Сергей Мирный. Ликвидаторы. Чернобыльская комедия

Сергей Мирный
Ликвидаторы. Чернобыльская комедия

   Думал, думал… «Жить – нельзя». Осмотрелся – «Можно!»

Украинская поговорка

   Роман написан на основе подлинных чернобыльских событий, обстоятельств, уровней радиации, доз облучения и их эффектов. Все упомянутые персонажи и учреждения выдуманы, их возможное сходство с реально существующими случайно.

Зачин
Веснянка

   Ранняя весна.
   День, полный прозрачного света.
   Солнышко согревает узловатые ветви старых дубов на холме. Снег уже начал подтаивать, в разрывах его белизны – гривки пожухлой травы, песчаная земля…
   На вершине холма стоит стайка девочек-подростков. На них – пальто, курточки из синтетики. Но в одежде каждой обязательно есть какой-нибудь старинный предмет этой местности – Полесья: на одной это бусы, на другой – вышитая рубашка, на третьей – наверное, еще бабушкина юбка…
   Девчонки здесь, похоже, неспроста.
   Подталкивают друг друга: «Ну, давай!» – «Нет, ты давай!» – «Ну, начинай!» – «Нет, давай ты!» – «Ну, начинайте уже!» – «Ну – вместе, что ли?!». Стоят, смотрят вокруг – на заснеженное село, на лес вокруг него, на реку с одной стороны, на бескрайнее водное пространство – с другой…
   …и, вдруг став серьезными, неожиданно во всю силу своих легких начинают орать веснянку.
   ОРАТЬ – потому что тут так заведено: уже тысячи лет на этом холме так выкрикивали в звонкое весеннее пространство свой «эндокринный взрыв» девочки-подростки, призывая весну – прийти…
   Языческий, древний крик-пение – на каком-то странном языке: не украинском, не русском, не белорусском – и похожим на все три одновременно^[1]…
   Пронзительные, наполненные дикой жаждой жизни звуки звонко звучат в пространстве…
   Девчонка-подросток с косичкой из каштановых волос, украшенной цветастой лентой, взобралась на кучу хвороста, присыпанную снегом, – выше всех!..
   …и – хрусть! – проваливается в эту подтаявшую кучу почти по шею!
   Ее растерянное раскрасневшееся личико среди обледенелых хворостин – и безудержный, звонкий хохот ее ровесниц…
   …над селом…
   …рекой…
   …холмом – над дубовыми крестами на нем, над пирамидками со звездами, над безымянными белыми бугорками с влажными темными проталинами наверху…
   Неукротимые, жаждущие новой жизни звуки чернобыльской веснянки звучат в пронизанном светом воздухе над заснеженными могилами сельского кладбища, на самом высоком месте Лебедич – древнего села у слияния рек Припяти и Днепра…
   – Окса-а-ан-а! Да иди ж обедать! – доносится издалека, от хаты голос бабушки…
 
   В этот день в 25 километрах на северо-запад от этого холма – в еще мерзлую землю был вбит первый колышек под строительство гигантского высокотехнологичного сооружения, которое изменит ход развития земной цивилизации…

Часть первая
Ликвидация последствий

   Я есть народ, и моей правды сила
   побеждена ни разу не была.

Павло Тычина

Новелла-вступление
Взрыв

   – Бог мой! И все это – всего лишь из-за одного частично разрушенного дома!

