Сергей Бакшеев. Отравленная страсть

Сергей Бакшеев
Отравленная страсть

   Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
 
   ©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Глава 1

   Ладонь надавила на прохладную рукоять замка-защелки. Высокая дверь с облупившейся белой краской раздраженно скрипнула. Звенящее кондиционированное помещение лаборатории с электронно-вычислительной машиной осталось за спиной, я шагнул в душный университетский коридор. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь большие пыльные окна и покорно умирали на щербатом почерневшем паркете.
   «Цок, цок, цок…», – изношенные паркетные дощечки приближали звонкий стук каблучков. Облачко приятного аромата защекотало нос. Я поднял глаза. Равнодушный взгляд успел скользнуть по стройной фигуре девушки.
   И сразу остановилось дыхание…
   Узкие ремешки босоножек на изогнутой ступне, легкие белые брюки, плотно облегающие бедра, тонкая талия, маленькая подчеркнутая грудь под трикотажной кофточкой и спиральный водопад черных волос, невпопад обтекающий овал лица. Девушка шла, неуловимо наклонившись вперед, словно грудью проталкивала дорогу сквозь вязкую жидкость.
   Глаза потянулись вслед. Обворожительная светлая фигура грациозно удалялась. Вжикали брюки на щиколотках, взбодренное солнце радостно облизывало белоснежную ткань. На спине пружинисто подрагивали длинные густые пряди. Резкий контраст белоснежной одежды и черных глянцевых волос дарил ощущение праздника.
   Проснувшееся сердце выпрыгнуло из норки и бешено заколотилось. Я вновь задышал. Оставленный девушкой запах хотелось втягивать снова и снова. Что-то неуловимо знакомое мелькнуло в ее легкой фигуре. Может это образ из сновидений? Но лица девушки я не разглядел.
   – Тихон! Заколов! – требовательно окликнули меня сзади. – Ты заснул, что ли? Не забудь принести перфокарты.
   Взгляд по-прежнему прикован к девушке. Она замирает на полушаге, словно уперлась в натянутую ткань. Поднятая ножка медленно опускается на пол. Девушка оборачивается. Тонкая рука задумчиво отводит россыпь кудряшек. Голова наклонена. Черные брови вразлет. Темные глаза пристально всматриваются в меня. Наши взгляды встречаются. Я чувствую, как на моем лице расплывается дурацкая глупая улыбка, но ничего поделать не могу.
   Она красива. Она безумно красива!
   Девушка чуть-чуть хмурится. Ее пухлые губы приоткрываются, готовясь что-то произнести. Сейчас мы познакомимся, ойкает сердце.
   Но томительную тишину разрывает мужской голос:
   – Женя! Я здесь. Подожди!
   Хрупкий контакт разрушается. Взгляд девушки дергается вверх и уплывает за мое плечо. Я оборачиваюсь. Пожилой мужчина с барашкообразными седыми волосами в сером костюме выходит из кабинета руководителя нашей практики Ирины Глебовой. Он спешит, в руке красивый, плотно набитый пакет. Пиджак широко распахнут, расслабленный галстук ерзает на плотном теле, паркет тоскливо стонет под грузными торопливыми шагами.
   – Женечка, котенок, как хорошо, что я тебя встретил. Поедем вместе, – тихо сюсюкает запыхавшийся мужчина.
   Его рука ложится ей на плечо. Мои мышцы каменеют… Его ладонь заползает под чудные волосы. Мое сердце останавливается… Мужчина чмокает девушку в губы! Я сильно сжимаю веки…
   Я не хочу этого видеть! Мне больно! Она не оттолкнула его! Она улыбнулась и откликнулась на поцелуй!
   – Я убью его!
   Неужели свои мысли я произнес вслух?
   Я открываю глаза. Женя вместе с Папиком, как я мысленно назвал ненавистного мужчину, скрываются за стеклянной дверью выхода из университетского здания. К крыльцу подкатывает черная «Волга». Выскакивает услужливый молодой водитель. Папик жестом останавливает его, передает пакет и сам распахивает заднюю дверцу. Его рука на талии девушки! Толстые пальцы алчно вминаются в мягкую ткань кофточки. Они в обнимку садятся в автомобиль. Зеркальное стекло захлопывающейся двери отбрасывает ехидный блик, «Волга» срывается с места.
