Страница:
Здесь шел убийца, отстреливая, как в тире, прихожан. Интересно, о чем он думал? Скорее всего, ни о чем. Человек, творящий такое, как компьютер, обрабатывающий программу. Шаг, выстрел, кровь, новые очки в игре. Наверное, и умирать ему было не страшно.
Мне нужен был настоятель этого храма Марк Загурский. Для чего? Меня не интересовали подробности прошедшей здесь бойни – я имел полный пакет материалов, включая фотографии с осмотра места происшествия, протоколы и аудио-записи допросов очевидцев. Я не великий криминалист и вряд ли увижу то, что укрылось от взора видных специалистов своего дела. Так что в принципе мне здесь делать нечего.
Если бы не одно обстоятельство.
Куратор сдержал обещание и усадил часть аналитиков мониторить ключевые слова «ложь… воцарение Правды» и еще некоторые из арсенала «правдолюбов».
Среди собранного ими информационного мусора я наткнулся на выложенную настоятелем этого храма в Интернет проповедь о нравственном выборе между Богом и нечистым. Там эти ключевые слова были. Не то чтобы они полностью кореллировали с меморандумом и призывами «правдолюбов», можно было бы не обращать на проповедь внимания – таких тысячи. Вот только так совпало, что через месяц после этой проповеди храм Санта Марии подвергся кровавому нападению.
Случайность или нет – проповедь падре и последовавшая расправа? Сколько угодно можно строить версий, начиная от того, что Загурский сам Ангел Заката и налет организовал с целью отвести от себя подозрения, и кончая тем, что «правдолюбам» не понравилось нарушение их монополии на борьбу с Ложью.
Куратора эта тема не вдохновила – он посоветовал мне не маяться дурью. Людей он на проработку давать не собирался. Он и так выделил ресурсы на версию Димы Гремлина, который якобы видел Ангела Заката. Теперь шеф привычно стонал, что у него исчерпаны сотрудники и ресурсы.
Я тоже не особенно верил, что это перспективное направление расследования. Но решил для очистки совести взглянуть на святого отца и место бойни. Может, что-то и екнет в груди.
Я поднялся по ступеням, истертым тысячами ног прихожан, и ступил в храм.
Сейчас был промежуток между службами. Убранство храма было достаточно скудным, но затейливые витражи и несколько мраморных статуй присутствовали. Были также плоские католические свечки, похожие на таблетки для разогрева еды, используемые туристами. Помещение делилось рядами скамеек – католики не привыкли выстаивать службу.
Я огляделся в полутьме. Увидел мальчонку лет пятнадцати, чистого видом и душой, в белой одежде, собирающего огарки свечей, и спросил, где падре.
– Он назначал вам? – деловито осведомился мальчонка.
Как в офисе. График встреч. Оказание услуг. Бизнес-планы. Католики традиционно расчетливы и зарегламентированы. Запад, однако.
– Я из полиции, – сказал я.
Лицо мальчишки поскучнело, и он удалился в служебное помещение.
Не было его минут пятнадцать – уж не подался ли в бега при виде полицейского?
Наконец он вернулся и объявил торжественно:
– Святой отец ждет вас.
За массивной металлической дверью располагался маленький коридорчик, через который мы прошли в просторное помещение.
Настоящий офис – принтер, факс, мебель из кожи и стали. Полстены занимала картина маслом с видом на Ватикан. На полке стояли деревянные фигурки католических святых.
Марк Загурский выглядел вполне ожидаемо. Типичный католический священник – высокий, поджарый, коротко стриженный, с породистым удлиненным лицом и внимательными глазами. Одет в черную сутану с белым подворотничком. В общем, смотрелся стильно и убедительно. Улыбнулся стандартной улыбкой на сто баксов. Поднялся из-за стола и протянул мне руку.
Я пожал жесткую сильную ладонь, продемонстрировал удостоверение и представился:
– Главное управление по противодействию экстремизму, майор Никитин.
– Слушаю внимательно. К сожалению, в – последние дни я не обделен обществом ваших коллег.
– Ничего не поделаешь. И вы, и мы заинтересованы в том, чтобы найти и покарать преступников.
– Все в руках божьих, – потупился Загурский. – Только ему дано карать.
– Нашими руками, – усмехнулся я.
– Вопрос воли божьей, свободы воли человека и предопределения весьма сложен и с давних времен является одним из основных предметов религиозных диспутов, – казенно улыбнулся в ответ падре и жестом указал мне на свободное кресло.
Кажется, начинался религиозный диспут, что не входило в мои планы.
– Боюсь, что не силен в теологии. – Я устроился в неудобном офисном кресле. – Нам больше душегубы с маньяками милее…
– Спрашивайте. В меру своей компетентности я отвечу.
Я задал несколько стандартных вопросов о произошедшей трагедии. Ничего нового не надеялся узнать. Меня больше интересовала реакция моего собеседника.
Он производил впечатление человека сильного, уверенного в своей правоте.
Насколько я знал, Русская Православная церковь не слишком рада тому, что именно он является настоятелем храма. Слишком большую он активность развил, перетягивая на себя паству. Светился в СМИ, устраивал массовые акции. Выходец с Западной Белоруссии, он закончил католическое учебное заведение в Италии. Несколько лет служил в Ватикане, четыре года назад назначен настоятелем храма в Москве. Поговаривают, является негласным представителем Ватикана в России.
Одно время работал в Африке, занимаясь миссионерской деятельностью. И от этих привычек не мог отойти до сих пор. По имеющимся договоренностям, католики обязуются не заниматься в России прозелитизмом, однако такое разделение сфер влияния, кажется, падре не слишком устраивало.
– И все-таки, зачем расстреливать верующих? – спросил я, выслушав рассказ Загурского.
– Убийцей движет сатана. Будучи не в силах сокрушить наши души, нечистый сокрушает наши тела.
– Ваше мнение – убийца пришел конкретно за кем-то? Может, за вами?
– Не думаю. Он двинулся в храм целеустремленно, как ракета. Не искал никого, не высматривал меня. Он сразу открыл стрельбу. Меня в тот момент в помещении не было. Поэтому я сужу обо всем со слов прихожан. Они все в унисон твердят – это был робот. Просто робот.
– Вас это не удивляет?