Роберт Гейл

   Ночь. Огромный пруд. На пологом песчаном берегу – рыбалка в полном разгаре.
   Клев – отличный! Еще одна большая рыбина, серебристо трепыхаясь, оказывается у рыбака и скользит из его рук, плеснув напоследок хвостом, в сетку с уловом в воде.
   Неподалеку двое его соседей тоже дергают одну за другой.
   ПЕРВЫЙ СОСЕД: Классная сегодня рыбалка…
   ВТОРОЙ СОСЕД: Сплюнь!..
   Опять клюет! Рыбак – весь внимание! Не упустить момент!
   …ЩЕЛК! – над водоемом эхом разносится громкий звук гигантских электрических переключателей…
   Все головы – в ту сторону!.. Там, за водоемом, на расстоянии – маячат большие темные индустриальные здания…
   …ВЗРЫВ! – Над строением огненно-черный шар взлетает к самому верху 150-метровой трубы!.. Словно выброс из вулкана… Земля содрогается…
   Грохот… Эхо по воде.
   Рыбак замирает. Его соседи вскочили на ноги.
   Секунда-другая – все напряжены…
   …БА-БА-А-АХ! Новый взрыв!
   Шар огня – вдвое выше трубы!..
   Грохот… Перекатывается над водой эхо. Снова содрогается почва…
   Облако над сооружением приобретает форму гриба…
   ПЕРВЫЙ СОСЕД (втянул голову в плечи): Атомный?
   РЫБАК (выходит из оцепенения): При ядерном – «нас бы уже тут не стояло»… (Быстро вытягивает снасть.)
   Гриб поднимается выше… распространяется в стороны, вверх… блекнет… Тишина. Над местом взрыва – отблески огня.
   Рыбак быстро вытягивает снасти, кое-как наматывает леску…
   ПЕРВЫЙ СОСЕД (успокаиваясь, к напарнику): Ничего себе бабахнуло…
   ВТОРОЙ СОСЕД (рыбаку): А что это?
   РЫБАК: У нас на станции… Сматывайте удочки, мужики… А то вы тут наловите… (Торопливо запихивает снасти в рюкзак.)
   ПЕРВЫЙ СОСЕД: Ты там работаешь?
   ВТОРОЙ СОСЕД (в шутку): Смотри – без рабочего места останешься…
   РЫБАК: Да если б только это…
   ПЕРВЫЙ СОСЕД: Э-э… А еще… будет?
   РЫБАК: Не знаю. Теперь – ничего не знаю… (Со злостью.) Сказал же – сматывайтесь!
   Оглядывается – не забыл чего? – рюкзак на плечи – и стремительно вверх.
   Соседи переглядываются.
   ПЕРВЫЙ СОСЕД: Н-ну… а мы как?
   ВТОРОЙ СОСЕД: Ему хорошо, он местный – у них этот пруд всегда под боком… А мы когда еще сюда выберемся? Такой клев… (С сожалением смотрит вокруг.) Везет им… Знаешь, сколько они здесь на АЭС зарабатывают? Деньги лопатами гребут!
   Размахивается и закидывает снасть.
   Его напарник, чуть посомневавшись, закидывает тоже.
   ПЕРВЫЙ СОСЕД: Перестало клевать…
   ВТОРОЙ СОСЕД: Такую рыбалку пересрали…
   …Феерическое зрелище – два горящих ядерных реактора: один – в темноте ночи, другой – в темной воде: огненное отражение…
   Год 1986. Месяц апрель, число 26-е. 1 час 24 минуты ночи.
   Пруд-охладитель, Чернобыльская АЭС, Украинская Советская Социалистическая Республика, Союз Советских Социалистических Республик.
   …Трепыхается на мелководье забытый в сетке улов…
 
   Утро. Светает. К комплексу индустриальных зданий Чернобыльской АЭС приближается вертолет, идет на снижение…
   Руина большого, высокого промышленного строения – раскрытая сверху, почерневшая, выгоревшая внутри; из нее торчат, как хворост, куски трубопроводов, стальной арматуры; рядом на крышах разбросаны обломки бетона, металлических конструкций, большие черные «кирпичи» блоков графита, огрызки удлиненных трубчатых топливных элементов; такие же обломки усеяли землю вокруг…
   Вертолет кружит над тем, что несколько часов тому назад было работающим 4-м ядерным реактором Чернобыльской АЭС. Щелкает затвор фотоаппарата.
   Черный пролом…
   …из него клубится дым…
   …струится горячий воздух…
   …на дне адски сияет раскаленная, обнаженная радиоактивная масса.
 
