жируете, а посмотри, сколько нищеты вокруг.
— Да ладно, Мариш! Чего ты заводишься. Бригадир этой «нищете» по пять косарей отстегивает. А Андрюха и сейчас за братвой по зонам носится, они к нему за помощью прут, откуда столько жил у старикаши, еще и в политику полез…
— Знаешь, для чего он туда сунулся? Нет? Я так думаю, он хочет кому-то, до кого с земли не добраться, просто-напросто в рожу плюнуть…
— Дорогой плевок получиться может. Леха говорил, что на эту кампанию двести косарей выделил.
— Для Кострова деньги — мусор, он действительно, как в «Вечерке» писали, Робин Гуд, а вы лишь бы накопать да пожрать, боссы сраные…
— Ну что ты сердишься, зеленоглазая, мы ведь тоже пацанам, кто попал, из общака помогаем и семьи поддерживаем.
— На то он и общак… Дим, вы хоть смотрите, кого греете? У вас ведь тоже гопников хватает, только пальцами крутят да мафиози из себя корчат. Из-за таких действительно серьезных людей отморозками прозвали. Среди вас правильных в лучшем случае один из пяти, остальные — на все готовые шушеры, ничего святого… одним словом, упыри. Мне, конечно, барыг не жалко, там процент нормальных еще меньше, но ведь вы от своих баранов чем-то отличаться должны.
— Да эти овцы под нашу марку косят, их иной раз и распознать трудно, разве что на базаре колоть. Давай завязывать, Мариш, а то сейчас и за мусоров трещать начнем, а мне сегодня переводчика с китайского найти надо.
— Зачем?
— Одну делюгу через китайцев затеял, потом расскажу. Пошли спать, зеленоглазая.
— Щас разбазарюсь, приколешься. Торчим мы, значится, в тошниловке, а там татарин фраером подваливает, ну чисто Алек Капонов, с чувырлой. Гнать не буду, телок кайфовый и весь в голде, типа деловой, прям от буфера. И лавэ у них из всех щелей секут. Ну Макарыч типа: «Кого на банзай ставил, колись браткам». А тот как бы: «Тихим скоком…»
— Не гони фуфло, Димыч! Под Кострова один черт не канает.
— Это точно.
— Ты все еще его любишь?
— Дурак ты. Я вас люблю. Тебя и Алишку. Думаешь, мне эти хоромы нужны? Шесть комнат, заблудиться можно. А вот ты нас не любишь!..
— Чевой-то?
— Думаешь, не знаю, что за картиной Петрова-Водкина тайник с «Калашниковым»? Мол, холстом прикрыл и ладно. Это сейчас она маленькая, ничего не поймет… Ты что, всю жизнь бандитствовать собрался?
— …
— …
— А давай я тебя стрелять научу.
— Поздно, уже научили…
— Андрюха?
— Андрюха. Я когда с ним познакомилась, то чуть ли не каждый день на перешеек ездили, по несколько пачек за раз по шишкам расстреливали. Где он только патроны брал?..
— Да, Макарыч пацан крутой…
— Это вы с Лехой пацаны и всегда пацанами останетесь. Вы для меня куклами были, в дочки-матери я с вами играла. Как сейчас помню, под тополем во дворе стоите, друг друга соплями путаете, боссы. Ты у Лехи спроси, сколько подзатыльников он от меня получил… А Костров — мужик… Это для вас мужик — ломовая лошадь, а для нас это отец, и муж, и брат, и сват… Я ведь отца-то всего раз видела, уже с Андреем, он меня на встречу возил.
— Ну и кто он?
— Тогда художником работал. Сразу видно было, что богатый, но какой-то жалкий, трясущийся. Потом в Израиль свалил.
— А Андрюха чего?