– Совершенно не удивляет. Типичная одержимость бесами.
– Думаю, вы знаете, что нападение на ваш храм – лишь эпизод в череде аналогичных событий. Кто-то целенаправленно бьет по представителям основных религиозных конфессий. Цель всего этого? Сокрушить религию?
– Насилием? Это смешно. Римляне разрубали христиан на части и травили львами. Сегодня Рим – оплот христианства. Судьба религии не зависит от людей. Это, как ни прагматично звучит, территория Господа нашего.
– Но люди могут немало. Могут взрывать храмы. Могут сеять смерть. Могут освободить от оков хаос и приблизить конец времен.
Мой собеседник посмотрел на меня вдумчиво:
– Это вы про тот богомерзкий меморандум так называемых «деструкторов», не сходящий со страниц газет?
– Именно.
– Насколько я помню, там говорится о том, что человечество ушло от божественного предначертания, и только люди могут приблизить конец времен. Но идея порочна в корне. Ибо…
– Это тоже в руках Господа, – завершил я его мысль.
– Именно так.
– И все же вы недооцениваете людей. Особенно когда на их стороне Ангел Заката.
Вбросив эти слова, я напрягся, ожидая реакции. Но ее не последовало.
– Падший Ангел – это Люцифер, – произнес падре. – Он силен, но тоже подчинен замыслу божьему.
– Это что, известно наверняка? – хмыкнул я.
– Этому спору очень много лет. По одной из версий, Господь и дьявол равноценны, одинаково сильны и с равным успехом борются за этот мир. Это альбигойская ересь, которая еще в тринадцатом веке была уничтожена огнем и мечом.
– А что будет, если падший ангел появится в мире людей?
– Не появится. Может появиться только тот, кто присвоит его имя.
– Ладно, мы ушли в сторону. Вернемся к миру людей. Если отвлечься от духовной стороны – кто реально может стоять за «деструкторами»?
– Сатанисты. Меморандум пронизан их риторикой. Хотя сами они вряд ли себя так назовут. Они же считают себя избранными. Спасителями. Как же – они спасают от геенны огненной себя, да еще двух человек, которых им позволено взять с собой в райские кущи. А также открывают врата спасения тем, кого им удастся обратить в свою веру. Но за всеми этими пустыми словами стоит зло.
– Насколько далеко они пойдут?
– А как мы им позволим. Зло занимает ровно столько пространства, сколько мы освобождаем ему в наших душах. Поэтому, как бы ни важна была ваша работа по розыску этих заблудших овец и по их наказанию, все решается на главном поле борьбы – в наших душах. И эти выстрелы в храме – результат тьмы в наших душах. Надо впустить в них свет, и тогда не будут звучать взрывы.
– В ближайший миллион лет это нереально. Человек дуалистичен – в нем есть место и свету, и тьме.
– Но тьма имеет обыкновение распространяться очень быстро, как только представляется такая возможность, – вздохнул святой отец. – С каждым актом насилия у «деструкторов» появляются новые сторонники. И чем больше мерзостей они будут творить, тем больше будут находить отклики в слабых душах. Потом они начнут выходить из подполья – естественно, открещиваясь от всей крови и утверждая, что ни при чем. Легализуются через какую-нибудь официально зарегистрированную структуру. И однажды сделают все, чтобы низвергнуть этот мир в Чистилище.
Поговорили мы еще несколько минут. Разговор, конечно, вышел занимательный. Но ни на сантиметр не приблизил меня к цели.
Когда я выходил из храма, меня пробрал озноб. Что-то было неправильно. Или предчувствия глодали?
Глава 8
Глава 9
Мне нужен был настоятель этого храма Марк Загурский. Для чего? Меня не интересовали подробности прошедшей здесь бойни – я имел полный пакет материалов, включая фотографии с осмотра места происшествия, протоколы и аудио-записи допросов очевидцев. Я не великий криминалист и вряд ли увижу то, что укрылось от взора видных специалистов своего дела. Так что в принципе мне здесь делать нечего.
Если бы не одно обстоятельство.
Куратор сдержал обещание и усадил часть аналитиков мониторить ключевые слова «ложь… воцарение Правды» и еще некоторые из арсенала «правдолюбов».
Среди собранного ими информационного мусора я наткнулся на выложенную настоятелем этого храма в Интернет проповедь о нравственном выборе между Богом и нечистым. Там эти ключевые слова были. Не то чтобы они полностью кореллировали с меморандумом и призывами «правдолюбов», можно было бы не обращать на проповедь внимания – таких тысячи. Вот только так совпало, что через месяц после этой проповеди храм Санта Марии подвергся кровавому нападению.
Случайность или нет – проповедь падре и последовавшая расправа? Сколько угодно можно строить версий, начиная от того, что Загурский сам Ангел Заката и налет организовал с целью отвести от себя подозрения, и кончая тем, что «правдолюбам» не понравилось нарушение их монополии на борьбу с Ложью.
Куратора эта тема не вдохновила – он посоветовал мне не маяться дурью. Людей он на проработку давать не собирался. Он и так выделил ресурсы на версию Димы Гремлина, который якобы видел Ангела Заката. Теперь шеф привычно стонал, что у него исчерпаны сотрудники и ресурсы.
Я тоже не особенно верил, что это перспективное направление расследования. Но решил для очистки совести взглянуть на святого отца и место бойни. Может, что-то и екнет в груди.
Я поднялся по ступеням, истертым тысячами ног прихожан, и ступил в храм.
Сейчас был промежуток между службами. Убранство храма было достаточно скудным, но затейливые витражи и несколько мраморных статуй присутствовали. Были также плоские католические свечки, похожие на таблетки для разогрева еды, используемые туристами. Помещение делилось рядами скамеек – католики не привыкли выстаивать службу.
Я огляделся в полутьме. Увидел мальчонку лет пятнадцати, чистого видом и душой, в белой одежде, собирающего огарки свечей, и спросил, где падре.
– Он назначал вам? – деловито осведомился мальчонка.
Как в офисе. График встреч. Оказание услуг. Бизнес-планы. Католики традиционно расчетливы и зарегламентированы. Запад, однако.
– Я из полиции, – сказал я.
Лицо мальчишки поскучнело, и он удалился в служебное помещение.
Не было его минут пятнадцать – уж не подался ли в бега при виде полицейского?
Наконец он вернулся и объявил торжественно:
– Святой отец ждет вас.
За массивной металлической дверью располагался маленький коридорчик, через который мы прошли в просторное помещение.
Настоящий офис – принтер, факс, мебель из кожи и стали. Полстены занимала картина маслом с видом на Ватикан. На полке стояли деревянные фигурки католических святых.
Марк Загурский выглядел вполне ожидаемо. Типичный католический священник – высокий, поджарый, коротко стриженный, с породистым удлиненным лицом и внимательными глазами. Одет в черную сутану с белым подворотничком. В общем, смотрелся стильно и убедительно. Улыбнулся стандартной улыбкой на сто баксов. Поднялся из-за стола и протянул мне руку.
Я пожал жесткую сильную ладонь, продемонстрировал удостоверение и представился:
– Главное управление по противодействию экстремизму, майор Никитин.
– Слушаю внимательно. К сожалению, в – последние дни я не обделен обществом ваших коллег.
– Ничего не поделаешь. И вы, и мы заинтересованы в том, чтобы найти и покарать преступников.
– Все в руках божьих, – потупился Загурский. – Только ему дано карать.
– Нашими руками, – усмехнулся я.
– Вопрос воли божьей, свободы воли человека и предопределения весьма сложен и с давних времен является одним из основных предметов религиозных диспутов, – казенно улыбнулся в ответ падре и жестом указал мне на свободное кресло.
Кажется, начинался религиозный диспут, что не входило в мои планы.
– Боюсь, что не силен в теологии. – Я устроился в неудобном офисном кресле. – Нам больше душегубы с маньяками милее…
– Спрашивайте. В меру своей компетентности я отвечу.
Я задал несколько стандартных вопросов о произошедшей трагедии. Ничего нового не надеялся узнать. Меня больше интересовала реакция моего собеседника.
Он производил впечатление человека сильного, уверенного в своей правоте.
Насколько я знал, Русская Православная церковь не слишком рада тому, что именно он является настоятелем храма. Слишком большую он активность развил, перетягивая на себя паству. Светился в СМИ, устраивал массовые акции. Выходец с Западной Белоруссии, он закончил католическое учебное заведение в Италии. Несколько лет служил в Ватикане, четыре года назад назначен настоятелем храма в Москве. Поговаривают, является негласным представителем Ватикана в России.
Одно время работал в Африке, занимаясь миссионерской деятельностью. И от этих привычек не мог отойти до сих пор. По имеющимся договоренностям, католики обязуются не заниматься в России прозелитизмом, однако такое разделение сфер влияния, кажется, падре не слишком устраивало.
– И все-таки, зачем расстреливать верующих? – спросил я, выслушав рассказ Загурского.
– Убийцей движет сатана. Будучи не в силах сокрушить наши души, нечистый сокрушает наши тела.
– Ваше мнение – убийца пришел конкретно за кем-то? Может, за вами?
– Не думаю. Он двинулся в храм целеустремленно, как ракета. Не искал никого, не высматривал меня. Он сразу открыл стрельбу. Меня в тот момент в помещении не было. Поэтому я сужу обо всем со слов прихожан. Они все в унисон твердят – это был робот. Просто робот.
– Вас это не удивляет?
– Совершенно не удивляет. Типичная одержимость бесами.
– Думаю, вы знаете, что нападение на ваш храм – лишь эпизод в череде аналогичных событий. Кто-то целенаправленно бьет по представителям основных религиозных конфессий. Цель всего этого? Сокрушить религию?
– Насилием? Это смешно. Римляне разрубали христиан на части и травили львами. Сегодня Рим – оплот христианства. Судьба религии не зависит от людей. Это, как ни прагматично звучит, территория Господа нашего.
– Но люди могут немало. Могут взрывать храмы. Могут сеять смерть. Могут освободить от оков хаос и приблизить конец времен.
Мой собеседник посмотрел на меня вдумчиво:
– Это вы про тот богомерзкий меморандум так называемых «деструкторов», не сходящий со страниц газет?
– Именно.
– Насколько я помню, там говорится о том, что человечество ушло от божественного предначертания, и только люди могут приблизить конец времен. Но идея порочна в корне. Ибо…
– Это тоже в руках Господа, – завершил я его мысль.
– Именно так.
– И все же вы недооцениваете людей. Особенно когда на их стороне Ангел Заката.
Вбросив эти слова, я напрягся, ожидая реакции. Но ее не последовало.
– Падший Ангел – это Люцифер, – произнес падре. – Он силен, но тоже подчинен замыслу божьему.
– Это что, известно наверняка? – хмыкнул я.
– Этому спору очень много лет. По одной из версий, Господь и дьявол равноценны, одинаково сильны и с равным успехом борются за этот мир. Это альбигойская ересь, которая еще в тринадцатом веке была уничтожена огнем и мечом.
– А что будет, если падший ангел появится в мире людей?
– Не появится. Может появиться только тот, кто присвоит его имя.
– Ладно, мы ушли в сторону. Вернемся к миру людей. Если отвлечься от духовной стороны – кто реально может стоять за «деструкторами»?
– Сатанисты. Меморандум пронизан их риторикой. Хотя сами они вряд ли себя так назовут. Они же считают себя избранными. Спасителями. Как же – они спасают от геенны огненной себя, да еще двух человек, которых им позволено взять с собой в райские кущи. А также открывают врата спасения тем, кого им удастся обратить в свою веру. Но за всеми этими пустыми словами стоит зло.
– Насколько далеко они пойдут?
– А как мы им позволим. Зло занимает ровно столько пространства, сколько мы освобождаем ему в наших душах. Поэтому, как бы ни важна была ваша работа по розыску этих заблудших овец и по их наказанию, все решается на главном поле борьбы – в наших душах. И эти выстрелы в храме – результат тьмы в наших душах. Надо впустить в них свет, и тогда не будут звучать взрывы.
– В ближайший миллион лет это нереально. Человек дуалистичен – в нем есть место и свету, и тьме.
– Но тьма имеет обыкновение распространяться очень быстро, как только представляется такая возможность, – вздохнул святой отец. – С каждым актом насилия у «деструкторов» появляются новые сторонники. И чем больше мерзостей они будут творить, тем больше будут находить отклики в слабых душах. Потом они начнут выходить из подполья – естественно, открещиваясь от всей крови и утверждая, что ни при чем. Легализуются через какую-нибудь официально зарегистрированную структуру. И однажды сделают все, чтобы низвергнуть этот мир в Чистилище.
Поговорили мы еще несколько минут. Разговор, конечно, вышел занимательный. Но ни на сантиметр не приблизил меня к цели.
Когда я выходил из храма, меня пробрал озноб. Что-то было неправильно. Или предчувствия глодали?
Глава 8
Блудный сын
Группа, которую Куратор скрепя сердце выделил для работы по Диме Осипову (он же Гремлин), недаром ела свой хлеб. За кратчайшее время удалось собрать информацию по данному персонажу.
Ничем особенным он себя не зарекомендовал. В Московском техническом университете связи и информатики на факультете «Информационные технологии» учился спустя рукава – с тройки на четверку, относился к самому распространенному типу студентов – способный, но ленивый. Учеба его не интересовала, зато со школьных лет он испытывал нездоровую тягу ко всяким псевдорелигиозным и духовным учениям. Отметился и у сайентологов, и в Русском соборе, пытался припасть к источнику мудрости Кришны и даже пару раз прогулялся в оранжевом одеянии и с барабаном, но надолго его не хватило. Он был в вечных поисках. Зависал на паре десятков сайтов, где вел длинные заумные беседы с такими же балбесами.
Время от времени, не удовольствия ради, а чисто для расширения сознания, употреблял легкие и не очень легкие наркотики. Однако наркоманом не стал.
В общем, человек не перетруждался, жил в свое удовольствие и исправно загружал свою черепную коробку всякой чушью.
Так живут многие. Двадцатилетний возраст способствует поиску цели, погоне за тайной, самоопределению в этом мире. С годами это проходит, если только люди не погружаются в трясину злокачественных идей.
Вот так он и жил – безбашенно, по-дурацки. В целом безвредно.
Жил. И исчез.
Увидел Ангела Заката и исчез.
Случайность? Или какая-то закономерность. В этом предстояло разобраться мне…
– Едем к мамаше фигуранта, – объявил я, когда у метро «Менделеевская» ко мне в машину подсел Робин. – Будем разводить на откровения по поводу ее сынули.
– Да не вопрос.
Я выкликнул моего Робина.
Безобидный с виду, лысоватый, с грустными еврейскими глазами, мой ближайший помощник и друг Робин как никто другой умеет пудрить мозги. А это умение сегодня нам пригодится как никогда.
На улице стоял холод – температура ночью опустилась ниже нуля. Весна продолжала игнорировать столицу России. Зато облачный покров растворился в бескрайней синеве неба, и светило холодное солнце. В США в результате невиданного урагана погибло пятьдесят шесть человек. Венецию затопило. В Исландии стояла жара. Погода чудила все сильнее и сильнее. Люди сходили с ума все настойчивее. И возникало ощущение какого-то сдвига порядка вещей, который, как нам еще недавно наивно думалось, установлен на веки вечные. Пространство планеты Земля трещало по швам.
А мы – я и Робин, два донельзя странных человека, ехали по своим странным делам, которые вполне могут потрясти земную ось.
Анна Алексеевна Осипова проживала в двухкомнатной квартире в девятиэтажном доме на Алтуфьевском шоссе. Воспитывала сына одна. Отец затерялся где-то на бескрайних просторах России.
Набрав на домофоне универсальные цифры допуска, мы проникли в подъезд и поднялись на девятый этаж. По информации службы наружного наблюдения, которая пасла адрес, Осипова была дома. Одна.
Я вдавил кнопку звонка. Без всяких там плебейски опасливых «кто там?» дверь открыла высокая, не ниже метра восьмидесяти, сухощавая женщина с мускулистыми руками, в футболке и потертых джинсах.
Было в ней что-то неуловимое, что отличало выпускников технических вузов, отдавших годы жизни работе в бесчисленных научно-исследовательских институтах, которые испустили дух с началом в России эпидемии демократии. Так и было – она долгое время проработала конструктором в закрытом НИИ «Кулон», пока не сбежала оттуда из-за безденежья – надо было как-то обеспечивать сыну образование и сносную жизнь.
– Здравствуйте. Мы из Университета связи. Я из ректората, штатный психолог. А это наш сотрудник отдела кадров, – кивнул я на Робина и продемонстрировал заранее припасенный документ – пропуск в Университет с указанием должности.
В ректорате были предупреждены о том, чтобы в случае, если женщина начнет им названивать и проверять нежданных гостей, ей бы ответили – есть такие, точно, посылали. Все-таки у ФСБ до сих пор остается множество возможностей, в том числе для решения таких вопросов. Особенно чекисты были традиционно сильны в высших учебных заведениях.
– Что с ним опять? – недружелюбно осведомилась Анна Алексеевна, приглашая нас в квартиру.
– Не беспокойтесь, – произнес я, стягивая туфли и надевая предложенные пушистые тапочки. – Успеваемость – тут у него все терпимо. Но его несколько дней не было на занятиях.
– Его проблемы исключительно психологического характера. Неразрешенные внутренние конфликты, которые, если их не купировать, могут привести к надлому психики, – завел Робин убаюкивающую песню. – Мы не призваны карать. Мы хотим, чтобы он реализовывал на сто процентов свой немаленький потенциал.
Робин действительно мог бы стать неплохим психологом. А как психоаналитик – так вообще бы озолотился. Но он стал снайпером. А потом дезертиром. Но это совсем другая история.
Мы расселись в большой комнате стандартной московской двушки. Из мебели здесь был просторный, на полкомнаты, диван, три кресла, полутораметровая плазменная панель на стене, множество полок с книгами, посудой и недорогими сувенирами из разных концов света – алюминиевыми Эйфелевыми башнями, гипсовыми сфинксами, деревянными таиландскими жабами, приносящими деньги. Стены тоже были завешаны всяческими заморскими дарами – папирусами с изображениями египетских богов, шелковыми китайскими рисунками. Все это отражало род занятий хозяйки квартиры – она являлась директором небольшой туристической фирмы.
Она налила чай в большие фарфоровые кружки, стоящие на журнальном столике рядом с блюдцами с вареньем и песочными пирожными.
– Я его воспитывала одна. – Голос у нее сухой, даже равнодушный, но нетрудно было догадаться, что за показным равнодушием скрывается буря страстей. Она была похожа на человека в отчаянии, который держится из последних сил. – Дима всегда был чувствительным, умным ребенком. И очень увлекающимся. Началось все с этих мерзких программ обучения. То курсы по раскрытию личности, то сайентологи в школы повадились. И ребенок стал меняться. Хулиганить перестал. Но книжки эти чертовы… Эти Шамбалы, гуру, Блаватская с Эдгаром Кейси.
Она горько вздохнула и зажгла сигарету:
– Не возражаете?
– Нисколько, – произнес Роб проникновенно сочувственным тоном – ох, артист.
– Потом попал в кришнаитскую секту. Сколько сил стоило вытянуть его оттуда. Потом были еще какие-то сектанты – сыроеды, экстрасенсы. Я им потеряла счет. И каждый раз они, с его слов, оказывались продвинутыми людьми, в них он ощущал опору. Малообразованные негодяи превращались в его воображении в мудрых носителей истины. Год назад он взялся за ум. Учился. А потом…
– Что потом? – нетерпеливо спросил я.
– Это как рецидив у наркоманов. Он ничего не рассказывал, но я поняла – снова попал в цепкие когти очередного гуру. Опять стал поздно приходить.
– А вы не в курсе, с кем он связался на этот раз? – осведомился Робин.
– Ну, конечно же, опять с милейшими людьми, которые мечтают наставить его на правильный путь. Эта конторка называется, кажется, клубом творческого развития «Инсайт».
– И что дальше?
– А потом он исчез.
– Как? Взял и бесследно исчез? – недоуменно осведомился я.
– Почему бесследно? Записку оставил.
– Если там никаких тайн, можно на нее взглянуть? – попросил я.
– Какие там тайны? Одна дурь. – Она поднялась с кресла, подошла к полке, приподняла бронзовую фигуру Будды, которая придавливала сложенный вчетверо листок. – Читайте.
«Ты, как и все, погрязла во лжи. Нас спасет только смерть. Забудь обо мне. Но я буду помнить о тебе всегда».
Такой любящий сын. Недаром мать на эмоциях назвала его чудовищем.
– А это точно его почерк? – спросил я.
– Несомненно, – кивнула Осипова.
– А можно осмотреть его вещи? – взял я быка за рога.
– Вы ведь не из ректората, – пронзила меня кинжальным взором хозяйка квартиры.
Я пожал плечами. Конечно, она поняла, что представителям ректората незачем осматривать вещи студента. Но и нам скрываться уже смысла не было. Дальше необходимо было задавать вопросы, которые невозможно объяснить в рамках первоначальной легенды.
Я предъявил полицейское удостоверение:
– Управление по борьбе с экстремизмом полиции Москвы. Работаем по тоталитарным сектам. Ваш сын проходит скорее как жертва.
– Он точно ни в чем не замешан? – напряженно спросила женщина.
– Чист, как младенец.
– Может, хоть вы вытащите его из этого капкана… Если он жив. – Глаза ее затуманились. Но она решительным голосом произнесла: – Можете осмотреть все в его комнате… Только ничего не найдете.
В маленькой комнате царил идеальный порядок. Мебель была из ИКЕИ – чистенькая, но страшненькая, такую в былые времена в сараях ставили. Деревянные рейки, кровать, крутящийся стул, компьютерный стол с мощным компом. На стене плакат с изображением мистика Саи Бабы, одного из самых знаменитых мистификаторов прошлого века.
Осмотреть комнату много времени не потребовалось. Вещей у Димы было немного. Повозиться пришлось лишь с тремя полками мракобесных книг – пролистывали каждую в расчете на то, что там между страниц лежат документы или записки, которые могут представлять интерес. Простучали полы, стены, осмотрели паркет. Не нашли ничего. Вообще не было ни одной вещи, которая говорила бы о том, что здесь жил живой человек и что эта комната – не выставочный стенд мебельного салона.
Винчестера в компьютере не было. Ни одного диска, флешки, даже записки.
– Он что, всегда жил, не оставляя следов? – спросил я Осипову.
– Нет. Просто перед тем, как уйти, навел идеальный порядок. И забрал несколько любимых книг, а также записную книжку.
– Даже винчестер… Чего он боялся?
– Откуда я знаю?! – вспыхнула хозяйка квартиры. – За что он со мной так? За что?!
– Да ни за что. Просто он себе не принадлежит, – сказал я. – Это не совсем тот человек, которого вы воспитывали.
– И как мне жить?
– Попытаться вернуть его на грешную землю.
Мы потерзали хозяйку квартиры еще вопросами, но не выяснили ничего ценного. Зато Робин на кухне нашел визитную карточку клуба творческого развития «Инсайт».
Значит, нам туда дорога.
– Сейчас поедем в эту мозгомойную конторку? – спросил Робин, поеживаясь от холодного ветра, встретившего нас на выходе из подъезда.
– Давай завтра. Надо присмотреться. Пробить эту шарагу. А то наткнемся на ячейку «правдолюбов», там нас и похоронят.
Ничем особенным он себя не зарекомендовал. В Московском техническом университете связи и информатики на факультете «Информационные технологии» учился спустя рукава – с тройки на четверку, относился к самому распространенному типу студентов – способный, но ленивый. Учеба его не интересовала, зато со школьных лет он испытывал нездоровую тягу ко всяким псевдорелигиозным и духовным учениям. Отметился и у сайентологов, и в Русском соборе, пытался припасть к источнику мудрости Кришны и даже пару раз прогулялся в оранжевом одеянии и с барабаном, но надолго его не хватило. Он был в вечных поисках. Зависал на паре десятков сайтов, где вел длинные заумные беседы с такими же балбесами.
Время от времени, не удовольствия ради, а чисто для расширения сознания, употреблял легкие и не очень легкие наркотики. Однако наркоманом не стал.
В общем, человек не перетруждался, жил в свое удовольствие и исправно загружал свою черепную коробку всякой чушью.
Так живут многие. Двадцатилетний возраст способствует поиску цели, погоне за тайной, самоопределению в этом мире. С годами это проходит, если только люди не погружаются в трясину злокачественных идей.
Вот так он и жил – безбашенно, по-дурацки. В целом безвредно.
Жил. И исчез.
Увидел Ангела Заката и исчез.
Случайность? Или какая-то закономерность. В этом предстояло разобраться мне…
– Едем к мамаше фигуранта, – объявил я, когда у метро «Менделеевская» ко мне в машину подсел Робин. – Будем разводить на откровения по поводу ее сынули.
– Да не вопрос.
Я выкликнул моего Робина.
Безобидный с виду, лысоватый, с грустными еврейскими глазами, мой ближайший помощник и друг Робин как никто другой умеет пудрить мозги. А это умение сегодня нам пригодится как никогда.
На улице стоял холод – температура ночью опустилась ниже нуля. Весна продолжала игнорировать столицу России. Зато облачный покров растворился в бескрайней синеве неба, и светило холодное солнце. В США в результате невиданного урагана погибло пятьдесят шесть человек. Венецию затопило. В Исландии стояла жара. Погода чудила все сильнее и сильнее. Люди сходили с ума все настойчивее. И возникало ощущение какого-то сдвига порядка вещей, который, как нам еще недавно наивно думалось, установлен на веки вечные. Пространство планеты Земля трещало по швам.
А мы – я и Робин, два донельзя странных человека, ехали по своим странным делам, которые вполне могут потрясти земную ось.
Анна Алексеевна Осипова проживала в двухкомнатной квартире в девятиэтажном доме на Алтуфьевском шоссе. Воспитывала сына одна. Отец затерялся где-то на бескрайних просторах России.
Набрав на домофоне универсальные цифры допуска, мы проникли в подъезд и поднялись на девятый этаж. По информации службы наружного наблюдения, которая пасла адрес, Осипова была дома. Одна.
Я вдавил кнопку звонка. Без всяких там плебейски опасливых «кто там?» дверь открыла высокая, не ниже метра восьмидесяти, сухощавая женщина с мускулистыми руками, в футболке и потертых джинсах.
Было в ней что-то неуловимое, что отличало выпускников технических вузов, отдавших годы жизни работе в бесчисленных научно-исследовательских институтах, которые испустили дух с началом в России эпидемии демократии. Так и было – она долгое время проработала конструктором в закрытом НИИ «Кулон», пока не сбежала оттуда из-за безденежья – надо было как-то обеспечивать сыну образование и сносную жизнь.
– Здравствуйте. Мы из Университета связи. Я из ректората, штатный психолог. А это наш сотрудник отдела кадров, – кивнул я на Робина и продемонстрировал заранее припасенный документ – пропуск в Университет с указанием должности.
В ректорате были предупреждены о том, чтобы в случае, если женщина начнет им названивать и проверять нежданных гостей, ей бы ответили – есть такие, точно, посылали. Все-таки у ФСБ до сих пор остается множество возможностей, в том числе для решения таких вопросов. Особенно чекисты были традиционно сильны в высших учебных заведениях.
– Что с ним опять? – недружелюбно осведомилась Анна Алексеевна, приглашая нас в квартиру.
– Не беспокойтесь, – произнес я, стягивая туфли и надевая предложенные пушистые тапочки. – Успеваемость – тут у него все терпимо. Но его несколько дней не было на занятиях.
– Его проблемы исключительно психологического характера. Неразрешенные внутренние конфликты, которые, если их не купировать, могут привести к надлому психики, – завел Робин убаюкивающую песню. – Мы не призваны карать. Мы хотим, чтобы он реализовывал на сто процентов свой немаленький потенциал.
Робин действительно мог бы стать неплохим психологом. А как психоаналитик – так вообще бы озолотился. Но он стал снайпером. А потом дезертиром. Но это совсем другая история.
Мы расселись в большой комнате стандартной московской двушки. Из мебели здесь был просторный, на полкомнаты, диван, три кресла, полутораметровая плазменная панель на стене, множество полок с книгами, посудой и недорогими сувенирами из разных концов света – алюминиевыми Эйфелевыми башнями, гипсовыми сфинксами, деревянными таиландскими жабами, приносящими деньги. Стены тоже были завешаны всяческими заморскими дарами – папирусами с изображениями египетских богов, шелковыми китайскими рисунками. Все это отражало род занятий хозяйки квартиры – она являлась директором небольшой туристической фирмы.
Она налила чай в большие фарфоровые кружки, стоящие на журнальном столике рядом с блюдцами с вареньем и песочными пирожными.
– Я его воспитывала одна. – Голос у нее сухой, даже равнодушный, но нетрудно было догадаться, что за показным равнодушием скрывается буря страстей. Она была похожа на человека в отчаянии, который держится из последних сил. – Дима всегда был чувствительным, умным ребенком. И очень увлекающимся. Началось все с этих мерзких программ обучения. То курсы по раскрытию личности, то сайентологи в школы повадились. И ребенок стал меняться. Хулиганить перестал. Но книжки эти чертовы… Эти Шамбалы, гуру, Блаватская с Эдгаром Кейси.
Она горько вздохнула и зажгла сигарету:
– Не возражаете?
– Нисколько, – произнес Роб проникновенно сочувственным тоном – ох, артист.
– Потом попал в кришнаитскую секту. Сколько сил стоило вытянуть его оттуда. Потом были еще какие-то сектанты – сыроеды, экстрасенсы. Я им потеряла счет. И каждый раз они, с его слов, оказывались продвинутыми людьми, в них он ощущал опору. Малообразованные негодяи превращались в его воображении в мудрых носителей истины. Год назад он взялся за ум. Учился. А потом…
– Что потом? – нетерпеливо спросил я.
– Это как рецидив у наркоманов. Он ничего не рассказывал, но я поняла – снова попал в цепкие когти очередного гуру. Опять стал поздно приходить.
– А вы не в курсе, с кем он связался на этот раз? – осведомился Робин.
– Ну, конечно же, опять с милейшими людьми, которые мечтают наставить его на правильный путь. Эта конторка называется, кажется, клубом творческого развития «Инсайт».
– И что дальше?
– А потом он исчез.
– Как? Взял и бесследно исчез? – недоуменно осведомился я.
– Почему бесследно? Записку оставил.
– Если там никаких тайн, можно на нее взглянуть? – попросил я.
– Какие там тайны? Одна дурь. – Она поднялась с кресла, подошла к полке, приподняла бронзовую фигуру Будды, которая придавливала сложенный вчетверо листок. – Читайте.
«Ты, как и все, погрязла во лжи. Нас спасет только смерть. Забудь обо мне. Но я буду помнить о тебе всегда».
Такой любящий сын. Недаром мать на эмоциях назвала его чудовищем.
– А это точно его почерк? – спросил я.
– Несомненно, – кивнула Осипова.
– А можно осмотреть его вещи? – взял я быка за рога.
– Вы ведь не из ректората, – пронзила меня кинжальным взором хозяйка квартиры.
Я пожал плечами. Конечно, она поняла, что представителям ректората незачем осматривать вещи студента. Но и нам скрываться уже смысла не было. Дальше необходимо было задавать вопросы, которые невозможно объяснить в рамках первоначальной легенды.
Я предъявил полицейское удостоверение:
– Управление по борьбе с экстремизмом полиции Москвы. Работаем по тоталитарным сектам. Ваш сын проходит скорее как жертва.
– Он точно ни в чем не замешан? – напряженно спросила женщина.
– Чист, как младенец.
– Может, хоть вы вытащите его из этого капкана… Если он жив. – Глаза ее затуманились. Но она решительным голосом произнесла: – Можете осмотреть все в его комнате… Только ничего не найдете.
В маленькой комнате царил идеальный порядок. Мебель была из ИКЕИ – чистенькая, но страшненькая, такую в былые времена в сараях ставили. Деревянные рейки, кровать, крутящийся стул, компьютерный стол с мощным компом. На стене плакат с изображением мистика Саи Бабы, одного из самых знаменитых мистификаторов прошлого века.
Осмотреть комнату много времени не потребовалось. Вещей у Димы было немного. Повозиться пришлось лишь с тремя полками мракобесных книг – пролистывали каждую в расчете на то, что там между страниц лежат документы или записки, которые могут представлять интерес. Простучали полы, стены, осмотрели паркет. Не нашли ничего. Вообще не было ни одной вещи, которая говорила бы о том, что здесь жил живой человек и что эта комната – не выставочный стенд мебельного салона.
Винчестера в компьютере не было. Ни одного диска, флешки, даже записки.
– Он что, всегда жил, не оставляя следов? – спросил я Осипову.
– Нет. Просто перед тем, как уйти, навел идеальный порядок. И забрал несколько любимых книг, а также записную книжку.
– Даже винчестер… Чего он боялся?
– Откуда я знаю?! – вспыхнула хозяйка квартиры. – За что он со мной так? За что?!
– Да ни за что. Просто он себе не принадлежит, – сказал я. – Это не совсем тот человек, которого вы воспитывали.
– И как мне жить?
– Попытаться вернуть его на грешную землю.
Мы потерзали хозяйку квартиры еще вопросами, но не выяснили ничего ценного. Зато Робин на кухне нашел визитную карточку клуба творческого развития «Инсайт».
Значит, нам туда дорога.
– Сейчас поедем в эту мозгомойную конторку? – спросил Робин, поеживаясь от холодного ветра, встретившего нас на выходе из подъезда.
– Давай завтра. Надо присмотреться. Пробить эту шарагу. А то наткнемся на ячейку «правдолюбов», там нас и похоронят.
Глава 9
Последний шанс
Добыть информацию о клубе «Инсайт» оказалось несложно. На них было небольшое досье в московском управлении полиции по борьбе с экстремизмом. Ну и Интернет пестрил рекламами этой конторки, а также восторженными, хорошо подготовленными отзывами о благостности воздействия уникальной методики, которую разработал основатель клуба Багир Ахманов.
Насколько я понял, в этом клубе собирали людей для проведения так называемых социальных тренингов. Это означало найти запуганного обывателя, который боится попросить у начальника прибавку к жалованью, и путем несложных манипуляций с сознанием задрать его самооценку до небес, привить комплекс исключительности, научить смотреть на окружающих как на представителей низших биологических видов.
Эзотерикой в «Инсайте» не баловались, пропагандировался исключительно «научный» подход, который на поверку оказывался набором примитивных психологических этюдов.
На тоталитарную секту шарага никак не тянула. К криминалу и тем более терроризму эти пиявки не имеют никакого отношения. Обычные разводильщики. Таких конторок в Москве сотни. А дураков они выпускают десятки тысяч.
Эта деятельность не такая безобидная, потому что часто обработанные по таким «научным» методикам люди теряются в жизни – эгоцентризм и сознание собственной исключительности мало кого доводили до добра. Кадровики всех более-менее приличных коммерческих структур от питомцев курсов социальных тренингов шарахаются как черт от ладана – у ребят наблюдается гигантский разрыв амбиций и реальных возможностей.
Можно было бы не обращать внимания на этот клуб. Вот только рецидив у Димы Гремлина совпал по времени с его посещением.
Нам повезло – в клубе была запланирована рекламная акция с раздачей каких-то подарков, лотереей и лекцией самого Багира Ахманова, члена международной академии информатизации, действительного члена Нью-Йоркской академии наук, секретаря московской ассоциации психоаналитиков и обладателя еще пары десятков подобных сомнительных титулов.
В восемнадцать часов мы расселись в креслах на третьем ряду в актовом зале бывшего детского сада, захваченного «Инсайтом». Народу там набралось с полсотни человек: прыщавые юнцы, тетки бальзаковского возраста – основной контингент подобных тусовок.
Багир Ахманов чем-то походил на цыганского барона – смугл, волосат, в белом пиджаке, голубой рубашке и малиновом галстуке, с массивными золотыми браслетами на каждой руке. Стиль его выступления был нарочито деловой. Даже – сухой.
Сегодня этот бухгалтерский подход на людей действует куда лучше, чем туманные, велеречивые, наполненные таинственностью и многозначительностью речи, так модные еще недавно. Все просто, вы заключаете честную сделку – вкладываете некоторую сумму в курс совершенствования личности – взамен получаете набор навыков и умений, которые позволят вам занять более высокое положение в обществе, повысить доходы, тем самым компенсировав расходы, и уйти далеко в плюс. Был ты тихим хомяком. После курса ты исключительный, ты хозяин судьбы. И гребешь деньги лопатой. Фетиш – деньги, остальное все приложение к ним.
Мерно вышагивая по сцене, Ахманов трындел, как заведенный, часа полтора. Расписывал блистательные перспективы в стиле Остапа Бендера – Москва станет Нью-Васюками, а Нью-Васюки – Москвой. После этого сжато изложил прейскурант и быстренько свинтил, оставив всю толпу на сухую, как вобла, ассистентку в строгом темно-синем деловом костюме.
Мы устремились за ним в коридор. Настигли его около кабинета с массивной бронзовой вывеской, извещавшей, что здесь обитает сам Багир Ахманов, директор клуба «Инсайт».
– Нам бы переговорить, Багир Абдулатипович, – произнес я.
– Насчет записи к Светлане Евгеньевне, – дежурно улыбнувшись с отсутствующим видом, сигнализирующим – шли бы вы все – произнес Ахманов и толкнул дверь кабинета.
– Мы сами кого хочешь запишем. – Я подхватил Ахманова под локоть и помахал перед его носом полицейским удостоверением. – Поговорим?
Глаза руководителя клуба воровато забегали, севшим голосом он произнес:
– Попрошу в мой кабинет.
Кабинет был обставлен по-цыгански богато – шелковые портьеры, расписанный под золото потолок, стулья и секретер с бронзовой окантовкой, стол, заставленный блестящими и бесполезными финтифлюшками типа чернильного прибора, массивные фолианты в кожаных переплетах с золотым тиснением. Судя по всему, дела у шараги шли неплохо, если ее хозяин мог позволить себе такой интерьер. С другой стороны – понты дороже денег.
– Чем обязан? – спросил Ахманов, усаживаясь в массивное кресло в стиле ампир во главе стола.
– Многим, – усмехнулся Роб. – Для начала, чем вы здесь занимаетесь?
Насколько я понял, в этом клубе собирали людей для проведения так называемых социальных тренингов. Это означало найти запуганного обывателя, который боится попросить у начальника прибавку к жалованью, и путем несложных манипуляций с сознанием задрать его самооценку до небес, привить комплекс исключительности, научить смотреть на окружающих как на представителей низших биологических видов.
Эзотерикой в «Инсайте» не баловались, пропагандировался исключительно «научный» подход, который на поверку оказывался набором примитивных психологических этюдов.
На тоталитарную секту шарага никак не тянула. К криминалу и тем более терроризму эти пиявки не имеют никакого отношения. Обычные разводильщики. Таких конторок в Москве сотни. А дураков они выпускают десятки тысяч.
Эта деятельность не такая безобидная, потому что часто обработанные по таким «научным» методикам люди теряются в жизни – эгоцентризм и сознание собственной исключительности мало кого доводили до добра. Кадровики всех более-менее приличных коммерческих структур от питомцев курсов социальных тренингов шарахаются как черт от ладана – у ребят наблюдается гигантский разрыв амбиций и реальных возможностей.
Можно было бы не обращать внимания на этот клуб. Вот только рецидив у Димы Гремлина совпал по времени с его посещением.
Нам повезло – в клубе была запланирована рекламная акция с раздачей каких-то подарков, лотереей и лекцией самого Багира Ахманова, члена международной академии информатизации, действительного члена Нью-Йоркской академии наук, секретаря московской ассоциации психоаналитиков и обладателя еще пары десятков подобных сомнительных титулов.
В восемнадцать часов мы расселись в креслах на третьем ряду в актовом зале бывшего детского сада, захваченного «Инсайтом». Народу там набралось с полсотни человек: прыщавые юнцы, тетки бальзаковского возраста – основной контингент подобных тусовок.
Багир Ахманов чем-то походил на цыганского барона – смугл, волосат, в белом пиджаке, голубой рубашке и малиновом галстуке, с массивными золотыми браслетами на каждой руке. Стиль его выступления был нарочито деловой. Даже – сухой.
Сегодня этот бухгалтерский подход на людей действует куда лучше, чем туманные, велеречивые, наполненные таинственностью и многозначительностью речи, так модные еще недавно. Все просто, вы заключаете честную сделку – вкладываете некоторую сумму в курс совершенствования личности – взамен получаете набор навыков и умений, которые позволят вам занять более высокое положение в обществе, повысить доходы, тем самым компенсировав расходы, и уйти далеко в плюс. Был ты тихим хомяком. После курса ты исключительный, ты хозяин судьбы. И гребешь деньги лопатой. Фетиш – деньги, остальное все приложение к ним.
Мерно вышагивая по сцене, Ахманов трындел, как заведенный, часа полтора. Расписывал блистательные перспективы в стиле Остапа Бендера – Москва станет Нью-Васюками, а Нью-Васюки – Москвой. После этого сжато изложил прейскурант и быстренько свинтил, оставив всю толпу на сухую, как вобла, ассистентку в строгом темно-синем деловом костюме.
Мы устремились за ним в коридор. Настигли его около кабинета с массивной бронзовой вывеской, извещавшей, что здесь обитает сам Багир Ахманов, директор клуба «Инсайт».
– Нам бы переговорить, Багир Абдулатипович, – произнес я.
– Насчет записи к Светлане Евгеньевне, – дежурно улыбнувшись с отсутствующим видом, сигнализирующим – шли бы вы все – произнес Ахманов и толкнул дверь кабинета.
– Мы сами кого хочешь запишем. – Я подхватил Ахманова под локоть и помахал перед его носом полицейским удостоверением. – Поговорим?
Глаза руководителя клуба воровато забегали, севшим голосом он произнес:
– Попрошу в мой кабинет.
Кабинет был обставлен по-цыгански богато – шелковые портьеры, расписанный под золото потолок, стулья и секретер с бронзовой окантовкой, стол, заставленный блестящими и бесполезными финтифлюшками типа чернильного прибора, массивные фолианты в кожаных переплетах с золотым тиснением. Судя по всему, дела у шараги шли неплохо, если ее хозяин мог позволить себе такой интерьер. С другой стороны – понты дороже денег.
– Чем обязан? – спросил Ахманов, усаживаясь в массивное кресло в стиле ампир во главе стола.
– Многим, – усмехнулся Роб. – Для начала, чем вы здесь занимаетесь?