– Алексеев, вы хотели сделать телефонный звонок, – справившись с секундной вспышкой гнева, сказал Поздняков. – Возможно, мы пойдем вам навстречу. Но я должен знать, кому вы намерены позвонить! Сообщите мне сначала номер телефона, имя и фамилию этого человека! А также название организации и должность, если он… если речь идет не о частном лице!
– А вы не волнуйтесь за меня, подполковник, – сухо произнес Рейндж. – Отмотать пленку назад уже не получится. Кстати. А что за предмет ваши люди подбросили в салон моей машины?
Поздняков не успел ответить на этот выпад – у него вновь запиликал сотовый телефон.
– Минутку, – сказал в трубку подполковник. – Присмотрите тут за ним! – Эта реплика адресовалась уже сотрудникам, опекающим задержанного. – Я ненадолго…
Он вышел из кабинета, прижимая трубку к уху.
– Савченко, ты? Ну? Что-нибудь накопали у него в адресе?.. Что?! Не понял… что значит – «облом»? А кто они такие… вот те, что подъехали?! И с какой стати они препятствуют… Так… не телефонный разговор?.. Да, он мне звонил около получаса назад… Тебе тоже сказано приехать в Марьино? Уже выехал? Ну так чего мы тогда по телефону треплемся… когда приедешь – поговорим!
Подполковник вышел – через служебный подъезд – во внутренний двор. Уже вскоре, минуты всего через две или три, рядом с транспортом, на котором они сюда привезли задержанного, припарковалась «ГАЗ-31», из которой наружу выбрались Савченко и еще один их коллега-оперативник, также принимавший участие в сегодняшнем задержании Алексеева.
– А где этот? – Савченко сделал неопределенный жест рукой. – Вы что, его тоже сюда привезли? А чего не на Петровку? Ну или прямо на место… вот там сподручней было бы его колоть!
– Потому что такое ЦУ поступило. – Поздняков раздраженно ткнул пальцем куда-то в высокий небесный шатер, раскинувшийся над изнемогающей от июльской жары столицей. – Велено было ехать сюда, в Марьино, и ожидать новых указаний. – Он посмотрел на третьего в их компании: – Нам выделили здесь помещение… на временной основе. Но топтаться здесь нам всем не с руки… так что обожди пока в машине!
Когда сотрудник вернулся обратно в черную «волжанку», Поздняков взял коллегу под локоток и отвел чуть в сторону, туда, где на открытом воздухе была оборудована курилка. Угостился у Савченко сигаретой, прикурили от его же зажигалки. Выпустив дым из ноздрей, Поздняков хмуро произнес:
– Рассказывай, Толя, что там за хипиш поднялся. Что за люди приехали в адрес? И какого хера они лезут в наши дела? С вами же двое прокурорских остались?!
Савченко, бросив взгляд по сторонам, сказал:
– Я дал команду вскрыть его хату… его же ключами! Вскрыли, зашли. Сразу же прозвонил на пульт в местный ОВО[12], назвал адрес, представился, сообщил им о нашем мероприятии… Чтоб не дергались, так сказать, ежели хата у них на балансе.
– У него квартира на охране?
– Как выяснилось – да. Не успели мы там толком осмотреться, как примчалась спецгруппа…
– Кто такие?
– Из окружного управления, «гонорейщики»[13]. Мы им свои ксивы показали, ну и «ордерок» тоже… – У Савченко на скулах перекатывались желваки, было видно, что он сердит. – А им – по хрену! Их четверо, причем все – с «калашами»! И нас пятеро или шестеро! Я на них ору, их старший – на меня! Типа, выметайтесь из адреса… и не просто выметайтесь, а чуть ли не под ихним конвоем! Он, значит, вызывает по рации кого-то из своих! Чтоб прислали группу поддержки! А тут еще наши снизу докладывают по рации, что приехали две гаишные машины. И что у них там какой-то разбор… непонятки возникли из-за «Ниссана»! Короче, попросили старшего, то есть меня, и кого-то из прокурорских спуститься к ним во двор!
– Наверное, в их центр поступил сигнал, когда вскрывали этот чертов джип, – задумчиво сказал Поздняков. – Та же ситуевина с хатой этого Алексеева – тут сигнал, вероятно, прошел на пульт ГУВО или в ближайший к нам территориально вохровский отдел… Ну так и что из того?! Мы действовали четко на основании закона.
– А мне в этот самый момент звонит наш начальник! – перебил его Савченко. – Приказал свернуть, значит, все наши мероприятия на Братиславской в известном тебе адресе. Прокурорские, следак и еще двое наших остались пока там, на месте. А мне было сказано ехать сюда, в Марьино, и здесь ожидать новых ЦУ от руководства.
– Мне было сказано то же самое, – хмуро изрек Поздняков. – Гм… Что-то с ним не так, с этим Алексеевым. И дело тут, Толя, не в том, что «гонорейщики» или те же гаишники примчались в адрес быстрее свиста. Это их работа – получили сигнал о возможном взломе, отреагировали, приехали… Но вот то, что начальство вдруг нас так резко одернуло… Тут, друг мой, есть над чем подумать.
– Ну, не знаю, Михалыч, – развел руками Савченко. – Мы же с тобой на пару просмотрели на него все данные…
– Вот именно, что – «просмотрели»…
– …и по нашей базе, и по федеральным, – покосившись на него, продолжил Савченко. – Военный отставник… подполковник запаса… Нынешнее место работы – информационно-аналитический отдел компании «Росзарубежгаз», типа консультант. А главное, на него есть свидетельские показания!.. Плюс к этому четко совпали госномера и приметы его транспорта… вот с теми данными, которые нам сообщили. Да он это, о н! Ну все ж на нем, на этом Алексееве, сходится!
– Я о такой конторе… об этом вот «Росзарубежгазе» ничего не слышал. А ты, Толя?
– Перед тем как ехать на задержание, я ввел это название в поиск. Нашел всего с дюжину ссылок. У них даже своего корпоративного сайта, и то нет!
– А если это газпромовская структура? Они своих вообще-то в обиду не дают… Ну и эта вот его совбезовская ксива…
– Млин! – Савченко от досады даже сплюнул. – Михалыч, вспомни, сколько мы разных крученых-верченых прихватили?! Всяких «майоров», «полковников» и даже «генералов»! И каких только «корочек» мы не насмотрелись! Даже если он, к примеру, состоит в штате близкой к Газпрому фирмы… Ну и что? Хата у него не так чтоб центровая… средненько, скажу тебе, обставлена! Он явно не из «випов»… хотя тачка у него, надо признать, не из самых дешевых.
Их разговор прервало пиликанье сотового телефона. Поздняков раскрыл трубку, сверился с экранчиком, поднес к уху.
– Подполковник Поздняков… – Некоторое время он слушал, что говорит собеседник. Потом, подобравшись (хотя начальство и не могло его видеть), бодрым голосом опытного служаки сказал: – Есть, товарищ генерал! Будет исполнено…
Он сложил трубку и сунул ее в карман.
– Ну что? – нетерпеливо поинтересовался Савченко. – Какие будут указания?
– С минуты на минуту сюда дожны подъехать наши коллеги… опергруппа из ФСБ!
– Оп-па… Нич-чего себе…
– Велено передать им нашего «кадра»… – Поздняков жестом показал коллеге, чтобы тот следовал за ним в здание райотдела. – Вот так вот всегда. Мы, понимаешь, пашем в поте лица, а потом вдруг возникают «товарищи в штатском» и…
– И срубают себе «палочку», – процедил под нос Савченко. – А нам, простым ментам, хрен на всю морду!..
…Они прошли в помещение, где под присмотром пары молодцев ждал своей участи задержанный.
Савченко, с лица которого – несмотря на произошедшие еще не до конца понятные ему события – не сходила нагловатая ухмылка, подошел к сидящему на стуле рослому мужику, чьи руки были скованы браслетами. Тот тоже смотрел на него: исподлобья, снизу вверх, с недоброй усмешкой.
– Ну что… крутой перец?! – Старший опер пнул задержанного, угодив мыском туфли аккурат по «косточке». – Я ж говорил, что тебе – пипец! Хотелось бы, конечно, с тобой самому… лично… вот этими вот руками… – он с хрустом, казалось, сжал крепкие кулаки, – эдак плотно с тобой пообщаться…
– У тебя, мент, хотелка против меня мелковата будет, – убрав ноги под стул, сказал Мокрушин. – Еще раз дотронешься хоть пальцем, будешь сильно сожалеть… потом.
Неизвестно, чем бы все это закончилось, но в следующий момент распахнулась дверь. Местный товарищ – это был уже знакомый майор, занимающий должность замначальника местного ОВД, – привел еще троих гостей. В помещение поначалу прошел лишь один из них. Это был сухощавый, чуть выше среднего роста мужчина лет тридцати восьми или сорока, в штатском костюме светло-серой расцветки, в солнцезащитных очках, которые он и не подумал снять.
– Полковник госбезопасности Акинфеев. – Он небрежно продемонстрировал служебное удостоверение, которое тут же исчезло в его нагрудном кармане. – Кто тут будет старший? – Он безошибочно выделил из присутствующих того, кто ему был нужен. – Вы – Поздняков?
– Старший оперуполномоченный Второй службы…
– Я в курсе, – сказал сотрудник ФСБ. – Но вы все же предъявите ваши документы!
Поздняков достал из кармана ксиву, протянул ее фээсбэшнику. Тот сверился с документом, но возвращать удостоверение его хозяину почему-то не торопился. Неспешно оглядел глазами остальных присутствующих, затем уставился на Савченко, который успел сместиться к окну и лениво, казалось бы, наблюдал оттуда за происходящим.
– А вы кто будете? Представьтесь.
– Подполковник милиции Савченко… столичный главк… «убойный» отдел.
– Ваши документы.
Савченко достал удостоверение. Подошел к фээсбэшнику, который ему нравился все меньше и меньше. Хотел развернуть и показать свою ксиву, но тот требовательно протянул руку.
– В чем, собственно, дело, коллега? – вмешался Поздняков. – Я что-то не до конца понимаю…
– А вам не надо ничего понимать, – сухо произнес Акинфеев. – Вам ведь прозвонили… сверху?
– Э-э-э… да, конечно… – Поздняков в эти минуты с трудом сдерживал нахлынувшее раздражение. Заколебало, по правде говоря, это самое «позвоночное право». До хрена нынче развелось всяких контор и начальников; и если не у всех, то через одного есть возможность организовать звонок высокопоставленного друга или покровителя. С другой стороны, он сам не раз пользовался кое-какими связями, да и с лубянскими без веского повода цапаться тоже не хотелось. – Звонило мое начальство, сказало, что этого… задержанного… гражданина Алексеева…
– Ну вот и хорошо, – перебил его Акинфеев. – Вот что, подполковник. Прикажите своим людям очистить помещение. А вы, коллега, – он посмотрел на Савченко, – тоже останьтесь.
Поздняков нехотя отдал соответствующее распоряжение. Одного из «скорохватов», экипированных в спецназовскую амуницию, Акинфеев придержал за локоть.
– Минутку! – сказал он. – Сначала – наручники! Да, да, снимите с него браслеты, – он кивком указал на задержанного, который по-прежнему восседал на стуле. – Я что, неясно выражаюсь?
Боец сначала посмотрел на своего начальника – на Позднякова, – затем, поковырявшись ключиком, разомкнул шипастые браслеты. Рейндж, морщась от боли, вытянул перед собой запястья – на обеих руках отчетливо были видны круговые «покусы», а на левой так даже в одном месте кожа была содрана и выступила кровь…
– Вообще-то по факту случившегося… по известным вам событиям… гм… заведено уголовное дело, – хмуро сказал Поздняков. – Сформирована оперативно-следственная бригада… В рамках расследования проводятся соответствующие мероприятия… Нами был задержан подозреваемый… На основании многочисленных улик и свидетельских показаний…
– Обо всем этом мы побеседуем чуть позже. – Акинфеев повернул голову к Алексееву: – Вы как, в порядке? Может, позвать медика?
– Со мной все нормально, гражданин начальник, – процедил Рейндж. – Хотя, признаться, я в полном недоумении касательно всего происходящего.
В кабинет вошли еще двое – эти тоже были в цивильном. Одного из них Акинфеев представил как своего коллегу, другой сам представился, показав удостоверение личности. Рейндж так и не понял, кто он… Кажется, из прокурорских; в руке у него была кожаная папка, он сразу по-хозяйски уселся за один из столов.
Зато еще один мужчина, возникший в проеме двери, Мокрушину был оч-чень хорошо знаком. Еще бы. Это был не кто иной, как полковник Заречный, один из трех замов генерала Шувалова. В их конторе он ведает оперсоставом среднего звена. Ветеран ГРУ, матерый человечище лет сорока с хвостиком, отличающийся, кстати говоря, весьма крутым нравом.
– У них мои документы. – Рейндж, подчинившись жесту другого фээсбэшника, младшего коллеги Акинфеева, встал со стула. – Личное оружие, лопатник, пара мобильных телефонов… они все отобрали!..
– У нас есть санкция на задержание и обыск, – сказал Поздняков. – Поскольку гражданин Алексеев является главным… и единственным подозреваемым…
– Слишком скоропалительные выводы вы делаете, подполковник. – Акинфеев посмотрел на него сквозь затемненные линзы очков. – Впрочем, не в моей компетенции давать оценку действиям московской и областной милиции…
– А кто же тогда… кто, по-вашему, совершил вот это…«тяжкое»?! – встрял в разговор Савченко. – Коллеги, поверьте нашему опыту! Мы не первый день замужем… Все на нем сходится, на этом вот… деятеле! – Он ткнул пальцем в сторону Мокрушина.
– Разберемся, – веско сказал Акинфеев. – Надеюсь, с вашей помощью. Минуту, коллеги… наш разговор еще не закончен.
Он оглянулся на своего сотрудника, сделав какой-то понятный лишь им двоим жест. Тот слегка кивнул головой. Подошел к Рейнджу, негромко сказал:
– Вытяните руки вперед.
Рейндж выставил свои «покусанные» спецбраслетами запястья. Он думал, что фээсбэшник хочет осмотреть повреждения, причиненные задержанному ментами, использовавшими при аресте «неконвенционные» наручники. Вероятно, думал он, будет вынесено соответствующее определение в отношении этих двух старших муровцев; не исключено, что они будут наказаны. Но уже в следующую секунду сотрудник ФСБ ловко закрепил на больших пальцах обеих рук Рейнджа импортную «скрепку».
– Конвой! – адресуясь двум мужчинам в штатском, которые ожидали своей очереди в коридоре, скомандовал коллега Акинфеева. – Сопроводите задержанного в наш спецтранспорт!
Такого поворота Мокрушин, признаться, совершенно не ожидал…
Глава 6
МОЯ ХАТА НЕ З КРАЮ![14]
Оксана думала, что бурно разрыдается, когда доберется до дому и увидит родную маму. Но нет: настолько перенервничала, что к тому времени, когда таксомотор, подбросивший ее от автостанции «Пiвденна»[15] в адрес, притормозил возле крайнего слева подъезда шестиэтажного жилого здания на Саксаганьского, она уже была не способна на проявление каких-либо эмоций.
Анна Николаевна, статная шатенка лет пятидесяти с небольшим, наоборот, вся извелась, издергалась… Чуяло материнское сердце, что с дочерью, родной кровинушкой, случились какие-то неприятности. Она уже ругала себя, что отпустила Оксану одну к этому ее «жениху». Что не отговорила от этой затеи, не отсоветовала, не нашла нужных слов. Ведь он, этот Андрей, не звонил ей уже столько времени, как будто даже и забыл. Пусть бы дождалась от него первого шага… Так нет же: помалкивала все это время, вздыхала… А потом р-раз… собралась в один миг и умчалась к «коханому», пропустив все материнские слова мимо ушей.
Она заранее вышла из квартиры и спустилась во двор (Оксана позвонила еще с автостанции и сообщила, что скоро приедет). Увидев такси, метнулась к машине. Едва сдерживая слезы, расцеловала дочь. Сама расплатилась с шофером. Обнявшись, прошли в подъезд, затем поднялись на лифте на четвертый этаж. Все это время, пока они не оказались в своей квартире, Анна Николаевна держала дочь за руку, словно боялась, что та испарится, исчезнет. Рука была сухой и очень горячей, а сама Оксана выглядела уставшей, даже измотанной – она едва-едва передвигала ноги.
