Страница:
– Говоришь, друзей твоих пугаю? – зловеще и размеренно начала она, но тут же, поддавшись собственному темпераменту, сбилась на истеричную скороговорку: – Друзья – это у кого можно денег занять! А ты – сам голодранец, и друзья у тебя такие же!!!
С переменным успехом милая беседа майора и тёщи длилась довольно долго. Вера Тихоновна иссякла только глубоко за полночь.
После его отъезда на вершине одного из деревьев возле офицерского общежития можно было заметить неподвижно сидящую птицу. Проходили дни, но скорбящая фигурка вороны чуть ли не каждый день подолгу маячила на ветке одного и того же тополя, будто на посту.
Потом, поздней осенью, наступили небывало сильные морозы. На территории академии несколько насквозь промёрзших деревьев, не выдержав, лопнули по всей длине. Среди них был и дуб с двумя вороньими гнёздами. К весне его повело под собственным весом и, в один из ветреных дней, он, надломившись у комля – рухнул.
Рассыпавшиеся из одного из гнёзд монетки и бусинки быстро подобрали окрестные мальчишки. Их любопытство и всеведение – никогда и нигде не признают никаких границ и заборов.
Кокарды среди рассыпавшихся сокровищ не было.
07.03.2006 г.
Врановые – крупные темноокрашенные птицы с большим мощным конусообразным клювом и крепкими ногами. Наиболее крупных птиц принято называть вороном. Более мелкие и с более слабым клювом птицы именуются вороной: чёрная, серая и др. Самые мелкие птицы рода ворон – галки. Длина врановых колеблется от 18 до 70 см, а масса тела от 50 г до 1,5 кг.
В семейство врановых входят: ворон (Corvus corax), серая ворона (Corvus cornix), клушицы (Pyrrhocorax), сороки (Pica). Среди них много птиц соечьего склада. К врановым принадлежат также кедровки (Nucifraga), пустынные сойки (Podocey), голубые сороки (Cyanopica), кукши (Cractes infaustus), галка (Curvus monedula), сойка (Garrulus glandarius), кедровка (Nucifraga caryocatactes), голубая дальневосточная сорока (Cyanopica cyana), саксаульная сойка (Podoces panderi). К вороновым относятся и перелетные грачи (Corvus frugilegus), хотя на юге они – оседлая птица. Пользы большинство врановых приносят несравненно больше, чем вреда. В некоторых районах Англии, истребив в грачей, получили стойкие неурожаи.
Врановые – умные и осторожные птицы. Для птиц этой группы характерны пластичность и жизнестойкость. Они хорошо приспосабливаются к изменениям среды обитания и условиям, создаваемым человеком. Врагов у ворона, кроме человека, мало. Из птиц для него опасен разве что филин. Врановые благоденствуют в крупных городах, где их количество не только не уменьшается, но иногда и возрастает. В неволе ворон доживал до 69 лет.
Вороны живут парами, гнездятся в уединенных местах или на очень высоких деревьях. Большинству врановых свойственна всеядность. Они питаются вредными насекомыми и слизняками, мелкими грызунами: мышами, кротами, рыбой, мелкими млекопитающими, а также мелкими молодыми птицами и их яйцами и птенцами. Не брезгают падалью, активно очищают землю от пищевых отходов и всякого рода отбросов. Охотно едят зрелые ягоды, вишни, другие плоды и семена. Во многих местностях врановых старательно истребляют, не зная, что они приносят пользу уничтожением многих вредных животных. Однако вороны, подвергающиеся на протяжении нескольких десятилетий тотальному истреблению, продолжает процветать.
Ворон умело и успешно ловит мелких грызунов, высматривая их с воздуха или карауля возле норок. Он без труда расправляется с раненным или ослабевшим зайцем. Смело нападает на крупную серую крысу, в состоянии справиться даже с водяной крысой. В приморских районах вороны иногда летают за кормом за 20–25 км от гнезда на морское побережье, где им легче отыскать корм. Они умеют сбрасывать со скал большие раковины и морских ежей для того, чтобы те разбились. При рыбных промыслах различные виды врановых выполняют роль санитаров. Перья врановых употреблялись ранее для черчения и письма.
Большинство птенцов врановых хорошо переносят неволю и привязываются к людям. Осиротевшего вороненка легко приручить. Его можно выпускать на волю, он возвращается и спешит навстречу хозяину, выпрашивая корм. Некоторые из них выучиваются говорить и могут произносить отдельные слова или даже целые фразы. Между тем, прирученные вороны остаются вороватыми и мстительными. Их было бы приятно содержать, будь они менее крикливы и назойливы.
Половозрелым ворон становится в двухлетнем возрасте. Найдя себе пару, он не разлучается с ней многие годы. Дружные пары воронов даже зимой держатся вместе. Старые гнезда служат им при благоприятных условиях много лет подряд. Своё гнездо ворон устраивает на старых толстых деревьях высоко над землей. Это не очень большие постройки из сухих веток – до 60 см в диаметре. Внутри гнездо устилается толстым слоем шерсти или пакли. Гнездиться ворон начинает очень рано. Если не считать „ненормальных“ клестов, приспособившихся выводить птенцов среди зимы, то ворон первым из птиц приступает к брачным ритуалам. Самка ворона откладывает 4–5 яиц и по очереди с самцом насиживает их в продолжение трех недель. Для яиц многих врановых характерен голубовато-зеленоватый окрас с серо-зелеными и темно-бурыми пятнами. При холодной погоде самка вынуждена крепко сидеть на гнезде, а самец приносит пищу и кормит ее. Через 18 дней из яиц начнут вылупляться почти голые, покрытые лишь редким сероватым пухом птенцы. Только что вылупившийся воронёнок весит всего 15–22 г. У птенцов – яркие малиновые рты. Птенцы поначалу слепы и прозревают только на пятый день по вылуплении из яйца.
В мистических традициях народов Крайнего Юга ворону приписывались сверхъестественные способности так называемого двойного зрения. И действительно – ворон различает до девяноста оттенков одного только белого цвета. Показательно, например, то, что с высоты своего полёта он легко замечает совершенно белое яйцо на свежем снегу.
Ворон может предсказывать погоду. Перед ненастьем он долго и хрипло каркает. Если среди зимы ворона вдруг заберётся в старое гнездо, то, скорее всего, скоро наступит оттепель. В морозы вороны летают высоко и многие из них перемещаются в города и посёлки. Туда, где легче добывать корм.