— Ворюга, говорит, конченый…
— Что-то он вдруг воров невзлюбил…
— Не путай. С ворами с настоящими, еще той закалки, Костров еще до вашего рождения общался, а ворюги — вон они вокруг, каждый день по телеку пачками…
— Все равно, дурак он, раз тебя бросил…
— Это не он меня, это я его не дождалась…
— Откуда?
— Оттуда…
— Он чего, еще раз сидел? Про его первую ходку я помню. За валюту, кажется, шесть лет. А о второй он ничего не рассказывал.
— Костров много чего говорит, вон весь город, как Задорнова, слушает. А что из его выступлений ты о нем узнал? То-то. Он, как вы трещите, базар фильтрует…
— Да не говорим мы так, по крайней мере промеж собой. Это только когда перед барыгами пальцами крутим.
— …
— А за что он?
— За мусора, козлину вонючего. Опера по-нормальному до него добраться не могли. Решили подставу сделать. Ну этот, когда хотел пакетик ему в карман пихнуть, тут же локтем в нос схлопотал. Кострова, конечно, скрутили, но там свидетелей полресторана было, герик куда-то исчез, зато сопротивление властям, Андрей же первый ударил, да и легавый в больничку попал. Так что четыре года как с куста. Да и первую ходку, думается мне, ему подстроили. Костров же идейный, только ворюг грабил, вот, наверно, и опустил какого-нибудь по советским временам шишака…
— Ну, ты даешь, ну прям как браток трещишь…
— С кем поведешься… Хорош базарить, Димон. Скоро утро, пошли спать… Да, ты же мне недорассказал.
— Вчера Равиль с подругой пришел, а на ней цацки заметные, накануне ворованные. Наверняка уже оперативки разосланы. Любой случайный мусор с пол-оборота опознал бы. Знаешь, сколько их в «Континенте» трется! Когда Ящер разобрался, парочка уже накачалась. Мы хотели их по-тихому вынести, а татарин спьяну бузу устроил, хорошо Макарыч реанимационную догадался вызвать, а то бы сегодня я, может быть, вообще не пришел, в лягушатнике отдыхали бы. Так под Красным Крестом и Полумесяцем и свалили.
— Дим, тебе тридцать один, а ты все как под тем тополем, одним словом — пацаны.
— Да уж, не Макарыч…
— Не дуйся, он старше и мудрее. Вот сколько раз ты с Лешкой сидел?
— Три раза, под следствием…
— Есть чем гордиться, адвокаты, взятки — и через месяц-полтора на свободе. Да вы там просто отдыхали на всем готовеньком, а братки вам мешками сыры-колбасы переправляли. Вы с Лехой от не чего делать всякой херней занимались, вон животы расписали, как якудзы. А Костров десять лет от звонка до звонка, и ни одной синей точечки. Он еще по первой ходке за смотрящего был, сколько к нему парней после отсидки приезжало, последнее на подъем отдавал, а ведь нам самим иногда не хватало. Это вы сейчас все жируете, а посмотри, сколько нищеты вокруг.
— Да ладно, Мариш! Чего ты заводишься. Бригадир этой «нищете» по пять косарей отстегивает. А Андрюха и сейчас за братвой по зонам носится, они к нему за помощью прут, откуда столько жил у старикаши, еще и в политику полез…
— Знаешь, для чего он туда сунулся? Нет? Я так думаю, он хочет кому-то, до кого с земли не добраться, просто-напросто в рожу плюнуть…
— Дорогой плевок получиться может. Леха говорил, что на эту кампанию двести косарей выделил.
— Для Кострова деньги — мусор, он действительно, как в «Вечерке» писали, Робин Гуд, а вы лишь бы накопать да пожрать, боссы сраные…
— Ну что ты сердишься, зеленоглазая, мы ведь тоже пацанам, кто попал, из общака помогаем и семьи поддерживаем.
