Страница:
– Хочешь цацу? – спросил старлей Ячменёв и иронично сощурился.
Солдат попробовал было ответить, но голосовые связки отказали, и он просто кивнул.
– Надо достать пистолет товарища майора, – продолжил старлей.
Богомолов мгновенно обернулся к Осинкину, но самоустранившийся из общего разговора зампотыл ничего пояснять не стал, он лишь молча рассматривал ближайший тополь, изредка ковыряя в асфальте носком хромового сапога одному ему видимые камешки. Никто не хотел озвучивать место потери "Макарова", и окончательно запутавшийся солдат, за неимением других альтернатив, снова обернулся к лейтенантам. Те ситуации не прояснили: они лишь с рассеянным интересом рассматривали рассевшихся на верхушке тополя воробьёв.
"Оно!" – понял Богомолов, сорвался с места и закружил вокруг тополя. Он сделал один круг, затем второй, третий… На излёте каждого круга заходящее вечернее солнце било ему в глаза, и защитнику родины казалось, что в контрастном переплетении тёмных ветвей блеснул пистолет. Он замирал, слегка смещал голову, разочарованно вздыхал и продолжал своё кружение. Охваченного предвкушением скорого и лёгкого заработка солдата не смущала абсурдность сложившейся в его воображении картинки: ему привиделось, как офицеры по очереди подбрасывают в воздух свои пистолеты, ловят их, и, после неловкого броска, пистолет зампотыла повисает на ветке.
Первым вышел из общего транса лейтенант.
– Не туда смотришь, Богомолов! – начал он.
– Не бери выше, бери глыбже! – решительно продолжил Ячменёв.
– Тут такое дело… – подхватил лейтенант.
– Товарищ майор только что какали… – уже вовсю улыбался Ячменёв.
– И наступило всеобщее разоружение! – закончил повествование лейтенант Серёга.
В обстановке Богомолов сориентировался на удивление быстро. Он уныло повернул голову в сторону гарнизонного туалета, спустя пару секунд – в сторону вожделенной бумажки, и тяжело вздохнул:
– В очко не полезу!
– Хрен тебе тогда, а не денег! – подвел черту старлей. Он аккуратно обернул здоровенную красочную купюру вокруг большого пальца правой руки, свернул внушительную фигу, и сунул получившуюся конструкцию под нос солдату.
Вида приблизившейся бумажки Богомолов не вынес.
– Может палкой попробовать? – жалобно предложил он.
– Думаешь, ты здесь самый умный? – вступил в разговор в полном смысле просравший собственный пистолет зампотыл.
– А я чё? Я – ничё, – пожал плечами наёмный спаситель. – Просто, если кто узнает – задразнят. И вообще…
Сказанное вслух имеет свойство становиться материальной силой. Энтузиазм, словно воздух из плохо завязанного воздушного шарика, стал улетучиваться с физиономии солдата. Необходимо было срочно спасать положение, и в разговор снова вступил лейтенант.
– Короче так, – обращаясь сразу ко всем, решительно начал он. – Пистолет, товарищ майор, ваш. Вам и спускать воина в туалет. Поможете потом выбраться, отведёте на стоянку транспортных машин, за туалет, и помоете из шланга. А мы тут обеспечим отсутствие лишних глаз. Серёга отправит роты на ужин, кстати, уже вот-вот время, да присмотрит, чтобы никто не болтался по плацу. А я прикрою со стороны штаба. Если что, придержу комбата или начальника штаба дурными вопросами.
Осинкин страдальчески скривился, вздохнул, пожал плечами, но всё же кивнул, соглашаясь.
Богомолов был не столь покладист. На его лице отразилась усиленная работа мысли. Процесс для воина был явно непривычным, и, наверное, поэтому растерянное выражение его взгляда сменилось на хмуро-раздражённое.
– Все равно не полезу! – заявил он. – Там мне, наверное, по грудь. А чем пистолет доставать?
Лейтенант отреагировал мгновенно:
– Придётся нырять!
– Нырять?! – возмутился Богомолов. – Не буду нырять!
– Будешь! – спокойно, как о давно решённом, заметил лейтенант. – Серёга! Ты, по-моему, говорил, что на прошлой неделе у химиков Л–1 выменял? Для рыбалки? А с этим воином у тебя один размер! Как мысль?
Для непосвящённых: Л–1 – это такой костюм из прорезиненной ткани, в котором военные люди, не дай бог случись война, преодолевают зараженные всякой гадостью участки местности. Это дальнейшее развитие ОЗК (общевойскового защитного комплекта), но в Л–1 резиновые сапоги отдельным предметом экипировки не являются, а плавно переходят во влагогазонепроницаемые штаны-комбинезон с лямками через плечи. В комплект Л–1 входит такая же прорезиненная куртка с капюшоном и с приваренными к её рукавам перчатками. Одетый в сие чудо военной химической мысли военнослужащий чем-то отдалённо напоминает водолаза, а, при наличии противогаза попричудливее – инопланетянина.
Мысль о таком использовании его имущества Серёге Ячменёву не понравилась.
– Его же потом не отмоешь! – скривился он.
– Отмоем! – воспрял зампотыл. – А нет, я тебе два достану! Новеньких! С ноля!
Внимательно следивший за беседой солдат сразу смекнул, что в предлагаемом лейтенантом варианте он не только не запачкается, но и, если что, вполне успешно сохранит инкогнито.
– С химкостюмом нырять согласен! – поспешно вставил он.
– Не "Сы", а "Вы", – поправил его язвительный лейтенант.
– Спустишься, коробку противогаза держи над головой, – инструктировал лейтенант. – А то облепишь подсумок жижей и дышать не сможешь. Нащупаешь ногой пистолет, подашь знак майору Осинкину. Потом передашь ему подсумок с противогазом, чтобы он его подержал над поверхностью, и приседай. Рыбкой нырять не надо. Не на пляже. Потом на ноги хрен встанешь. Скользко. Всё понял?
Боец старательно кивал и тоскливо косился в сторону гарнизонного туалета.
Тем временем на плацу началось построение на ужин. Не желавший попадаться на глаза сослуживцам Богомолов спешно спрятался за угол штаба, а ещё не сдавший дежурство Ячменёв зычно скомандовал:
– Внимание, старшинам рот! Ужин уже накрыт! Личный состав на плацу не задерживать! Опоздавшим устрою строевую подготовку! – и, вполголоса, специально для Осинкина, добавил. – Как зайдут последние – вперёд! На всё про всё – полчаса! Больше мне их за столами не удержать!