Раньше ворон и вороньи яйца употребляли в пищу. Судя по старым книгам, литовцы, например, отлавливали на Куршской косе во время перелёта огромное количество ворон, коптили, ели и похваливали. Вороны – хорошие бойцы, на этом основан один из способов ловли ворон, когда в качестве приманки-раздражителя садят в клетку хищную птицу канюка или сову. Вороны залезают к ним, чтобы подраться, и попадаются.
Женщины Египта славились своим искусством изготавливать всевозможные лаки, притирания, краски и пудры, которые по своему составу близки к современным. Пожилые женщины для избавления от седины смазывали волосы смесью жира чёрных быков и вороньих яиц, а для улучшения роста волос использовали жир льва, тигра, носорога. Чтобы расширить зрачки и придать блеск глазам, египтянки капали в них сок из растения „сонная одурь“, затем получившее название белладонны. Глаза египетские женщины обводили по контуру широкой тёмной линией, намеренно придавая им удивительное сходство с глазами врановых.
В справке использованы материалы статей натуралистов и орнитологов Ю. Кречетова, В.М. Гудкова, Э. Брандта и „Российской Охотничьей Газеты“ от 04.08.1999 г.
Марсианин с бластером
С переменным успехом милая беседа майора и тёщи длилась довольно долго. Вера Тихоновна иссякла только глубоко за полночь.
* * *
Год спустя майора распределили в далёкий город на юге России.После его отъезда на вершине одного из деревьев возле офицерского общежития можно было заметить неподвижно сидящую птицу. Проходили дни, но скорбящая фигурка вороны чуть ли не каждый день подолгу маячила на ветке одного и того же тополя, будто на посту.
Потом, поздней осенью, наступили небывало сильные морозы. На территории академии несколько насквозь промёрзших деревьев, не выдержав, лопнули по всей длине. Среди них был и дуб с двумя вороньими гнёздами. К весне его повело под собственным весом и, в один из ветреных дней, он, надломившись у комля – рухнул.
Рассыпавшиеся из одного из гнёзд монетки и бусинки быстро подобрали окрестные мальчишки. Их любопытство и всеведение – никогда и нигде не признают никаких границ и заборов.
Кокарды среди рассыпавшихся сокровищ не было.
07.03.2006 г.
Справка к рассказу. Ворон и птицы семейства врановых.
Путник, будь осторожен, если ты, открывши глаза и глядя в небо, видишь над своей головой стаи ворон в спиралевидном парении, постарайся отвлечься от постороннего и вспомнить что-нибудь из завещаний Заратустры, либо „Отче наш“, либо „Шма Исраэль“, и, подогнув колени к животу, ляг на бок – за тобой прилетели посланцы из-за реки Лета!Семейство врановых (Corvidae) насчитывает 26 родов и 106 видов и входит в отряд воробьиных. Треть всех врановых включена в род ворон (Corvus). Вороны и сороки являются не слишком дальними родственниками синиц, соловьев, жаворонков и других певчих птиц.
В двенадцатый месяц потопа, раздраивши люки, что были прорублены над головой, Ной выпустил ворона, вернулся тот ворон – сидеть должен Ной.
Врановые – крупные темноокрашенные птицы с большим мощным конусообразным клювом и крепкими ногами. Наиболее крупных птиц принято называть вороном. Более мелкие и с более слабым клювом птицы именуются вороной: чёрная, серая и др. Самые мелкие птицы рода ворон – галки. Длина врановых колеблется от 18 до 70 см, а масса тела от 50 г до 1,5 кг.
В семейство врановых входят: ворон (Corvus corax), серая ворона (Corvus cornix), клушицы (Pyrrhocorax), сороки (Pica). Среди них много птиц соечьего склада. К врановым принадлежат также кедровки (Nucifraga), пустынные сойки (Podocey), голубые сороки (Cyanopica), кукши (Cractes infaustus), галка (Curvus monedula), сойка (Garrulus glandarius), кедровка (Nucifraga caryocatactes), голубая дальневосточная сорока (Cyanopica cyana), саксаульная сойка (Podoces panderi). К вороновым относятся и перелетные грачи (Corvus frugilegus), хотя на юге они – оседлая птица. Пользы большинство врановых приносят несравненно больше, чем вреда. В некоторых районах Англии, истребив в грачей, получили стойкие неурожаи.
Врановые – умные и осторожные птицы. Для птиц этой группы характерны пластичность и жизнестойкость. Они хорошо приспосабливаются к изменениям среды обитания и условиям, создаваемым человеком. Врагов у ворона, кроме человека, мало. Из птиц для него опасен разве что филин. Врановые благоденствуют в крупных городах, где их количество не только не уменьшается, но иногда и возрастает. В неволе ворон доживал до 69 лет.
Вороны живут парами, гнездятся в уединенных местах или на очень высоких деревьях. Большинству врановых свойственна всеядность. Они питаются вредными насекомыми и слизняками, мелкими грызунами: мышами, кротами, рыбой, мелкими млекопитающими, а также мелкими молодыми птицами и их яйцами и птенцами. Не брезгают падалью, активно очищают землю от пищевых отходов и всякого рода отбросов. Охотно едят зрелые ягоды, вишни, другие плоды и семена. Во многих местностях врановых старательно истребляют, не зная, что они приносят пользу уничтожением многих вредных животных. Однако вороны, подвергающиеся на протяжении нескольких десятилетий тотальному истреблению, продолжает процветать.
Ворон умело и успешно ловит мелких грызунов, высматривая их с воздуха или карауля возле норок. Он без труда расправляется с раненным или ослабевшим зайцем. Смело нападает на крупную серую крысу, в состоянии справиться даже с водяной крысой. В приморских районах вороны иногда летают за кормом за 20–25 км от гнезда на морское побережье, где им легче отыскать корм. Они умеют сбрасывать со скал большие раковины и морских ежей для того, чтобы те разбились. При рыбных промыслах различные виды врановых выполняют роль санитаров. Перья врановых употреблялись ранее для черчения и письма.
Большинство птенцов врановых хорошо переносят неволю и привязываются к людям. Осиротевшего вороненка легко приручить. Его можно выпускать на волю, он возвращается и спешит навстречу хозяину, выпрашивая корм. Некоторые из них выучиваются говорить и могут произносить отдельные слова или даже целые фразы. Между тем, прирученные вороны остаются вороватыми и мстительными. Их было бы приятно содержать, будь они менее крикливы и назойливы.
