Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Сергей Соболев
Пленных не брать
Пролог
Здание городской мэрии напоминало осажденную крепость. У главного входа застыли две милицейские «Волги», наискосок через площадь, в скверике, обсаженном густыми липами, затаился микроавтобус с омоновцами. С тыла к мэрии можно было пройти лишь через перроны автовокзала, но и здесь несли службу усиленные наряды милиции. В вестибюле, а также у окон первого этажа заняла боевые позиции еще одна группа бойцов ОМОНа. На третьем этаже – здесь находился кабинет главы администрации подмосковного города Энск Виктора Михайловича Старкова – дежурили четверо охранников, экипированные в камуфляж и бронежилеты и вооруженные автоматами.
Здание было погружено в темноту. В кабинете мэра горела настольная лампа, окна плотно зашторены, чтобы снаружи не был виден свет. Кроме хозяина, в помещении был еще один человек, Конышев Александр Георгиевич, полковник милиции, начальник горотдела внутренних дел. Они были уроженцами здешних мест, и хотя знакомство водили еще с юношеских лет, приятелями их назвать трудно. Каждый мнил себя истинным хозяином города, разногласия то и дело вырывались наружу, но у обоих хватало ума не доводить дело до открытого конфликта, худо-бедно все же находили общий язык. А нынче и тот и другой попали в беду. Да в такую, что впору самому головой в петлю лезть.
Старков грузно повернулся в кресле, снял трубку одного из телефонов. Заметив вопросительный взгляд Конышева, он коротко бросил:
– Домой позвоню.
Семью Старков эвакуировал в столицу еще неделю назад. В свое время он прикупил в Москве две квартиры: в Марьиной Роще и в Чертанове, недалеко от «Пражской». Ту, что в Марьиной, подарил в качестве свадебного подарка старшей дочери, другую оставил про запас. Как в воду смотрел, теперь она пригодилась в качестве временного убежища. Об этом адресочке, кроме самого Старкова, никто не знает. Двери там металлические, особо прочной конструкции, продуктов хватит на месяц, об этом Старков также побеспокоился. Жена и обе дочери проинструктированы соответствующим образом: из квартиры ни шагу, двери посторонним не открывать, сотовым телефоном пользоваться только в случае крайней нужды. Конышев своих близких тоже куда-то спрятал, но это уже его проблемы.
Сдерживая внутреннюю дрожь, Старков набрал номер домашнего телефона. Квартира мэра находилась в двух кварталах отсюда, на Юбилейном проспекте, но он там не появлялся уже третий день. Услышав в трубке длинный гудок, он не стал дожидаться, пока автосекретарь включит запись, и набрал дополнительный код, чтобы считать сообщения, записанные на ленте автоответчика.
– Михалыч, выведи звук на динамик, – попросил его Конышев.
Старков ткнул соответствующую клавишу, затем откинулся в кресле и прикрыл тяжелые веки. Текст сообщения им был хорошо знаком, они даже успели выучить его наизусть.
– Семьсот тысяч баксов! – процедил Конышев. – Я просто не верю своим ушам! Эти сволочи еще в прошлый раз обобрали нас до нитки!
– А теперь они хотят еще и кожу с нас слупить, – мрачно заметил Старков.
Когда раздался разделительный звуковой сигнал, он сделал предупреждающий жест. Еще одно сообщение. Последний раз он снимал информацию с автоответчика четверть часа назад, этого сообщения тогда еще не было. Голос, озвученный динамиком, он узнал без особого труда, хотя говоривший использовал синтезатор речи. Голос, но не самого человека, поскольку воочию им встречаться не доводилось. Незнакомец говорил уверенно, короткими, рублеными фразами. Казалось, его забавлял тот факт, что эти неразумные люди решили спутать его планы. Он знал, что его боятся, потому что нет ничего ужаснее, чем страх перед неизвестностью.
– Господин Старков... Вы ведете себя неблагоразумно. Забаррикадировались в мэрии и думаете, что мы вас там не достанем? Глупо, господин мэр... Как насчет семьи? Скучаете небось? Могу шепнуть адресок: Днепропетровская, девять... Дальше продолжать? Запомните, еще никому не удалось нас обмануть. Ясно? А теперь о деле. Материальные требования остаются прежними, но порядок контакта придется изменить. Никуда не отлучайтесь из кабинета, мы вам позвоним. И чтобы больше никаких глупостей...
Как и все остальное на свете, человеческий страх имеет свои пределы. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. В эти минуты Старков мечтал лишь об одном – скорее бы закончился тот кошмар, который преследует его без малого полтора месяца.
– Не понимаю... Откуда они могли узнать адрес твоей московской «лежки»? – озадаченно спросил Конышев. – Михалыч, куда это ты звонишь в Москву?
Старков отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и продолжил набирать межгород. Услышав в трубке мужской голос, он скороговоркой произнес:
– Это Старков вас беспокоит... Да, тот самый. Я согласен.
Он прижал трубку плечом к уху, достал носовой платок и вытер мокрое от пота лицо.
– Хорошо, согласен. Только приезжайте, ладно?! Уже здесь? Понял, распоряжусь.
– Ты, случаем, не Лианозову звонил? – полушепотом спросил Конышев.
– Ему самому.
Старков судорожно вздохнул и осторожно вернул трубку на место.
– Все, Георгич, я спекся. Пусть делают со мной что хотят, лишь бы семью в покое оставили. Лианозов уже здесь. Распорядись, чтобы его провели в здание через заднее крыльцо.
– Господа, вам доводилось слышать о «призраках»? Нет? Это та самая бандгруппа, что терроризировала в мае и первой половине июня все Подмосковье. Так вот, существует мнение, что группировка распалась на несколько самостоятельных бригад. Одна из них по старой памяти решила предпринять повторный поход по местам «боевой славы».
Старков оторвал взгляд от своих сцепленных пальцев и поднял глаза на визитера. Лианозов еще сравнительно молод, лет тридцать пять, не более. Умное интеллигентное лицо, открытая улыбка, располагающая внешность. Своего коллегу он представил как Иван Иваныча, предупредив при этом, что имя ненастоящее. «Иван Иваныч», так же как и Лианозов, был одет в штатское, под пиджаком угадывалась наплечная кобура. Держался он уверенно, его умные серые глаза цепко следили за двумя охранниками Старкова, которые вошли в кабинет мэра вслед за ними. На рядового «отбойщика» не похож, судя по выучке и манере поведения, отставной офицер одной из спецслужб.
Старков жестом велел охранникам выйти из помещения. Этот разговор не для посторонних ушей.
