Серова Марина. Одна из нас лишняя

Марина СЕРОВА
ОДНА ИЗ НАС ЛИШНЯЯ

Глава 1

   Не знаю, откуда во мне это триумфально-бесшабашное чувство, что со мной не может случиться ничего ужасного. Это ощущение высшей защищенности не имеет ничего общего с присущим рядовому обывателю самоуспокоенностью и в некоторой степени равнодушию. Наоборот, это чувство подстегивает меня, выбрасывая в мою кровь лошадиные дозы адреналина.
   Оно подобно прямому и повелительному взгляду конкистадора, а новый берег для него — мой сумасшедший полет на «Кавасаки». Даже то обстоятельство, что за штурвалом этого «летательного» аппарата сидит юнец с высокомерными замашками гения при богатых родителях, не отменяет его, причудливым образом сливаясь с самозабвенным упоением бешеной скоростью. Я отдаюсь этому чувству, как отдаются в любви: легко, свободно, сладострастно…
   Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не захохотать навстречу дикому ветру, который с каким-то яростным заигрыванием треплет мои выбивающиеся из-под шлема пряди волос. Я знаю, что будет, если я открою рот: он ворвется в гортань, забьет ее пыльным, вихрящимся клубком сумасшедшей щекотки.
   Так уже было, когда я пыталась что-то сказать Никите. Он слегка повернул голову, бросая клич: «В город!» Подхваченное ветром слово со всей силой ударилось о мое лицо, а когда я хотела ответить и разомкнула губы, порывистый зонд всклокоченного воздуха проник, казалось, до самого живота, взрыхлил внутренности и, снова поднявшись к гортани, подобно пламени из драконовой пасти, вырвался наружу. И вот, грубо насмехаясь над моей оторопью, умчался прочь. Он не преминул пару раз со всего размаха хлестнуть меня по плечам, покривляться за спиной и чиркнуть своим пронзительным смешком по ватной глухоте жаркого полдня.
   Дорогая игрушка — этот «Кавасаки», ведь стоит он не меньше десяти тысяч зеленых! На эти бабки можно было бы купить двухкомнатную квартиру в центре или, скажем, совершить пару круизов, купить отличную иномарку, раз пять выехать за рубеж, оплатив возможность выгодного по нашим меркам трудоустройства, и так далее и тому подобное.
   Но Никита раскрутил своих родителей на мотоцикл… Быстрый, легкий, юркий, маневренный, одним словом, марки «Зефир». Не спорю, кому-то по душе прославленно-маститый грузный «Харлей». Ну, вспомните хотя бы фильм «За гранью закона» с Чарли Шином в главной роли. Череда байкеров на своих тяжеловатых «Харлеях» бороздит просторы какого-нибудь Техаса или Оклахомы. Живописная картина!
   Многие из обладателей «Харлеев» напоминают пивные баки, они уже не молоды, бородаты, этакие байкеры-пенсионеры. С деловитой неторопливостью опускают они свои тучные чресла на сиденья «Харлеев».
   Не знаю, но почему-то в моем сознании «Девидсон» ассоциируется именно с такими солидными, бесстрастно-улыбчивыми байкерами, многие из которых в нынешнее время мирно трудятся в конторах и на предприятиях. А мотоцикл для них — возможность тряхнуть стариной, глотнуть вольного пыльного воздуха прерий, хоть на один уик-энд снова почувствовать себя молодыми, полными надежд и скоростного натиска.
   «Зефир» по сравнению с «Харлеем» — ласточка, мошка, пушинка. Простой дизайн, изящество высшей пробы, черно-белая классика, увертливость и какая-то дьявольская неуязвимость. Мы проносимся мимо поблескивающих на солнце корпусов авто, которые кажутся едва ли не броневиками. Ощущение полета не покидает меня. Никита в восторге.
   Мне симпатичен этот милый, хотя, на первый взгляд, самонадеянный и вздорный паренек, родители которого — владельцы крутой архитектурной фирмы — наняли меня его телохранителем.
   Долговязый, утонченный, несмотря на юношескую угловатость, задиристо-бесшабашный, с густыми светлыми непокорными волосами и повадками Артюра Рембо, Никита — довольно странное, но обаятельное существо. Из этого существа — безотносительно к вызывающей резкости его поведения и сарказму — прет оголтелая романтика. И «Кавасаки» вне всякого сомнения — дань ей, родимой, замешанной на патетике и юморе.
   — Жрать хочется, — на миг перекрывая рев мотора, орет Никита и захлебывается смехом.
   — Домой? — так же весело спрашиваю я, вернее, не спрашиваю, а выталкиваю изо рта слова, хрипя и проглатывая очередной клуб сухой горячей пыли.
   — К черту! — кричит Никита:
   — Давай в «Тотем»!
   — О'кей.
   С Никитой я сошлась не сразу: потребовалось, по крайней мере, две недели, чтобы этот избалованный и насмешливый малый стал прислушиваться к моим советам и доверять мне.
   Вначале он видел во мне только надоедливую няньку, нанятую неизвестно зачем его отцом.
   Никита учился в художественном училище, но большую часть времени проводил на «колесах» или в молодежных кафе. Полгода назад он плотно сошелся с местными байкерами. Его отношения с ними были далеко не гладкими. Разногласия носили социальный и любовно-личный характер. У Никиты водились довольно крупные карманные деньги, он был отлично экипирован, мог позволить себе любой прикид, практически любой досуг. И хотя он не был ни скупердяем, ни снобом, это не спасло его от зависти доморощенных байкеров, многие из которых, несмотря на более солидный возраст, не могли соперничать с Никитой ни мотоциклом, ни одеждой.
   Второй причиной размолвок и разного рода недоразумений было увлечение Никиты девушкой предводителя местной байкерской ветви. Ее звали Вероникой, сокращенно — Никой. Созвучия в именах обоих моему подопечному было вполне достаточно, чтобы вообразить, что их альянс предусмотрен волей небес.
   Ухаживания Никиты, подогреваемые кокетством Вероники, повлекли за собой ряд стычек и разборок, он едва не стал персоной нон грата в байкерской среде.
   Два месяца назад Никита порвал со своей любовью, чем спас свое положение. Разочаровался ли он в предмете своей страсти или просто заскучал, я не знаю. Семнадцать лет — возраст, когда человек за неделю проживает и переживает столько, сколько взрослому человеку и не снилось!
   Это, конечно, не относится ко мне — моя работа не дает мне скучать, и хотя я на десять лет старше Никиты, понимаю его лучше, чем своих, зачастую обремененных тривиальными семейными заботами, сверстников.
   На стенах комнаты Никиты по-прежнему висят портреты юной темноволосой красавицы, но он, как мне кажется, все меньше обращает на них внимания. И то обстоятельство, что он не снял их, не разорвал в сердцах, не сжег, не спустил в унитаз клочки размалеванной холстины, доказывает, что Никита сам охладел к своей байкерской мадонне.
   Родители Никиты — деловые, увлеченные люди. Поднявшись на торговле всевозможными лекарственными средствами, они создали свое собственное предприятие, где могли развернуть деятельность, отвечающую их профессиональным амбициям и планам. Оба архитекторы, они строго разделили сферу деятельности: отец Никиты, Овчаренко Юрий Анатольевич, будучи генератором идей, ведал теоретической частью;
   Людмила Григорьевна же, официально числясь генеральным директором «Стилобата», занималась практической стороной предприятия — решала организационные, финансовые и кадровые вопросы.
   Мать Никиты являла собой образец современной женщины: умная, энергичная, волевая, целеустремленная. Был, правда, в ее поведении и суждениях, о которых мне доводилось слышать из уст Никиты, оттенок нравственного безразличия, но в ее внешности не было ничего претенциозного или вызывающего.
   Выше среднего роста, стройная, подтянутая и моложавая, она носила эффектную короткую стрижку, изящные костюмы, минимум украшений и шикарные солнцезащитные очки. Успев уже побывать на юге, Людмила Григорьевна щеголяла ровным загаром, что очень шло к ее выкрашенным в «платину» волосам. Она разъезжала на белом «Крайслере-Саратога», обдавая водителей «Жигулей» и пешеходов полупрезрительным-полунасмешливым взглядом. Синие глаза Людмилы Григорьевны излучали превосходство и жизненный азарт. Она в немереных количествах поглощала морскую капусту, крабов и витамины.
   Юрий Анатольевич не отличался ни внешней привлекательностью, ни изысканностью в одежде. В его русоволосой голове теснились архитектурные проекты и расчеты, он вечно ходил с каким-то растерянно-отсутствующим видом, что было причиной плохо скрытого недовольства и насмешек со стороны его дражайшей половины.
   Тон в семье задавала Людмила Григорьевна: она была и душой дома, и дамокловым мечом для кухарки и домработницы.
   Жила семья Овчаренко в двухэтажном облицованном ракушечником особняке, что на улице Провиантской. Их дом был объектом пристального внимания со стороны всей округи. Хобби соседей Овчаренко заключалось в бесконечных подсчетах и прикидках на предмет того, во сколько им обошелся участок под дом, сам дом, две машины и, наконец, Никиткин мотоцикл.
   Семейство спокойно игнорировало забавы, которыми тешили себя праздные умы соседей, продолжая благоденствовать и богатеть;
   Все бы хорошо, если бы не начавшиеся угрозы в адрес Юрия Анатольевича и Людмилы Григорьевны. Запугивания пока носили профилактически-пропедевтический характер. Присущие семье Овчаренко здравый смысл, оптимизм и устремленность позволяли им скептически, почти недоверчиво смотреть на эти угрозы. Но когда сиплый бас в телефонной трубке пригрозил, что прежде всего не поздоровится Никите, Овчаренко сочли необходимым нанять для непоседливого сына телохранителя и обратились ко мне.

* * *

   В подвальчике «Тотема» царила вожделенная прохлада. Кондиционер работал вовсю. Припарковав своего «крылатого» друга и приняв у меня шлем, Никита ловко сбежал по ступенькам. Я следовала за ним как тень, вернее не за ним, а параллельно с ним, касаясь его плечом.
   Заказав несколько сандвичей и пиво, мы уселись в сторонке.
   Надо заметить, я сменила имидж. Умение перевоплощаться — мой конек, скажу без ложной скромности. В моем гардеробе появился джинсовый жилет (очень удобная штука, под которой можно спрятать наплечную кобуру с пистолетом) со множеством карманов, где без труда размещаются прибамбасы бодигарда, всевозможные кожаные и замшевые аксессуары, цепочки, брелоки и всякая подобная мишура.
   Мы договорились с Никитой, что я буду играть роль «его девушки». К чему лишние разговоры о телохранителях? В общем, к концу первой недели я чувствовала себя тайным агентом бодигардовского дела, упиваясь этой неожиданной метаморфозой.
   Мы уже допивали пиво (безалкогольный «Хольстейн»), когда сквозь приоткрытую дверь «Тотема» я услышала рокот моторов.
   — Это Поручик, — невозмутимо прокомментировал Никита, запуская пятерню в золотой колтун волос. По его лицу продолжал струиться пот, несмотря на то, что мы уже полчаса наслаждались подземной прохладой этого причудливого заведения, которое содержал некий Шнайдер — мастер тату и боди-арта.
   «Боди-арт — бодигард», — вертелось у меня в мозгу.
   — У тебя здесь встреча с ним? — поинтересовалась я на правах «девушки».
   — Мы в любом случае сегодня у Консы с ним встречаемся.
   «Конса» на арго байкеров и прочей «интеллигенции» означает «консерватория». У ее священных собиновских стен берет свое начало ежевечерняя тусовка байкеров, которые, обменявшись самой срочной информацией, поцелуями и другими атрибутами пресловутого человеческого общения, сговариваются о маршруте предстоящей поездки по городу и его окрестностям.
   «Тотем» был излюбленным местом отдыха местных поклонников мотоциклов. Поэтому не было причины удивляться, что на его пороге рано или поздно появлялся какой-нибудь взмыленный байкер.
   — Кого я ви-ижу! — воскликнул входящий в кафе детина с проколотыми ухом и бровью.
   Несмотря на палящий зной, на нем была «харлейка», надетая прямо на голое тело, и кожаные штаны в обтяжку. На шее болтались всевозможные цепи с массивными кулонами в форме черепов и бивней. Я не раз видела этого байкера, это и был тот знаменитый вождь, у которого Никита чуть не увел Веронику.
   — Хай! — натянуто улыбнулся Никита, теребя вставленное в ухо серебряное колечко.
   Криво ухмыльнувшись, парень плюхнулся на стул рядом с нашим столиком. Его голый с боков череп перерастал в гигантский черный гребень, начинавшийся надо лбом и шедший через темя к затылку.
   — Хелло-о-оу, — с притворным жеманством протянул он, взглянув на меня узкими лукавыми глазами.
   — Хай, — спокойно отозвалась я, мысленно посылая его к черту.
   — Ты один? — удивленно произнес Никита.
   — Лапоть с Сэмом на подходе, отлить пошли — у Шнайдера тут сортира нет, — Поручик загоготал.
   — Кать, еще пива, три бутылки! — обратился Никита к симпатичной шатенке за стойкой.
   — Да выключи ты эту дребедень! — грубо крикнул девушке Поручик.
   По залу разливался нежный салонный панк «Дюран-Дюран».
   — Ну, Морозов ты наш, ты что же, только три бутыли спонсировать сегодня можешь? — спросил он с вызовом.
   — А ты что, — на его же манер ответил Поручику Никита, — цистерной не побрезгуешь?
   — Не зарывайся, а то я не посмотрю, что ты с дамой, — Поручик с ехидной усмешкой вновь скосил на меня свои монгольские глаза.
   — Слушай, Поручик, шел бы ты, отдыхал до вечера, — беззаботным тоном произнесла я, смерив его коротким презрительным взглядом, — или у тебя дел больше нет, как к мирным гражданам приставать?
   — Где ты нашел эту старушку? — Поручик вопросительно посмотрел на Никиту, а потом снисходительно — на меня.
   — Не твое дело, пиво бери.
   Девушка в кокетливом белом переднике поверх джинсов принесла на подносе три открытые бутылки «Туборга».
   — Thank you, — манерно прогнусавил Поручик, окидывая официантку плотоядным взглядом, — за что пьем? А, — повернулся он к входной двери, — вот и наши гренадеры!
   На пороге возник коренастый белобрысый парень в простой белой футболке, но весь пропирсингованный. Казалось, потертая ткань его черных джинсов вот-вот лопнет, уступив напору мускулистых ляжек. Его обветренное лицо с коротким носом и пухлым слюняво-ярким ртом, оттененным над верхней губой светлыми волосками, хранило печать простонародной наивности и какого-то трагического недопонимания.
   — Это Лапоть, — констатировала я.
   Его товарищ был не ниже метра восьмидесяти, стройный загорелый шатен с длинными волнистыми волосами и смазливой физиономией бисексуала. Я знала, что его кличка — Сэм.
   Байкерскую амуницию Сэма, не считая серег, цепей и браслетов, составлял рыжий замшевый жилет на голое тело, светло-кофейные джинсы и коричневые «мексиканцы».
   — Давай сюда, — махнул им рукой Поручик.
   Усевшись за наш столик, который явно переставал быть «нашим», вновь вошедшие накинулись на пиво.
   В кафе теперь во всю мощь ударных тарахтел тяжелый рок. Душераздирающий фальцет, казалось, соревновался с пронзительным воем электрогитары.
   — Вот это дело, — причмокнул Поручик.
   — А по мне лучше «Гансов» ничего нет, клево режут! — поделился своими музыкальными пристрастиями Сэм.
   — А ты от чего тащишься, вундер? — обратился Поручик к Никите. — Небось от этого Питера-лидера?
   — Ты Габриэла имеешь в виду? — полюбопытствовал Лапоть.
   — Ага, анахорета этого гребаного… — ухмыльнулся Поручик.
   — От Питера, только не Габриэла, а Хеммила, — с достоинством ответил Никита.
   — Чего-чего? — Поручик приоткрыл рот.
   — Отверженного интеллектуала, певца и композитора-экспериментатора, — глядя в черные глаза Поручика, спокойно пояснила я.
   Несколько дней мы только и делали с Никитой, что промывали косточки этому самому Хеммилу.
   — Он вначале группу организовал «Ван дер грааф дженерейтер», — благодарно посмотрев на меня, подхватил Никита, — прогрессивный рок исполняла. А теперь Хеммил сидит в своей студии «Софа саунд студио» и что ни день — экспериментирует.
   На губах Никиты заиграла хитрая улыбочка.
   — Не гни из себя невесть что, — предупредил Поручик, со значением переводя взгляд с наших с Никитой лиц на озадаченную физиономию Лаптя, — ты мне лучше скажи, какого хрена ты опять к Нике клеишь?
   В голосе Поручика проклюнулась угроза.
   — Ты че, рехнулся?! — Никита удивленно округлил глаза. — Кто тебе эту лажу…
   — Она и сказала, — не дал Никите договорить возмущенный Поручик, — или ты не с ней вчера вечером катался?
   — Я-а? — Никита привстал.
   — Такой тачки, как у тебя, во всем Тарасове больше нет, — продолжал настаивать Поручик.
   Вчера, действительно, весь вечер я промаялась дома, перед телевизором. Юрий Анатольевич отпустил меня, заверив, что Никита будет сидеть дома. Он обещал связаться со мной по сотовому, если вдруг срочно понадобится мое присутствие. Что же это, неужели Поручик говорит правду? Неужели, плюнув на личную безопасность, вверенный моим заботам недоросль катался с Никой на своем «Зефире»?
   Я отдавала отчет в том, что Никита обладал несомненным артистическим талантом и соврать ему не составит особого труда. А я-то, наивная, думала, что установила с ним доверительные отношения! К тому же положение «девушки» Никиты требовало принять срочные меры для восстановления своего пошатнувшегося достоинства. Я решила тоже поиграть…
   — Это правда?! — теперь уже я вытаращила глаза.
   Никита непонимающе посмотрел на меня.
   — Что ты молчишь? — Я встала из-за стола, меча глазами убийственные молнии.
   Вся компания с интересом воззрилась на меня.
   — Ну, че ты? В рот воды, что ли, набрал? — поддержал меня в моем ревнивом негодовании Поручик. — Ты не смотри, — обратился он ко мне, — что он у нас на ангелочка похож, только крылышек не хватает, с ним ухо востро держать надо! Чуть отвернулся — бац! — он тебе уже подножку подставил.
   — Не пойму я тебя, Кит, ты че, пакостить — по кайфу, что ли? — спросил Лапоть, поднимая свои по-детски ясные глаза на Никиту.
   Видя, что Кит набычился и что Поручик сказал правду, я решила свернуть свое актерство, но мой подопечный меня опередил.
   — Да пошли вы все! — Он резко встал из-за стола и быстрым шагом направился к выходу.
   Забыв о раненой гордости, я кинулась за ним. На ступеньках я его тормознула.
   — Какого черта ты вчера выходил?
   — Какого черта тебе от меня нужно?! — Никита смотрел на меня с ненавистью.
   — Я же о твоем благе радею! — я продолжала держать его за руку, которую он безуспешно пытался вырвать.
   — О бабках ты радеешь! — Презрительно процедил он, как-то горько улыбнувшись.
   — Значит, вернемся к началу? Помнишь, какие ты истерики закатывал? Я думала, ты мужик, а ты…
   В глазах Никиты я увидела слезы бессилия и злобы.
   — Оставь меня в покое, что хочу, то и делаю!
   И не забывай, кто ты!
   — Ах, вот мы какие, с гонором! — почти ласково сказала я. Мой мягкий голос в данных обстоятельствах, очевидно, прозвучал как-то издевательски, потому что Никита как сумасшедший забился в моих объятиях, пытаясь освободиться от моих рук. — Ну! — Я с силой тряхнула его, а потом прижала к стене. — Брось истериковать! Нравится тебе Вероника — так и скажи, чего комедию ломать?
   — Это не твое дело! — завопил Никита.
   — Не ори. Поехали домой. Я дождусь твоего отца, сдам тебя ему и…
   — Что и?..
   — Получу расчет, — твердо сказала я, — ты ведь сам сказал, что я, в первую очередь, о деньгах думаю.
   — Ладно, извини, — Никита отвернулся к стене и затрясся от рыданий — Что такое? Мне-то ты можешь доверять на все сто!
   — Ты не поймешь!
   — Безответная любовь? Покаталась с тобой девочка, а потом говорит: ой, как с тобой здорово, только я другого люблю?
   — Да не любит она его!
   — А ты откуда знаешь?
   — Она боится его! По всему видно.
   — Так она что же, спит с ним?
   — Не знаю! — нервно огрызнулся Кит.
   — Может, она мазохистка? — довольно цинично предположила я.
   — Какого черта ты мне это говоришь?
   — Такого. Имей гордость!
   — Много ты в этом понимаешь! — Никита всхлипнул и снова разрыдался.
   Я принялась гладить и похлопывать его по спине. Ну, прямо мамаша или старшая сестра!
   И вот тут случилось неожиданное. Повернувшись ко мне своим ставшим в одну минуту детским лицом, он обнял меня и, вдавив меня телом в стену, закрыл мне рот поцелуем. Я оттолкнула его. Теперь нас обоих душил смех. Его слезы высохли, он держался за живот и медленно, корча из себя раненого, сползал по стене.
   — Хватит придуриваться! И вот еще что, хочу предупредить, что перенос твой не пройдет! Это только у Фрейда все как по маслу…
   — Вы че тут дуркуете? — Рядом с нами выросли три одиозные фигуры: Поручик, которому принадлежала эта реплика, Лапоть и Сэм. — Поехали лучше — проветримся.
   Троица поднялась по узкой лестнице, пройдя между нами. Сэм, шедший последним, оглянулся — двигаемся ли мы следом? В глазах его вспыхнул какой-то недобрый огонек.
   — Пошли, — кивнул мне Никита, — покажем им класс.
   Поручик уже оседлал видавшую виды «Ямаху», Сэм пытался завести свою форсированную «Яву». С третьего или четвертого раза это ему удалось, и, дождавшись, пока Лапоть устроится на заднем сиденье, он лихо тронул с места.
   Я уселась позади Никиты и, зная, как он стартует, обхватила его руками за талию. Вообще-то, для начинающего ездил он довольно неплохо, четко реагируя на маневры других водителей, хотя по-настоящему почувствовать машину можно, только имея определенный опыт.
   Надев шлем, Никита надавил кнопку стартера, и мы двинули следом за Сэмом. «Ямаха» Поручика пристроилась сзади.
   Благополучно миновав КП ГИБДД, «Ява»
   Сэма резко прибавила скорость. Был будний день, и трасса была относительно спокойной.
   Никита, прибавив газ, легко догнал двухгоршковый байк Сэма, но тот не торопился уступать нам дорогу, виляя по своей полосе.
   Мой подопечный попытался объехать его слева, но встречный «МАЗ» помешал ему.
   — Все равно не уйдешь! — скорее почувствовала, чем услышала, я азартный голос Никиты.
   — Не гарцуй! — крикнула я ему, перекрывая свист ветра и рев мотора, и похлопала его по плечу.
   Он, кажется, не услышал меня, продолжая опасно маневрировать со свойственной юности бесшабашностью.
   «Ямаха» Поручика догнала нас и пристроилась слева. Теперь мы неслись вперед рядом — большая красная «Ямаха» и маленький черный «Кавасаки». Поручик внимательно смотрел вперед, где, обгоняя транспорт, двигалась «Ява» с Сэмом и Лаптем. Поручик пропускал нас вперед, когда мы обгоняли очередное авто, и снова пристраивался слева, когда трасса оказывалась свободной.
   Догнав нас в очередной раз, Поручик приблизился настолько, что Никите пришлось принять вправо, чтобы не столкнуться с ним. Он едва сумел выправить машину, чуть не выехав на обочину. Что-то подсказывало мне, что Поручик сделал это не случайно. С его опытом и водительским стажем он вполне бы смог сохранить безопасное расстояние.
   — Тормози, — я уже требовательнее хлопнула Никиту по спине.
   Где там! Он весь был в пылу азарта. Прибавив скорость, он почти повис на хвосте у «Явы», которая не давала себя обойти. Нос мне щекотали отработанные газы, вырывающиеся из ее горшков. Мне казалось, что протяни я руку — и смогу коснуться белой футболки Лаптя, пузырем трепетавшей у него на спине. Лапоть оглядывался и показывал Никите сжатую в кулак руку с выпрямленным вверх средним пальцем.
   Вот ситуация! Эти Никитины дружки втянули его в опасное состязание. От этого может зависеть его жизнь! А тебя, Женя Охотникова, для того и наняли, чтобы оберегать ее. И неважно, как он погибнет (а если он не прекратит эту сумасшедшую гонку, то погибнет обязательно!): от ножа в подворотне или не справившись с управлением, — мне придется поставить жирный крест на своей карьере бодигарда и снова приняться за переводы. И это будет еще не самым худшим для меня вариантом. Надо что-то делать. Как-то остановить этих байкеров.
   Очередной финт Поручика едва не кончился плачевно для нас: мотоцикл выскочил на обочину, выбрасывая из-под колес щебенку, и Никита чудом удержал его от падения. Заднее колесо, прямо над которым сидела я, чуть не сползло в кювет по скользкой траве. Даже представить трудно, что бы с нами тогда было!.. Я-то умею падать на любой скорости: не зря ведь меня учили почти пять лет — в том числе и этому, — а вот Никита простыми синяками и ушибами не отделался бы… Хорошо, что протектор «Кавасаки» достаточно глубок.
   Я показала Поручику жестом, чтобы он убирался, но в ответ увидела лишь кривую усмешку. Ладно, дружок, придется тебя разжаловать в рядовые и отправить в дисбат — такое не прощается. Но, для начала, нужно прекратить эту убийственную гонку. Каким только образом?
   Никита тормозить явно не собирается, несмотря на мои неоднократные призывы. Попробовать дотянуться до ножного тормоза? Наверное, не самый лучший вариант. Что же тогда? Вывести Никиту на время из строя? Но «Кавасаки» окажется тогда неуправляемым.
   Ага.., кажется, придумала! Я дотянулась рукой до правого локтя Никиты и с силой надавила на хорошо мне известную точку. Его кисть разжалась, и «Кавасаки» резко сбросил скорость. Привстав с сиденья, я пригнула голову Никиты к бензобаку и, наклонившись вперед, перехватила правую рукоять руля. Затем, дотянувшись до левой ручки, отключила трансмиссию. Практически лежа на спине у Никиты, нажала на тормоз. «Кавасаки» вильнул и остановился. Никита успел расставить ноги и удержал машину от падения.
   Сэм с Лаптем унеслись далеко вперед, Поручик же, наблюдавший за моим акробатическим трюком, остановил свою «Ямаху» рядом.
   Если бы он извинился за свои выходки или промолчал, на худой конец, наверное, я бы не стала принимать никаких мер. В конце концов, жизнь моего подопечного вне опасности, платят-то мне за это. Но Поручик не стал извиняться. И не промолчал.