— На то он и общак… Дим, вы хоть смотрите, кого греете? У вас ведь тоже гопников хватает, только пальцами крутят да мафиози из себя корчат. Из-за таких действительно серьезных людей отморозками прозвали. Среди вас правильных в лучшем случае один из пяти, остальные — на все готовые шушеры, ничего святого… одним словом, упыри. Мне, конечно, барыг не жалко, там процент нормальных еще меньше, но ведь вы от своих баранов чем-то отличаться должны.
— Да эти овцы под нашу марку косят, их иной раз и распознать трудно, разве что на базаре колоть. Давай завязывать, Мариш, а то сейчас и за мусоров трещать начнем, а мне сегодня переводчика с китайского найти надо.
— Зачем?
— Одну делюгу через китайцев затеял, потом расскажу. Пошли спать, зеленоглазая.
27
Как мы уже знаем, из всех искусств Равиль Тутаев разбирался только в порнухе, в остальных формах и видах их широкого спектра он был девственен. На этом фоне Олег Строгов выглядел вальяжно-развратным. Он несколько раз в музеях был. Трижды.
Впервые — от жадности. Чтобы сэкономить на мороженице и кино, в полной уверенности, что там не общепит, он назначил свидание своей однокурснице в Эрмитаже, причем внутри, у гробницы Александра Невского, о наличии каковой ему рассказывали. Так что рандеву ему обошлось массой впечатлений и десятью копейками за входной билет со студенческой скидкой. С того дня его можно было уже считать восторженным поклонником неподражаемого Рубенса, вернее, сюжетов его картин, потому как фамилия самого автора в перевозбужденной зрелищем голове не отложилась.
От продолжения свидания Олежек отказался — от изображенных фламандским мастером обильной жрачки и пышнотелых красавиц в первую очередь разыгрался аппетит. Остальные желания дошли до него позже, когда, проводив свою пассию до ближайшего трамвая, сам обожрался ветчиной и курами в «Литературном кафе», тем самым приобщившись и к этому жанру.
После того как изжога наконец мягко перетекла в икоту, захотелось в женскую общагу, к сокурснице, но резонно решив, что она обиделась, остался доикивать.
Всю ночь скаредному студенту снились рубенсовские матроны, при ближайшем рассмотрении становившиеся уезжающими в трамвае и хрюкающими от обиды свиными окороками…
В последующем Строгов поступил разумней. Он много и даже с избытком поел, прежде чем отправиться к гробнице великого князя на предмет дешево обольстить очередную студентку.
Оказалось, что девушка в музее бывала не раз, и ее интересовал Египет и мумии жрецов. Увиденное эффектно отразилось на переполненном желудке Олежки, к тому же за выходом из зала оказался дорогой музейный буфет, и дама выразила желание закусить. Обслужив ее прихоти и заплатив по счетам, любитель прекрасного кинулся на поиски заветного заведения, которое, как всем известно, находится в Эрмитаже у гардероба, то есть в противоположном конце от гробниц и сракофагов… ой, простите за опечатку… саркофагов по диагонали.
Естественно, бедняга заблудился, так как ориентировался на усыпальницу князя и буквально три метра не донес. Он бы успел, но была неиссякающая и неприступная очередь, что необходимо поставить на вид администрации очага российской культуры мирового значения.
В ту ночь студент юрфака вообще не спал, между позывами вспоминая, что он ел и чем так сильно отравился. Впечатление от экскурсии все же осталось, так как стало ясно, что следователем Строгову становиться не стоит, потому что не переваривает несвежих покойников.
Естественно, от метода обольщения женщин через прекрасное и вечное, хорошо запоминающий негативные жизненные уроки будущий шеф отдела юстиции отказался, отчего искусство понесло огромные потери. Но об этом позже…
И вот здесь возникает резонный вопрос: «Откуда у обворованного Олега Юрьевича Строгова появилась редкая и обильная коллекция изящных нэцке японского производства конца семнадцатого века, а также картина признанного мастера пейзажа Архипа Ивановича Куинжди?»