   Ясный весенний день. Весело мчится автобус.
   Оксана – двадцатилетняя девушка – выдвигается из окна, радуясь теплу, весне, молодости… На поверхность вырывается темно-русая коса – густая, тугая, она трепещется на ветру.
   Автобус мчится по трассе Припять – Чернобыль. С обеих сторон – густой сосновый бор. Проезжает поворот, на его обочине – бетонный несколькометровый раскрашенный факел – эмблема Чернобыльской атомной электрической станции. Над верхушками зеленых сосен белеет высокий и длинный турбинный зал атомной электростанции.
   Оксана ловит косу и прячет ее в узкое окошко, со смехом говорит что-то внутрь автобуса.
   Цветут яблони в садах села Копачи – роскошно, пышно, величаво.
   Какая тут красивая земля!
 
   Полдень. Юный современный город.
   По его улице между разноцветных легковых автомобилей движется… грязно-зеленая масса на колесах – большая и угловатая: броневик радиационной, химической и бактериологической разведки.
   На тротуаре молодой человек гуляет с дочкой. Обеспокоенно смотрит вслед бронемашине.
   Обращается с вопросом к двум милиционерам, которые идут навстречу. Те отвечают: «Да все нормально. А в чем дело, собственно?»
   Милиционеры одеты в серые резиновые защитные куртки и белые респираторы. Неспешно идут дальше по тротуару.
   Молодой человек оглядывается на них…
   Это документальные цветные кадры любительской съемки.
   Город Припять. Расстояние от пролома реактора – полтора километра.
   Население – почти 50 тысяч человек, в основном работники АЭС и ее строители, их семьи.
   26 апреля 1986 года. Суббота. Выходной день. Трудящиеся отдыхают.
 
   Из освещенного солнцем подъезда столичного номенклатурного дома выходит функционер от медицины, за ним – его жена и дети. Лица прикрыты беленькими респираторами-«лепестками». Садятся в черный лимузин.
   Обильно, розово-бело цветет яблоня у их подъезда.
 
   Аэродром. По трапу самолета быстро поднимаются жены, дети и родственники «партайгеноссе»^[2]. Все – в респираторах.
   У стюардессы – круглые от удивления глаза…
   …комично контрастируют с окаменевшей «профулыбкой».
   «Члены семейств» быстро и молча проходят мимо – в черный овал входа. Стюардесса оглядывается на трап…
   …и ее глаза лезут уже даже не на лоб – а на затылок!
   …Ступеньками трапа, смешно переваливаясь с боку на бок, неторопливо поднимается еще один «член семейства» – кривоногая коричневая такса…
   …ТОЖЕ В РЕСПИРАТОРЕ!
 
   Документальные цветные кадры любительской съемки.
   Рассредоточиваются по городу автобусы «ЛАЗы»^[3] – медленно, словно хищные щуки в зарослях: из красивейших зеленых проспектов – на улицы – в аллеи – к подъездам многоквартирных домов…
   Доносится из репродукторов объявление – неестественно-ровный, безжизненный голос женщины-украинки, старательно и четко произносящий русские слова:
   «В связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции в городе Припяти складывается неблагоприятная радиационная обстановка. С целью обеспечения полной безопасности людей и в первую очередь детей возникает необходимость провести временную эвакуацию жителей города в близлежащие населенные пункты Киевской области. Для этого к каждому жилому дому сегодня, 27 апреля, начиная с 14 часов, будут поданы автобусы в сопровождении работников милиции и представителей горисполкома. Рекомендуется с собой взять документы, крайне необходимые вещи, а также на первый случай продукты питания.
   Товарищи! Временно оставляя свое жилье, не забудьте, пожалуйста, закрыть окна, выключить электрические и газовые приборы, перекрыть водопроводные краны. Просим сохранять спокойствие, организованность и порядок при проведении эвакуации».
   Жители с вещами ждут подачи автобусов – столпились в подъездах домов. Здесь уровень радиации в десяток раз меньше того, который на улице.
   Цепочкой выходят – мимо цветущих яблонь – в раскрытые двери автобуса.
   Выходной день – воскресенье, 27 апреля 1986 года. Город Припять.
 