– Вадим Николаевич, вы должны понимать, что у нас имеются веские основания не доверять вам. Эти слова я говорил вам две недели назад, во время первой нашей встречи и готов повторить их еще раз.
Лианозов улыбнулся краешком губ:
– Не только не доверять, но еще и бояться нас. «Призракам» удалось изрядно подмочить репутацию моей фирмы. Так что у нас к ним имеется свой счет.
Он бросил взгляд на Конышева:
– Александр Георгиевич, мы нуждаемся в вашем содействии. Это ваша вотчина, и негоже нам орудовать здесь без ведома хозяев. Прикажите омоновцам покинуть здание и площадь, а также уберите патрульных с прилегающей к мэрии территории. Работать с «призраками» будет бригада Бадаева, осуществить задержание им поможет подразделение антитеррора. Надеюсь, у вас нет возражений?
Конышев посмотрел на него, не скрывая изумления. Полковник Бадаев, начальник отдела МУРа, был известной в определенных кругах личностью. Достаточно сказать, что братва ненавидела его лютой ненавистью. Да и «погоняла», которой его удостоили законники, говорит сама за себя – Мясник. Такой абы с кем водиться не будет, так что Лианозову, похоже, все же можно доверять. Много всякого говорят об организации, чьи интересы он представляет, но одно можно утверждать наверняка – возможности у них практически неограниченные. Иллюстрацией тому служит участие в деле «антитеррора». Без письменного разрешения директора ФСБ или его первого заместителя здесь никак не обойтись.
Конышев вопросительно посмотрел на мэра, затем, тяжело вздохнув, произнес:
– Добро, Вадим Николаевич. Считайте, что мы договорились.
Телефон затрезвонил спустя четверть часа. Лианозов жестом попросил Старкова снять трубку.
– Приятно иметь дело с умными людьми, – сообщил голос в динамике. – Старков, твой главный мент, надеюсь, рядышком? Слушай меня внимательно, Конышев. Распорядись, чтобы не было ни одного «цветного» в округе. И еще, полковник. Не нужно питать иллюзий. Вашу семейку мы тоже вычислили. Двухэтажный коттедж на южном берегу Сенежского озера. Если свернуть от бензозаправки, то третий дом с краю. Так что я не советовал бы вам шутить со мной, господа... Старков, ты деньги собрал?
Мэр бросил вопросительный взгляд на Лианозова, тот утвердительно кивнул.
– Собрал. Как вы и просили, купюры номиналом в 50 и 20 долларов.
– Упакуй наличность в спортивную сумку. Через десять минут выйдешь из мэрии, будешь нас ждать на остановке, той, что у почтового киоска. Подъедет машина, сядешь с левой стороны на заднее сиденье. Тебе придется немного прокатиться. Когда покинем пределы твоего княжества, мы тебя отпустим на все четыре стороны...
Лианозов подавил в себе тяжелый вздох и еще раз окинул взглядом округу. Взрыв был такой силы, что от «Лендровера» осталось лишь искореженное обугленное шасси, а почтовый киоск вообще исчез с лица земли. Полкило тротила, это как минимум. Скорее всего использовали радиоуправляемый взрыватель. Существовал, правда, мизерный шанс на то, что у этих мужиков с собой была «адская машинка», а на небеса они отправились из-за собственной неосторожности. Но на это надеяться было трудно.
– Вадим Николаевич, можно надеяться, что с этим кошмаром покончено?
Лианозов смерил мэра долгим взглядом, затем отвернулся в сторону и негромко произнес:
– Для вас да, господин мэр. А для других людей еще только все начинается.
Здание было погружено в темноту. В кабинете мэра горела настольная лампа, окна плотно зашторены, чтобы снаружи не был виден свет. Кроме хозяина, в помещении был еще один человек, Конышев Александр Георгиевич, полковник милиции, начальник горотдела внутренних дел. Они были уроженцами здешних мест, и хотя знакомство водили еще с юношеских лет, приятелями их назвать трудно. Каждый мнил себя истинным хозяином города, разногласия то и дело вырывались наружу, но у обоих хватало ума не доводить дело до открытого конфликта, худо-бедно все же находили общий язык. А нынче и тот и другой попали в беду. Да в такую, что впору самому головой в петлю лезть.
Старков грузно повернулся в кресле, снял трубку одного из телефонов. Заметив вопросительный взгляд Конышева, он коротко бросил:
– Домой позвоню.
Семью Старков эвакуировал в столицу еще неделю назад. В свое время он прикупил в Москве две квартиры: в Марьиной Роще и в Чертанове, недалеко от «Пражской». Ту, что в Марьиной, подарил в качестве свадебного подарка старшей дочери, другую оставил про запас. Как в воду смотрел, теперь она пригодилась в качестве временного убежища. Об этом адресочке, кроме самого Старкова, никто не знает. Двери там металлические, особо прочной конструкции, продуктов хватит на месяц, об этом Старков также побеспокоился. Жена и обе дочери проинструктированы соответствующим образом: из квартиры ни шагу, двери посторонним не открывать, сотовым телефоном пользоваться только в случае крайней нужды. Конышев своих близких тоже куда-то спрятал, но это уже его проблемы.
Сдерживая внутреннюю дрожь, Старков набрал номер домашнего телефона. Квартира мэра находилась в двух кварталах отсюда, на Юбилейном проспекте, но он там не появлялся уже третий день. Услышав в трубке длинный гудок, он не стал дожидаться, пока автосекретарь включит запись, и набрал дополнительный код, чтобы считать сообщения, записанные на ленте автоответчика.
– Михалыч, выведи звук на динамик, – попросил его Конышев.
Старков ткнул соответствующую клавишу, затем откинулся в кресле и прикрыл тяжелые веки. Текст сообщения им был хорошо знаком, они даже успели выучить его наизусть.
– Семьсот тысяч баксов! – процедил Конышев. – Я просто не верю своим ушам! Эти сволочи еще в прошлый раз обобрали нас до нитки!
– А теперь они хотят еще и кожу с нас слупить, – мрачно заметил Старков.
Когда раздался разделительный звуковой сигнал, он сделал предупреждающий жест. Еще одно сообщение. Последний раз он снимал информацию с автоответчика четверть часа назад, этого сообщения тогда еще не было. Голос, озвученный динамиком, он узнал без особого труда, хотя говоривший использовал синтезатор речи. Голос, но не самого человека, поскольку воочию им встречаться не доводилось. Незнакомец говорил уверенно, короткими, рублеными фразами. Казалось, его забавлял тот факт, что эти неразумные люди решили спутать его планы. Он знал, что его боятся, потому что нет ничего ужаснее, чем страх перед неизвестностью.
