Сергей Ведерников. Пятицарствие Авесты

   Она больше не теряла сознание и позднее призналась, что впервые испытала экстаз там, в бассейне, при одном прикосновении Марка, тогда как никогда раньше не имела представления о подобном; несмотря на то что многое слышала от подруг, не испытывала его в супружеской жизни. Только тогда Марк понял, что обморок, случившийся с ней в бассейне, был вызван не болью от травмированной раны, но необычностью ощущений Софии, впервые испытанных ею; а на вопрос, почему она плакала потом, она отвечала, что ей отчего-то было стыдно, но почему – она сама не знает. Теперь же она отдавалась любви пылко, самозабвенно и с восторгом, плача иногда от переполнявших её чувств, а Марк, поражённый внезапно обрушившимся на него счастьем, отвечал такой нежностью и страстью, какой не испытывал очень давно, со времён свой молодости.
   Он проснулся довольно поздно, тихонько встал с постели, где безмятежно спала София, уверенно раскинувшись в своей невероятной красоте, и поза её могла бы показаться бесстыдной, но не Марку, переполненному впечатлениями восхитительной ночи. Он тихонько прикрыл её покрывалом, оделся и вышел в сад, где искупался в бассейне, ощущая восстанавливающуюся бодрость во всём теле, поел приготовленный Петром завтрак, предупредив его о спящей в его комнате Софии, на что тот не подал ни малейшего знака удивления, и Марк был благодарен ему за это.
   После трагедии, происшедшей с Менахемом и Авессаломом, сикарию было небезопасно появляться в городе; но то ли потому, что его опасались трогать, то ли потому, что на него не обращали внимания те, кому он был враждебен, Марк беспрепятственно встретился со своими наиболее верными сторонниками, группировавшимися около Элеазара сына Симона, его внучатого племянника, которому он сделал жёсткий выговор по поводу происшедшего. Тот оправдывался неожиданностью событий, расколом среди зилотов, давшем знать о себе ещё раньше, после взятия старого дворца, и многочисленностью сторонников Элеазара сына Анания, среди коих было много челяди именитых горожан; а в последнее время стало известно о большой роли в происшедшем первосвященника Анны, использовавшего и поддержавшего Элеазара в конфликте с сикариями Менахема.
   В результате ряда консультаций с членами совета кананитов было решено упрочить положение зилотов в городе призывом своих сторонников, для чего были отправлены гонцы во все провинции страны, а для размещения тех, кто должен был прибывать, требовалось подготовить жильё. За этими заботами время прошло незаметно, несмотря на лихорадочное ожидание предстоящей встречи с любимой, и Марк вернулся домой уже к вечеру, где, радостная и нетерпеливая, встречала его София, доверчиво бросившаяся ему на шею.
   – Скажи, что ты скучал по мне!
   – Я правда очень соскучился! – отвечал Марк, наслаждаясь каждым мгновением наступившего времени счастья.
   Утром на четвёртый день после его приезда из Мосады София сказала задумчиво собиравшемуся вставать Марку слова, нарушившие состояние радостного покоя в его душе.
   – У меня темнеет в глазах, когда представляю тебя вместе с Вереникой, и я долго не могла напасть на тебя тогда, пока не распалила себя этим, но сейчас мне всё чаще приходит в голову мысль, что если б она не обратила на тебя внимания, я не была бы счастливой.
   День выдался обычный, не предвещавший ничего особенного, сикарий занимался обустройством прибывших в город зилотов, когда среди всех этих забот к нему неожиданно подошла пожилая женщина, одетая просто, обыденно, и, спросив имя, протянула что-то со словами:
   – Моя госпожа хочет, чтобы ты почувствовал то же, что почувствовала она после твоей измены, – с этими словами она, повернувшись, исчезла в толпе.
   Марк внимательно разглядывал массивное кольцо, лежавшее на его ладони, – необычное, в форме кобры, дважды обернувшейся вокруг пальца, приподнявшей голову с раскрытой пастью с намерением укусить то, вокруг чего обвилась; глаза её в распущенном капюшоне сверкали двумя крошечными бриллиантами, а туловище, искусно раскрашенное снаружи, блестело внутри кольца золотым брюхом. Он горько усмехнулся: это кольцо было напоминанием о гримасе его судьбы по сравнению с тем, о чём напоминало кольцо, подаренное его деду царицей Мариаммой, но кроме того, оно было предупреждением, что эта история для него ещё не закончилась. Не зная, как с ним поступить, он всё же не выбросил его, решив, что так будет несправедливо, поскольку от того, что было в его жизни, с чем связано это кольцо, ему не дано избавиться, как бы он ни хотел. Рассуждая таким образом, он запрятал его подальше, а в это время к нему подошёл встревоженный Андрей, о чём-то говоривший до этого со знакомыми зилотами.
   – Резня в Кесарии, отец! Местные эллины вырезали евреев.
   Марк понял, что на них свалилась ещё одна беда, а скорее всего – только начало большой беды, поэтому, подумав немного, попросив сына немедленно выехать в Пеллу за матерью с внуком и Александром. Поговорив с друзьями, он попытался выяснить, что же на самом деле произошло в Кесарии, но, как оказалось, вести были ещё скудны и противоречивы, нужно было ждать, пока всё прояснится. Расстроенный происшедшими событиями сикарий перепоручил текущие дела товарищам, а сам вернулся домой с намерением сообщить новости Софии и подготовиться к приезду Антонии, которая ещё неизвестно как отнесётся к его связи с другой женщиной. Его встретил Петр, сообщивший, что около полудня София исчезла из дома вместе с одной из служанок, причём ничего не предвещало подобных событий, поскольку всё утро она была весела и беззаботна. Окончательно встревоженный Марк не знал, что и подумать. Сам по себе её уход из дома ничего особенного не значил, поскольку, кроме первоначального запрета покидать дом, утратившего силу после её болезни, он ни намёком, ни мыслями не пытался ограничивать её свободу, а она и не пыталась спросить об этом. Предположить, что она обманывала его, говоря о своей любви, он не мог, но угнетало состояние неопределённости, бессилие помочь ей в чём-либо. В таком состоянии он провёл два дня, как обычно, занимаясь своими делами, но выходил в город уже серьёзно вооружённый, а не так, как раньше – с одним кинжалом.
   К вечеру третьего дня из Пеллы приехала Антония и сыновья с внуком, сообщившие тревожные вести: напряжение в отношениях между сирийской и еврейской общинами и в Пелле, и в Скифополе достигло предела и было неизвестно, чем всё это закончится.
   Поужинав и побеседовав с отцом, сыновья засобирались домой, а особенно нетерпелив был внук, торопившийся увидеть мать с сестрой и братом; Антония же, долго говорившая до этого с Петром, вдруг засобиралась тоже, приказав служанке, прибывшей с ней, собирать вещи. Марку, пытавшемуся остановить её, она сказала:
   – Я поживу у Андрея, не хочу мешать тебе, и, пожалуйста, не беспокойся обо мне. Я не обижаюсь и люблю тебя.
   Обняв и поцеловав его, она вышла вместе с сыновьями, которые – было видно – удручены происшедшим. Они ушли, а Марк сказал Петру:
   – Спасибо, что избавил меня от тяжёлой необходимости…
   Пётр, как всегда немногословный, понимающе кивнул в ответ.
   Прошло в тревожном ожидании ещё два дня после приезда родных, а положение в стране было более чем серьёзное: резня в Кесарии побудила евреев к ответным действиям, и все близлежащие сирийские города и мелкие селения подвергались нападениям и были опустошены. Пострадали также Скифополь и Пелла – родные города Марка, поэтому стало ясно, насколько была своевременна его забота об Антонии. Самое же неприятное во всех этих событиях заключалось в том, что война между евреями и некоторыми их соседями вовсе не была в интересах ни тех ни других, ибо их общий враг – империя – от этих междоусобиц был только в выигрыше; но, как бы там ни было, и Сирия, и Египет пребывали в страшном волнении, потому что кровавые столкновения происходили почти повсеместно: евреи противостояли грекам, сирийцам, тирянам, египтянам. За всеми этими событиями и самыми невероятными слухами Марк чувствовал растущую неприязнь к себе как к не еврею, но она не исходила от близкого окружения, а на косые взгляды на улице он старался не обращать внимания. Сикарию не предлагали участвовать в карательных походах на города, где преследовали евреев, из-за его происхождения и крутого нрава в отношении неблаговидных дел; в то же время враги не решались его трогать, зная об авторитете, которым он пользовался в среде зилотов, да и не только зилотов. Таким образом, жизнь его семьи в Иерусалиме осложнилась, хотя он понимал, что страшнее другое: организованное наступление римских войск, ожидавшееся им со дня на день; на подготовку к его отражению и были направлены все его усилия. Среди этих забот его не покидали тревога и беспокойство, скрашенные даже некоторой обидой по поводу неожиданного исчезновения Софии, происшедшего, как он понимал, в результате интриг, затеянных Вереникой; не веря в Бога, он молил судьбу о милости к ней, к нему, лишь бы она была жива.
   Однажды в дом сикария пришёл фарисей Иаир, тесть Андрея, с которым он был в хороших отношениях, хотя встречались они довольно редко и встречи эти происходили в основном в доме Андрея; но хозяин, хотя и несколько удивлённый его приходом, всё же был рад гостю.
   – Ты слышал, Марк, что произошло в Александрии? – спросил фарисей после приветствия.
   Марку было известно о трагедии в Египте, поэтому он ответил утвердительно.
   – Я знаю некоторые подробности, – продолжал он, приглашая гостя садиться.
   Принесшие ужин домашние оставили их, а Марк не остановил Петра и не предложил ему присоединиться к их компании, понимая, что тот руководствовался в своём поведении условностями быта, поскольку для фарисея он был варвар и бывший раб.
   – Пятьдесят тысяч убитых! – мрачно восклицал между тем Иаир. – Вся Дельта разграблена! Реки крови! Господи! За что такие страдания нашей нации?! Самария, Финикия, Сирия и вот – Египет… Мало того что мы противостоим Риму, что уже само по себе грозит нам гибелью, но и наши ближайшие соседи – наши враги.
   Невесело приступили они к трапезе.
   – Я думаю, главный ваш враг – ваш Бог, отвечал Марк, спустя некоторое время.
   Фарисей протестующее поднял руку.
   – Нет, нет! Я не ошибся, – продолжал Марк. – Все ваши беды, все страдания связаны с именем Яхве.
   Иаир поперхнулся, закашлялся. Отдышавшись, сказал:
   – Не богохульствуй, Марк! Ты можешь жестоко поплатиться. Я не имею в виду твоих сикариев, но Бога, хотя странно, как зилоты терпят тебя?
   – Ну, зилотам прежде всего нужна свобода. И свобода – это их Бог и мой тоже. А то, что зилоты действуют под именем Яхве, – это как раз та ваша общая беда, о какой я говорил, впрочем, и моя тоже.
   – То, что ты именуешь бедой, я намерен считать высшим благом. У нас есть Закон, и мы живём этим Законом, стараясь быть ему верными. И только в этом было наше спасение во всём нашем прошлом.
   – Я не против вашего Закона, не против большей половины заповедей Моисеевых, но против того, что вы сделали себя рабами вашего Закона. У меня же свой закон, и заключается он в том, что я живу, что имею право на жизнь не меньше, чем кто-то другой, но и, конечно, не больше. Причём совсем не обязательно, что жизнь мне дал кто-то ещё, кроме отца с матерью, кто-то высший.
   – Ты, очевидно, сторонник Демокрита, Эпикура, но, как я понял, не отрицаешь, что у человека есть вторая сущность – душа, а относительно неё, между тем, только Бог решает, может ли она воплотиться в следующей жизни.
   – Да, я считаю, что мир вечен и не сотворён богами; но если признать существование Бога и бессмертие души человека, нет ли основания считать, что она ровесница Богу?
   – Ты смешишь меня, Марк! Разве может человек возомнить о подобном?!
   – Что же тут смешного? Персы живут другим богом. У Вавилонян другая религия, у греков, римлян – тоже. Им нет дела до Яхве, до Закона. За сто лет господства римлян – посмотри как изменились нравы иудеев. Высшее сословие забыло обычаи предков. Ваши цари воспитывались в Риме. Да и не только цари. Сколько детей ваших знатнейших живёт в метрополии? Они уже не иудеи – они римляне, как Александр, сын Лизимаха, затопивший еврейской кровью Александрию.
   – В этом ты прав: наша знатнейшая молодёжь воспитана в Риме, – с горечью подтвердил Иаир.
   – И в этом ваша вторая беда сегодня, потому что вся ваша знать не хочет войны с Римом.
   – Но в чём же виноват наш Бог, наш Закон?
   – В том, что вы рабы сказки, какую придумали сами для себя. Кто сейчас знает: фараон ли выгнал евреев из Египта, сами ли евреи покинули Египет – неизвестно. Вам же обязательно нужно утверждать и верить, что Бог раздвинул воды моря и спас ваш народ, пропустив его по сухому дну.
   – Я должен повторить ещё раз: только вера спасла наш народ во все его лихолетья.
   – Вера – это хорошо, но не фанатизм. А именно он привёл вашу общину к стычке с эллинами в Кесарии и ранее, и вот сейчас, после того как обманом были перебиты солдаты римского гарнизона, многие из которых уроженцы Кесарии. Ни в Сирии, ни в Египте иудеям нет дела до местного населения, их обычаев. Они живут своими интересами, не всегда совпадающими с интересами коренных жителей. Ты же знаешь, как обстояло дело в Александрии?
   – Да, там община имела большие привилегии со времён Александра Македонского.
   – Вы придумали Бога, считая его единственным для всех на Земле, но между тем для него вы народ избранный, и Бог воздаст вашим врагам за ваши унижения и страдания, а при воскресении примет в царство вечное двенадцать колен Израилевых, тогда как все остальные люди будут находиться в Геенне огненной. Разве вашим соотечественникам – варварам, соседям – может понравиться, что вы так отделяетесь от них?
   – Ты несправедлив, Марк!
   – Извини, Иаир! Возможно, я не совсем прав, но то, что происходит сейчас, – это и моя беда. Поэтому хочется знать, в чём тут дело.
   – Мне уже начало казаться, что ты ненавидишь нас, евреев.
   – Ну что ты! Уже пять поколений мой род связан общей борьбой против Рима с вашими патриотами. Хотя мой прадед и пострадал от вас во времена Ионая, но позднее, после прихода римлян, боролся против них на вашей стороне.
   – Ты никогда не говорил мне об этом.
   – Просто не было случая.
   – Что же всё-таки произошло с вашим прадедом?
   Полемический задор Марка пропал, он молчал, продолжая ужин. Стало жаль софиста из-за своих жёстких доводов, к коим тот был явно не готов, и показалось вдруг, что хозяин воспользовался случаем уколоть фарисея, но вот за что – он не знал. Иаир ужинал вяло, и Марк не был в претензии, поскольку знал, что тот был умерен в еде и питье.
   – Так ты не ответил, – настаивал собеседник.
   – Тебе известно, что я родом из Пеллы. Точнее, из Декаполиса, так как второй родиной для меня всегда был Скифополь.
   – Беф-Сан, – поправил Иаир.
   – Пусть будет Беф-Сан, – согласился Марк. – Так вот, когда ваш Ионай брал Пеллу, мой прадед Леонид, естественно, защищал её. Будучи молодым – ему было всего двадцать три года – и физическим здоровым, он после взятия в плен был продан в Тире на римскую галеру. Так началось его более чем десятилетнее рабство. Позднее он стал гладиатором, ещё позднее, будучи вольноотпущенником, участвовал в восстании Спартака. После подавления восстания прадеду удалось вернуться в Сирию, в чём ему помог управляющий торговыми делами семейства в Тире. Независимое положение Тира было большим благом для моих предков и остаётся большим благом для меня, как ты понимаешь, – отвлёкся Марк от рассказа.
   Иаир кивнул согласно, внимательно его слушая.
   – После возвращения на родину Леонид женился и жил спокойно до прихода римлян. Мой дед Александр, второй сын Леонида, родился в год взятия Иерусалима Помпеем. Сирия и Иудея, завоёванные римлянами, стали провинциями империи, ненавистной прадеду. Поэтому он принял участие в борьбе последних Маккавеев, Аристовула и его сына Александра, против римлян, хотя Помпей и освободил Пеллу от иудейской зависимости. Это было началом того, что привело мою семью к вашим зилотов. Кстати сказать, это было и началом зилотов.
   Рассказывая об этом, Марк вынужден был оговориться, что не всё в этой борьбе их семьи на стороне зилотов обходилось без конфликтов и разногласий, а первое из них случилось ещё при жизни Леонида, когда после военных поражений Аристовула и Александра остатки их войск отдельными отрядами нападали на римлян и сирийские поселения, разоряя их. Одним из таких отрядов командовал отец Гавлонита, Езекия. Тогда Леонид отказался участвовать в таких набегах, считая их недостойным делом, и это могло бы изменить всю дальнейшую судьбу семьи, но Ироду Первому удалось разбить отряд Езекии, а при этом погиб и сам командир отряда, что вынудило Леонида вернуться к повстанцам, с тем чтобы мстить уже Ироду за гибель друга. Но вскоре после этого он погиб недалеко от Сепфориса в пещерах, окружённых войском Ирода. В то время вместе с ним был его сын и дед Марка, Александр, которого он спас, спрятав в дальнем углу пещеры, где они отражали атаки солдат Ирода. Позднее, когда всё было кончено, Александр нашёл отца у подножия обрыва, где находились пещеры, лежащим поверх груды из десятка трупов римских наёмников. Помимо обломков стрел, торчащих из тела, и ран от дротиков его живот был распорот мечом ещё до того, как он был мёртв и упал с обрыва, поскольку был перетянут разорванной одеждой. Рана была довольно большой и Леонид перед этим, очевидно, вынужден был вправить назад выпадавшие из раны кишки.
   Рассказ заинтересовал гостя: он молчал, о чём-то размышляя, потом спросил, и вопрос его был неожиданным для сикария:
   – Скажи, Марк: ведь, убивая, ты должен помнить, что сам можешь быть убит.
   – Я знаком с вашим законом и знаю, что одна из заповедей его гласит: «Отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб». Поэтому я всегда говорю сикариям – а среди них есть и фанатики веры, и бойцы за справедливость – следующее: поднявши руку на другого, ты обречён на то, что кто-то поднимет руку на тебя.