«Лукас, зараза!… Или не Лукас? Кто-то из молодых, из этих самых „возвращенцев“ продался американцам. Теперь пиши пропало, не видать нам в Северодвинске выпаса…
   Неожиданно Второй свернул в узкую щель между гранитными утесами, выскобленными ветрами, похожими на дырявые клыки. Где-то неподалеку шумела быстрая речка, но плеск воды с каждым шагом доносился все глуше. Усатые достали оружие. Какое-то время Старшему казалось, что нависающие каменные глыбы вот-вот распахнут обзор, но постепенно стало еще темнее, а тропа пошла под уклон.
   Часового Старший заметил уже после того, как фигура в балахоне очутилась у них за спиной. Третий усатый обернулся, молча приложил два пальца к виску. По сырому, безжизненному запаху Валька понял: они спускались в пещеру. Небо скрылось, Четвертый усатый натянул на лоб повязку с фонарем и легко побежал вниз.
   — Наша общая задача — вернуть Тхола туда, где он кормился раньше, в Аризону, — наставлял Второй. — А вместе с Толом взять с собой и тебя, и профессора Харченко, и всех, кого ты пожелаешь.
   — А я никуда не хочу, мне и тут неплохо.
   Идти, не помогая себе руками, становилось все тяжелее. Иногда уклон превышал тридцать градусов; вдобавок, поросшие плесенью камни источали влагу, и Валькины ступни ломило от холодной воды. Кроссовки промокли насквозь и порвались по бокам. Несколько раз он чуть не расшибся насмерть и уцелел только благодаря железной хватке Третьего. Похоже, эти парни в пещерах родились.
   — Надеюсь, ты все как следует обдумаешь, — невозмутимо продолжал Второй; его голос гулким кваканьем разносился по мрачным кавернам. — Коллегия погубит себя из-за нелепой секретности. Один Валентин Лунин не сможет обеспечить воспроизводство черепах. Ты погибнешь за несколько месяцев, постоянно отравляя свой организм. В России ты тоже никому не нужен. Вас всех — и тебя, и твою семью — перестреляют из-за денег или посадят в тюрьму… У нас просто нет иного выхода. Мы полагаем, что Валентин Лунин согласится работать вместе с Михаилом Харченко, причем не втайне, а честно и открыто, причем на благо всего человечества. Это звучит высокопарно, но именно так и есть…
   Старший насупился. Получалось все именно так, как предрекал поганый Сергей Сергеевич. Его покупали с потрохами, да еще собирались ославить на весь мир.
   …Предатель Лунин прислуживает американцам…
   Из-за поворота вдруг ударил пучок ослепительного света, Старший зажмурился от неожиданности. Четвертый и еще двое мужчин в шапочках с фонариками и с автоматами на ремнях стояли, придерживая занавес из плотного материала. А за их спинами, в свете прожекторов, блистало настоящее царство Палладина. На несколько минут Валька забыл кто он, с кем и зачем сюда пришел.
   Царство Палладина формой напоминало кривое веретено, имело больше восьмидесяти метров в длину, а высоту Валька не мог оценить, поскольку прямо над головой размещалась штанга с прожектором. Свет миллионы раз отражался от капель минеральных вкраплений, плясал на бесчисленных острых гранях и создавал ощущение распахнутого сундука с драгоценностями. Глаза поневоле закрывались, не в силах вынести сияющего великолепия, но единственная настоящая драгоценность здесь была всего одна.
   Тхол.
   Анка совсем не так описывала животное, в котором ей довелось путешествовать. Больше всего «бочонок» походил на сорокаметровую гантель, обросшую густой розовой щетиной. Ручка между слегка приплюснутыми шарами гантели отсутствовала, вместо нее располагались два ряда широких жгутов, каждый толщиной с водосточную трубу. Жгуты словно бы перетягивали гигантское раздувшееся тело, не давая ему расползтись и заполнить собой всю пещеру. В средней части зверя, между серыми жгутами, виднелось несколько отростков непонятного вида и назначения, но ни один из них не походил на дверь или на иллюминатор.
   Но больше всего Старшего поразило другое. Он сразу почувствовал, что перед ним не машина, не искусная подделка под аэростат, а чрезвычайно сложно устроенное и чрезвычайно умное живое существо. Эхусам, со всей их бортовой реанимацией, было далеко до Тхола, как самой умной селедке далеко до дельфина. Тхол плавно вздыхал, полуметровые розовые щетинки скребли по камням, и непонятно было, лежит он на земле или парит в воздухе.
   Пещера имела несколько выходов, но все они были заботливо замазаны цементным раствором. Самая большая дыра, через которую влетел или вполз Тхол, находилась как раз напротив щели, через которую смотрел Старший, и перекрывалась огромным брезентовым полотнищем. Там, у переносного пульта, в наушниках сидел еще один усатый.
   — Признаюсь честно, не все прошло гладко, — Второй осторожно спустился вниз по стекловидным уступам и поманил Старшего за собой. — К сожалению, наездник, пригнавший сюда Тхола, погиб. С ним погибли еще двое членов Коллегии. Они не относились к числу наших друзей, но мы ни в коем случае не стали бы стрелять первыми…
   Мохнатая розовая туша нависала над Валькой, плавно покачиваясь и распространяя вокруг заметное тепло. Лишь спустившись на самое дно пещеры, он осознал, насколько велик «бочонок», но не заметил следов пазух или карманов. Неожиданная злорадная догадка осенила его.
   — Так вы убили навигаторов и теперь не можете попасть внутрь? Ха-ха…
   — Радоваться нечему, — изо рта Второго валил пар. Старший сам уже чувствовал, какой лютый холод царит в сердце горы. — Радоваться нечему, потому что зверя надо кормить. А вот, кстати, Михаил…
   Валька оглянулся и увидел помолодевшего, розовощекого Харченко в толстых тренировочных брюках и куртке на меху.
   — Парень, ты на меня не злись, — с кривой улыбкой произнес Харченко. — Молод ты еще на стариков фыркать. Поломай спину лет тридцать, как я, за пенсию в двадцать гривен, тогда поглядим, как запоешь…
   — Маркус вас спас, а вы его предали! Вы бы давно погибли от своего рака…
   — Внутри этого слоника два голодных Эхуса, — ловко уклонился от спора профессор. — Оба ждут кормильца и готовы к почкованию.
   — И после успешного почкования в первую же свободную пазуху можно уложить твою маму, — добавил Второй. — Ты знаешь, чем больна твоя мама?
   Валька вздрогнул. Он словно воочию увидел, как маманя сидит у телефона, левой рукой массирует сердце и ждет от него звонка.
   — Она уже выздоровела, и от вас мне ничего не надо!
   — Ты зря горячишься, — возразил Харченко. — Я вот тоже не так давно горячим был… Мама твоя точный диагноз наверняка скрывает и от тебя, и от сестры. Тебе Маркус хоть раз предлагал ее пролечить?
   — Вы же знаете, что у Коллегии очередь на годы вперед, случайных людей брать запрещено. Да я и просить бы не стал, бесполезно… — Старший не находил доводов; он все еще не мог прийти в себя. — Мы для того и хотели на севере выпас сделать…
   — Могу тебя уверить, что никто бы тебе маленькую черепаху не отдал, — отчеканил Харченко. — У Коллегии совсем другие цели, и твой любимый Маркус озабочен только одним — где бы найти еще таких же кормильцев. Поэтому я здесь, и поэтому я здоров. Как только будут найдены другие кормильцы, про тебя забудут! — Харченко взял Старшего за локоть, другой рукой нежно погладил теплое брюхо Тхола. — Валя, ты действительно нужен людям, но не тем людям, что отгородились от всего мира в своих индийских дворцах! Мы вместе с тобой заставим их почковаться, и не раз в столетие, а сто раз в год, понимаешь?! И тогда Эхусов хватит, чтобы закрыть все больницы на земле…
   — Но моя мама… — совсем запутался Валька. — Ее арестуют… в Питере…
   — Мы постараемся ее уберечь, — заверил Второй. — Наше руководство вплотную занимается этой проблемой. Во всяком случае, мы не угрожаем ей физической расправой, эти методы больше присущи ведомству господина Григорьева. Напротив, мы сделаем все для вашего скорейшего воссоединения.
   — Мы надеемся, что ты понимаешь, — со странной интонацией обратился к нему Третий. — Иногда приходится жертвовать соратниками ради высших интересов. Проводя эту операцию, мы потеряли несколько специалистов высочайшего класса. Поверь, это были прекрасные парни, у них дома остались дети. И работали они не ради денег…
   — Я понимаю, — медленно кивнул Старший. — Мной вы тоже пожертвуете ради высших интересов.
   Он смотрел на Тхола. По бокам пушистого «бочонка» пробегали волны медленной дрожи. То одна, то другая «голова гантели» принималась вибрировать, приподнималась над каменным дном пещеры, затем из глубины колосса доносился чавкающий звук, сменяющийся долгим свистящим стоном, и наступало затишье. Спустя несколько минут зверь опять вентилировал свои внутренности, устраивал проверку систем, ощупывал окружающее пространство — и замирал.
   Боевой «бочонок» несколько тысяч лет ждал навигатора, хотя сейчас ему подошел бы и наездник.
   — Стойте! — внезапно протрезвел Валька. — А если люди Атласа откажутся, где вы возьмете наездника?
   — А за наездником уже поехали, — Второй внимательно посмотрел на часы, — Как раз сейчас его, точнее ее, уже должны забрать… Это даже не наездник, а гораздо серьезнее. По терминологии Коллегии, самый настоящий навигатор.
   — Ничего у вас не получится! — Старший вспомнил повадки Марии. — Наездники — не такие люди. Они скорее взорвут Тхола, чем согласятся вам помогать. Тем более что одного вы тут убили…
   — Ты сильно ошибаешься, — широко улыбнулся Второй. — Этот наездник нам непременно поможет. Кстати говоря, вы хорошо знакомы. Это твоя сестра, Лунина Анна.

Глава 22
ТАВЕРНА СЛЕАХ МАЙТ

   Перед крепкой дубовой дверью нас встретил не то гардеробщик, не то вышибала, почти квадратный тип всего лишь с одной узкой прядью бороды, и в красной кожаной полумаске. Он потребовал у дяди Сани расстегнуть куртку, а меня и тетю Берту заставил задрать свитера, проверяя, не вносим ли с собой какое хитрое оружие. Мария выглядела так, что ее даже не стали обыскивать. Берта уговаривала наездницу отлежаться, однако та упрямо увязалась за нами. О металле егерь предупредил заранее, и ненавистные пистолеты наезднице пришлось оставить в общем «номере», чему все мы были только рады. Во взвинченном состоянии наездница была способна натворить бед.
   Под прокопченными сводами обеденной залы витала застарелая, наверное, никогда не выветриваемая смесь ароматов подгоревшего жира, браги и меда, однако моему носу эта смесь показалась на редкость приятной. Еще пахло цветами и травами, развешенными для просушки на поперечных балках потолка. Между стрельчатыми окнами плясали отсветы каминного огня, в натертых бронзовых бокалах отражалось тусклое серебро графинов и червонная позолота керамических чаш.
