Сергей Трофимович Алексеев. Звездные раны

   Этот изобретательный лгун к тому же тайно писал стихи и несколько своих сочинений даже опубликовал в газетах под псевдонимом.
   Зимогор был готов к поединку и цель имел единственную – до приезда сюда правительственной комиссии вытащить из Ячменного хоть что-нибудь похожее на правду и примерно накидать план, как защищаться.
   – Все здесь? Или еще кто-то по кустам сидит? – будто между прочим спросил он, но так, чтобы слышали мастера и начальники смен.
   – Так точно! – блеснул похмельным взором Ячменный.
   – Одного нету! – вдруг брякнул кто-то в строю. – Циклоп сидит в вагончике, расстройство желудка.
   Циклопом звали двухметрового одноглазого завхоза Величко, принятого в партию вместо сбежавшего Балкина, – личность молчаливую и странную. Он нормально обходился тремя десятками слов, половина из которых были матерными, и говорили, что он долгое время считался немым, потом вылечился и научился говорить. С Циклопом у Зимогора были свои давние счеты, и теперь он жаждал встретиться с ним и посмотреть в его единственный бесстыжий глаз. Начальник партии не знал об их особых отношениях и потому принял Величко на работу, мотивируя тем, что он считался профессионалом, поскольку раньше трудился на такой же должности в бригаде МЧС, которая собирала тут отработанные ступени космических кораблей, и имел допуск к работе на секретном объекте. Кроме того, Циклоп отлично знал нравы местного населения, никогда не спорил с начальством, берег имущество и обладал огромной физической силой, так что держали его еще и вместо лошади, используя для переноски и перевозки тяжестей. Завхоза за это иногда называли Кубическая Сила, слегка переделав его излюбленное нецензурное выражение.
   Несмотря на всю его странность, Циклопа любили женщины, и у него в округе было несколько любовниц.
   – А у тебя нет расстройства? – спросил Зимогор, глядя в глаза Ячменному.
   – У меня нет, – буркнул тот, отворачиваясь. – Алиханов! Поставьте в строй Величко. И посмотрите там, где старший мастер Гнутый! Почему не в строю?
   Алиханов пожал плечами и тяжело побежал к жилому сектору. Дождь пошел с ветром, и маскировочные сети зашевелились над головой, начали всхлопывать, как паруса.
   – Должно быть, мало выпил, если не пронесло, – хмыкнул Зимогор. – Зачем народ построил? Думаешь, буду мораль читать?
   – Положено… Приехал старший начальник… И хорошо, что вы приехали. А это кто с вами? – показал взглядом на Конырева.
   – Шейх, король бензоколонок…
   – Не понял… У него допуск есть?
   – У шейхов есть все!
   – А то Перцев арестует…
   – Кто был на смене, когда произошла авария? – тихо спросил Зимогор.
   Начальник партии посмотрел в небо, слизнул губы.
   – Сам старший мастер Гнутый с помощником. Ну и дизелист Ярков…
   – Кто из них обнаружил контейнер со спиртом?
   – Ярков обнаружил… Вышел из дизельной покурить, а на маскировочной сети… прямо над головой – ящик из-под взрывчатки. Но авария уже произошла, занимались ликвидацией.
   Ложь была настолько невероятной и грубой, что Олег несколько разочаровался в способностях бывшего капитана.
   – Давай спросим у Шейха? – предложил он. – Как бывает по жизни… Эй, Рокфеллер! Иди сюда!
   Конырев не спеша приблизился, выкатил свой толстый живот и поправил настоящую ковбойскую шляпу.
   – Есть проблемы?
   – Тебе не подбрасывали к дверям офиса, например, ящик с коньяком? – спросил его Зимогор. – Так по жизни бывает?
   – По жизни бывает. Только пара бутылок может быть отравлена и одна непременно заряжена. Допустим, килограмма на полтора в тротиловом эквиваленте. Ошметки приходится соскабливать со стен.
   – А что первично: спирт или авария?
   – Первична материя, как в школе учили, – сказал Конырев. – Авария на скважине, как и всякая катастрофа вообще, вещь мистическая, ирреальная…
   – Слышишь, что говорит опытный человек?
   Ячменный мотнул головой, зло поиграл желваками.
   – Сейчас ничего доказывать не буду. Потом докажу!.. А пока придется верить на слово, Олег Павлович.
   Тогда, в мае, он показался Зимогору более покладистым в обращении с начальством, чуть ли не каблуками щелкал и врал мягче, осторожнее. Сейчас освоился и вроде бы начинал дерзить.
   – В радиограмме сказано, авария произошла не по вине смены, а по горнотехническим условиям проходки. Это как понимать?
   – В прямом смысле, – подумав, сказал Ячменный. – Иначе бы вы не приехали. Я знал, что главный геолог болеет, главный инженер в отпуске и что кроме вас ехать некому. Аквилонов чужого не пошлет… На самом деле причина совсем другая.
   – Хочешь сказать, таким образом вызвал меня?
   – Другого выхода не было. Вы мне тогда, в мае, понравились…
   – Вот оно что! – не удержался от сарказма Зимогор. – А у тебя как с ориентацией, капитан?
   – Я не в том смысле, Олег Павлович! – смутился начальник партии. – Как человек понравились, как геолог… Только вы и сможете разобраться. У нас тут творится… Ну полная чертовщина. В смысле геологии. Все похоже на диверсию.
   – Если это диверсия, надо вызывать Ангела. Или прокуратуру, контрразведку… Что же не вызвал? Не захотел сор из избы выносить?
   Начальник партии резко боднул сеть головой.
   – Я как человек в прошлом военный хорошо знаю эту публику! Спишут на пьянку и все. И Ангела этого тоже знаю, полная бестолковщина.
   Ангелами в экспедиции называли работников особого отдела. Когда-то их набиралось до десятка, а теперь оставался один на все объекты – тощий носатый человек без возраста.
   – На что же мне прикажешь списывать аварию? На силы небесные?.. Неужели ты всерьез считаешь, что ящик со спиртом «Роял» – диверсия?
   – Какой же дурак подбросит сорок литров за просто так? – возмутился начальник партии. – Сначала происходит авария, потом подбрасывают спирт!..
   – По жизни так не бывает, – встрял Конырев.
   – У нас тут все бывает! – огрызнулся на него Ячменный, не подозревая, что дразнить богатых и циничных людей очень опасно.
   – Слава, погуляй, мы тут потолкуем, – дабы предотвратить избиение младенца, попросил Зимогор.
   Начальник партии проводил Конырева презрительным взглядом.
   – И не ждите. Циклопа не приведут, – сказал в сторону. – Его уже три дня как нет на участке. Но это все скрывают, решили, что он у… барышни. Прихватил с собой четыре литровых бутыли «Рояла», пять батонов импортного салями и сбежал к подруге в Матвеевку. Но я был там… Величко у подруги не появлялся.
   – У какой… подруги? – настороженно спросил Зимогор.
   – Да есть тут одна… тварь. Со всеми мужиками переспать успела, даже с солдатиками… – Начальник партии боднул воздух головой. – Местная потаскуха, ночами шастает вокруг и буровиков уводит…
   У Зимогора чуть колени не подломились, душа оборвалась и полетела в бездну, и, чтобы остановить это падение, он схватил Ячменного за грудки, рванул так, что затрещала куртка.
   – Кто она?! Кто?!
   Тот не ожидал подобного, вытаращил глаза и не сопротивлялся.
   – Кто – кто?.. Вы про что? Про бабу? Или про Величко?
   – Как ее зовут?
   – Кого? Эту местную?..
   – Местную!
   – Да имя… какое-то необычное. Забыл!.. Ну, еще насосы такие есть, бытовые…
   – Какие насосы?! – взревел он.
   – Вспомнил – Агидель! – Ячменный неловко, смущенно засмеялся. – Говорю же, такие насосы бывают…
   – Агидель? – переспросил Зимогор.
   – Ну, Агидель! Местная, алтайка… У них тут имена звучные!
   Красные сполохи в сознании, разъярившие его, как быка, вмиг угасли, будто ничего и не было. Он выпустил куртку и, смущенный еще больше от внезапного взрыва чувств, огляделся, бросил в сторону:
   – Ну и память у тебя…
   И все-таки начальник партии что-то заподозрил, глянул с затаенным интересом, и лишь армейская привычка держать дистанцию с начальством не позволила ему спросить, чего это вдруг Зимогор взбесился?..
   Надо было как-то оправдывать нелогичность своего поведения…
   – Так где Циклоп? – вспомнил Олег.
   – У него на самом деле было расстройство, от щей-борщей, – осторожно сказал бывший капитан. – Жрем мобзакладку, двадцатипятилетней давности. У нас у всех тут… кого тошнит, кого носит… Тухлятину! – Он понял, что странная эта угроза миновала, и осмелел. – Натуральную, в собственном соку!.. И тут сорок литров чистейшего!
   – Ты сам который день гудишь? Только честно?
   – Пятый, как все…
   – А вчера сколько принял?
   – Три стакана, с рубчиком, – честно признался Ячменный.
   – Молодец!.. Не стошнило?
   – Эх, Олег Павлович!..
   Он откровенно переживал случившееся, но при этом в глазах таилось мужское любопытство: мол, ты что, тоже на эту бабенку нарвался? Ну и как она?..
   Лучше бы посчитал обыкновенным психопатом…
   – Ваша партия работает здесь пятый месяц! – неожиданно для себя заорал Зимогор. – Закончились все сроки! Между прочим, над головой давно висит американский спутник! Снимает все изменения обстановки. Вас давно засекли!
   – Не понял, при чем здесь спутник? – вылупил глаза Ячменный. – Пусть висит…
   – При том!.. Напиваетесь халявного спирта и делаете аварию на шестистах метрах скважины!
   – Говорю же, авария случилась до того…
   Олег спохватился, выругался про себя – действительно, при чем тут спутник?
   – Сколько уйдет времени на ликвидацию? – после паузы мрачно спросил он. – Неделя?
   Чуть поодаль, возле караульных вагончиков, стоял еще один строй, из отделения солдат внутренних войск, и молоденький лейтенант в камуфляже и нелепо высоченной фуражке, заметно припадая на правую ногу, медленно расхаживал вдоль него и, судя по виду, читал мораль. Напоминал он маленького хромого и злого короля, многажды побывавшего в сражениях, только вместо горностаевой мантии по траве тащилась плащ-накидка.
   Ячменный тоже прошелся взад-вперед, помолчал, сказал прямо, будто приговор вынес:
   – Эта авария ликвидации не подлежит. Сам смотрел… Оторвали колонковую трубу и четыре штанги. Пытались достать – изломали весь аварийный инструмент. Мы же не только пили все эти дни!.. Потом хотели расшарошить штанги – оставили на забое шарошечное долото. А его ничем не разбурить… И станок, можно сказать, угробили.
   – Все хорошо, прекрасная маркиза…
   – У нас же в экспедиции нет другого такого станка…
   – В стране нет!.. Золотой станок! Экспериментальный! – не сдержался Зимогор и замолчал.
   – Золотой… – проворчал начальник партии. – Напихали электроники, контрольно-измерительной аппаратуры и думают, у буровиков сейчас не жизнь будет – малина. А она вся отказала! Ни одна система не работает!
   – Правильно, если к ней подходить с ломом и кувалдой…
   – Да кто к ней с ломом подходил? Берегли, как яйца, лишний раз включить боялись… Нет, станок-то ничего, – поправился он, – механика отличная, но эта новогодняя мишура в нем – дерьмо. А он без нее не работает!
   – Пользоваться не умеете. Почему-то в самолетах она работает, в космических кораблях – годами! А у вас – нет…
   – Ладно, Олег Павлович, я действительно не умею. Но сам Гнутый сделал аварию! А он полгода на специальных курсах учился, компьютер знает, программировать умеет, задавать режимы. Но именно в его смену станок и накрылся!
   – Специалисты разберутся, отчего он накрылся.
   – Если Гнутый не может ничего понять, хрен тут разберешься! Когда электроника стала давать первые сбои, мы же вызывали спеца. Приехал, поковырялся, кнопки подавил – все в порядке. Два метра пробурили, подъем снаряда сделали – опять сбой. Все зависло, заблокировалось…
   – А потом кто ремонтировал?
   – Никто… Часов десять не трогали, само наладилось.
   – Значит, умная машина, рассчитанная на дураков.
   – Да нет, у нас тут климат такой, – многозначительно вымолвил Ячменный. – Влажность высокая. Даже единственный телевизор сгорел к чертовой матери, мужикам кино не показать…
   Мужики стояли в отдалении и вряд ли слушали перепалку – мокли под дождем, переминались, щелкали кедровые орехи и глядели на начальство с каким-то виноватым остервенением. Если специалисты докажут, что авария произошла по вине бурильщиков, за станок придется платить немалые деньги. Причем сумму раскинут на всех. И если еще поставят в счет часть стоимости скважины – до конца своих дней таких алиментов не выплатить…
   Не потому ли завхоз Величко бросился в бега?
   – Вообще-то все шло нормально, промывочная жидкость поступала, алмазную коронку сменили перед этим злосчастным спуском, – вдруг стал оправдываться начальник партии. – И тут заклинило!.. Такого не бывает, Олег Павлович. Я буровик по квалификации и алмазное бурение знаю…
   – Спирт «Роял»! Вот причина!
   – Старший мастер Гнутый не пацан. Говорит, был провал инструмента на метр сорок семь. Умный этот станок сам остановился и начал закачку жидкости. Думал, каверна, пустота… Как только промывка пошла, автомат запустил вращение. Гнутый проконтролировал.
   – А в перерыве заглотил три стакана с рубчиком.
   – Спирт появился потом! Потом! – сипло от негодования и жалости к самому себе выдохнул начальник партии. – Но этот мастер может работать и после трех… Это же легендарная личность!
   – После трех стаканов «Рояла» не может работать никто! В том числе и легендарные…
   – Гнутый может…
   – Короче, почему заклинило инструмент на забое? – прервал Зимогор.
   Начальник партии подумал, виновато помедлил:
   – Не знаю. Хоть под трибунал… Гнутый говорит, будто кто-то медленно тормозил и одновременно тянул вниз. Он станок нервами чувствует, лучше, чем всякая электроника… За семь минут снаряд ушел на сто девятнадцать сантиметров. Провал бурового инструмента!.. Даже по мягким породам, даже по ледяной линзе столько не пробурить алмазом. А потом коронка прижглась к забою, но шпиндель начал вращаться в обратную сторону, сам. Это дурацкая автоматика с ума сошла! Или не знаю почему… Снаряд и раскрутился.
   – Кто же его вращал, – усмехнулся Зимогор, – на глубине шестьсот семьдесят шесть метров?
   Ячменный посмотрел в глаза, показалось, ухмыльнулся зловредно:
   – Не имею представления! Вы приехали, вот вы и разбирайтесь, кто вращал. А наше дело телячье…
   – Не юродствуй, Ячменный! – оборвал Зимогор. – Завтра здесь будет правительственная комиссия! Вместе с заказчиком и, разумеется, особым отделом. А заказчик, между прочим, Генштаб твоей родной армии. Знаешь, что было, когда там узнали об аварии? А что было в правительстве?.. Короче, завтра они сюда прибывают. И увидишь, как головы полетят… И аквилоновская в том числе! Но прежде он мою оторвет, Ячменный, хотя я здесь вообще ни при чем. Наоборот, предупреждал… Так вот, согласно табели о рангах, я откручу сначала твою.
   – Откровенно сказать, Олег Павлович, мне наплевать, – неожиданно взъярился бывший капитан. – Не надо пугать комиссиями! Я за такую работу не держусь. Семьи у меня теперь нет, родни с рождения не бывало, детдомовский. Стыдиться некого! Уволите, – пойду в частный бизнес. Кое-какой опыт есть, буровым мастером в нефтеразведку всяко возьмут. Не у нас, так в Чечне, например. У них специалистов мало. А нефть – «черное золото»…
   В это время вернулся посыльной Алиханов, виновато глянул на Ячменного:
   – Нету Циклопа в вагончике. И поблизости нету.
   – А где Гнутый?!
   – Он на буровой, что-то маракует. А Циклоп куда-то отошел, может, где в кустах сидит. Должен подойти…
   – Его уже три дня как нет! – рыкнул начальник партии. – И нечего тут темнить!
   – И в Матвеевке не было! – с готовностью доложил тот. – Агидель сказала, не появлялся уже больше недели!
   – Свободен, – бросил Зимогор, приступая к Ячменному вплотную. – Так кто подбросил спирт? Уж не эта ли Агидель?
   – Издеваетесь, – в сторону сказал Ячменный. – Она по другой части…
   Зимогор обвел глазами строй, остановился на Ячменном.
   – Если тебе наплевать, – спокойно проговорил он, – если ты в нефтеразведку собрался… То мне подавно наплевать на все здесь! И на всех! Между прочим, я предупреждал!..
   И, не договорив, отправился вниз по склону, куда все время тянуло взгляд: огромный малахитовый кедровник сверху напоминал бушующие морские волны, только не слышно было грохота прибоя. Хотелось нырнуть в эту молчаливую стихию и уйти на дно…
 
   На склоне Зимогор запутался в маскировочных сетях, пришпиленных к земле, однако не стал искать прохода, деловито достал складной нож и прорезал дыру – аккурат по своему росту. Спустившись к речке, он поискал брод, но обнаружил пунктирную дорожку, выложенную из крупных камней, перескочил на другую сторону и вошел в лес.
   Темный кедровник изнутри тоже напоминал взволнованную и застывшую воду, и, так же как на дне, здесь было тихо, когда наверху, в кронах, с криком носились птицы и гулял ветер, стряхивая на землю зависшие на хвое потоки воды и зрелые шишки. Они падали с глухим стуком, иногда густо, как дождь, и чудилось, кто-то стоит на берегу этого озера и бросает камешки. Ленивые, объевшиеся бурундуки безбоязненно передвигались совсем рядом, словно караси в тине, рыжие белки напоминали золотых рыбок…
   Зимогор поднял шишку, отшелушил: крупный темно-коричневый орех легко вываливался в ладонь. Он расщелкал несколько штук, прежде чем вспомнил, что здесь все отравлено, однако это не остановило. Вкус крепких маслянистых ядер походил на сладкий сыр, который мать иногда варила сама. И увлекаемый этим вкусом детства, он шел в глубь кедровника, подбирал шишки и щелкал, испытывая такое же детское ощущение беззаботности и легкости. Он вспоминал, как брел здесь весной, одержимый любопытством и легким, затаенным страхом оттого, что на глазах оживает природа и он идет из ранней весны, изо льдов, снежной каши прямо в лето, где растет трава, поют птицы и пахнет сенокосом. Он даже стал узнавать места: вот два упавших от древности скрещенных кедра, через которые не то что перешагнуть – перелезть трудновато: от дождя все осклизло, а сухие сучки острейшие, как железнодорожные костыли.
   Сейчас будет луг, где и явилась ему женщина по имени Лаксана…
   И увлекшись, не сразу заметил, что за ним следят – идут чуть ли не по пятам, почти не скрываясь. Зимогор встал за кедр, выждал минуту и резко высунулся: солдатик в мокром камуфляже, с карабином за плечом был пойман врасплох, однако помедлил и нехотя спрятался за дерево.
   Олег подошел к нему, смерил взглядом растрепанную, смущенную фигуру.
   – Ты что за мной ходишь?
   – Командир приказал, – вяло пожал плечами охранник.
   – Зачем? Составить мне компанию?
   – Никак нет. Охранять…
   – От кого?
   – У нас тут режимный объект, – нехотя объяснил солдат. – Положено охранять весь начальствующий состав партии.
   – Я обойдусь. Здесь меня не тронут.
   – Как сказать. – Солдат огляделся. – Тут пещерный медведь ходит… Да и люди есть всякие…
   – Какие, например?
   – Да бандиты натуральные. Один Баркоша чего стоит!
   – Баркоша? Это кто такой?
   – Кто его знает?.. Говорят, раньше мусорщиком работал, космический мусор в Манорае собирал, – охотно объяснил солдатик. – А с весны, как ступени падать перестали, безработный. Собрал банду и промышляет по лесам…
   – Грабит, что ли?
   – Говорят, пещерного медведя ловит, по заказу Академии наук…
   – Я же не медведь!
   – У него с головой что-то… Стрельнет по ошибке. Он здорово стреляет! Даже на звук!
   – А ты-то стрелять умеешь? – усмехнулся Зимогор. – Ну-ка, пальни в шишку! Собьешь или нет?
   Парень секунду поцелился в крону кедра и дал короткую очередь – на землю полетела лишь хвоя…
   – Вот это охрана! – заключил Олег и взял автомат из рук солдата. – Смотри, как это делается!
   Он вскинул автомат, однако поставил его на предохранитель и закинул за плечо.
   – Двигай на объект! Такие стрелки мне не нужны!
   – Отдайте автомат, – заканючил тот. – Нельзя же… Не имею права передавать оружие… Верните, пожалуйста!
   – Поздно пить боржоми, парень. – Зимогор пошел в глубь леса.
   – Но мне же влетит! За автомат!
   – Скажи, медведь отобрал!
   – Ну пожалуйста, товарищ Зимогор! Отдайте!..
   – Иди и скажи командиру: я в охране не нуждаюсь! – Олег развернул его, как мешок, и толкнул в спину. – Увижу еще, крадешься сзади, – плохо будет.
   Ему не хотелось нарушать внутреннего равновесия, и потому он даже не злился на идиотские приказы начальника охраны, однако солдатик не послушался, встал поодаль, наблюдая за бурундуками, шелушащими орехи. Зимогор молча отломил увесистый сук и пошел на охранника; тот побежал и все-таки получил раз вдоль спины – оглянулся обидчиво, словно поджал хвост, и виновато скрылся в кедраче. Олег тем временем побежал в другую сторону, к лугу, желая оторваться подальше от назойливого стража и остаться одному.
   Это удалось лишь через полчаса, по крайней мере больше не казалось, что за спиной кто-то есть. И вновь вернувшись к воспоминаниям весны, он неожиданно подумал, что солдатик ползал за ним вовсе не из соображений безопасности приезжего начальника – скорее всего получил приказ присматривать за ним, чтобы не увидел чего лишнего или не залез, куда не просят.
   И никак уже не мог отвязаться от этой мысли. Даже когда стал подходить к опушке кедровника, за которым начинался тот памятный луг…
   Но вместо него в просветах между стволами деревьев зазеленела высокая молодая поросль – будто лес вымахал за лето! Зимогор вышел на опушку, непроизвольно прислонился к кедру и какое-то время стоял не шевелясь.
   Тогда Лаксана первый раз позвала его из смурнеющего вечернего пространства: огромный луг впереди был в островах леса, будто в родимых пятнах…
   Сейчас же он не узнал места, которое так часто вспоминал, оно отпечаталось в памяти, как фотография. Нет, очертания луга были те же – вдали розовели заснеженные гольцы, и солнце светило так же, разве что тогда был закат. Но откуда-то впереди взялся молодой лес – роща, напоминающая бамбуковую! И пропали курганы, поросшие огромными старыми соснами…
   Обыкновенная луговая трава не могла быть такой высокой…
   Он забрел в глубь травы и примерился, как это обычно делают, чтобы на фотографии показать размеры предмета – кладут рядом горный компас, геологический молоток, трехкопеечную монетку…
   Два человеческих роста.
   С подступающим, сосущим страхом он медленно осознал, что теряет ощущение формы. Да, бывало, что перестаешь чувствовать время, бывало, что сонный плутал по квартире, не в силах отыскать дверь, случалось потом в ночной степи, что утрачивалось ощущение места. Но никогда он не терял чувства соразмерности вещей и предметов.
   Но если для возвращения времени и места достаточно взглянуть на часы или компас, то сейчас он вдруг понял, что на свете не существует прибора, определяющего соразмерность пространства.
   Он сел, скользя спиной по шершавому стволу дерева, рассмотрел свои руки, потом отнятый у солдата автомат, потянулся и потрогал гигантский корень, косо уходящий в землю, подобрал шишку, величиной в три своих кулака…
   Он никогда ничего подобного не испытывал – сочетание несочетаемых чувств: недоумение, потрясение и возмущение одновременно! А в прошлый раз, весной, когда Зимогор пришел сюда, все было определенно и ясно, хотя тоже было потрясение, однако же радостно-печальное, щемящее и жизнетворное…
   Олег сидел подавленный, а вернее сказать, раздавленный неестественностью, несоразмерностью мира, знакомого места, ставшего уродливо огромным и фантастичным. И тут внезапно, как будильник, над головой оглушающе заорала кедровка, выказывая чье-то присутствие, и, только обнаружив неподалеку от себя за высоким быльником высокую сутулую фигуру, Зимогор будто очнулся от наваждения. Однако тут же был охвачен иным чувством, более сильным и острым.
   В траве стоял не человек.
   Медведь на задних лапах, горилла, орангутанг – сразу не рассмотреть сквозь плотный частокол растений – мохнатое прямоходящее человекообразное существо… Оно наблюдало за Зимогором и не подавало признаков агрессии, но через несколько секунд, как только Олег пришел в себя и, чуть пошевелившись, потянул автомат из-за плеча, чудовище сделало предупреждающий скачок вперед и издало звук, будто зевнуло.
   Пасть была точно человеческая, разве что крупнее желтые зубы…
   – Не стреляй! – вдруг кто-то закричал за спиной. – Не стреляй!
   Оглянуться не было сил. Тем временем существо прыгнуло назад в траву и исчезло.
   И все мгновенно вернулось к привычным формам и размерам. Все, кроме травы, вымахавшей до трех-четырех метров, застаревшей, жесткой, словно кустарник, и едва проходимой.
   Олег наконец-то обернулся, полагая, что это солдатик все еще таскается за ним следом, но увидел космического мусорщика, знакомого с той же весны.
   Этот рыжий веснушчатый парень занимался сбором отработанных ступеней, которые валились на Манораю после каждого запуска в Байконуре.
   Он стоял как статуя, на широко расставленных ногах, карабин был на плече, но рука на шейке приклада. Зимогор не спеша повернул ствол автомата в его сторону, постарался незаметно сдвинуть предохранитель, однако тугая защелка не поддалась.
   – Здорово, Олег Палыч! На аварию прилетел? – спросил мусорщик, будто бы ничего не случилось.