   – Я убью его!
   Вновь те же слова. Но это не мой голос!
   Я оборачиваюсь. У дверей кабинета стоит Ирина Глебова. В ее глазах застыл арктический холод – не зрачки, а голубые круглые льдинки, вмерзшие в белые овальные айсберги.
   – Я убью его! – убежденно шепчет она. Скованная фигура скрывается за дверью.
   Что с ней? Она произнесла угрозу серьезно и решительно. Так говорят, когда действительно собираются выполнить задуманное. Я уже ничего не понимаю.
   А что делаю в коридоре я? Я ведь куда-то шел? Волнующий образ девушки перемешал устоявшиеся мысли как волна песчинки.
   Вспоминай, Заколов!
   Мы с Сашкой Евтушенко отлаживали программу на ЭВМ. В нашей группе разработчиков еще Ольга Карпова. На время практики нас разбили на тройки. Поэтому и Ольга с нами. Сама напросилась. Мы отлаживали программу. А потом… Ах, да! Мы обнаружили ошибку в одной из подпрограмм. Надо было срочно ее исправить, набить новые операторы, но кончились перфокарты. И я пошел за ними. Точно! Так и было!
   А потом… Потом в коридоре вдруг стало светлее, я увидел девушку… Ее зовут Женя. Ев-ге-ни-я… Да, я теперь знаю ее имя.
   Евгения! Женя! Женечка!
   Она проплыла мимо… И я все забыл.
   Перфокарты! Я шел за ними. Перфокарты в кабинете у Глебовой, руководителя нашей практики. Она, видимо, знает Папика. Он вышел из ее кабинета. Она угрожала ему. Угрожала убийством. Если она знакома с Папиком, то, может, знает и девушку? Только бы снова увидеть женю!
   Ничего более важного для меня больше не существовало.
   Я приоткрыл дверь и просунулся в кабинет Ирины Глебовой. Несколько громоздких столов, заваленных папками. На полу коробки с перфокартами, стопка бобин с магнитными лентами. Кроме Ирины никого нет. Сейчас июль. Сессия закончилась, в университете пора отпусков. Ирину Глебову как молодого специалиста оставили руководителем практики нашей группы, прибывшей в Горьковский университет из Байконура.
   Ей всего двадцать два, а мне двадцать лет. Я даже отчества ее не знаю. В первый день общались на «вы». Потом незаметно перешли на «ты». В сущности, она еще девчонка. Волнуется и краснеет, когда пытается нами командовать.
   Ирина сидела за столом спиной к входу. Плечи вздрагивали, голова опущена. Резкие всхлипы перемежались тоненьким воем. Заунывный звук был таким, словно в комнате летал большой комар.
   Может выйти, пока меня не заметила? Я помялся в нерешительности около двери. Но любопытство взяло вверх.
   Несколько шагов – и я около нее. Стою за спиной. Кончики светлых волос трясутся в такт всхлипам. Пальцы нервно сжимают ключи на красивом брелке. Ирина меня даже не услышала! Мне показалось, что и в коридоре она не замечала меня. Ее жесткий взгляд упирался только в спину Папика.
   Моя ладонь непроизвольно легла ей на голову.
   – Не надо плакать, – произнес я, словно успокаивал младшую сестренку. Не люблю, когда женщины плачут.
   Ладонь несколько раз скользнула по мягким волосам. Я пытался гладить преподавателя! Но сейчас – это расстроенная заплаканная девчонка.
   – Заколов? Ты? – покрасневшие глаза Ирины удивленно выглядывали из-под скомканной челки. Кончики некоторых волос были влажными и липли к щеке.
   Я кивнул и спросил:
   – У тебя платок есть?
   – Да.
   Она шмыгнула носом. Руки метнулись к сумочке, долго ковырялись в ее недрах, пока не извлекли маленький платок.