Старавшиеся переорать друг друга роты спешно двинулись в направлении к столовой. Пять различных одновременно исполняемых строевых песен причудливо переплетённым эхом рокотало над плацем. Истошно орущие проголодавшиеся солдаты не очень старались держать шаг и равнение, но перемещались довольно быстро, и скоро последний, подгоняемый Ячменёвым, воин скрылся за дверями столовой.
Осинкин и боец Богомолов тут же рысью протрусили к гарнизонному туалету. Спустя пару минут Богомолов был опущен в яму, и приободрившийся зампотыл помахал Серегам, что всё в порядке. Он развернулся к зловонному проёму и с воодушевлением принялся наблюдать, как топчется его спаситель, стараясь ногами нащупать оброненный пистолет.
Тем временем на штабное крыльцо вышел капитан Панов. Судя по надутым бровям и насупленным щекам (а выглядело это именно так) – начальник штаба был не в духе.
– Что, товарищи офицеры? Дурака валяем? – зловеще поинтересовался он и машинально проследил за их взглядами.
При виде майора Осинкина ноздри начальника штаба хищно затрепетали.
Что мог делать в столь дурно пахнущем заведении зампотыл, да ещё склонив лицо над посадочным местом?
Сомнений не было! Зампотыл опять фатально пьян, и его нещадно рвёт!
Казалось, даже солнце несколько померкло на фоне мгновенно вскипевшего начальственного гнева.
– Майор Осинкин!!! Ко мне! – раздался над плацем резкий, словно удар хлыста, голос Панова.
Осинкина будто током ударило. Он нехотя, как-то по-крабьи, бочком, материализовался из дверного проема и замер, стараясь не смотреть в сторону Панова.
К начальнику штаба Осинкину явно не хотелось.
На Руси всегда и во всём виноваты дураки и дороги, но, когда поблизости нет ни тех, ни других – источником неприятностей считается промежность. И зампотыл нашёл таки выход! Красноречиво мыча и непрерывно тыча раскрытой ладонью в область собственной промежности, он скрылся за углом туалета.
Повторно окликать Осинкина Панов не стал. Видимо счёл это ниже своего достоинства. Он повернулся к сменяющимся дежурным и принялся расспрашивать старлея Ячменёва о выполнении какого-то мелкого, отданного ещё утром поручения.
Между тем на противоположенном конце плаца, в одноэтажном здании гарнизонной медсанчасти, открылась оббитая искусственной кожей дверь. Из неё, мелко семеня ножками и суетливо оглядываясь по сторонам, выскочил начальник медслужбы – старший прапорщик Гаврица. Рабочий день военного медика закончился, и он, не преминув опрокинуть ставшую привычной мерную стопку неразбавленного медицинского спирта, пребывал в самом благодушном настроении.
Но спирт оказывал на тучный организм старшего прапорщика самое неожиданное воздействие. С одной стороны – поднимал настроение, с другой – ввергал в состояние свирепого молниеносного поноса.
Катастрофа надвигалась, и старший прапорщик, судорожно сжав половинки объемистого зада, частыми мелкими шажками понёсся через плац в сторону гарнизонного туалета. Длинные ресницы его по коровьи выразительных карих глаз хлопали на ходу растерянно и тревожно, рослое крупное тело подрагивало многочисленными жировыми складками. Комплекцией прапорщик напоминал помесь популярного тогда греческого соловья Демиса Русоса с находящейся на сносях гигантской сарделькой. Кличка "Дюймовочка", уже давно кочевавшая за Гаврицей по гарнизонам и весям, судя по всему, была дана ему в насмешку.
О последовавших за этим событиях интереснее всех рассказывал боец Богомолов:
– Нащупал я, значит, ногой пистолет, – меланхолично вещал он очередной группе хихикающих слушателей, – ну и показываю, значит, зампотылу, что всё путём. Отдал ему подсумок, и нырь в эту гадость! Выныриваю, значит. Ни хрена не видно. Протёр перчаткой стекла на противогазе, вижу – что-то солнца многовато. Зампотыл его загораживал. Ну, думаю, раз есть солнце, значит, нет зампотыла! Наверное, пошёл кого-то отгонять. Смотрю, а подсумок валяется на дерьме и медленно тонет. Подхватил его левой рукой, в правой-то – пистолет. Стою себе, весь в дерьме. Стою и думаю: "Раз пистолет у меня, значит, зампотыл меня не бросит!" А тут, значит, солнце опять пропало. Совсем темно стало. Я думал – зампотыл вернулся. Протёр очки ещё раз, смотрю… и глазам не верю! Прямо надо мной – здоровенная жопа! Голая! И, значит, начинает эта голая жопа срать!.. Так обидно стало! И так весь в дерьме. А тут ещё и на голову серут! Ну, я и ткнул её два раза пистолетом!
Дальнейший рассказ ведется от имени старшего прапорщика Гаврицы. Манера разговаривать у военного медика полностью соответствовала манере ходить. Он часто-часто сыпал словами и, зачастую, не закончив одно слово, уже торопился вытолкнуть из себя следующее. Понять прапорщика было затруднительно, но слушать увлекательно.
– Выпил я вечером, как водится, стопочку, – вещал Гаврица. – Чувствую: клапан прижало. Ну, я бегом в туалет. Сел. Только с духом собрался – чувствую во что-то жопой упёрся. Сначала подумал, что солдаты не только виноградом весь туалет загадили, но ещё и лозу притащили и в очко сбросили. Почему-то подумалось, что это я в лозу упираюсь. Обернулся убрать. А то процессу мешает. Короче, оглядываюсь, а там… мама родная! Марсианин с бластером! Страшный!
Как раз в это время на плацу начали выстраиваться поужинавшие роты.
На раздавшийся из гарнизонного туалета визг отреагировали все. И в самом деле, трудно было не заметить пронзительные звуки, тембр и экспрессия которых вызывали скорбные ассоциации с садистски забиваемой на мясо хрюшкой. Вскоре визг резко оборвался и из дверей туалета появился старший прапорщик Гаврица.
Вид у него был ещё тот.
Помните так часто прикрепляемого к дверям туалетов писающего пластикового мальчика?
Ниже пояса прапорщик был первобытно гол. Его широченные штаны путались у самых щиколоток. Свисавшая из-под рубахи мощная жировая складка всё же не скрывала по детски мелкого мужского достоинства военного медика.
– Помогите! Помогите! – отчаянно завопил увидевший людей Дюймовочка. – Там! Там!!! Там…
При этих словах он достиг края плаца, зацепился спутанными ногами за бетонный бордюр и тяжелой баллистической ракетой взмыл в воздух.