– Господин Старков... Вы ведете себя неблагоразумно. Забаррикадировались в мэрии и думаете, что мы вас там не достанем? Глупо, господин мэр... Как насчет семьи? Скучаете небось? Могу шепнуть адресок: Днепропетровская, девять... Дальше продолжать? Запомните, еще никому не удалось нас обмануть. Ясно? А теперь о деле. Материальные требования остаются прежними, но порядок контакта придется изменить. Никуда не отлучайтесь из кабинета, мы вам позвоним. И чтобы больше никаких глупостей...
Как и все остальное на свете, человеческий страх имеет свои пределы. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. В эти минуты Старков мечтал лишь об одном – скорее бы закончился тот кошмар, который преследует его без малого полтора месяца.
– Не понимаю... Откуда они могли узнать адрес твоей московской «лежки»? – озадаченно спросил Конышев. – Михалыч, куда это ты звонишь в Москву?
Старков отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и продолжил набирать межгород. Услышав в трубке мужской голос, он скороговоркой произнес:
– Это Старков вас беспокоит... Да, тот самый. Я согласен.
Он прижал трубку плечом к уху, достал носовой платок и вытер мокрое от пота лицо.
– Хорошо, согласен. Только приезжайте, ладно?! Уже здесь? Понял, распоряжусь.
– Ты, случаем, не Лианозову звонил? – полушепотом спросил Конышев.
– Ему самому.
Старков судорожно вздохнул и осторожно вернул трубку на место.
– Все, Георгич, я спекся. Пусть делают со мной что хотят, лишь бы семью в покое оставили. Лианозов уже здесь. Распорядись, чтобы его провели в здание через заднее крыльцо.
– Господа, вам доводилось слышать о «призраках»? Нет? Это та самая бандгруппа, что терроризировала в мае и первой половине июня все Подмосковье. Так вот, существует мнение, что группировка распалась на несколько самостоятельных бригад. Одна из них по старой памяти решила предпринять повторный поход по местам «боевой славы».
Старков оторвал взгляд от своих сцепленных пальцев и поднял глаза на визитера. Лианозов еще сравнительно молод, лет тридцать пять, не более. Умное интеллигентное лицо, открытая улыбка, располагающая внешность. Своего коллегу он представил как Иван Иваныча, предупредив при этом, что имя ненастоящее. «Иван Иваныч», так же как и Лианозов, был одет в штатское, под пиджаком угадывалась наплечная кобура. Держался он уверенно, его умные серые глаза цепко следили за двумя охранниками Старкова, которые вошли в кабинет мэра вслед за ними. На рядового «отбойщика» не похож, судя по выучке и манере поведения, отставной офицер одной из спецслужб.
Старков жестом велел охранникам выйти из помещения. Этот разговор не для посторонних ушей.
– Вадим Николаевич, вы должны понимать, что у нас имеются веские основания не доверять вам. Эти слова я говорил вам две недели назад, во время первой нашей встречи и готов повторить их еще раз.
Лианозов улыбнулся краешком губ:
– Не только не доверять, но еще и бояться нас. «Призракам» удалось изрядно подмочить репутацию моей фирмы. Так что у нас к ним имеется свой счет.
Он бросил взгляд на Конышева:
– Александр Георгиевич, мы нуждаемся в вашем содействии. Это ваша вотчина, и негоже нам орудовать здесь без ведома хозяев. Прикажите омоновцам покинуть здание и площадь, а также уберите патрульных с прилегающей к мэрии территории. Работать с «призраками» будет бригада Бадаева, осуществить задержание им поможет подразделение антитеррора. Надеюсь, у вас нет возражений?
Конышев посмотрел на него, не скрывая изумления. Полковник Бадаев, начальник отдела МУРа, был известной в определенных кругах личностью. Достаточно сказать, что братва ненавидела его лютой ненавистью. Да и «погоняла», которой его удостоили законники, говорит сама за себя – Мясник. Такой абы с кем водиться не будет, так что Лианозову, похоже, все же можно доверять. Много всякого говорят об организации, чьи интересы он представляет, но одно можно утверждать наверняка – возможности у них практически неограниченные. Иллюстрацией тому служит участие в деле «антитеррора». Без письменного разрешения директора ФСБ или его первого заместителя здесь никак не обойтись.
Конышев вопросительно посмотрел на мэра, затем, тяжело вздохнув, произнес:
– Добро, Вадим Николаевич. Считайте, что мы договорились.
Телефон затрезвонил спустя четверть часа. Лианозов жестом попросил Старкова снять трубку.
– Приятно иметь дело с умными людьми, – сообщил голос в динамике. – Старков, твой главный мент, надеюсь, рядышком? Слушай меня внимательно, Конышев. Распорядись, чтобы не было ни одного «цветного» в округе. И еще, полковник. Не нужно питать иллюзий. Вашу семейку мы тоже вычислили. Двухэтажный коттедж на южном берегу Сенежского озера. Если свернуть от бензозаправки, то третий дом с краю. Так что я не советовал бы вам шутить со мной, господа... Старков, ты деньги собрал?
Мэр бросил вопросительный взгляд на Лианозова, тот утвердительно кивнул.
– Собрал. Как вы и просили, купюры номиналом в 50 и 20 долларов.
– Упакуй наличность в спортивную сумку. Через десять минут выйдешь из мэрии, будешь нас ждать на остановке, той, что у почтового киоска. Подъедет машина, сядешь с левой стороны на заднее сиденье. Тебе придется немного прокатиться. Когда покинем пределы твоего княжества, мы тебя отпустим на все четыре стороны...
Лианозов подавил в себе тяжелый вздох и еще раз окинул взглядом округу. Взрыв был такой силы, что от «Лендровера» осталось лишь искореженное обугленное шасси, а почтовый киоск вообще исчез с лица земли. Полкило тротила, это как минимум. Скорее всего использовали радиоуправляемый взрыватель. Существовал, правда, мизерный шанс на то, что у этих мужиков с собой была «адская машинка», а на небеса они отправились из-за собственной неосторожности. Но на это надеяться было трудно.
– Вадим Николаевич, можно надеяться, что с этим кошмаром покончено?
Лианозов смерил мэра долгим взглядом, затем отвернулся в сторону и негромко произнес:
– Для вас да, господин мэр. А для других людей еще только все начинается.
