Страница:
Расселялись «суковцы» немногочисленными группами, и наиболее распространенный тип их поселения – небольшая весь. Ее население представляло собой патронимический коллектив, объединение нескольких близкородственных больших семей. У венедов преобладало подсечно-огневое земледелие. На давно освоенных землях, в Великой Польше или Силезии, оно могло сменяться перелогом. Там, где расселявшиеся славяне встречали германцев, продолжалось использование старых пашен.[739] При этом земледелие, скорее всего, являлось основным источником существования.[740] Но можно не сомневаться, что в этих лесистых краях намного большую роль, чем на юге, играли охота и рыбная ловля. О скотоводстве данных мало, но ранние находки шпор свидетельствуют о наличии (едва ли широком распространении) коневодства.[741]
Преобладает (если не безраздельно господствует) кучевая застройка поселений.[742] Это также свидетельствует о большесемейно-патронимическом характере общественной структуры. Характерной особенностью суковско-дзедзицкой культуры, связанной с климатическими условиями, является строительство ее создателями исключительно наземных домов – изб. Сам термин «изба», впрочем, своим происхождением связан с югом и принесен на север словенскими переселенцами. Немногочисленные полуземлянки на землях Польши оставлены ими же. В суковско-дзедзицком ареале отмечены два типа наземных жилищ – наземные срубы и жилища с подпольными ямами. Последние, естественно, лучше прослеживаются археологически. Они отмечены также у словен и появились отчасти под их влиянием. Подпол устраивался посредине жилья, имел различные формы и площадь от 3 до 5,9 м2, глубина его до 0,4 м. Очаг располагался рядом с подполом, на полу самой избы. Это одно-двухъярусная каменная кладка или углубление размером примерно 2,5 м2. Печи-каменки, иногда встречающиеся в суковско-дзедзицких избах, – следствие миграции с юга. Наряду со срубами отмечены дома столбовой конструкции – свидетельство участия ославянившихся германцев в сложении культуры.[743]
Послы приморских славян утверждали перед Маврикием, что «их страна не знает железа».[744] Это представляется неким лукавством или преувеличением. Во всяком случае, металлические предметы на суковско-дзедзицких поселениях, в том числе самых ранних, отмечены. Другое дело, что среди них практически нет орудий земледельческого труда, оружие же встречается крайне редко. В основном это детали одежды и украшения, чаще всего привозные.[745] Можно думать, что металлообработка была развита крайне слабо.
Лепная керамика довольно близка пражско-корчакской.[746] Суковские и пражские горшки сближаются наибольшим расширением в верхней части – что резко отличает их от пеньковских. Но горло суковских горшков шире, днище невелико. На суковской посуде чуть чаще, и все же очень редко встречаются простейшие узоры – ногтевые или волнистые. Наряду с близкими к пражским отмечены также горшки биконической формы. Биконическую форму имеют и суковские миски.[747]
Значительно отличались суковские племена от южных сородичей своей духовной культурой. Это проявляется, прежде всего, в особенностях погребального обряда. Могильники суковцев нам почти совсем неизвестны. Сохранились следы разбрасывания остатков кремации умерших на поверхности, в определенных местах.[748] Единичные грунтовые могильники Повисленья – еще один след переселения словен с юга.
Именно в суковском ареале отмечено длительное сохранение жестоких обычаев, регулирующих численность населения. Потомки венедов в Восточной Германии и Поморье еще в средние века убивали новорожденных девочек и расправлялись с немощными стариками.[749] Сохранение или возрождение этих явлений надо связывать с крайне тяжелыми условиями жизни суковских общин. Следует отметить, что для суковцев было характерно особое поклонение богу загробного мира Велесу и, должно быть, иное отношение к смерти, чем у большинства славян. Это каким-то образом находит отражение и в их погребальном обряде. Изменения в религиозной сфере, связанные с воздействием других славянских племен, происходили медленно и не у всех венедов.
Любопытная деталь, связанная с культурой славян Севера, – именно у них, а не у более знакомых антов или словен, греческий автор впервые упоминает музыкальный инструмент. Захваченные Маврикием послы не имели при себе никакого оружия, зато несли «кифары»[750] – широко известные у славян гусли. Если верить их словам, то музыка («безыскусные мусические упражнения», в трактовке ромейского автора) была весьма развита у славян Поморья.
Очевидно, что венеды дольше сохраняли архаику и в своем общественном строе (например, значительное влияние автономных от общин воинских союзов). Княжеская власть, основанная на представлении о происхождении вождей от Сварога-Перуна, была принесена с юга и сначала воспринималась как «рабство». У ободричей, в отличие от соседних велетов, двусоставные «княжеские» имена не были в ходу еще и в конце VIII в.
О том, каков был политический строй венедов в Поморье, позволяет отчасти судить Феофилакт. Правителей их он определяет как «этнархов».[751] Слово «этнарх» может обозначать «старейшину», мелкого варварского вождя. «Этнархи» племени принимают совместные решения, в частности, по внешнеполитическим вопросам, отправляют от имени племени послов – но от «монархии» эта ситуация отстоит весьма далеко. «Этнархи» соответствуют зажиточным «господам», панам – старшинам отдельных патронимий, объединенных в соседские общины-миры и далее в племя. Едва ли можно предполагать в это время наличие у венедов Полабья и Поморья крупных племенных союзов. О крайней дробности их политического деления свидетельствует большое число равных по значению городищ, возникающих здесь в конце VI в.[752]
«Этнархи» обладали частной собственностью. Известно, что лично они принимали дары от аварского кагана, а клады (результат тех самых даров) найдены в Поморье археологами.[753] Нет, однако, никаких оснований полагать, что до начала прямых контактов с каганатом имущественное расслоение у венедов Поморья или полабского региона зашло сколько-нибудь далеко. Не было им известно и денежное обращение – но драгоценный металл использовался в качестве эквивалента. Развитие общественных и экономических отношений в северном славянском регионе происходило по мере расширения контактов с Аварским каганатом и особенно с Франкским государством. Но определялось это развитие, конечно, внутренней потребностью славянского общества.
Военное дело
Преобладает (если не безраздельно господствует) кучевая застройка поселений.[742] Это также свидетельствует о большесемейно-патронимическом характере общественной структуры. Характерной особенностью суковско-дзедзицкой культуры, связанной с климатическими условиями, является строительство ее создателями исключительно наземных домов – изб. Сам термин «изба», впрочем, своим происхождением связан с югом и принесен на север словенскими переселенцами. Немногочисленные полуземлянки на землях Польши оставлены ими же. В суковско-дзедзицком ареале отмечены два типа наземных жилищ – наземные срубы и жилища с подпольными ямами. Последние, естественно, лучше прослеживаются археологически. Они отмечены также у словен и появились отчасти под их влиянием. Подпол устраивался посредине жилья, имел различные формы и площадь от 3 до 5,9 м2, глубина его до 0,4 м. Очаг располагался рядом с подполом, на полу самой избы. Это одно-двухъярусная каменная кладка или углубление размером примерно 2,5 м2. Печи-каменки, иногда встречающиеся в суковско-дзедзицких избах, – следствие миграции с юга. Наряду со срубами отмечены дома столбовой конструкции – свидетельство участия ославянившихся германцев в сложении культуры.[743]
Послы приморских славян утверждали перед Маврикием, что «их страна не знает железа».[744] Это представляется неким лукавством или преувеличением. Во всяком случае, металлические предметы на суковско-дзедзицких поселениях, в том числе самых ранних, отмечены. Другое дело, что среди них практически нет орудий земледельческого труда, оружие же встречается крайне редко. В основном это детали одежды и украшения, чаще всего привозные.[745] Можно думать, что металлообработка была развита крайне слабо.
Лепная керамика довольно близка пражско-корчакской.[746] Суковские и пражские горшки сближаются наибольшим расширением в верхней части – что резко отличает их от пеньковских. Но горло суковских горшков шире, днище невелико. На суковской посуде чуть чаще, и все же очень редко встречаются простейшие узоры – ногтевые или волнистые. Наряду с близкими к пражским отмечены также горшки биконической формы. Биконическую форму имеют и суковские миски.[747]
Значительно отличались суковские племена от южных сородичей своей духовной культурой. Это проявляется, прежде всего, в особенностях погребального обряда. Могильники суковцев нам почти совсем неизвестны. Сохранились следы разбрасывания остатков кремации умерших на поверхности, в определенных местах.[748] Единичные грунтовые могильники Повисленья – еще один след переселения словен с юга.
Именно в суковском ареале отмечено длительное сохранение жестоких обычаев, регулирующих численность населения. Потомки венедов в Восточной Германии и Поморье еще в средние века убивали новорожденных девочек и расправлялись с немощными стариками.[749] Сохранение или возрождение этих явлений надо связывать с крайне тяжелыми условиями жизни суковских общин. Следует отметить, что для суковцев было характерно особое поклонение богу загробного мира Велесу и, должно быть, иное отношение к смерти, чем у большинства славян. Это каким-то образом находит отражение и в их погребальном обряде. Изменения в религиозной сфере, связанные с воздействием других славянских племен, происходили медленно и не у всех венедов.
Любопытная деталь, связанная с культурой славян Севера, – именно у них, а не у более знакомых антов или словен, греческий автор впервые упоминает музыкальный инструмент. Захваченные Маврикием послы не имели при себе никакого оружия, зато несли «кифары»[750] – широко известные у славян гусли. Если верить их словам, то музыка («безыскусные мусические упражнения», в трактовке ромейского автора) была весьма развита у славян Поморья.
Очевидно, что венеды дольше сохраняли архаику и в своем общественном строе (например, значительное влияние автономных от общин воинских союзов). Княжеская власть, основанная на представлении о происхождении вождей от Сварога-Перуна, была принесена с юга и сначала воспринималась как «рабство». У ободричей, в отличие от соседних велетов, двусоставные «княжеские» имена не были в ходу еще и в конце VIII в.
О том, каков был политический строй венедов в Поморье, позволяет отчасти судить Феофилакт. Правителей их он определяет как «этнархов».[751] Слово «этнарх» может обозначать «старейшину», мелкого варварского вождя. «Этнархи» племени принимают совместные решения, в частности, по внешнеполитическим вопросам, отправляют от имени племени послов – но от «монархии» эта ситуация отстоит весьма далеко. «Этнархи» соответствуют зажиточным «господам», панам – старшинам отдельных патронимий, объединенных в соседские общины-миры и далее в племя. Едва ли можно предполагать в это время наличие у венедов Полабья и Поморья крупных племенных союзов. О крайней дробности их политического деления свидетельствует большое число равных по значению городищ, возникающих здесь в конце VI в.[752]
«Этнархи» обладали частной собственностью. Известно, что лично они принимали дары от аварского кагана, а клады (результат тех самых даров) найдены в Поморье археологами.[753] Нет, однако, никаких оснований полагать, что до начала прямых контактов с каганатом имущественное расслоение у венедов Поморья или полабского региона зашло сколько-нибудь далеко. Не было им известно и денежное обращение – но драгоценный металл использовался в качестве эквивалента. Развитие общественных и экономических отношений в северном славянском регионе происходило по мере расширения контактов с Аварским каганатом и особенно с Франкским государством. Но определялось это развитие, конечно, внутренней потребностью славянского общества.
Военное дело
Длительные войны славян против Империи дали в рассматриваемый здесь период богатый материал ромейским авторам, описывавшим вооружение и тактику противника. Специальное внимание боевым характеристикам «варваров» уделяют, разумеется, Маврикий и Военный Аноним. Но и другие писатели сообщают ценные сведения о военном деле у словен. Антам, не являвшимся постоянными противниками Империи, естественно, уделяется меньше внимания.
По Маврикию, каждый славянский воин (и «склав», и ант) «вооружен двумя небольшими копьями».[754] По словам Иоанна Эфесского, это было основное, чаще всего единственное оружие словен, предназначенное для метания.[755] Нередко встречались у славян сделанные из дерева луки с небольшими отравленными стрелами. Наконец, некоторые воины прикрывались щитами – как говорит Маврикий, «крепкими, но труднопереносимыми».[756]
Эти сведения о славянском оружии полностью соответствуют археологическому материалу, в котором отмечены металлические наконечники стрел и копий. Ножи и топоры, также засвидетельствованные археологами, для боя не предназначались. Однако этим арсенал славянского воина не исчерпывался. Во время войн и набегов в виде трофеев славянам доставалось самое разное оружие.[757] В частности, высоко ценились мечи, наличие которых у славян косвенно засвидетельствовал Менандр.[758] Примерно в описываемое время из древневерхненемецкого языка было заимствовано слово «броня».[759]
Насколько можно судить по свидетельствам современников, славяне сражались преимущественно пешими. Однако при набегах на Империю в руки им попадало достаточное количество коней, чтобы создать конницу.[760] К концу VI в. она у дунайских словен уже имелась.[761] У антов же, судя по устойчивым мотивам их искусства, коневодство всегда играло немалую роль. Следует отметить, что верховая езда отмечена археологами и для чрезвычайно удаленных от имперских границ племен – у венедов на землях нынешней Польши.
Маврикий оставил красочное, но несколько противоречивое описание боевой тактики славян. Сперва[762] он повествует, что «они ни боевого порядка не знают, ни сражаться в правильном бою не стремятся, ни показываться в местах открытых и ровных не желают». Последнее совпадает со свидетельствами более ранних и современных авторов, которые единогласно свидетельствуют, что славяне предпочитали для войны места лесистые и гористые. «Если же и придется им отважиться на сражение, – продолжает Маврикий, – они с криком все вместе понемногу продвигаются вперед. И если неприятели поддаются их крику, стремительно нападают; если же нет, прекращают крик и, не стремясь испытать в рукопашной силу своих врагов, убегают в леса». Там славяне имеют «большое преимущество, поскольку умеют сражаться подобающим образом в теснинах» – еще один отмеченный уже Прокопием факт. Более того, по описанию Маврикия, славяне нередко бежали в леса, будучи застигнуты с добычей. Но как только противник скапливался у брошенного обоза, славяне внезапно обрушивались на него. Судя по «Стратегикону», подобную хитрость они применяли не раз.
По Маврикию, каждый славянский воин (и «склав», и ант) «вооружен двумя небольшими копьями».[754] По словам Иоанна Эфесского, это было основное, чаще всего единственное оружие словен, предназначенное для метания.[755] Нередко встречались у славян сделанные из дерева луки с небольшими отравленными стрелами. Наконец, некоторые воины прикрывались щитами – как говорит Маврикий, «крепкими, но труднопереносимыми».[756]
Эти сведения о славянском оружии полностью соответствуют археологическому материалу, в котором отмечены металлические наконечники стрел и копий. Ножи и топоры, также засвидетельствованные археологами, для боя не предназначались. Однако этим арсенал славянского воина не исчерпывался. Во время войн и набегов в виде трофеев славянам доставалось самое разное оружие.[757] В частности, высоко ценились мечи, наличие которых у славян косвенно засвидетельствовал Менандр.[758] Примерно в описываемое время из древневерхненемецкого языка было заимствовано слово «броня».[759]
Насколько можно судить по свидетельствам современников, славяне сражались преимущественно пешими. Однако при набегах на Империю в руки им попадало достаточное количество коней, чтобы создать конницу.[760] К концу VI в. она у дунайских словен уже имелась.[761] У антов же, судя по устойчивым мотивам их искусства, коневодство всегда играло немалую роль. Следует отметить, что верховая езда отмечена археологами и для чрезвычайно удаленных от имперских границ племен – у венедов на землях нынешней Польши.
Маврикий оставил красочное, но несколько противоречивое описание боевой тактики славян. Сперва[762] он повествует, что «они ни боевого порядка не знают, ни сражаться в правильном бою не стремятся, ни показываться в местах открытых и ровных не желают». Последнее совпадает со свидетельствами более ранних и современных авторов, которые единогласно свидетельствуют, что славяне предпочитали для войны места лесистые и гористые. «Если же и придется им отважиться на сражение, – продолжает Маврикий, – они с криком все вместе понемногу продвигаются вперед. И если неприятели поддаются их крику, стремительно нападают; если же нет, прекращают крик и, не стремясь испытать в рукопашной силу своих врагов, убегают в леса». Там славяне имеют «большое преимущество, поскольку умеют сражаться подобающим образом в теснинах» – еще один отмеченный уже Прокопием факт. Более того, по описанию Маврикия, славяне нередко бежали в леса, будучи застигнуты с добычей. Но как только противник скапливался у брошенного обоза, славяне внезапно обрушивались на него. Судя по «Стратегикону», подобную хитрость они применяли не раз.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента