Страница:
Наверное, ее чувства отразились на лице слишком явно.
– Ладно, не вешай нос, – буркнул Громов. – Если не наделаешь новых глупостей, будешь жить долго и счастливо.
– Ага, – откликнулась Рая. Она подумала про себя, что для этого нужно иметь человека, которому ты дороже всех на свете. У незнакомой ей Анечки такой человек был. У Раи имелся лишь неутомимый любовник Дэн с иностранным гражданством, и этого ей вдруг показалось мало. Впервые в жизни ей пришло на ум, что мужчин следует оценивать не только по толщине их бумажника и длине полового члена.
– Смотри внимательно! – окликнул ее Громов. – Это не Леха?
– Где? – вздрогнула Рая от неожиданности.
– Слева от нас. Парень в куртке с меховым воротником, видишь? Дерганый весь такой, а физиономия – как будто чихать собрался.
– Нет, это не он. Леха пониже, худощавый, и волосы у него светлые.
– Значит, это один из его приспешников.
– С чего вы взяли?
– Он уже в третий раз прогуливается по стоянке. К «Оке» присматривается. – Громов нахмурился. – Интересно, где остальные?
– Остальные? – встревожилась Рая.
– А как же! Сидят сейчас в машине где-нибудь поблизости, за обстановкой наблюдают.
Парень, привлекший внимание Громова, остановился в нескольких шагах от «Оки» и занялся прикуриванием сигареты, хотя сверху продолжал моросить дождь. Пряча огонек зажигалки в ладонях, он бросал внимательные взгляды по сторонам, а затем вновь двинулся в обход стоянки. Только теперь Рая заметила, что парень держит под мышкой бумажный сверток размером с том энциклопедии.
В горле у нее сделалось сухо. Получается, Леха все-таки действительно решил передать ей деньги. Россказни Громова оказались полной чушью. Он просто запугал Раю, чтобы заставить ее действовать по его указке. Мент? Похоже. Но в данный момент Раю больше всего интересовал сверток. Неужели в нем хранятся сто пятьдесят тысяч долларов? Уж не на них ли зарится этот Громов, которого она видит впервые в жизни?
А что, решила Рая после секундного размышления. Скорее всего, так оно и есть. Она как последняя дура побежит в мебельный салон и начнет изображать там припадочную, а Громов преспокойно заберется в ее машину, заберет денежки, и тю-тю, поминай как звали. Фамилия наверняка не настоящая. Фотография девочки в бумажнике – для отвода глаз. Хорошо, что удалось вовремя раскусить этого проходимца! Рая незаметно перевела дух.
Тем временем парень, поравнявшись с «Окой» в очередной раз, открыл водительскую дверцу, зыркнул по сторонам и наклонился, скрывшись за корпусом машины.
– Не вздумай тоже туда заглядывать, – предупредил Громов. – Просто покажись рядом, чтобы тебя заметили, а потом уноси ноги.
– Конечно, – сказала Рая упавшим голосом. – Я так и сделаю.
– Не беги, но иди быстро, – продолжал Громов свой инструктаж. – Будут окликать, не оглядывайся. Твоя – задача добраться до магазина.
– Ага.
Сунув руку в сумку, Рая машинально ощупала косметичку, в которой хранился ключ зажигания. От громовской «семерки» до «Оки» было метров двадцать пять. Вполне достаточно времени, чтобы завести машину и рвануть со стоянки. Открыв кошелек, Рая достала оттуда пару сотенных купюр и переложила их в карман пальто, намереваясь сунуть их мужику на выезде. Времени на тары-бары у нее не будет.
Парень в куртке с меховым воротником распрямился над крышей «Оки», обвел стоящие вокруг машины цепким взглядом и пошел прочь, грузно перепрыгивая лужи. Свертка при нем уже не было.
– Ничего не перепутаешь? – спросил Громов, тронув Раю за плечо. В его серых глазах отражалось что-то, похожее на участие.
«Артист! – сердито подумала Рая. – Мэл Гибсон в роли заботливого папочки!»
Высвободив плечо, она решительно тряхнула волосами:
– Все будет в порядке!
– Сунешься в машину – погибнешь, – предупредил Громов.
– Что я, полная дура, по-вашему? – У Раи вырвался нервный смешок.
– Тогда иди.
– Чао-какао!
Громов ободряюще кивнул ей и сунул в рот сигарету. Окинув его прощальным взглядом, Рая выбралась наружу и, сутулясь под моросящим дождем, направилась к своей «Оке». Связка ключей была предусмотрительно зажата в ее влажном кулаке.
3
Глава 5
1
2
– Ладно, не вешай нос, – буркнул Громов. – Если не наделаешь новых глупостей, будешь жить долго и счастливо.
– Ага, – откликнулась Рая. Она подумала про себя, что для этого нужно иметь человека, которому ты дороже всех на свете. У незнакомой ей Анечки такой человек был. У Раи имелся лишь неутомимый любовник Дэн с иностранным гражданством, и этого ей вдруг показалось мало. Впервые в жизни ей пришло на ум, что мужчин следует оценивать не только по толщине их бумажника и длине полового члена.
– Смотри внимательно! – окликнул ее Громов. – Это не Леха?
– Где? – вздрогнула Рая от неожиданности.
– Слева от нас. Парень в куртке с меховым воротником, видишь? Дерганый весь такой, а физиономия – как будто чихать собрался.
– Нет, это не он. Леха пониже, худощавый, и волосы у него светлые.
– Значит, это один из его приспешников.
– С чего вы взяли?
– Он уже в третий раз прогуливается по стоянке. К «Оке» присматривается. – Громов нахмурился. – Интересно, где остальные?
– Остальные? – встревожилась Рая.
– А как же! Сидят сейчас в машине где-нибудь поблизости, за обстановкой наблюдают.
Парень, привлекший внимание Громова, остановился в нескольких шагах от «Оки» и занялся прикуриванием сигареты, хотя сверху продолжал моросить дождь. Пряча огонек зажигалки в ладонях, он бросал внимательные взгляды по сторонам, а затем вновь двинулся в обход стоянки. Только теперь Рая заметила, что парень держит под мышкой бумажный сверток размером с том энциклопедии.
В горле у нее сделалось сухо. Получается, Леха все-таки действительно решил передать ей деньги. Россказни Громова оказались полной чушью. Он просто запугал Раю, чтобы заставить ее действовать по его указке. Мент? Похоже. Но в данный момент Раю больше всего интересовал сверток. Неужели в нем хранятся сто пятьдесят тысяч долларов? Уж не на них ли зарится этот Громов, которого она видит впервые в жизни?
А что, решила Рая после секундного размышления. Скорее всего, так оно и есть. Она как последняя дура побежит в мебельный салон и начнет изображать там припадочную, а Громов преспокойно заберется в ее машину, заберет денежки, и тю-тю, поминай как звали. Фамилия наверняка не настоящая. Фотография девочки в бумажнике – для отвода глаз. Хорошо, что удалось вовремя раскусить этого проходимца! Рая незаметно перевела дух.
Тем временем парень, поравнявшись с «Окой» в очередной раз, открыл водительскую дверцу, зыркнул по сторонам и наклонился, скрывшись за корпусом машины.
– Не вздумай тоже туда заглядывать, – предупредил Громов. – Просто покажись рядом, чтобы тебя заметили, а потом уноси ноги.
– Конечно, – сказала Рая упавшим голосом. – Я так и сделаю.
– Не беги, но иди быстро, – продолжал Громов свой инструктаж. – Будут окликать, не оглядывайся. Твоя – задача добраться до магазина.
– Ага.
Сунув руку в сумку, Рая машинально ощупала косметичку, в которой хранился ключ зажигания. От громовской «семерки» до «Оки» было метров двадцать пять. Вполне достаточно времени, чтобы завести машину и рвануть со стоянки. Открыв кошелек, Рая достала оттуда пару сотенных купюр и переложила их в карман пальто, намереваясь сунуть их мужику на выезде. Времени на тары-бары у нее не будет.
Парень в куртке с меховым воротником распрямился над крышей «Оки», обвел стоящие вокруг машины цепким взглядом и пошел прочь, грузно перепрыгивая лужи. Свертка при нем уже не было.
– Ничего не перепутаешь? – спросил Громов, тронув Раю за плечо. В его серых глазах отражалось что-то, похожее на участие.
«Артист! – сердито подумала Рая. – Мэл Гибсон в роли заботливого папочки!»
Высвободив плечо, она решительно тряхнула волосами:
– Все будет в порядке!
– Сунешься в машину – погибнешь, – предупредил Громов.
– Что я, полная дура, по-вашему? – У Раи вырвался нервный смешок.
– Тогда иди.
– Чао-какао!
Громов ободряюще кивнул ей и сунул в рот сигарету. Окинув его прощальным взглядом, Рая выбралась наружу и, сутулясь под моросящим дождем, направилась к своей «Оке». Связка ключей была предусмотрительно зажата в ее влажном кулаке.
3
Пуская дым через приспущенное стекло, Громов следил за удаляющейся фигуркой в бордовом пальто, напоминающем покроем кавалерийскую шинель. Странный выбор для молодой особы, ноги которой не отличаются кривизной. И слишком решительная походка для девушки, которой предстоит столкнуться с бандитами.
– Черт, – пробормотал он, подавшись вперед. – Что ты задумала, дурочка?
Первым импульсом было окликнуть Раю, а еще лучше – догнать ее и хорошенько встряхнуть, чтобы заставить одуматься. Но вместо этого Громов откинулся на спинку сиденья и стиснул зубы. Он не имел права себя обнаруживать. В этом случае его замысел терял всякий смысл.
Рая остановилась возле «Оки» и по-птичьи повертела головой, высматривая возможную опасность. Громов тоже удвоил внимание, чтобы не пропустить ни одной детали. Уход бандитского посланника не усыпил его бдительность. Остальные таились где-то поблизости, наблюдая за дальнейшими действиями наводчицы. Если только она направится к мебельному салону, за ней обязательно пойдут. Тогда можно будет запомнить и лица Лехиных братков, и номер их автомобиля. Лишь бы Рая не отважилась на самодеятельность.
В том, что оставленный сверток начинен взрывчаткой, Громов даже не сомневался. Очень может быть, что парень возился в салоне «Оки» так долго потому, что мастерил растяжку. Стоит Рае потянуть на себя дверцу, и ее не станет. Неужели она отважится на подобную глупость? Он ведь ее предупреждал…
– Уходи! – прошептал Громов. – Убирайся оттуда, идиотка!
Разумеется, Рая его не услышала. Повесив сумку на плечо, она открыла машину, поставила одну ногу внутрь.
В этот момент и грохнуло.
Огненный шар встряхнул автомобильчик как жестянку, разметав обломки по стоянке. Очевидцы замерли в тех позах, в которых их застиг взрыв. Мужчина с бутылкой минералки зачарованно следил за кувыркающейся над его головой дверцей, и вода лилась из его разинутого рта. Заголосили на все голоса сработавшие противоугонные сирены. Кричал мойщик машин, заброшенный ударной волной на крышу джипа. Ему пронзительно вторила женщина с дымящимися волосами. Ее лицо, иссеченное раскрошившимися стеклами очков, стремительно окрашивалось в красное.
А от Раи вообще мало что осталось. Лишь тлеющие клочья пальто валялись на мокром асфальте, на соседних автомобилях, на газоне с жухлой травой.
Громов сглотнул, чтобы избавиться от воздушной пробки в ушах, и в этот момент рвануло вторично – воспламенилось горючее в бензобаке одной из машин. Выброшенный наружу водитель принялся кататься по земле, пытаясь погасить горящую одежду. Теперь закричали почти все, кто находился рядом. Застывшие человеческие фигуры задвигались вновь, порывисто, нелепо, как при ускоренных съемках.
На площадке и вокруг нее началось настоящее столпотворение. Взвыли двигатели автомобилей, которые одновременно рванули в разные стороны, спеша покинуть опасное место. Бросились врассыпную пешеходы. Женщина в разбитых очках сослепу налетела на едущую наперерез иномарку, перекатилась через ее капот и как ни в чем не бывало побежала дальше, продолжая вопить на одной высокой ноте:
– Уби-и-или! Уби-и-или!
Она-то как раз была жива. Но люди расступались перед ней, и на лицах их был написан мистический ужас.
Автомобильные клаксоны рявкали, ныли, а один из них даже выводил начальные такты «Yesterday», что усиливало ощущение абсурдности происходящего. У доброй половины тронувшихся с места машин стекла были тонированы – не разглядеть, кто сидит внутри. Понимая, что его планы рушатся, Громов выскочил наружу. Его едва не сбила «Хонда», за рулем которой сидел водитель с белым, как у мертвеца, лицом. Следующая машина обдала его фонтаном грязной воды из-под колес. Остальные хаотично выруливали куда попало и как попало, тяжело переваливая через бордюры, сметая барьеры, царапая друг о друга лаковые бока.
