Страница:
Слуга незамедлительно принес бумагу и перо.
— Ах, да, звереныш, — отмахнулся ярл, наблюдая через плечо Саади, как тот набрасывает схему прохода через скалы. — Про ее звереныша я забыл… Вот дьявол, как ты узнал про него?
— Я услышал ее страх за него, но это не ее ребенок. Отдайте мне мальчика, — попросил Рахмани. — Ведьмы украли его далеко на юге, очень далеко отсюда. Он не опасен и не умеет колдовать.
— А тебе он зачем?
— Я отвезу его… — договорить Саади не успел.
В этот момент ведьма сумела освободиться от кляпа, откусила себе язык и плюнула в ловца Тьмы кровью, прежде чем ее накрыли рогожей. Рахмани успел отскочить в сторону, поскольку увидел все заранее, за три песчинки до нападения. Сам же благородный ярл, палач и два верных венга с факелами получили сильные ожоги от сатанинской крови и едва не погибли. Ведьму искололи ножами, она повисла в кандалах трепещущей тряпкой, продолжая бормотать проклятия.
Рахмани облил палача и ярла водой из бочки, помог выбраться раненым в коридор. Из соседних помещений ломились солдаты, громыхали сапоги, неслись ругань и стоны. На заляпанных маслом и грязью плитах пола вместо откушенного языка извивалось нечто, похожее на гигантскую улитку без ракушки.
— Никто не подходите! Уберите огонь! — выкрикнул Рахмани, заметив, что солдаты намерены плеснуть на откушенную часть ведьминого тела маслом из лампы. — Ваш огонь здесь не поможет! Уходите все, закройте дверь!
Слуги ярла и наемники с радостью подчинились. Когда тяжелая кованая дверь отгородила пыточную от остальных подвалов, Саади на мгновение испытал неуверенность. Ярл мог приказать, и ловца замуровали бы вместе с трупом колдуньи. И неважно, что потом Гленнвенфиорд надолго опустеет, а самого ярла будут держать в королевской темнице за убийство лучшего ловца Тьмы; важно то, что сквозь толщу плотного камня просочиться наружу крайне непросто…
— Ведь ты же жива? — Рахмани подобрался к обмякшей ведьме сбоку, стараясь не наступать на ее ядовитых последышей. Из десятков ран на теле старухи сочилась кровь, на полу сгустки собирались в комки, выпускали крохотные ножки, усики и шустро расползались, но их передвижение ограничивала широкая блестящая полоса, нанесенная кистью на потертые каменные плиты. Червячки, сороконожки, уховертки шептались, гневно пищали и неловко скакали под искалеченными ступнями их родительницы.
— Не притворяйся, я ведь знаю, что тебя держит на дыбе, — сказал Рахмани. — Не дурацкая святая вода и не кресты, а вот это, — он ткнул в маслянисто блестевшую полосу на полу. — Это кровь младенцев, невинно убитых в последнем крестовом походе. Они ее сушат, а потом разбавляют… Хорошо, что они не додумались окружить тебя святой водичкой, мощами и прочим! Ты бы тогда весь этот замок живо превратила в бойню, верно? — Рахмани рассмеялся, слушая, как у старухи восстанавливается сердцебиение и одна за другой затягиваются раны на теле.
— Но ярлы стали умными, особенно после того, как твои сестрички раскололи Сваннгельдфиорд и опрокинули в море целый остров… Да, они теперь поумнели и обращаются за помощью не к епископу, а к таким, как я. Не ожидала встретить меня здесь, верно? Тебя держит на дыбе только кровь, но мы-то с тобой знаем, что совсем не обязательно за тысячи далеров покупать у нунция кровь младенчиков. Годится кровь любого новорожденного, родившегося на тысячу миль южнее. Вы не можете к ней прикасаться, верно?.. Но пусть ярл и дальше дарит деньги Риму, нас с тобой это не касается…
Рахмани ожидал нападения. Поэтому легко ушел от удара. Ведьма вырвала левую руку из пыточных колец, с хрустом разлетелись щепки, и свежевыращенные когти распороли затхлый воздух в пальце от носа ловца. Только что кисть ведьмы представляла жалкое зрелище, пальцы были перебиты, на трех из них не хватало ногтей, но Рахмани чуть не содрала кожу с лица здоровенная широкая лапа. Он засмеялся, отодвигаясь под защиту магического круга. Факелы всколыхнулись, пламя в газовой лампе погасло, массивная дверь дернулась в петлях. Рахмани слышал, как за дверью испуганно дышат стражники, их набилось в коридор не меньше десятка. Где-то за стеной бушевал и костерил слуг пораненный ярл.
Ведьма подняла взлохмаченную голову и зашипела. Ее раны почти затянулись, левую руку она успела отрастить на длину пяти локтей, но распрямить ее до конца не смела — тонкая еще, глянцевито-серая кожа дымилась и покрывалась волдырями, попав под действие невидимой заговоренной преграды. На низком потолке, прямо над ведьмой, темным цветом выделялся еще один круг, начертанный кровью.
— Бесполезно меня пугать, — Рахмани выставил ладони, и лиловые молнии заплясали у него между пальцев. — Я не сумею тебя убить и не стал бы этого делать, но могу доставить тебе настоящие страдания. Я могу забрать твой язык с собой, а ярл будет вечно держать тебя в колодках и передаст тебя сыну. Я буду жечь твой язык все время, и боль настигнет все ваше племя…
— Чего ты хочешь, пещерное отродье? — Ведьма оскалила новые, еще пока короткие зубы.
— Ты украла мальчика у продавцов улыбок. Он где-то здесь, за стеной, я его чую. Отпусти мальчика, я укажу ярлу верный путь к вашему городку, но не стану ему указывать на твою родню здесь, в фиорде…
— Пещерный выкидыш, ты врешь, тебе не найти их!.. — старуха скрипнула зубами.
— Я их уже нашел, у тебя в памяти, — недобро сощурился ловец. — В самом замке живет прачка, твоя двоюродная племянница, в рыбацкой деревне — два парня, они родня твоему старшему зятю, только не знают об этом. А у прачки скоро будет ребеночек. И тебя очень волнует, родится девочка с меткой или очередная бесполезная потаскушка. Они пока невиновны, но это не помешает ярлу снять с них кожу и опустить их без кожи в соленую морскую воду. Достаточно того, что я укажу на них, а именно этого от меня ждут…
— В этих детях нет силы, не смей их трогать! Не смей, я прокляну тебя, я достану тебя везде!..
