Страница:
Слово не так - будет ад, семь кругов.
В пятом издании избранных мыслей
Сказано просто - для счастья людей
Вдарим по миру кривым коромыслом,
Страх наведем на заморских блядей.
Каждое слово заносят в анналы,
Есть институт разработки речей,
С древней «Дубинушкой» роют каналы,
Мальчик в приюте остался ничей.
Каждого лидера делает свита,
Место прикормлено - семга с икрой,
Новый придет - оттолкнут от корыта,
Скажут, все было старинной игрой.
Нации лидер лежит в Мавзолее,
Рядышком тоже, отец наш - грузин,
Солнце встает, на Востоке алеет,
Надо за водкой идти в магазин.
Мужчина почитал написанное и сказал:
– Ты где раньше был? Я бы тебя в свою партию принял и выиграл бы выборы. Стихи всегда воспринимаются как песня и запоминаются надолго. Тут вот стихи одного поэта в списке ходят. О России старой, а Новая Россия считает, что эти стихи ее позорят. А народу нравится. Нас все назад стараются поворотить, хотят к «золотому веку» привести. Покажу я друзьям твои стихи, есть у меня один редактор знакомый, не главный, но редактор, понимающий человек. А ты, давай, иди, тебя, наверное, уже ищут, мало у нас поэтов, которые по улицам свободно ходят и стихи свои в тетрадки незнакомым старикам записывают.
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
В пятом издании избранных мыслей
Сказано просто - для счастья людей
Вдарим по миру кривым коромыслом,
Страх наведем на заморских блядей.
Каждое слово заносят в анналы,
Есть институт разработки речей,
С древней «Дубинушкой» роют каналы,
Мальчик в приюте остался ничей.
Каждого лидера делает свита,
Место прикормлено - семга с икрой,
Новый придет - оттолкнут от корыта,
Скажут, все было старинной игрой.
Нации лидер лежит в Мавзолее,
Рядышком тоже, отец наш - грузин,
Солнце встает, на Востоке алеет,
Надо за водкой идти в магазин.
Мужчина почитал написанное и сказал:
– Ты где раньше был? Я бы тебя в свою партию принял и выиграл бы выборы. Стихи всегда воспринимаются как песня и запоминаются надолго. Тут вот стихи одного поэта в списке ходят. О России старой, а Новая Россия считает, что эти стихи ее позорят. А народу нравится. Нас все назад стараются поворотить, хотят к «золотому веку» привести. Покажу я друзьям твои стихи, есть у меня один редактор знакомый, не главный, но редактор, понимающий человек. А ты, давай, иди, тебя, наверное, уже ищут, мало у нас поэтов, которые по улицам свободно ходят и стихи свои в тетрадки незнакомым старикам записывают.
Глава 15
День клонился к закату. Можно было вернуться в теплый кабинет с кожаным диваном и чистым постельным бельем, чтобы дожидаться решения своей судьбы, а можно было и пожить в этом знакомом и незнакомом мире, где обитают совершенно незнакомые мне люди. Главное, что мне не знаком их дух и я не знаю, чем они живут. Куда можно податься? Конечно, в кабак. Не в ресторан, а именно в кабак. Около ресторанов и мест культурного досуга меня будут искать. Каждый человек находится на своем уровне и общается с людьми своего уровня. Появление на чужом уровне заметно всем и против чужака включается немотивированная агрессия, как на человека, несущего опасность для существования кого-то из них. Мой костюм нельзя было назвать шикарным, а отсутствие галстука делало меня похожим на жителей той ступени общества, где я хотел потеряться. Конечно, информация о моем появлении дойдет и до них, но пройдет некоторое время, прежде чем меня доставят на правеж к лидеру нации.
Кабак, а вернее, пивную я нашел в одном из дворов по характерному запаху и по тому, что в эту зеленую и обшарпанную дверь заходили одни мужики определенного вида, который создавался веками и его трудно было переделать любой властью, то закрывавшей, то открывавшей эти заведения.
Все пивные на одно лицо, а те, которые в развитии своем просто-напросто деградировали, стали похожими на пивные пятидесятых годов прошлого столетия: квадратные «а ля фуршетные» по грудь столики на высоких ножках, пузатые пивные кружки, граненые стаканы для компота, в которые под столешницей наливается водка, кусочки вяленой рыбы, сухарики и маленькие сушечки, окурки в тарелке из-под закуски и стоящий столбом дым от дешевых папирос типа «мэтр курим - два бросаем». То ли время пошло вспять, то ли я попал в какую-то параллельную страну, которая находится в начале застоя, лопнувшего и открывшего народу глаза на окружающий мир и показавшему, что благополучие зиждется не только на туалетной бумаге и палке вареной колбасы. Но пока до этого далеко.