Какая тут слежка, к чертям собачьим! Сунув в зубы сигарету, Громов закурил, разглядывая эпицентр взрыва. На опустевшей площадке полыхали два почерневших автомобильных остова с выбитыми окнами. Вокруг стремительно разрасталась толпа зевак.
– Во, звери чечены дают! – возбужденно прокомментировал происходящее мужчина рядом с Громовым. – Прямо Нью-Йорк какой-то, мать его так!
Это был тот самый погорелец, на машину которого перекинулось пламя от «Оки». Избавившись от горящей одежды, он остался в трусах и майке, но, похоже, не испытывал ни стеснения, ни холода. Из его ушей струилась кровь.
– Это работа наших дорогих соотечественников, – сказал ему Громов. – Чеченцам до них далеко.
– Что? – забеспокоился мужчина. – Не слышу!
Он еще не знал, что у него повреждены барабанные перепонки.
– Не важно.
Махнув рукой, Громов вернулся в свою «семерку» и включил зажигание. До предполагаемого звонка похитителей оставалось менее восьми часов, а он понятия не имел, как будет действовать дальше.
– Черт, – пробормотал он, подавшись вперед. – Что ты задумала, дурочка?
Первым импульсом было окликнуть Раю, а еще лучше – догнать ее и хорошенько встряхнуть, чтобы заставить одуматься. Но вместо этого Громов откинулся на спинку сиденья и стиснул зубы. Он не имел права себя обнаруживать. В этом случае его замысел терял всякий смысл.
Рая остановилась возле «Оки» и по-птичьи повертела головой, высматривая возможную опасность. Громов тоже удвоил внимание, чтобы не пропустить ни одной детали. Уход бандитского посланника не усыпил его бдительность. Остальные таились где-то поблизости, наблюдая за дальнейшими действиями наводчицы. Если только она направится к мебельному салону, за ней обязательно пойдут. Тогда можно будет запомнить и лица Лехиных братков, и номер их автомобиля. Лишь бы Рая не отважилась на самодеятельность.
В том, что оставленный сверток начинен взрывчаткой, Громов даже не сомневался. Очень может быть, что парень возился в салоне «Оки» так долго потому, что мастерил растяжку. Стоит Рае потянуть на себя дверцу, и ее не станет. Неужели она отважится на подобную глупость? Он ведь ее предупреждал…
– Уходи! – прошептал Громов. – Убирайся оттуда, идиотка!
Разумеется, Рая его не услышала. Повесив сумку на плечо, она открыла машину, поставила одну ногу внутрь.
В этот момент и грохнуло.
Огненный шар встряхнул автомобильчик как жестянку, разметав обломки по стоянке. Очевидцы замерли в тех позах, в которых их застиг взрыв. Мужчина с бутылкой минералки зачарованно следил за кувыркающейся над его головой дверцей, и вода лилась из его разинутого рта. Заголосили на все голоса сработавшие противоугонные сирены. Кричал мойщик машин, заброшенный ударной волной на крышу джипа. Ему пронзительно вторила женщина с дымящимися волосами. Ее лицо, иссеченное раскрошившимися стеклами очков, стремительно окрашивалось в красное.
А от Раи вообще мало что осталось. Лишь тлеющие клочья пальто валялись на мокром асфальте, на соседних автомобилях, на газоне с жухлой травой.
Громов сглотнул, чтобы избавиться от воздушной пробки в ушах, и в этот момент рвануло вторично – воспламенилось горючее в бензобаке одной из машин. Выброшенный наружу водитель принялся кататься по земле, пытаясь погасить горящую одежду. Теперь закричали почти все, кто находился рядом. Застывшие человеческие фигуры задвигались вновь, порывисто, нелепо, как при ускоренных съемках.
На площадке и вокруг нее началось настоящее столпотворение. Взвыли двигатели автомобилей, которые одновременно рванули в разные стороны, спеша покинуть опасное место. Бросились врассыпную пешеходы. Женщина в разбитых очках сослепу налетела на едущую наперерез иномарку, перекатилась через ее капот и как ни в чем не бывало побежала дальше, продолжая вопить на одной высокой ноте:
– Уби-и-или! Уби-и-или!
Она-то как раз была жива. Но люди расступались перед ней, и на лицах их был написан мистический ужас.
Автомобильные клаксоны рявкали, ныли, а один из них даже выводил начальные такты «Yesterday», что усиливало ощущение абсурдности происходящего. У доброй половины тронувшихся с места машин стекла были тонированы – не разглядеть, кто сидит внутри. Понимая, что его планы рушатся, Громов выскочил наружу. Его едва не сбила «Хонда», за рулем которой сидел водитель с белым, как у мертвеца, лицом. Следующая машина обдала его фонтаном грязной воды из-под колес. Остальные хаотично выруливали куда попало и как попало, тяжело переваливая через бордюры, сметая барьеры, царапая друг о друга лаковые бока.
Какая тут слежка, к чертям собачьим! Сунув в зубы сигарету, Громов закурил, разглядывая эпицентр взрыва. На опустевшей площадке полыхали два почерневших автомобильных остова с выбитыми окнами. Вокруг стремительно разрасталась толпа зевак.
– Во, звери чечены дают! – возбужденно прокомментировал происходящее мужчина рядом с Громовым. – Прямо Нью-Йорк какой-то, мать его так!
Это был тот самый погорелец, на машину которого перекинулось пламя от «Оки». Избавившись от горящей одежды, он остался в трусах и майке, но, похоже, не испытывал ни стеснения, ни холода. Из его ушей струилась кровь.
– Это работа наших дорогих соотечественников, – сказал ему Громов. – Чеченцам до них далеко.
– Что? – забеспокоился мужчина. – Не слышу!
Он еще не знал, что у него повреждены барабанные перепонки.
– Не важно.
Махнув рукой, Громов вернулся в свою «семерку» и включил зажигание. До предполагаемого звонка похитителей оставалось менее восьми часов, а он понятия не имел, как будет действовать дальше.