Половозрелым ворон становится в двухлетнем возрасте. Найдя себе пару, он не разлучается с ней многие годы. Дружные пары воронов даже зимой держатся вместе. Старые гнезда служат им при благоприятных условиях много лет подряд. Своё гнездо ворон устраивает на старых толстых деревьях высоко над землей. Это не очень большие постройки из сухих веток – до 60 см в диаметре. Внутри гнездо устилается толстым слоем шерсти или пакли. Гнездиться ворон начинает очень рано. Если не считать „ненормальных“ клестов, приспособившихся выводить птенцов среди зимы, то ворон первым из птиц приступает к брачным ритуалам. Самка ворона откладывает 4–5 яиц и по очереди с самцом насиживает их в продолжение трех недель. Для яиц многих врановых характерен голубовато-зеленоватый окрас с серо-зелеными и темно-бурыми пятнами. При холодной погоде самка вынуждена крепко сидеть на гнезде, а самец приносит пищу и кормит ее. Через 18 дней из яиц начнут вылупляться почти голые, покрытые лишь редким сероватым пухом птенцы. Только что вылупившийся воронёнок весит всего 15–22 г. У птенцов – яркие малиновые рты. Птенцы поначалу слепы и прозревают только на пятый день по вылуплении из яйца.
В мистических традициях народов Крайнего Юга ворону приписывались сверхъестественные способности так называемого двойного зрения. И действительно – ворон различает до девяноста оттенков одного только белого цвета. Показательно, например, то, что с высоты своего полёта он легко замечает совершенно белое яйцо на свежем снегу.
Ворон может предсказывать погоду. Перед ненастьем он долго и хрипло каркает. Если среди зимы ворона вдруг заберётся в старое гнездо, то, скорее всего, скоро наступит оттепель. В морозы вороны летают высоко и многие из них перемещаются в города и посёлки. Туда, где легче добывать корм.
Раньше ворон и вороньи яйца употребляли в пищу. Судя по старым книгам, литовцы, например, отлавливали на Куршской косе во время перелёта огромное количество ворон, коптили, ели и похваливали. Вороны – хорошие бойцы, на этом основан один из способов ловли ворон, когда в качестве приманки-раздражителя садят в клетку хищную птицу канюка или сову. Вороны залезают к ним, чтобы подраться, и попадаются.
Женщины Египта славились своим искусством изготавливать всевозможные лаки, притирания, краски и пудры, которые по своему составу близки к современным. Пожилые женщины для избавления от седины смазывали волосы смесью жира чёрных быков и вороньих яиц, а для улучшения роста волос использовали жир льва, тигра, носорога. Чтобы расширить зрачки и придать блеск глазам, египтянки капали в них сок из растения „сонная одурь“, затем получившее название белладонны. Глаза египетские женщины обводили по контуру широкой тёмной линией, намеренно придавая им удивительное сходство с глазами врановых.
В справке использованы материалы статей натуралистов и орнитологов Ю. Кречетова, В.М. Гудкова, Э. Брандта и „Российской Охотничьей Газеты“ от 04.08.1999 г.
Марсианин с бластером
В маленьком советском гарнизоне вблизи городка Этьек, что в Венгрии, размещались три небольших связных воинских части. Герои этого рассказа служили в самой большой из них – узловом батальоне Будапештской бригады связи.
Бурная венгерская весна плавно переходила в лето, и окружавшие бетонный забор гарнизона виноградники уже радовали глаз полновесными виноградными гроздьями. Несмотря на вполне товарный вид, были они ещё совсем зелёными и жутко кислыми. Но, страдавшие от недостатка витаминов солдаты рассуждали просто: "Лучше понос, чем авитаминоз!" и будущий урожай местного винного кооператива был в прилегающих к гарнизону окрестностях изрядно прорежен. Неудивительно, что ещё одним признаком наступающего лета было повальное расстройство солдатских желудков, превратившее гарнизонный туалет в некое подобие гигантского чана с зеленоватой пузырящейся брагой.
Амбре "гарнизонки" отпугивало всех, даже изнеженных европейских мух.
Тёплым солнечным вечером у штабного крыльца стояли два Серёги.
Лейтенант и старший лейтенант.
Один сдавал дежурство по части, другой принимал. Формальная сторона процедуры была уже улажена, оставалось дождаться прибытия гарнизонного караула со спецобъекта, расписаться в "Книге приёма и сдачи дежурств" и сходить на доклад к начальнику гарнизона. Сдававший наряд старлей Серёга Ячменёв докуривал сигаретку "Гуцульских" и, щурясь от её едкого дыма, лениво рассуждал о достоинствах светлого венгерского пива. Судя по всему, содержание предстоящего вечера было для него вопросом решённым. Некурящий лейтенант Серёга стоял с наветренной стороны и слушал своего товарища вполуха, и не то чтобы из вежливости – светлое пиво он и сам уважал – просто не было смысла размякать. Ему предстояли сутки не самого лёгкого дежурства.
У КПП, в десятке метров от штабного крыльца – за сплошными металлическими воротами – раздался требовательный автомобильный сигнал. При его звуке переминавшийся с ноги на ногу солдатик из состава привратного наряда встрепенулся, вытянул худенькую шею, дёрнулся сначала в одну сторону, затем в другую, но, видимо припомнив установленный "Особыми обязанностями" алгоритм, выжидательно уставился на сидевшего за витринным стеклом дежурки прапорщика. Уловив его разрешающий кивок, шустро побежал на кривых ножках исконного степняка к воротам. Сдвинув массивный засов, он уцепился обеими руками за приваренный к створке поручень и с натугой потянул громыхающее полотнище в сторону.
В освободившийся просвет, рокоча троящим двигателем, въехал кургузый ГАЗ-66.
– Тьфу, чёрт! – в сердцах сплюнул старлей Ячменёв. – Зампотыл, и опять на бровях.
Менее рослому лейтенанту старший машины виден не был. Очень уж бликовали на солнце лобовые стекла 66-го, да и сидящий за баранкой водитель загораживал обзор. Но сомневаться в сказанном лейтенант не стал – трезвым зампотыла он видел считанные разы: и то в самом начале службы, чуть более года назад, когда он, молодой выпускник училища, приехал в Венгрию одним поездом со свежим выпускником академии майором Осинкиным.
Как связист майор оказался полнейшей бездарью.
Проскочив за неполных два месяца три подразумевавшие академический "поплавок" связных должности, Осинкин был, наконец, определён в зампотылы. Тут он показал себя достаточно сметливым и расторопным, и на этом его "карьерные" метания закончились.
Заместитель командира части по тылу – должность для "приобщённых к сферам", поэтому, вскоре, в довесок к прямым служебным обязанностям, Осинкин стал выполнять всевозможные приватные поручения комбата. С различными мадьярскими организациями и просто с частными лицами он общался с неподдельным энтузиазмом и нескрываемым удовольствием. Контачил, не жалея ни своих сил, ни здоровья.
Сказанное относится к тому, что на работе венгры ведут себя как немцы, но по части оформления сделок – как русские. Не дурак выпить, майор Осинкин вполне закономерно стал жертвой этой занимательной черты мадьярского национального характера. Говоря проще – спился. Окончательно опуститься ему не позволял лишь спортивный задел, полученный в двух военных вузах, да начальник штаба батальона – капитан Панов, не упускавший случая выдрать старшего по званию коллегу. Должность у Панова была рангом повыше, что и позволяло ему довольно лихо удовлетворять собственные властные амбиции за счет пьянчужки-майора.
Как только, въехавший в ворота ГАЗ остановился, правая дверца его кабины отворилась. Секунд десять спустя из неё выпал полубесчувственный, скрючившийся в позе эмбриона зампотыл. Ему так и не удалось перенести заплетающиеся ноги через бортик, что и привело к столь неординарному способу перемещения в пространстве.
Чувствительное приземление и сам полёт взбодрили Осинкина. Он резво вскочил на ноги, и, после нескольких довольно рискованных па, утвердился перед лейтенантами. Те взирали на его головокружительные маневры с уважительным восхищением.
В этот момент в окружавшем место событий пространстве материализовался раскормленный начальник столовой. Типичный работник продслужбы – он был румян, ядрён, ленив, нечист на руку и подобострастен со старшим начальством. Преданно таращась на Осинкина плутовскими маслянисто-карими глазами, он подал ему утерянную во время удара о землю фуражку. Зампотыл было шарахнулся, но, сфокусировав взгляд, опознал непосредственного подчиненного, а затем и собственный головной убор. Опознав последний, он выхватил его из рук прапорщика, не отряхивая, водрузил на голову и, почувствовав себя при исполнении, казенно-деревянным голосом поставил задачу:
– Э-э-э, прпрщик… – фамилию своего подчинённого майору вспомнить не удалось. Досадуя, он чуть было не матюгнулся, но сдержался и заменил нецензурные слова неопределенным эканьем. – Э-э-э… Мшину – э-э-э… рзгрузить и заправить, вдилу – э-э-э… нах… э-э-э … ужин и в кзарму!.. Впросы?"
У прапорщика "впросов" не было.
По-женски вскидывая мощный зад, он проворно оббежал приехавшую машину и лихо влетел в её кабину. 66-й стрельнул сизым выхлопом щедро разбавленного соляркой бензина и укатил в сторону продсклада.
Зампотыл облегченно вздохнул. Ещё один день его службы закончился. Осталась сущая формальность – сдать дежурному по части табельное оружие.
Не удивляйтесь. Пьяный зампотыл был вооружён на вполне законном основании.
Осинкина, по извечной рациональности военных людей, учитывая ежедневный характер свершаемых им вояжей, частенько использовали в качестве курьера. Отправляясь в очередной вояж по складам, он получал запечатанный сургучом пакет с кипой отчётов, донесений и прочих армейских бумаг, отправляемых в различные службы Штаба Группы войск. Секретный характер части этой переписки требовал наличия у курьера оружия.
Но Осинкин, всё чаще испытывавший провалы памяти из-за чрезмерных возлияний, вполне обоснованно опасался, что однажды потеряет пистолет. Неудивительно, что благополучное ежевечернее завершение сдачи оружия очень поднимало ему настроение.
Подойдя к сменяющимся дежурным, он переместил кобуру на живот, отстегнул от проушины пистолетной рукоятки карабин "противоугонного" ремешка и, расстегнув скрипнувший новенькой кожей клапан, выудил закопченный свежей пороховой гарью "Макаров".
– Опять развлекал мадьяр стрельбой по опорожнённым бутылкам "Палинки", – синхронно, но совершенно независимо друг от друга подумал каждый из Серёг.
Стороннему читателю поясним – зампотыл никогда не чистил свой пистолет, что только прибавляло к нему неприязни со стороны дежурных по части, вынужденных делать это за разгильдяя в майорских погонах.
– Серёги, примите пистоль! – заявил майор и, выписав стволом кривую восьмерку, упёр его дульный срез в живот лейтенанта.
Безалаберность Осинкина сомнений не вызывала. В патроннике вполне мог остаться досланный патрон, да и предохранитель "Макарова" был снят. Лейтенант, не делая резких движений, перехватил ствол левой рукой и аккуратно переместил его в область между собой и старшим лейтенантом. Стараясь чтобы голос звучал как можно спокойнее, он сообщил Осинкину, что тот не совсем чтобы прав, вручая пистолет ещё не принявшему дежурство лицу.
Зампотыл моментально упёр нечищеный ствол в живот старлея.
– Серёги, примите пистоль! – повторил он с интонациями надёжно заевшей виниловой пластинки.
Старлей Серёга Ячменёв вздохнул, перехватил ствол и повторил только что произведенные лейтенантом манипуляции. С совершенно непреклонным выражением лица он вежливо, но более чем ультимативно заявил:
– Товарищ майор, а придите… с вашим пистолем… после сдачи наряда. У меня, знаете ли, расход оружия уже произведён, рапорт написан, исправлений комбат не любит, а переписывать пять листов из-за вашего пистоля – в лом.
Закрепляя сказанное рефлекторным действием, он развёл руками и, с разворота, не прицеливаясь, сплюнул на зеленевший за спиной газон. Лейтенант, надо полагать из солидарности, сплюнул туда же. Зампотыл, проследив за полётом слюны, как-то сразу скис. Он обречёно вздохнул, не глядя сунул чумазый "Макаров" в кобуру и с крайне недовольным видом направился в сторону гарнизонного туалета.
– Куда это он? – недоуменно поинтересовался лейтенант. – Там же… это…
– Наркоз! – наставительно вскинул указательный палец старлей. – Анестезия хрюкательного аппарата посредством ударной дозы "Палинки"
Оба весело рассмеялись.
Тем временем зампотыл дошёл до туалета.