Я встал в уголочке и стал наблюдать за посетителями. Честно говоря, такие люди есть всегда и везде и в любом обществе от самого благополучного до самого неблагополучного. Есть одна российская особенность - пожалеть человека одинокого и кем-то или чем-то обиженного. Через какое-то время изрядно подвыпивший мужчина со второго от меня столика обратил на меня внимания, задумчиво покусывая кусочек засохшей воблы.
– Ты чё такой смурной, - спросил он.
– Да так, - ответил я, - жизнь не заладилась.
– Это бывает, а чё не пьешь-то?
– Да денег нет, вот и смотрю, чем бы на выпивку заработать.
– А ты чё делать-то умеешь?
– Да считай ничего, стихи пишу.
– Есенин, что ли?
– Да нет, не Есенин я. Есенин умер давно.
– Ты смотри, как время бежит. Как это у него - «в старомодном ветхом шушуне». Аж за душу берет. А ты так умеешь?
– А хрен его знает, берут мои стихи за душу или нет, их все равно никто не печатает и не читает.
– А, ну, сбацай, а я тебе за это «компотику» налью, рыбкой вот закусишь.
Я откашлялся. Хрипота не прошла, но начал:
Ну, что, это неплохо, прописку в этой пивной я получил. Я чокнулся с моим благодетелем и выпил стакан «компота». Чувствовалось, что водка была ядреной, но компот несколько сглаживал ее вкус. По телу полилась горячащая жидкость, то просветляя, то замутняя мои уставшие от вечных думаний и самокопаний мозги.
– Тебя как зовут-то, - спроси мой работодатель?
– Зови меня просто Серегой, - ответил я.
– Эй, Серега, выдай еще чего-нибудь, - попросили с соседних столиков.
Я встал и начал читать:
Кабак, а вернее, пивную я нашел в одном из дворов по характерному запаху и по тому, что в эту зеленую и обшарпанную дверь заходили одни мужики определенного вида, который создавался веками и его трудно было переделать любой властью, то закрывавшей, то открывавшей эти заведения.
Все пивные на одно лицо, а те, которые в развитии своем просто-напросто деградировали, стали похожими на пивные пятидесятых годов прошлого столетия: квадратные «а ля фуршетные» по грудь столики на высоких ножках, пузатые пивные кружки, граненые стаканы для компота, в которые под столешницей наливается водка, кусочки вяленой рыбы, сухарики и маленькие сушечки, окурки в тарелке из-под закуски и стоящий столбом дым от дешевых папирос типа «мэтр курим - два бросаем». То ли время пошло вспять, то ли я попал в какую-то параллельную страну, которая находится в начале застоя, лопнувшего и открывшего народу глаза на окружающий мир и показавшему, что благополучие зиждется не только на туалетной бумаге и палке вареной колбасы. Но пока до этого далеко.
Я встал в уголочке и стал наблюдать за посетителями. Честно говоря, такие люди есть всегда и везде и в любом обществе от самого благополучного до самого неблагополучного. Есть одна российская особенность - пожалеть человека одинокого и кем-то или чем-то обиженного. Через какое-то время изрядно подвыпивший мужчина со второго от меня столика обратил на меня внимания, задумчиво покусывая кусочек засохшей воблы.
– Ты чё такой смурной, - спросил он.
– Да так, - ответил я, - жизнь не заладилась.
– Это бывает, а чё не пьешь-то?
– Да денег нет, вот и смотрю, чем бы на выпивку заработать.
– А ты чё делать-то умеешь?
– Да считай ничего, стихи пишу.
– Есенин, что ли?
– Да нет, не Есенин я. Есенин умер давно.
– Ты смотри, как время бежит. Как это у него - «в старомодном ветхом шушуне». Аж за душу берет. А ты так умеешь?
– А хрен его знает, берут мои стихи за душу или нет, их все равно никто не печатает и не читает.
– А, ну, сбацай, а я тебе за это «компотику» налью, рыбкой вот закусишь.
Я откашлялся. Хрипота не прошла, но начал:
В пивнике стало тихо. Раздались голоса: «Ты смотри, Есенин. Эй, Есенин, иди выпей с нами».
Не читаю стихи в ресторанах
И для свадеб не пишу куплеты,
Говорят, что из горькой пьяни
Вырастают у нас поэты.
Да, я пью, и с друзьями, и в меру,
Да, я дрался в кабацком дыму,
Но я дрался за русскую веру
И за что-то еще, не пойму.
Только утром в глухое похмелье
Просыпался с подругой другой,
Кто же сыпал в вино мое зелье,
Почему я в постели нагой?