   Я отвернулся. Ирина приводила себя в порядок. Когда стихло шуршание расчески, я почувствовал ее взгляд.
   – Кто это был? – спросил я, повернувшись к Ирине.
   Она потупилась и ответила не сразу:
   – Первый секретарь горкома. Калинин Юрий Борисович.
   «Вот это да!» – удивился я. Крупнейшая городская шишка! А она сказала такое…
   – А что за слова ты там говорила? Помнишь?
   Ирина молчала. Ее лицо напряглось. Она, несомненно, все помнила, но в холодном взгляде я не заметил ни капли сожаления.
   – За что ты хочешь… его убить?
   – Он подарил мне «Волгу». – Ирина дерзко подбросила над столом связку ключей. – Вот!
   – «Волгу»? Автомобиль «Волгу»? – не понял я.
   – Да. Вот документы на мое имя.
   – Новую «Волгу»? – я с удивлением рассматривал регистрационную карточку.
   – Наверное, новую. Я в этом не разбираюсь.
   – Конечно новую! – Я разглядел цифры в документах. – Дата выпуска: июль, 1980. Совсем свеженькая. Только что с конвейера. Вот это подарок!
   Я во все глаза смотрел на Ирину. Ей только что подарили самый дефицитный и дорогой автомобиль. Многие всю жизнь мечтают о нем. А она горько плакала и угрожала убить дарителя. Я окончательно запутался.
   – Слушай, юмор у тебя странный, – улыбнулся я. – Ты радоваться должна! И благодарить этого Калинина.
   – Я его ненавижу!
   – За что его ненавидеть? Он же…
   – Он знает! – отрезала Ирина.
   Я развел руки, не находя слов. Мне еще не встречались люди, которые могли бы запросто подарить «Волгу». Но я тут же с неприязнью вспомнил, как Папик уверенно по-хозяйски целовал юную Женю.
   – По правде говоря, он мне тоже не понравился, – заявил я.
   – Он сволочь! И подонок!
   Я мысленно согласился. Но вдруг, он отец Жени, мелькнула спасительная мысль. Подумаешь, поцеловал дочку в губы, может, в их семье так принято.
   – А кто это девушка, рядом с ним? – осторожно поинтересовался я.
   – Какая?
   – С черными вьющимися волосами, стройная, грациозная…
   Я хотел подобрать еще достойные слова для описания поразительной девушки, но Ирина прервала резким выкриком:
   – Шлюха! Кто же еще!

Глава 2

   Шлюха! Ругательство прозвучало, как удар хлыста.
   Такая характеристика милого образа меня покоробила.
   – Ее Женей зовут, – с надеждой подсказал я. – Может, она его дочь?
   – Дочь?! – Ирина неожиданно взвилась и вскочила из-за стола. Стул с грохотом упал на пол. Она металась, как ошпаренная: – Нет у него больше дочерей! Кончились! Не нужна ему дочь! Ой, зараза!
   Она задела валявшийся стул, злобно отпихнула его. Я поднял ни в чем не повинный предмет интерьера. Ирина остановилась около окна и бурно сопела. Раздражение исходило даже от спутанных на затылке волос.
   Надо было забирать перфокарты и уходить.
   – Женя, говоришь, – голос Ирины успокоился. – Это студентка из нашего университета… Его любовница.
   Меня обожгло кипящим маслом. Ожог был внутри.
   Любовница!
   Жгло невыносимо. Ожог разрастался. Ни подуть, ни наложить компресс.
   Все-таки, в глубине души я надеялся, что она его дочь. И готов был уважать его, потому что полюбил ее.
   Полюбил? Я произнес слово любовь? Я влюбился?! Нет! Так не бывает! Я видел ее всего две минуты. Или одну? Я не перемолвился с ней ни единым словом! Она проплыла мимо и исчезла. Она, в конце концов, – чужая любовница!
   Любовница.
   Это слово не оставляло ни одного шанса на душевное выздоровление. Мерзкий Папик не только целует ее. Ему доступно всё! Она в его власти! Она – его любовница! Неужели она его любит? Он старый и толстый. Ах, да! Он – большой начальник. Может, она любит его из-за денег? Но это еще хуже!
   Забыть! Забыть ее имя. Забыть ее походку. Забыть ее фигуру. Забыть волосы, глаза, губы.
   Я перебирал все детали ее образа, которые требовалось срочно забыть, и не понимал, как это сделать. Девушка осязаемо, с запахами и шорохом одежды стояла передо мной…
   – Заколов, ты что так долго? Перфокарты несешь? – В кабинет сунулась Оля Карпова.
   Ее большой бюст интенсивно ходил под тонким платьем, словно она пробежала круг по стадиону. Начиная со встречи на вокзале перед поездкой сюда, она все время была рядом. Она всегда о чем-то спрашивала меня или рассказывала что-то, и каждый раз мои глаза опускались на ее грудь.
   – Заколов, что с тобой? – растерянно спросила она.
   Видимо в этот раз мой взгляд был не такой, как прежде. Я смотрел на Карпову, а видел чудесную незнакомку Женю.
   – Ты перфокарты несешь? – требовательно спросила Ольга, метнув подозрительный взгляд на Глебову.
   – Перфокарты? Сейчас, – пообещал я и вопросительно взглянул на Ирину.
   Она стояла у окна, обхватив себя за плечи, словно озябла. В одном ряду с застежкой лифчика под платьем проступали бугорки позвонков. Спина выглядела беззащитной. Теперь мне казалось, что я не должен уходить.
   – Ну, я сама! – Карпова вызывающе подняла тяжелую коробку, прижала к животу. Обе чашечки грудей покорно легли на перфокарты. Каждая на свою колоду.
   – Возьми чуть-чуть. Я потом принесу, – пожалел я.
   В ответ из глаз сверкнула молния.
   Бухнула дверь. Карпова пихнула ее ногой, когда уходила. От удара защелкнулся замок. Стало тихо. На тумбочке около чайника недовольно жужжала одинокая муха, перескакивая с крошки на крошку.
   – Калинина убивать передумала? – попытался пошутить я.
   – Сегодня не получится. Он в Москву полетел, на открытие Олимпиады, – без тени юмора ответила Ирина.
   – Повезло ему…
   Я имел в виду возможность посмотреть Олимпиаду, но Ирина перебила:
   – Ему всегда везет. Но… недолго осталось.
   Что за дикая идея! Надо отвлечь ее от Калинина, решил я:
   – Говорят, наши на открытие Олимпиады приготовили что-то грандиозное. Мир хотят удивить.
   – Говорят, – согласилась Ирина и импульсивно повернулась. – У вас в общежитии телевизор есть?
   – Нет?
   – Хочешь посмотреть?
   – А где?
   – У меня дома.
   Когда несколько лет назад я узнал, что очередные Олимпийские игры будут проходить в Москве, я был уверен, что обязательно на них побываю. Но въезд в Москву закрыли для всех иногородних. Да и практику нельзя пропускать. Оставалось утешаться мыслью, что по телевизору увидишь больше, чем с трибун. Но единственный телевизор в общежитии, куда нас поселили, был сломан.
   – Хорошо бы, – согласился я.
   – Я с мамой живу, – зачем-то сообщила Ирина. В ее движениях появилась суетливость. – Куда бы машину деть?
   – А где она?
   – Калинин сказал, что здесь, около входа стоит.
   – Так ты ее еще не видела?
   – Нет. Я и водить не умею.
   – А хочешь, я тебя на ней домой отвезу? – предложил я.
   – А ты умеешь?
   – Да. И права есть.
   – Права мне тоже сегодня принесли.
   – Ну и сервис. Ну и Калинин. Он что, все может?
   – В этом городе, да.
 
   Белая «Волга» была абсолютно новой, пахла дерматином и еще чем-то вызывающим, чем пахнут все новые машины. Ирина неуверенно показывала дорогу, я осторожно вел, по-новому изучая улицы незнакомого города. Наша обоюдная скованность постепенно исчезла. Я приспособился к управлению и лихо перестраивался из ряда в ряд. Мощный автомобиль слушался отлично. Ирина с любопытством ребенка изучала салон и несколько раз дергала спинку кресла.