Боевая концентрация режущих глаза испарений не пустила его дальше самого первого, расположенного напротив входа, посадочного места. Входной двери у гарнизонного туалета отродясь не было, но из-за отсутствия окон и резкого перепада освещения, видно было немногое. Смутно угадывалось лишь бледное пятно лица зампотыла, усевшегося, подобно горному орлу, на свою любимую скалу.
Интересного в этом зрелище ничего напрочь не было. Заскучавшие Серёги отвернулись, и чуть было не вернулись к теоретизированию о достоинствах светлого пива, но в этот момент со стороны гарнизонного отхожего места раздался слабый вскрик.
– Провалился, что ли? – предположил один из Серёг.
Оба заинтересованно повернули головы к туалету.
– Нет, пока ещё в штопоре, – заметил второй.
В проеме двери "гарнизонки" виднелся судорожно машущий руками зампотыл. Его голова весёлым мячиком скакала от самого пола до уровня нормального зампотыловского роста.
– Трепыхается, – разочарованно подытожил Ячменёв.
– Мелкая личность, – поддакнул второй Серёга. – Погибнуть и то достойно не может.
Между тем зампотыл ненадолго замер, а затем, словно ненавидящий форменные почтальонские штаны цепной пес из американского мультика, всхлипывая и рыча, выскочил из гарнизонного туалета на окаймлявшую плац асфальтовую дорожку. Несколько секунд он метался в самом её начале, но, вскоре, определившись с направлением, каким-то дёрганым скачущим шагом устремился к Серёгам. Более чем странная походка, однако же, была походкой, пусть и предельно возбуждённого, но уже вполне трезвого человека.
Преодолев разделявшее их расстояние, зампотыл остановился, коротко, подобно командиру артиллерийского орудия, взмахнул рукой и нервным, срывающимся фальцетом спросил:
– Ну что?!! Доигрались, уроды?!
Опешившие Серёги, ожидая разъяснения ситуации, безмолвствовали.
– Кто теперь пистолет доставать будет? – продолжил Осинкин.
После секундной паузы лейтенанты заржали. Они припомнили, что зампотыл так и не застегнул кобуру. Очевидно, давление на клапан, который в штанах, было так велико, что бедолага забыл про клапан, который на кобуре. Судя по всему, поза наседки так перекосила пояс офицерского ремня, что висевшая на нём кобура наклонилась, и пистолет воронёной рыбкой выскользнул в ближайший доступный водоём.
– Отвечать все будем, – заявил зампотыл. – Вы – лица при исполнении, пистолет не приняли, так что вот так. Принимайте меры!
Отсмеявшись и вытерши слезы, Серёги уставились друг на друга.
Первым нашёлся лейтенант:
– Меры принимаю! Серёга, дежурство не будет принято, пока пистолет майора Осинкина не будет возвращен в сейф, в пирамиду, на свое место. Принимай меры!
Старлей Ячменёв, представив себе последствия огласки событий такого, случившегося на излёте его дежурства ЧП, впал в ступор.
– А если, багром пошуровать? – предложил Осинкин, так и не дождавшись вразумительной реакции на свои слова.
– Хотите его вообще больше никогда не найти? – заметил лейтенант. – Вдавите в стенки или в дно, в размякшую от этой дряни глину, и ку-ку.
– Тогда, может, не будем пока никому докладывать, а я завтра "луноход" организую? – выдал ещё одно предложение Осинкин.
Вариант с ассенизаторской машиной обоих Серёг тоже не устроил. Был он весьма спорным, да и разделять ответственность в такой, во всех смыслах дурно пахнущей ситуации никто из них не захотел.
– Что же делать? – совсем скис зампотыл.
– Что делать, что делать… – раздражённо уставился на него лейтенант. – Лезть в яму и доставать пистоль руками!
– Я не полезу! – в ужасе отшатнулся Осинкин.
– Ага, – усмехнулся Ячменёв, – его тебе Пушкин достанет. Ему не привыкать к чёрной работе. Лезь в яму, Дантес херов, а мы, чтобы никто не увидал, подстрахуем.
– Там воняет, – заметил Осинкин и брезгливо наморщил нос.
– Вот и срал бы, как все нормальные дембеля, в кустах! – впал в нешуточное раздражение старлей. – А то, футы-нуты, часы бибикнули и Золушка хрустальный башмачок потеряла… Кстати, кто будет спасённую туфельку подмывать да надраивать?
– Заглохни, принц, – оборвал тёзку лейтенант. – Сначала надо трижды невод забросить, рыбку златую выловить, а уж потом пальцы гнуть и о своих желаниях и претензиях распинаться! Кстати, товарищ майор, а у вас деньги есть?
– Есть… Есть!!! – обрадовано возопил майор. – Сколько нужно? Я тут, у мадьяр… Сейчас…
И он достал из внутреннего кармана внушительную пачку пятисотфоринтовых купюр.
– Хватит и одной, – отрезал лейтенант и, улыбнувшись своему тезке, предложил: – Серёга! У тебя в телефонно-телеграфном центре вроде бы есть куча долговязых и вполне готовых к подвигу бойцов? Хрен ли тебе не свистнуть одного сюда? За валюту на амбразуру? – он старался не участвовать в сомнительных авантюрах и, тем более, не впрягать в них своих подчинённых.
– У тебя в радиоцентре тоже народа хватает, – насторожился Ячменёв. Будучи авантюристом чистейших кровей, он тоже предпочитал сам выбирать момент, когда ввязываться в так разнообразящие военную жизнь приключения, а когда оные игнорировать.
– Как знаешь, – пожал плечами лейтенант. – В конце концов, дежурный не я, а ты. Мы вообще можем не парить голову, а прямо сейчас обо всём доложить комбату. И по уставу получится, и отмучаешься мгновенно…
Ячменёв ничего в ответ не сказал. После короткой паузы он развернулся и взбежал по ступенькам штаба.
– Алё! – раздался его голос из-за витринного стекла дежурки. – Дневальный? Дежурный по части говорит! Богомолова ко мне! Срочно! По-тревоге!!!
– Товарищ майор! – картинно застыв на верхней ступени крыльца с прижатой к околышу фуражки ладонью, доложил он. – Металлоискатель по вашему приказанию вызван!
– Придурок! – с явным облегчением выругался Осинкин.
Минут через пять перед дежурным по части стоял, прижимая лопатообразную ладонь к виску, долговязый худой солдат. В своей зелёной цвета бутылочного стекла форме он и в самом деле был похож на меланхоличного поджарого богомола.