— Отпусти мальчика, ты ведь сплела для него мешок с иллюзиями… Слушай, у тебя единственный шанс его спасти — это отдать мне, иначе вас сожгут вместе. Только ты возродишься, благодаря драконьей чешуе, а мальчик погибнет…
— Давно… — ведьма помолчала. — Давно я не встречала никого из вашего огненного племени. Тебе что, мало места на твоем гнилом Хибре? Чего ты рыщешь здесь, чего потерял? Разве ты пришел за ребенком? Ты пришел вывернуть мои мозги, и ты их вывернул… Ладно, я отпущу щенка. От него все равно никакого толку! Теперь убирайся!
Рахмани с восхищением был вынужден признать мужество колдуньи. Даже перед лицом смерти она не выпускала инициативу из рук.
Мальчика он нашел в соседней запертой камере, в железной клети с петлями, в которой осужденных преступников подвешивали над стеной замка в период зимних метелей или напротив, летом, когда солнце жарило особенно беспощадно. Смуглый мальчик не носил еще повязки на лице, в его жестких черных кудрях запутались солома и крысиный помет, он не понимал ни слова на языках севера, но откликнулся, когда Рахмани напел пару фраз на наречии бедуинов. Когда ловец заворачивал мальчика в одеяло, тот дважды укусил его за руку. Рахмани пришлось связать маленького пленника, закрутить в плащ и повесить за спиной.
— Поклянись мне, что на нем нет метки, — высокий ярл брезгливо отодвинулся от Саади, когда разглядел его ношу. — Ты можешь гостить у меня, сколько захочешь. Мы бились четыре дня. Но не могли разговорить эту бестию, а ты справился за час! Отличная работа, теперь осталось раздавить их проклятый улей. Мои люди привезли нюхача, он еще не взял след, но непременно возьмет, ха-ха! Ты нарисовал верно, ведьмы утащили свой город за Волчьи скалы, мы нашли остатки костров… Скоро мы возьмем их, мы приведем свору волкодавов! Оставайся, ловец, отдохни от льда, ты заслужил отдых!
— Я поеду, Его величество поручил мне четверых гостей из Лондиниума, — Рахмани почти не соврал. Саксоны действительно собирались за границу Тьмы, но неделей позже.
Он спускался по узкой тропе, нагруженный серебром и молчаливым связанным ребенком, и думал про себя, что не выполнил поручение ярла, потому что ведьма убила себя. Он так и не узнал, кто подослал ее в замок. Массу сил отняло спасение палача, откушенный язык ведьмы ударил парня в лицо. Палач окривел на левый глаз и приобрел пожизненную привычку дергать щекой. Кроме того, в тот день Рахмани сам едва не погиб…
Уже нырнув под перину облаков, спускаясь со скал фиорда, Саади попал под стригущий смерч. До этого смерчи никогда не забирались так высоко. Рахмани вначале усыпил ребенка, укрыл его лицо и нос мокрыми тряпками, пропитанными отваром чистотела, затем забился в расщелину между камнями и следил, как ревущая зеленая воронка играючи таскала по небу вырванные еловые пни, обломки кораблей и тележные колеса. Мальчика ловец держал у себя под животом, пока опасность не миновала. Потом смерч ушел к северу и унес с собой ядовитые испарения болот. Рахмани выбрался из расщелины, но не пошел дальше, пока не совершил часовой комплекс очистительного дыхания. Через шесть часов он спустился в место, где оставил эму, и нашел его издохшим.
Еще через двенадцать часов Рахмани вышел на почтовый тракт между Гагеном и Брезе, а утром уже грел ноги у очага в доме Снорри Два Мизинца, которого в столице называли просто Вор из Брезе.
— Что мне сделать с этим мавром? — спросил хозяин, наблюдая, как чумазый ребенок обгладывает кость. Мальчик не подошел к столу, не воспользовался стулом и столовыми приборами, он забился в угол с жареной гусиной ногой и поглядывал оттуда настороженно, будто на его добычу кто-то покушался. — Я слышал, что ведьмы воруют детей, но не представлял, что они забираются так далеко на юг…
— Это не мавр. Впрочем, неважно, — махнул рукой Рахмани. — Здесь, в мешке — деньги. Их хватит, чтобы достать на мальчика хорошие документы, отвезти его в любой из латинских портов и посадить на корабль до Каира.
— А дальше? Ты хочешь, чтобы я искал его родителей? Его отец — шейх или султан? Тогда он нам должен платить.
— Не надо искать его родителей, — засмеялся Рахмани. — Его надо только выпустить, и он испарится в песках. Он находит свой дом не хуже кошки.
Снорри Два Мизинца смерил друга долгим взглядом.
— Ладно, Рахмани, я все сделаю. Но ты можешь мне сказать, кем этот оборванец приходится тебе? Если это тайна, я беру свои слова назад.
— Что ты, никакой тайны, — ловец отхлебнул чая. — Мне показалось, что его дед когда-то улыбнулся моему отцу, вот и все…
7
— Ах, да, звереныш, — отмахнулся ярл, наблюдая через плечо Саади, как тот набрасывает схему прохода через скалы. — Про ее звереныша я забыл… Вот дьявол, как ты узнал про него?
— Я услышал ее страх за него, но это не ее ребенок. Отдайте мне мальчика, — попросил Рахмани. — Ведьмы украли его далеко на юге, очень далеко отсюда. Он не опасен и не умеет колдовать.
— А тебе он зачем?
— Я отвезу его… — договорить Саади не успел.
В этот момент ведьма сумела освободиться от кляпа, откусила себе язык и плюнула в ловца Тьмы кровью, прежде чем ее накрыли рогожей. Рахмани успел отскочить в сторону, поскольку увидел все заранее, за три песчинки до нападения. Сам же благородный ярл, палач и два верных венга с факелами получили сильные ожоги от сатанинской крови и едва не погибли. Ведьму искололи ножами, она повисла в кандалах трепещущей тряпкой, продолжая бормотать проклятия.
Рахмани облил палача и ярла водой из бочки, помог выбраться раненым в коридор. Из соседних помещений ломились солдаты, громыхали сапоги, неслись ругань и стоны. На заляпанных маслом и грязью плитах пола вместо откушенного языка извивалось нечто, похожее на гигантскую улитку без ракушки.
— Никто не подходите! Уберите огонь! — выкрикнул Рахмани, заметив, что солдаты намерены плеснуть на откушенную часть ведьминого тела маслом из лампы. — Ваш огонь здесь не поможет! Уходите все, закройте дверь!
Слуги ярла и наемники с радостью подчинились. Когда тяжелая кованая дверь отгородила пыточную от остальных подвалов, Саади на мгновение испытал неуверенность. Ярл мог приказать, и ловца замуровали бы вместе с трупом колдуньи. И неважно, что потом Гленнвенфиорд надолго опустеет, а самого ярла будут держать в королевской темнице за убийство лучшего ловца Тьмы; важно то, что сквозь толщу плотного камня просочиться наружу крайне непросто…
— Ведь ты же жива? — Рахмани подобрался к обмякшей ведьме сбоку, стараясь не наступать на ее ядовитых последышей. Из десятков ран на теле старухи сочилась кровь, на полу сгустки собирались в комки, выпускали крохотные ножки, усики и шустро расползались, но их передвижение ограничивала широкая блестящая полоса, нанесенная кистью на потертые каменные плиты. Червячки, сороконожки, уховертки шептались, гневно пищали и неловко скакали под искалеченными ступнями их родительницы.
— Не притворяйся, я ведь знаю, что тебя держит на дыбе, — сказал Рахмани. — Не дурацкая святая вода и не кресты, а вот это, — он ткнул в маслянисто блестевшую полосу на полу. — Это кровь младенцев, невинно убитых в последнем крестовом походе. Они ее сушат, а потом разбавляют… Хорошо, что они не додумались окружить тебя святой водичкой, мощами и прочим! Ты бы тогда весь этот замок живо превратила в бойню, верно? — Рахмани рассмеялся, слушая, как у старухи восстанавливается сердцебиение и одна за другой затягиваются раны на теле.
— Но ярлы стали умными, особенно после того, как твои сестрички раскололи Сваннгельдфиорд и опрокинули в море целый остров… Да, они теперь поумнели и обращаются за помощью не к епископу, а к таким, как я. Не ожидала встретить меня здесь, верно? Тебя держит на дыбе только кровь, но мы-то с тобой знаем, что совсем не обязательно за тысячи далеров покупать у нунция кровь младенчиков. Годится кровь любого новорожденного, родившегося на тысячу миль южнее. Вы не можете к ней прикасаться, верно?.. Но пусть ярл и дальше дарит деньги Риму, нас с тобой это не касается…
Рахмани ожидал нападения. Поэтому легко ушел от удара. Ведьма вырвала левую руку из пыточных колец, с хрустом разлетелись щепки, и свежевыращенные когти распороли затхлый воздух в пальце от носа ловца. Только что кисть ведьмы представляла жалкое зрелище, пальцы были перебиты, на трех из них не хватало ногтей, но Рахмани чуть не содрала кожу с лица здоровенная широкая лапа. Он засмеялся, отодвигаясь под защиту магического круга. Факелы всколыхнулись, пламя в газовой лампе погасло, массивная дверь дернулась в петлях. Рахмани слышал, как за дверью испуганно дышат стражники, их набилось в коридор не меньше десятка. Где-то за стеной бушевал и костерил слуг пораненный ярл.
Ведьма подняла взлохмаченную голову и зашипела. Ее раны почти затянулись, левую руку она успела отрастить на длину пяти локтей, но распрямить ее до конца не смела — тонкая еще, глянцевито-серая кожа дымилась и покрывалась волдырями, попав под действие невидимой заговоренной преграды. На низком потолке, прямо над ведьмой, темным цветом выделялся еще один круг, начертанный кровью.
— Бесполезно меня пугать, — Рахмани выставил ладони, и лиловые молнии заплясали у него между пальцев. — Я не сумею тебя убить и не стал бы этого делать, но могу доставить тебе настоящие страдания. Я могу забрать твой язык с собой, а ярл будет вечно держать тебя в колодках и передаст тебя сыну. Я буду жечь твой язык все время, и боль настигнет все ваше племя…
— Чего ты хочешь, пещерное отродье? — Ведьма оскалила новые, еще пока короткие зубы.
— Ты украла мальчика у продавцов улыбок. Он где-то здесь, за стеной, я его чую. Отпусти мальчика, я укажу ярлу верный путь к вашему городку, но не стану ему указывать на твою родню здесь, в фиорде…
— Пещерный выкидыш, ты врешь, тебе не найти их!.. — старуха скрипнула зубами.
— Я их уже нашел, у тебя в памяти, — недобро сощурился ловец. — В самом замке живет прачка, твоя двоюродная племянница, в рыбацкой деревне — два парня, они родня твоему старшему зятю, только не знают об этом. А у прачки скоро будет ребеночек. И тебя очень волнует, родится девочка с меткой или очередная бесполезная потаскушка. Они пока невиновны, но это не помешает ярлу снять с них кожу и опустить их без кожи в соленую морскую воду. Достаточно того, что я укажу на них, а именно этого от меня ждут…
— В этих детях нет силы, не смей их трогать! Не смей, я прокляну тебя, я достану тебя везде!..
— Отпусти мальчика, ты ведь сплела для него мешок с иллюзиями… Слушай, у тебя единственный шанс его спасти — это отдать мне, иначе вас сожгут вместе. Только ты возродишься, благодаря драконьей чешуе, а мальчик погибнет…
— Давно… — ведьма помолчала. — Давно я не встречала никого из вашего огненного племени. Тебе что, мало места на твоем гнилом Хибре? Чего ты рыщешь здесь, чего потерял? Разве ты пришел за ребенком? Ты пришел вывернуть мои мозги, и ты их вывернул… Ладно, я отпущу щенка. От него все равно никакого толку! Теперь убирайся!
Рахмани с восхищением был вынужден признать мужество колдуньи. Даже перед лицом смерти она не выпускала инициативу из рук.
Мальчика он нашел в соседней запертой камере, в железной клети с петлями, в которой осужденных преступников подвешивали над стеной замка в период зимних метелей или напротив, летом, когда солнце жарило особенно беспощадно. Смуглый мальчик не носил еще повязки на лице, в его жестких черных кудрях запутались солома и крысиный помет, он не понимал ни слова на языках севера, но откликнулся, когда Рахмани напел пару фраз на наречии бедуинов. Когда ловец заворачивал мальчика в одеяло, тот дважды укусил его за руку. Рахмани пришлось связать маленького пленника, закрутить в плащ и повесить за спиной.
— Поклянись мне, что на нем нет метки, — высокий ярл брезгливо отодвинулся от Саади, когда разглядел его ношу. — Ты можешь гостить у меня, сколько захочешь. Мы бились четыре дня. Но не могли разговорить эту бестию, а ты справился за час! Отличная работа, теперь осталось раздавить их проклятый улей. Мои люди привезли нюхача, он еще не взял след, но непременно возьмет, ха-ха! Ты нарисовал верно, ведьмы утащили свой город за Волчьи скалы, мы нашли остатки костров… Скоро мы возьмем их, мы приведем свору волкодавов! Оставайся, ловец, отдохни от льда, ты заслужил отдых!
— Я поеду, Его величество поручил мне четверых гостей из Лондиниума, — Рахмани почти не соврал. Саксоны действительно собирались за границу Тьмы, но неделей позже.
Он спускался по узкой тропе, нагруженный серебром и молчаливым связанным ребенком, и думал про себя, что не выполнил поручение ярла, потому что ведьма убила себя. Он так и не узнал, кто подослал ее в замок. Массу сил отняло спасение палача, откушенный язык ведьмы ударил парня в лицо. Палач окривел на левый глаз и приобрел пожизненную привычку дергать щекой. Кроме того, в тот день Рахмани сам едва не погиб…
Уже нырнув под перину облаков, спускаясь со скал фиорда, Саади попал под стригущий смерч. До этого смерчи никогда не забирались так высоко. Рахмани вначале усыпил ребенка, укрыл его лицо и нос мокрыми тряпками, пропитанными отваром чистотела, затем забился в расщелину между камнями и следил, как ревущая зеленая воронка играючи таскала по небу вырванные еловые пни, обломки кораблей и тележные колеса. Мальчика ловец держал у себя под животом, пока опасность не миновала. Потом смерч ушел к северу и унес с собой ядовитые испарения болот. Рахмани выбрался из расщелины, но не пошел дальше, пока не совершил часовой комплекс очистительного дыхания. Через шесть часов он спустился в место, где оставил эму, и нашел его издохшим.
Еще через двенадцать часов Рахмани вышел на почтовый тракт между Гагеном и Брезе, а утром уже грел ноги у очага в доме Снорри Два Мизинца, которого в столице называли просто Вор из Брезе.
— Что мне сделать с этим мавром? — спросил хозяин, наблюдая, как чумазый ребенок обгладывает кость. Мальчик не подошел к столу, не воспользовался стулом и столовыми приборами, он забился в угол с жареной гусиной ногой и поглядывал оттуда настороженно, будто на его добычу кто-то покушался. — Я слышал, что ведьмы воруют детей, но не представлял, что они забираются так далеко на юг…
— Это не мавр. Впрочем, неважно, — махнул рукой Рахмани. — Здесь, в мешке — деньги. Их хватит, чтобы достать на мальчика хорошие документы, отвезти его в любой из латинских портов и посадить на корабль до Каира.
— А дальше? Ты хочешь, чтобы я искал его родителей? Его отец — шейх или султан? Тогда он нам должен платить.
— Не надо искать его родителей, — засмеялся Рахмани. — Его надо только выпустить, и он испарится в песках. Он находит свой дом не хуже кошки.
Снорри Два Мизинца смерил друга долгим взглядом.
— Ладно, Рахмани, я все сделаю. Но ты можешь мне сказать, кем этот оборванец приходится тебе? Если это тайна, я беру свои слова назад.
— Что ты, никакой тайны, — ловец отхлебнул чая. — Мне показалось, что его дед когда-то улыбнулся моему отцу, вот и все…
7
ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ
Когда я смотрю на огонь, я моментально вспоминаю веселые, бесшабашные костры, растянувшиеся цепочкой вдоль Шелкового пути. Когда я смотрю на свечи, я вспоминаю чадящие, грубые свечи в шатрах торговцев. Когда я вижу качающиеся фонарики на рейсовых дилижансах, я вспоминаю вереницы факелов в крепких руках караванщиков.
С востока из страны Хин ползут двугорбые, с мешками и тюками, трясутся повозки из страны Тибет, запряженные винторогими буйволами, из Орды гонят пешком тысячи связанных рабов. Низко парят над землей, перебирая мохнатыми ножками, гусеницы шаманов с золотых песочных дюн Карокорума; с пузырчатого тела каждой свисают вьюки с поклажей и узкогорлые кувшины. Бесстрастно смотрят черными щелками глаз желтошапочники-торгуты, над ними кружат прирученные хищные птицы с нарощенными железными когтями и клювами, и горе тому, кто посягнет на богатства ханских подданных…
Оголив сабли, черные невольники в высоких тюрбанах окружают богатые караваны Вавилона. У этих — двухэтажные мощные повозки, всегда укрытые коврами с магическими надписями. Навстречу таким же бурным потоком плывут колесницы, украшенные золочеными печатями Двурогого, им всюду уступают дорогу. Впереди караванов Македонии, во главе конных отрядов, гарцуют гиппархи, почти всегда это центавры в бронзовых латах. Каждый из них на три головы выше самого рослого мужчины, а в холке — выше любого скакуна. Их хищные лица скрыты забралами, а на шлемах красуются плюмажи из павлиньих перьев.
Порой попадаются сухопутные ладьи белобородых гиперборейцев, со змеями на штандартах и голыми деревянными девами на носах. Посуху их ладьи плывут в паре локтей от земли, словно их поддерживает божественный ветер, а на воде они поплывут, как самые обычные корабли. Духи морей сильнее колдовства гиперборейцев и не позволяют парить над водой. В трюмах своих кораблей белобородые альбиносы везут запечатанные бочки с иноземными бесами и бесами прирученными, в других же бочках они везут южные ветра — сирокко, бора и леванты, пойманные на побережьях в камышовых полях. За ветра хорошо платят, объяснила мне Мать волчица, вот только не сказала, где именно.
Крытые арбы неторопливо везут закутанных в платки гордых иудеев, с их таинственными маслами, притираниями и ручными горгульями. Еще они торгуют камнями с выбитыми заклятиями. Такие камни годятся для того, чтобы извести соседей оспой или наслать вредителей в их огород, достаточно подбросить их под порог дома. Иные камни, напротив, могут приворожить холодную девушку или вернуть сбежавшего жениха. Дороже всего ценятся белые морские окатыши из Мертвого моря. На них, по слухам, можно написать пожелания самой Родительнице мертвых, и она покажет сокрытые клады. Если только сам останешься в живых…
Иудеев обгоняет быстроногая мохнатая конница Генуи; эти пестро одетые, звенящие серьгами и браслетами купцы всегда торопятся, норовят успеть больше других. Они основывают больше всех факторий и рынков, у них в ходу сургучные печати, диковинные бумаги со страшным названием «вексель» и не менее диковинные люди, называемые нюхачами. Нюхачей генуэзцы разводят в закрытых заведениях, и далеко не все признают в них людей. Мать волчица сказала, что трижды сталкивалась близко с кривобокими карликами, но так и не уяснила, к какой расе они принадлежат. Нюхачей когда-то давно обнаружили на далеких восточных островах. Есть такие острова, где трава бамбук за ночь вытягивается в рост человека, где женщины воюют, прокалывают нижнюю губу и украшают себя ожерельями из ушей врагов, а мужчины раскрашивают свое тело, выщипывают волосы и сидят с детьми. Еще там водятся рыбы, выпрыгивающие на берег, и птицы, говорящие человеческим языком. Оттуда генуэзцы привезли нюхачей. Теперь они их продают всему миру, поскольку для купца лучше иметь одного такого помощника, чем двадцать обыкновенных. Но обученный нюхач и стоит дороже, чем двадцать лодырей. Ведь он не только находит по запаху пропавшие предметы и людей, он различает запах обмана и запах доверия, запах подлости и запах глупости…
Вдоль обочин, медленнее прочих, группами и поодиночке, ковыляют монахи и проповедники всех оттенков веры и неверия. Некоторые катят на хлипких тележках, внуздав самых разных животных и птиц. Другие идут пешком, и вокруг них моментально освобождается место, потому что по следу оборванцев ползут пятнистые змеи или полчища скарабеев. Третьи вообще никуда не идут, они лежат на ковриках и курят, а утром вместо одного человека на коврике оказывается другой. Мать волчица в ответ на мое изумление растолковала, что это йоги из горного Банд жара, страны Вед. Они так и путешествуют, непрерывно меняясь телами. Таким образом, им не надо долго рассказывать друг другу, кто где был и что видел. Они настолько преуспели в науке познания себя, что почти не зависят от внешних обстоятельств…
Восьмилетним ребенком я не понимала, зачем эти грязные, обросшие люди с посохами стирают в кровь стопы, отчего им не сидится по домам. Иногда над пыльным утрамбованным путем раздается шелест крыльев и утробное клокотание — это проносятся на змеях усатые смуглые мужчины в чалмах, или четверка драконов несет на канатах корзину, обшитую коврами, настоящий маленький дом, из окошек которого выглядывают черноволосые смеющиеся женщины. Драконы могли бы лететь напрямик, через горы, но их погонщики упорно придерживались изгибов Великого пути. Пыль поднималась к небу столбами, скрывая шатры и юрты, выросшие вдоль загаженных обочин. Мать волчица показала мне татуированных пиктов с далеких Оркнейских островов, они вели крошечных лошадок пони, высоко ценимых хинскими императорами. Туда же, на восток, везли в клетках визжащих собак, им предстояло попасть на мясные рынки. Навстречу, с севера, на Великий путь вливались торговцы оленьим рогом, северными эму и костью ценных рыб, они были похожи на мой народ раджпура не больше, чем бабуин похож на крошечную макаку. Иногда рыб они везли живьем, в громадных бочках, чтобы продать подороже поварам королевских дворов. Помимо рыб, они везли морских бесов, тех берегли пуще золотых слитков, а вокруг бочек выставляли охрану из танцующих шаманов. Шаманы не прекращали своих плясок с бубнами и шепелявыми заунывными песнями, которые удерживали бесов в оцепенении.
Еще мы видели черноногих с плетеными корзинами, в которых перевозятся улитки, черепахи и сладкие диковинные плоды. Видели узкоглазых хинцев из монастырей, они гнали на запад племенной скот, попутно везли редчайшие пряности, но самым главным и драгоценным их товаром был шелк. Кроме хинцев, шелком торговали желтокожие коротышки из Орды, они не понимали языков других народов. Но все это люди, объясняла мне Мать Красная волчица. Все это люди, независимо от цвета кожи и языка…
На Шелковом пути много стоянок, защищенных каменными идолами. Глядя вечером с горы, крепко держась за юбку Красной волчицы, я чувствовала, как сжимается и трепещет мое детское сердечко. Так похожи были мириады танцующих костров на шевеление южного океана. Возле двуликих идолов резали жертвенный скот; издалека, сквозь топот тысяч ног и разноголосицу, доносилось жалобное блеяние. Таким образом купцы пытались вымолить у своих богов удачу в дороге. Иногда это им помогало, а иногда Шелковый путь мелел.
Мне было восемь, когда Мать волчица взяла меня с собой, и я почуяла с запада запах гари. Это горела одиннадцатая Александрия, основанная когда-то Двурогим и подожженная таджикскими беями из Шахрияза. Наследником династии в те годы был то ли Кассий, то ли Птолемей, я не помню… В ответ на убийство наместника он прислал войско, таджиков опрокинули, многих продали в рабство в Орду, и на Шелковом пути снова восстановился мир. Посланцы Орды вели себя самоуверенно в фортах и крепостях македонийцев, но наглостей себе не позволяли. Весь материк Великой степи, несмотря на свое название, подчинялся империи Искандера.
Нас, народ раджпура, далекие битвы касались мало. Мать Красная волчица говорила много слов, непонятных и диких. Она говорила, что далеко на Западе земля также обрывается в океан, называемый Седым. Из океана приплывают длинные сухие лодки краснокожих людей инка. Их лодки выдолблены из целых стволов деревьев, и одновременно в них прячутся до сотни гребцов. Инка малы ростом, их язык непонятен, а кожа цвета глины, которую собирают наши гончары на обрыве Леопардовой реки. Они совсем не похожи на людей раджпура, но именно они, оказывается, были нашими далекими родственниками.
Я слушала старуху и не верила своим ушам.
Родственниками я привыкла считать обитателей четырех деревень, расположенных ниже нас по течению Леопардовой. Ну, с некоторой натяжкой, общая кровь обнаруживалась в дни торжеств и с теми, кто приходил из верхних деревень. Всего тысяч восемь человек, от силы — двенадцать. Впрочем, в восьмилетнем возрасте я понятия не имела о таких огромных числах.
Именно так, рассмеялась Мать Красная волчица, угощая меня сушеными бананами. Именно так, доченька моя, это наша родня. Я на волчицу не сердилась за такое обращение. За эти годы я почти отвыкла от родной матери. С инка у нас общая кровь, продолжала Мать волчица, но наместникам-македонцам лучше об этом не знать. На западе империи они позволили краснокожим основать фактории, охотно покупали у них меха, табак и листья коки. Сами македонцы, как и гиперборейцы на севере и финикийцы на юге, были неплохими мореплавателями и строили корабли с парусами. Но перебраться через Седой океан пока не могли, все их экспедиции погибали…
Это потому, сказала Мать волчица, что инка владеют секретом, как одолеть горячее течение, несущее толщи воды с юга в сторону островов Логриса. Инка водят дружбу с морским змеем, кидают ему жертвы, специально приготовленных на время пути девушек и юношей, и змей позволяет им доплывать до берегов империи. Великий путь шелка приносит много слухов. Например, говорят, что западный материк баснословно богат, что там золото сочится из земли, а серебро оседает на дне стакана, если зачерпнуть воды в любом ручье.
Ходят слухи, что там над саваннами парят прозрачные дома, похожие на грозди винограда, в которых живут разумные бабочки. Тому, кто им понравится, они могут подарить вечную жизнь. Еще там живут дикие буйволы, размером со слона, и стада их так велики, что могли бы занять собой целиком Великий путь шелка. Якобы в землях инка растут травы, покурив которые несколько лет подряд, человек может обойтись без Янтарных каналов. Человек может ходить с тверди на твердь там, где захочет, и когда захочет. Правда, обычно человек умирает раньше, чем достигает такого счастья. Но самое потрясающее и самое главное чудо, которым владеют краснокожие мореходы, — это легенда о четвертой тверди.
Никто на Великой степи не видел четвертую твердь, хотя многие сотни мудрецов пытались ее найти. Краснокожим известна тайна, которой они никогда не поделятся ни с македонянами, ни с Ордой, ни с императором Поднебесной. Матери их народа умеют ловить уршадов и извлекать Камни пути. Они хранят память о тех, кто ушел на четвертую твердь и не вернулся обратно. Это не так сложно, как полагают бородатые мудрецы.
— Мы будем учить тебя и других девочек, способных стать волчицами, — сказала Мать. — Раджпура и инка когда-то были одним народом, до того, как порвалась пуповина, связывающая нас с Западным материком. Это была единая земля, задолго до того, как появились первые Камни пути…
— Камни пути? Что такое Камни пути?
— Ты научишься их находить в кишках уршадов.
— Я боюсь…
— Я тоже боюсь. Мы все боимся, это правильно. Мы же не духи, а люди.
— А почему же?..
— Потому что так требует наш долг. Иногда девочка рождается с духом Дочери волчицы, как ты. Ей дается слишком много, гораздо больше, чем другим дочерям и сыновьям народа раджпур. Но когда человеку много подарено, еще больше он должен отдать.
— Кому отдать? Духам?
— Я учу тебя два года, а ты все такая же бестолковая! — Старуха отвесила мне подзатыльник. — Духи даруют силу не для того, чтобы ты вернула ее назад. Получила — отдай людям.
Я слушала Мать Красную волчицу и ощущала себя бесконечно глупой. Я никак не могла взять в толк, где же во мне неведомая сила, которой почему-то надлежит всю жизнь делиться с другими.
— А камни? Разве они были всегда? А уршады были всегда?
— Уршады были всегда, на них держится мир. А Камни… Уршады то рождают их часто, как детенышей речной крысы, то оскудевают. Мудрецы-торгуты говорят: это оттого, что четвертая твердь то слишком близко от нас, то снова слишком далеко. Когда-нибудь, если мы не перехватим ее, она оторвется навсегда, и мир погрузится во мрак…
Я поежилась, вспомнив ночную темноту Леопардовой реки, когда обе луны прячутся за дождевыми тучами. Именно так я представляла себе мир, погрузившийся во мрак.
— Мать волчица… — робко позвала я. — А четвертая твердь к нам так же близко склоняется, как Смеющаяся луна? Или как Гневливая, которая бродит по осторожной тропе, не приближаясь к водопою? И можно ли?..
— Можно ли застать четвертую твердь на купании в реке? — Мать волчица расхохоталась так, что вокруг нашего шатра с гомоном взлетели лесные птицы. — Нет уж, она не придет купаться в реку, ха-ха! Она всегда рядом, но не так, как Зеленая улыбка или Хибр. Она качается взад-вперед, взад-вперед, и никогда рядом, ха-ха…
Я слушала старуху и пыталась представить себе громадную твердь на качелях, похожую на девочку, искалеченную оспой. У меня ничего не получалось. Моего слабого воображения не хватало для осознания, что мир столь огромен, и в нем, за тысячи гязов воды, живут далекие и страшные родственники. Хотя уршады были ближе и страшнее, они превращали человека в кучку бурой слизи и отвратительных бесов.
Уршады на тверди живут всегда, строго сказала Мать волчица. Но когда-то давно, мудрые Матери умели обходиться и без них. Они легко проникали в мир четвертой тверди и приносили оттуда осколки счастья.
— А зачем она нам, четвертая твердь? — спросила я. — Разве нам плохо здесь?
Мать Красная волчица надолго замолчала, вглядываясь в бирюзовую пропасть над головой. Там кружили падалыцики, высматривая умерших вьючных животных, там в лучах желтой Короны купались дрожащие миражи невиданных городов. Внизу же, под кудрявым лесным пологом, топтался и разноголосо кричал Шелковый путь.
— Четвертая твердь рядом, но туда не попасть по Янтарным каналам, — печально заметила Мать волчица. — Когда-то четвертая твердь была еще ближе, но теперь она удаляется. Уже давно она удаляется. Когда-то она покинет нас навсегда, и тогда мир Великой степи погибнет, так записано в хрониках мудрецов-торгутов… Там, на райской тверди, люди и духи живут сытно и счастливо и любят друг друга. Там нет войн, нет кровной вражды и обмана…
Послушай, девочка, я буду учить тебя всему, что знаю. Потом я отдам тебя в обучение к тем, кто знает больше, чем Матери волчицы. Не перебивай и не реви!.. Ты пройдешь по Шелковому пути и вернешься домой. А если ты не вернешься, значит, ты недостойна стать Красной волчицей. Ты будешь искать четвертую твердь, так же как ее искали мы, не только на Великой степи, но и на Хибре, и на Зеленой улыбке. Ты будешь искать ее и найдешь, потому что ты не такая, как другие. Ты найдешь твердь, где все народы счастливы и мирно спят, отбросив оружие. Ты родилась, чтобы спасти Великую степь…
С востока из страны Хин ползут двугорбые, с мешками и тюками, трясутся повозки из страны Тибет, запряженные винторогими буйволами, из Орды гонят пешком тысячи связанных рабов. Низко парят над землей, перебирая мохнатыми ножками, гусеницы шаманов с золотых песочных дюн Карокорума; с пузырчатого тела каждой свисают вьюки с поклажей и узкогорлые кувшины. Бесстрастно смотрят черными щелками глаз желтошапочники-торгуты, над ними кружат прирученные хищные птицы с нарощенными железными когтями и клювами, и горе тому, кто посягнет на богатства ханских подданных…
Оголив сабли, черные невольники в высоких тюрбанах окружают богатые караваны Вавилона. У этих — двухэтажные мощные повозки, всегда укрытые коврами с магическими надписями. Навстречу таким же бурным потоком плывут колесницы, украшенные золочеными печатями Двурогого, им всюду уступают дорогу. Впереди караванов Македонии, во главе конных отрядов, гарцуют гиппархи, почти всегда это центавры в бронзовых латах. Каждый из них на три головы выше самого рослого мужчины, а в холке — выше любого скакуна. Их хищные лица скрыты забралами, а на шлемах красуются плюмажи из павлиньих перьев.
Порой попадаются сухопутные ладьи белобородых гиперборейцев, со змеями на штандартах и голыми деревянными девами на носах. Посуху их ладьи плывут в паре локтей от земли, словно их поддерживает божественный ветер, а на воде они поплывут, как самые обычные корабли. Духи морей сильнее колдовства гиперборейцев и не позволяют парить над водой. В трюмах своих кораблей белобородые альбиносы везут запечатанные бочки с иноземными бесами и бесами прирученными, в других же бочках они везут южные ветра — сирокко, бора и леванты, пойманные на побережьях в камышовых полях. За ветра хорошо платят, объяснила мне Мать волчица, вот только не сказала, где именно.
Крытые арбы неторопливо везут закутанных в платки гордых иудеев, с их таинственными маслами, притираниями и ручными горгульями. Еще они торгуют камнями с выбитыми заклятиями. Такие камни годятся для того, чтобы извести соседей оспой или наслать вредителей в их огород, достаточно подбросить их под порог дома. Иные камни, напротив, могут приворожить холодную девушку или вернуть сбежавшего жениха. Дороже всего ценятся белые морские окатыши из Мертвого моря. На них, по слухам, можно написать пожелания самой Родительнице мертвых, и она покажет сокрытые клады. Если только сам останешься в живых…
Иудеев обгоняет быстроногая мохнатая конница Генуи; эти пестро одетые, звенящие серьгами и браслетами купцы всегда торопятся, норовят успеть больше других. Они основывают больше всех факторий и рынков, у них в ходу сургучные печати, диковинные бумаги со страшным названием «вексель» и не менее диковинные люди, называемые нюхачами. Нюхачей генуэзцы разводят в закрытых заведениях, и далеко не все признают в них людей. Мать волчица сказала, что трижды сталкивалась близко с кривобокими карликами, но так и не уяснила, к какой расе они принадлежат. Нюхачей когда-то давно обнаружили на далеких восточных островах. Есть такие острова, где трава бамбук за ночь вытягивается в рост человека, где женщины воюют, прокалывают нижнюю губу и украшают себя ожерельями из ушей врагов, а мужчины раскрашивают свое тело, выщипывают волосы и сидят с детьми. Еще там водятся рыбы, выпрыгивающие на берег, и птицы, говорящие человеческим языком. Оттуда генуэзцы привезли нюхачей. Теперь они их продают всему миру, поскольку для купца лучше иметь одного такого помощника, чем двадцать обыкновенных. Но обученный нюхач и стоит дороже, чем двадцать лодырей. Ведь он не только находит по запаху пропавшие предметы и людей, он различает запах обмана и запах доверия, запах подлости и запах глупости…
Вдоль обочин, медленнее прочих, группами и поодиночке, ковыляют монахи и проповедники всех оттенков веры и неверия. Некоторые катят на хлипких тележках, внуздав самых разных животных и птиц. Другие идут пешком, и вокруг них моментально освобождается место, потому что по следу оборванцев ползут пятнистые змеи или полчища скарабеев. Третьи вообще никуда не идут, они лежат на ковриках и курят, а утром вместо одного человека на коврике оказывается другой. Мать волчица в ответ на мое изумление растолковала, что это йоги из горного Банд жара, страны Вед. Они так и путешествуют, непрерывно меняясь телами. Таким образом, им не надо долго рассказывать друг другу, кто где был и что видел. Они настолько преуспели в науке познания себя, что почти не зависят от внешних обстоятельств…
Восьмилетним ребенком я не понимала, зачем эти грязные, обросшие люди с посохами стирают в кровь стопы, отчего им не сидится по домам. Иногда над пыльным утрамбованным путем раздается шелест крыльев и утробное клокотание — это проносятся на змеях усатые смуглые мужчины в чалмах, или четверка драконов несет на канатах корзину, обшитую коврами, настоящий маленький дом, из окошек которого выглядывают черноволосые смеющиеся женщины. Драконы могли бы лететь напрямик, через горы, но их погонщики упорно придерживались изгибов Великого пути. Пыль поднималась к небу столбами, скрывая шатры и юрты, выросшие вдоль загаженных обочин. Мать волчица показала мне татуированных пиктов с далеких Оркнейских островов, они вели крошечных лошадок пони, высоко ценимых хинскими императорами. Туда же, на восток, везли в клетках визжащих собак, им предстояло попасть на мясные рынки. Навстречу, с севера, на Великий путь вливались торговцы оленьим рогом, северными эму и костью ценных рыб, они были похожи на мой народ раджпура не больше, чем бабуин похож на крошечную макаку. Иногда рыб они везли живьем, в громадных бочках, чтобы продать подороже поварам королевских дворов. Помимо рыб, они везли морских бесов, тех берегли пуще золотых слитков, а вокруг бочек выставляли охрану из танцующих шаманов. Шаманы не прекращали своих плясок с бубнами и шепелявыми заунывными песнями, которые удерживали бесов в оцепенении.
Еще мы видели черноногих с плетеными корзинами, в которых перевозятся улитки, черепахи и сладкие диковинные плоды. Видели узкоглазых хинцев из монастырей, они гнали на запад племенной скот, попутно везли редчайшие пряности, но самым главным и драгоценным их товаром был шелк. Кроме хинцев, шелком торговали желтокожие коротышки из Орды, они не понимали языков других народов. Но все это люди, объясняла мне Мать Красная волчица. Все это люди, независимо от цвета кожи и языка…
На Шелковом пути много стоянок, защищенных каменными идолами. Глядя вечером с горы, крепко держась за юбку Красной волчицы, я чувствовала, как сжимается и трепещет мое детское сердечко. Так похожи были мириады танцующих костров на шевеление южного океана. Возле двуликих идолов резали жертвенный скот; издалека, сквозь топот тысяч ног и разноголосицу, доносилось жалобное блеяние. Таким образом купцы пытались вымолить у своих богов удачу в дороге. Иногда это им помогало, а иногда Шелковый путь мелел.
Мне было восемь, когда Мать волчица взяла меня с собой, и я почуяла с запада запах гари. Это горела одиннадцатая Александрия, основанная когда-то Двурогим и подожженная таджикскими беями из Шахрияза. Наследником династии в те годы был то ли Кассий, то ли Птолемей, я не помню… В ответ на убийство наместника он прислал войско, таджиков опрокинули, многих продали в рабство в Орду, и на Шелковом пути снова восстановился мир. Посланцы Орды вели себя самоуверенно в фортах и крепостях македонийцев, но наглостей себе не позволяли. Весь материк Великой степи, несмотря на свое название, подчинялся империи Искандера.
Нас, народ раджпура, далекие битвы касались мало. Мать Красная волчица говорила много слов, непонятных и диких. Она говорила, что далеко на Западе земля также обрывается в океан, называемый Седым. Из океана приплывают длинные сухие лодки краснокожих людей инка. Их лодки выдолблены из целых стволов деревьев, и одновременно в них прячутся до сотни гребцов. Инка малы ростом, их язык непонятен, а кожа цвета глины, которую собирают наши гончары на обрыве Леопардовой реки. Они совсем не похожи на людей раджпура, но именно они, оказывается, были нашими далекими родственниками.
Я слушала старуху и не верила своим ушам.
Родственниками я привыкла считать обитателей четырех деревень, расположенных ниже нас по течению Леопардовой. Ну, с некоторой натяжкой, общая кровь обнаруживалась в дни торжеств и с теми, кто приходил из верхних деревень. Всего тысяч восемь человек, от силы — двенадцать. Впрочем, в восьмилетнем возрасте я понятия не имела о таких огромных числах.
Именно так, рассмеялась Мать Красная волчица, угощая меня сушеными бананами. Именно так, доченька моя, это наша родня. Я на волчицу не сердилась за такое обращение. За эти годы я почти отвыкла от родной матери. С инка у нас общая кровь, продолжала Мать волчица, но наместникам-македонцам лучше об этом не знать. На западе империи они позволили краснокожим основать фактории, охотно покупали у них меха, табак и листья коки. Сами македонцы, как и гиперборейцы на севере и финикийцы на юге, были неплохими мореплавателями и строили корабли с парусами. Но перебраться через Седой океан пока не могли, все их экспедиции погибали…
Это потому, сказала Мать волчица, что инка владеют секретом, как одолеть горячее течение, несущее толщи воды с юга в сторону островов Логриса. Инка водят дружбу с морским змеем, кидают ему жертвы, специально приготовленных на время пути девушек и юношей, и змей позволяет им доплывать до берегов империи. Великий путь шелка приносит много слухов. Например, говорят, что западный материк баснословно богат, что там золото сочится из земли, а серебро оседает на дне стакана, если зачерпнуть воды в любом ручье.
Ходят слухи, что там над саваннами парят прозрачные дома, похожие на грозди винограда, в которых живут разумные бабочки. Тому, кто им понравится, они могут подарить вечную жизнь. Еще там живут дикие буйволы, размером со слона, и стада их так велики, что могли бы занять собой целиком Великий путь шелка. Якобы в землях инка растут травы, покурив которые несколько лет подряд, человек может обойтись без Янтарных каналов. Человек может ходить с тверди на твердь там, где захочет, и когда захочет. Правда, обычно человек умирает раньше, чем достигает такого счастья. Но самое потрясающее и самое главное чудо, которым владеют краснокожие мореходы, — это легенда о четвертой тверди.
Никто на Великой степи не видел четвертую твердь, хотя многие сотни мудрецов пытались ее найти. Краснокожим известна тайна, которой они никогда не поделятся ни с македонянами, ни с Ордой, ни с императором Поднебесной. Матери их народа умеют ловить уршадов и извлекать Камни пути. Они хранят память о тех, кто ушел на четвертую твердь и не вернулся обратно. Это не так сложно, как полагают бородатые мудрецы.
— Мы будем учить тебя и других девочек, способных стать волчицами, — сказала Мать. — Раджпура и инка когда-то были одним народом, до того, как порвалась пуповина, связывающая нас с Западным материком. Это была единая земля, задолго до того, как появились первые Камни пути…
— Камни пути? Что такое Камни пути?
— Ты научишься их находить в кишках уршадов.
— Я боюсь…
— Я тоже боюсь. Мы все боимся, это правильно. Мы же не духи, а люди.
— А почему же?..
— Потому что так требует наш долг. Иногда девочка рождается с духом Дочери волчицы, как ты. Ей дается слишком много, гораздо больше, чем другим дочерям и сыновьям народа раджпур. Но когда человеку много подарено, еще больше он должен отдать.
— Кому отдать? Духам?
— Я учу тебя два года, а ты все такая же бестолковая! — Старуха отвесила мне подзатыльник. — Духи даруют силу не для того, чтобы ты вернула ее назад. Получила — отдай людям.
Я слушала Мать Красную волчицу и ощущала себя бесконечно глупой. Я никак не могла взять в толк, где же во мне неведомая сила, которой почему-то надлежит всю жизнь делиться с другими.
— А камни? Разве они были всегда? А уршады были всегда?
— Уршады были всегда, на них держится мир. А Камни… Уршады то рождают их часто, как детенышей речной крысы, то оскудевают. Мудрецы-торгуты говорят: это оттого, что четвертая твердь то слишком близко от нас, то снова слишком далеко. Когда-нибудь, если мы не перехватим ее, она оторвется навсегда, и мир погрузится во мрак…
Я поежилась, вспомнив ночную темноту Леопардовой реки, когда обе луны прячутся за дождевыми тучами. Именно так я представляла себе мир, погрузившийся во мрак.
— Мать волчица… — робко позвала я. — А четвертая твердь к нам так же близко склоняется, как Смеющаяся луна? Или как Гневливая, которая бродит по осторожной тропе, не приближаясь к водопою? И можно ли?..
— Можно ли застать четвертую твердь на купании в реке? — Мать волчица расхохоталась так, что вокруг нашего шатра с гомоном взлетели лесные птицы. — Нет уж, она не придет купаться в реку, ха-ха! Она всегда рядом, но не так, как Зеленая улыбка или Хибр. Она качается взад-вперед, взад-вперед, и никогда рядом, ха-ха…
Я слушала старуху и пыталась представить себе громадную твердь на качелях, похожую на девочку, искалеченную оспой. У меня ничего не получалось. Моего слабого воображения не хватало для осознания, что мир столь огромен, и в нем, за тысячи гязов воды, живут далекие и страшные родственники. Хотя уршады были ближе и страшнее, они превращали человека в кучку бурой слизи и отвратительных бесов.
Уршады на тверди живут всегда, строго сказала Мать волчица. Но когда-то давно, мудрые Матери умели обходиться и без них. Они легко проникали в мир четвертой тверди и приносили оттуда осколки счастья.
— А зачем она нам, четвертая твердь? — спросила я. — Разве нам плохо здесь?
Мать Красная волчица надолго замолчала, вглядываясь в бирюзовую пропасть над головой. Там кружили падалыцики, высматривая умерших вьючных животных, там в лучах желтой Короны купались дрожащие миражи невиданных городов. Внизу же, под кудрявым лесным пологом, топтался и разноголосо кричал Шелковый путь.
— Четвертая твердь рядом, но туда не попасть по Янтарным каналам, — печально заметила Мать волчица. — Когда-то четвертая твердь была еще ближе, но теперь она удаляется. Уже давно она удаляется. Когда-то она покинет нас навсегда, и тогда мир Великой степи погибнет, так записано в хрониках мудрецов-торгутов… Там, на райской тверди, люди и духи живут сытно и счастливо и любят друг друга. Там нет войн, нет кровной вражды и обмана…
Послушай, девочка, я буду учить тебя всему, что знаю. Потом я отдам тебя в обучение к тем, кто знает больше, чем Матери волчицы. Не перебивай и не реви!.. Ты пройдешь по Шелковому пути и вернешься домой. А если ты не вернешься, значит, ты недостойна стать Красной волчицей. Ты будешь искать четвертую твердь, так же как ее искали мы, не только на Великой степи, но и на Хибре, и на Зеленой улыбке. Ты будешь искать ее и найдешь, потому что ты не такая, как другие. Ты найдешь твердь, где все народы счастливы и мирно спят, отбросив оружие. Ты родилась, чтобы спасти Великую степь…