   Откинувшись в полулежащее положение, она мечтательно изрекла:
   – Нет. Продавать не стану. Буду учиться водить.
   – Это несложно. Хочешь, объясню?
   – Давай! – оживилась она.
   Остаток пути я рассказывал про управление автомобилем.
   – Вот, видишь, перехожу на третью… А сейчас торможу… Наблюдай, как буду поворачивать… Ну что, понятно?
   – Да, – радовалась она.
   Незаметно подъехали к панельной пятиэтажке на окраине города, припарковались в тесном дворе. Около квартиры Ирина вновь напряглась.
   – Мам, – крикнула она с порога. – Это я!
   Из комнаты высунулась женщина в ситцевом цветастом платье с одутловатым лицом и кряжистой фигурой. Крупно завитые крашенные волосы у основания на полсантиметра были седыми.
   – Как? Подарил? – сразу тревожно спросила она и лишь потом заметила меня.
   – Подарил, – сухо ответила Ирина, переобуваясь. – Это студент, помог машину к дому перегнать.
   – Здрасьте, – кивнул я.
   – И все оформил на тебя? – не обращая более на меня внимания, возбужденно спрашивала женщина.
   – Да.
   – А где?
   – Что?
   – Машина где?
   – В окно посмотри.
   Женщина шустро метнулась к подоконнику. Рука отбросила штору, сдвинула цветок.
   – Вон та, белая? Ух, ты! Красавица! Ну, надо же! Получилось, – причитала она, – Получилось.
   – Это моя мама. Лидия Николаевна, – представила Ирина. Я еще раз кивнул широкой женской спине. Ирина безнадежно махнула рукой и показала под вешалку: – Тапки возьми.
   – Ирка! Надо машину продать. Срочно. Вдруг передумает! Отберет.
   – Не сможет. Документы на мое имя.
   – Калинин не сможет? Ха-а! Он ведь сюда сначала заехал, – Лидия Николаевна оторвалась от окна и неожиданно улыбнулась. – Деликатесов навез, бутылочку выставил. Хотел мне все оставить. И ключи, и документы. А я наказала, чтобы к тебе ехал и сам лично передал. Так лучше, по-людски.
   Женщина вновь прильнула к стеклу, вытянулась. Я заметил, что ноги у нее довольно стройные, видимо в молодости она была привлекательной, а потом, как часто бывает, распустилась и заматерела. Счастливый взгляд Лидии Николаевны вновь метнулся к дочери:
   – А сколько «Волга» стоит?
   – Много, мам. Много, – Ирина зашла в другую комнату.
   – Надо продавать, Ирка. Быстрее продавать. Слышишь меня?
   – Не буду, – донеслось из-за двери.
   – Что?
   – Не буду продавать! Вот что!
   Лидия Николаевна быстро вернулась и сунулась в комнату дочери.
   – Не дури, Ирка!
   – Дай мне переодеться.
   – А я тебе не мешаю.
   – Ты можешь подождать за дверью?
   – Я тебе что, чужая тетя?
   – О, господи, мама! У нас гость!
   Лидия Николаевна взглянула на меня, словно первый раз увидела.
   – Тихон, – представился я.
   – Ага, ага…, – женщина встрепенулась, будто что-то вспомнив, и крикнула дочери в закрытую дверь: – А он то сам, как? Юрий Борисович?
   – Гад он!
   – Как выглядит?
   – Ты же его видела!
   – Ну, да, да… Ирка, а зачем тебе машина?
   – На работу ездить буду! Ясно! – Ирина вышла из комнаты. Строгое, но невыразительное платье она сменила на белую футболку и юбку до колена. – Уже и права есть. Посмотри.
   – Лучше продать, – горько качала головой Лидия Николаевна, разглядывая документы. – Деньги, оно вернее.
   – Жениха быстрее найду, – с вызовом произнесла Ирина. – Как думаешь, с таким приданным возьмут меня замуж?
   – Ага! Возьмут. Только не за то место. Меня в свое время взяли. Опасно с машиной, Ир.
   – Ну, ладно, мам, хватит. У нас гость. Давай ужин сообразим.
   – Да готов твой ужин. Еще и Калинин продуктов навез. Обожраться можно.
   – Мам, ты бы хоть культурнее…
   – Да ну тебя! Я ей про дело, а она… Настрогай колбаски сырокопченой.
   Ирина прошла на кухню. Застучали тарелки, раздался бойкий стук ножа о разделочную доску, и сразу вскрик:
   – Ой! Порезалась!
   – Вот неумеха! – Лидия Николаевна засеменила на кухню. – Сильно-то как! Перекись возьми. Да погоди, я сама! – Зазвенели склянки, и вновь недовольный возглас: – Куда смотришь? Халат мне изляпала!
   – А что он тут делает?
   – Я гладила, а он пришел. Вот, божье наказание! Застирать срочно надо, мне завтра в нем на работу. Сама тут разбирайся. – Из ванной еще долго слышалось бурчание: – Ну, весь изляпала. Кровь-то, какая алая – первая группа. Такую кровь за деньги сдавать надо, а не одежду ей мазать.
   Мы ужинали в большой комнате и молча смотрели телевизор. Разговор не вязался. Я испытывал неловкость в чужой квартире. Ирина покусывала губы и, казалось, не смотрела на экран. Ее мама не могла сидеть спокойно, бродила по квартире, часто останавливаясь у окна.
   Пронзительно зазвонил телефон. Обе женщины напряглись.
   – Тебя, – шепнула Лидия Николаевна дочери.
   – Почему? – испугалась Ирина. – Мне никто не звонит.
   – Подойди!
   Телефон продолжал трезвонить. Две пары женских глаз напряженно смотрели на него, но никто не шелохнулся.
   – Подойди, – еще раз потребовала Лидия Николаевна, хотя находилась ближе к аппарату.
   Скрипнули пружины дивана, Ирина сделала три шага, рука с перебинтованным пальцем осторожно приподняла трубку:
   – Алло?
   В следующие несколько секунд ее лицо окаменело и стало серым.
   – Что? – не выдержав долгой паузы, дернула подбородком Лидия Николаевна. – Кто звонил?
   – Опоздала, – растерянно ответила Ирина и странным взглядом посмотрела на меня.
   Рука плавной дугой опустилась на телефонный аппарат. Из трубки слышались длинные гудки. Но я был уверен, что Глебова выслушала звонившего.
   И то, что ей сообщили, ее сильно встревожило.

Глава 3

   В общежитие я вернулся поздно. Добираться с окраины города пришлось с пересадкой. При входе меня остановил пожилой вахтер, который дежурил только по ночам:
   – Я думаю, ваша фамилия Заколов?
   – Да, – буркнул я и посмотрел в строгое прямоносое лицо седого человека стриженного под ежик. Светлые глаза у него были слегка на выкате, отчего лицо казалось изумленным и выглядело моложе.
   – А вам звонили.
   – Кто? – удивился я. В городе у меня не было знакомых, и я даже не знал местного телефона.
   – Я обычно никого к телефону не зову. Пост не могу оставить. И по коридорам ходить – измучишься. Только, если особый случай! – Вахтер внимательно изучал меня.
   – Что-нибудь случилось? – забеспокоился я.
   – А тут, даже не знаю, как меня уговорили, – вахтер не обратил внимания на мой вопрос. – Умеет, умеет чертовка с мужиками разговаривать!
   – Какая чертовка?
   – Этого у нее не отнять. Да-а… Я поднялся в вашу комнату, искал, но… Но вас не оказалось. Она очень расстроилась.
   – Кто? Кто мне звонил?
   – Девушка. Очень огорчилась. Однако еще будет звонить.
   – Ирина? – вспомнил я о Глебовой. Неужели она обо мне беспокоится?
   – А вы, я смотрю, ловелас! – вахтер пожурил указательным пальцем и хитро улыбнулся, от уголков глаз разъехались симметричные веера морщинок.
   – Если позвонит, передайте, пожалуйста, что со мной все в порядке, – попросил я, поднимаясь по ступенькам.
   – Я думаю, что это была не Ирина.
   – Почему? – я остановился.
   – Потому что она назвалась Евгенией.
   – Это логично, – промямлил я и замер.
   Сердечко предательски напомнило о себе неясным сбоем. Я не знал в городе ни одной Евгении, кроме той, которую случайно встретил сегодня в университете.
   – Постойте, Федор…, – я мучительно вспоминал имя-отчество вахтера.
   – Франц Оттович, – представился старик. Плечи распрямились, седая голова подчеркнуто кивнула.
   – А как же…?
   – Федор Олегович – это для простоты. А по настоящему – Франц Оттович.
   – Понятно… Франц Оттович, а что она сказала? – не терпелось узнать мне.
   – На будущее, молодой человек, в ответ на приветствие, надо представляться. Вы же скоро станете инженером! Я, конечно, теперь знаю ваше имя. Тихон Заколов. Но, поверьте…
   – Франц Оттович, извините. Это точно была Евгения? Что она сказала? – взмолился я.
   – Ничего.
   – Как?
   – Она еще позвонит. Присаживайтесь, подождем.
   – Вы уверены? – я плюхнулся на маленький диванчик с потрескавшейся дерматиновой обивкой.
   – Женщины, конечно, существа эмоциональные. За это мы их и любим. Ведь так?
   Я кивнул, не вдумываясь в смысл его слов.
   – Их настроение переменчиво, как апрельская погода. Но она позвонит. Я думаю, она в вас очень нуждается. У Женечки интересный тембр голоса. Она так чувственно вздыхает, как будто глотает слово. И потом паузы… Она умеет держать паузу. Вы обращали внимание?
   О чем это он? Если это та самая моя Женя, то я никогда не слышал ее голоса. А старый вахтер называет ее Женечкой. Меня укололи его слова. Это что получается? Каждый старикашка будет мою Женю называть Женечкой? Мне это решительно не нравится!
   Мысли смешались. Я назвал ее моей! Но ведь она – чужая любовница! Я же хотел выкинуть ее из сердца! Не пускать туда! Я старательно пытался забыть о ней. А тут, одно упоминание имени, и я вновь вижу утонченную талию, силуэт груди, живые кудряшки волос.
   Приглушенно затренькал телефон. Франц Оттович зашептал, как заговорщик:
   – Я думаю, это она. – Старческий желтоватый палец покачивался над телефонным аппаратом.
   Скованной рукой я поднял трубку.
   – Франц Оттович? – мягко зашуршало в трубке.
   – Нет. Это… Заколов, – с трудом выговорил я.
   – Тиша! Ты меня помнишь?
   Перехватывает дыхание, сердце скачет, как мячик по ступенькам. Голос до боли знакомый.
   – Я – Женя Русинова. Я видела тебя сегодня в Университете.
   – Женя… Женя… Русинова…
   Я тупо дышу в трубку. Вахтер крякает в кулак и отходит. Вид у меня, наверняка, дебильный.
   Русинова… Перед глазами воспоминание. Девятый класс. Сентябрь. Еще тепло. Вечер. Нам по пятнадцать. Тесный кружок одноклассников. В центре лежит бутылочка. Дурацкая игра. Но притягательная. Очередной человек крутит бутылочку. На кого указывает горлышко, с тем нужно целоваться. Нас шестеро. Трое парней, трое девушек. Сидим через одного. Женя Русинова напротив меня. Из-под вишневого берета свисает темная челка. Под ней карие глаза. Я часто ловлю на себе их блеск. Потому что совсем не смотрю на других девушек.
   Моя рука крутит пустую бутылочку. Опять попадает на грудастую Ленку. Женя отворачивается, черный хвостик волос цепляется за воротник пальто. Мы с Ленкой отходим в темноту, тычемся губами друг в друга, возвращаемся в смущении. Потом Женя отходит с Витькой. Витька ржет, их долго нет. Мне хочется разбить бутылочку, и расквасить Витькин нос. Рука сгребает опавшие листья. Выбираю кленовый, самый красивый, рву зубами. На языке горечь.