Знаю, музу прислали в награду,
Видно, страсти им мало в стихах,
Дайте кислого мне винограда,
Я покаюсь в грядущих грехах.
А пока разбужу свою деву,
Вижу, бьет ее сильная дрожь,
Ублажу я свою королеву,
Разгоню загустевшую кровь.
Ну, что, это неплохо, прописку в этой пивной я получил. Я чокнулся с моим благодетелем и выпил стакан «компота». Чувствовалось, что водка была ядреной, но компот несколько сглаживал ее вкус. По телу полилась горячащая жидкость, то просветляя, то замутняя мои уставшие от вечных думаний и самокопаний мозги.
– Тебя как зовут-то, - спроси мой работодатель?
– Зови меня просто Серегой, - ответил я.
– Эй, Серега, выдай еще чего-нибудь, - попросили с соседних столиков.
Я встал и начал читать:
Стихи понравились. Я с кем-то чокался стаканами, что-то говорил, что-то слушал, кто-то плакал мне на грудь горькими слезами и потом все потонуло в сизой дымке пивной. Я проснулся на кровати. Простая кровать, полуторка с панцирной сеткой. Рядом с моей подушкой была еще одна подушка с вмятиной от головы. Я повел глазами в разные стороны, чтобы осмотреться и не смог этого сделать. Голова трещала от выпитого коктейля. - Проснулся? Опохмелись, а то на тебя смотреть страшно, - сказал женский голос и незнакомая рука сунула мне под нос хрустальную рюмку с водкой. - Какая гадость, - подумал и зажмурившись, выпил. Маленький бутербродик из черного хлеба с кусочком селедки сбил горечь и подействовал как долгожданное лекарство. - Ничего мне мужик достался, пьяный-пьяный, а свое дело знает туго, всю ночь мне спать не дал, - сказала женщина и поцеловала мягкими губами.
Я в толпе, как в пустыне безмолвной,
Шаг ступи и скрипит где-то гад,
По утрам я рождаюсь как новый,
И я жизни своей очень рад.
Помню, с кем я дружил, с кем крестился,
С кем смеялся над шуткой простой,
Разошлись, и никто не простился,
И к себе не зовет на постой.
Кто-то тропку песком пересыплет,
Промолчит, когда крикнешь - "ау!",
Пролетит над тобой шестикрылый,
Оставляя в ушах твоих гул.
Наберу для костра саксаула,
Свет в ночи, как на небе звезда,
Вот одна мне сейчас подмигнула
И упала, пойду к ней туда.
Глава 16
Ничего себе. Это, во всяком случае, лучше, чем спать где-нибудь под забором.
– Ты кто такая, - спросил я.
– Фея твоя лесная, - ответила она.
– А где я?
– У меня дома.
– В лесу?
– В Москве.
– А как я сюда попал?
– Я и привела. Хорош ты вчера был. Такие стихи читал, что я просто залюбовалась тобой, а когда узнала, что ты ничей и без документов, то решила забрать тебя с собой: разве можно такому человеку под забором валяться?
– А ты не думаешь о том, что я тебе могу принести много неприятностей, о которых ты даже и помечтать не можешь?
– Не боись. У нас в торговле все схвачено. Документы мы тебе слепим настоящие. Работать будешь экспедитором. Привез, передал, уехал, деньги на лапу. Стихи будешь писать и читать только мне. Остальные обойдутся. Мордой не вышли. Жить будешь, как сыр в масле. Большим человеком будешь. О том, что было раньше, забудь. Я не знаю и ты не помни. Понял?
Я промолчал. Были времена, когда торговля решала все. Потом эти времена закончились, так как появилось все и если ты не купил в одном магазине, то в другом магазине ты купишь то же самое, только дешевле сотни на две-три рублей. И это тоже кончилось?
– Тебе сколько лет-то, хозяюшка?
– А тебя не учили, что у женщины некультурно спрашивать о возрасте?
– Учили. Так сколько тебе лет?
– Мне? Ну сорок. А что?
– Ничего, а мне семьдесят.
– Ну да? Ты же молодым такого фору дашь, что только держись.
– Вот тебе и да. Думай, нужен я тебе такой или нет?
– Нужен, нужен. Я тебя никому не отдам, разве что сменяю на дефицит какой-нибудь, - и хозяйка весело засмеялась.
– Ты лучше расскажи, аресты сейчас производятся или нет, - спросил я.
– Да как всегда. Начнет человек что болтать, так его ночью и увозят. А так нас никто не трогает. Кому нужен трудящийся человек? Если кто на мою жилплощадь глаз положит, так я его быстрее телеграфа кому следует сдам, скажу что он запрещенные книги читает, а книг этих у каждого в чуланах да на чердаках сколько угодно найти можно. У каждого в макулатуре лежит Горбачев с его новым мышлением и перестройкой.