Последние слова он выпалил уже в полёте:
– Там – МАРСИАНИН С БЛАСТЕРОМ!!! – торжествующе закончил он и студенистой массой врезался в разлинованный белыми полосами асфальт.
Все заворожёно замерли. Очевидная незавершённость действа намертво приковала внимание зрителей к пытавшемуся отползти от гарнизонного туалета свежеобгадившемуся полуголому прапорщику.
– Допился, явная "белка"! – брезгливо скривился Панов. Он не любил алкоголиков.
После этих его слов из-за угла туалета выглянул зампотыл Осинкин. Он, было, замер, но затем всё же сделал несколько шагов и в нерешительности остановился вблизи от всё ещё находящегося в горизонтальном положении гарнизонного эскулапа.
Появившегося из туалета Богомолова первым заметил Дюймовочка.
– А-а-а! – снова заверещал он и попытался заползти за зампотыла. – Вот он! Марсианин! А-а-а!
Высадившийся в гарнизонный туалет инопланетянин широкими хлюпающими шагами приближался к Осинкину и Гаврице.
– Господи! Что это за хрень завелась в туалете? – поразился Панов.
Между тем Богомолов приблизился к Осинкину вплотную, снял с головы противогаз, прокашлялся, сплюнул под ноги и в наступившей тишине протянул зампотылу его загаженное оружие.
На! – раздраженно и громко сказал он. – В следующий раз сам полезешь!
Взысканий герои этой истории не получили.
Расспрашивавшее о ней начальство смеялось до слёз, и было на удивление милостиво.
Больше всех последствиями случившегося был недоволен боец Богомолов. Насмерть прилипшая кличка "Марсианин с бластером" преследовала его до самой демобилизации.
31.07.2002 г., исправленный вариант – 31.12.2007 г.
P.S.: Описанный в рассказе случай имел место быть то ли в последнюю майскую декаду, то ли в первых числах июня 1983 года. Более точную дату автор не помнит. Со всей определенностью можно утверждать лишь то, что день был субботний и описанный в рассказе лейтенант с утра был выходным. За первый год офицерской службы это был его третий или четвёртый выходной.
Проснувшись в шесть утра, лейтенант переоделся в «гражданку» и первым же пригородным автобусом убыл в Будапешт. Обойдя торговавшие русскими книгами магазины и оставив в них добрую половину своей месячной получки, он вернулся в Этьек.
До развода гарнизонного наряда оставалось полтора часа…
Среди трёх десятков приобретённых лейтенантом книг была и та, за которой он «охотился» более полутора лет – «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» Владимира Войновича. Лейтенант знал, что Войнович уже полтора года как лишён советского гражданства, и скоро вряд ли у кого будет возможность приобрести что-либо из творений автора очень известной тогда песни «На пыльных тропинках забытых планет – останутся наши следы…»
Наскоро перекусив, лейтенант переоделся в форму и, прихватив с собой томик Войновича, отправился заступать дежурным по части. Вряд ли он был оригинален: коротать наряд с книгой – было нормальной практикой для многих его сослуживцев.
Но в это дежурство лейтенанту было не до чтения…
24 года спустя, 19-е ноября 2007 года
Здравствуйте, Владимир Николаевич!
Первую Вашу книгу (о Чонкине – давно за ней «охотился») я купил в Венгрии. В 1983 году, примерно через полгода после кончины Брежнева. Я тогда служил в гвардейской бригаде связи, первым командиром которой был отец Владимира Высоцкого – полковник Семён Высоцкий – и не знал, что мы с Вами оба душанбинцы и что покойный Брежнев за год до своей кончины лишил Вас, автора этой книги, гражданства. Узнал я об этом лишь полгода спустя. Слушал на учениях какой-то «голос» и там это дело мельком проскользнуло. Нехорошо думать о покойниках плохо, но тогда мне пришло в голову, что надо быть идиотом, чтобы лишить гражданства человека, который заставил улыбаться целую страну. Когда улыбается целая страна – с этим бесполезно бороться, надо улыбаться вместе со всеми. А, будучи героем Советского Союза и многочисленных анекдотов, и вовсе бесполезно сердиться на автора веселой книги только из-за того, что тебе самому Бог не дал чувства юмора.
Потом, много лет спустя, будучи кандидатом наук, подполковником, военным пенсионером, работая в частной фирме разработчиком электроники, я и сам стал писать рассказы. Поначалу размещал их в Интернете, потом их стали публиковать и на бумаге. По прихоти судьбы моя первая бумажная публикация состоялась в Германии, в журнале «Переселенец», и Вы, как мне сказали, имели к этому событию самое непосредственное отношение. В том рассказе была описана история, которая случилось в тот самый день, когда я вернулся с купленным «Солдатом Чонкиным» и заступал в наряд дежурным по части.
Если бы я описал эту историю тогда и каким-то чудом опубликовал – то, подозреваю, меня бы как минимум пропесочили по партийной линии, назвав клеветником на Вооруженные Силы. Был бы польщен, если бы в этом усмотрели и «тлетворное влияние» Войновича.
Но тогда я просто сидел ночью за пультом дежурного и пытался читать Вашу книгу, но каждые полчаса мне звонили дежурные самых различных управлений и частей Южной группы войск: «Что там у вас такого стряслось, что половина Группы войск смеётся, а вторая (мы) хочет это услышать и посмеяться тоже?» Прочитать тогда Вашу книгу мне так и не удалось – до самого утра рассказывал о случившемся у нас казусе. К утру рассказ был отшлифован до мелочей и оформился практически к тому виду, в котором и был многократно повторён за более чем 20-летнюю службу, а после неё перенесен на бумагу и, в конце концов, неоднократно напечатан. Сначала, как я уже писал, в «Переселенце».
Потом мои рассказы публиковали в сборниках Александра Покровского (автора «Расстрелять», «72 метра» и других замечательных книг), в этом году (случайно) вышло две моих отдельных книги (обе с этим рассказом), даже получил (думаю, тоже случайно) одну из литературных премий (сейчас их в РФ-ии – как у барбоски блох).
Но я, Владимир Николаевич, не об этом.
Просто захотелось поздравить Вас с прошедшим Вашим юбилеем и поделиться историей об этих приятных для меня совпадениях и пересечениях с Вами и Вашим творчеством.
Было очень приятно узнать, что мы с Вами земляки, душанбинцы.
Прочитал, что в 95-м Вы увлеклись живописью, в том числе – портретной. К сожалению, не смог посмотреть Ваши работы – система защиты выбрасывает с соответствующей странички, так как она у Вас заражена каким-то вирусом (надеюсь, что это ненадолго). Странное совпадение, но когда-то (до военной службы) я тоже занимался портретной живописью, даже умудрился (тоже случайно) окончить Республиканское художественное училище (ещё в Душанбе).
Ещё одно приятное совпадение во всей этой истории: мой отец – родом из Запорожья (тоже Вам не чужой город).
Думаю, что причина этих совпадений в том, что мир – тесен.
Горжусь, что у меня есть такой земляк как Вы и спасибо Вам за Ваши книги.
Недавно приобрёл новое трёхтомное издание «Солдата Чонкина». Надеюсь, что у меня будет возможность познакомиться с Вами лично и получить автограф от автора этих книг.
Желаю Вам крепкого здоровья и успеха во всех Ваших делах и увлечениях.
С теплом и уважением, Ваш земляк…
Носки
Солдат попробовал было ответить, но голосовые связки отказали, и он просто кивнул.
– Надо достать пистолет товарища майора, – продолжил старлей.
Богомолов мгновенно обернулся к Осинкину, но самоустранившийся из общего разговора зампотыл ничего пояснять не стал, он лишь молча рассматривал ближайший тополь, изредка ковыряя в асфальте носком хромового сапога одному ему видимые камешки. Никто не хотел озвучивать место потери "Макарова", и окончательно запутавшийся солдат, за неимением других альтернатив, снова обернулся к лейтенантам. Те ситуации не прояснили: они лишь с рассеянным интересом рассматривали рассевшихся на верхушке тополя воробьёв.
"Оно!" – понял Богомолов, сорвался с места и закружил вокруг тополя. Он сделал один круг, затем второй, третий… На излёте каждого круга заходящее вечернее солнце било ему в глаза, и защитнику родины казалось, что в контрастном переплетении тёмных ветвей блеснул пистолет. Он замирал, слегка смещал голову, разочарованно вздыхал и продолжал своё кружение. Охваченного предвкушением скорого и лёгкого заработка солдата не смущала абсурдность сложившейся в его воображении картинки: ему привиделось, как офицеры по очереди подбрасывают в воздух свои пистолеты, ловят их, и, после неловкого броска, пистолет зампотыла повисает на ветке.
Первым вышел из общего транса лейтенант.
– Не туда смотришь, Богомолов! – начал он.
– Не бери выше, бери глыбже! – решительно продолжил Ячменёв.
– Тут такое дело… – подхватил лейтенант.
– Товарищ майор только что какали… – уже вовсю улыбался Ячменёв.
– И наступило всеобщее разоружение! – закончил повествование лейтенант Серёга.
В обстановке Богомолов сориентировался на удивление быстро. Он уныло повернул голову в сторону гарнизонного туалета, спустя пару секунд – в сторону вожделенной бумажки, и тяжело вздохнул:
– В очко не полезу!
– Хрен тебе тогда, а не денег! – подвел черту старлей. Он аккуратно обернул здоровенную красочную купюру вокруг большого пальца правой руки, свернул внушительную фигу, и сунул получившуюся конструкцию под нос солдату.
Вида приблизившейся бумажки Богомолов не вынес.
– Может палкой попробовать? – жалобно предложил он.
– Думаешь, ты здесь самый умный? – вступил в разговор в полном смысле просравший собственный пистолет зампотыл.
– А я чё? Я – ничё, – пожал плечами наёмный спаситель. – Просто, если кто узнает – задразнят. И вообще…
Сказанное вслух имеет свойство становиться материальной силой. Энтузиазм, словно воздух из плохо завязанного воздушного шарика, стал улетучиваться с физиономии солдата. Необходимо было срочно спасать положение, и в разговор снова вступил лейтенант.
– Короче так, – обращаясь сразу ко всем, решительно начал он. – Пистолет, товарищ майор, ваш. Вам и спускать воина в туалет. Поможете потом выбраться, отведёте на стоянку транспортных машин, за туалет, и помоете из шланга. А мы тут обеспечим отсутствие лишних глаз. Серёга отправит роты на ужин, кстати, уже вот-вот время, да присмотрит, чтобы никто не болтался по плацу. А я прикрою со стороны штаба. Если что, придержу комбата или начальника штаба дурными вопросами.
Осинкин страдальчески скривился, вздохнул, пожал плечами, но всё же кивнул, соглашаясь.
Богомолов был не столь покладист. На его лице отразилась усиленная работа мысли. Процесс для воина был явно непривычным, и, наверное, поэтому растерянное выражение его взгляда сменилось на хмуро-раздражённое.
– Все равно не полезу! – заявил он. – Там мне, наверное, по грудь. А чем пистолет доставать?
Лейтенант отреагировал мгновенно:
– Придётся нырять!
– Нырять?! – возмутился Богомолов. – Не буду нырять!
– Будешь! – спокойно, как о давно решённом, заметил лейтенант. – Серёга! Ты, по-моему, говорил, что на прошлой неделе у химиков Л–1 выменял? Для рыбалки? А с этим воином у тебя один размер! Как мысль?
Для непосвящённых: Л–1 – это такой костюм из прорезиненной ткани, в котором военные люди, не дай бог случись война, преодолевают зараженные всякой гадостью участки местности. Это дальнейшее развитие ОЗК (общевойскового защитного комплекта), но в Л–1 резиновые сапоги отдельным предметом экипировки не являются, а плавно переходят во влагогазонепроницаемые штаны-комбинезон с лямками через плечи. В комплект Л–1 входит такая же прорезиненная куртка с капюшоном и с приваренными к её рукавам перчатками. Одетый в сие чудо военной химической мысли военнослужащий чем-то отдалённо напоминает водолаза, а, при наличии противогаза попричудливее – инопланетянина.
Мысль о таком использовании его имущества Серёге Ячменёву не понравилась.
– Его же потом не отмоешь! – скривился он.
– Отмоем! – воспрял зампотыл. – А нет, я тебе два достану! Новеньких! С ноля!
Внимательно следивший за беседой солдат сразу смекнул, что в предлагаемом лейтенантом варианте он не только не запачкается, но и, если что, вполне успешно сохранит инкогнито.
– С химкостюмом нырять согласен! – поспешно вставил он.
– Не "Сы", а "Вы", – поправил его язвительный лейтенант.
* * *
Спустя полчаса облачённый в резину солдат нервно переминался с ноги на ногу, слушая последние наставления лейтенанта. Даже без надетого противогаза вид у него был довольно таки инопланетный, а обтянутая матово блестящей резиной сутулая спина и вовсе придавала поразительное сходство с богомолом.– Спустишься, коробку противогаза держи над головой, – инструктировал лейтенант. – А то облепишь подсумок жижей и дышать не сможешь. Нащупаешь ногой пистолет, подашь знак майору Осинкину. Потом передашь ему подсумок с противогазом, чтобы он его подержал над поверхностью, и приседай. Рыбкой нырять не надо. Не на пляже. Потом на ноги хрен встанешь. Скользко. Всё понял?
Боец старательно кивал и тоскливо косился в сторону гарнизонного туалета.
Тем временем на плацу началось построение на ужин. Не желавший попадаться на глаза сослуживцам Богомолов спешно спрятался за угол штаба, а ещё не сдавший дежурство Ячменёв зычно скомандовал:
– Внимание, старшинам рот! Ужин уже накрыт! Личный состав на плацу не задерживать! Опоздавшим устрою строевую подготовку! – и, вполголоса, специально для Осинкина, добавил. – Как зайдут последние – вперёд! На всё про всё – полчаса! Больше мне их за столами не удержать!
Старавшиеся переорать друг друга роты спешно двинулись в направлении к столовой. Пять различных одновременно исполняемых строевых песен причудливо переплетённым эхом рокотало над плацем. Истошно орущие проголодавшиеся солдаты не очень старались держать шаг и равнение, но перемещались довольно быстро, и скоро последний, подгоняемый Ячменёвым, воин скрылся за дверями столовой.
Осинкин и боец Богомолов тут же рысью протрусили к гарнизонному туалету. Спустя пару минут Богомолов был опущен в яму, и приободрившийся зампотыл помахал Серегам, что всё в порядке. Он развернулся к зловонному проёму и с воодушевлением принялся наблюдать, как топчется его спаситель, стараясь ногами нащупать оброненный пистолет.
Тем временем на штабное крыльцо вышел капитан Панов. Судя по надутым бровям и насупленным щекам (а выглядело это именно так) – начальник штаба был не в духе.
– Что, товарищи офицеры? Дурака валяем? – зловеще поинтересовался он и машинально проследил за их взглядами.
При виде майора Осинкина ноздри начальника штаба хищно затрепетали.
Что мог делать в столь дурно пахнущем заведении зампотыл, да ещё склонив лицо над посадочным местом?
Сомнений не было! Зампотыл опять фатально пьян, и его нещадно рвёт!
Казалось, даже солнце несколько померкло на фоне мгновенно вскипевшего начальственного гнева.
– Майор Осинкин!!! Ко мне! – раздался над плацем резкий, словно удар хлыста, голос Панова.
Осинкина будто током ударило. Он нехотя, как-то по-крабьи, бочком, материализовался из дверного проема и замер, стараясь не смотреть в сторону Панова.
К начальнику штаба Осинкину явно не хотелось.
На Руси всегда и во всём виноваты дураки и дороги, но, когда поблизости нет ни тех, ни других – источником неприятностей считается промежность. И зампотыл нашёл таки выход! Красноречиво мыча и непрерывно тыча раскрытой ладонью в область собственной промежности, он скрылся за углом туалета.
Повторно окликать Осинкина Панов не стал. Видимо счёл это ниже своего достоинства. Он повернулся к сменяющимся дежурным и принялся расспрашивать старлея Ячменёва о выполнении какого-то мелкого, отданного ещё утром поручения.
Между тем на противоположенном конце плаца, в одноэтажном здании гарнизонной медсанчасти, открылась оббитая искусственной кожей дверь. Из неё, мелко семеня ножками и суетливо оглядываясь по сторонам, выскочил начальник медслужбы – старший прапорщик Гаврица. Рабочий день военного медика закончился, и он, не преминув опрокинуть ставшую привычной мерную стопку неразбавленного медицинского спирта, пребывал в самом благодушном настроении.
Но спирт оказывал на тучный организм старшего прапорщика самое неожиданное воздействие. С одной стороны – поднимал настроение, с другой – ввергал в состояние свирепого молниеносного поноса.
Катастрофа надвигалась, и старший прапорщик, судорожно сжав половинки объемистого зада, частыми мелкими шажками понёсся через плац в сторону гарнизонного туалета. Длинные ресницы его по коровьи выразительных карих глаз хлопали на ходу растерянно и тревожно, рослое крупное тело подрагивало многочисленными жировыми складками. Комплекцией прапорщик напоминал помесь популярного тогда греческого соловья Демиса Русоса с находящейся на сносях гигантской сарделькой. Кличка "Дюймовочка", уже давно кочевавшая за Гаврицей по гарнизонам и весям, судя по всему, была дана ему в насмешку.
О последовавших за этим событиях интереснее всех рассказывал боец Богомолов:
– Нащупал я, значит, ногой пистолет, – меланхолично вещал он очередной группе хихикающих слушателей, – ну и показываю, значит, зампотылу, что всё путём. Отдал ему подсумок, и нырь в эту гадость! Выныриваю, значит. Ни хрена не видно. Протёр перчаткой стекла на противогазе, вижу – что-то солнца многовато. Зампотыл его загораживал. Ну, думаю, раз есть солнце, значит, нет зампотыла! Наверное, пошёл кого-то отгонять. Смотрю, а подсумок валяется на дерьме и медленно тонет. Подхватил его левой рукой, в правой-то – пистолет. Стою себе, весь в дерьме. Стою и думаю: "Раз пистолет у меня, значит, зампотыл меня не бросит!" А тут, значит, солнце опять пропало. Совсем темно стало. Я думал – зампотыл вернулся. Протёр очки ещё раз, смотрю… и глазам не верю! Прямо надо мной – здоровенная жопа! Голая! И, значит, начинает эта голая жопа срать!.. Так обидно стало! И так весь в дерьме. А тут ещё и на голову серут! Ну, я и ткнул её два раза пистолетом!
Дальнейший рассказ ведется от имени старшего прапорщика Гаврицы. Манера разговаривать у военного медика полностью соответствовала манере ходить. Он часто-часто сыпал словами и, зачастую, не закончив одно слово, уже торопился вытолкнуть из себя следующее. Понять прапорщика было затруднительно, но слушать увлекательно.
– Выпил я вечером, как водится, стопочку, – вещал Гаврица. – Чувствую: клапан прижало. Ну, я бегом в туалет. Сел. Только с духом собрался – чувствую во что-то жопой упёрся. Сначала подумал, что солдаты не только виноградом весь туалет загадили, но ещё и лозу притащили и в очко сбросили. Почему-то подумалось, что это я в лозу упираюсь. Обернулся убрать. А то процессу мешает. Короче, оглядываюсь, а там… мама родная! Марсианин с бластером! Страшный!
Как раз в это время на плацу начали выстраиваться поужинавшие роты.
На раздавшийся из гарнизонного туалета визг отреагировали все. И в самом деле, трудно было не заметить пронзительные звуки, тембр и экспрессия которых вызывали скорбные ассоциации с садистски забиваемой на мясо хрюшкой. Вскоре визг резко оборвался и из дверей туалета появился старший прапорщик Гаврица.
Вид у него был ещё тот.
Помните так часто прикрепляемого к дверям туалетов писающего пластикового мальчика?
Ниже пояса прапорщик был первобытно гол. Его широченные штаны путались у самых щиколоток. Свисавшая из-под рубахи мощная жировая складка всё же не скрывала по детски мелкого мужского достоинства военного медика.
– Помогите! Помогите! – отчаянно завопил увидевший людей Дюймовочка. – Там! Там!!! Там…
При этих словах он достиг края плаца, зацепился спутанными ногами за бетонный бордюр и тяжелой баллистической ракетой взмыл в воздух.
Последние слова он выпалил уже в полёте:
– Там – МАРСИАНИН С БЛАСТЕРОМ!!! – торжествующе закончил он и студенистой массой врезался в разлинованный белыми полосами асфальт.
Все заворожёно замерли. Очевидная незавершённость действа намертво приковала внимание зрителей к пытавшемуся отползти от гарнизонного туалета свежеобгадившемуся полуголому прапорщику.
– Допился, явная "белка"! – брезгливо скривился Панов. Он не любил алкоголиков.
После этих его слов из-за угла туалета выглянул зампотыл Осинкин. Он, было, замер, но затем всё же сделал несколько шагов и в нерешительности остановился вблизи от всё ещё находящегося в горизонтальном положении гарнизонного эскулапа.
Появившегося из туалета Богомолова первым заметил Дюймовочка.
– А-а-а! – снова заверещал он и попытался заползти за зампотыла. – Вот он! Марсианин! А-а-а!
Высадившийся в гарнизонный туалет инопланетянин широкими хлюпающими шагами приближался к Осинкину и Гаврице.
– Господи! Что это за хрень завелась в туалете? – поразился Панов.
Между тем Богомолов приблизился к Осинкину вплотную, снял с головы противогаз, прокашлялся, сплюнул под ноги и в наступившей тишине протянул зампотылу его загаженное оружие.
На! – раздраженно и громко сказал он. – В следующий раз сам полезешь!
Взысканий герои этой истории не получили.
Расспрашивавшее о ней начальство смеялось до слёз, и было на удивление милостиво.
Больше всех последствиями случившегося был недоволен боец Богомолов. Насмерть прилипшая кличка "Марсианин с бластером" преследовала его до самой демобилизации.
31.07.2002 г., исправленный вариант – 31.12.2007 г.
P.S.: Описанный в рассказе случай имел место быть то ли в последнюю майскую декаду, то ли в первых числах июня 1983 года. Более точную дату автор не помнит. Со всей определенностью можно утверждать лишь то, что день был субботний и описанный в рассказе лейтенант с утра был выходным. За первый год офицерской службы это был его третий или четвёртый выходной.
Проснувшись в шесть утра, лейтенант переоделся в «гражданку» и первым же пригородным автобусом убыл в Будапешт. Обойдя торговавшие русскими книгами магазины и оставив в них добрую половину своей месячной получки, он вернулся в Этьек.
До развода гарнизонного наряда оставалось полтора часа…
Среди трёх десятков приобретённых лейтенантом книг была и та, за которой он «охотился» более полутора лет – «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» Владимира Войновича. Лейтенант знал, что Войнович уже полтора года как лишён советского гражданства, и скоро вряд ли у кого будет возможность приобрести что-либо из творений автора очень известной тогда песни «На пыльных тропинках забытых планет – останутся наши следы…»
Наскоро перекусив, лейтенант переоделся в форму и, прихватив с собой томик Войновича, отправился заступать дежурным по части. Вряд ли он был оригинален: коротать наряд с книгой – было нормальной практикой для многих его сослуживцев.
Но в это дежурство лейтенанту было не до чтения…
24 года спустя, 19-е ноября 2007 года
Здравствуйте, Владимир Николаевич!
Первую Вашу книгу (о Чонкине – давно за ней «охотился») я купил в Венгрии. В 1983 году, примерно через полгода после кончины Брежнева. Я тогда служил в гвардейской бригаде связи, первым командиром которой был отец Владимира Высоцкого – полковник Семён Высоцкий – и не знал, что мы с Вами оба душанбинцы и что покойный Брежнев за год до своей кончины лишил Вас, автора этой книги, гражданства. Узнал я об этом лишь полгода спустя. Слушал на учениях какой-то «голос» и там это дело мельком проскользнуло. Нехорошо думать о покойниках плохо, но тогда мне пришло в голову, что надо быть идиотом, чтобы лишить гражданства человека, который заставил улыбаться целую страну. Когда улыбается целая страна – с этим бесполезно бороться, надо улыбаться вместе со всеми. А, будучи героем Советского Союза и многочисленных анекдотов, и вовсе бесполезно сердиться на автора веселой книги только из-за того, что тебе самому Бог не дал чувства юмора.
Потом, много лет спустя, будучи кандидатом наук, подполковником, военным пенсионером, работая в частной фирме разработчиком электроники, я и сам стал писать рассказы. Поначалу размещал их в Интернете, потом их стали публиковать и на бумаге. По прихоти судьбы моя первая бумажная публикация состоялась в Германии, в журнале «Переселенец», и Вы, как мне сказали, имели к этому событию самое непосредственное отношение. В том рассказе была описана история, которая случилось в тот самый день, когда я вернулся с купленным «Солдатом Чонкиным» и заступал в наряд дежурным по части.
Если бы я описал эту историю тогда и каким-то чудом опубликовал – то, подозреваю, меня бы как минимум пропесочили по партийной линии, назвав клеветником на Вооруженные Силы. Был бы польщен, если бы в этом усмотрели и «тлетворное влияние» Войновича.
Но тогда я просто сидел ночью за пультом дежурного и пытался читать Вашу книгу, но каждые полчаса мне звонили дежурные самых различных управлений и частей Южной группы войск: «Что там у вас такого стряслось, что половина Группы войск смеётся, а вторая (мы) хочет это услышать и посмеяться тоже?» Прочитать тогда Вашу книгу мне так и не удалось – до самого утра рассказывал о случившемся у нас казусе. К утру рассказ был отшлифован до мелочей и оформился практически к тому виду, в котором и был многократно повторён за более чем 20-летнюю службу, а после неё перенесен на бумагу и, в конце концов, неоднократно напечатан. Сначала, как я уже писал, в «Переселенце».
Потом мои рассказы публиковали в сборниках Александра Покровского (автора «Расстрелять», «72 метра» и других замечательных книг), в этом году (случайно) вышло две моих отдельных книги (обе с этим рассказом), даже получил (думаю, тоже случайно) одну из литературных премий (сейчас их в РФ-ии – как у барбоски блох).
Но я, Владимир Николаевич, не об этом.
Просто захотелось поздравить Вас с прошедшим Вашим юбилеем и поделиться историей об этих приятных для меня совпадениях и пересечениях с Вами и Вашим творчеством.
Было очень приятно узнать, что мы с Вами земляки, душанбинцы.
Прочитал, что в 95-м Вы увлеклись живописью, в том числе – портретной. К сожалению, не смог посмотреть Ваши работы – система защиты выбрасывает с соответствующей странички, так как она у Вас заражена каким-то вирусом (надеюсь, что это ненадолго). Странное совпадение, но когда-то (до военной службы) я тоже занимался портретной живописью, даже умудрился (тоже случайно) окончить Республиканское художественное училище (ещё в Душанбе).
Ещё одно приятное совпадение во всей этой истории: мой отец – родом из Запорожья (тоже Вам не чужой город).
Думаю, что причина этих совпадений в том, что мир – тесен.
Горжусь, что у меня есть такой земляк как Вы и спасибо Вам за Ваши книги.
Недавно приобрёл новое трёхтомное издание «Солдата Чонкина». Надеюсь, что у меня будет возможность познакомиться с Вами лично и получить автограф от автора этих книг.
Желаю Вам крепкого здоровья и успеха во всех Ваших делах и увлечениях.
С теплом и уважением, Ваш земляк…
Носки
(Потерянный-III)
Носки лейтенант Витя не стирал никогда.
Заносив очередную пару до хруста, он брезгливо снимал их; далеко отставив руку, осторожно нюхал заметно уплотнившийся воздух; скорбно вздыхал, и быстрым движением забрасывал обнюханное зловоние под койку.
Соседи по комнате офицерского общежития безуспешно взывали к Витиной совести, поминая при этом гигиену и Витину маму.
Витя был непоколебим.
Попытки насильственной экспроприации пресекал предельно решительно, туманно намекая на запланированную в конце недели Генеральную Стирку. Но в объявленный день только разводил руками и заступал в наряд начальником караула.
Террикон под кроватью рос.
– Потерянный! – периодически развлекался Серых. – Я твою кучу на помойку вынес!
И Витя замирал с выражением непереносимой потери на лице.
Серых не выдерживал, с досадой махал рукой.
– Да на месте твоя куча! – и Витя радостно и благодарно улыбался в ответ.
Когда у Вити не случалось свежих носок, а Военторг был закрыт – террикон выгребался в проход между кроватями.
Витя брезгливо, двумя пальцами, выуживал приглянувшиеся, чудом сохранившие изначальную форму, экземпляры и с отвращением обнюхивал.
Получившая одобрение пара одевалась на Витины ноги и донашивалась до бесповоротного состояния.
В конце сентября Вите дали отпуск.
Он протер мокрой тряпкой три огромных чемодана и стал собираться.
Когда, среди прочих вещей, в каждый чемодан было уложено по три, разрешенных к провозу через границу, бутылки ликера, Серёги забеспокоились.
– А Генеральная Стирка, а носки? – спросили они.
– Потом! После отпуска! Не успеваю! – лаконично ответствовал Витя.
Серёги возмутились.
– Ты, фрукт! Собирай свою кучу, и вези её в Союз! – огласил ультиматум один из них.
– И, правда! Он отдыхать будет, а мы тут эту погань нюхай! – поддержал второй.
– Опять же перед товарищами положено проставиться! За благополучный отпуск, – продолжил Серых.
– Бабло кончилось! Потом! – хмуро ответил Витя.
– Ах ты ж, хорёк! – с досадой заметил Серых.
– Конкретный хорь! – заметил второй Серёга и вышел из комнаты.
Через пару минут он вернулся озабоченный и взмыленный.
– Потерянный, тебя комбат на инструктаж вызывает! По поводу отпуска! – с трудом переводя дыхание, выдал он.
– А форма одежды какая? – спросил одетый в спортивный костюм Витя, и отконвоировал с трудом закрытый чемодан поближе к выходу.
– Какая может быть форма одежды, когда вызывает комбат? – мрачно заметил Серых, – Военная, в сапогах и в сбруе…
– Доложить, зачем прибыл, не забудь! Так, мол, и так, представляюсь по случаю убытия в очередной отпуск, – отдышавшись, добавил второй Серёга.
Витя, чертыхаясь, принялся переодеваться. Через пару минут, застегивая на ходу портупею, он пулей вылетел из общежития.
– В самом деле, вызывает? – лениво поинтересовался Серых.
– Нужен он комбату… – отозвался второй. – Пусть прогуляется! Опять же комбат во вверенном гарнизоне готов каждый столб проинструктировать… Оформит в лучшем виде!
– А мы тем временем… – продолжил Серых.
– Отправим носочки Витиной маме! – весело закончил второй Серёга.
Они дружно вскочили и принялись расстегивать стоявшие у двери чемоданы.
Носочный террикон из-под Витиной кровати выгребли с помощью швабры. В чемоданы он явно не помещался.
Решение нашел менее скованный условностями Серых.
– Кто сказал, что Витя не поставил товарищам, уезжая в отпуск? – лукаво заметил он, изымая ликеры.
– Таможня добро не даёт! – поддержал товарища второй Серёга и вынул бутылки из второго чемодана.
Вскоре освободившееся пространство во всех трех чемоданах было туго набито Витиными носками.
– Легковато получается, – подёргав с трудом закрывшийся чемодан за ручку заметил Серых.
– Сейчас! – второй Серёга выскочил за дверь и вскоре вернулся со стопкой кирпичей.
– Старый зампотыл собирался ремонт делать, да на махинациях влетел на досрочную замену в Союз. А кирпичи остались… Негоже им без дела пропадать!
– И то верно, – поддержал идею Серых и принялся укутывать первый кирпич Витиными носками.
Чемоданы закрылись с трудом. Лейтенанты с размаху садились на их крышки и синхронно щёлкали замками.
Изъятые бутылки спрятали под Витину кровать.
Когда Витя вернулся и стал из-за спинки кровати доставать гладильную доску, то ногой задел за что-то твёрдое. Твёрдое стеклянно звякнуло и выкатилось из-под кровати.
– Что это? – спросил он.
– Сюрприз! – ответили Сереги.
– Давно бы так! – одобрил Витя. – А то выставляйся, выставляйся! Вы радоваться должны, раз я уезжаю… А у кого радость, тот и выпивку ставит! Я правильно рассуждаю?
– Правильно, Витя, правильно! Ты даже не подозреваешь, как ты прав! Давай, разливай!
– А чё только одну купили? – спросил разомлевший Витя час спустя.
– Сюрприз номер два! – голосом циркового конферансье объявил Серых и вытащил из-под Витиной койки вторую бутылку.
– Сюрприз номер шесть! – кричал Витя в три часа ночи, нашаривая под кроватью очередную бутылку.
– Ты это… Того… – дружно отказались Серёги. – Мы – пас! Это ты в отпуске, а нам уже через четыре часа на службу…
Заносив очередную пару до хруста, он брезгливо снимал их; далеко отставив руку, осторожно нюхал заметно уплотнившийся воздух; скорбно вздыхал, и быстрым движением забрасывал обнюханное зловоние под койку.
Соседи по комнате офицерского общежития безуспешно взывали к Витиной совести, поминая при этом гигиену и Витину маму.
Витя был непоколебим.
Попытки насильственной экспроприации пресекал предельно решительно, туманно намекая на запланированную в конце недели Генеральную Стирку. Но в объявленный день только разводил руками и заступал в наряд начальником караула.
Террикон под кроватью рос.
– Потерянный! – периодически развлекался Серых. – Я твою кучу на помойку вынес!
И Витя замирал с выражением непереносимой потери на лице.
Серых не выдерживал, с досадой махал рукой.
– Да на месте твоя куча! – и Витя радостно и благодарно улыбался в ответ.
Когда у Вити не случалось свежих носок, а Военторг был закрыт – террикон выгребался в проход между кроватями.
Витя брезгливо, двумя пальцами, выуживал приглянувшиеся, чудом сохранившие изначальную форму, экземпляры и с отвращением обнюхивал.
Получившая одобрение пара одевалась на Витины ноги и донашивалась до бесповоротного состояния.
В конце сентября Вите дали отпуск.
Он протер мокрой тряпкой три огромных чемодана и стал собираться.
Когда, среди прочих вещей, в каждый чемодан было уложено по три, разрешенных к провозу через границу, бутылки ликера, Серёги забеспокоились.
– А Генеральная Стирка, а носки? – спросили они.
– Потом! После отпуска! Не успеваю! – лаконично ответствовал Витя.
Серёги возмутились.
– Ты, фрукт! Собирай свою кучу, и вези её в Союз! – огласил ультиматум один из них.
– И, правда! Он отдыхать будет, а мы тут эту погань нюхай! – поддержал второй.
– Опять же перед товарищами положено проставиться! За благополучный отпуск, – продолжил Серых.
– Бабло кончилось! Потом! – хмуро ответил Витя.
– Ах ты ж, хорёк! – с досадой заметил Серых.
– Конкретный хорь! – заметил второй Серёга и вышел из комнаты.
Через пару минут он вернулся озабоченный и взмыленный.
– Потерянный, тебя комбат на инструктаж вызывает! По поводу отпуска! – с трудом переводя дыхание, выдал он.
– А форма одежды какая? – спросил одетый в спортивный костюм Витя, и отконвоировал с трудом закрытый чемодан поближе к выходу.
– Какая может быть форма одежды, когда вызывает комбат? – мрачно заметил Серых, – Военная, в сапогах и в сбруе…
– Доложить, зачем прибыл, не забудь! Так, мол, и так, представляюсь по случаю убытия в очередной отпуск, – отдышавшись, добавил второй Серёга.
Витя, чертыхаясь, принялся переодеваться. Через пару минут, застегивая на ходу портупею, он пулей вылетел из общежития.
– В самом деле, вызывает? – лениво поинтересовался Серых.
– Нужен он комбату… – отозвался второй. – Пусть прогуляется! Опять же комбат во вверенном гарнизоне готов каждый столб проинструктировать… Оформит в лучшем виде!
– А мы тем временем… – продолжил Серых.
– Отправим носочки Витиной маме! – весело закончил второй Серёга.
Они дружно вскочили и принялись расстегивать стоявшие у двери чемоданы.
Носочный террикон из-под Витиной кровати выгребли с помощью швабры. В чемоданы он явно не помещался.
Решение нашел менее скованный условностями Серых.
– Кто сказал, что Витя не поставил товарищам, уезжая в отпуск? – лукаво заметил он, изымая ликеры.
– Таможня добро не даёт! – поддержал товарища второй Серёга и вынул бутылки из второго чемодана.
Вскоре освободившееся пространство во всех трех чемоданах было туго набито Витиными носками.
– Легковато получается, – подёргав с трудом закрывшийся чемодан за ручку заметил Серых.
– Сейчас! – второй Серёга выскочил за дверь и вскоре вернулся со стопкой кирпичей.
– Старый зампотыл собирался ремонт делать, да на махинациях влетел на досрочную замену в Союз. А кирпичи остались… Негоже им без дела пропадать!
– И то верно, – поддержал идею Серых и принялся укутывать первый кирпич Витиными носками.
Чемоданы закрылись с трудом. Лейтенанты с размаху садились на их крышки и синхронно щёлкали замками.
Изъятые бутылки спрятали под Витину кровать.
Когда Витя вернулся и стал из-за спинки кровати доставать гладильную доску, то ногой задел за что-то твёрдое. Твёрдое стеклянно звякнуло и выкатилось из-под кровати.
– Что это? – спросил он.
– Сюрприз! – ответили Сереги.
– Давно бы так! – одобрил Витя. – А то выставляйся, выставляйся! Вы радоваться должны, раз я уезжаю… А у кого радость, тот и выпивку ставит! Я правильно рассуждаю?
– Правильно, Витя, правильно! Ты даже не подозреваешь, как ты прав! Давай, разливай!
– А чё только одну купили? – спросил разомлевший Витя час спустя.
– Сюрприз номер два! – голосом циркового конферансье объявил Серых и вытащил из-под Витиной койки вторую бутылку.
– Сюрприз номер шесть! – кричал Витя в три часа ночи, нашаривая под кроватью очередную бутылку.
– Ты это… Того… – дружно отказались Серёги. – Мы – пас! Это ты в отпуске, а нам уже через четыре часа на службу…