   Большой город за сотни километров от Чернобыльской атомной электрической станции. Хороший солнечный весенний день.
   К освещенному солнцем подъезду панельной 9-этажки подходит долговязый мужчина по прозвищу Пат – в тренировочном костюме с обвисшими пузырями на коленях, в руке сеточка-«авоська» с продуктами…
   Подъезжает такси, из него выходит офицер.
   ОФИЦЕР (тычет серую бумажку Пату под нос): Этот на каком этаже проживает? Фамилии не разберешь…
   ПАТ (удивленное лицо): Это же я…
   ОФИЦЕР: Распишись. (Протягивает ручку; Пат, будто загипнотизированный, расписывается.) Садись.
   ПАТ: Куда? У меня сегодня выходной!
   ОФИЦЕР: В машину! Ты что, читать не умеешь? (Встряхивает бумажкой.)
   ПАТ: Умею…
   ОФИЦЕР: Тогда читай!
   ПАТ: «Повестка…» Неужели… ВОЙНА? Ядерная? Да вы чо, ребята?!
   ОФИЦЕР: Да тихо ты, идиот! Дальше читай! «Специальные военные сборы»! В машину давай!
   ПАТ: Да я сейчас… Я ж забегу домой, переоденусь…
   ОФИЦЕР: В машину! (Толкает Пата к машине.) Знаешь, сколько еще у меня таких?!
   ПАТ: Да я сейчас… (Вырывается, тянет офицера за собой, цепляет к спинке скамьи авоську с продуктами, кричит вверх.) Надюша-а-а! Авоську здесь возьми! Меня на военные сборы забира-ают! Специальные!
   ОФИЦЕР: Да не ори ты на весь мир! (Тянет Пата назад.) Идиот!
   В окне появляется полная Надюша.
   НАДЮША: Какие еще сборы перед праздниками? Ты что, очумел? Мы ж к моим на праздники едем, мы же пообещали!
   ПАТ (в дверях такси): Я все купил, что ты написала! Вон, на скамейке…
   НАДЮША: Ты бы меньше с приятелями лясы под магазином точил! Опять вляпался!
   Буйно цветет яблоня у скамьи.
   Лица «нахватанных» мужчин за стеклом отъезжающего такси. Выглядывают, словно рыбки из аквариума.
 
   На поляне посреди соснового леса.
   Отдельными кучками на траве лежит «бэушное» (бывшее в употреблении) военное обмундирование – брюки, гимнастерки, ремни, сапоги, портянки, головные уборы, летние кальсоны, белые нижние рубашки, черные погоны…
   Мужчины всех возрастов, собрав себе комплект, уходят и переодеваются: снимают гражданское, остаются голыми, одеваются в военное, заталкивают гражданское в заплечные вещевые мешки из темно-зеленой ткани…
   Такси подвозит новых мобилизованных. Выходят, ошалело смотрят вокруг. Не веря тому, что видят, подходят к обшарпанным столикам.
   Называют свои фамилии, их отмечают в списках. Идут к кучам обмундирования, продолжая оглядываться…
   Пат обалдело хлопает глазами вокруг, чешет внизу живот и подтягивает обвисшие спортивные брюки.
 