Глава 5
Вольная борьба с организованной преступностью
1
Фролов, начальник оперативного отдела Регионального управления по борьбе с организованной преступностью, тянул в весе ровно на девяносто два килограмма. Его зам, подполковник Ивасюк, – на четыре килограмма меньше. Для того чтобы уравняться с ними, потребовалось бы целых три младших оперативных сотрудника комплекции Костечкина, но такой Костечкин имелся в единственном экземпляре, и ему было тяжко.
Утром Фролов поручил ему подготовить доклад об успехах рубоповцев Курганской области, изъявших за отчетный период столько-то единиц огнестрельного оружия, задержавших столько-то членов вооруженных группировок, и так далее и тому подобное. С каждым годом эти цифры увеличивались. Фролов почему-то полагал, что это свидетельствует о снижении уровня организованной преступности. Андрей Костечкин придерживался прямо противоположной точки зрения, но держал ее при себе, потому что за вольнодумство девяностодвухкилограммовый начальник запросто мог размазать его по стенке. Поговаривали, что в трезвом состоянии Фролов мужик очень даже неплохой, хотя Костечкину об этом было трудно судить. За полгода службы в управлении он часто сталкивался с начальником, однако абсолютно трезвым не видел его ни разу. Так что отнекиваться от написания доклада он не посмел и теперь маялся над листами бумаги, которые предстояло заполнить грамотно построенными предложениями.
«Проявляя профессиональные навыки и личное мужество, – писал Костечкин, – сотрудники оперативного отдела регионального управления ведут упорную борьбу с многочисленными группировками города, представляющими угрозу для мирных граждан».
Впившись зубами в колпачок ручки, Костечкин вздохнул. Упорная борьба продолжалась слишком долго, чтобы верить в ее благополучный исход. Великую Отечественную выиграли за четыре года, а с организованной преступностью боролись с самого начала перестройки, и конца краю этому видно не было. Никто не хотел побеждать. Милиция нуждалась в бандитах, те – в милиции. Какой-то круговорот воды в природе. И толочь эту воду в ступе должны были рядовые сотрудники РУБОПа. Такие, как Костечкин.
Он снова вздохнул и принялся записывать очередную фразу, пришедшую ему на ум. Что-то про профилактику правонарушений, которая не менее важна, чем уголовное наказание.
В кабинете было пусто и тихо. Несмотря на вечно открытые форточки, пахло затхлым табаком и потом. Во второй половине дня большинство оперов разъехались кто куда – на встречи с осведомителями, в пивные, по бабам. Двух оставшихся сотрудников отправили на проспект Толстого – там произошел подрыв автомобиля, имелись убитые и раненые. Один лишь Костечкин сидел на месте. Сидел и выдавливал из себя казенные фразы, одна обтекаемее другой. Никакого вдохновения он не испытывал. Это ведь не Болдинская осень была, а самая обыкновенная, с насморками, слякотью и вечно грязной обувью. Проза жизни.
Осмелевшие тараканы шастали по покинутым столам, один раз из-под плинтуса высунула мордочку мышь. Костечкину было так тоскливо и одиноко, что он бросил ей кусочек колбасы, но мышь угощением побрезговала, исчезла из виду.
«Офицерский состав оперативного отдела, – написал Костечкин, – неустанно повышает свой профессиональный уровень, чтобы сделать свою работу более эффективной».
Честно говоря, лично он пошел в милицию вовсе не для того, чтобы повышать свой профессиональный уровень. Просто когда-то, много лет назад, у Костечкина имелась старшая сестра. Она бы и сейчас у него была, если бы не вышла замуж за богатого кооператора.
Однажды в дом кооператора ворвались рэкетиры и, как водится, стали требовать у него деньги. Следствие потом установило, что преступники были лицами кавказской национальности, к тому же до одури обкуренными анашой. Для начала они отрезали кооператору все пальцы на правой руке. Костечкин даже видел садовые ножницы, которыми это было проделано, – новенькие, блестящие, с пластмассовыми оранжевыми накладками на рукоятках. Они были приобщены к делу в качестве вещественного доказательства. А еще там фигурировало опасное лезвие английской фирмы «Уилкинсон» – им срезали кооператору верхние веки, чтобы он не закрывал глаза, когда насиловали его жену, в девичестве Костечкину. Потом обоих убили, но прежде запихнули им в ушные каналы горящие сигареты.
Костечкин заставил себя присутствовать на опознании тел только потому, что рассчитывал на скорую поимку преступников. Их действительно задержали. А через неделю без всякой шумихи отпустили за отсутствием улик. Следователь, не глядя Костечкину в глаза, пробормотал, что мерой пресечения для подозреваемых избрана подписка о невыезде. Они, само собой, такую подписку дали, но больше их в Курганске никто не видел. А Костечкин бросил институт и поступил в милицейское училище. Тогда он верил, что убийцам, садистам и насильникам станет от этого худо. Теперь сидел в пустом кабинете и писал никому не нужный доклад, каждый абзац которого был фальшивым, как семирублевая купюра.
И все равно работа была бы доведена до конца, если бы не звонок замначальника. Костечкин с горем пополам уже закончил пятую страницу доклада и взялся за шестую. Тут-то подполковник его к себе в кабинет и выдернул. Тот самый Ивасюк, живой вес которого составлял восемьдесят восемь кг. Такой насядет – не слезет, пока не заездит до полусмерти.
– Есть дельце, – прогудел он, ставя пустой стакан почему-то не на поднос, возле графина с водой, а в сейф. – Был звонок от анонима, он говорит, что располагает важными сведениями о группировке Лехи Катка. Надо бы с ним перекалякать.
– Пусть приезжает, – пожал плечами Костечкин. – Я могу встретить его внизу.
– Ты дурак, лейтенант, или прикидываешься, в натуре? – мрачно поинтересовался Ивасюк. – Сказано же тебе: гражданин пожелал остаться неизвестным. Это что значит?
– Что?
– Это значит, что в нашу контору он соваться не хочет, чтобы не светиться. Предложил встретиться на нейтральной территории.
– Ясно, – кивнул Костечкин. – Где и когда? Завтра с утра я все равно еду в прокуратуру, так что могу…
– Не завтра, а сегодня! – рявкнул Ивасюк. Лехой Катком занимался он лично как по долгу службы, так и по велению души. Всякий раз, когда удавалось развалить очередное дело, возбужденное против молодого отморозка, подполковник получал щедрую премию. Оперативные сведения оплачивались по более низкой таксе, но и эти деньги на дороге не валялись. – Ступай, лейтенант, – поторопил Ивасюк подчиненного. – Стрелка-то уже забита. Негоже нам, ментам, опаздывать. Мы ж не фуфлогоны какие-нибудь.
– Но Фролов поручил мне написать доклад к завтрашнему утру, – напомнил несчастный Костечкин, у которого не было зонта и протекали туфли.
– У тебя впереди целая ночь. Справишься.
– Вы же знаете, что я живу в общаге. У нас по ночам не поработаешь. Такой дым коромыслом стоит, что…
Ивасюк, подобно гигантскому хамелеону, сменил бледно-розовую окраску на багровую.
– Речь идет о самой опасной банде города, а ты тут кочевряжишься! – заорал он. – Живо мотай на площадь Свободы и жди под памятником с газетой в руке. К тебе подойдут.
– У меня нет газеты! – заявил Костечкин, выпятив подбородок. Это был самый вызывающий демарш, который он мог себе позволить в стенах управления.
– Эх, нищета, нищета… Держи! – Ивасюк достал из стола газету и швырнул ее подчиненному.
Это была «Ночная жизнь» с голой девкой на развороте. Костечкин посмотрел на нее и мрачно подумал, что этой бляди живется в России в сто раз лучше и сытнее, чем ему, защитнику правопорядка.
– Разрешите идти? – спросил он.
– Вали! – отмахнулся Ивасюк, нетерпеливо поглядывая на сейф. – По возвращении заглянешь ко мне, доложишься.
Это означало, что придется переться обратно через весь город только для того, чтобы удовлетворить любопытство начальства.
– Есть! – вяло откликнулся Костечкин и, неуклюже развернувшись на каблуках, поплелся к выходу.
Утром Фролов поручил ему подготовить доклад об успехах рубоповцев Курганской области, изъявших за отчетный период столько-то единиц огнестрельного оружия, задержавших столько-то членов вооруженных группировок, и так далее и тому подобное. С каждым годом эти цифры увеличивались. Фролов почему-то полагал, что это свидетельствует о снижении уровня организованной преступности. Андрей Костечкин придерживался прямо противоположной точки зрения, но держал ее при себе, потому что за вольнодумство девяностодвухкилограммовый начальник запросто мог размазать его по стенке. Поговаривали, что в трезвом состоянии Фролов мужик очень даже неплохой, хотя Костечкину об этом было трудно судить. За полгода службы в управлении он часто сталкивался с начальником, однако абсолютно трезвым не видел его ни разу. Так что отнекиваться от написания доклада он не посмел и теперь маялся над листами бумаги, которые предстояло заполнить грамотно построенными предложениями.
«Проявляя профессиональные навыки и личное мужество, – писал Костечкин, – сотрудники оперативного отдела регионального управления ведут упорную борьбу с многочисленными группировками города, представляющими угрозу для мирных граждан».
Впившись зубами в колпачок ручки, Костечкин вздохнул. Упорная борьба продолжалась слишком долго, чтобы верить в ее благополучный исход. Великую Отечественную выиграли за четыре года, а с организованной преступностью боролись с самого начала перестройки, и конца краю этому видно не было. Никто не хотел побеждать. Милиция нуждалась в бандитах, те – в милиции. Какой-то круговорот воды в природе. И толочь эту воду в ступе должны были рядовые сотрудники РУБОПа. Такие, как Костечкин.
Он снова вздохнул и принялся записывать очередную фразу, пришедшую ему на ум. Что-то про профилактику правонарушений, которая не менее важна, чем уголовное наказание.
В кабинете было пусто и тихо. Несмотря на вечно открытые форточки, пахло затхлым табаком и потом. Во второй половине дня большинство оперов разъехались кто куда – на встречи с осведомителями, в пивные, по бабам. Двух оставшихся сотрудников отправили на проспект Толстого – там произошел подрыв автомобиля, имелись убитые и раненые. Один лишь Костечкин сидел на месте. Сидел и выдавливал из себя казенные фразы, одна обтекаемее другой. Никакого вдохновения он не испытывал. Это ведь не Болдинская осень была, а самая обыкновенная, с насморками, слякотью и вечно грязной обувью. Проза жизни.
Осмелевшие тараканы шастали по покинутым столам, один раз из-под плинтуса высунула мордочку мышь. Костечкину было так тоскливо и одиноко, что он бросил ей кусочек колбасы, но мышь угощением побрезговала, исчезла из виду.
«Офицерский состав оперативного отдела, – написал Костечкин, – неустанно повышает свой профессиональный уровень, чтобы сделать свою работу более эффективной».
Честно говоря, лично он пошел в милицию вовсе не для того, чтобы повышать свой профессиональный уровень. Просто когда-то, много лет назад, у Костечкина имелась старшая сестра. Она бы и сейчас у него была, если бы не вышла замуж за богатого кооператора.
Однажды в дом кооператора ворвались рэкетиры и, как водится, стали требовать у него деньги. Следствие потом установило, что преступники были лицами кавказской национальности, к тому же до одури обкуренными анашой. Для начала они отрезали кооператору все пальцы на правой руке. Костечкин даже видел садовые ножницы, которыми это было проделано, – новенькие, блестящие, с пластмассовыми оранжевыми накладками на рукоятках. Они были приобщены к делу в качестве вещественного доказательства. А еще там фигурировало опасное лезвие английской фирмы «Уилкинсон» – им срезали кооператору верхние веки, чтобы он не закрывал глаза, когда насиловали его жену, в девичестве Костечкину. Потом обоих убили, но прежде запихнули им в ушные каналы горящие сигареты.
Костечкин заставил себя присутствовать на опознании тел только потому, что рассчитывал на скорую поимку преступников. Их действительно задержали. А через неделю без всякой шумихи отпустили за отсутствием улик. Следователь, не глядя Костечкину в глаза, пробормотал, что мерой пресечения для подозреваемых избрана подписка о невыезде. Они, само собой, такую подписку дали, но больше их в Курганске никто не видел. А Костечкин бросил институт и поступил в милицейское училище. Тогда он верил, что убийцам, садистам и насильникам станет от этого худо. Теперь сидел в пустом кабинете и писал никому не нужный доклад, каждый абзац которого был фальшивым, как семирублевая купюра.
И все равно работа была бы доведена до конца, если бы не звонок замначальника. Костечкин с горем пополам уже закончил пятую страницу доклада и взялся за шестую. Тут-то подполковник его к себе в кабинет и выдернул. Тот самый Ивасюк, живой вес которого составлял восемьдесят восемь кг. Такой насядет – не слезет, пока не заездит до полусмерти.
– Есть дельце, – прогудел он, ставя пустой стакан почему-то не на поднос, возле графина с водой, а в сейф. – Был звонок от анонима, он говорит, что располагает важными сведениями о группировке Лехи Катка. Надо бы с ним перекалякать.
– Пусть приезжает, – пожал плечами Костечкин. – Я могу встретить его внизу.
– Ты дурак, лейтенант, или прикидываешься, в натуре? – мрачно поинтересовался Ивасюк. – Сказано же тебе: гражданин пожелал остаться неизвестным. Это что значит?
– Что?
– Это значит, что в нашу контору он соваться не хочет, чтобы не светиться. Предложил встретиться на нейтральной территории.
– Ясно, – кивнул Костечкин. – Где и когда? Завтра с утра я все равно еду в прокуратуру, так что могу…
– Не завтра, а сегодня! – рявкнул Ивасюк. Лехой Катком занимался он лично как по долгу службы, так и по велению души. Всякий раз, когда удавалось развалить очередное дело, возбужденное против молодого отморозка, подполковник получал щедрую премию. Оперативные сведения оплачивались по более низкой таксе, но и эти деньги на дороге не валялись. – Ступай, лейтенант, – поторопил Ивасюк подчиненного. – Стрелка-то уже забита. Негоже нам, ментам, опаздывать. Мы ж не фуфлогоны какие-нибудь.
– Но Фролов поручил мне написать доклад к завтрашнему утру, – напомнил несчастный Костечкин, у которого не было зонта и протекали туфли.
– У тебя впереди целая ночь. Справишься.
– Вы же знаете, что я живу в общаге. У нас по ночам не поработаешь. Такой дым коромыслом стоит, что…
Ивасюк, подобно гигантскому хамелеону, сменил бледно-розовую окраску на багровую.
– Речь идет о самой опасной банде города, а ты тут кочевряжишься! – заорал он. – Живо мотай на площадь Свободы и жди под памятником с газетой в руке. К тебе подойдут.
– У меня нет газеты! – заявил Костечкин, выпятив подбородок. Это был самый вызывающий демарш, который он мог себе позволить в стенах управления.
– Эх, нищета, нищета… Держи! – Ивасюк достал из стола газету и швырнул ее подчиненному.
Это была «Ночная жизнь» с голой девкой на развороте. Костечкин посмотрел на нее и мрачно подумал, что этой бляди живется в России в сто раз лучше и сытнее, чем ему, защитнику правопорядка.
– Разрешите идти? – спросил он.
– Вали! – отмахнулся Ивасюк, нетерпеливо поглядывая на сейф. – По возвращении заглянешь ко мне, доложишься.
Это означало, что придется переться обратно через весь город только для того, чтобы удовлетворить любопытство начальства.
– Есть! – вяло откликнулся Костечкин и, неуклюже развернувшись на каблуках, поплелся к выходу.
2
Вечерело. Водители включали фары и увеличивали громкость своих магнитофонов и приемников. Половина динамиков выдавала что-то отечественное, залихватское. Остальные гнали децибелы иностранной попсы. Но внутри проносящихся мимо иномарок ухало на совершенно одинаковый манер: умпа-умпа-умпа. Каждая третья машина содрогалась от этого навязчивого ритма. Присутствие в них человеческих существ обозначалось лишь сигаретными огоньками.
Захлопнув дверцу «Жигулей», Громов пересек площадь Свободы и направился к памятнику, установленному в центре. Скульптурная группа изображала мускулистого рабочего с молотом и революционного солдата с винтовкой, штык которой регулярно обламывали неизвестные вандалы. Памятник возвели в честь стачки 1917 года. В народе ему дали ласковое название «Двое третьего ждут».
У его подножия торчал щуплый паренек лет двадцати четырех. Как и было условлено, он держал свернутую в трубочку газету. Раскисшая от дождя, она уныло обвисла в его руке. Это мешало рубоповцу выглядеть таким бравым, каким он хотел казаться.
– Привет, – сказал Громов, поравнявшись с ним.
– Здорово, коли не шутишь, – солидно откликнулся молоденький опер и шмыгнул носом.
Прежде чем назначить эту встречу, Громов всерьез обдумывал другой, более надежный, но и более рискованный вариант разжиться информацией о Лехе Бреславцеве. Перехватить на входе в РУБОП любого гражданина, вызванного на собеседование, выманить или отобрать у него повестку и проникнуть в управление вместо него. Любой тамошний сотрудник обладал исчерпывающими сведениями о группировке Катка и ее местонахождении. Громов сумел бы раздобыть необходимую информацию, в этом не было никакого сомнения. Но что делать с допрошенным рубоповцем после? Единственный напрашивающийся ответ не устраивал Громова, и он, поразмыслив, решил действовать иначе. Переговоры с оперативником на нейтральной территории облегчали расставание с ним без лишних эксцессов. Правда, на встречу мог явиться какой-нибудь желторотый новичок, плохо разбирающийся в криминогенной ситуации. И внешний вид щуплого милиционера настроил Громова на весьма скептический лад.
– С кем имею честь? – спросил он.
– Лейтенант Костечкин, сотрудник оперативного отдела. Начальство сказало, что ты обладаешь какой-то важной информацией.
– Что-то в этом роде, – согласился Громов.
– А кто ты такой будешь?
– Называй меня Олегом.
– Отчество имеется? – вопрос был пронизан специфическим милицейским любопытством.
Громов покачал головой.
– Обойдемся без отчества. Ты ведь все равно со мной на «ты», лейтенант.
Костечкин оказался парнем покладистым.
– Ладно, – сказал он, – пусть будет так. Выкладывай, Олег, что ты там надыбал?
– Ну не здесь же? – усмехнулся Громов. – Мы с тобой не на гармошке собрались играть, у прохожих на виду.
– Конспирируешься? – в простуженном голосе Костечкина прорезалась ирония.
– По мере сил и возможностей. Идем ко мне в машину.
– Идем, – обрадовался промокший Костечкин.
Приблизившись к «семерке», он, не скрывая подозрений, обошел ее вокруг, проверяя, не прячется ли кто в салоне, а потом строго спросил:
– Почему тачка без номеров?
Громов поморщился:
– К чему эти глупые вопросы, лейтенант? Полезай внутрь, пошепчемся на более интересные темы.
Нескольких минут общения хватило Громову, чтобы составить для себя психологический портрет собеседника. Несмотря на несолидный возраст и почти мальчишескую внешность, парень принадлежал к числу тех людей, у которых есть некий стержень, не позволяющий гнуть их, как заблагорассудится. На испуг Костечкина не очень-то возьмешь. Правда, окажись перед Громовым настоящий враг, а не этот молоденький милиционер, он все равно сумел бы сломать его, но в данном случае крайние меры исключались. К Костечкину следовало искать иной подход, гуманный, не представляющий угрозы для здоровья. И первое, что сказал Громов, когда они уселись в машину плечом к плечу, это:
– У меня к тебе просьба, лейтенант. Не хватайся за табельное оружие, даже если тебе не понравится то, что ты от меня услышишь. Договорились?
– Там видно будет, – ответил Костечкин. Его куртка была предусмотрительно расстегнута на груди.
– Чтобы запустить руку за пазуху и достать пистолет из наплечной кобуры, тебе потребуется не менее трех секунд, – заговорил Громов, глядя в окно перед собой. – Плюс время на взведение курка и на снятие оружия с предохранителя. Это уже в два раза больше. – Он помолчал, давая оперативнику обдумать услышанное, а потом добавил: – Я уж не говорю о том, что не так просто направить ствол на человека, который расположился к тебе вплотную. Тесновато тут для стрельбы, не находишь?
– Вот что, гражданин, угрожать мне бесполезно. Вам от этого, вместо пользы, один сплошной вред может быть, предупреждаю! – На протяжении всей этой тирады Костечкин ни разу не позволил себе шмыгнуть носом, и теперь его кончик влажно блестел в полумраке салона.
– Мы ведь, кажется, договаривались, что ты будешь звать меня Олегом, – напомнил Громов примирительным тоном.
– А ты меня не пугай! – Восклицание, преисполненное обидчивых ноток, прозвучало очень по-детски.
– Никто тебя не пугает, лейтенант, что ты! Это была лишь констатация факта. Урок на будущее, если хочешь.
– Я и без тебя ученый! – отрезал Костечкин. – Выкладывай, что там у тебя, и давай разбегаться. Мне еще в управление возвращаться. Своим ходом, между прочим.
– Я подброшу, – пообещал Громов.
– Разберемся. Говори.
Снаружи сгущался мрак. Стоило Громову представить себе, каково сейчас Анечке, которая всегда панически боялась темноты, и желание миндальничать с милиционером пропало. В конце концов, это он и ему подобные довели страну до того, что законопослушные граждане превратились для уголовного мира в беззащитных овец. Нельзя только воровать по мелочам да убивать собутыльников по пьяни. Все остальное дозволено. Преступники, о которых милиция знает всю подноготную, творят что хотят: взрывают машины среди бела дня, отстреливают неугодных им людей, похищают маленьких девочек. А управу на бандитов имеют исключительно сами бандиты. Милиция лишь облагает их данью, служа им своеобразной «крышей». Заказное убийство имеет одну цену, а его нераскрытие – другую. Но суть одна: подмена закона уголовными понятиями.
– Слушай меня внимательно, лейтенант, – отчеканил Громов. – В действительности я пришел, чтобы получить информацию, а не сообщить ее тебе. Она нужна мне позарез, так что отмалчиваться не советую. В беду попала маленькая девочка пяти лет. Ради нее я готов на все. – Пристально глядя на рубоповца, Громов повторил: – Абсолютно на все. Понимаешь меня, лейтенант?
– Ты что же, допрашивать меня собираешься? – улыбка у Костечкина получилась кривоватой.
– Не хотелось бы. Я надеюсь, что ты войдешь в мое положение и поговоришь со мной на добровольных началах.
– Это шутка такая?
– Какие могут быть шутки? – Громов пожал плечами. – Знаешь, у меня богатый опыт в проведении допросов, лейтенант. Например, я мог бы схватить тебя за горло и перекрыть тебе кислород. – Он продолжал смотреть на Костечкина, готовясь отреагировать на его малейшее движение. – Человеческий мозг работает на кислороде, как вот эта колымага, – хлопок ладони по приборной панели, – на бензине. При умелом подходе семи-восьми сеансов вполне достаточно, чтобы превратить оппонента в полного идиота, пускающего слюни и выбалтывающего любые, самые сокровенные тайны. – Громов придержал встрепенувшегося Костечкина за плечо. – Но я не хочу, чтобы ты стал идиотом, лейтенант. Ты парень смышленый, сообразительный, вот и оставайся таким. Я надеюсь, что ты войдешь в мое положение и поможешь мне просто так, без нажима.
Некоторое время Костечкин сидел молча, и было непонятно: то ли он оценивает услышанное, то ли прикидывает свои шансы одержать победу в рукопашной. Наконец, сосредоточенно пошмыгав носом, он спросил:
Захлопнув дверцу «Жигулей», Громов пересек площадь Свободы и направился к памятнику, установленному в центре. Скульптурная группа изображала мускулистого рабочего с молотом и революционного солдата с винтовкой, штык которой регулярно обламывали неизвестные вандалы. Памятник возвели в честь стачки 1917 года. В народе ему дали ласковое название «Двое третьего ждут».
У его подножия торчал щуплый паренек лет двадцати четырех. Как и было условлено, он держал свернутую в трубочку газету. Раскисшая от дождя, она уныло обвисла в его руке. Это мешало рубоповцу выглядеть таким бравым, каким он хотел казаться.
– Привет, – сказал Громов, поравнявшись с ним.
– Здорово, коли не шутишь, – солидно откликнулся молоденький опер и шмыгнул носом.
Прежде чем назначить эту встречу, Громов всерьез обдумывал другой, более надежный, но и более рискованный вариант разжиться информацией о Лехе Бреславцеве. Перехватить на входе в РУБОП любого гражданина, вызванного на собеседование, выманить или отобрать у него повестку и проникнуть в управление вместо него. Любой тамошний сотрудник обладал исчерпывающими сведениями о группировке Катка и ее местонахождении. Громов сумел бы раздобыть необходимую информацию, в этом не было никакого сомнения. Но что делать с допрошенным рубоповцем после? Единственный напрашивающийся ответ не устраивал Громова, и он, поразмыслив, решил действовать иначе. Переговоры с оперативником на нейтральной территории облегчали расставание с ним без лишних эксцессов. Правда, на встречу мог явиться какой-нибудь желторотый новичок, плохо разбирающийся в криминогенной ситуации. И внешний вид щуплого милиционера настроил Громова на весьма скептический лад.
