Сергей Мокрицкий. Путь христианина

Ложное обвинение

   Вольнонаемная женщина работала на коммутаторе сменщицей. Она попросила меня зайти к ней на квартиру и замерить проемы зимних оконных рам, которые собиралась заказать в столярке. Когда рамы были готовы, она попросила меня подогнать их на место. Я сделал эту работу. Она предложила сесть за стол и пообедать. У меня не было такого желания, но она настаивала, и я согласился. Вместе с ней в квартире жила ее мать, они не ладили и были в натянутых отношениях. А рядом с их квартирой жил начальник режима лагеря, капитан Кропоткин. Мать жаловалась ему на дочь и заодно сказала, что дочь держит ее впроголодь, а кормит заключенных – указала на меня. Эти слова мне аукнулись в самое ближайшее время. Кропоткин закрыл мне пропуск на основании того, что я, заключенный, сожительствую с вольной женщиной, о чем свидетельствует ее мать. Я сдал пропуск и потерял возможность выходить за зону. Мой непосредственный начальник посылает меня за зону, а я ему заявляю, что у меня нет права выхода, поскольку начальник режима капитан Кропоткин закрыл пропуск. Тот спросил за что. Я ему говорю: «Лучше будет, если он вам сам скажет». Вскоре вызывает меня заместитель начальника лагеря Яковлев, у него в кабинете сидит мой непосредственный начальник КБЧ (коммунально-бытовой части) и сам Кропоткин. Он им уже рассказал свою версию. Яковлев говорит мне: «Начальник режима уже все нам рассказал». – «Вы ему поверили?» – «Что за вопрос, Мокрицкий. Он офицер, начальник режима, мы обязаны ему верить». – «Значит, Вы мне можете не поверить только потому, что я заключенный?» – «Мокрицкий, отвечай на вопросы. А верить или не верить – будет видно. Ты ее знаешь? Как знаешь и как познакомился?» – «Она работает оператором на коммутаторе. Я заходил туда по работе. Вы знаете, что все в поселке меня знают и обращаются за помощью в быту. Кто-то ей посоветовал обратиться ко мне по поводу двойных окон, и я согласился помочь, видя состояние ее заработка. Женщина без хозяина и с престарелой матерью на иждивении. Я сходил, замерил проемы окон, занес в столярку и заказал ей рамы. Рамы сделали, она оплатила. Опять проблема – подгонка рам на место. Она уж очень просила меня подогнать рамы, и я согласился помочь бесплатно, учитывая ее положение. Мне не так трудно было сделать это. Она решила меня покормить. Я отказывался, но она уж очень упрашивала, и я согласился, чтоб не обидеть ее отказом. Вот и все». Начальник сказал, что они также допросили и ее. Женщина твердо заявила, что все подозрения надуманны: «Я ему чуть ли не в матери гожусь!». – «Видишь, капитан, он правду говорит? Молчишь? Значит, правду!» – Яковлев нецензурно обругал Кропоткина при мне и спросил, где мой пропуск. «На вахте». – «Пиши вахтеру, чтобы вернул Мокрицкому пропуск». Я поблагодарил, пошел на вахту. И на сей раз меня оставили на этой невыносимой для меня должности завхоза.

Избавление

   В нашем лагере была одна женщина – начальник медсанчасти. Хороший врач и порядочный человек. С заключенными она обходилась как с людьми, и все ее уважали. Она вступалась за заключенных, не давала их в обиду. Как-то раз она обратилась ко мне: «Слушай, завхоз, я знаю твой авторитет в зоне и за зоной. Тебя знают. Ты имеешь знакомство в столярке. Мне нужен бельевой шкаф. Я могла бы заказать сама, но знаешь, сколько с этим волокиты. Ты поговори со столярами, я могла б через тебя их отблагодарить. Я знаю, что они не откажутся». – «Да, гражданин начальник, я помогу. Только давайте так: услуга за услугу?» – «Хорошо, если я смогу оказать тебе такую услугу». – «Эта услуга, гражданин начальник, по Вашей части. Вы, как начальник медсанчасти, знаете, что за время моей работы завхозом в лагере по вопросу чистоты произошли улучшения. Честно говоря, это мне далось с огромным трудом, это влияет на состояние моего здоровья, я постоянно на грани нервного срыва. Дело в том, что у меня есть серьезный «недостаток», который неисправим. Я не научился ругаться, материться. А в лагере другого языка не понимают. Чтобы добиться результата в работе, мне приходится унижаться, просить или угрожать, а это не в моей натуре. Я уже старался разными путями освободиться от этой работы, но начальство и слушать не хочет. Я прошу вас мне помочь. Учить вас не стану, вы лучше знаете, как что сделать, чтобы меня освободили от этой должности». – «Где ты хочешь работать?» – «Все равно, что предложат, хоть и физически, я не против. А со шкафом я помогу. Даже если вам будет трудно мне помочь». Начальник медсанчасти представила документ, который освобождал меня от работы завхозом по причине ухудшения состояния здоровья. Начальник лагеря мне сказал: «Что, Мокрицкий, добился своего? Я тебя понял. Но начальник медсанчасти – это такой начальник, которому должен подчиняться, в некоторых случаях, и начальник лагеря. Я посоветуюсь с начальником по коммунальной части о том, какую работу тебе поручить».

Баня для связи

   Итак, мне предложили работу за зоной, в вольнонаемной бане заведующим и кассиром. Я посоветовался с братьями, которых к этому времени в лагере было человек десять. Братья не были против. К тому же я смог бы приносить им из поселка что-нибудь из продуктов. Но пользы от этого оказалось еще больше. Сестры, которые приезжали на свидания к братьям, привозили библейскую литературу и продукты и оставляли их у меня в бане. Хотя со мной работали два кочегара, они были украинцами из Закарпатья – земляки, бояться их было нечего. Баня находилась в одном километре от лагеря, и я мог относить литературу и продукты братьям в лагерь. Это оказалось очень удобным и безопасным вариантом.
   Не могу не упомянуть об одном человеке. В руках у меня наш Ежегодник за 2008 год. На странице 91 брат Петр Кривокульский рассказывает про девушку Лидию Булатову, которая интересным образом познакомилась с библейской истиной. Она жила в Горьковской области. Лидия неоднократно приезжала в наш лагерь к своему отцу и оставляла у меня в бане библейскую литературу и продукты. Жаль, что Петр Кривокульский уже умер, и я не могу рассказать ему, какой ревностной была сестра Лидия.

Освобождение

   Поселок, по которому я мог ходить без конвоя, назывался Лесное. Жители поселка обслуживали лагерь. Я с ними хорошо сжился, они доверяли мне во всем. Я им помогал: стеклил рамы, на зиму вставлял двойные стекла, помогал копать картошку. Еще я сотрудничал с местным детским садом, обеспечивая их продуктами. Часто, проходя по поселку, я слышал, как завидевшие меня в окно дети кричали: «Дядя Сережа!».
   Если начальник лагеря уезжал в отпуск, я жил в его доме. Мне поручалось присматривать за его домом и дочерью-школьницей. Когда она добросовестно справлялась с домашним заданием, я должен был давать ей деньги на кино. А если отказывалась, отец велел денег ей не выдавать.
   Согласно установленному порядку, перед освобождением всех бесконвойных загоняли в зону на месяц. Однако начальник, который отвечал за освобождающихся заключенных, заранее предупредил меня, что мне потребуется зайти в зону лишь на сутки, только чтобы переночевать перед освобождением.
   Итак, ночь перед освобождением я провел в лагере. К девяти утра я пришел на вахту с чемоданом, в котором было две пары байковых портянок и пара белья. На вахту зашел начальник режима, уже известный нам капитан Кропоткин. Он злобно спросил: «А что тут делает заключенный Мокрицкий? Заключенным в помещении вахты быть не положено». – «Извините, сейчас придет начальник УРЧ и выведет меня с вахты. А пока я нахожусь здесь по знакомству». – «Пропускники перед освобождением должны жить в зоне целый месяц. А ты только одну ночь переночевал, тоже по знакомству?» – «Спросите об этом начальника УРЧ, вот он как раз идет». Тот услышал наш разговор и говорит: «Мокрицкому пришли зачеты рабочих дней из лагеря с Украины, и он уже пересиживает свой срок. Так что он отбыл срок честно, и теперь его будет не хватать всему поселку. Вы согласны с этим, товарищ капитан? Пожелаем ему хорошего пути и счастливо добраться к своей семье: родителям, брату, сестре и бабушке, которые живут в Сибири».^[4] Кропоткин недовольно повернулся ко мне: «Открой чемодан». Я открыл. В чемодане было две пары белья и несколько пар байковых портянок. «И это все?» – «Все», – ответил я. – «Два года был кассиром и больше ничего себе не приобрел? В жизнь не поверю!» – «Я был честным кассиром, товарищ начальник. Выручку всю сдавал, можете проверить по бухгалтерии». – «Нет, не верю, я должен его задержать на два часа и послать в баню надзирателя, чтобы проверить, нет ли чего там из его вещей». Начальник УРЧ говорит: «Ты не имеешь права его задерживать без постановления». Я же был спокоен, зная, что там ничего не найдут: я заранее все убрал, вплоть до самой маленькой записки, а парни из Закарпатья ему ничего не скажут. Я согласился задержаться на два часа. Кропоткин послал надзирателя, и тот вернулся ни с чем. Так я вышел на свободу.

Рискованное предприятие

   Перед самым освобождением мне пришла в голову идея встретиться с Петром Ткачуком. Брат Петро из села Дыковыны, к которому я ходил четырнадцатилетним мальчиком на изучение Библии, был осужден на десять лет за отказ от военной службы и отбывал свой срок в Горьковской области. Вместе с другими братьями он работал без конвоя. Братья активно проповедовали, и многие из слушавших их приняли истину. Среди них был брат Булатов, которого в дальнейшем направили отбывать наказание в наш лагерь Лесное Кировской области.
   Петра Ткачука за проповедническую деятельность судили повторно и направили в особо строгий лагерь, который находился в девяноста километрах от места, где я отбывал свой срок. В той системе лагерей никаких свиданий с родственниками не давали, но мне очень хотелось его увидеть.
   Я узнал, что забор вокруг лагеря, где находился Петр, проволочный и можно увидеть друг друга и поговорить, пока не прогонят. Я загорелся мыслью повидаться с Петром и поговорить с ним хоть несколько минут.
   Я поделился этой идеей со старшим по возрасту Петром Харчием. Он меня выслушал и спросил: «Ты понимаешь, что задумал? Тебе придется проехать девяносто километров по железной дороге, которая принадлежит МВД, и на каждой из станций их сотрудников не меньше, чем железнодорожных шпал. Да и в вагоне тебя могут проверить. Несмотря на то что ты уже вольный, тебя могут снова судить. Ты им скажешь, что едешь на свидание к дяде Ткачуку Петру? Скажут, что ты в лагере за пять лет так ничего и не понял. Тогда тебе на свидание нужно в сумасшедший дом. Этого может и не быть, если свершится чудо. А если чудо не свершится, ты готов к тому, о чем я тебе сказал?»
   «Готов», – ответил я.
   «Тогда молись, – сказал брат, – и я буду молиться, чтобы все закончилось хорошо».
   Обычно, когда заканчивался срок, давали справку об освобождении, а паспорт можно было получить только по месту жительства. Начальник же, у которого я работал на дому, спросил меня: «Как ты, Мокрицкий, относишься к тому, что на основании справки об освобождении сразу получишь паспорт? Приедешь домой уже с паспортом, останется только прописаться по месту жительства. Мы это не часто делаем, но если хочешь, я для тебя организую».