Причем на ногах у нее были какие-то странные шлепанцы – таким дешевым китайским ширпотребом нынешним летом завалены все киевские вещевые рынки…
…Анна Николаевна заперла входную дверь. Некоторое время они стояли в прихожей молча, обнявшись. После смерти Ирины Григорьевны, бабушки Оксаны и родной матери Анны Палей, они уже четвертый год жили в этой просторной трехкомнатной квартире вдвоем. Родители Анны Николаевны, надо сказать, были очень заслуженными людьми, сумевшими проявить себя еще в сороковых-пятидесятых годах прошлого века, в трудные послевоенные времена. Дедушка начинал свою научно-производственную карьеру молодым сотрудником в эпоху легендарного Евгения Оскаровича Патона, основавшего в Киеве знаменитый Институт электросварки АН Украины, впоследствии трудился под началом его сына, Бориса Евгеньевича. Среди всего прочего разработал новаторский метод сварки, применявшийся затем десятилетия на днепропетровском Южмаше при сборке корпусов космических ракет. Доктор технических наук, Герой Соцтруда, автор многочисленных изобретений под грифом «совсекретно». Умер дедушка рано, в восемьдесят седьмом. Ирина Григорьевна на протяжении многих лет трудилась замом заведующей технической библиотекой НИИ им. Патона, в этом же заведении сейчас работала мама Оксаны. Муж Анны Николаевны – соответственно папа Оксаны – трудился там же, в Институте сварки, но уже лет десять преподавал в Киевском политехе, доцент, кандидат технических наук. Примерно столько же времени они состояли в разводе. Забавно, но отчасти причиной семейного разлада послужил «национальный вопрос». Иван Мыколайовыч, папа Оксаны, после обретения Украиной «нэзалэжности» настолько распоясался, что стал уже в глаза называть жену и тещу «кацапками», а своей дочери-полукровке не раз пытался запретить разговаривать на «клятiй москальскiй мовi»…
Понятно, что долго такое не могло продолжаться – самосознание щирого украинца Палея с годами обрело гипертрофированные, порой даже болезненные черты. Дело дошло до смены гардероба, в котором теперь присутствовали сплошь вышиваные сорочки, а также померанчевого окраса шарфы и «краватки»[16]. Трехкомнатную квартиру, которую молодоженам выделила когда-то советская власть, а вернее сказать, лично директор НИИ (учитывая заслуги старшего поколения), пришлось в конце девяностых годов разменять на две «однушки». Вскоре Анна Николаевна и дочь переехали жить к бабушке, а квартирку в районе Святошино стали сдавать. Именно по объявлению о сдаче жилплощади внаем, кстати говоря, и познакомилась Оксана сначала с Юрием Гайдуковым, а затем и его братом Андреем – Гайдуков-старший оформил аренду на себя. Этих денег хватало на оплату содержания обеих квартир. Жили скромно, по средствам, но продавать или обменивать профессорскую квартиру у них и в мыслях не было. Анна Николаевна, женщина еще достаточно привлекательная, второй раз замуж так и не вышла (хотя были варианты). Что касается того, что у дочери, говоря старомодным штилем, возникло влечение к поселившемуся после Нового года в их святошинской квартирке Андрею Гайдукову, то Анна Николаевна относилась к этому поначалу довольно позитивно. Но в последнее время, когда Оксана на глазах у нее маялась и сохла, а ее «ухажер» даже не соизволил в последний месяц прислать о себе хоть короткую весточку, она сама стала сильно переживать за дочь. Опасалась, что этот случай может отбить у ее и без того замкнутой в себе, комплексующей из-за «физического недостатка» дочери всякое желание заводить сколь-нибудь серьезные знакомства с представителями мужской половины человеческого рода…
– Ну что у тебя стряслось, доченька? – сдерживая себя, мягко сказала Анна Николаевна. – Я тут чуть с ума не сошла, пока ты мне не позвонила! Хотела уже в милицию обратиться…
– Не надо беспокоить милицию, мама. – Оксана сбросила шлепки, купленные на пристанционном базарчике нынешним утром, и босиком проследовала в гостиную. – Я ездила к Андрею. Сначала я приму душ, хорошо?
– Подожди, доченька…
Анна Николаевна только сейчас обратила внимание, что у Оксаны на левой голени виднеется довольно глубокая царапина.
– Да у тебя же нога… порезана! – запричитала она, метнувшись к секции, где в одном из ящичков хранились медикаменты и аптечка. – Что ж это такое… Где твои туфли, Оксана? Да подожди же… дай-ка я сначала тебе рану обработаю! Сядь в кресло! Глянь, какая глубокая царапина?! И вот еще ссадины… Ах ты боже ж мой!.. Сиди, я сейчас!..
Оксана, смирившись, уселась в кресло. На нее напало странное оцепенение: не могла ни шевелиться, ни даже, кажется, думать о чем-то. Теперь, когда она добралась наконец до дому и когда рядом находится родная душа, все, что с ней произошло сравнительно недавно, всего несколько часов тому назад, казалось фантазией, дурным сном.
Определенно, сейчас все ее недавние страхи казались надуманными. Ну или сильно преувеличенными, скажем так. Оксана даже допускала, что ею были неправильно истолкованы слова двух мужчин, которые она невольно подслушала там, на базе, которую охраняет ее Андрей. Надо признать, что тот подслушанный разговор поначалу ее сильно напугал. Да чего уж там: она бежала оттуда стремглав, не помня себя. Часа два или три плутала по лесу, пока какой-то добрый человек, ехавший по лесной дороге на велике, не подсказал ей кратчайший путь до станции…
Там же, на станции, на маленькой привокзальной толкучке, она купила себе эти дешевые шлепанцы. На нее напал какой-то психоз: Оксане было так страшно, что она какое-то время не осмеливалась даже показаться на перроне. Потом все ж решилась и, когда подошла следующая электричка, прошмыгнула в хвостовой вагон. Но из-за того, что нервничала, все перепутала: электропоезд этот шел, как выяснилось, не в Киев, а в обратном направлении. Проехав пару остановок, сошла с электрички в райцентре Богуслав. Там, в газетном киоске, купила карточку для таксофона. Сначала позвонила матери на домашний: сказала, что потеряла мобильник, что волноваться не следует, что она скоро уже будет дома. Потом попыталась дозвониться на домашний номер Гайдукову-старшему, но ни Юрий Алексеевич, ни его супруга Алена к телефону не подошли… Анна Николаевна принесла в гостиную таз, до половины наполненный теплой водой, а также пару чистых рушников.
– Детка, опусти ножки в воду… Вот так… Ничего, я сейчас тебе эту царапину йодом прижгу… Мне еще от бабушки известен хороший рецепт… Сама сделаю целебную мазь! Вот увидишь, через пару дней и следа от этой вавки не останется!
– Мама, ты не волнуйся… пожалуйста. Со мной все в порядке.
Анна Николаевна присела на корточки и принялась осторожно обмывать исколотые, исцарапанные ноги – они выглядели так, как будто дочь бегала босиком по ссохшейся жесткой стерне или по бритвенно острой осоке.
– Оксана, ну что ты такое говоришь?! Как это – «не волнуйся»? Я мать тебе или кто? Расскажи-ка мне, детка, что стряслось? Я ведь вижу… чувствую, что что-то случилось. Тебя кто-нибудь обидел? Может, Андрей?.. Он что-то лишнее себе позволил, да? Я всю ночь не спала! Не удержалась и позвонила на твой сотовый, но ответил какой-то незнакомец. А после вообще не могла дозвониться! Кстати. Где твои туфли, Оксанка? Нич-чего не понимаю…
– Мама, при чем тут Андрей? – произнесла спекшимися губами Оксана. – Я его люблю. Он ко мне тоже хорошо относится. Я очень устала, мамуля. В принципе все нормально. Хочу в душ… а потом – спать…
Анна Николаевна вздохнула. Оксана, что давно уже не секрет, характером пошла в бабушку. Если та не хотела что-то рассказывать, из нее и клещами слова не вытащишь…
– Мама, кто-нибудь нам звонил? – сделав над собой усилие, поинтересовалась Оксана. – Меня кто-нибудь спрашивал?
– Что? Ах да… – Анна Николаевна вытерла дочери ступни, после чего стала обрабатывать антисептиком царапину, оказавшуюся, к счастью, не такой глубокой, как ей поначалу казалось. – Звонил в районе полудня… какой-то парень. Спрашивал тебя… Не больно? Не щиплет? Я вот думаю… может, перебинтовать? Или ограничимся пластырем и «сеткой»?
– Нет, не больно. Пластыря будет достаточно… А этот парень как-то назвался? И что ему нужно от меня?
– Сказал, что твой однокурсник… но я что-то по голосу его не узнала. Спросил, где ты и когда будешь дома. Я сказала, что ты скоро приедешь. Спросила, что передать, но он положил трубку… Ну вот, теперь можешь идти в душ. А я пока тебе сделаю чай с медом и молоком…
После того как Оксана приняла душ, Анна Николаевна еще раз обработала царапины и наложила на поврежденные участки кожи свежие полоски пластыря.
– Детка, выпей сначала чаю. Потом я тебя кормить буду…
– Мама, не надо. Ничего не хочу. Если только воды… И побольше!
Анна Николаевна принесла с кухни пластиковую бутылку минералки. Налила в стакан, передала дочери. Оксана выпила, жестом попросила налить еще. Анна Николаевна выполнила ее просьбу. Дочь выпила стакан залпом.
– Оксанка, на тебе лица нет! Что с тобой, детка? – В голове у Анны Николаевны вдруг возникла мысль, заставившая ее похолодеть. – Слушай… а вы с Андреем, часом, не того?.. Может, вы какие… гм… нехорошие вещества употребляете?
Оксана вымученно улыбнулась:
– Если ты намекаешь на наркотики, то… нет, не употребляем. И «травку» не курим. Я просто себя не очень хорошо чувствую. Подпростыла, наверное… Но ничего страшного, пройдет.
Она решила пока не говорить матери всей правды. Ни о том, что три дня назад, в понедельник, была у гинеколога – результат этого визита оказался вполне предсказуем, учитывая и сам факт «задержки», и ее собственные внутренние ощущения. Ни о другом: о том разговоре, имеющем отношение к Андрею, что она ненароком подслушала на базе. Про беременность она расскажет маме чуть позднее, потому что сегодня у нее и без того имелась масса поводов для переживаний и волнений. Что касается невольно подслушанного ею, то Оксана намеревалась поделиться этой информацией исключительно с одним Юрием Алексеевичем. Он ведь родной брат Андрея, да еще к тому же и сам человек многоопытный, работает в спецслужбах…
Да, именно так. Нужно как можно скорей встретиться с Гайдуковым-старшим и рассказать ему слово в слово обо всем, что ей довелось этим утром услышать собственными ушами. А уж он-то наверняка сообразит, что там на этой самой базе происходит, что за люди там такие объявились и что нужно сделать, чтобы с Андреем вдруг не случилось какой-нибудь беды…
– Мама, у тебя записан номер мобильного телефона Юрия Алексеевича?
– Кого, кого? – удивилась поначалу Анна Николаевна.
– Гайдукова, который квартиру у нас арендует… Брата моего Андрея.
– А-а… теперь поняла. Где-то был записан. А зачем он тебе?
– Привет от Андрея хочу передать. Найди для меня этот номер, хорошо? И подай мне, пожалуйста, телефонный аппарат.
Оксана чувствовала себя в эти минуты очень неважно. Ее била мелкая дрожь. Ей было зябко, все время хотелось пить. В глазах как-то странно двоилось, в горле сильно першило, где-то глубоко под черепом пульсировала боль, отдаваясь болезненными толчками в лобовых долях, заставляя ее время от времени страдальчески морщиться и прикрывать веки…
Сотовый Гайдукова-старшего – Анна Николаевна нашла его номер в своей записной книжке – не отвечал. «Абонент временно недоступен». Оксана еще раз попыталась позвонить Гайдукову на домашний телефон. К счастью, на этот раз ей ответили.
– Юрия Алексеевича нет дома, – сказал женский голос. – А кто его спрашивает?
– Оксана Палей… Вы у нас квартиру в Святошино снимаете. Вернее, не вы, а Андрей… Мы как-то с вами по телефону уже общались, Алена… помните?
– Как же, конечно, помню! Извините, Оксана, не узнала вас по голосу… богатой будете! Муж в командировке. Вчера уехал в Харьковскую область…. Завтра вроде бы должен вернуться. Может, даже утром появится. А что, собственно, случилось? Есть вопросы по оплате?
– Нет, нет, все в порядке… в этом плане. Я по другому вопросу звоню… по личному. Хотелось бы переговорить с Юрием Алексеевичем…
– Насчет Андрея?
– Гм… В общем-то… да. Алена, а вы не в курсе, как сейчас дозвониться до вашего мужа? Может, знаете еще какой-нибудь номер, кроме мобильного? У меня к нему довольно срочное дело.
На другом конце провода на несколько секунд воцарилась тишина.
– Оксана, извините, не могу пока ничем помочь. Хмм… Давайте поступим так. Как только муж вернется, я ему скажу о вашем звонке. Он вам сразу же перезвонит! На домашний звонить? Хорошо, вот и договорились. Всего доброго, Оксана, до свидания.
На этот телефонный разговор у Оксаны, кажется, ушли остатки ее жизненных сил. Анна Николаевна приложила ладонь к ее пылающему лбу – у дочери определенно был жар. Она заметалась в поисках градусника. Нашла его, сама сунула дочери под мышку. Ужас: столбик ртути почти зашкалил… тридцать девять и семь!
– Я вызываю «Скорую»! – адресуясь скорее к себе, нежели к дочери, сказала Анна Николаевна. – Ты же вся горишь, детка… как в огне!
Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем раздался звонок. В квартиру вошел врач – совсем молодой парень, лет двадцати семи. Осмотрел и прослушал Оксану, вколол жаропонижающее. Сказал, что больную следует срочно госпитализировать и что точный диагноз ей поставят в стационаре, после более тщательного медицинского обследования.
Оксана не хотела, чтобы ее везли в какой-то госпиталь. Но она действительно чувствовала себя очень, очень худо. Единственное, что обошлось без носилок: мама и молодой врач осторожно, под руки, довели ее сначала до лифта, а затем усадили – вернее, уложили – в карету «Скорой»…
Мужчина, сидевший в кресле пассажира серебристого авто «Фольксваген Пассат», припаркованного во дворе шестиэтажного дома на Саксаганьского – а именно во двор выходят жилые подъезды, – вдруг выбрался из салона и, подойдя довольно близко к «Скорой», не без интереса стал наблюдать за происходящим.
Анна Николаевна, статная шатенка лет пятидесяти с небольшим, наоборот, вся извелась, издергалась… Чуяло материнское сердце, что с дочерью, родной кровинушкой, случились какие-то неприятности. Она уже ругала себя, что отпустила Оксану одну к этому ее «жениху». Что не отговорила от этой затеи, не отсоветовала, не нашла нужных слов. Ведь он, этот Андрей, не звонил ей уже столько времени, как будто даже и забыл. Пусть бы дождалась от него первого шага… Так нет же: помалкивала все это время, вздыхала… А потом р-раз… собралась в один миг и умчалась к «коханому», пропустив все материнские слова мимо ушей.
Она заранее вышла из квартиры и спустилась во двор (Оксана позвонила еще с автостанции и сообщила, что скоро приедет). Увидев такси, метнулась к машине. Едва сдерживая слезы, расцеловала дочь. Сама расплатилась с шофером. Обнявшись, прошли в подъезд, затем поднялись на лифте на четвертый этаж. Все это время, пока они не оказались в своей квартире, Анна Николаевна держала дочь за руку, словно боялась, что та испарится, исчезнет. Рука была сухой и очень горячей, а сама Оксана выглядела уставшей, даже измотанной – она едва-едва передвигала ноги.
Причем на ногах у нее были какие-то странные шлепанцы – таким дешевым китайским ширпотребом нынешним летом завалены все киевские вещевые рынки…
…Анна Николаевна заперла входную дверь. Некоторое время они стояли в прихожей молча, обнявшись. После смерти Ирины Григорьевны, бабушки Оксаны и родной матери Анны Палей, они уже четвертый год жили в этой просторной трехкомнатной квартире вдвоем. Родители Анны Николаевны, надо сказать, были очень заслуженными людьми, сумевшими проявить себя еще в сороковых-пятидесятых годах прошлого века, в трудные послевоенные времена. Дедушка начинал свою научно-производственную карьеру молодым сотрудником в эпоху легендарного Евгения Оскаровича Патона, основавшего в Киеве знаменитый Институт электросварки АН Украины, впоследствии трудился под началом его сына, Бориса Евгеньевича. Среди всего прочего разработал новаторский метод сварки, применявшийся затем десятилетия на днепропетровском Южмаше при сборке корпусов космических ракет. Доктор технических наук, Герой Соцтруда, автор многочисленных изобретений под грифом «совсекретно». Умер дедушка рано, в восемьдесят седьмом. Ирина Григорьевна на протяжении многих лет трудилась замом заведующей технической библиотекой НИИ им. Патона, в этом же заведении сейчас работала мама Оксаны. Муж Анны Николаевны – соответственно папа Оксаны – трудился там же, в Институте сварки, но уже лет десять преподавал в Киевском политехе, доцент, кандидат технических наук. Примерно столько же времени они состояли в разводе. Забавно, но отчасти причиной семейного разлада послужил «национальный вопрос». Иван Мыколайовыч, папа Оксаны, после обретения Украиной «нэзалэжности» настолько распоясался, что стал уже в глаза называть жену и тещу «кацапками», а своей дочери-полукровке не раз пытался запретить разговаривать на «клятiй москальскiй мовi»…
Понятно, что долго такое не могло продолжаться – самосознание щирого украинца Палея с годами обрело гипертрофированные, порой даже болезненные черты. Дело дошло до смены гардероба, в котором теперь присутствовали сплошь вышиваные сорочки, а также померанчевого окраса шарфы и «краватки»[16]. Трехкомнатную квартиру, которую молодоженам выделила когда-то советская власть, а вернее сказать, лично директор НИИ (учитывая заслуги старшего поколения), пришлось в конце девяностых годов разменять на две «однушки». Вскоре Анна Николаевна и дочь переехали жить к бабушке, а квартирку в районе Святошино стали сдавать. Именно по объявлению о сдаче жилплощади внаем, кстати говоря, и познакомилась Оксана сначала с Юрием Гайдуковым, а затем и его братом Андреем – Гайдуков-старший оформил аренду на себя. Этих денег хватало на оплату содержания обеих квартир. Жили скромно, по средствам, но продавать или обменивать профессорскую квартиру у них и в мыслях не было. Анна Николаевна, женщина еще достаточно привлекательная, второй раз замуж так и не вышла (хотя были варианты). Что касается того, что у дочери, говоря старомодным штилем, возникло влечение к поселившемуся после Нового года в их святошинской квартирке Андрею Гайдукову, то Анна Николаевна относилась к этому поначалу довольно позитивно. Но в последнее время, когда Оксана на глазах у нее маялась и сохла, а ее «ухажер» даже не соизволил в последний месяц прислать о себе хоть короткую весточку, она сама стала сильно переживать за дочь. Опасалась, что этот случай может отбить у ее и без того замкнутой в себе, комплексующей из-за «физического недостатка» дочери всякое желание заводить сколь-нибудь серьезные знакомства с представителями мужской половины человеческого рода…
– Ну что у тебя стряслось, доченька? – сдерживая себя, мягко сказала Анна Николаевна. – Я тут чуть с ума не сошла, пока ты мне не позвонила! Хотела уже в милицию обратиться…
– Не надо беспокоить милицию, мама. – Оксана сбросила шлепки, купленные на пристанционном базарчике нынешним утром, и босиком проследовала в гостиную. – Я ездила к Андрею. Сначала я приму душ, хорошо?
– Подожди, доченька…
Анна Николаевна только сейчас обратила внимание, что у Оксаны на левой голени виднеется довольно глубокая царапина.
– Да у тебя же нога… порезана! – запричитала она, метнувшись к секции, где в одном из ящичков хранились медикаменты и аптечка. – Что ж это такое… Где твои туфли, Оксана? Да подожди же… дай-ка я сначала тебе рану обработаю! Сядь в кресло! Глянь, какая глубокая царапина?! И вот еще ссадины… Ах ты боже ж мой!.. Сиди, я сейчас!..
Оксана, смирившись, уселась в кресло. На нее напало странное оцепенение: не могла ни шевелиться, ни даже, кажется, думать о чем-то. Теперь, когда она добралась наконец до дому и когда рядом находится родная душа, все, что с ней произошло сравнительно недавно, всего несколько часов тому назад, казалось фантазией, дурным сном.
Определенно, сейчас все ее недавние страхи казались надуманными. Ну или сильно преувеличенными, скажем так. Оксана даже допускала, что ею были неправильно истолкованы слова двух мужчин, которые она невольно подслушала там, на базе, которую охраняет ее Андрей. Надо признать, что тот подслушанный разговор поначалу ее сильно напугал. Да чего уж там: она бежала оттуда стремглав, не помня себя. Часа два или три плутала по лесу, пока какой-то добрый человек, ехавший по лесной дороге на велике, не подсказал ей кратчайший путь до станции…
Там же, на станции, на маленькой привокзальной толкучке, она купила себе эти дешевые шлепанцы. На нее напал какой-то психоз: Оксане было так страшно, что она какое-то время не осмеливалась даже показаться на перроне. Потом все ж решилась и, когда подошла следующая электричка, прошмыгнула в хвостовой вагон. Но из-за того, что нервничала, все перепутала: электропоезд этот шел, как выяснилось, не в Киев, а в обратном направлении. Проехав пару остановок, сошла с электрички в райцентре Богуслав. Там, в газетном киоске, купила карточку для таксофона. Сначала позвонила матери на домашний: сказала, что потеряла мобильник, что волноваться не следует, что она скоро уже будет дома. Потом попыталась дозвониться на домашний номер Гайдукову-старшему, но ни Юрий Алексеевич, ни его супруга Алена к телефону не подошли… Анна Николаевна принесла в гостиную таз, до половины наполненный теплой водой, а также пару чистых рушников.
– Детка, опусти ножки в воду… Вот так… Ничего, я сейчас тебе эту царапину йодом прижгу… Мне еще от бабушки известен хороший рецепт… Сама сделаю целебную мазь! Вот увидишь, через пару дней и следа от этой вавки не останется!
– Мама, ты не волнуйся… пожалуйста. Со мной все в порядке.
Анна Николаевна присела на корточки и принялась осторожно обмывать исколотые, исцарапанные ноги – они выглядели так, как будто дочь бегала босиком по ссохшейся жесткой стерне или по бритвенно острой осоке.
– Оксана, ну что ты такое говоришь?! Как это – «не волнуйся»? Я мать тебе или кто? Расскажи-ка мне, детка, что стряслось? Я ведь вижу… чувствую, что что-то случилось. Тебя кто-нибудь обидел? Может, Андрей?.. Он что-то лишнее себе позволил, да? Я всю ночь не спала! Не удержалась и позвонила на твой сотовый, но ответил какой-то незнакомец. А после вообще не могла дозвониться! Кстати. Где твои туфли, Оксанка? Нич-чего не понимаю…
– Мама, при чем тут Андрей? – произнесла спекшимися губами Оксана. – Я его люблю. Он ко мне тоже хорошо относится. Я очень устала, мамуля. В принципе все нормально. Хочу в душ… а потом – спать…
Анна Николаевна вздохнула. Оксана, что давно уже не секрет, характером пошла в бабушку. Если та не хотела что-то рассказывать, из нее и клещами слова не вытащишь…
– Мама, кто-нибудь нам звонил? – сделав над собой усилие, поинтересовалась Оксана. – Меня кто-нибудь спрашивал?
– Что? Ах да… – Анна Николаевна вытерла дочери ступни, после чего стала обрабатывать антисептиком царапину, оказавшуюся, к счастью, не такой глубокой, как ей поначалу казалось. – Звонил в районе полудня… какой-то парень. Спрашивал тебя… Не больно? Не щиплет? Я вот думаю… может, перебинтовать? Или ограничимся пластырем и «сеткой»?
– Нет, не больно. Пластыря будет достаточно… А этот парень как-то назвался? И что ему нужно от меня?
– Сказал, что твой однокурсник… но я что-то по голосу его не узнала. Спросил, где ты и когда будешь дома. Я сказала, что ты скоро приедешь. Спросила, что передать, но он положил трубку… Ну вот, теперь можешь идти в душ. А я пока тебе сделаю чай с медом и молоком…
После того как Оксана приняла душ, Анна Николаевна еще раз обработала царапины и наложила на поврежденные участки кожи свежие полоски пластыря.
– Детка, выпей сначала чаю. Потом я тебя кормить буду…
– Мама, не надо. Ничего не хочу. Если только воды… И побольше!
Анна Николаевна принесла с кухни пластиковую бутылку минералки. Налила в стакан, передала дочери. Оксана выпила, жестом попросила налить еще. Анна Николаевна выполнила ее просьбу. Дочь выпила стакан залпом.
– Оксанка, на тебе лица нет! Что с тобой, детка? – В голове у Анны Николаевны вдруг возникла мысль, заставившая ее похолодеть. – Слушай… а вы с Андреем, часом, не того?.. Может, вы какие… гм… нехорошие вещества употребляете?
Оксана вымученно улыбнулась:
– Если ты намекаешь на наркотики, то… нет, не употребляем. И «травку» не курим. Я просто себя не очень хорошо чувствую. Подпростыла, наверное… Но ничего страшного, пройдет.
Она решила пока не говорить матери всей правды. Ни о том, что три дня назад, в понедельник, была у гинеколога – результат этого визита оказался вполне предсказуем, учитывая и сам факт «задержки», и ее собственные внутренние ощущения. Ни о другом: о том разговоре, имеющем отношение к Андрею, что она ненароком подслушала на базе. Про беременность она расскажет маме чуть позднее, потому что сегодня у нее и без того имелась масса поводов для переживаний и волнений. Что касается невольно подслушанного ею, то Оксана намеревалась поделиться этой информацией исключительно с одним Юрием Алексеевичем. Он ведь родной брат Андрея, да еще к тому же и сам человек многоопытный, работает в спецслужбах…
Да, именно так. Нужно как можно скорей встретиться с Гайдуковым-старшим и рассказать ему слово в слово обо всем, что ей довелось этим утром услышать собственными ушами. А уж он-то наверняка сообразит, что там на этой самой базе происходит, что за люди там такие объявились и что нужно сделать, чтобы с Андреем вдруг не случилось какой-нибудь беды…
– Мама, у тебя записан номер мобильного телефона Юрия Алексеевича?
– Кого, кого? – удивилась поначалу Анна Николаевна.
– Гайдукова, который квартиру у нас арендует… Брата моего Андрея.
– А-а… теперь поняла. Где-то был записан. А зачем он тебе?
– Привет от Андрея хочу передать. Найди для меня этот номер, хорошо? И подай мне, пожалуйста, телефонный аппарат.
Оксана чувствовала себя в эти минуты очень неважно. Ее била мелкая дрожь. Ей было зябко, все время хотелось пить. В глазах как-то странно двоилось, в горле сильно першило, где-то глубоко под черепом пульсировала боль, отдаваясь болезненными толчками в лобовых долях, заставляя ее время от времени страдальчески морщиться и прикрывать веки…
Сотовый Гайдукова-старшего – Анна Николаевна нашла его номер в своей записной книжке – не отвечал. «Абонент временно недоступен». Оксана еще раз попыталась позвонить Гайдукову на домашний телефон. К счастью, на этот раз ей ответили.
– Юрия Алексеевича нет дома, – сказал женский голос. – А кто его спрашивает?
– Оксана Палей… Вы у нас квартиру в Святошино снимаете. Вернее, не вы, а Андрей… Мы как-то с вами по телефону уже общались, Алена… помните?
– Как же, конечно, помню! Извините, Оксана, не узнала вас по голосу… богатой будете! Муж в командировке. Вчера уехал в Харьковскую область…. Завтра вроде бы должен вернуться. Может, даже утром появится. А что, собственно, случилось? Есть вопросы по оплате?
– Нет, нет, все в порядке… в этом плане. Я по другому вопросу звоню… по личному. Хотелось бы переговорить с Юрием Алексеевичем…
– Насчет Андрея?
– Гм… В общем-то… да. Алена, а вы не в курсе, как сейчас дозвониться до вашего мужа? Может, знаете еще какой-нибудь номер, кроме мобильного? У меня к нему довольно срочное дело.
На другом конце провода на несколько секунд воцарилась тишина.
– Оксана, извините, не могу пока ничем помочь. Хмм… Давайте поступим так. Как только муж вернется, я ему скажу о вашем звонке. Он вам сразу же перезвонит! На домашний звонить? Хорошо, вот и договорились. Всего доброго, Оксана, до свидания.
На этот телефонный разговор у Оксаны, кажется, ушли остатки ее жизненных сил. Анна Николаевна приложила ладонь к ее пылающему лбу – у дочери определенно был жар. Она заметалась в поисках градусника. Нашла его, сама сунула дочери под мышку. Ужас: столбик ртути почти зашкалил… тридцать девять и семь!
– Я вызываю «Скорую»! – адресуясь скорее к себе, нежели к дочери, сказала Анна Николаевна. – Ты же вся горишь, детка… как в огне!
Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем раздался звонок. В квартиру вошел врач – совсем молодой парень, лет двадцати семи. Осмотрел и прослушал Оксану, вколол жаропонижающее. Сказал, что больную следует срочно госпитализировать и что точный диагноз ей поставят в стационаре, после более тщательного медицинского обследования.
Оксана не хотела, чтобы ее везли в какой-то госпиталь. Но она действительно чувствовала себя очень, очень худо. Единственное, что обошлось без носилок: мама и молодой врач осторожно, под руки, довели ее сначала до лифта, а затем усадили – вернее, уложили – в карету «Скорой»…
Мужчина, сидевший в кресле пассажира серебристого авто «Фольксваген Пассат», припаркованного во дворе шестиэтажного дома на Саксаганьского – а именно во двор выходят жилые подъезды, – вдруг выбрался из салона и, подойдя довольно близко к «Скорой», не без интереса стал наблюдать за происходящим.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента