Юлия всегда печально улыбалась, напоминая ему, сколь много времени миновало с тех пор, что того дерева, вероятно, более не существует, и жестоко тревожить ее бедное сердце бессмысленными разговорами.
И однако, думал Квинт, двигаясь по римской дороге на Лондон, у меня всегда было предчувствие, что однажды я окажусь здесь, и все еще есть предчувствие, что поиски увенчаются успехом, но как? И где? Когда?
Этого он не мог угадать, но удивление перед незнакомой новой страной не унималось, и за несколько миль до того, как они достигли Лондона, он пригласил Навина, британского переводчика, ехать рядом с ним.
— Странно, должно быть, возвращаться сюда после всех лет в Италии, — задумчиво произнес Квинт. — Где раньше был твой дом?
Беглая, мрачная вспышка блеснула в голубых глазах Навина. Впервые римский солдат заговорил с ним, как с человеком, а не пленником варваром или полезным орудием.
— Я был прежде вождем… племянником короля Кимбелина, — спокойно ответил он. — Я — триновант, из северной страны, где сейчас Колчестер, ваша столица. — Он немного помедлил, потом добавил: — Да, странно возвращаться домой. Оказаться здесь, — он взглянул на свинцовые, источающие влагу небеса, на грязные хижины, видневшиеся за береговой рощей, — после Рима.
Луций неожиданно перестал бубнить песню и оглянулся.
— Клянусь Венерой, вот уж в чем я согласен. Бьюсь об заклад, тебе так же хочется вернуться назад, как любому из нас. Когда я думаю о царственно жарком солнце, об изысканных удовольствиях, о термах, о пирах, вине и музыке… да, даже о наших ораторах! Благословенная толчея Форума, плеск наших фонтанов… О,RomaDea,RomaDea! — застонал Луций, обращаясь к богине-хранительнице любимого города.
— Рим для меня — не совсем то же, что для вас, — заметил Навин. Задумчивое выражение появилось на его костлявом лице. — А это, — добавил он с нажимом, — моя страна.
Луций пожал плечами и снова замычал песню, но Квинт обратил внимание на интонацию британца и впервые сомнение кольнуло его римскую самоуверенность. Добрый старый Навин путешествовал с отрядом с тех пор, как присоединился к ним в Риме. Скромный, вежливый человек, вполне романизированный по одежде и речам, и преисполненный, как, естественно, предполагалось, благодарности, за те блага, что были ему предложены. Конечно, все британские пленники совсем отбились от рук, про это знал каждый. И каждый видел царский прием, который оказал император захваченному британскому королю Карактаку. Неудивительно, что британцы ныне проживают столь мирно под благодетельным римским правлением.
А что до вчерашнего предупреждения друида… Конна Лира… то, конечно, все это суеверная чепуха. Однако, хотел бы я точно понять, что он сказал, — подумал Квинт.
Он обернулся и окликнул отставшего Навина. Переводчик пришпорил коня и снова поехал рядом с Фероксом.
— Я бы хотел узнать несколько британских слов, — сказал Квинт. — Научи меня.
Навин, казалось, изумился. Глаза его снова блеснули, и он с сомнением посмотрел на привлекательное, горбоносое лицо собеседника.
— Довольно редко бывает, чтобы римлянин сам проявил интерес к языку своих подданных, Квинт Туллий.
— Ну, я думаю, это должно быть полезно. Хочется знать, что будет происходить кругом. Как будет, к примеру, «конь»? — он похлопал по шее Ферокса.
— У нас есть несколько диалектов, — ответил Навин, — но я научу тебя словам, которые распространены у большинства британцев.
К тому времени, как они пересекли длинный деревянный мост через Темзу и достигли разбросанных строений Лондона, Квинт выучил около двадцати общекельтских слов и был готов к дальнейшим испытаниям. Однако, он не нашел их в Лондоне, который оказался довольно жалким местечком. Река была полна круглых дощатых рыбачьих судов и торговых кораблей из Галлии, и над пристанью несся гомон моряков. Сам город был жалок и уродлив. Одноэтажные дома в основном представляли собой плетеные хижины, обмазанные глиной и крытые камышом. Даже военные и административные здания были грубо сколочены из неотесанных бревен. Здесь и там в предместьях отставные ветераны возводили себе роскошные виллы, но город, несмотря на то, что там жило и работало несколько тысяч человек, выглядел лишь временным поселением.
— Ни приличного форума, — ныл Луций, когда они миновали базарную площадь по утоптанной земле, — ни терм, ни цирка… даже храма нет.
Они достигли военной штаб-квартиры, и Флакк направился доложить о прибытии своего отряда. Вернулся он почти сразу.
— Нас немедленно направляют в Колчестер. Там встретимся с губернатором.
— Но я думал, — сказал Квинт, — что мы остановимся в Лондоне, а потом отправимся на север, в Линкольн, укреплять Девятый легион…
— С каких это пор ты стал обсуждать приказы? — огрызнулся Флакк. — Они изменились, и все. Один из местных корольков умер, и возникли волнения.
Он вскарабкался на коня и дал сигнал выступать.
— Итак, с Лондоном покончено, — заметил Луций. — Pie то, чтоб я жаждал остаться… Ох, опять леса, — начал он, когда они свернули на восток. — От очаровательного разнообразия этой картины меня уже выворачивает, а уж погода… — при этих словах дождь зарядил еще сильнее.
— Перестань ворчать, — добродушно сказал Квинт. — В конце концов, нас посылают в столицу, а это, говорят, вполне приличное место. Может быть, там имеются смазливые британские девушки, и еще какие-нибудь развлечения.
— Ха! — угрюмое восклицание Луция выражало абсолютное недоверие.
Но Колчестер действительно оказался вполне приличным провинциальным городом. Раньше это была столица северной Британии, а император Клавдий, во время своего пребывания там, приказал превратить город в столицу римской провинции.
Молодые люди воспрянули духом, когда увидели мощеные улицы, каменные виллы, винные лавки — совсем как дома. Правительственные постройки, базилика и дворец стояли на углах форума, где красовались возвышение для ораторов, внушительная статуя крылатой Виктории и меньшие алтари Юпитера, Марса, Минервы и других богов. Но все они затмевались огромным зданием, высившимся в центре форума. Оно было достаточно велико, чтобы вместить тысячу человек, и, судя по множеству бело-золотых колонн и резным карнизам, несомненно являло собой храм.
— Что это? — воскликнул Квинт, удивленный такой неожиданной роскошью, и Навин, остававшийся рядом, и на протяжении трех дней марта учивший его кельтскому языку, сухо ответил:
— Это храм Клавдия, посвященный нашему великому и оплакиваемому покойному императору.
— Недурно! —. неохотно признал Луций, с некоторым самодовольством, ибо он гордился своим родством с Клавдием и надеялся использовать его для будущего продвижения по службе, и соответственно, скорейшего возвращения домой.
Впечатление Квинта от роскошного храма было менее личным.
— Неужели британцы действительно поклоняются духу своего завоевателя? — медленно спросил он у Навина.
В углах рта британца чуть дрогнули мускулы.
— Несомненно, — произнес он странным голосом, — но ты забываешь, господин, что я не был дома много лет.
Этому человеку известно то, чего я не знаю, — подумал Квинт, — или мне мерещится?
Пока они двигались вдоль форума по направлению к штаб-квартире. Квинт с удивлением разглядывал прохожих. Здесь были и римские граждане в белых шерстяных тогах, и рабы в коротких туниках, и богатые британцы в тартановых штанах и плащах, сколотых бронзовыми пряжками, и британцы очень бедные, обряженные в козьи шкуры. Но все они, включая даже римлян, жались к стенам, когда мимо проходили легионеры, и отдавали салют на манер армейского, крича: «Добро пожаловать, римские орлы, добро пожаловать!» Без сомнения, поселенцы были хорошо вымуштрованы.
Флакк отправился с рапортом, а младшие офицеры должны были сопровождать солдат в казармы. Квинт сразу проследил, чтобы Ферокс был поставлен в стойло и накормлен, но, когда он вернулся к Луцию, то узнал, что им обоим велено незамедлительно явиться к губернатору.
В «Имперском» дворце было тепло и уютно, как с удовольствием отметили продрогшие молодые римляне. Промозглая темень настала вслед за очень ранними сумерками, свойственными северному климату. Дворец был добротно выстроен из мрамора и обожженного кирпича. Атриум — большой центральный зал — был устроен под крышей, чего никогда не делали дома, а мозаичные полы обогревались расположенными под ними трубами с горячим воздухом.
Раб провел Квинта и Луция в украшенный фресками зал, где горело шесть факелов и множество масляных ламп. Эта иллюминация освещала зловещую группу, собравшуюся вокруг заваленного пергаментом стола.
— Верховный главнокомандующий! — прошептал Квинт, глядя через зал на два высоких кресла, похожих на троны, одно из них занимал краснолицый мужчина с бычьим загривком в роскошных позолоченных доспехах, который не мог быть ничем другим, как Светонием Павлином, военным правителем Британии. Другое кресло занимал жирный коротышка, покатыми плечами, лысой головой и выпученными глазами напоминавший жабу. Его белая тога была украшена золотом и окаймлена пурпурной полосой, так что опознать этого человека тоже было нетрудно. Это был Дециан Кат, имперский прокуратор Британии. В его ведении находились все гражданские дела, и он лишь немногим уступал могуществу губернатора. А возможно, он и не признавал себя менее значительной фигурой, ибо говорил непрерывно — визгливым фальцетом, лишь изредка прерываемым короткими отрывистыми репликами Светония.
— Интересно, чего они хотят от нас, — пробормотал Луций, когда минут через двадцать по прибытии они так и не дождались, чтоб их заметили. Флакк тоже был здесь, равно как и несколько других центурионов, а также старших по званию офицеров — трибунов и префектов.
Четверо командиров легионов — легатов и несколько патрициев в тогах собрались вокруг губернатора и прокуратора, но о чем идет речь, расслышать было трудно, до тех пор, пока Кат внезапно не вскочил, стукнув по столу пухлой белой рукой, и не возопил:
— Говорю вам, это случай, которого я дожидался! Мы покажем этим пустоголовым дикарям, как делаются дела! Мы взыщем все долги, и еще окажемся в выигрыше, когда наложим руку на спелые, сочные сокровища иценов, которые были от нас предательски укрыты! Огромная контрибуция, посланная нами Нерону — да хранят боги его императорское величество в здоровье и благополучии, потрясет его! — Кат облизнул розовые губы, растянувшиеся в ухмылке. — Император будет доволен всеми нами, — добавил он несколько тише, глядя — как будто тот смел возражать ему — на губернатора, который тоже встал, клацнув о стол мечом с золотой рукояткой.
— Если ты, Дециан Кат, прекратишь говорить хотя бы настолько, чтобы выслушать меня, — рявкнул Светоний, дергая тяжелой челюстью, — то, возможно, УСВОИШЬ, что я полностью согласен с тобой и не собираюсь вмешиваться в твои мелкие интриги с племенем иценов. Мои интересы лежат в другом месте — на западе. Я собираюсь покончить с опасной верой друидов раз и навсегда, даже если мне потребуется загнать это подлое жречество в ирландское море!
— Ага, — подумал Квинт, это уже интересней. Итак, мы выступили против друидов? Он осторожно передвинулся вдоль стены поближе, чтобы лучше видеть и слышать.
Разговор был продолжен. Один из присутствующих, высокий старик в тоге, называемый Сенека, отпускал редкие комментарии, к которым остальные прислушивались весьма уважительно. Этот Сенека был философом и писателем — Квинт читал некоторые его книги, когда еще учился в школе, а также, к удивлению Квинта, как явствовало из беседы, ростовщиком. Здесь были командиры четырех легионов, расквартированных в Британии — Второго, Девятого, Четырнадцатого и Двадцатого. Квинт распознавал по значкам, кто из легатов каким легионом командует, и особенно обратил внимание на легата Девятого «Испанского» легиона из Линкольна. Именно туда направлялся его отряд, и этому офицеру, Петилию Цереалису, предстояло стать его командиром. Он выглядит отлично, с облегчением подумал Квинт. Легат казался очень молодым для столь высокой должности. Он был строен, кареглаз, и производил приятное впечатление компетентности и силы.
Через некоторое время Квинт начал понимать, о чем речь. На северо-востоке отсюда лежала большая страна, принадлежащая богатому племени иценов. У них был король Прасутал, который неделю назад умер, не оставив прямых наследников, кроме жены Боадицеи и двух юных дочерей. Будьте уверены, ицены заключили с Нероном мирный договор, исправно платили дань и сдали все оружие, в соответствии с римскими указами. Вдобавок король назвал Нерона сонаследником своих жены и дочерей — в качестве жеста доброй воли. Но Кат, жабоподобный прокуратор, не видел оснований, почему это обстоятельство должно иметь значение теперь, когда король умер. Прасутал правил процветающим королевством, и было известно, что он владел огромным состоянием, хранимым в золоте. Верхом глупости было бы позволить слабой женщине и двум девчонкам позволить захватить его полностью.
— Хорошо, договорились, — сказал наконец губернатор Кату. Твоей личной гвардии должно быть достаточно. Но я дам тебе специальное подкрепление, отряд копейщиков. В конце концов, ицены сейчас безоружны и в любом случае не смогут тебе противостоять. Что до меня, то я завтра отбываю в Уэльс с основными силами.
Легат Петиллий неожиданно поднял руку.
— Губернатор, — сказал он, — боюсь, что этот план оскорбит иценов больше, чем вы оба предполагаете. Я слышал, что королева Боадицея — гордая и неистовая женщина. Кроме того, подобная политика представляется мне опасной… весьма опасной.
Губернатор, собиравший пергаменты со стола, поднял голову. Его красное лицо сделалось пурпурным, однако, он имел причины доверять Петиллию, и лишь сдержанно спросил:
— Ты полагаешь, что мое правление в Британии противозаконно?
Молодой легат, не смутившись, улыбнулся.
— Я полагаю, что подобные меры против иценов могут подорвать доверие к Риму.
— Полная чушь! — прервал его Кат своим визгливым пронзительным голосом. — Эта страна нуждается в уроке, и она его получит, иначе начнутся беспорядки. Мы обязаны показать, кто здесь хозяин!
Светоний глянул на Ката с некоторым отвращением, но вежливо ответил Петиллию:
— Я понимаю тебя, мой друг, но согласен с Катом. Кроме того, ицены сами по себе ничего не представляют… Это беглые друиды, они — причина всех бед… Кстати, я вспомнил… — он глянул через комнату на Флакка. — Центурион Девятого, где молодой знаменосец, который столкнулся с жрецом?
Флакк отдал салют, развернулся и, увидев Квинта, сказал:
— Подойди к губернатору… здесь, твое превосходительство, также мой оптион Луций Клавдий, который был свидетелем.
Луций со всем рвением шагнул вперед.
Молодые люди пересекли комнату и встали у стола. После нескольких вопросов губернатор отпустил Луция, к глубокому разочарованию последнего, ибо ему не представилось случая упомянуть о родстве с императором Клавдием, но Квинта задержал много дольше.
— Ты думаешь, — хмурясь, спросил Светоний, — твое оцепенение вызвано тем, что друид напустил на тебя злые чары?
— Не совсем. Главным образом сила была в его глазах. Я… чувствовал себя дураком.
Светоний кивнул, разглядывая знаменосца. Блестящий образец римской молодежи — сильный, красноречивый и образованный. Качество рекрутов, поставляемых нам, заметно улучшается, — подумал он.
— Не знаю, кто был этот тип, отбившийся от стаи, — сказал он возвращаясь к друиду. — Я был уверен, что мы вытеснили их всех и заперли на «священном» острове Энглси в Уэльсе, где я и собираюсь покончить с ними окончательно и бесповоротно. Но мы должны позаботиться и об этом. Терций Юлиан!
Офицер личной гвардии губернатора шагнул вперед.
— Слушаюсь, господин.
— Возьмешь солдат, направишься в Кент, найдешь жреца и предашь его смерти. Затем присоединишься ко мне в Уэльсе.
И снова его прервал Петиллий Цереалис.
— Но, губернатор, из показаний следует, что друид сказал, будто он миролюбиво относится к римлянам и пришел лишь их предупредить.
— Ну, тогда заточи его, — безразлично сказал губернатор. Посади его в подземелье под казармами в Лондоне, но будь осторожен, чтоб он не сыграл с тобой какую-нибудь шутку.
— Только не со мной, господин, — отвечал Терций Юлиан, уделив Квинту покровительственный взгляд.
Губернатор махнул рукой, отсылая его. Квинт попятился, но неожиданно вновь раздался скулящий голос прокуратора. Он затребовал дополнительную охрану, которую Светоний обещал ему для устрашения иценов.
— И я возьму с собой этого, — заявил он и ткнул жирным пальцем в Квинта, словно заказывая кусок говядины. — Он производит хорошее впечатление.
Сердце Квинта заныло. У него не было ни малейшего желания попадать в милость к прокуратору, равно как и принимать участие в деле, которое походило на бесславное нападение на женщин и детей.
Но ничего нельзя было изменить. Квинт оставался в Колчестере, будучи временно включенным в личную гвардию прокуратора. Девятый же легион следующим утром отправлялся маршем на Линкольн — включая новую когорту с Флакком и Луцием — к нескрываемой досаде последнего. У него не оставалось времени вкусить удовольствий Колчестера, и он откровенно завидовал тому, что считал удачей Квинта.
— Что же, — сказал Квинт, когда друзья прощались, — мы никогда не бываем довольны. Я бы предпочел служить у легата Петиллия, и мне не нравится этот Кат. Я буду рад, когда дело в Норфолке закончится, и я смогу присоединиться к своему легиону. Однако, клянусь Фуриями — почему меня не послали с губернатором сражаться с друидами? Вот, чего бы я действительно хотел!
— Потому что, — отвечал Луций, раздраженно очищая грязь, налипшую на его элегантную бронзовую кирасу, — армия никогда не представляет тебе шанса делать то, чего ты хочешь. Что и требовалось доказать.
А также, — мрачно подумал Квинт, — ни малейшего шанса отыскать гигантский круг камней в стране маленьких смуглых человечков на западе. Он уже обнаружил, что остров много больше, чем он себе представлял, и придется пока изгнать все мысли о поисках и вернуться к настоящему.
Квинт прожил в казармах Колчестера несколько дней, когда был не на службе, держался в стороне от собратьев-солдат, или ездил на Фероксе по прихваченным морозом дорогам за городом. Он вяло флиртовал с дочерью галльского виноторговца, потратив при этом некоторую сумму на товары ее отца. И без энтузиазма ждал приказа Ката сопровождать прокуратора в страну иценов.
Приказ поступил холодным зимним утром, когда хлопья снега сыпались с хмурого неба. И Квинт отправился на север в обществе двух сотен самых грубых и самых жестоких людей, каких он когда-либо видел — конной гвардии прокуратора.
Глава вторая
Дворец королевы Британии. — Дружеский жест. — Унижение гордой королевы. — Британская девушка, спасенная от римской жестокости. — Крик лисицы.
У них ушло три дня на преодоление шестидесяти миль между Колчестером и страной иценов, ибо, несмотря на то, что все стражники были конными, они не могли двигаться быстрее носилок Ката. Прокуратор путешествовал на некоем роскошном ложе, украшенном имперскими орлами, которое несли рабы. Оно обогревалось, вдобавок, жаровней с углями, а Кат, расположившись в гнезде из одеял на лисьем меху, постоянно отдавал распоряжения крутившимся вокруг рабам, особенно Гектору, сицилийцу с глазками-бусинками, который, благодаря своей ловкой лести, стал доверенным лицом и фаворитом прокуратора.
Гвардию возглавлял центурион Отон, великан-бельгиец, обладавший внешностью и темпераментом дикого кабана. Он мучил своего коня, орал на подчиненных, но с Катом был тише воды и ниже травы, и прокуратор был к нему весьма милостив. Хотя все стражники формально считались римлянами, большинство из них было федератами различных национальностей и с разных краев широко раскинувшейся империи. Это были жестокие боевые машины, и по большей части, столь же нерассуждающие, как и гладиаторы, крошившие друг друга на аренах римских цирков. Квинт чувствовал себя среди них совершенно чужим, и, когда они остановились лагерем в темных ночных лесах, держался рядом с Навином, который тоже отправился с ними в качестве переводчика. На третий день они выбрались из леса и увидели столбы дыма из тысячи очагов, и огромный круглый земляной вал, ограждавший город иценов.
— Ха, — воскликнул Кат, высунувшись из носилок. Глаза его блестели от алчности. — Похоже, они процветают. Это лучший туземный город, какой я видал!
Большинство домов были каменными, а посреди них высилось большое двухэтажное строение. В нем было множество окон, завешенных оленьими шкурами, а на каменной стене над высоким порталом был укреплен большой, сияющий золотой щит.
— Несомненно, дворец, — сказал Кат. — И где они взяли достаточно золота, чтобы отлить такую штуку?
Кавалькада подъехала к вратам городской стены, и Отон, забарабанив в них рукояткой меча, крикнул:
— Дециан Кат, имперский прокуратор Рима, желает войти!
Ворота сразу распахнулись, и вышел старик, кланяясь и выкрикивая кельтские приветствия. Навин выступил вперед.
— Он говорит, что королева с готовностью ожидает тебя, о прокуратор. Добро пожаловать и входи.
Кат ухмыльнулся и медленно подмигнул Отону. Гвардия, Кат, и слуги двинулись по узким улочкам. Испуганные люди выглядывали из дверей, а затем быстро исчезали. Нервно хихикающая маленькая девочка выбежала из круглого каменного дома, сунула в руку прокуратора глиняный кубок с янтарной жидкостью и поспешно метнулась обратно.
— Тебе хотят оказать уважение, прокуратор, — объяснил переводчик. — Это их превосходный вересковый эль.
— Фи! — скривился Кат, понюхав эль и выплеснул его наземь.
Несколько деревянных ступеней вели к порталу дворца, а на этих ступенях стояли четыре женщины.
Центральная фигура была столь непостижима, что у приближающихся стражников вырвался вздох, и Квинт воззрился на нее в изумлении.
Королева Боадикка, или, как ее называли римляне, Боадицея, была величественной полногрудой женщиной, ростом не уступавшей Квинту. Ей уже исполнилось сорок, но ее волосы, ниспадавшие до колен, по-прежнему были цвета спелой пшеницы или же оплечья из чистого золота, полумесяцем лежавшем на ее груди. Ее красно-лиловое шерстяное платье было перехвачено золотым поясом. На круглом широкоскулом лице гордые глаза сияли ледяной синевой.
Когда носилки прокуратора остановились перед ней, королева склонила величественную голову и произнесла с акцентом, но на правильной латыни:
— Приветствую вас, римляне. Я знаю, что вы пришли утешить меня в потере моего возлюбленного мужа, и помочь в управлении моим народом.
Она улыбнулась, и, спустившись по ступеням, протянула прокуратору ветку омелы с белыми ягодами.
— Это еще что? — буркнул прокуратор, уставившись на омелу.
— Наш самый священный символ, — торжественно сказала королева. — Я даю его тебе в знак дружбы между Римом и иценами.
— Ты отдашь гораздо больше, чем пучок ягод, и раньше, чем думаешь, — пробормотал Кат, выбираясь из носилок, и небрежно махнул рабу, чтобы тот взял ветку омелы.
Глаза королевы сузились при виде подобного оскорбления, но она лишь слегка поклонилась и продолжала, указывая на двух девушек, стоявших на ступенях:
— Это мои дочери.
Принцессы были высокими, рыжеволосыми девушками лет восемнадцати. Они выглядели столь же гордыми и царственными, как их мать, но не обладали красотой, которой та должна была отличаться в юности. Стражники, глядя на пышнотелых и златокудрых принцесс, разразились сальными шутками, свистели и причмокивали, однако глаза Квинта остановились на третьей девушке, прятавшейся за спиной принцесс, ибо она была много меньше их ростом. Ее волосы были не огненные, как у других женщин, но мягкого каштанового цвета. Они падали волнами до пояса, и в них играли отблески солнца. Она не носила украшений, за исключением покрытой эмалью бронзовой пряжки, скреплявшей ее шерстяное платье. У нее было тонкое, нежное лицо и очень большие серо-голубые глаза, взиравшие на римлян с удивлением и некоторым отвращением.
Королева и ее дочери повернулись, чтобы проводить Ката во дворец. Другая девушка тоже повернулась, и ее глаза встретились с восхищенным взглядом Квинта.
В тот миг, когда их взгляды пересеклись, Квинт испытал вспышку интереса. И более, чем интереса — острое чувство симпатии и желание погладить эти мягкие каштановые волосы. Выражение его лица, должно быть, изменилось, потому что девушка одарила его невольной беглой улыбкой, а затем поспешила через портал вслед за остальными.
В ту ночь не случилось ничего особенного. Кат остался во дворце вместе с Огоном и всеми рабами, и королева Боадицея приняла их весьма почтительно. Квинт и остальные стражники расположились в лагере за городской стеной, чтобы ожидать приказов, которые, как полагал Квинт, не поступят.
Ицены приняли их с доверием, и, конечно, даже Кат не станет выставлять излишних требований. Римляне не воюют с женщинами, и не нападают без предупреждения. Завтра, без сомнения, они отправятся назад, в Колчестер, вместе с какими-нибудь трофеями, которые старый негодяй выманит у бедной королевы, и все будет кончено. Несмотря на слабое сожаление из-за того, что он никогда больше не увидит неизвестную девушку, Квинт вздохнул с облегчением.