Сергей Зверев. Подводный патруль

   Отделался он сравнительно легко: ему ампутировали лишь два пальца на той самой ноге, которой в лед в полынье упирался… Врач тогда у них в экспедиции замечательный была – Люба Орешкина. Она на ноги и поставила.
   Может, и неплохо, что сейчас им в экипаж экспедиции тоже врача назначили? Может, зря он на женщину так ополчился? Радист, врач… Они ему тогда жизнь и спасли…
   – Владимир Феоктистович, – в дверь каюты осторожно постучали, – Владимир Феоктистович!
   Коноваленко открыл глаза и машинально глянул на часы. Почти семь. Значит, поспал-таки немного. Тяжелый, правда, случился сон, беспокойный, но так обычно перед ответственными моментами и бывает.
   – Владимир Феоктистович, – снова поскребся в дверь вахтенный матрос, – вы просили вас поднять.
   – Да-да, – громко отозвался ученый-геофизик, сбрасывая с дивана ноги, – я слышу. Спасибо, голубчик.
   По корабельному водопроводу зашумела вода. Академик набрал полный бачок и с шумом стал умываться, прогоняя остатки сна.

Глава 4

   На верхней палубе у батискафа уже суетились члены команды батискафа и техники, в который раз дотошно проверяя готовность каждого узла и агрегата к погружению. Владимир Феоктистович удовлетворенно кивнул, достал старенький диктофон, глянул на часы и, поднеся плоскую коробочку ко рту, пробубнил:
   – Корабельное время шесть часов сорок пять минут. До погружения осталось час пятнадцать минут. Члены команды проверяют готовность батискафа к выполнению задания.
   Немного отмотав ленту назад, академик прослушал окончание фразы, убедился в исправности своего «походного журнала» и поднялся в ходовую рубку. Он тепло поздоровался с капитаном «Академика Королева», штурманом и надолго припал к окулярам бинокля, разглядывая темно-серую поверхность моря.
   – Погода шепчет, Владимир Феоктистович, – веселым голосом нарушил тишину в рубке штурман, по-своему поняв озабоченность академика. – Я уже связывался с синоптиками, – сообщил он, – море спокойное. На ближайшие часы волнение не будет превышать одного балла, ледяные поля отошли на север. Да и не бывает здесь в июле большого льда, – добавил штурман с видом заправского моряка-полярника, – так, разве что отдельные экземпляры…
   – Вот-вот, – озабоченно произнес Владимир Феоктистович, не отрываясь от оптического прибора. Он подолгу рассматривал каждый дюйм моря, каждую подозрительную тучку, по опыту зная, какими коварными бывают северные моря, как быстро у них может сменяться полный штиль на внезапный шторм. Хотя июль в этих широтах не самый коварный для судоходства месяц, но цена их экспедиции слишком высока, и надо было исключить любой риск и неожиданность.
   – Видимость тоже обещают хорошую, – снова сослался на прогноз синоптиков штурман, – от айсберга, если таковой и будет, уйдем запросто. Чай, не на «Титанике»… – шутливо добавил штурман, но острота никого в рубке не развеселила, и моряк досадливо замолчал. Наконец, когда геофизик отложил бинокль в сторону, к нему подошел капитан.
   – Ну что, Владимир Феоктистович? – Он озабоченно глянул на академика, понимая, что сейчас главный на капитанском мостике – ученый, и окончательное решение о погружении принимать не ему, капитану научно-исследовательского судна, а руководителю экспедиции академику Коноваленко.
   – С богом, – принял решение Владимир Феоктистович, крепко пожал руку капитану, потом штурману и направился к своей команде, все еще суетившейся у стоящего на палубе батискафа.
   – Ну что, друзья-товарищи, выспались? – бодро обратился ученый-геофизик к членам своей глубоководной экспедиции и громко, словно старого друга, хлопнул по прочному стальному корпусу батискафа. От тревожных дум на его лице не осталось и следа. – Как настроение?
   – Настроение самое что ни на есть боевое, Владимир Феоктистович, – в тон ученому первой откликнулась Плужникова, – а спалось неважно, – закончила она импровизированный доклад.
   – Что так? – вскинул брови академик.