– С кем имею честь? – спросил он.
– Лейтенант Костечкин, сотрудник оперативного отдела. Начальство сказало, что ты обладаешь какой-то важной информацией.
– Что-то в этом роде, – согласился Громов.
– А кто ты такой будешь?
– Называй меня Олегом.
– Отчество имеется? – вопрос был пронизан специфическим милицейским любопытством.
Громов покачал головой.
– Обойдемся без отчества. Ты ведь все равно со мной на «ты», лейтенант.
Костечкин оказался парнем покладистым.
– Ладно, – сказал он, – пусть будет так. Выкладывай, Олег, что ты там надыбал?
– Ну не здесь же? – усмехнулся Громов. – Мы с тобой не на гармошке собрались играть, у прохожих на виду.
– Конспирируешься? – в простуженном голосе Костечкина прорезалась ирония.
– По мере сил и возможностей. Идем ко мне в машину.
– Идем, – обрадовался промокший Костечкин.
Приблизившись к «семерке», он, не скрывая подозрений, обошел ее вокруг, проверяя, не прячется ли кто в салоне, а потом строго спросил:
– Почему тачка без номеров?
Громов поморщился:
– К чему эти глупые вопросы, лейтенант? Полезай внутрь, пошепчемся на более интересные темы.
Нескольких минут общения хватило Громову, чтобы составить для себя психологический портрет собеседника. Несмотря на несолидный возраст и почти мальчишескую внешность, парень принадлежал к числу тех людей, у которых есть некий стержень, не позволяющий гнуть их, как заблагорассудится. На испуг Костечкина не очень-то возьмешь. Правда, окажись перед Громовым настоящий враг, а не этот молоденький милиционер, он все равно сумел бы сломать его, но в данном случае крайние меры исключались. К Костечкину следовало искать иной подход, гуманный, не представляющий угрозы для здоровья. И первое, что сказал Громов, когда они уселись в машину плечом к плечу, это:
– У меня к тебе просьба, лейтенант. Не хватайся за табельное оружие, даже если тебе не понравится то, что ты от меня услышишь. Договорились?
– Там видно будет, – ответил Костечкин. Его куртка была предусмотрительно расстегнута на груди.
– Чтобы запустить руку за пазуху и достать пистолет из наплечной кобуры, тебе потребуется не менее трех секунд, – заговорил Громов, глядя в окно перед собой. – Плюс время на взведение курка и на снятие оружия с предохранителя. Это уже в два раза больше. – Он помолчал, давая оперативнику обдумать услышанное, а потом добавил: – Я уж не говорю о том, что не так просто направить ствол на человека, который расположился к тебе вплотную. Тесновато тут для стрельбы, не находишь?
– Вот что, гражданин, угрожать мне бесполезно. Вам от этого, вместо пользы, один сплошной вред может быть, предупреждаю! – На протяжении всей этой тирады Костечкин ни разу не позволил себе шмыгнуть носом, и теперь его кончик влажно блестел в полумраке салона.
– Мы ведь, кажется, договаривались, что ты будешь звать меня Олегом, – напомнил Громов примирительным тоном.
– А ты меня не пугай! – Восклицание, преисполненное обидчивых ноток, прозвучало очень по-детски.
– Никто тебя не пугает, лейтенант, что ты! Это была лишь констатация факта. Урок на будущее, если хочешь.
– Я и без тебя ученый! – отрезал Костечкин. – Выкладывай, что там у тебя, и давай разбегаться. Мне еще в управление возвращаться. Своим ходом, между прочим.
– Я подброшу, – пообещал Громов.
– Разберемся. Говори.
Снаружи сгущался мрак. Стоило Громову представить себе, каково сейчас Анечке, которая всегда панически боялась темноты, и желание миндальничать с милиционером пропало. В конце концов, это он и ему подобные довели страну до того, что законопослушные граждане превратились для уголовного мира в беззащитных овец. Нельзя только воровать по мелочам да убивать собутыльников по пьяни. Все остальное дозволено. Преступники, о которых милиция знает всю подноготную, творят что хотят: взрывают машины среди бела дня, отстреливают неугодных им людей, похищают маленьких девочек. А управу на бандитов имеют исключительно сами бандиты. Милиция лишь облагает их данью, служа им своеобразной «крышей». Заказное убийство имеет одну цену, а его нераскрытие – другую. Но суть одна: подмена закона уголовными понятиями.
– Слушай меня внимательно, лейтенант, – отчеканил Громов. – В действительности я пришел, чтобы получить информацию, а не сообщить ее тебе. Она нужна мне позарез, так что отмалчиваться не советую. В беду попала маленькая девочка пяти лет. Ради нее я готов на все. – Пристально глядя на рубоповца, Громов повторил: – Абсолютно на все. Понимаешь меня, лейтенант?
– Ты что же, допрашивать меня собираешься? – улыбка у Костечкина получилась кривоватой.
– Не хотелось бы. Я надеюсь, что ты войдешь в мое положение и поговоришь со мной на добровольных началах.
– Это шутка такая?
– Какие могут быть шутки? – Громов пожал плечами. – Знаешь, у меня богатый опыт в проведении допросов, лейтенант. Например, я мог бы схватить тебя за горло и перекрыть тебе кислород. – Он продолжал смотреть на Костечкина, готовясь отреагировать на его малейшее движение. – Человеческий мозг работает на кислороде, как вот эта колымага, – хлопок ладони по приборной панели, – на бензине. При умелом подходе семи-восьми сеансов вполне достаточно, чтобы превратить оппонента в полного идиота, пускающего слюни и выбалтывающего любые, самые сокровенные тайны. – Громов придержал встрепенувшегося Костечкина за плечо. – Но я не хочу, чтобы ты стал идиотом, лейтенант. Ты парень смышленый, сообразительный, вот и оставайся таким. Я надеюсь, что ты войдешь в мое положение и поможешь мне просто так, без нажима.
Некоторое время Костечкин сидел молча, и было непонятно: то ли он оценивает услышанное, то ли прикидывает свои шансы одержать победу в рукопашной. Наконец, сосредоточенно пошмыгав носом, он спросил: