Сергей Донской. Никогда не говори: не могу

   Предки Кочера были выходцами из Германии, но он никогда не жалел о том, что родился в России. Правда, страну, считавшуюся его родиной, он не жалел тоже. Нищенствует? И пусть нищенствует. Таково ее историческое предназначение.
   Что вы волнуетесь за всяких неудачников, отчитывал Кочер оппонентов в ходе телевизионных дебатов. Ну, вымрет тридцать миллионов, так что же? Они не вписались в рынок. Не думайте об этих лентяях – новое поколение вырастет, предприимчивое, жизнеспособное.
   Русские люди страдают по собственной вине, утверждал Кочер. Их никто не оккупировал, никто не покорял, никто не загонял за колючую проволоку. Они сами развязывали войны, сами садились в тюрьму и сами себя расстреливали. Работать до седьмого пота не любили, предпочитая философствовать да пьянствовать. В итоге русский народ лишь пожинает то, что посеял. И поделом. Пусть расплачивается за свое кровавое тоталитарное прошлое. За Родину, за Сталина? Вот и получайте по полной программе, коммуняки хреновы.
   Известное выражение «русише швайн» не употреблялось им лишь потому, что это могло вызывать некоторые неприятные ассоциации с фашизмом, мешающие бизнесу. Но думать Кочеру запретить никто не мог, и он думал именно так. Его нельзя было обвинить в том, что он грабит своих. Люди, среди которых он провел всю жизнь, были для него чужими. Не сплошь «швайне», но все равно «русише».
   Судя по всему, одна из этих русских свиней чем-то здорово насолила господину Кочеру.
   – Убить мало! – проорал он.
   Это была последняя вспышка гнева. Запыхавшийся Кочер плюхнулся в кресло, плеснул в бокал коньяка и смочил им пересохшую глотку. Потом набрал на мобильнике нужное сочетание цифр и приложил трубку к уху. Многофункциональный телефон был оснащен не только такими техническими новинками, как цифровая видеокамера или универсальный переводчик, но мог также подключаться к компьютерной системе. Благодаря этому Кочер имел возможность прослушивать разговоры людей, которым он не доверял, то есть практически всех, кому были установлены микрофоны.
   Система была дорогостоящей, но себя окупала. Кочер неоднократно убеждался в этом. И сегодня его предусмотрительность дала очередные плоды.
   – Ну свинья, вот же грязная свинья, – процедил он, прислушиваясь к происходящему в квартире Каменира. – Самовольничать вздумал? Молоденькой девчатинкой решил побаловаться? Ладно, скоро мы узнаем, действительно ли ты такой прыткий, каким хочешь казаться. Ты у меня поскачешь, старый козел. Я тебя научу соблюдать порядок.
   С этими словами Кочер нажал кнопку сброса, после чего сразу же включил вызов начальника службы личной безопасности.

* * *

   Не прошло и трех секунд, как Ханчев предстал перед боссом, готовый выполнить любой приказ. Мало кто догадывался, что этот франтоватый, низкорослый, по-мальчишески щуплый мужчина с внешностью героя-любовника немого кино опасен, как гремучая змея. Чеченец по отцу, русский по матери, он родился, вырос и жил в Ставрополе, пока не был призван в армию.
   Служить Ханчеву выпало на границе с Афганистаном, но погоны он носил недолго. Спутавшись с поставщиками героина, чуть не загремел под трибунал, дезертировал и находился в бегах, пока не завербовался в отряд наемников. Побывал в Афгане, Сирии, Ираке, Ливане и даже в Косове, где, конечно же, занимался отнюдь не миротворческой деятельностью. О своих тогдашних подвигах Ханчев распространяться не любил, а Кочер на этом и не настаивал. С него было достаточно, что его охранник обладает навыками ведения диверсионной и партизанской деятельности. Ханчев разбирался в любых системах слежения, умел обращаться со всеми видами оружия, обладал профессиональной интуицией и был предан хозяину как кавказская овчарка… до тех пор, пока его врожденная кровожадность находилась под контролем, а преданность оплачивалась. Во всяком случае, так полагал Кочер.
   – Кажется, возникли проблемы, – пожаловался он, пригубив коньяк.
   – Наконец-то, Роберт Оттович, – откликнулся Ханчев.
   – Ты рад, что у твоего шефа проблемы?