   – А у меня как-то не очень получается спать, когда за окошком светит солнышко, – честно призналась девушка, намекая на полярный день. – Биоритмы, все никак не могут приспособиться. Вроде бы и спать хочется, а ляжешь – сон и уходит… Но я себя прекрасно чувствую, – поспешила добавить врач, увидев некоторую озабоченность на лице руководителя экспедиции, – это я вам как врач говорю, – добавила она веский аргумент медика.
   – А вы как, Георгий? – поинтересовался Владимир Феоктистович у доселе молчавшего техника. – Как самочувствие?
   – А что у меня может быть? – Жора Портнов скатился со стального бока батискафа, откуда он наблюдал, как судовая команда заводит на лебедки толстые стальные тросы. – Все нормально, по расписанию. Микропомпы в порядке, буры проверил, камеры видеосъемки исправны, рука-манипулятор работает как часы. Посмотрим, как это все будет функционировать в море, а к палубному осмотру у меня претензий нет. К погружению готов.
   – И у меня тоже, – уже более серьезным тоном добавила Людмила, поняв, что за шуточным обращением руководителя экспедиции стоит ожидание доклада о готовности, а не формальное поднятие духа. – Радио в порядке, медицинское оборудование – тоже…
   – Какое еще медицинское оборудование? – искренне удивился Владимир Феоктистович, который лично не раз и не два облазил в батискафе каждый сантиметр.
   – Ну, корабельная аптечка, – уточнила девушка, немного сконфузившись.
   «И на кой она нам нужна? – снова подумал академик. – Зеленкой, что ли, смазывать? Ладно, не время сейчас. Чего уж…» – он снова глянул на часы и поднес к губам диктофон:
   – Корабельное время семь часов двадцать две минуты. До погружения осталось тридцать восемь минут. Портнов и Плужникова доложили о полной готовности аппарата к выполнению задания. Метеорологический прогноз благоприятный.
   Закончив свой доклад, Жора снова стал вскарабкиваться на верхнюю часть батискафа, а Людмила застыла, с удивлением глядя, как шеф что-то шепчет в ладонь.
   – Владимир Феоктистович, – поинтересовалась она после того, как академик спрятал продолговатую коробочку в карман куртки, – а что это у вас?
   – Это? – Ученый снова достал из кармана черный прямоугольник. – Это самый обычный диктофон.
   – А зачем он вам? – продолжила удивляться Людмила. – Да еще… – она оценивающе глянула на записывающее устройство, – это же раритет. Где вы только его откопали?
   – Попрошу относиться к моему товарищу уважительно, – с наигранной строгостью отозвался академик. – Тут и диссертации мои, и научные статьи, и лекции, и многое другое. А раритет… Ну правильно, раритет, – подтвердил Коноваленко, – мне его лет сорок назад на Конференции в Токио подарил один японский товарищ. Капитан рыболовецкой шхуны. Их во льдах затерло, ну пришлось нам тогда их, как челюскинцев, снимать со льдины. Вот в знак благодарности нашел меня и преподнес. С тех пор я с ним не расстаюсь.
   – Владимир Феоктистович, – Людмила удивленно приподняла плечики, – да на борту батискафа с десяток самописцев. И технические параметры записывают, и все переговоры, и состояние за бортом, и бог знает еще что…
   – Знаю, знаю, голубушка, – немного раздосадованно произнес академик, – но отделаться от этой привычки не могу. Как от курения. На ту пору, сорок лет назад, – уточнил он, – в заполярье да на зимовках эта штука была просто необходима. На самописцы мы тогда не богаты были. Да и какая машина может заменить впечатления? Да и не силен я машинные записи расшифровывать: все эти пиксели-шмиксели… А тут послушал, проанализировал, и картинка у тебя перед глазами, и впечатления сразу возвращаются. В пылу работы не все ведь попадает в поле внимания. Обязательно что-то да ускользнет. И зачастую это что-то оказывается ой каким важным! Так что вы уж не обращайте внимания на эту мою стариковскую странность, – попросил академик и дружелюбно похлопал девушку по плечу.
   На всех палубах и в каютах затренькали корабельные звонки, и капитан «Академика Королева» объявил для экипажа и членов экспедиции пятнадцатиминутную готовность. Владимир Феоктистович, глянув на часы, пробурчал в диктофон: «Корабельное время семь сорок пять. До погружения пятнадцать минут. Экипаж занимает свои места», – и первым полез в стальной корпус батискафа. За ним последовали врач-радист Людмила Плужникова и техник-пилот Георгий Портнов.
   – Ну что, Людочка, волнуетесь? – за все время их знакомства академик, пожалуй, впервые обратился к девушке так неформально. Было видно, что еще не известно, кто из всех членов экипажа волнуется больше: Плужникова, которая никогда не бывала в подобных экспедициях и не могла догадываться обо всех подстерегавших их возможных опасностях, или академик и Жора Портнов, которые уже неоднократно совершали подобные погружения. Правда, на такую глубину всем троим приходилось опускаться впервые.
   – И не в таких передрягах бывали, – голосом морского бродяги проскрипел Жора, непрерывно вращая какие-то рычажки, щелкая тумблерами, клавишами. – Плавали. Знаем, – добавил он, деловито постукивая ногтем по шкале то одного, то другого прибора.
   – А вдруг на нас нападет какое-нибудь гигантское, неизвестное чудовище? – мечтательно произнесла девушка, очевидно, вспомнив какой-то фантастический роман. – Я совсем недавно читала в какой-то газете, что в этих широтах водятся гигантские кальмары…
   – Не читайте никаких газет, – посоветовал академик Коноваленко, – особенно идиотских и особенно на свежую голову. Пятиминутная готовность к погружению, – произнес он, по привычке поднеся ко рту диктофон.
   – Прямо как в космос собираемся, – прошептала девушка, глядя расширенными от восхищения глазами, как под руками опытного пилота Жоры небольшое пространство батискафа начинает оживать, освещаясь десятками разноцветных лампочек, мониторами и шкалами многочисленных приборов с цифрами и данными.
   – Считайте, что мы туда и летим, – отозвался академик, внимательно прислушиваясь к докладам и не переставая наговаривать что-то в свой «походный журнал». – Еще неизвестно, что больше изучено – космос или арктическое дно океана.
   – Владимир Феоктистович, – в тесном пространстве батискафа голос капитана «Академика Королева» прозвучал неожиданно громко. – Ни пуха вам ни пера!
   – К черту… – чуть подсевшим голосом отозвался Коноваленко, и экипаж глубоководного аппарата почувствовал, как толстые тросы качнули их батискаф, отрывая его от палубы, а уже через минуту воздушная качка сменилась морской.
   – Мы на поверхности, – доложил Портнов, начинаю погружение…
   – Через восемь часов ждем вас обратно, – снова пожелал голос капитана научно-исследовательского судна, – счастливо!
   – Ну, с богом, – тихо прошептал академик, и небольшое, хрупкое на вид подводное суденышко стало медленно опускаться к намеченной цели.

Глава 5

   – Двести метров, погружение в штатном режиме. Триста метров, погружение в штатном режиме. Четыреста метров, погружение в штатном режиме… – отчитывался за каждую сотню метров Портнов, и после пятисотметровой отметки предстартовое напряжение экипажа глубоководной экспедиции стало спадать. Да и как иначе? Все приборы и агрегаты батискафа работали нормально. Две тысячи метров – глубина, конечно, солидная, но металлические бока подводной малютки испытывали и на куда большую прочность. При желании можно было нырнуть и на дно Марианской впадины. Корпус батискафа справился бы и с таким давлением. Погружение должно было занять еще около часа, и нервничать особо пока не стоило. Да и повода пока, тьфу-тьфу-тьфу, не имелось.
   С «Академика Королева» то и дело справлялись о ходе погружения, и даже по голосу можно было догадаться, что наверху нервничают не меньше тех, кто сейчас все глубже уходил под воду. Капитан научно-исследовательского судна то и дело справлялся о состоянии экипажа и батискафа, готовый в любую минуту прийти на помощь. Хотя, случись что, вряд ли «Академик Королев» смог бы чем-нибудь помочь, особенно когда глубиномеры стали показывать отметки больше тысячи метров.
   Впрочем, само погружение на двухкилометровую глубину было делом не самым сложным и не пугало начальника экспедиции Коноваленко. Оказавшись на дне, предстояло выполнить целый ряд научных изысканий, бурение скважины на несколько десятков метров, забор проб грунта, воды и еще с десяток всяческих манипуляций, в том числе установка на арктическом дне российского триколора.
   Жора Портнов был опытным пилотом-глубоководником: этого у него не отнимешь. Но вот бурильщиком его назвать можно было с натяжкой. Да и не знал Владимир Феоктистович такого специалиста-универсала, способного и батискафом мастерски управлять, и быть асом в глубоководном бурении. Это вот только их барышня – специалист широкого профиля.
   Коноваленко краем глаза глянул на девушку. Та сидела и широко распахнутыми глазами смотрела в небольшие мониторы двух камер внешнего обзора. Картинка за бортом была, конечно, не телевизионного качества, похуже, да и обзор не такой, как на пятиметровой глубине Красного моря, но полюбоваться все-таки было чем. Формами жизни просторы Северного Ледовитого океана матушка-природа тоже не обделила. Не тропическое буйство красок, конечно же, но свои прелести были и здесь.
   – Владимир Феоктистович, мы на месте, – доложил Портнов, и в подтверждение его слов экраны внешних мониторов заволокло взвесью донного ила и песка. – Уложились точно в график, – Жора глянул на часы, – даже на три минуты раньше, – удовлетворенно добавил он, довольный и собой, и тем, что первая фаза задания прошла так удачно.
   – Та-а-ак, – академик с азартом потер ладонью о ладонь, – приступим, так сказать, к основной части нашей работы, – он поудобнее устроился рядом со своим подчиненным, водрузил на нос очки и стал внимательно смотреть в мониторы, изучая небольшой освещенный пятачок морского дна – хребта Ломоносова, на котором сейчас покоился батискаф. – Знаешь что, Жора, – задумчиво пробормотал геофизик, не отрываясь от экранов, – давай-ка мы возьмем пробы прямо здесь. А потом продвинемся чуть в сторону, вот сюда, – Владимир Феоктистович ткнул пальцем в дисплей, на котором тонкой зеленой линией были изображены причудливые очертания морского дна. – Сколько до этой точки? – академик указал на угол картинки. – Хотя бы примерно?
   – Зачем примерно? – пожал плечами Портнов, покрутил под прибором лимб, совместил какие-то цифры и доложил: – Шестьсот восемьдесят четыре метра.
   – Вот, значит, бурим скважину на этом месте, а потом надо будет взять пробы там, – сформулировал окончательную задачу академик.
   – Сделаем, Владимир Феоктистович, – бойко отозвался техник, ободренный первыми успехами, и живо забарабанил пальцами по клавиатуре бортового компьютера, отдавая команды для подготовки к бурению. – А с флагом-то что делать?
   – С каким флагом? – не сразу сообразил геофизик, поглощенный созерцанием картинки. – А-а-а-а, с флагом… – Академик на секунду задумался, оторвавшись от визуального изучения океанского дна, потеребил кончик носа и, досадливо махнув рукой, добавил: – Да воткни его где-нибудь здесь.
   – Ну вы даете, Владимир Феоктистович, – со смешком в голосе бросил Жора. – Я так думал, что это чуть ли не главная наша задача!
   – Какие глупости! – От возмущения академик даже насупил брови. – Кому этот флаг здесь нужен? Кто его будет искать?
   – А зачем его искать? – логично возразил Георгий, осторожно работая рукой робота-манипулятора, держащей в плотном зажиме титановый российский триколор. – Сейчас мы его аккуратно поставим, все это дело красиво заснимем на пленочку, – с этими словами Жора включил специальную видеокамеру, расположенную прямо на руке-манипуляторе, и на широком пульте тут же зажегся еще один монитор, на котором рука робота бережно несла государственный флаг России. – Оп! – воскликнул техник, примостив на илистое дно триколор. – И – будьте любезны, господа мировые буржуины! На этот кусок хребта рот больше не разевай! Не сложнее, чем управляться с джойстиком, – гордо подытожил техник.
   – Хорошая работа, – не без восхищения похвалил подчиненного академик. – Молодец. Только вся эта операция, которую ты только что так блестяще проделал, никакой юридической силы не имеет. Так, политический выпендреж. Фикция. Символ – не более того.
   – А чего ж мы с вами тогда тут е… Простите, – поперхнулся Жора, вспомнив, что на борту кроме него и академика присутствует еще и хорошенькая женщина, – чего ж мы корячились? – В очередной раз пробежавшись пальцами по клавиатуре, он запустил глубоководный бур.
   – А вот, собственно, для этого самого, как ты выразился, и корячились, – академик указал подбородком на небольшое компактное сооружение на дне океана, в котором и скрывался бур. – Такой технологии, Георгий, еще ни у одной страны мира нет. Этот бур уникален. Он специально создан для нашей экспедиции и способен брать образцы с глубины в несколько десятков метров. Тридцатиметровую скважину и на земле не так-то просто пробурить, а уж на дне океана… Так что у нас сейчас начинается самый ответственный момент – испытания. Будь аккуратнее. За этой технологией труд не одного десятка ученых.
   – Сделаем, Владимир Феоктистович, – проговорил Портнов и сосредоточился на работе.
   В небольшой бункер, расположенный прямо внутри батискафа, начали поступать первые пробы грунта, и академик, словно гончая, азартно и споро стал перебираться к нему по узкому проходу.
   – Людочка, – взмолился академик, запутавшись в проводах, – можно это все поснимать? – Он беспомощно протянул к врачу руки. К обоим запястьям и вискам академика и техника пластырем были прикреплены датчики, от которых свешивались тонкие провода, в которых и запутался Владимир Феоктистович. – Ей-богу, не до ерунды сейчас!
   – Это для вас ерунда, – женщина строго глянула на руководителя экспедиции, – а для меня эта работа не менее важная, чем ваш донный песок.
   – Грунт, – поправил академик.
   – Сами же говорили, что почти в космос летим, – напомнила Плужникова, – в неизвестность. Так что уж будьте добры, потерпите.
   – Ну тогда хоть помогите выпутаться из этого клубка, – взмолился академик, беспомощно разглядывая хаотичное переплетение проводков.
   – Владимир Феоктистович, как там у вас? – поинтересовался с поверхности моря встревоженный голос капитана «Академика Королева». – Все в порядке?
   – Да, – отозвался Коноваленко, освобождаясь от медицинской паутины, – начали бурение первой скважины, потом я хочу отойти метров на шестьсот-семьсот в сторону и пробурить еще одну. Когда еще будет такая возможность? Техника вроде бы в порядке.
   – Боюсь, со второй скважиной у вас не получится. – Теперь уже все члены подводной экспедиции ясно уловили в голосе капитана научно-исследовательского судна не просто озабоченность, а явную тревогу. – Владимир Феоктистович, срочно сворачивайте работы, – попросил капитан надводного судна.
   – Что там у вас стряслось, Степан Тимофеевич? – Коноваленко резкими движениями посрывал с рук и со лба датчики и придвинулся поближе к переговорному устройству. Приказывать начальнику экспедиции во время эксперимента капитан «Академика Королева» не мог и если уж решился на такой шаг, значит, обстановка на поверхности океана действительно сложилась угрожающая.
   – На нас движется ледник, – коротко доложил капитан.
   – Какой ледник? – не понял академик. – Айсберг?
   – Ледяное поле, – пояснил капитан, – и среди него несколько довольно внушительных айсбергов.
   – Ничего не понимаю, – Владимир Феоктистович глянул на часы, – два с половиной часа назад ничего не было и даже не предвещало ничего подобного, а тут вдруг – целое поле льда. Откуда?
   – Не знаю, Владимир Феоктистович, – озабоченно отозвался голос с «Академика Королева» и добавил: – Машинному – самый малый назад.
   – А синоптики что? Спутниковый мониторинг? – продолжал допытываться Коноваленко. – Они же утверждали, что море чистое. И штурман твой… Что, прошляпили целое поле? Как же так, Степан Тимофеевич?
   – Ледник-то ведь рядом, – донесся с поверхности океана голос капитана научно-исследовательского судна, – и двадцати миль не будет…
   – Я знаю, что ледник рядом, – стал закипать академик, – только не время сейчас для схода льдов и айсбергов. И потом, как это они могли прошлепать за два с половиной часа двадцать миль, а?
   – Понятия не имею, Владимир Феоктистович, – оправдывался капитан. – Знаю, что льдам еще рано здесь появляться, знаю, что течение хоть и от ледника, но не очень сильное, чтобы преодолеть такое расстояние, но… Я констатирую факт, Владимир Феоктистович, а разбираться в причинах будем потом. Прекращайте работы и немедленно поднимайтесь на поверхность, – голос капитана «Академика Королева» прозвучал уже более требовательно.
   – Вот что, Степан Тимофеевич, – возразил Коноваленко с такими же стальными нотками в голосе, – всплывать я не буду. Я почти десять лет ждал этого момента. Десять лет! – повторил академик. – Понимаешь? Эксперимент я закончу, – отрубил академик и добавил: – Делай там что хочешь, маневрируй, лавируй, на то ты и капитан. В конце концов, у тебя там солнце над макушкой, видимость отличная, от айсбергов уйдешь.
   Начальник экспедиции был вне себя от злости. Ну как это так?! Такая подготовка, на самом высоком уровне, сколько людей работали, сколько средств в этот проект вложили и – на тебе! Все-таки что-то да прошляпили! И ладно бы какая-то внештатная ситуация случилась здесь, на дне, во время самого эксперимента. Это было бы понятно – не все капризы океана предугадаешь. Так ведь нет же! Господа синоптики опростоволосились! Чтоб им их барометры…
   – Володя, – в голосе капитана «Академика Королева» чувствовалась уже не просто тревога, а растерянность. С Коноваленко он не впервой бороздил просторы Северного Ледовитого океана и цену слова геофизика знал. – Володя, – снова послышалось из динамика, – ничего я тебе не наманеврирую. Нас тут еще и туман накрыл…
   – Ничего себе компот… – пробормотал Жора, растерянно глядя через плечо на руководителя экспедиции. – Это кому-то точно за такие вещи надо башку оторвать.
   – Всплываю немедленно, – коротко ответил геофизик. – Что там у вас еще? – на сей раз в голосе Коноваленко прозвучала неподдельная тревога. Кроме научного звания «академик» Владимир Феоктистович к тому же был еще и опытным полярником. А посему не понаслышке знал, что может случиться, когда в туман корабль попадает в ледяное поле, к тому же приправленное парой-тройкой айсбергов. И хоть «Академик Королев» помимо научно-исследовательского считался еще и ледокольным судном, все-таки это был не атомный ледокол «Ленин», и устоять против плывунов и айсбергов ему было очень и очень тяжело. Практически невозможно.
   – Владимир Феоктистович, – снова по громкой связи включился в разговор капитан «Академика Королева», – если у вас все в порядке – всплывать не надо. Оставайтесь на месте.
   Кроме напряженного голоса капитана Бортникова в батискаф ворвались тревожные звонки, обрывки отрывистых команд, выкрики вахтенных моряков, и сразу стало понятно, что там, наверху, происходит что-то непонятное и опасное.
   – Степан Тимофеевич! – чуть ли не взмолился геофизик и растерянно глянул на членов своего экипажа, за жизни которого он отвечал. – Да что там, в конце концов, происходит?
   – Володя, поле нас уже накрыло, – коротко ответил капитан «Академика Королева». – Выбор у меня небольшой… Лево руля! – приказал он кому-то невидимому и продолжал: – Льды плотные, маневрировать я не могу. Если угроблю судно – конец и нам, и вам. И вероятность этого очень велика. Поэтому решение тут может быть одно: чтобы не потерять батискаф и не повредить соединительные кабели, трос и шланги, я отдал команду отсоединить их и оставить на время в подвешенном состоянии. Все это хозяйство прикрепится к понтону, и я постараюсь вывести судно из льдов. Понтон, сам знаешь, вещь надежная, и с ним вряд ли что может случиться. Я уже связался с метеорологами. Ледяное поле не широкое, с учетом скорости движения часа через два мы сможем вернуться, подобрать и снова подсоединить все системы вашего жизнеобеспечения. Другого выхода нет. Самый полный назад! – снова выкрикнул капитан и добавил: – Ложитесь на грунт и ждите. Мы за вами скоро вернемся.
   Радио смолкло. В утробе батискафа наступила нехорошая, зловещая тишина. Приятного в создавшейся ситуации было мало – это понимали все. Однако всплывать вслепую, рискуя напороться на льдину или айсберг, было равносильно самоубийству. Об этом и думать было нечего. Рисковать экипажем «Академика Королева» и самим судном означало рисковать и командой батискафа. Решение капитан принял правильное и, скорее всего, единственно верное. Оставалось уповать на профессионализм метеорологов и точность их прогноза…
   – Жора, – тихо позвал своего подчиненного Коноваленко.
   – Да, Владимир Феоктистович, – живо отозвался тот.