Разъясняем. Это побочный продукт его третьего свидания с прекрасным в стенах другого, но тоже мирового значения Русского музея. На этот раз встречу к тому времени уже преподавателю юриспруденции Строгову назначили, и не какая-нибудь страдающая дамочка, а еврей-реставратор того же очага культуры, то есть тот самый старик, резко обуянный желанием приобщиться к своей древнейшей цивилизации и поэтому выставивший на торги уже знакомую нам шикарную квартиру, правда, тогда она не была таковой.
Впервые — от жадности. Чтобы сэкономить на мороженице и кино, в полной уверенности, что там не общепит, он назначил свидание своей однокурснице в Эрмитаже, причем внутри, у гробницы Александра Невского, о наличии каковой ему рассказывали. Так что рандеву ему обошлось массой впечатлений и десятью копейками за входной билет со студенческой скидкой. С того дня его можно было уже считать восторженным поклонником неподражаемого Рубенса, вернее, сюжетов его картин, потому как фамилия самого автора в перевозбужденной зрелищем голове не отложилась.
От продолжения свидания Олежек отказался — от изображенных фламандским мастером обильной жрачки и пышнотелых красавиц в первую очередь разыгрался аппетит. Остальные желания дошли до него позже, когда, проводив свою пассию до ближайшего трамвая, сам обожрался ветчиной и курами в «Литературном кафе», тем самым приобщившись и к этому жанру.
После того как изжога наконец мягко перетекла в икоту, захотелось в женскую общагу, к сокурснице, но резонно решив, что она обиделась, остался доикивать.
Всю ночь скаредному студенту снились рубенсовские матроны, при ближайшем рассмотрении становившиеся уезжающими в трамвае и хрюкающими от обиды свиными окороками…
В последующем Строгов поступил разумней. Он много и даже с избытком поел, прежде чем отправиться к гробнице великого князя на предмет дешево обольстить очередную студентку.
Оказалось, что девушка в музее бывала не раз, и ее интересовал Египет и мумии жрецов. Увиденное эффектно отразилось на переполненном желудке Олежки, к тому же за выходом из зала оказался дорогой музейный буфет, и дама выразила желание закусить. Обслужив ее прихоти и заплатив по счетам, любитель прекрасного кинулся на поиски заветного заведения, которое, как всем известно, находится в Эрмитаже у гардероба, то есть в противоположном конце от гробниц и сракофагов… ой, простите за опечатку… саркофагов по диагонали.
Естественно, бедняга заблудился, так как ориентировался на усыпальницу князя и буквально три метра не донес. Он бы успел, но была неиссякающая и неприступная очередь, что необходимо поставить на вид администрации очага российской культуры мирового значения.
В ту ночь студент юрфака вообще не спал, между позывами вспоминая, что он ел и чем так сильно отравился. Впечатление от экскурсии все же осталось, так как стало ясно, что следователем Строгову становиться не стоит, потому что не переваривает несвежих покойников.
Естественно, от метода обольщения женщин через прекрасное и вечное, хорошо запоминающий негативные жизненные уроки будущий шеф отдела юстиции отказался, отчего искусство понесло огромные потери. Но об этом позже…
И вот здесь возникает резонный вопрос: «Откуда у обворованного Олега Юрьевича Строгова появилась редкая и обильная коллекция изящных нэцке японского производства конца семнадцатого века, а также картина признанного мастера пейзажа Архипа Ивановича Куинжди?»
Разъясняем. Это побочный продукт его третьего свидания с прекрасным в стенах другого, но тоже мирового значения Русского музея. На этот раз встречу к тому времени уже преподавателю юриспруденции Строгову назначили, и не какая-нибудь страдающая дамочка, а еврей-реставратор того же очага культуры, то есть тот самый старик, резко обуянный желанием приобщиться к своей древнейшей цивилизации и поэтому выставивший на торги уже знакомую нам шикарную квартиру, правда, тогда она не была таковой.