Сергиенко Константин. Побочный эффект

   – Невелика загадка, – буркнул внезапно Раймонд Грот.
   – Вы полагаете? – сказал знакомый. – А мы вот у нас в институте бьемся с этой треклятой молнией…
   – Раймонд ведь тоже физик, – сказал я насмешливо.
   – Чем вы занимаетесь? – спросил знакомый.
   – Я только учусь, – ответил Грот. – А вообще-то меня интересует комбинация времен.
   – Что вы имеете в виду?
   – Мы делаем коктейли. Ну, как вам сказать… Чуточку одного времени, чуточку другого, новые модуляции. Скажем, девятнадцатый век с примесью шестнадцатого и третьего до новой эры. Или двадцатый с добавлением одиннадцатого.
   – Это что же, в театре или кино? – спросил знакомый.
   – Да нет, прямо в жизни.
   – Ну-ну. – Знакомый посмотрел на меня вопросительно. Я подмигнул. – А что у вас за организация?
   – Как вам сказать… Учебное заведение.
   – У вас хорошая типография, – заметил я.
   – Что? – спросил Раймонд Грот.
   – Визитная карточка выполнена отлично.
   – Ах, это? – Раймонд полез в карман. – Позвольте и вам предложить. – Он протянул визитную карточку моему знакомому.
   Тот прочитал ее с интересом.
   – Хотел бы я иметь такую визитную карточку. А вы не боитесь ее дарить?
   – А что? – спросил Раймонд Грот недоуменно.
   – Попадется какой-нибудь, знаете… Будет выяснять. Вдруг существует постановление по части визитных карточек, и на них следует печатать то, что соответствует истине.
   – Но это примерно и соответствует, – сказал Раймонд. – Мы искали что-либо подходящее и остановились на формулировке «лауреат Нобелевской премии».
   – Завидую. – Знакомый вздохнул и начал откланиваться.
   Пока Раймонд что-то разглядывал на дне кофейной чашечки, знакомый кивнул в его сторону и постучал пальцем по лбу. Я неопределенно пожал плечами.
   – Кстати, – сказал Раймонд, – я дам вам маленький совет по части шаровых молний.
   – Слушаю. – Знакомый остановился.
   – Представьте, что это мини-планкеон, и поищите в этом направлении.
   – Хорошо. – Знакомый улыбнулся. Он пошел к двери, но вдруг остановился как вкопанный. Еще через мгновение он вновь стоял перед нами. – Вы сказали, планкеон?
   – Да, крошечный. – Раймонд Грот сложил пальцы в щепотку.
   – Так. – Знакомый постоял и ушел с несколько ошеломленным видом.
   Этот парень обладает способностью удивлять людей, подумал я. Нет, видно, он не просто шутник.
   – Как проводите время? – спросил Раймонд Грот.
   – В умеренных хлопотах.
   – Побывали в том доме?
   – Каком?
   – На улице Вестурес. – Он приблизил лицо, как в тот момент, когда спрашивал о сокровенном. – Дом работает только вечером.
   – Что?
   – Я говорю, он работает вечером, а днем закрыто.
   – По-моему, он всегда закрыт. В доме нет никого.
   – Уж я-то знаю! И потом, даю вам совет, не впутывайте в это дело других людей.
   – Какое еще дело, черт побери! – сказал я, раздраженный его развязным тоном.
   – А то все испортите, – добавил он.
   – Вы что-нибудь знаете о доме номер семнадцать? – спросил я.
   – Еще бы не знать! Это мой курсовой отчет.
   – Вы занимались реставрацией?
   – Да, – сказал он, – в некотором роде.
   – Однако ж вы называетесь физиком.
   – Все вокруг нас физика, – сказал он с бесшабашным видом.
   – Я, смотрю, вы философ.
   – Да-да, вы правы. Философия моя слабость. В конце концов смешение времен – эксперимент не столько физический, сколько философский. Задача достижения Единого Времени вполне корректна с физической точки зрения, но вот нравственный аспект остается спорным. Чего мы достигнем? И нужно ли это в конце концов? Я даже скажу вам, задача моего опыта куда более локальная. Я хочу извлечь побочный эффект, понимаете? Побочный эффект! Они ждут от меня рядовых выводов, на вас глядят, как на подопытного кролика, а я им выложу побочный эффект! И не кто иной, как вы его произведете.
   – Благодарю за доверие, – сказал я.
   – Да вы всегда мне нравились, – небрежно сказал он.
   – Всегда?
   – А как вы думали? Слежу за вами несколько лет. Знаю все до единой строчки. У вас опубликовано тридцать четыре рассказа, две повести и восемнадцать статей. В основном ерунда, конечно. Старина, не сердитесь. Но есть три строчки, которые меня обнадежили. Я имею в виду миниатюру «Первый снег», как она напечатана в сборнике «Осень», строки одиннадцать, двенадцать, тринадцать.
   На этот раз пришла пора изумиться мне.
   – Я им говорю, посмотрите на эти три строчки. Разве за них нельзя зацепиться? Ведь там единственная в своем роде метафора «перевернутая», как мы ее называем. Старик не такой уж болван. Это я о вас, извините. Но у нас в сколариуме такая манера выражаться. Ваш предшественник, живший веком раньше, конечно, был посильнее. Он чепухи не писал и уж, во всяком случае, враньем не занимался. Да-да, старина, есть у вас не вполне искренние статейки. Но я вас ничуть не виню, просто время другое. Ну, они говорят, бери своего парня, ставь эксперимент, а на большее он непригоден. Вот это посмотрим. Я на вас надеюсь, старик. Эксперимент экспериментом, сколько уж тысяч поставлено, но я надеюсь извлечь побочный эффект. Только не путайте в опыт других людей. Ну зачем, например, вы поперлись на улицу Трошню к этому вору и жулику?
   Я молчал.
   – По-вашему, первый Томас и есть тот самый, которого надо спасать? По этому давно камера плачет, а нужный вам Томас живет минус сто лет отсюда, человек благородный, приличный, и уж не вам заниматься его спасением. Мой друг. Единое Время еще не объявлено, так что живите в своем двадцатом.
   Я уже устал слушать, а он все говорил, попыхивая сигарой.
   – Мой принцип – ничего не скрывать. Я не строю из себя таинственного кудесника, я всего лишь студент, у меня курсовая работа, и я хочу ее выполнить хорошо. Конечно, вы вправе спросить, какая вам выгода от моего эксперимента? Я бы мог ответить, что дарю несравненные моменты сближения с мечтой, это я о портрете, как понимаете…
   – Каком портрете? – перебил я его.
   – Ну, этом самом, который у вас в бумажнике. Но, по мне, не в лирике дело. Вы произведете побочный эффект и, бьюсь об заклад, останетесь в выигрыше.
   – Кто вы такой? – спросил я. – Откуда вы знаете о портрете?
   – Я? – Он изумился. – Хорошенький вопрос. Что за психология в ваши времена! Чуть не так, сразу «кто вы такой». Что же, вам не понятно?
   – Нет, не понятно. Кто вам рассказал, что я ношу с собой портрет?
   – Кто? Старина, да мы это в первых классах проходим. Ну, не скажу, что случай с вашим портретом слишком известен, но в одной хрестоматии есть на него ссылка. Живет человек, таскает с собой портрет. Мало ему красивых девушек рядом, подавай несуществующую или, вернее, существовавшую совсем в другое время. Все это лирика, старина, и, поверьте мне на слово, чушь собачья. Вы бы посмотрели вокруг себя, ей-богу найдется персона не хуже. Вот закончим эксперимент, и принимайтесь за дело. Сколько вас таких бродит по свету, таская в карманах портреты и не замечая реальных лиц. Вам-то еще повезло, вы с ней столкнулись. И благодарите за это меня. Я вам устрою маленькое развенчание иллюзий, а заодно напишу отчет. Мы сделаем дельце! Но главное – побочный эффект. Я им преподнесу сюрприз на экзамене…
   Он говорил и говорил, а у меня страшно ломило виски.
   – Суть в том, что вам никто не поверит. Понимаете, старина? Если начнете путать других. Вас сочтут просто за сумасшедшего. Да и сами вы через некоторое время решите, что стали жертвой легкого помешательства. А потом все пройдет. Главное, извлечь побочный эффект. Только не путайте посторонних. Это принесет вам несчастье. Вас просто отправят в сумасшедший дом. У меня сегодня настроение, поэтому я разболтался. Скучновато у вас тут, но командировка скоро кончается.
   – Почему вы никогда не снимаете шляпу? – внезапно спросил я.
   – Законный вопрос. Понимаете, я не могу ее снять. Приподнять еще в силах, а вот снять ни в какую. Наши оболтусы бутафоры опять намудрили. Черт знает как слепили меня! Что шляпа! Я бы вам показал, что они натворили, да уж не буду расстраивать. Впрочем, другого я и не ждал. Кто я такой? Обыкновенный ученик сколариума, третий курс. В прошлом году я работал на практике в пятнадцатом веке, так, верите ли, вместо кожи они мне сделали панцирь, ну правда только напротив сердца. Согласитесь, ходить с железной блямбой вместо обыкновенного мускула, не совсем приятно. Все должно быть по-человечески.
   – Где вы так научились болтать? – спросил я.
   – Это уж мелочи, – ответил он. – Между прочим, у вас странное недоверие к моей визитной карточке, но поверьте, любого нобелевского лауреата ваших времен я легко засуну за пояс, точно так же, как вы обскачете самого выдающегося борзописца каменного века.
   – Но тогда и писать не умели.
   – Вот-вот! В каменном веке вы спокойно можете отпечатать карточку с надписью «академик».
   На этом он прекратил свои излияния и простился.
   – До встречи, мой Друг, до встречи! – Он вскочил и вприпрыжку покинул кафе.
   …Я курил на бульваре и думал. Давно я бросил курить, но сегодня закурил снова. Толку от мыслей не было никакого. Что же я мог понять? Я не понимал ничего. Без сомнения, Раймонд Грот не был простым сумасшедшим. То, что произошло накануне в доме номер семнадцать, вероятно, имело к нему прямое отношение. Если все это поставленный спектакль, то зачем он нужен? И кто режиссер? Неужто этот странный юнец?
   Я решил позвонить Иманту и пошел на улицу Эрглю. Не успел открыть дверь, как услышал телефонный зуммер. Это был знакомый Иманта.
   – Послушайте, – сказал он, – кто этот тип?
   – Хотел бы и сам знать, – ответил я.
   – Насчет шаровой молнии он подбросил самую настоящую идею. Она, впрочем, давно носится в воздухе. Я сам к ней подбирался, он же выразил ее в одном слове.
   – Ничуть не удивлен, – сказал я.
   – Вы можете меня с ним свести?
   – Постараюсь, – ответил я.
   Я лег на диван и хотел подремать, но сна не было ни в одном глазу. Я набрал московский номер.
   – Имант?
   – Привет! – крикнул он. – Ты поймал меня в дверях. Иду в театр.
   – Когда ты собираешься вернуться в Ригу?
   – Через неделю, как говорил.
   – Ты очень мне нужен, Имант.
   – Я тебя слушаю, старина.
   И этот говорит «старина», подумал я.
   – У тебя не выпадает свободного дня?
   – Суббота.
   – Мне очень важно, чтобы ты приехал на этот день.
   Молчание.
   – Важно?
   – Исключительно важно, Имант.
   – А что случилось?
   – Это невозможно рассказать, тем более по телефону. У меня голова кругом идет. Боюсь, что попал в переделку.
   – В таком случае я выеду сегодня же, а завтрашнюю встречу перенесу на субботу.
   – Я был бы тебе благодарен, Имант.
   – Что ж, иду собираться. Жди меня утром.
   – Спасибо, Имант.
   Я положил трубку, но через мгновение телефон дал несколько коротких гудков.
   – Але?
   – Послушайте, старина, – вкрадчивый голос Раймонда Грота, я сразу его узнал, – ведь мы же договорились не путать других. Какого черта вы всем названиваете?
   Холодок пробежал по моей спине. Ведь я не давал ему телефона!
   – Что вам нужно? – спросил я.
   – Соблюдайте договор, старина. Кончится эксперимент, можете звонить налево-направо. Имант ваш не приедет, уж я позабочусь об этом. Во всяком случае, до конца нашего опыта.
   – Идите вы к черту! – Я бросил трубку.
   Так! Значит, телефон прослушивается. Кто же такой этот Раймонд? Я вышел на улицу и, кружа по улочкам, добрался до вокзала. Здесь я вошел в стеклянную будку и снова набрал московский номер.
   – Это вновь я, Имант.
   – Да, слушаю.
   – Каким поездом ты собираешься ехать?
   – Тройкой. На первый уже опоздал.
   – Я встречу тебя на вокзале в начале перрона.
   – Прекрасно. А что все-таки произошло?
   – Сам не могу понять.
   – Я беспокоюсь! У тебя голос совсем изменился!
   – Приезжай, Имант.
   – Уже в дверях. До встречи.
   – Будь осторожнее, Имант.
   – В каком смысле?
   – Ну так, вообще…
   – Хорошо, хорошо. Привет.
 
   Стемнело, и я отправился на улицу Вестурес. Я долго ходил под окнами, пока не увидел наконец, что в одном из них затеплилась свеча. Поднялся по ступенькам и толкнул дверь. Она отворилась.
   Вот и другая дверь, тоже не заперта. Еще мгновение, и я оказываюсь в комнате, освещенной свечой.
   Она читала.
   Едва я вошел, она захлопнула книгу и посмотрела на меня с улыбкой.
   – Сегодня мне лучше, помогли ваши пилюли.
   Я сел возле кровати.
   – И какая у нас получилась странная встреча, – сказала она.
   – Да уж… – промямлил я.
   – Так зачем вы пожаловали в Ригу?
   – Отдохнуть. Но, может быть, и поработать немного.
   – Вы пишете что-нибудь новое?
   – Хочу написать.
   – Что ж, пишете вы хорошо. Смело, полезно. Наверное, у вас неприятности. Помните тот номер журнала, где в вашем рассказе была пустая страница с надписью поперек «изъято цензурой».
   Я промолчал.
   – Мы говорили о вас на курсах, у вас есть поклонницы. Приятно, наверное, иметь поклонниц? Так о чем вы хотите теперь написать?
   – Пока размышляю.
   – Вот если б я вам рассказала дело Томаса! Но об этом никак не напишешь. У них кружок, с убеждениями. Но я случайно узнала, что Томасу грозит опасность. Совершенно случайно, и в тот же вечер отправилась в Ригу. Понимаете, у одной из моих подруг есть поклонник, человек оттуда. Он проговорился, Томаса хотят арестовать. Я села на поезд и оказалась в Риге. Почему я открыто вам говорю? Да просто уверена, что вы вполне разделяете наши взгляды. Вчера у меня даже мысль мелькнула обратиться к вам за помощью. Ведь я совсем не могла стоять на ногах, а Томаса надо было предупредить. Но слава богу, я собралась с силами и все сумела сделать сама.
   – Вы выходили из дома?
   – Да, ночью. В каком-то бреду. Но Томаса я нашла, и он уехал утром.
   Я смотрел и смотрел на ее лицо. Как она молода! Ей, конечно, нет двадцати. На портрете она выглядит старше. Впрочем, быть может, он сделан значительно позже, этот портрет.
   – У вас есть знакомые художники? – спросил я.
   – Конечно! Разве не помните, что последний раз мы встретились с вами на выставке. И тот длинноволосый в косоворотке, с которым я говорила, как раз художник, на выставке были его работы.
   – А он не собирается писать ваш портрет?
   Она засмеялась.
   – Почему вы решили? Он пейзажист. Но и среди портретистов есть у меня знакомцы.
   – А между прочим, я знаю, что портрет ваш уже написан, – сказал я внезапно.
   – Вот как? Конечно, вы шутите. Кем же написан портрет?
   – Догадайтесь.
   – У меня есть рисунок в профиль. Но это набросок, никак не портрет. Я никому не позировала, уверяю вас.
   – Но можно писать по памяти.
   – Это, наверное, трудно. А кроме того, чтобы писать человека по памяти, нужно, по-моему… ну в первую очередь, чтобы появилось такое желание. Это влюбленные пишут, а нынче любовь не в моде.
   – И тем не менее такой человек нашелся.
   – Так кто же он и где посмотреть портрет?
   – Я вам могу показать репродукцию.
   – Репродукцию? – Удивление на ее лице.
   – Портрет напечатан в журнале.
   – В каком?
   – К сожалению, этот номер изъят из продажи, вы не могли увидеть его. Но я успел вырезать репродукцию.
   – И где же она? – В голосе недоверие и волнение одновременно.
   – Смотрите. – Я положил перед ней портрет.
   Она рассматривала его долго. Мне показалось даже, что лицо ее побледнело.
   – Но что же это… – пробормотала она. – Не понимаю. Ведь я никогда…
   – Она метнула на меня быстрый взгляд.
   Молчание. Дыхание ее участилось.
   – Это вы? – спросила она.
   – Что? – сказал я.
   – Я знала, конечно, что вы рисуете к своим произведениям, даже в журналах видела… но… как же это?
   Снова молчание.
   – Вы никогда не бывали в моей комнате. А тут комната, и кресло мое… Не мое, вернее…
   – В том-то и дело, что не ваше. Вы снимаете комнату.
   – И что же?
   – А до вас снимали другие.
   – Уж не хотите ли вы сказать… господи… Вы знаете, мне всегда казалось… казалось… – Она запиналась от волнения. – С той минуты, когда увидела вас впервые, я подумала, это неспроста… и потом… Нет, правда, что-то такое меж нами… И даже встреча здесь, в Риге. Я совершенно не удивилась, только сердце чуть из груди не выпрыгнуло. Как в окно увидала…
   Я обнял ее за плечи.
   – Не волнуйтесь. Не нужно вам волноваться.
   – Я… я просто так… Последнее время думала о вас каждый день. Разве могла я надеяться? Ведь мы даже не были знакомы. Случайные встречи, случайные взоры. Ваши рассказы, все до единой строчки, собраны у меня. Я как девчонка. И вдруг такое… Неужто вы написали мой портрет?
   От ее волос исходил сухой горьковатый запах. Это был запах осенних трав, а сейчас ведь и вправду была осень. Странная, непонятная осень, выпавшая из череды годов, преподнесшая мимолетный дар, навсегда смутившая мое сердце.
   – Знаете, что мне кажется? – зашептала она. – Сейчас происходит что-то необычайное. Я не хочу возвращаться в Москву, я знаю, что это не повторится. Давайте убежим куда-нибудь вместе. Я чепуху говорю, не обращайте внимания. Но я так счастлива. У вас теплые руки. Почему вы странно одеты? Знаете, сколько я думала о вас? Я даже молилась. Я ставила свечку для нас с вами.
   – Когда? – прошептал я.
   – На рождество. Я ни о чем не просила, я только поставила свечку.
   – Вы ходите в церковь?
   – Нет, не хожу. Но тогда захотелось. Если бы друзья узнали, они бы меня засмеяли. Никто с наших курсов не ходит в церковь.
   Немного погодя.
   – Неужто вы правда до меня снимали эту комнату?.. Нет, не отвечайте. Пусть это будет сон… Мне кажется, все это сон. Завтра проснусь и никогда больше вас не увижу. Или увижу такого, как раньше, проходящего мимо с вежливым вниманием во взоре. Нет, правда, я ничем не хочу вас связывать. Когда вернемся в Москву, вы можете вести себя как прежде. Не подходить ко мне и не здороваться даже. Все равно мы останемся вместе. Все равно наша связь нерасторжима, ведь правда? Как я хочу посмотреть свой портрет! Он очень хорош, даже на репродукции. Это такой подарок. Вам надо писать! У вас талант художника.
   Мучительно болела голова. Я потер пальцами виски.
   – Знаете, – сказала она, – у меня сумасшедшая мысль. Давайте поедем куда-нибудь вместе. У меня есть немного денег и еще несколько дней в запасе. Я предупредила на курсах.
   – Куда же нам ехать? – спросил я.
   – Да хоть бы недалеко. К морю. Впрочем, что я болтаю. У вас своя жизнь. Простите меня.
   – Вы не представляете, с каким удовольствием уехал бы я сейчас с вами за тридевять земель. Да боюсь, не получится.
   – Не получится, – согласилась она печально.
   – И не от нас с вами это зависит.
   – Да, да, конечно…
   – Скажите, какое сегодня число?
   Она сказала.
   – А год?
   Глянула с удивлением, но назвала и год. Я был готов ко всему, но по моей спине пробежал озноб. А не разыгрывают ли все же меня, мелькнула сумасшедшая мысль.
   – Как вы очутились в этом доме? – спросил я.
   – Очень просто. На вокзале спросила, где можно остановиться и чтоб недорого стоило. Мне указали на этот дом. Его держит какой-то Грот.
   – Раймонд Грот?
   – Да, Раймонд Грот, антиквар. Действительно, он сдает приезжим недорого.
   – Вы видели этого Грота?
   – Конечно. Он дал мне ключи, а сам бывает здесь редко.
   – Как он выглядит?
   – Обыкновенно. В пенсне, с золотыми зубами.
   – Молодой человек?
   – Что вы! Лысый, с брюшком.
   – А не переехать ли вам в другой дом? – неожиданно предложил я. – Там, где я остановился, достаточно места. Я предоставлю вам комнату. Не нравится мне дом этого Грота.
   – Мне тоже. Тоскливо и пусто. Не понимаю, почему он называет себя антикваром. Здесь нет ни одной антикварной вещи.
   – Итак, решено. Долго ли вам собираться?
   – Совсем недолго.
   – Я выйду за дверь и подожду, пока вы оденетесь.
   – Хорошо.
   Я постоял в полутемной прихожей, а потом услышал слабый голос:
   – Можно. Входите.
   Я открыл дверь и застыл на пороге. В комнате никого не было. Она совершенно пуста, в ней негде прятаться, и все же я подошел к кровати, заглянул под нее.
   – Где вы? – спросил я в недоумении.
   «Внимание! – раздался металлический леденящий душу голос, он шел откуда-то с потолка. – Зона соединения времен ограничена стенами комнаты. Если бы вы вышли с партнершей на улицу, разные тайм-потенциалы уничтожили бы вас обоих. Поэтому объект общения удален из зоны вашего внимания. Говорил автомат контроля 13-16. Всего доброго».
 
   Я вышел на улицу. В голове стоял туман, телом владела слабость. У костела Екаба меня поджидал Раймонд Грот.
   – Послушайте, что за глупость, – сказал он. – Я недоволен. Куда вы потащили девушку? Хотите, чтоб у нее свихнулись мозги? Между прочим, за включение автомата контроля с меня снимут очки. Подводите, старина. Я думал, вы человек разумный.
   – Вот что, экспериментатор, – сказал я, – прежде чем я поверю, что все это правда, представьте доказательства.
   – Какие вам еще доказательства! – воскликнул он. – Я перед вами, и все тут.
   – В таком случае сделайте мне одолжение.
   – Слушаю, старина.
   – Не разлучайте меня с этой девушкой.
   Он присвистнул.
   – Каким же образом? Переселить вас туда? Но это невозможно. Поверьте, старина, это совсем не в моих силах. Я ведь всего лишь студент. А кроме того, ваше место там занято. Не забывайте, у вас есть предшественник. Она влюблена в него, а не в вас. У меня тоже имеются предшественники в разных веках. Например, в семнадцатом. По этой причине командировка туда мне заказана. Я и не рвусь. Мало ли времен на свете?
   – Этот человек мне дорог, – сказал я.
   – Ну и прекрасно! Носите портрет.
   – Вам знакомы человеческие чувства?
   – Вполне знакомы.
   – Ну так сделайте что-нибудь!
   – Я и так сделал для вас немало. По крайней мере, ничего не скрываю. Я говорю с вами на равных, старик, а мог бы обойтись как с подопытным кроликом.
   – Вы и так обходитесь со мной, как с кроликом. И не только со мной.
   – Ничего подобного! Я всегда придерживался того мнения, что все люди во все времена равны.
   – Хорошо, – сказал я, – что же дальше?
   – Завтра эксперимент кончается. Я рассчитываю на побочный эффект.
   – К черту ваши эффекты. Я увижу ее?
   – Завтра вечером. Только прошу вас быть осмотрительным. Вы же заметили, что автомат контроля следит. Положим, вы обведете меня, но автомат провести невозможно. И не дурите девушке голову, пожалейте ее.
   – Что же я должен делать?
   – Что угодно, только не раскрывать ваших карт.
   – Зачем же вы мне их раскрыли?
   – Старина, повторяю вам в сотый раз, я хочу быть на равных. А кроме того, рассчитываю на побочный эффект. На все эти психометрические замеры во время ваших бесед мне положительно наплевать. И так давно известно. Девятнадцатый не противопоказан двадцатому. Мне нужно совсем другое.
   – Вы так «откровенны» со мной, что об этом «другом», разумеется, не проговоритесь.
   – Всему свое время! И это раскрою вам, старина. Потерпите.
   – В таком случае, спокойной ночи.
   – И вам спокойной.
   – Постойте. Скажите, Раймонд Грот, в каком времени вы проживаете? И хорошо ли вам там? Будьте со мной на равных.
   – Тсс! – Он приложил палец к губам. – Вот об этом ни слова. Закрытая информация. Тут я бессилен, старик.
   – В таком случае пропадите вы пропадом, – сказал я.
 
   Утром я отправился на вокзал встречать Иманта. Поезд не опоздал. Прошла вереница прохожих, но Иманта я не увидел. Что ж, ожидал подобного. Некоторое время я бродил по улочкам, а потом позвонил на Эрглю в надежде, что пропустил Иманта. Телефон молчал. Где же Имант? Если бы он не уехал вчера, то, без сомнения, позвонил бы мне из Москвы, после десяти я был дома.
   Я все кружил и кружил по городу, а потом сел на электричку и уехал в Юрмалу. Тут я бродил по берегу моря, наблюдая крикливую суету чаек и вдыхая острый морской воздух. Пообедал в кафе и даже просидел два часа в кино. Мне нужно было скоротать время до вечера.
   Наконец он пришел, и малиновое яблоко солнца улеглось на белой глади залива. Я позвонил из автомата в Москву. Трубку снял Имант. Голос беспечный, веселый.
   – Привет! Я звонил тебе вечером, не застал.
   – Во сколько?
   – Часов в семь.
   В семь часов я разговаривал с Имантом из вокзального автомата.
   – А не я ли тебе звонил?
   – И ты мне звонил?
   – У меня даже такое впечатление, что вчера мы с тобой говорили. Что ты собирался приехать в Ригу.
   – В Ригу? Что ты имеешь в виду?
   – Ты не помнишь, что мы с тобой говорили?
   – Когда?
   – Вчера вечером.
   – Весь вечер я был в гостях, а звонил тебе перед выходом из дома в семь часов.
   Имант не из тех, кто станет разыгрывать дурака. Значит, все так и было. Я звонил Иманту, просил приехать, он согласился, а на самом деле он вовсе не говорил со мной и приехать не обещал. Быль и небыль одновременно. Фокусы Раймонда Грота.
   – Ладно, Имант, – сказал я устало, – приезжай побыстрее.
   – У тебя голос странный. Что-то случилось?
   – Все в порядке, – сказал я и повесил трубку.
   У кого просить помощи? Да и в чем мне могли помочь, какая беда приключилась? Не было никакой беды. Напротив, интересное происшествие. Но я не верил до конца во все эти чудеса. Подозревал мистификацию, но не мог понять, с какой целью она устроена. С другой стороны, никаких сомнений не было в том, что в пустом доме на улице Вестурес я встретил ту, с которой писан портрет. Я вспоминал ее речь и находил, что она говорит медленней, плавней, чем принято говорить в наше время. Она употребляла много слов, которые звучали для меня архаично. Вместо «плохо» она говорила «дурно», а вместо «необыкновенно» – «необычайно». Иногда ее речь казалась даже несколько громоздкой. Воспроизвести это на бумаге мне не удалось. Когда я потом перечитывал записи наших бесед, понимал с сожалением, как трудно передать то явственное, но одновременно неуловимое, что отличало ее говор от нынешнего…