"Богомолов?" – лейтенант иронично хмыкнул и мысленно отметил, что фамилия у воина скорее не церковного, а вполне натуралистично-дарвинского происхождения.
Закончив доклад, солдат выжидательно замер.
Пауза затягивалась.
Инициативу на себя взял лейтенант.
– Вот что, воин… Заработать хочешь?
Опешивший солдат прикусил губу и окинул недоверчивым взглядом всех трёх офицеров. Офицеры в глаза не смотрели, но физиономии у них были на удивление серьёзными. Предположение о непонятном розыгрыше начало стремительно улетучиваться из тормозных отделов солдатского мозга. В глазах воина прытким бесом заплясал алчный огонёк.
– Что надо делать? – мгновенно осипшим голосом спросил он.
Валюта…
За валюту почти каждый служивший в группе войск солдат был готов продать душу дьяволу, мать и сестру – в публичный дом, а родину – первому встречному австрийскому туристу. Получали солдаты по сто пятнадцать форинтов в месяц, а дефицитные в Союзе джинсы стоили в местном Военторге не меньше пятисот. Накопить заветную сумму не получалось – крепнущий организм вчерашнего ребёнка требовал не только каши с тушёнкой, но и конфет с мороженым. Поэтому когда такой же высокий, как и солдат, Серёга Ячменёв жестом фокусника извлек из воздуха изъятую у зампотыла пятисосотфоринтовую радужную бумажку и помахал ею перед самым носом воина, тот, поймав её взглядом, сначала побледнел, затем пошёл красными пятнами и покрылся частой испариной.
Бурная венгерская весна плавно переходила в лето, и окружавшие бетонный забор гарнизона виноградники уже радовали глаз полновесными виноградными гроздьями. Несмотря на вполне товарный вид, были они ещё совсем зелёными и жутко кислыми. Но, страдавшие от недостатка витаминов солдаты рассуждали просто: "Лучше понос, чем авитаминоз!" и будущий урожай местного винного кооператива был в прилегающих к гарнизону окрестностях изрядно прорежен. Неудивительно, что ещё одним признаком наступающего лета было повальное расстройство солдатских желудков, превратившее гарнизонный туалет в некое подобие гигантского чана с зеленоватой пузырящейся брагой.
Амбре "гарнизонки" отпугивало всех, даже изнеженных европейских мух.
Тёплым солнечным вечером у штабного крыльца стояли два Серёги.
Лейтенант и старший лейтенант.
Один сдавал дежурство по части, другой принимал. Формальная сторона процедуры была уже улажена, оставалось дождаться прибытия гарнизонного караула со спецобъекта, расписаться в "Книге приёма и сдачи дежурств" и сходить на доклад к начальнику гарнизона. Сдававший наряд старлей Серёга Ячменёв докуривал сигаретку "Гуцульских" и, щурясь от её едкого дыма, лениво рассуждал о достоинствах светлого венгерского пива. Судя по всему, содержание предстоящего вечера было для него вопросом решённым. Некурящий лейтенант Серёга стоял с наветренной стороны и слушал своего товарища вполуха, и не то чтобы из вежливости – светлое пиво он и сам уважал – просто не было смысла размякать. Ему предстояли сутки не самого лёгкого дежурства.
У КПП, в десятке метров от штабного крыльца – за сплошными металлическими воротами – раздался требовательный автомобильный сигнал. При его звуке переминавшийся с ноги на ногу солдатик из состава привратного наряда встрепенулся, вытянул худенькую шею, дёрнулся сначала в одну сторону, затем в другую, но, видимо припомнив установленный "Особыми обязанностями" алгоритм, выжидательно уставился на сидевшего за витринным стеклом дежурки прапорщика. Уловив его разрешающий кивок, шустро побежал на кривых ножках исконного степняка к воротам. Сдвинув массивный засов, он уцепился обеими руками за приваренный к створке поручень и с натугой потянул громыхающее полотнище в сторону.
В освободившийся просвет, рокоча троящим двигателем, въехал кургузый ГАЗ-66.
– Тьфу, чёрт! – в сердцах сплюнул старлей Ячменёв. – Зампотыл, и опять на бровях.
Менее рослому лейтенанту старший машины виден не был. Очень уж бликовали на солнце лобовые стекла 66-го, да и сидящий за баранкой водитель загораживал обзор. Но сомневаться в сказанном лейтенант не стал – трезвым зампотыла он видел считанные разы: и то в самом начале службы, чуть более года назад, когда он, молодой выпускник училища, приехал в Венгрию одним поездом со свежим выпускником академии майором Осинкиным.
Как связист майор оказался полнейшей бездарью.
Проскочив за неполных два месяца три подразумевавшие академический "поплавок" связных должности, Осинкин был, наконец, определён в зампотылы. Тут он показал себя достаточно сметливым и расторопным, и на этом его "карьерные" метания закончились.
Заместитель командира части по тылу – должность для "приобщённых к сферам", поэтому, вскоре, в довесок к прямым служебным обязанностям, Осинкин стал выполнять всевозможные приватные поручения комбата. С различными мадьярскими организациями и просто с частными лицами он общался с неподдельным энтузиазмом и нескрываемым удовольствием. Контачил, не жалея ни своих сил, ни здоровья.
Сказанное относится к тому, что на работе венгры ведут себя как немцы, но по части оформления сделок – как русские. Не дурак выпить, майор Осинкин вполне закономерно стал жертвой этой занимательной черты мадьярского национального характера. Говоря проще – спился. Окончательно опуститься ему не позволял лишь спортивный задел, полученный в двух военных вузах, да начальник штаба батальона – капитан Панов, не упускавший случая выдрать старшего по званию коллегу. Должность у Панова была рангом повыше, что и позволяло ему довольно лихо удовлетворять собственные властные амбиции за счет пьянчужки-майора.
Как только, въехавший в ворота ГАЗ остановился, правая дверца его кабины отворилась. Секунд десять спустя из неё выпал полубесчувственный, скрючившийся в позе эмбриона зампотыл. Ему так и не удалось перенести заплетающиеся ноги через бортик, что и привело к столь неординарному способу перемещения в пространстве.
Чувствительное приземление и сам полёт взбодрили Осинкина. Он резво вскочил на ноги, и, после нескольких довольно рискованных па, утвердился перед лейтенантами. Те взирали на его головокружительные маневры с уважительным восхищением.
В этот момент в окружавшем место событий пространстве материализовался раскормленный начальник столовой. Типичный работник продслужбы – он был румян, ядрён, ленив, нечист на руку и подобострастен со старшим начальством. Преданно таращась на Осинкина плутовскими маслянисто-карими глазами, он подал ему утерянную во время удара о землю фуражку. Зампотыл было шарахнулся, но, сфокусировав взгляд, опознал непосредственного подчиненного, а затем и собственный головной убор. Опознав последний, он выхватил его из рук прапорщика, не отряхивая, водрузил на голову и, почувствовав себя при исполнении, казенно-деревянным голосом поставил задачу:
– Э-э-э, прпрщик… – фамилию своего подчинённого майору вспомнить не удалось. Досадуя, он чуть было не матюгнулся, но сдержался и заменил нецензурные слова неопределенным эканьем. – Э-э-э… Мшину – э-э-э… рзгрузить и заправить, вдилу – э-э-э… нах… э-э-э … ужин и в кзарму!.. Впросы?"
У прапорщика "впросов" не было.
По-женски вскидывая мощный зад, он проворно оббежал приехавшую машину и лихо влетел в её кабину. 66-й стрельнул сизым выхлопом щедро разбавленного соляркой бензина и укатил в сторону продсклада.
Зампотыл облегченно вздохнул. Ещё один день его службы закончился. Осталась сущая формальность – сдать дежурному по части табельное оружие.
Не удивляйтесь. Пьяный зампотыл был вооружён на вполне законном основании.
Осинкина, по извечной рациональности военных людей, учитывая ежедневный характер свершаемых им вояжей, частенько использовали в качестве курьера. Отправляясь в очередной вояж по складам, он получал запечатанный сургучом пакет с кипой отчётов, донесений и прочих армейских бумаг, отправляемых в различные службы Штаба Группы войск. Секретный характер части этой переписки требовал наличия у курьера оружия.
Но Осинкин, всё чаще испытывавший провалы памяти из-за чрезмерных возлияний, вполне обоснованно опасался, что однажды потеряет пистолет. Неудивительно, что благополучное ежевечернее завершение сдачи оружия очень поднимало ему настроение.
Подойдя к сменяющимся дежурным, он переместил кобуру на живот, отстегнул от проушины пистолетной рукоятки карабин "противоугонного" ремешка и, расстегнув скрипнувший новенькой кожей клапан, выудил закопченный свежей пороховой гарью "Макаров".
– Опять развлекал мадьяр стрельбой по опорожнённым бутылкам "Палинки", – синхронно, но совершенно независимо друг от друга подумал каждый из Серёг.
Стороннему читателю поясним – зампотыл никогда не чистил свой пистолет, что только прибавляло к нему неприязни со стороны дежурных по части, вынужденных делать это за разгильдяя в майорских погонах.
– Серёги, примите пистоль! – заявил майор и, выписав стволом кривую восьмерку, упёр его дульный срез в живот лейтенанта.
Безалаберность Осинкина сомнений не вызывала. В патроннике вполне мог остаться досланный патрон, да и предохранитель "Макарова" был снят. Лейтенант, не делая резких движений, перехватил ствол левой рукой и аккуратно переместил его в область между собой и старшим лейтенантом. Стараясь чтобы голос звучал как можно спокойнее, он сообщил Осинкину, что тот не совсем чтобы прав, вручая пистолет ещё не принявшему дежурство лицу.
Зампотыл моментально упёр нечищеный ствол в живот старлея.
– Серёги, примите пистоль! – повторил он с интонациями надёжно заевшей виниловой пластинки.
Старлей Серёга Ячменёв вздохнул, перехватил ствол и повторил только что произведенные лейтенантом манипуляции. С совершенно непреклонным выражением лица он вежливо, но более чем ультимативно заявил:
– Товарищ майор, а придите… с вашим пистолем… после сдачи наряда. У меня, знаете ли, расход оружия уже произведён, рапорт написан, исправлений комбат не любит, а переписывать пять листов из-за вашего пистоля – в лом.
Закрепляя сказанное рефлекторным действием, он развёл руками и, с разворота, не прицеливаясь, сплюнул на зеленевший за спиной газон. Лейтенант, надо полагать из солидарности, сплюнул туда же. Зампотыл, проследив за полётом слюны, как-то сразу скис. Он обречёно вздохнул, не глядя сунул чумазый "Макаров" в кобуру и с крайне недовольным видом направился в сторону гарнизонного туалета.
– Куда это он? – недоуменно поинтересовался лейтенант. – Там же… это…
– Наркоз! – наставительно вскинул указательный палец старлей. – Анестезия хрюкательного аппарата посредством ударной дозы "Палинки"
Оба весело рассмеялись.
Тем временем зампотыл дошёл до туалета.
Боевая концентрация режущих глаза испарений не пустила его дальше самого первого, расположенного напротив входа, посадочного места. Входной двери у гарнизонного туалета отродясь не было, но из-за отсутствия окон и резкого перепада освещения, видно было немногое. Смутно угадывалось лишь бледное пятно лица зампотыла, усевшегося, подобно горному орлу, на свою любимую скалу.
Интересного в этом зрелище ничего напрочь не было. Заскучавшие Серёги отвернулись, и чуть было не вернулись к теоретизированию о достоинствах светлого пива, но в этот момент со стороны гарнизонного отхожего места раздался слабый вскрик.
– Провалился, что ли? – предположил один из Серёг.
Оба заинтересованно повернули головы к туалету.
– Нет, пока ещё в штопоре, – заметил второй.
В проеме двери "гарнизонки" виднелся судорожно машущий руками зампотыл. Его голова весёлым мячиком скакала от самого пола до уровня нормального зампотыловского роста.
– Трепыхается, – разочарованно подытожил Ячменёв.
– Мелкая личность, – поддакнул второй Серёга. – Погибнуть и то достойно не может.
Между тем зампотыл ненадолго замер, а затем, словно ненавидящий форменные почтальонские штаны цепной пес из американского мультика, всхлипывая и рыча, выскочил из гарнизонного туалета на окаймлявшую плац асфальтовую дорожку. Несколько секунд он метался в самом её начале, но, вскоре, определившись с направлением, каким-то дёрганым скачущим шагом устремился к Серёгам. Более чем странная походка, однако же, была походкой, пусть и предельно возбуждённого, но уже вполне трезвого человека.
Преодолев разделявшее их расстояние, зампотыл остановился, коротко, подобно командиру артиллерийского орудия, взмахнул рукой и нервным, срывающимся фальцетом спросил:
– Ну что?!! Доигрались, уроды?!
Опешившие Серёги, ожидая разъяснения ситуации, безмолвствовали.
– Кто теперь пистолет доставать будет? – продолжил Осинкин.
После секундной паузы лейтенанты заржали. Они припомнили, что зампотыл так и не застегнул кобуру. Очевидно, давление на клапан, который в штанах, было так велико, что бедолага забыл про клапан, который на кобуре. Судя по всему, поза наседки так перекосила пояс офицерского ремня, что висевшая на нём кобура наклонилась, и пистолет воронёной рыбкой выскользнул в ближайший доступный водоём.
– Отвечать все будем, – заявил зампотыл. – Вы – лица при исполнении, пистолет не приняли, так что вот так. Принимайте меры!
Отсмеявшись и вытерши слезы, Серёги уставились друг на друга.
Первым нашёлся лейтенант:
– Меры принимаю! Серёга, дежурство не будет принято, пока пистолет майора Осинкина не будет возвращен в сейф, в пирамиду, на свое место. Принимай меры!
Старлей Ячменёв, представив себе последствия огласки событий такого, случившегося на излёте его дежурства ЧП, впал в ступор.
– А если, багром пошуровать? – предложил Осинкин, так и не дождавшись вразумительной реакции на свои слова.
– Хотите его вообще больше никогда не найти? – заметил лейтенант. – Вдавите в стенки или в дно, в размякшую от этой дряни глину, и ку-ку.
– Тогда, может, не будем пока никому докладывать, а я завтра "луноход" организую? – выдал ещё одно предложение Осинкин.
Вариант с ассенизаторской машиной обоих Серёг тоже не устроил. Был он весьма спорным, да и разделять ответственность в такой, во всех смыслах дурно пахнущей ситуации никто из них не захотел.
– Что же делать? – совсем скис зампотыл.
– Что делать, что делать… – раздражённо уставился на него лейтенант. – Лезть в яму и доставать пистоль руками!
– Я не полезу! – в ужасе отшатнулся Осинкин.
– Ага, – усмехнулся Ячменёв, – его тебе Пушкин достанет. Ему не привыкать к чёрной работе. Лезь в яму, Дантес херов, а мы, чтобы никто не увидал, подстрахуем.
– Там воняет, – заметил Осинкин и брезгливо наморщил нос.
– Вот и срал бы, как все нормальные дембеля, в кустах! – впал в нешуточное раздражение старлей. – А то, футы-нуты, часы бибикнули и Золушка хрустальный башмачок потеряла… Кстати, кто будет спасённую туфельку подмывать да надраивать?
– Заглохни, принц, – оборвал тёзку лейтенант. – Сначала надо трижды невод забросить, рыбку златую выловить, а уж потом пальцы гнуть и о своих желаниях и претензиях распинаться! Кстати, товарищ майор, а у вас деньги есть?
– Есть… Есть!!! – обрадовано возопил майор. – Сколько нужно? Я тут, у мадьяр… Сейчас…
И он достал из внутреннего кармана внушительную пачку пятисотфоринтовых купюр.
– Хватит и одной, – отрезал лейтенант и, улыбнувшись своему тезке, предложил: – Серёга! У тебя в телефонно-телеграфном центре вроде бы есть куча долговязых и вполне готовых к подвигу бойцов? Хрен ли тебе не свистнуть одного сюда? За валюту на амбразуру? – он старался не участвовать в сомнительных авантюрах и, тем более, не впрягать в них своих подчинённых.
– У тебя в радиоцентре тоже народа хватает, – насторожился Ячменёв. Будучи авантюристом чистейших кровей, он тоже предпочитал сам выбирать момент, когда ввязываться в так разнообразящие военную жизнь приключения, а когда оные игнорировать.
– Как знаешь, – пожал плечами лейтенант. – В конце концов, дежурный не я, а ты. Мы вообще можем не парить голову, а прямо сейчас обо всём доложить комбату. И по уставу получится, и отмучаешься мгновенно…
Ячменёв ничего в ответ не сказал. После короткой паузы он развернулся и взбежал по ступенькам штаба.
– Алё! – раздался его голос из-за витринного стекла дежурки. – Дневальный? Дежурный по части говорит! Богомолова ко мне! Срочно! По-тревоге!!!
– Товарищ майор! – картинно застыв на верхней ступени крыльца с прижатой к околышу фуражки ладонью, доложил он. – Металлоискатель по вашему приказанию вызван!
– Придурок! – с явным облегчением выругался Осинкин.
Минут через пять перед дежурным по части стоял, прижимая лопатообразную ладонь к виску, долговязый худой солдат. В своей зелёной цвета бутылочного стекла форме он и в самом деле был похож на меланхоличного поджарого богомола.
"Богомолов?" – лейтенант иронично хмыкнул и мысленно отметил, что фамилия у воина скорее не церковного, а вполне натуралистично-дарвинского происхождения.
Закончив доклад, солдат выжидательно замер.
Пауза затягивалась.
Инициативу на себя взял лейтенант.
– Вот что, воин… Заработать хочешь?
Опешивший солдат прикусил губу и окинул недоверчивым взглядом всех трёх офицеров. Офицеры в глаза не смотрели, но физиономии у них были на удивление серьёзными. Предположение о непонятном розыгрыше начало стремительно улетучиваться из тормозных отделов солдатского мозга. В глазах воина прытким бесом заплясал алчный огонёк.
– Что надо делать? – мгновенно осипшим голосом спросил он.
Валюта…
За валюту почти каждый служивший в группе войск солдат был готов продать душу дьяволу, мать и сестру – в публичный дом, а родину – первому встречному австрийскому туристу. Получали солдаты по сто пятнадцать форинтов в месяц, а дефицитные в Союзе джинсы стоили в местном Военторге не меньше пятисот. Накопить заветную сумму не получалось – крепнущий организм вчерашнего ребёнка требовал не только каши с тушёнкой, но и конфет с мороженым. Поэтому когда такой же высокий, как и солдат, Серёга Ячменёв жестом фокусника извлек из воздуха изъятую у зампотыла пятисосотфоринтовую радужную бумажку и помахал ею перед самым носом воина, тот, поймав её взглядом, сначала побледнел, затем пошёл красными пятнами и покрылся частой испариной.