Глава 1
В понедельник, 8 июля, рабочий день корреспондента московского бюро газеты «Вашингтон пост» Майкла Брэдли завершился необычайно рано – в час пополудни. После вчерашней попойки самочувствие его было скверным. Хорошо хоть Кэтрин не стала допекать упреками, он и без того чувствовал себя кругом виноватым. Застолье, в котором ему довелось участвовать, можно отнести к плановым событиям. Как высказался один из русских приятелей, «западло» было бы не отметить победу демократии в России. Кэтрин утверждает, что домой его доставили в бесчувственном состоянии. Пришлось поверить жене на слово: финальную часть банкета он помнит смутно, а ближе к концу, похоже, и вовсе отключился. Такое с ним случалось крайне редко, пить он умел, без этого в России делать нечего.
Брэдли работал в московской редакции без малого девять лет, с небольшими, правда, перерывами. За эти годы он успел обрасти связями и знакомствами, а заодно избавился от многих присущих западным журналистам стереотипов. Участие в подобных мероприятиях он расценивал как малоприятную, но совершенно необходимую часть своей работы. Он редко и лишь в силу крайней необходимости присутствовал на официальных пресс-конференциях, его никогда не видели среди репортеров, ходящих табуном за очередным модным политиком в надежде задать ему пару-тройку глупых вопросов. Это удел начинающих, Брэдли же в негласной табели о рангах занимал одну из верхних строчек. Самые свежие сведения он предпочитал получать из первых рук. С учетом местной специфики процесс передачи информации нередко проходил в условиях неформального дружеского общения, и вчерашний вечер в этом смысле не является исключением.
Материал, посвященный предварительным результатам второго тура президентских выборов в России, он вчерне набросал еще в пятницу, осталось лишь пополнить его последними статистическими выкладками да еще подразбавить собственными впечатлениями. Похвальная предусмотрительность, так как сегодня он не способен на что-либо большее. Не на шутку разболелась печень, пришлось с самого утра глотать пилюли. Впрочем, плохое самочувствие лишь укрепило его в решимости убраться из бюро как можно раньше. Дело в том, что во вторник, то есть уже завтра, Кэтрин и их двенадцатилетний сын Люк отправляются самолетом в Штаты. Он обещал Кэт провести этот вечер дома, в кругу семьи, если, конечно, можно назвать «домом» стандартную трехкомнатную квартиру на Пречистенке, которую подыскал для них в качестве временного жилья Алекс Проберт, администратор московской редакции «ВП». Настоящий их дом находится за океаном, в пригороде Балтимора, штат Мэриленд. Брэдли планировал присоединиться к близким 20 июля. В конце концов, он заслужил полноценный отдых и надеялся, что начальство в Вашингтоне придерживается того же мнения.
Брэдли проглотил очередную таблетку аспирина, запив ее остывшим кофе. Рядом в поте лица трудился Питер Шеридан, собрат по ремеслу. Неделю назад в Москву прибыла целая бригада журналистов из «ВП» во главе с продюсером проекта, вместе с ним прилетел и Пит. На днях эта публика, освещавшая ход президентских выборов, отправляется обратно, в Америку. А вот Шеридану придется подзадержаться в Москве еще как минимум на два месяца, пока Брэдли не возвратится из отпуска. У него была одна привычка, которую Брэдли находил забавной: Шеридан вначале проговаривал фразу из будущего репортажа вслух и лишь после этого вносил ее в память своего портативного компьютера. При этом он мастерски подражал дикторам информационных программ, так что у присутствующих порой создавалось впечатление, как будто в помещении находится включенный телевизор.
Брэдли развернулся в кресле. Шеридан был сегодня явно в ударе, шпарил как по бумажке, практически без пауз.
– Пит, отвлекись на минуту, мне нужна твоя помощь.
Брэдли постучал указательным пальцем по экрану компьютера:
– Что-то с концовкой у меня не заладилось. Последние два абзаца – полнейшая ерунда. Посмотри, в чем там дело, Пит, может, удастся что-то исправить. Закончишь, дашь знать Сюзэн, она покажет статью шефу.
Брэдли дружески хлопнул коллегу по плечу, набросил на плечи пиджак и вышел из помещения. В последние годы московская редакция «ВП» снимала офис в старинном особняке на Садовом кольце, вернее, на том его участке, что называется Смоленским бульваром, по соседству с офисом банка «Национальный кредит». Вторую часть особняка занимали коллеги из бюро Ассошиэйтед Пресс. Здание уже давно нуждалось в капитальном ремонте, поэтому американским журналистам пришлось на время переселиться в известинский комплекс, где им сдали в аренду дюжину помещений. Брэдли такое положение вещей вполне устраивало, у него среди известинцев было немало приятелей, которые не раз делились с ним ценной информацией.
Брэдли остановился у дверей, за которыми находился кабинет Хадсона, шефа московского бюро. Несколько секунд он колебался, стоит ли ему вообще сегодня показываться на глаза начальству. Сюзэн предупредила его, что Хадсон, во-первых, с самого утра не в духе, а во-вторых, шеф просил передать Брэдли его просьбу, чтобы тот зашел к нему сразу же, как только закончит работу над материалом.
Брэдли вошел, не постучавшись. В кресле шефа за колченогим письменным столом сидел Алекс Проберт, администратор бюро. Круг его обязанностей был весьма широк, так что для обозначения занимаемой им в редакции должности лучше всего подходил русский термин «завхоз». По правую руку на тумбочке, такой же уродливой, как стол, разместились два городских телефона и интерком. Компьютер и телефакс отсутствовали, Хадсону они были без надобности. На полу лежала вытертая ковровая дорожка, первоначальный цвет которой определить было невозможно. Два скрипучих деревянных стула и громоздкий шкаф с застекленными дверцами составляли наряду с вышеперечисленными предметами обстановки собрание казенной мебели времен хрущевского правления. В шкафу теснились коленкоровые папки, каждая снабжена надписью «Для писем» и порядковым номером. Все это имущество досталось Хадсону от прежних хозяев. Из современного оборудования в кабинете были холодильник финского производства и телевизор «Филипс».
Пол Хадсон стоял у окна. Это был высокий грузный мужчина лет пятидесяти с небольшим мрачноватой внешности. Глубоко посаженные глаза, нос со сломанной в юности переносицей и слегка оттопыренная и сдвинутая набок нижняя губа создавали впечатление, что Хадсон все время презрительно кривится. В последнее время отношения между Хадсоном и Брэдли были натянутыми, журналист постоянно ощущал скрытую неприязнь со стороны шефа. Он догадывался, в чем дело. В центральной конторе бытовало мнение, что московская редакция держится на плаву благодаря лишь одному Брэдли. Поговаривали также, что Хадсон, конечно, был хорош в прежние советские времена, но сейчас безнадежно отстал от жизни. Культивируемые им представления о России и русских остались неизменными еще с андроповских времен, методы подачи информации полностью изжили себя, так что пора его, то есть Пола Хадсона, посыпать нафталином и убрать в запасник. Эти слухи ходили без малого пять лет, – в первый раз о грядущей смене руководства заговорили сразу же после августовского путча, – но пустыми разговорами все и закончилось. Справедливости ради следует отметить, что вашингтонское руководство дважды делало Брэдли официальное предложение возглавить московское бюро, но он отвечал вежливым отказом, ссылаясь на то обстоятельство, что не видит для себя возможным плодотворно сочетать журналистику с чисто административной работой.
Брэдли кивком поздоровался с Пробертом, затем с мрачноватой улыбкой посмотрел на шефа:
– Пол, такое впечатление, что не один я страдаю сегодня от головной боли.
Хадсон оторвал лоб от холодного оконного стекла, грузно повернулся. Взгляд у него был задумчивый, как будто он решал про себя какую-то неотложную задачу.
– Если у меня от чего-то и болит голова, Брэдли, то от таких типов, как ты.
Журналист пожал плечами и вопросительно посмотрел на Проберта:
– А ты что скажешь, Алекс? Что это вы такие надутые? Плохие известия?
– Новости есть разные, – вяло отозвался Проберт. – Например, такая: можете потихоньку собирать вещички и готовиться к переезду. В понедельник сдам вам офис под ключ.
– Через неделю меня здесь уже не будет, – фыркнул Брэдли. – Еще новости?
Хадсон отлепился от подоконника и направился к столу. Открыл верхний ящик, достал сигареты и зажигалку. Он был заядлым курильщиком, но время от времени предпринимал безуспешные попытки покончить с пагубной страстью. В конце июня шеф во всеуслышание заявил, что решительно и навсегда завяжет с курением, если 3 июля на выборах победит Ельцин. Демократия в России победила, но очередная кампания Хадсона, похоже, провалилась, как и все предыдущие. И виной тому, несомненно, дурные вести.
Хадсон глубоко затянулся и пустил струю дыма в потолок.
– Сегодня утром я разговаривал по телефону с Платтом.
Дэвид Платт возглавлял отдел политики и международных связей. Он же по линии руководства курировал московскую редакцию газеты.
– Что-нибудь не так с моим интервью?
В четверг Брэдли удалось взять небольшое интервью у русского премьера. На первый взгляд ничего нового тот не сказал, но Брэдли давно уже научился искусству читать между строк, поэтому он, кроме интервью, тиснул еще и свой развернутый комментарий. Премьер в эти дни упорно отмалчивался и на приставания журналистов отвечал стандартной фразой: «Давайте дождемся результатов выборов». Единственным репортером, кому удалось слегка «выпотрошить» премьера, оказался Брэдли. Коллеги из других изданий, естественно, позеленели от зависти. Напечатано оно было два дня назад, в номере за субботу.
– Нет, с этим все в порядке, – наконец выдавил из себя Хадсон. – Боссы довольны твоей работой. За серию материалов, посвященных выборам, получишь бонус, правда, сумму Платт мне не назвал.
– С меня выпивка. Но я что-то не вижу по вашим лицам, чтобы вы обрадовались успеху коллеги.
Хадсон отвернул голову в сторону, затем поскреб указательным пальцем за ухом.
– Платт сообщил мне, что руководство положительно решило вопрос с твоим отпуском. Начиная с двадцатого июля можешь быть свободен.
– Дэвид звонил мне в пятницу, так что я в курсе.
– Не перебивай меня, – недовольным тоном проворчал Хадсон. – В августе тебе придется на несколько дней вернуться в Россию.
Брэдли бросил на него недоумевающий взгляд:
– А это еще зачем?
– Не прикидывайся простаком, – поморщился шеф бюро. – Ты что, забыл? 9 августа церемония инаугурации. Напишешь по этому поводу несколько строчек и опять свободен. Руководство, очевидно, думает, что без тебя мы с этим делом никак не управимся.
– Что еще? – сухо поинтересовался Брэдли.
– Вернешься из отпуска в Москву десятого сентября. И сразу же примешь у меня дела.
– А тебя куда, Пол? В отпуск? Хотя нет, ты же недавно отдыхал...
– Куда, куда... На свалку, – мрачно пошутил Хадсон, гася окурок о край пепельницы. – Платт выдал мне открытым текстом: спасибо, старина Пол, ты хорошо служил, но пора уступать дорогу молодым. А мне предложили до пенсии поработать в архиве. Выделят какой-нибудь скромный кабинетик, смахивающий на эту собачью конуру, в которой мы с вами сейчас находимся, и буду я там до глубокой старости штаны протирать и бумажки перекладывать.
Брэдли не выдержал и громко расхохотался:
– Так вот в чем, оказывается, дело...
Он присел на краешек стола и сверху вниз посмотрел на Проберта:
– Алекс, ну хоть ты-то понимаешь, что я здесь абсолютно ни при чем? Неужели я похож на интригана и карьериста?
Тот лишь передернул плечами. Брэдли прекрасно понимал причину беспокойства своего шефа. Если Хадсона переведут в Вашингтон, он здорово потеряет в зарплате. А ему еще два года доплачивать за университетское образование своего младшего сына. Перо у Хадсона уже давно притупилось, исписался старина Пол, это только так кажется, что журналистский век долог.
Брэдли невольно вздохнул.
– Пол, мы уже тысячу раз беседовали на эту тему. Пойми, не хочу я в начальники, мне это не нужно. Да и в материальном плане новое назначение мне ничего не даст, скорее наоборот. Нет уж, пусть лучше все остается как есть. Вы продолжайте руководить, благо это у вас неплохо получается, а я буду статейки пописывать. С Платтом я сам поговорю, Пол, так что тебе не о чем беспокоиться.
На лице Хадсона появилась дружелюбная улыбка, да и сам он как-то сразу расслабился.
– Майкл, ты выглядишь ужасно. Пиво в холодильнике.
– Ну... Даже не знаю, – нерешительно протянул Брэдли. – Вообще-то я тороплюсь, нужно собрать Кэтрин в дорогу.
Хадсон сам достал пиво, сдернул «козырек» и вручил банку журналисту. С первым же глотком в голову пришла мысль, что с утра он выбрал неверный способ лечения. Следовало сразу начать с пива.
– Материал готов?
Брэдли одним махом влил в себя пиво, затем прицелился и метнул пустую банку в мусорную корзину. К удивлению присутствующих, бросок оказался метким.
– Конечно. С минуты на минуту Сюзэн положит его тебе на стол. Пол, я могу быть свободен?
Хадсон остановил его решительным жестом:
– Удели нам еще немного времени, Майкл. До меня дошли слухи, что ты в последнее время усердно роешься в грязном белье русских спецслужб. Это правда?
Брэдли нахмурил брови:
– Откуда у тебя эти сведения?
Хадсон сделал неопределенный жест рукой. Брэдли понял, что шеф решил уйти от прямого ответа.
– Думаешь, у одного тебя есть источники среди русских? Я давно заметил, Майкл, что азарт у тебя в крови. Некоторые твои трюки я считаю рискованными, но до поры готов смотреть на все эти вещи сквозь пальцы. Ты толковый работник, спору нет. Но знаешь, что мне в тебе не нравится, дружище? Ты готов ради ценной информации на все, даже пойти на сделку с самим дьяволом.
– Наконец-то ты меня раскусил, Пол, – скромно заметил Брэдли.
– Твоя ирония неуместна. – Хадсон бросил на него хмурый взгляд из-под густых бровей. – Смотри, не переступи грань. Выбросят вон из страны в 24 часа или того хуже...
– Не нужно меня пугать, шеф.
Брэдли почувствовал, как в его груди поднимается волна раздражения. В придачу к жуткому похмелью его вынуждают еще выслушивать дурацкие проповеди. Неужели эти люди еще не осознали, что в этой стране ценную информацию без риска не добудешь?
– И последнее, – после паузы продолжил Хадсон. – Вчера я вынужден был вести неприятную дискуссию с советником посольства. Речь шла о твоей персоне. А также о твоих контактах с русскими и методах получения информации. Ты поддерживаешь связи с отставными сотрудниками госбезопасности, а это чревато неприятностями. Сотрудник посольства, с которым я обсуждал этот вопрос, просил тебя немедленно с ним связаться. Поверь, Майкл, это в твоих же интересах.
– Проклятые церэушники, – пробормотал под нос Брэдли. – Теперь ясно, откуда ветер дует.
Заметив на лицах коллег невольный испуг, он негромко рассмеялся.
– А, понимаю... Пардон, совсем вылетело из головы. Здесь даже стены имеют уши. «Осторожно, враг подслушивает!»... «Болтун – находка для шпиона»...
Последние две фразы он выдал по-русски.
– Считайте, что вы меня предупредили. Теперь-то наконец я могу идти?
– Проваливай, – вполне дружелюбным тоном сказал Хадсон. – Завтра можешь не приходить. Один день без тебя как-нибудь продержимся.
Брэдли работал в московской редакции без малого девять лет, с небольшими, правда, перерывами. За эти годы он успел обрасти связями и знакомствами, а заодно избавился от многих присущих западным журналистам стереотипов. Участие в подобных мероприятиях он расценивал как малоприятную, но совершенно необходимую часть своей работы. Он редко и лишь в силу крайней необходимости присутствовал на официальных пресс-конференциях, его никогда не видели среди репортеров, ходящих табуном за очередным модным политиком в надежде задать ему пару-тройку глупых вопросов. Это удел начинающих, Брэдли же в негласной табели о рангах занимал одну из верхних строчек. Самые свежие сведения он предпочитал получать из первых рук. С учетом местной специфики процесс передачи информации нередко проходил в условиях неформального дружеского общения, и вчерашний вечер в этом смысле не является исключением.
Материал, посвященный предварительным результатам второго тура президентских выборов в России, он вчерне набросал еще в пятницу, осталось лишь пополнить его последними статистическими выкладками да еще подразбавить собственными впечатлениями. Похвальная предусмотрительность, так как сегодня он не способен на что-либо большее. Не на шутку разболелась печень, пришлось с самого утра глотать пилюли. Впрочем, плохое самочувствие лишь укрепило его в решимости убраться из бюро как можно раньше. Дело в том, что во вторник, то есть уже завтра, Кэтрин и их двенадцатилетний сын Люк отправляются самолетом в Штаты. Он обещал Кэт провести этот вечер дома, в кругу семьи, если, конечно, можно назвать «домом» стандартную трехкомнатную квартиру на Пречистенке, которую подыскал для них в качестве временного жилья Алекс Проберт, администратор московской редакции «ВП». Настоящий их дом находится за океаном, в пригороде Балтимора, штат Мэриленд. Брэдли планировал присоединиться к близким 20 июля. В конце концов, он заслужил полноценный отдых и надеялся, что начальство в Вашингтоне придерживается того же мнения.
Брэдли проглотил очередную таблетку аспирина, запив ее остывшим кофе. Рядом в поте лица трудился Питер Шеридан, собрат по ремеслу. Неделю назад в Москву прибыла целая бригада журналистов из «ВП» во главе с продюсером проекта, вместе с ним прилетел и Пит. На днях эта публика, освещавшая ход президентских выборов, отправляется обратно, в Америку. А вот Шеридану придется подзадержаться в Москве еще как минимум на два месяца, пока Брэдли не возвратится из отпуска. У него была одна привычка, которую Брэдли находил забавной: Шеридан вначале проговаривал фразу из будущего репортажа вслух и лишь после этого вносил ее в память своего портативного компьютера. При этом он мастерски подражал дикторам информационных программ, так что у присутствующих порой создавалось впечатление, как будто в помещении находится включенный телевизор.
Брэдли развернулся в кресле. Шеридан был сегодня явно в ударе, шпарил как по бумажке, практически без пауз.
– Пит, отвлекись на минуту, мне нужна твоя помощь.
Брэдли постучал указательным пальцем по экрану компьютера:
– Что-то с концовкой у меня не заладилось. Последние два абзаца – полнейшая ерунда. Посмотри, в чем там дело, Пит, может, удастся что-то исправить. Закончишь, дашь знать Сюзэн, она покажет статью шефу.
Брэдли дружески хлопнул коллегу по плечу, набросил на плечи пиджак и вышел из помещения. В последние годы московская редакция «ВП» снимала офис в старинном особняке на Садовом кольце, вернее, на том его участке, что называется Смоленским бульваром, по соседству с офисом банка «Национальный кредит». Вторую часть особняка занимали коллеги из бюро Ассошиэйтед Пресс. Здание уже давно нуждалось в капитальном ремонте, поэтому американским журналистам пришлось на время переселиться в известинский комплекс, где им сдали в аренду дюжину помещений. Брэдли такое положение вещей вполне устраивало, у него среди известинцев было немало приятелей, которые не раз делились с ним ценной информацией.
Брэдли остановился у дверей, за которыми находился кабинет Хадсона, шефа московского бюро. Несколько секунд он колебался, стоит ли ему вообще сегодня показываться на глаза начальству. Сюзэн предупредила его, что Хадсон, во-первых, с самого утра не в духе, а во-вторых, шеф просил передать Брэдли его просьбу, чтобы тот зашел к нему сразу же, как только закончит работу над материалом.
Брэдли вошел, не постучавшись. В кресле шефа за колченогим письменным столом сидел Алекс Проберт, администратор бюро. Круг его обязанностей был весьма широк, так что для обозначения занимаемой им в редакции должности лучше всего подходил русский термин «завхоз». По правую руку на тумбочке, такой же уродливой, как стол, разместились два городских телефона и интерком. Компьютер и телефакс отсутствовали, Хадсону они были без надобности. На полу лежала вытертая ковровая дорожка, первоначальный цвет которой определить было невозможно. Два скрипучих деревянных стула и громоздкий шкаф с застекленными дверцами составляли наряду с вышеперечисленными предметами обстановки собрание казенной мебели времен хрущевского правления. В шкафу теснились коленкоровые папки, каждая снабжена надписью «Для писем» и порядковым номером. Все это имущество досталось Хадсону от прежних хозяев. Из современного оборудования в кабинете были холодильник финского производства и телевизор «Филипс».
Пол Хадсон стоял у окна. Это был высокий грузный мужчина лет пятидесяти с небольшим мрачноватой внешности. Глубоко посаженные глаза, нос со сломанной в юности переносицей и слегка оттопыренная и сдвинутая набок нижняя губа создавали впечатление, что Хадсон все время презрительно кривится. В последнее время отношения между Хадсоном и Брэдли были натянутыми, журналист постоянно ощущал скрытую неприязнь со стороны шефа. Он догадывался, в чем дело. В центральной конторе бытовало мнение, что московская редакция держится на плаву благодаря лишь одному Брэдли. Поговаривали также, что Хадсон, конечно, был хорош в прежние советские времена, но сейчас безнадежно отстал от жизни. Культивируемые им представления о России и русских остались неизменными еще с андроповских времен, методы подачи информации полностью изжили себя, так что пора его, то есть Пола Хадсона, посыпать нафталином и убрать в запасник. Эти слухи ходили без малого пять лет, – в первый раз о грядущей смене руководства заговорили сразу же после августовского путча, – но пустыми разговорами все и закончилось. Справедливости ради следует отметить, что вашингтонское руководство дважды делало Брэдли официальное предложение возглавить московское бюро, но он отвечал вежливым отказом, ссылаясь на то обстоятельство, что не видит для себя возможным плодотворно сочетать журналистику с чисто административной работой.
Брэдли кивком поздоровался с Пробертом, затем с мрачноватой улыбкой посмотрел на шефа:
– Пол, такое впечатление, что не один я страдаю сегодня от головной боли.
Хадсон оторвал лоб от холодного оконного стекла, грузно повернулся. Взгляд у него был задумчивый, как будто он решал про себя какую-то неотложную задачу.
– Если у меня от чего-то и болит голова, Брэдли, то от таких типов, как ты.
Журналист пожал плечами и вопросительно посмотрел на Проберта:
– А ты что скажешь, Алекс? Что это вы такие надутые? Плохие известия?
– Новости есть разные, – вяло отозвался Проберт. – Например, такая: можете потихоньку собирать вещички и готовиться к переезду. В понедельник сдам вам офис под ключ.
– Через неделю меня здесь уже не будет, – фыркнул Брэдли. – Еще новости?
Хадсон отлепился от подоконника и направился к столу. Открыл верхний ящик, достал сигареты и зажигалку. Он был заядлым курильщиком, но время от времени предпринимал безуспешные попытки покончить с пагубной страстью. В конце июня шеф во всеуслышание заявил, что решительно и навсегда завяжет с курением, если 3 июля на выборах победит Ельцин. Демократия в России победила, но очередная кампания Хадсона, похоже, провалилась, как и все предыдущие. И виной тому, несомненно, дурные вести.
Хадсон глубоко затянулся и пустил струю дыма в потолок.
– Сегодня утром я разговаривал по телефону с Платтом.
Дэвид Платт возглавлял отдел политики и международных связей. Он же по линии руководства курировал московскую редакцию газеты.
– Что-нибудь не так с моим интервью?
В четверг Брэдли удалось взять небольшое интервью у русского премьера. На первый взгляд ничего нового тот не сказал, но Брэдли давно уже научился искусству читать между строк, поэтому он, кроме интервью, тиснул еще и свой развернутый комментарий. Премьер в эти дни упорно отмалчивался и на приставания журналистов отвечал стандартной фразой: «Давайте дождемся результатов выборов». Единственным репортером, кому удалось слегка «выпотрошить» премьера, оказался Брэдли. Коллеги из других изданий, естественно, позеленели от зависти. Напечатано оно было два дня назад, в номере за субботу.
– Нет, с этим все в порядке, – наконец выдавил из себя Хадсон. – Боссы довольны твоей работой. За серию материалов, посвященных выборам, получишь бонус, правда, сумму Платт мне не назвал.
– С меня выпивка. Но я что-то не вижу по вашим лицам, чтобы вы обрадовались успеху коллеги.
Хадсон отвернул голову в сторону, затем поскреб указательным пальцем за ухом.
– Платт сообщил мне, что руководство положительно решило вопрос с твоим отпуском. Начиная с двадцатого июля можешь быть свободен.
– Дэвид звонил мне в пятницу, так что я в курсе.
– Не перебивай меня, – недовольным тоном проворчал Хадсон. – В августе тебе придется на несколько дней вернуться в Россию.
Брэдли бросил на него недоумевающий взгляд:
– А это еще зачем?
– Не прикидывайся простаком, – поморщился шеф бюро. – Ты что, забыл? 9 августа церемония инаугурации. Напишешь по этому поводу несколько строчек и опять свободен. Руководство, очевидно, думает, что без тебя мы с этим делом никак не управимся.
– Что еще? – сухо поинтересовался Брэдли.
– Вернешься из отпуска в Москву десятого сентября. И сразу же примешь у меня дела.