   Для простого трактира обстановочка излишне роскошная…
   В нижней обеденной зале набилось много народу; голоса шуршали, как оберточная бумага, и звенели, как треснувшие гитары, перекликаясь на все лады. Вне сомнения, весть о нашем появлении разнеслась уже на три дня пути вокруг. Впрочем, никто из посетителей не пытался взять автограф. Некоторые спали, скорее всего, они продремали тут всю ночь, экономя на плате за ночлег.
   Ватага горных пикси храпела в углу, на шкурах, уткнувшись в ребра недоеденного барана. Все ростом с десятилетнего мальчишку, черноволосые, в обтягивающих темных чулках и камзолах со шнуровкой на спине. Стоило нам войти, как в клетке на столе пикси завозился и тявкнул обученный лисенок. Храп тут же прекратился, пикси подняли хищные, вытянутые книзу лица, чем-то смахивающие на волчьи, мордочки. Их зеленые и круглые, горящие, как у кошек, глазки отражали свет потолочных ламп. Тогда я только подивился, и даже посмеялся в душе неудобству их костюмов, не понимая, что шнуровка на спине — привилегия высшей знати…
   Двое Отрядных передвигали скрипучую платформу на колесиках, третий стоял наверху, в клетке, подливая в жерла светильников масло из бурдюка. Сплюснутые бронзовые лампы покачивались на цепях, и вместе с тенями ламп вытягивались и укорачивались тени гостей. В дальнем углу, за раскладной ширмой, вытянув ноги, устроилась компания мрачноватых типов в широких остроконечных шляпах и подбитых волчьим мехом плащах до самой земли. Они не говорили ни слова, сосредоточенно метали кости и делали вид, что мы их совсем не интересуем. Когда слуги с лестницей доехали до ширмы, один из «волков» нетерпеливо помахал им, чтобы не задерживались. В результате две угловые лампы так и остались не зажженными, и лиц под шляпами я так и не увидел. Зато я увидел руку, затянутую в перчатку со множеством пуговок. С рукой такой длины в Измененном мире ему явно делать было нечего. Когда гигант опустил ее, кулак стукнулся о доски пола.
   А еще от приятелей в шляпах отвратительно пахло. Служанка как раз отнесла им поднос, заполненный бокалами со стаутом, но, сколько бы ячменя они ни выдули, обоняние Фэйри не проведешь.
   Эти немногословные ребята часов десять назад поужинали сырым мясом. Причем не просто сырым мясом, а мясом не убитого животного. Они его скушали заживо.
   В отгороженном углу, возле огромной плиты, голые по пояс повара разделывали широкими тесаками готовую тушу оленя. С кухни плыл потрясающий дух дичи, травяных приправ и вина для маринадов. Еще двое безбородых поварят шустро раскладывали по тарелкам раскаленные овсяные лепешки, гремели блюдами и подсвечниками. По полу бродила обрюзгшая белая ворона, придирчиво выбирая хлебные ошметки.
   Мы прошли между столами, вызывая интерес, словно труппа цирковых комиков. Но местные выпивохи тоже стоили того, чтобы их снять на камеру. Тогда, в первую ночь, я нечетко представлял себе, с кем имею дело, и здорово запутался. Никак не верилось, что эти потешные, пропахшие виски и элем рожи принадлежат не загримированным артистам.
   Отрядные составляли в зале большинство, их зеленые одежды всех оттенков бросались в глаза. Они неспешно беседовали, позвякивали кубками и чинно поедали козлятину. Всплески голосов походили на тренировку хора перед выступлением. Пышная девица в шерстяном платье до земли разливала охотникам мед и пиво в глиняные чашки. Вежливые охотничьи псы, поскуливая, поджидали мосталыгу.
   Возле солидного камина, заряженного торфом, у прокопченной стенки шла игра в шахматы.
   — Не может быть… — простонала тетя Берта. — Вы только взгляните, это же настоящие круитни!
   Анка шлепала позади нас, придерживая Марию; они обе, конечно, ничего не поняли, но я чуть не проглотил язык.
   Компания благородных пиктов окружала приземистый стол, выполненный в виде шахматной доски. Вырезанные из дерева фигурки высотой в шесть дюймов, несомненно, были шахматами, но изображали совсем иных, непривычных персонажей. Королевская чета угадывалась по мантиям и высоким головным уборам. Вместо коней расправляли крылья дракончики, офицеров заменили ушастые девушки с копьями, а ладьи превратились в длинноруких карликов.
   Трое мужчин и одна женщина провожали нас пристальными взглядами. Они не делали угрожающих движений, даже не привставали с места, но меня пробрал озноб. Все открытые участки их тел покрывали многоцветные спирали татуировок. Даже верхние веки, опускаясь, превращались в желто-синие, яростно выпученные глаза. И ни малейшего намека на поэтические басни о тщедушном пещерном народце. Ближайший громила, весь покрытый рыжими волосами, своей ручищей мог бы легко свернуть шею взрослому Фэйри.
   Все трое мужчин были одеты в опрятные шерстяные камзолы и длинные килты, из-под которых высовывались остроносые, подбитые железом сапожки. Женщина, такая же рыжая, раскрашенная и ширококостная, куталась в долгополую меховую выворотку из меха выдры. На ее внушительной груди позванивало тяжелое колье со сложным амулетом, украшенное россыпью сапфиров.
   Анку буквально заворожили эти синие звезды.
   Насколько я усвоил из курса обучения, пикты когда-то были обычными, но их почти истребили — вначале римляне, затем новоявленные британские корольки. Из одних источников следовало, что последние круитни оборонялись от скоттов в замке своего короля, у озера Лох-Несс. Там их и перерезали. Другие летописцы утверждали, что татуированные воины встречались гораздо позже на Оркнейских островах, на Мэне, и даже продолжали возводить своих идолов, вот только государства у них своего уже не было.
   У этой четверки, как вскоре выяснилось, с государственностью все было в порядке.
   — Я не вижу Фэйри, — озабоченно произнесла тетушка. — Саня, Бернар, вы видели хотя бы одного Фэйри? Мне это совсем не нравится…
   Мы с Саней ответили отрицательно. Не пойму отчего, но мне тоже стало немного не по себе.
   Нам навстречу уже вышагивал старший егерь Брудо.
   — Его глубокочтимость, лэндлорд Вредо просит вас разделить с ним утреннюю трапезу…
   Итак, я не ошибся, в Изнанке наступало утро. Хотя как раз в этот момент луны за высоким стрельчатым окном снова попрятались.
   — Также Его глубокочтимость приглашает своего друга, барона Ке и…
   И егерь, звеня цепями, отправился собирать по столам кого-то еще. Очевидно, местный земельный властитель не решился нас спрятать от проезжей публики и ради вежливости пригласил за стол более-менее знакомых дворян и коммерсантов.
   Так я рассуждал тогда. Я видел, как во дворе запрягают лошадей и кидают в кареты дорожные корзины. Я наивно верил, что все эти мужчины и женщины в зале просто остановились переночевать и ждали рассвета, чтобы отправиться дальше по своим делам. Очень скоро выяснилось, что я не понимал и малой толики политических процессов, протекавших в Изнанке.
   На нас уже делались серьезные ставки. Настолько серьезные, что знай мы об этом раньше, повели бы себя совсем иначе. Было невероятной глупостью полагать, что знахари Зеленой страны не предугадают наше появление. Но все мы, включая мудрую тетушку, оказались именно такими глупцами. Мы почему-то решили, что несколько побрякушек сверху и несколько пучков волшебной травы отопрут перед нами все засовы. Случилось совсем наоборот, но что сделано, того не воротишь.
   Духам было угодно, чтобы каждый из нас прошел этот путь.
   Лысый татуированный круитни оказался аристократом! Он молча поднялся, — настоящая гора мышц, — еще раз искоса, жадно окинул взглядом Марию и первым прошествовал к почетному столу, расположенному на возвышении. Сквозь рыжую шерсть на его голых лодыжках расцветали спирали татуировок.
   — Мне искренне жаль, что охотники, отвагой полные, не успели к вам на помощь прийти, — простуженно проскрипел глубокочтимый, слегка склоняясь к изуродованной руке Марии, завернутой в теплую овечью шерсть.
   — Мы сами проявили беспечность, — с поклоном ответила тетя Берта. — Не зная опасностей пути, мы не дождались рассвета…
   — Ну… Рассвет и не наступить мог, — чудовищно коверкая язык Долины, изрек глубокочтимый. — Однако возможное все лекари для гостей почтенных сотворят.
   Его напускное сочувствие меня не обмануло. Вредо было глубоко наплевать, погибнут наши спутники через сто лет или в следующую минуту. Я гадал, насколько большой властью он тут располагает. Мысли этого человека походили на хвосты пойманных змей, они метались, поднимая кучу песка, мешая разглядеть главное. Он был чертовски хитер и обожал свою власть. Старый Вредо носил целых три туго связанных косичками бородки, в каждой из которых звякали монеты. Его нежно-салатный плащ сверкал позументами и геральдическими чудищами, пепельно-седые пейсы спускались на плечи, а дряблые уши поддерживала в стоячем положении открытая железная корона в виде трех переплетенных колец. Над морщинистым лбом сверкал роскошный изумруд в оправе, изображающей волчью пасть.
   Мерзнущие кисти рук лэндлорд прятал в меховой муфте, а слева от него слуга топил специальную маленькую печурку, исполнявшую роль личного обогревателя. В сполохах огня левая половина лица Вредо ухмылялась и подмигивала, а правая оставалась в тени, что придавало его облику зловещий и немыслимо коварный вид. За его спиной постоянно находился телохранитель в маске, единственный человек в зале, вооруженный двумя мечами, которых он даже не скрывал.
   Кроме барона круитни, егерь усадил за стол лэндлорда еще шестерых «случайных постояльцев». Я сразу запутался в их дворянских званиях, тем более что повторить свой титул каждый наверняка счел бы унижением достоинства.
   — …Королевский поверенный, милорд фреста-киллоуокер…
   Подслеповато щурясь на зев печурки, нам кивнул один из зеленоглазых, чернявых пикси. Итак, у малявок имелся свой король. Любой Фэйри вам скажет, что еще триста лет назад их племя промышляло конокрадством и бралось за мелкую поденную работу. Надо же, в Изнанке ребята сумели приподняться!..
   — …Его милость, пэр Ваалдахте…
   Дальше я произнести не способен. Только уловил, что бородатый мужичок представлял Абердин.
   — Горные Фэйри, — шепнула тетя Берта, когда служанки отвлекли гостей блюдом с ягненком. — Считалось, что это была самая северная ветвь наших дальних кровей, последних истребили при Генрихе Третьем…
   — …Прекраснородный дофин…
   Изысканно поклонившись, за стол уселся посол Ольстера. Хранительница только пожала плечами, когда я спросил, к какому племени он относится. Тетушка нахмурилась, продолжая улыбаться; такая гримаса выражала крайнюю степень неудовольствия.
   Я слышал ее мысли. Послу нечего было делать в вонючей харчевне, практически на окраине обитаемого мира. Даже послу одной из ирландских провинций.
   Сегодняшним утром здесь затевалось что-то серьезное…
   Самое мощное потрясение я испытал, когда к нам присоединился один из сумрачных игроков в кости. Он чинно поклонился лэндлорду, тяжело опустил зад в застонавшее кресло и неторопливо стянул головной убор. Анка ахнула, Мария перестала раскачиваться в такт своей боли, дядя Саня бесшумно выругался по-русски.
   — …Член Капитула островных фоморов, суверен нашего светлого короля, Строжайший и Ученейший магистр Уг нэн Наат…
   Парень в островерхой шапке не был человеком.
   Ничего удивительного, что он закусывал сырым мясом животных. Украдкой разглядывая оттопыренную нижнюю челюсть магистра, я пришел к выводу, что не хотел бы с ним ехать в одном купе. Его надбровные дуги торчали, как фары довоенного «ситроена», шишковатый лоб, заросший жестким волосом, плавно переходил в затылок, а в каждую приплюснутую ноздрю можно было без натуги запихать пульт от телевизора. Больше всего суверен короля походил на дисциплинированную гориллу.
   Питекантроп…
   Я лихорадочно вспоминал все упоминания о фоморах. Здравый смысл подсказывал, что их не могло существовать. Как всегда, присутствовали минимум две исторические версии. Наука обычных отправляла в зыбкие полулегендарные времена, где действовали не народы, а отдельные герои, способные срывать с неба звезды и, непонятно где, находившие для спарринга шестиголовых змеев. Якобы фоморы были первой расой свирепых великанов, пришедших из моря и захвативших Британские острова. Затем их потеснили и доблестно уничтожили докельтские племена.
   Сказка для детей из той же области, что предания о великом Кракене.
   Пожалуй, прав был дядюшка Эвальд, считавший фоморов одной из заплутавших ветвей чванливого гомо сапиенса. Обычные ведут себя удивительным образом. Они сами перебили питекантропов, своих двоюродных братьев, а теперь пишут монографии про них и удивляются, куда же те подевались.
   Те, кто сумел выжить, очевидно, спрятались тут и жили в относительном мире с прочими расами. Хотя я и не понимал, как можно ужиться рядом с этим щетинистым монстром, чьи волосатые клешни при ходьбе едва не волочились по земле, а мысли походили на вялое бульканье трясины.
   Магистр честно дождался, когда лэндлорд отщипнет кусочек лепешки, и вгрызся в баранью ногу.
   Усаживаясь на свою тяжеленную скамью с кожаной потертой подушкой, под их хмурыми взглядами я испытал вдруг легкую панику. Мне внезапно представилось, как эти люди и нелюди выхватят спрятанное под юбками оружие и зарубят нас прямо тут, молча и быстро. Потом они вытрут клинки о нашу одежду, кликнут слуг, чтобы те бросили мясо псам, а сами сядут пировать…
   «А чего ты хотел? — Я мысленно дал себе пощечину. — Ты ждал, что тут продают кофе в автоматах, по Пыльной тропе гоняют таксисты, всех заблудившихся снабжают адвокатом, а во главе местных кибуцев стоят пацифисты и монашки?! Если они не дерутся между собой, это не значит, что не убивают чужих, не порют до смерти слуг и не радуются гладиаторским бойням! Кто вообще сказал, что нас не захотят продать в рабство?!»
   От подобных мыслей кусок прожаренной шкворчащей козлятины не лез мне в горло. Длинноухая девушка, игриво кося выпуклым крапчатым глазом, поставила тарелку с дымящимися овощами, плеснула в кубок пива, а вместо салфеток положила рядом мокрое льняное полотенце. Она все время что-то напевала с закрытым ртом.
   — За гостей наших благополучие! — Вредо приподнял кубок, и шум в зале мигом поднялся на пятнадцать децибеллов. На разные лады зазвенела посуда.
   — Монархия! — перегнувшись за спиной Марии, шепнул мне на ухо дядя Саня. — Настоящий король у них, обалдеть можно! Одним бы глазком на него взглянуть…
   Я совершенно не разделял его восторгов. Кушать тоже совсем не хотелось. Краем глаза я следил за тем, как вела себя тетушка. Она чуть ли не насильно наполнила тарелки Анке и Сане, попросила себе светлого эля, подносила кубок к губам и снова ставила, отрезала маленький кусочек мяса и вежливо жевала его минут пять.