   Мордастый заготовитель стоит на длинной грузовой машине-фуре.
   Под ней, на земле, – человеческая толпа бушует, и этот откормленный мужик возвышается над селом Лебедичи, как большой начальник на трибуне в день всенародного праздника.
   Рядом с ним установлена большая платформа – весы.
   По наклонным толстым доскам поднимается на машину упитанная корова.
   Заготовитель принимает от населения скот.
   ЗАГОТОВИТЕЛЬ (орет на всю деревню): Сдавайте, сдавайте! Пока принимаю! Пока деньги есть!.. (Потрясает пачкой тертых рублей, трешек, пятерок, десяток.) Сдавайте – пока еще деньги есть! (Смотрит на весы, двигает грузом по линейке туда-сюда, взвешивает…) Та-а-ак… 350 килограммов.
   ПОЖИЛОЙ КРЕСТЬЯНИН: Какие 350?.. Да ты что?! (Смотрит на линейку весов снизу, из-под платформы.) Она же все 450! Еще с чем-то… (Возмущенно.) Да ты вообще уже!.. Лучшая корова в селе!
   ЗАГОТОВИТЕЛЬ: Ну и оставляй ее тогда себе! «Первая корова на деревне»… Забирай! (Стегает корову прутом, сгоняя с весов к доскам эстакады.) Сдавайте, сдавайте! (Над головами людей, повернувшись к домам.) Пока у меня еще деньги есть!
   ПОЖИЛОЙ КРЕСТЬЯНИН: Да… (Опускает голову.) Да давай уже… (Себе под нос.) сукин сын… Куда денешься… Прощай, Веселая. Прости меня…
   Протянул заскорузлую ладонь вверх, не глядя, взял деньги, которые ему ткнула рука сверху, и, пряча взгляд и от коровы, и от людей, пошел прочь.
   В селе Лебедичи идет эвакуация.
   Во дворе, полном вишневых деревьев, возле дома – Оксана и ее бабушка спорят. Об одном и том же. В сотый раз.
   БАБУШКА: Поезжай, Оксана, ты еще молодая…
   ОКСАНА: А вы, бабушка? Все ж едут!
   БАБУШКА: А я останусь. За домом присмотрю.
   ОКСАНА: И я с вами!
   БАБУШКА: Ты уезжай. (Оксана делает лихорадочные движения.) А то прокляну. (Умоляюще.) Ну поезжай же, Оксанка. Не навек же это… Немцев – и тех пережили…
   Трижды целует Оксану, крестит, дает ей уже готовую сумку: «С Богом!»
   Возвращается домой, тренированно снимает котомку с гвоздя в притолоке.
   Без спешки, уверенно идет огородом по тропинке, привычно забрасывает котомку за плечи и, дойдя до опушки, словно испаряется в лесу…
   На центральной улице села автобусы тронулись. Из еще открытых дверей Оксана оглядывается…
   Из окон – высовываются лица детей…
   И дети, и взрослые смотрят назад: прижались к окнам, расплющили носы о стекло… Словно рыбки в аквариуме.
   На фоне их полупризрачных лиц в окнах автобуса отражается, уже как нечто нереальное, их и не их уже село…
   Нежно бело-розово цветут вишни в селе Лебедичи.
 
   Под лобовым стеклом автобуса ЛАЗа лежит полиэтиленовый пакет, в нем – кулич и крашеные яйца.
   Навстречу по асфальтовой трассе движется военная колонна: среди ясного дня горят фары БРДМов – бронированных разведывательных дозорных машин, – советских джипов УАЗов, армейских грузовиков с брезентовыми прямоугольниками-навесами для людей наверху, с полевыми кухнями на прицепе… В квадратике-окошке первой бронемашины мелькает лицо солдата-водителя…
   …Внутри передового БРДМа, под лобовым окошком, – сухой паек: пара буханок хлеба, большая жестяная банка тушенки, покрытая толстым неровным слоем светло-коричневой смазки и кое-как обернутая бумагой – грубой и серой, рядом несколько банок поменьше – «Хамса в томатном соусе».
   Навстречу движется колонна автобусов ЛАЗов: один за другим без конца-края наполненные людьми – мужчинами, женщинами, детьми…
   …Автобус и передовой БРДМ встречаются – колонны, как поезда, с шумом несутся одна мимо другой: первая – подальше от последствий взрыва, вторая – как можно ближе: в эпицентр…
   За мелькающими колоннами – на обочине стоит молодая женщина в домашнем халатике, рядом – мужчина в спортивных брюках и домашних тапочках на босую ногу. Женщина держит за руку ребенка, муж – эмалированный детский горшок… Это все. Больше у них ничего нет.
   Мужчина поднимает руку, голосует – снова и снова просит подвезти. Автобусы проносятся, не останавливаясь, – их тени мелькают по женщине, по мужчине, по ребенку…
   Город Припять эвакуировали одной колонной. В ней было 1100 автобусов. Она растянулась по трассе на тридцать километров.
   Пыль. Цветут сады у дороги.
 
   Огромное тусклое и низкое помещение. Влажный пар висит туманом. До самого потолка – белая блестящая плитка на стенах. Пол из красного кафеля, с множеством заплат из желтого кафеля и серых цементных «пломб», с выбоинами – незаделанными плоскими ямками.
   Это баня. Здесь моются эвакуированные женщины, мужчины, дети… ВСЕ ВМЕСТЕ!!!
   Никому ни до чего дела нет: все мылятся, моются, трут себя, своих детей – отмыться, немедленно, как можно быстрее отмыться!^[4]
   …В предбаннике на пол падают остриженные волосы – русые, черные, седые… Детские кудрявые… Куча разноцветных волос на полу.
   Мужчина отчаянно трет мылом остриженную наголо голову. Идет под душ… К выходу, к «звенелке»… Она звенит. Он возвращается, мылится снова…
   Оксана, завернувшись полностью в свою длинную распущенную каштановую косу, тоже подходит к «звенелке». Противный электрический зуммер…
   Грубым коричневым бруском мыла Оксана трет шелковистые каштановые волосы… Подходит опять к «звенелке» – металлическому контуру в форме дверного проема, – вся завернувшись в свою косу. Два дозиметриста-медика в белых халатах стоят с «чистой» его стороны. Загорается красная лампа, пронзительно взвывает звук зуммера…
   ПОЖИЛОЙ ДОЗИМЕТРИСТ: Состригай косу, дочка. Говорил же тебе сразу…
   Оксана упорно трет длинные волосы бруском мыла…
   Красное мигание, мерзкий звук зуммера…
   Низенькая широкая скамейка-столик из серой мраморной крошки. Оксана раскладывает на ней волосы и – прядь за прядью – трет их темным грубым мылом, – вся прикрытая водопадом своих освобожденных длинных волос. Похожа на русалку…
   Снова – красное мигание, пронзительный зуммер…
   …На разномастную кучу волос – на черные, седые, рыжие, на нежные детские, короткие мужские и длинные женские пучки волос – падают, сворачиваясь, как увядающие стебли водяной лилии, длинные каштановые пряди, покрывая собой эту гору…
   Оксана – красная от стыда и унижения, с девчачьим лицом и идиотски обчекрыженной прической – трет голову бруском темного мыла.
   Красное мигание, пронзительно-мерзкий зуммер…
   Машинка, жужжа, стрижет короткую гривку волос…
   Темным бруском мыла Оксана трет незагорелую безволосую голову.
   Красное мигание, отвратительный зуммер…
   Оксана, намылив голову, соскребает кожу на голове ногтями.
   Розово-красная кожа на голове Оксаны…
   …а на ее лице – пылающее безобразно-большое пятно! Раньше его не было! Похоже на родимое…
   Красная мигалка… не загорается! Зуммер – молчит.
   Оксана – стриженная «под ноль», в чем мать родила – проходит в узкие высокие ворота «звенелки». Мужчины-дозиметристы смотрят ей вслед.
   Из полутемной бани Оксана идет к дверям в ярко освещенное помещение.
   Там голые женщины, мужчины, дети разбирают себе одинаковую одежду. Она большими кучами лежит на длинных столах.
 
   Оксана с безволосым черепом, в дешевой уродливой одежде советского производства, в грубых не по размеру туфлях (именно это было «положено» после мойки каждому) выходит из дверей массивного серого дома, построенного в стиле конструктивизма, в эпоху торжества индустриализации.
   Складывает вчетверо какую-то официальную бумажку, втискивает ее в карман мятой, слежавшейся по сгибам казенной одежды. Ни одной вещи – личной, своей – у Оксаны больше нет.
   Идет по улице. Останавливается напротив магазина, зацепившись взглядом за экраны телевизоров, которыми заставлена большая витрина. Во множестве прямоугольников разных размеров – одно и то же: вещает функционер от медицины – упитанный, ухоженный мужчина лет сорока с чем-то.
   ФУНКЦИОНЕР ОТ МЕДИЦИНЫ: …для беспокойства нет совершенно никаких оснований. Исключительно в порядке профилактики рекомендуется временно воздержаться от употребления молока и кисломолочных продуктов и некоторых видов овощей и ягод, а также грибов. Окна и двери жилищ лучше держать плотно закрытыми. Несколько раз в день надо делать влажную уборку дома. Женщинам нежелательно выходить на улицу с непокрытой головой. И не выпускайте детей на улицу… Но я хочу еще раз авторитетно заявить, что никаких последствий для здоровья населения, и детей в частности, эта производственная авария на Чернобыльской атомной электрической станции иметь НЕ БУДЕТ… Так что абсолютно никаких оснований для паники нет…
   Стоя у витрины с телевизорами, Оксана трет красное пятно на щеке.
   ОКСАНА (обращается к прохожему): А где здесь можно купить… (В размышлении дотрагивается до своего оголенного черепа.) Наверное, беретик? Или платок? (Погружается в глубокое раздумье.)

Открытие^[5]

   Год 1896. Париж. Темная комната, залитая тусклым красным светом от фонаря на столе в углу.
   Анри Беккерель – мужчина сорока с чем-то лет, с высоким широким лбом мыслителя, с большой аккуратной бородой – осторожно достает из ящика стола черный картонный конверт. На нем лежат два прямоугольных куска уранилсульфата калия – химического соединения урана. Под один из этих кусков подложен металл в форме мальтийского креста.
   Беккерель с сожалением рассматривает загубленный, так и не сделанный эксперимент… Было необходимо яркое солнце, а оно поздней осенью в Париже – большая редкость. Поэтому подготовленные для опыта вещества и фотопластина пролежали без дела долгое время. Свойства фоточувствительного слоя со временем меняются – и теперь, не зная их точно, эксперимент с этой пластиной сделать уже не удастся. Однако на этой испорченной фотопластине можно выяснить, как именно, насколько их свойства меняются со временем, – и это позволит в будущем делать более точные опыты…
   Беккерель колеблется: может, эта поправка будет совсем незначительной и не стоит даже и возиться? Нет, все же стоит убедиться…
   Освещенный багровым светом фонаря, Беккерель вытягивает из грубого черного пакета фотопластину, опускает ее в плоскую ванночку-кювету, в раствор проявителя. Рассеянно смотрит по сторонам, думая о более важных опытах завтра.
   …На фотопластине в растворе неожиданно появляется темный прямоугольник! И второй темный прямоугольник – рядом!..
   Беккерель изумлен! ОТКУДА?! На эту пластину свет так никогда и не попал, а темнеть фоточувствительный слой может только от него!
   …На втором темном прямоугольнике виден светлый силуэт мальтийского креста!..
   Беккерель не верит своим глазам! Этого не может быть, для этого нет никаких причин!
   Сравнивает изображение на фотопластинке с контурами кусков урана и мальтийского креста, лежащих рядом на черном картонном конверте. Очертания на фотопластинке точно соответствуют этим контурам! Значит, между темными областями фотопластинки и кусками урана и металла должна быть какая-то связь…