   – Я рад возможности разрешить их наилучшим образом. – Ханчеву была свойственна некая напыщенность, принимавшая порой гротескные формы. Иногда он начинал изъясняться как персонаж индейских романов Фенимора Купера, питавших склонность к цветистым оборотам речи. Вот и сейчас, задумавшись на мгновение, Ханчев решил развить свою мысль. – Езда по ровной дороге приятна и безопасна, но скучна, – произнес он. – Препятствия на пути придают жизни необходимую остроту.
   – Да-да, – рассеянно кивнул Кочер, предпочитавший, чтобы все шло без сучка и задоринки.
   – Это как хорошая аджика.
   – Может быть, но я, честно говоря, совершенно не знаком с кавказской кухней.
   – Много потеряли, Роберт Оттович.
   – Но приобрел гораздо больше, не так ли?
   Ханчев утвердительно наклонил голову и почтительно потупился – поза, позволяющая скрывать истинные чувства. В настоящий момент на губы Ханчева просилась пренебрежительная усмешка. «Почему этот рыжий мудак не перекрасится в какой-нибудь нейтральный цвет? – спросил себя он. – Неужели ему не ясно, что рыжим место на цирковой, а не на политической арене? А эта раздутая, как у жабы шея, в которой утопает крошечный подбородок шефа, – он что, не глядится в зеркало? Если причиной тому базедова болезнь, то нужно срочно лечиться, вместо того чтобы заказывать сорочки с нестандартными размерами воротников».
   Пока Ханчев смотрел в пол, ожидая распоряжений, Кочер опять включил телефон, поднес его к уху и поморщился. Звучала музыка, девушка опять повизгивала, а Каменир, надо полагать, получал очередную порцию дармового удовольствия. Но так не бывает. За все приходится платить, буквально за все. Конечно, лучше бы деньгами, но что взять с этого жалкого интеллигента? Что ж, пусть расплачивается как-нибудь иначе. Например, своей бесшабашной головой.
   – Помнишь такого – Эдуарда Львовича? – спросил Кочер, сменив телефонную трубку на бутылку «Камю».
   – Профессионалы моего класса не страдают склерозом, – пространно ответил Ханчев. – До старости доживают немногие, а те, кому это удается, обладают очень даже хорошей памятью.
   Кочер бросил на него острый взгляд:
   – Возьми пару ребят и поезжай к дому Каменира, профессионал. Мне нужен не только он, но и его подружка, которая сейчас находится у него в гостях.
   – Как она выглядит?
   – Понятия не имею. Студентка. Думаю, смазливая.
   – Люблю иметь дело со смазливыми студентками, – мечтательно улыбнулся Ханчев, давным-давно не испытывавший тяги к женскому полу. Слишком долго мыкался он по горам и пустыням, сражаясь бок о бок с мужчинами, среди которых было немало арабов. Они-то и открыли Ханчеву весьма специфические способы сексуальной разрядки, которые пришлись ему по вкусу, да, по вкусу. Облизав губы, он поинтересовался: – Куда доставить сладкую парочку? На базу?
   – Сюда. – Кочер похлопал рукой по подлокотнику кресла. – Дождитесь темноты и действуйте. Девчонка скорее всего будет в невменяемом состоянии. Я не хочу, чтобы ее видели внизу.
   – Мы привезем вам холодильник, – сказал Ханчев. – Большой, вместительный холодильник в фирменной упаковке. Предупредите, пожалуйста, об этом секьюрити.
   – Слушаюсь и повинуюсь. – Окружающие полагали, что Кочер начисто лишен чувства юмора, и ему иногда хотелось рассеять это заблуждение.
   Мужчины посмеялись. Один – потому что, как ему представлялось, удачно пошутил. Второй – поскольку подыгрывал хозяину.
   – Есть хорошие новости, – сообщил Ханчев, продолжая ухмыляться.
   – Вот как? – Кочер заинтересованно приподнял рыжие брови.
   – Слышали про недавний теракт в ночном клубе, Роберт Оттович?
   – Конечно. Все средства массовой информации трубят об этом.
   – Так вот, они вышли на след организаторов взрыва.
   – Массмедиа? – спросил Кочер.
   – Они, – произнес Ханчев с нажимом.
   – А! Это действительно приятно слышать. И что же это за след?
   – Чеченский, как и следовало ожидать.
   – Совсем распоясались, сепаратисты проклятые, – возмутился Кочер. – Ваххабиты, без стыда и совести.
   Ханчев тонко улыбнулся:
   – Пресс-секретарь ФСБ, выступивший по телевизору, высказался примерно в таком духе, только другими словами.
   – Значит, виновные скоро будут пойманы и примерно наказаны.
   – Вот именно. Думаю, у чекистов уже есть на примете несколько подходящих кандидатур. Вы знаете, как это бывает.
   – Знаю, – согласился Кочер. – Ловят, предъявляют возмущенной общественности, а потом годами мурыжат в Лефортове.
   – Собирают доказательства, – поддакнул Ханчев.
   – Что ж, пожелаем им удачи в их доблестном труде, – сказал Кочер, сделав маленький глоток коньяка. – А мы давай займемся своими делами. Мне не терпится увидеть новый холодильник. Чем раньше он появится здесь, тем лучше. Только пусть ребята не повредят его по дороге. – Кочер со значением взглянул на подчиненного. – Чтобы ни царапинки, ясно?

Глава 7
Кадровый вопрос

   С приближением сумерек у Волопасова началась неудержимая зевота, которую он тщетно пытался скрыть от подчиненных. Нервное возбуждение всегда действовало на него таким образом. Сна ни в одном глазу, а челюсти то и дело сводит от неудержимого желания сделать судорожный глоток воздуха. Как ни крепился руководитель Управления контрразведывательных операций, а непроизвольные позевывания раздирали рот все чаще, все сильнее.
   «Словно рыба на песке», – сердито думал он, то и дело прикрываясь ладонью.
   Начальники отделов, собранные на вечернее совещание, старались не смотреть на шефа, но можно было не сомневаться, что они видят его состояние. От этого Волопасову сделалось совсем муторно. Извинившись, он уединился в комнате отдыха и, накапав себе пятьдесят грамм медицинского спирта, выпил лекарство залпом. Через минуту ему полегчало. Через три минуты, возвратившись за стол, он почувствовал себя заново родившимся.
   – Теперь, – скрипуче произнес он, – когда план операции «Прощание славянки» в общих чертах намечен, прошу присутствующих поочередно высказать свое мнение. Коротко и по делу. Не расползаясь мыслию по древу.
   Выслушивая подчиненных, Волопасов не сделал ни единой письменной заметки, хотя порой звучали очень дельные предложения. Его мозг привычно фиксировал и сортировал сотни разрозненных фактов, пытаясь сложить их в нечто цельное. До сих пор ничего путного не вырисовывалось. Личность террористки-смертницы, устроившей взрыв в клубе «Приход», не укладывалась в привычные рамки. Пока не были отслежены и проверены многочисленные контакты Катерины Елисеевой, нечего было и пытаться строить предположения.
   Что ж, рано или поздно ниточка появится, а дальше – дело техники. Люди существуют не в безвоздушном пространстве, они постоянно общаются с себе подобными, следовательно, оставляют какие-то следы, предметы, записи, фотографии, воспоминания.
   Перебрав всех, кто знал Елисееву, оперуполномоченные ФСБ наметили к разработке полтора десятка фигурантов, на которых следовало обратить самое пристальное внимание. Завтра или послезавтра список сократится до пяти, максимум до семи фамилий. Еще через пару дней выявится тот самый человек, который прямо или косвенно вовлек Елисееву в террористическую организацию. Не по газетному же объявлению она вышла на преступников. А если и так, то все равно ее путь к ним будет отслежен.
   Волопасов взглянул на начальника технического отдела, который высказался последним, и резко спросил:
   – Где, по-вашему, было изготовлено взрывное устройство, находившееся на теле смертницы?
   – Не на Кавказе, – последовал незамедлительный ответ.
   – Чем подтверждена ваша уверенность?
   – Во-первых, сама начинка, – сказал начальник техотдела. – Не гексоген и не самодельный пластит, а самая настоящая пластиковая взрывчатка «С-4» промышленного изготовления, что для чеченцев нехарактерно. Во-вторых, механизм. Существует четыре вида механизмов, приводящих в действие детонатор: обрывные, нажимные, разгрузочные и натяжные…
   – Дальше! – звучание голоса Волопасова напоминало скрежет неисправного стартера.
   – В клубе была применена бомба с нажимным механизмом. Все известные нам «черные вдовы» пользовались либо обрывными, либо натяжными устройствами. – Начальник техотдела помассировал затылок. – Могу предположить, Николай Артемьевич, что взрывчатку смастерил кто-то из профессиональных наемников, воевавших в югославском регионе.
   – Тогда, возможно, албанцы? Мстят нам за поддержку сербских беженцев?
   – Албанские боевики используют два основных вида взрывчатки – диперекись ацетона «домашнего» изготовления и обычный тринитротолуол, полученный, как правило, из старых мин и снарядов, оставшихся на полях сражений в районе Косова. Кроме того, в качестве детонатора албанцы используют простые лампочки, – продолжал докладчик. – Достаточно разбить стекло и обмазать проволоку каким-нибудь легковоспламеняющимся веществом. При включении лампочки проволока мгновенно нагревается, и бомба детонирует. В клубе «Приход» был применен иной тип детонатора.
   Волопасов недовольно засопел:
   – Вы сами упомянули югославский регион, а теперь морочите мне голову!
   – Я говорил об иностранных наемниках, – возразил начальник техотдела. – О людях, прошедших профессиональную подготовку и имеющих в своем распоряжении такие мощные взрывчатые вещества, как «С-4». Это ведь, по сути, пластилин. Из него легко изготовить бомбу любой формы и спрятать ее под одеждой. Пластит достать гораздо сложнее, чем другие виды взрывчатки, поэтому у обычных террористов редко появляется возможность его использовать. Разумеется, это лишь мое субъективное мнение.
   – На сегодняшний день мы имеем десятки различных субъективных мнений, – поморщился Волопасов. – И ни одного объективного суждения, вот что прискорбно. Может быть, нам следует устроить опрос людей на улицах? Может быть, они подскажут что-то дельное? У каждого из них, я уверен, тоже имеется собственное мнение по данному вопросу.
   Руководитель УКРО обвел взглядом участников совещания, выискивая смельчака, готового принять вызов. Три часа назад он имел весьма неприятный разговор с начальником Департамента контрразведки, который, в свою очередь, побывал на ковре у Директора ФСБ. Можно было не сомневаться, что Директору тоже накрутили хвост в Кремле, так что цепная реакция продолжалась по нисходящей. Снежный ком эмоций катился вниз, грозя обрушиться на каждого, кто допустит оплошность. Руководители служб управления прекрасно осознавали это, поскольку устраивали подчиненным аналогичные выволочки. И теперь каждый из них тоскливо гадал, на кого именно обрушатся гром и молнии.
   Обошлось. Выдержав томительную паузу, Волопасов махнул рукой:
   – Свободны. Можете расходиться по рабочим местам.
   Все облегченно перевели дух. Но уже после того, как полковники дружной гурьбой устремились к выходу, Волопасов попросил остаться одного из них, Роднина.
   Ощущая на себе сочувственные взгляды коллег, начальник оперативного отдела повернулся кругом, замерев хотя не по стойке «смирно», но и не в непринужденной позе штатского.

* * *

   Несмотря на профессиональную привычку выведывать тайны, мало кто в управлении догадывался о том, что Волопасова и Роднина связывают близкие отношения, начавшиеся еще во время учебы в Академии Комитета государственной безопасности СССР. После распределения судьба то сталкивала, то разлучала новоиспеченных офицеров, но ни время, ни расстояние не были властны над их дружбой. Она рухнула относительно недавно, когда на плечи Волопасова упали генеральские погоны, а Роднин так и остался при звездах полковника. Вызванный вскоре после этого в кабинет бывшего друга и названный им по старой памяти «Васей», Роднин нахмурился и сказал:
   – Извини, старик, но давай без фамильярностей. Я с тобой в последний раз на «ты» – прими, пойми и не обижайся.
   – Завидуешь, что ли? – проскрипел Волопасов.
   – Дурак ты, Колька, – сказал полковник генералу. – Стану я завидовать твоим лампасам! Форсу много, а удовольствия мало. Всегда на виду, за все в ответе.
   – Что же ты кочевряжишься, раз все понимаешь?
   – Я не кочевряжусь, я дело говорю. Дружба – дружбой, а табачок врозь. Тебе – генеральский. Мне – попроще, тот, что по чину полагается. Вот так, и никаких гвоздей. Поверь, старик, так будет лучше.
   – Кому? – выкрикнул Волопасов. – Тебе? Мне?
   – Соблюдать субординацию в интересах нашего общего дела, – твердо ответил Роднин, и по выражению его лица было ясно, что он от своего не отступит.
   – Какого дела?
   – Ну, ты даешь, старик! Я должен напоминать вышестоящему начальству, чем мы тут занимаемся? – Роднин машинально взглянул на портрет Железного Феликса. – Есть такая работа – Отчизну защищать. Или забыл?
   – Я-то помню, – возмущенно проскрежетал Волопасов. – И про Отчизну помню, и много еще чего. Например, как мой кореш, будучи лейтенантом, батину машину продал, чтобы подкинуть мне денег на обзаведение жилплощадью. Как этот кореш майорской должности лишился, когда меня перед начальством выгораживал. – Волопасов порывисто подался вперед. – А теперь, значит, мы должны нашу дружбу похерить? Только из-за того, что один другого на служебной лестнице обскакал? Так еще не вечер, Вася. Может, завтра я у тебя в подчинении ходить буду.
   – Может быть, – согласился Роднин с достоинством. – Но и в этом случае я скажу тебе то же самое. Мы с тобой для окружающих не Васек с Коляном, а старшие офицеры. Подчиненным наше с тобой сюсюканье ни к чему, им дисциплина нужна, вертикаль власти, да такая, чтобы дыбом стояла. А если завтра ты меня по-приятельски по плечу похлопаешь, то послезавтра целая очередь соберется из таких хлопальщиков.
   Волопасов, не поднимая глаз, проворчал:
   – Никто на людях панибратствовать не собирается.
   – И правильно, – одобрительно кивнул Роднин. – Но мы с тобой не гуттаперчевые мальчики, чтобы при свидетелях себя так вести, а без свидетелей – этак. Лично меня такой вариант не устраивает.
   – Почему?
   – Шут его знает. Почему одним рыба с душком нравится, а других от нее воротит? Почему одни юлить умеют, а другие напрямик прут как танки?
   – Ты, что ли, танк, Вася?
   – Да уж не велосипед с моторчиком, Коля. – Роднин тут же поправился: – Николай Артемьевич.
   Больше к этому разговору не возвращались. В неофициальной обстановке былые друзья изредка позволяли себе общаться по имени-отчеству, но в остальное время оставались друг для друга генералом и полковником, в полном соответствии с табелью о рангах.
   Поостыв, Волопасов пришел к выводу, что старый товарищ был прав, и все же обида осталась. Наверное, даже не на Роднина обида. На судьбу-индейку, отнявшую у Волопасова больше, чем дала. Возможно, самое ценное, что было у него в жизни.
   И, хотя он не признавался в этом никому, Волопасов втайне мечтал о дне, когда уйдет в отставку. Чтобы встретиться с Родниным на правах старого товарища и, как бы шутя, намять ему бока под видом безобидной возни у рыбачьего костерка или на дачном участке. А потом потрепать упрямца за седую чуприну и пожурить: «Видишь, все ж таки по-моему вышло. Никакой я тебе больше не товарищ генерал и даже не Николай Артемьевич, усек, Васек? Только теперь я тебя назло стану не по имени величать, а Василием Степановичем, хоть лопни от злости».
   Но Волопасов свою угрозу не выполнит, конечно. И уже через пять минут старые друзья будут сидеть рядышком, чуть ли не в обнимку, рассказывая о своем житье-бытье, хорохорясь, привирая и немного кокетничая. Им будет что сказать друг другу. И сейчас есть. Нужно только переступить через дурацкие условности.
   Взглянув на Роднина, Волопасов проскрипел:
   – Долго вы будете из себя соляной столб изображать, полковник? Давайте к столу. Или вам особое приглашение требуется?

* * *

   Привычно прошагав вдоль длинного приставного стола, начальник оперативного отдела сел напротив руководителя УКРО и положил руки поверх папки с материалами по проведению операции «Прощание славянки».
   Фотография покойной «славянки» красовалась на торцевой стене кабинета. Это было сделано вовсе не потому, что Волопасов боялся забыть, как выглядела смертница – нет, единожды увидев Елисееву, он опознал бы ее и на Страшном суде. Но генерал издавна питал пристрастие к различного рода схемам, помогавшим ему просчитывать многоходовые комбинации. Вот почему увеличенный портрет Екатерины Елисеевой был наклеен на лист ватмана.
   От него, подобно солнечным лучам на детском рисунке, тянулись во все стороны прочерченные зеленым фломастером линии. Стрелки указывали на знакомых Елисеевой, которые попали под подозрение ФСБ. Некоторые из них были представлены фотографиями, некоторые – проименованными квадратиками, но всех их предстояло тщательно изучить на предмет принадлежности к террористическим организациям. В основном это были лица мужского пола. Студенты, тусовщики без определенного рода занятий, бизнесмены мелкого пошиба, один профессиональный картежник, один фотограф, один музыкант – вся эта разношерстная публика окружала Елисееву до тех пор, пока она не сменила образ жизни. Что стояло за этим решением, вернее, кто?
   Разглядывая ватманский лист, Роднин подумал, что заинтересовавшим ФСБ людям не повезло в любом случае. Скоро их подноготная будет изучена, проанализирована и зафиксирована в документах, после чего они попадут в секретную картотеку. И кто знает, чем это может обернуться для них в дальнейшем. Любители легкой жизни даже не представляют себе, как часто они ходят по краю пропасти.
   Роднин перевел взгляд на бесцельно перебирающего бумаги Волопасова, который очень уж долго собирался с мыслями, прежде чем перейти к делу. Не знает, с чего начать разговор? Что ж, нужно ему помочь.
   – Любопытное совпадение, – произнес Роднин, кивая на схему.
   – Какое совпадение? – оживился Волопасов, повернувшись всем корпусом назад.
   – Шестнадцать фигурантов по делу Елисеевой.
   – Ну и что?
   – Жертв тоже было шестнадцать. Удивительное совпадение.
   – Прежде вы мистикой не увлекались, Василий Степанович.
   – А я и сейчас не увлекаюсь, Николай Артемьевич.
   – Тогда к чему эта реплика? – недовольно осведомился Волопасов.
   – Брякнул первое попавшееся, что на ум взбрело, – признался Роднин.
   – Какого рожна?
   – Мне показалось, что вы хотите обратиться ко мне с какой-то личной просьбой, товарищ генерал.
   – Допустим, хочу. – Пальцы Волопасова выбили по столу быструю неровную дробь.
   – Вот я и решил облегчить вам задачу, заговорив первым. – Роднин пожал плечами.
   – Та-ак. – Генеральский тон не сулил подчиненному ничего хорошего. – Помочь мне, значит, надумали, полковник?
   – Почему бы и нет?
   – А я разве просил вас о помощи?
   – Собирались, – напомнил Роднин. – Разве вы задержали меня не для этого?
   Несколько секунд Волопасов молчал, не зная, как вести себя в этой щекотливой ситуации. Продолжать держаться подчеркнуто официально? Или попытаться хотя бы отчасти восстановить прежние отношения? Так и не приняв решения, Волопасов спросил, постаравшись, насколько это возможно, смягчить свой голос:
   – Скажите, полковник, у вас остались свободные оперуполномоченные, не задействованные по делу Елисеевой?
   – Никак нет, – ответил Роднин без запинки. – Все опытные сотрудники выполняют порученные им задания.
   – А капитан Бондарь?
   Задавая этот вопрос, Волопасов постарался напустить на себя полнейшее равнодушие.
   – Вы сами подписывали приказ о предоставлении Бондарю внеочередного отпуска, – произнес насторожившийся Роднин.
   Он отлично знал, что старый друг никогда не упускает из виду даже самых незначительных мелочей, относящихся к деятельности управления. Что касается Бондаря, то еще недавно эта фамилия была на устах всех сотрудников, и Волопасов не мог не знать об этом. В прошлом месяце капитан потерял жену и четырехлетнего сына. Они погибли в автокатастрофе, пытаясь разминуться с мчавшимся по встречной полосе «Саабом», за рулем которого сидел обкурившийся анаши отпрыск замминистра. В настоящее время ублюдок находился под следствием, а семья Евгения Бондаря – в двух выкопанных рядышком могилах. Поговаривали, что капитан винил в случившемся себя, поскольку настоял, чтобы жена обзавелась водительскими правами. Она неохотно подчинилась, а примерно через неделю после экзамена произошла трагедия.
   Мог ли генерал Волопасов забыть, как лично хлопотал о том, чтобы жена и ребенок Бондаря нашли последний приют не где-нибудь, а на Новодевичьем кладбище, куда простых смертных пристроить не так-то просто?
 
   Предчувствуя какой-то подвох, Роднин расставил локти пошире и наклонился вперед. Волопасов, наоборот, принял расслабленную, почти умиротворенную позу. Если бы не пронзительный взгляд, можно было подумать, что он предпочел бы вздремнуть, вместо того чтобы заниматься пустопорожней болтовней.