– А тебя куда, Пол? В отпуск? Хотя нет, ты же недавно отдыхал...
– Куда, куда... На свалку, – мрачно пошутил Хадсон, гася окурок о край пепельницы. – Платт выдал мне открытым текстом: спасибо, старина Пол, ты хорошо служил, но пора уступать дорогу молодым. А мне предложили до пенсии поработать в архиве. Выделят какой-нибудь скромный кабинетик, смахивающий на эту собачью конуру, в которой мы с вами сейчас находимся, и буду я там до глубокой старости штаны протирать и бумажки перекладывать.
Брэдли не выдержал и громко расхохотался:
– Так вот в чем, оказывается, дело...
Он присел на краешек стола и сверху вниз посмотрел на Проберта:
– Алекс, ну хоть ты-то понимаешь, что я здесь абсолютно ни при чем? Неужели я похож на интригана и карьериста?
Тот лишь передернул плечами. Брэдли прекрасно понимал причину беспокойства своего шефа. Если Хадсона переведут в Вашингтон, он здорово потеряет в зарплате. А ему еще два года доплачивать за университетское образование своего младшего сына. Перо у Хадсона уже давно притупилось, исписался старина Пол, это только так кажется, что журналистский век долог.
Брэдли невольно вздохнул.
– Пол, мы уже тысячу раз беседовали на эту тему. Пойми, не хочу я в начальники, мне это не нужно. Да и в материальном плане новое назначение мне ничего не даст, скорее наоборот. Нет уж, пусть лучше все остается как есть. Вы продолжайте руководить, благо это у вас неплохо получается, а я буду статейки пописывать. С Платтом я сам поговорю, Пол, так что тебе не о чем беспокоиться.
На лице Хадсона появилась дружелюбная улыбка, да и сам он как-то сразу расслабился.
– Майкл, ты выглядишь ужасно. Пиво в холодильнике.
– Ну... Даже не знаю, – нерешительно протянул Брэдли. – Вообще-то я тороплюсь, нужно собрать Кэтрин в дорогу.
Хадсон сам достал пиво, сдернул «козырек» и вручил банку журналисту. С первым же глотком в голову пришла мысль, что с утра он выбрал неверный способ лечения. Следовало сразу начать с пива.
– Материал готов?
Брэдли одним махом влил в себя пиво, затем прицелился и метнул пустую банку в мусорную корзину. К удивлению присутствующих, бросок оказался метким.
– Конечно. С минуты на минуту Сюзэн положит его тебе на стол. Пол, я могу быть свободен?
Хадсон остановил его решительным жестом:
– Удели нам еще немного времени, Майкл. До меня дошли слухи, что ты в последнее время усердно роешься в грязном белье русских спецслужб. Это правда?
Брэдли нахмурил брови:
– Откуда у тебя эти сведения?
Хадсон сделал неопределенный жест рукой. Брэдли понял, что шеф решил уйти от прямого ответа.
– Думаешь, у одного тебя есть источники среди русских? Я давно заметил, Майкл, что азарт у тебя в крови. Некоторые твои трюки я считаю рискованными, но до поры готов смотреть на все эти вещи сквозь пальцы. Ты толковый работник, спору нет. Но знаешь, что мне в тебе не нравится, дружище? Ты готов ради ценной информации на все, даже пойти на сделку с самим дьяволом.
– Наконец-то ты меня раскусил, Пол, – скромно заметил Брэдли.
– Твоя ирония неуместна. – Хадсон бросил на него хмурый взгляд из-под густых бровей. – Смотри, не переступи грань. Выбросят вон из страны в 24 часа или того хуже...
– Не нужно меня пугать, шеф.
Брэдли почувствовал, как в его груди поднимается волна раздражения. В придачу к жуткому похмелью его вынуждают еще выслушивать дурацкие проповеди. Неужели эти люди еще не осознали, что в этой стране ценную информацию без риска не добудешь?
– И последнее, – после паузы продолжил Хадсон. – Вчера я вынужден был вести неприятную дискуссию с советником посольства. Речь шла о твоей персоне. А также о твоих контактах с русскими и методах получения информации. Ты поддерживаешь связи с отставными сотрудниками госбезопасности, а это чревато неприятностями. Сотрудник посольства, с которым я обсуждал этот вопрос, просил тебя немедленно с ним связаться. Поверь, Майкл, это в твоих же интересах.
– Проклятые церэушники, – пробормотал под нос Брэдли. – Теперь ясно, откуда ветер дует.
Заметив на лицах коллег невольный испуг, он негромко рассмеялся.
– А, понимаю... Пардон, совсем вылетело из головы. Здесь даже стены имеют уши. «Осторожно, враг подслушивает!»... «Болтун – находка для шпиона»...
Последние две фразы он выдал по-русски.
– Считайте, что вы меня предупредили. Теперь-то наконец я могу идти?
– Проваливай, – вполне дружелюбным тоном сказал Хадсон. – Завтра можешь не приходить. Один день без тебя как-нибудь продержимся.
Глава 2
Говорят, Наполеон мог одновременно выполнять семь дел. Брэдли считал эти сведения исторической байкой, но только до тех пор, пока ему не довелось познакомиться с миссис Сюзэн Данлоп, вдовой известного американского журналиста Филиппа Данлопа, предшественника Хадсона на посту главы московской редакции «ВП». В редакции она занимала скромную должность технического секретаря, хотя круг ее обязанностей в действительности был гораздо шире. Брэдли был убежден, что именно Сюзэн Данлоп, выступающая в роли диспетчера, является основным и самым ценным игроком всей их команды. Стоило ей не выйти на работу – такое случалось, правда, крайне редко, – как хорошо отлаженный механизм тут же начинал давать сбои. Эта сравнительно немолодая уже женщина, – в прошлом году миссис Данлоп исполнилось пятьдесят, – обладала фантастической работоспособностью. У четы Данлоп не было детей, и свой нерастраченный материнский потенциал она щедро расходовала на молодых сотрудников бюро. Хадсон бессовестно взвалил на нее все делопроизводство, Проберт также не давал ей скучать. Помимо этого, существовали десятки других дел, важных и неотложных, и с каждым из них Сюзэн Данлоп справлялась блестяще. Появлялась она в своем кабинете без четверти семь утра, а уже в восемь был готов список официальных мероприятий, на которых желательно было присутствие спецкоров бюро. В ее голове содержалась уйма полезных сведений, и многие сотрудники без зазрения совести использовали свою секретаршу в качестве каталога или телефонного справочника.