– А что сейчас можно и что нельзя?
– Все-то тебе интересно. Не трогай в разговорах лидера нации и его партию и жив останешься.
– Из лагерей-то люди возвращаются?
– Черт его знает, как-то не интересовалась этим вопросом. Потом, если так интересно, узнаешь у знающих людей.
Узнаю знакомое государство. Как только появляется дефицит, так сразу появляется теневое государство, которое само жрет от пуза и дает возможность жить и другим. Не всем, а кто нужен этому государству. По совету хозяйки я отпустил усы и удилинил бакенбарды. Седину красил импортной краской. Точно импортной. Свои заводы позакрывали как нерентабельные, зато начали завозить минимальное количество других красок, чтобы обеспечивать ими нужных людей. Все получилось как на картинке. Как никак, а три недели из квартиры не вылазил. Смотрел телевизор, писал стихи. Телевизор совершенно не давал известий о том, как мы живем, а иностранных новостей было мало, в основном о беспорядках в пригородах Парижа, забастовках железнодорожных служащих в Германии, расстреле школьниками своих соучеников и преподавателей в Америке, о катастрофе «боинга» в Латинской Америке, о государственном перевороте в каком-то государстве Африки и все эти ужасы на фоне спокойной и безмятежной жизни в России, где только что отремонтировали путепровод через сибирскую реку, о выпуске новых тепловозов в городе Горьком. Потом мы сходили в фотографию. Меня сфотографировали огромным студийным фотоаппаратом с использованием фотографических пластинок, тут же ее проявили и отпечатали шесть фотографий для паспорта и шесть фотографий для пропуска с уголком.
– Ниночка, для вас всегда и с большим удовольствием, - пропел фотограф, вручая фотографии моей хозяйке.
Вот и познакомились. Везет мне на Нин. Вероятно, судьба моя у них в руках. А она женщина деликатная, ко мне с расспросами не приставала, кто я, откуда и как меня зовут. Понимала, что я сам скажу, когда надо.
– Придем домой, заполнишь форму номер один, - сказала Нина, - и я узнаю, как тебя зовут.
С формой один пришлось повозиться. Любая поверхностная проверка могла показать, что я не тот, за кого собираюсь себя выдавать. Пришлось поднапрячь память, чтобы вспомнить того, кого уже нет и кто не получал паспорт. Записал данные сына моего давнего знакомого. Сын еще в юношеском возрасте попал в аварию и не выжил. Паспорт не получал, значит форма один на него не заполнялась. Заполнил форму на него. Стал Олегом. Через неделю пошел получать паспорт взамен утерянного. Вот что делают деньги. Сразу возникает вопрос, а как я мог столько жить без паспорта вообще, если на данную фамилию паспорта не выдавалось? Второе. Если я потерял паспорт, то по моим данным делается запрос, поднимается форма номер один, уточняется номер и серия паспорта, которая погашается и мне выдается другой паспорт, о чем вносится запись в мою форму. Это как мое личное дело. А я получил новый паспорт и расписался в форме номер один на мое новое имя. Мне еще пришлось положить обе руки на сканер и электронные отпечатки поступили в центральный компьютер. Все - я существую. Как берущие взятки люди не понимают, что если начнется более или менее тщательная проверка, то незаконная выдача паспорта быстренько вылезет наружу? Ладно, это их дело. Зато я пока с паспортом. Самое интересное, что я такой паспорт уже получал, в молодости. Маленькая серенькая книжка с гербом СССР, только фотография большая, а не маленькая. Понимают, что идентификация по маленькой фотографии сильно затруднена. Если проведена паспортизация и заменены государственные символы, то я действительно нахожусь в другом государстве.
Дома я написал заявление в управление торговли с просьбой принять меня на должность экспедитора. Судимостей не имею, опыт работы экспедитором имеется.
– Завтра выйдешь на работу, -сказала Нина. - Прописку тебе я оформлю в общежитии. С домкомом я все утрясла. Никто не будет шуметь из-за того, что ты проживаешь у меня. У нас, понимаешь, с моральным обликом стало трудновато. Да и пожить нам надо вместе подольше, чтобы решить, связывать с тобой жизнь или нет. Извини, что я так прямо, но лимита замучила.
Ее слова пахнули атмосферой одна тысяча девятьсот восьмидесятого года. Боже, какой же я древний и что я делаю здесь? Возможно, я был бы намного счастливее в своем сне и совершенно бы не заметил, когда этот сон закончился.
– Ты кто такая, - спросил я.
– Фея твоя лесная, - ответила она.
– А где я?
– У меня дома.
– В лесу?
– В Москве.
– А как я сюда попал?
– Я и привела. Хорош ты вчера был. Такие стихи читал, что я просто залюбовалась тобой, а когда узнала, что ты ничей и без документов, то решила забрать тебя с собой: разве можно такому человеку под забором валяться?
– А ты не думаешь о том, что я тебе могу принести много неприятностей, о которых ты даже и помечтать не можешь?
– Не боись. У нас в торговле все схвачено. Документы мы тебе слепим настоящие. Работать будешь экспедитором. Привез, передал, уехал, деньги на лапу. Стихи будешь писать и читать только мне. Остальные обойдутся. Мордой не вышли. Жить будешь, как сыр в масле. Большим человеком будешь. О том, что было раньше, забудь. Я не знаю и ты не помни. Понял?
Я промолчал. Были времена, когда торговля решала все. Потом эти времена закончились, так как появилось все и если ты не купил в одном магазине, то в другом магазине ты купишь то же самое, только дешевле сотни на две-три рублей. И это тоже кончилось?
– Тебе сколько лет-то, хозяюшка?
– А тебя не учили, что у женщины некультурно спрашивать о возрасте?
– Учили. Так сколько тебе лет?
– Мне? Ну сорок. А что?
– Ничего, а мне семьдесят.
– Ну да? Ты же молодым такого фору дашь, что только держись.
– Вот тебе и да. Думай, нужен я тебе такой или нет?
– Нужен, нужен. Я тебя никому не отдам, разве что сменяю на дефицит какой-нибудь, - и хозяйка весело засмеялась.
– Ты лучше расскажи, аресты сейчас производятся или нет, - спросил я.
– Да как всегда. Начнет человек что болтать, так его ночью и увозят. А так нас никто не трогает. Кому нужен трудящийся человек? Если кто на мою жилплощадь глаз положит, так я его быстрее телеграфа кому следует сдам, скажу что он запрещенные книги читает, а книг этих у каждого в чуланах да на чердаках сколько угодно найти можно. У каждого в макулатуре лежит Горбачев с его новым мышлением и перестройкой.
– А что сейчас можно и что нельзя?
– Все-то тебе интересно. Не трогай в разговорах лидера нации и его партию и жив останешься.
– Из лагерей-то люди возвращаются?
– Черт его знает, как-то не интересовалась этим вопросом. Потом, если так интересно, узнаешь у знающих людей.
Узнаю знакомое государство. Как только появляется дефицит, так сразу появляется теневое государство, которое само жрет от пуза и дает возможность жить и другим. Не всем, а кто нужен этому государству. По совету хозяйки я отпустил усы и удилинил бакенбарды. Седину красил импортной краской. Точно импортной. Свои заводы позакрывали как нерентабельные, зато начали завозить минимальное количество других красок, чтобы обеспечивать ими нужных людей. Все получилось как на картинке. Как никак, а три недели из квартиры не вылазил. Смотрел телевизор, писал стихи. Телевизор совершенно не давал известий о том, как мы живем, а иностранных новостей было мало, в основном о беспорядках в пригородах Парижа, забастовках железнодорожных служащих в Германии, расстреле школьниками своих соучеников и преподавателей в Америке, о катастрофе «боинга» в Латинской Америке, о государственном перевороте в каком-то государстве Африки и все эти ужасы на фоне спокойной и безмятежной жизни в России, где только что отремонтировали путепровод через сибирскую реку, о выпуске новых тепловозов в городе Горьком. Потом мы сходили в фотографию. Меня сфотографировали огромным студийным фотоаппаратом с использованием фотографических пластинок, тут же ее проявили и отпечатали шесть фотографий для паспорта и шесть фотографий для пропуска с уголком.
– Ниночка, для вас всегда и с большим удовольствием, - пропел фотограф, вручая фотографии моей хозяйке.
Вот и познакомились. Везет мне на Нин. Вероятно, судьба моя у них в руках. А она женщина деликатная, ко мне с расспросами не приставала, кто я, откуда и как меня зовут. Понимала, что я сам скажу, когда надо.
– Придем домой, заполнишь форму номер один, - сказала Нина, - и я узнаю, как тебя зовут.
С формой один пришлось повозиться. Любая поверхностная проверка могла показать, что я не тот, за кого собираюсь себя выдавать. Пришлось поднапрячь память, чтобы вспомнить того, кого уже нет и кто не получал паспорт. Записал данные сына моего давнего знакомого. Сын еще в юношеском возрасте попал в аварию и не выжил. Паспорт не получал, значит форма один на него не заполнялась. Заполнил форму на него. Стал Олегом. Через неделю пошел получать паспорт взамен утерянного. Вот что делают деньги. Сразу возникает вопрос, а как я мог столько жить без паспорта вообще, если на данную фамилию паспорта не выдавалось? Второе. Если я потерял паспорт, то по моим данным делается запрос, поднимается форма номер один, уточняется номер и серия паспорта, которая погашается и мне выдается другой паспорт, о чем вносится запись в мою форму. Это как мое личное дело. А я получил новый паспорт и расписался в форме номер один на мое новое имя. Мне еще пришлось положить обе руки на сканер и электронные отпечатки поступили в центральный компьютер. Все - я существую. Как берущие взятки люди не понимают, что если начнется более или менее тщательная проверка, то незаконная выдача паспорта быстренько вылезет наружу? Ладно, это их дело. Зато я пока с паспортом. Самое интересное, что я такой паспорт уже получал, в молодости. Маленькая серенькая книжка с гербом СССР, только фотография большая, а не маленькая. Понимают, что идентификация по маленькой фотографии сильно затруднена. Если проведена паспортизация и заменены государственные символы, то я действительно нахожусь в другом государстве.
Дома я написал заявление в управление торговли с просьбой принять меня на должность экспедитора. Судимостей не имею, опыт работы экспедитором имеется.
– Завтра выйдешь на работу, -сказала Нина. - Прописку тебе я оформлю в общежитии. С домкомом я все утрясла. Никто не будет шуметь из-за того, что ты проживаешь у меня. У нас, понимаешь, с моральным обликом стало трудновато. Да и пожить нам надо вместе подольше, чтобы решить, связывать с тобой жизнь или нет. Извини, что я так прямо, но лимита замучила.
Ее слова пахнули атмосферой одна тысяча девятьсот восьмидесятого года. Боже, какой же я древний и что я делаю здесь? Возможно, я был бы намного счастливее в своем сне и совершенно бы не заметил, когда этот сон закончился.
Глава 17
Никогда не наблюдал за собой артистических способностей. В школе ходил в театральный кружок. Играли «Снегурочку» Островского. Дали роль Леля. Режиссерша, преподаватель литературы, совершенно ничего не разъяснила, что же представляет собой этот герой. Вот, - говорит, - ты бедный пастушок, влюбленный в Снегурочку. И я, городской парень, должен был изображать деревенского пастушка, совершенно не представляя себе, что это такое. Это сейчас я понимаю, что пастушок был не последний человек в деревне. Потому что он в одиночку пасет деревенское стадо и не боится ни татей, ни зверей диких, которые крутятся возле стада с желанием полакомиться свежатинкой. Пастушка кормят подворно. День один двор, день - другой. Будешь скромненьким, то и впроголодь жить будешь. А каждый хозяин боится, что его пастушок может ославить перед соседями, сказав: «Спасибо, люди добрые, за угощение вкусное, а то вчерась был у таких-то, так и ушел спать с брюхом, песни поющим от голода». Вот, если бы мне рассказали, что представляет собой пастушок, то и я бы сыграл не буку затюканного, не умеющего слова вымолвить, а этакого развитого не по годам парнишку, загорелого, веселого да до девок ненасытного, силу нагулявшего на свежем воздухе. Так и с экспедиторством. Думай, кто ты, чтобы никто в тебе гнилого интеллигента не заприметил.
У экспедитора работа не сложная. Получил доверенность, с водителем поехал на завод или на фабрику и получил по накладной товар. Проследил за погрузкой. Выписал пропуск на вывоз товара. Поехал в свою организацию и сдал товар в том количестве, за которым был послан. А для того, чтобы все было в ажуре, обязательно нужно брать товар с учетом процента на утряску, усушку и бой, если стеклянная посуда. Если аккуратно все довезешь, то получается излишек, которым нужно поделиться и с водителем, и с клавдовщиками, и себя не обидеть. Тогда все будет так, что и комар носу не подточит. Это все теоретически известно мне еще с давних времен, а сам я экспедитором никогда не работал, а тут первый выход на работу да и выезд на ликеро-водочный завод. Приехал. С матерками и прибауточками познакомился с завскладом. Загрузились. Вытребовал процент на бой и зав складу две бутылки - проставляюсь, мол, с первым рабочим днем. Хмуро завскладом встретил мои требования, а свою долю получил и на душе потеплело - свой человек, однако, сработаемся. Водилу спросил - так возьмет или вместе за стол сядет по случаю выхода на работу? Конечно, за стол, - говорит. И то лады.
Вечером собрал грузчиков и водителей, выставил им на стол угощение. Наш завсклад помог и Нина. Посидел с ними. Потом пошел посидеть вместе с завскладом и Ниной. Да, - говорят они, - похоже, что ты всю жизнь в торговле проработал и экспедитор из тебя классный. Мне завскладом с ликерки звонил. Где ты так материться выучился? Давненько мы такой музыки не слыхали, наши-то мужики немного по-другому матерятся. Ты случайно не сидел нигде по уголовному делу? Нет, - говорю, - не сидел, видишь руки и грудь чистая. Ну, за знакомство. Выпили крепко, но до квартиры Нины дошел сам. Все, - говорю, - я свое отпил, не хочу больше. Она так и оторопела. Не заболел ли ты, - спрашивает. Здоров, - говорю, - только пить не хочется. Слава Богу, - говорит, - только мужикам об этом не говори, найди какую-нибудь причину, а то знаешь поговорку: «Сегодня водку ты не пьешь, а завтра родине изменишь». Она засмеялась и обняла меня.
И пошла работа день за днем. Отрастил себе щетину десятидневной небритости по моде, существовавшей у бомжей, а потом перешедшей к высокопоставленным чиновникам и олигархам как средство приблизиться к интересам и нуждам простого народа. Принцип смычки между городом и деревней канул в прошлое. Есть высший класс, живущий в особых районах, где на обслуживании может работать только представитель среднего класса, для которого это является выражением доверия и возможностью продвижения по иерархической лестнице. За высшим классом идет средний класс, живущий на выделенных улицах в отдельных поселках в пригородах. Обслуживание их осуществляют представители низшего, для которых это тоже является выражением доверия и возможностью продвижения в своем классе. Кое-кто может понравиться элитным представителям среднего класса и поступить в учебное заведение, чтобы занять низшую ступень в среднем классе. И самый многочисленный - низший класс, который производит все материальные ценности и является средством для решения всех политических и военных вопросов. Через армию представители низшего класса могут проникнуть и в состав среднего класса. И ничего, жизнь идет. Низший класс ненавидит средний класс, средний класс ненавидит низший класс, высший класс ненавидит средний и низший классы и каждый представитель высшего класса ненавидит своего соседа и или человека на немного более высшем уровне. Как я понял, движущей силой нашего общества стала ненависть. А есть ли любовь? Есть и только в пределах своего класса. Попытки межклассовой любви жестоко пресекаются. Иногда осуществляются переходы в другие классы, но только вниз.
Сильно расспрашивать о существующей схеме организации общества нельзя, можно быть заподозренным в шпионаже со всеми вытекающими отсюда последствиями. Как я заприметил, количество слухачей в нашем классе достаточно большое. Как только кто-то начинает что-то рассказывать, то сразу находятся самые благодарные слушатели, которые с открытыми ртами слушают рассказчика, удивляются его уму, знаниям, задают различные уточняющие вопросы о творческих планах, об источниках информации, высказывают просьбы познакомить с теми, кто и где-то уже побывал или имеет что-нибудь интересное почитать. Считай, что сразу пальцем попадаешь в слухача. Их портрет не изменился с каменного века, когда вождю нужно было знать, не заныкал ли кто какую зверушку и не продает ли на сторону общественное мясо. Потом эта информация в подробном виде ложится на стол того, кому положено наблюдать за настроениями в этом классе.
Сам я старался держаться подальше от пьяных дискуссий. Пару раз меня просили почитать стихи. Откуда они могут знать о стихах? Все очень просто. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. От стихов отрекся категорически. Никогда их не читал и вообще не люблю стихи. У сильно пьяного может проснуться генетическая память и человек может рассказать о том, что происходило с его предками лет двести или триста назад.
Вчера была облава. Нас всех выстроили вдоль стены, руки вперед, ладони вверх. Как в школе наши санитары проверяли чистоту рук. Человек с небольшим сканером и компьютером шел вдоль шеренги работяг и световым лучом считывал изображение одной из рук. Проверка закончилась и нас отпустили.
После проверки, когда все разошлись, ко мне подошел высокий грузчик, который считался нелюдимым и меня предупреждали, что бы я поменьше с ним общался, потому что он из сидевших.
– Слава Богу, что тебя не застукали, - сказал он.
У экспедитора работа не сложная. Получил доверенность, с водителем поехал на завод или на фабрику и получил по накладной товар. Проследил за погрузкой. Выписал пропуск на вывоз товара. Поехал в свою организацию и сдал товар в том количестве, за которым был послан. А для того, чтобы все было в ажуре, обязательно нужно брать товар с учетом процента на утряску, усушку и бой, если стеклянная посуда. Если аккуратно все довезешь, то получается излишек, которым нужно поделиться и с водителем, и с клавдовщиками, и себя не обидеть. Тогда все будет так, что и комар носу не подточит. Это все теоретически известно мне еще с давних времен, а сам я экспедитором никогда не работал, а тут первый выход на работу да и выезд на ликеро-водочный завод. Приехал. С матерками и прибауточками познакомился с завскладом. Загрузились. Вытребовал процент на бой и зав складу две бутылки - проставляюсь, мол, с первым рабочим днем. Хмуро завскладом встретил мои требования, а свою долю получил и на душе потеплело - свой человек, однако, сработаемся. Водилу спросил - так возьмет или вместе за стол сядет по случаю выхода на работу? Конечно, за стол, - говорит. И то лады.
Вечером собрал грузчиков и водителей, выставил им на стол угощение. Наш завсклад помог и Нина. Посидел с ними. Потом пошел посидеть вместе с завскладом и Ниной. Да, - говорят они, - похоже, что ты всю жизнь в торговле проработал и экспедитор из тебя классный. Мне завскладом с ликерки звонил. Где ты так материться выучился? Давненько мы такой музыки не слыхали, наши-то мужики немного по-другому матерятся. Ты случайно не сидел нигде по уголовному делу? Нет, - говорю, - не сидел, видишь руки и грудь чистая. Ну, за знакомство. Выпили крепко, но до квартиры Нины дошел сам. Все, - говорю, - я свое отпил, не хочу больше. Она так и оторопела. Не заболел ли ты, - спрашивает. Здоров, - говорю, - только пить не хочется. Слава Богу, - говорит, - только мужикам об этом не говори, найди какую-нибудь причину, а то знаешь поговорку: «Сегодня водку ты не пьешь, а завтра родине изменишь». Она засмеялась и обняла меня.
И пошла работа день за днем. Отрастил себе щетину десятидневной небритости по моде, существовавшей у бомжей, а потом перешедшей к высокопоставленным чиновникам и олигархам как средство приблизиться к интересам и нуждам простого народа. Принцип смычки между городом и деревней канул в прошлое. Есть высший класс, живущий в особых районах, где на обслуживании может работать только представитель среднего класса, для которого это является выражением доверия и возможностью продвижения по иерархической лестнице. За высшим классом идет средний класс, живущий на выделенных улицах в отдельных поселках в пригородах. Обслуживание их осуществляют представители низшего, для которых это тоже является выражением доверия и возможностью продвижения в своем классе. Кое-кто может понравиться элитным представителям среднего класса и поступить в учебное заведение, чтобы занять низшую ступень в среднем классе. И самый многочисленный - низший класс, который производит все материальные ценности и является средством для решения всех политических и военных вопросов. Через армию представители низшего класса могут проникнуть и в состав среднего класса. И ничего, жизнь идет. Низший класс ненавидит средний класс, средний класс ненавидит низший класс, высший класс ненавидит средний и низший классы и каждый представитель высшего класса ненавидит своего соседа и или человека на немного более высшем уровне. Как я понял, движущей силой нашего общества стала ненависть. А есть ли любовь? Есть и только в пределах своего класса. Попытки межклассовой любви жестоко пресекаются. Иногда осуществляются переходы в другие классы, но только вниз.
Сильно расспрашивать о существующей схеме организации общества нельзя, можно быть заподозренным в шпионаже со всеми вытекающими отсюда последствиями. Как я заприметил, количество слухачей в нашем классе достаточно большое. Как только кто-то начинает что-то рассказывать, то сразу находятся самые благодарные слушатели, которые с открытыми ртами слушают рассказчика, удивляются его уму, знаниям, задают различные уточняющие вопросы о творческих планах, об источниках информации, высказывают просьбы познакомить с теми, кто и где-то уже побывал или имеет что-нибудь интересное почитать. Считай, что сразу пальцем попадаешь в слухача. Их портрет не изменился с каменного века, когда вождю нужно было знать, не заныкал ли кто какую зверушку и не продает ли на сторону общественное мясо. Потом эта информация в подробном виде ложится на стол того, кому положено наблюдать за настроениями в этом классе.
Сам я старался держаться подальше от пьяных дискуссий. Пару раз меня просили почитать стихи. Откуда они могут знать о стихах? Все очень просто. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. От стихов отрекся категорически. Никогда их не читал и вообще не люблю стихи. У сильно пьяного может проснуться генетическая память и человек может рассказать о том, что происходило с его предками лет двести или триста назад.
Вчера была облава. Нас всех выстроили вдоль стены, руки вперед, ладони вверх. Как в школе наши санитары проверяли чистоту рук. Человек с небольшим сканером и компьютером шел вдоль шеренги работяг и световым лучом считывал изображение одной из рук. Проверка закончилась и нас отпустили.
После проверки, когда все разошлись, ко мне подошел высокий грузчик, который считался нелюдимым и меня предупреждали, что бы я поменьше с ним общался, потому что он из сидевших.
– Слава Богу, что тебя не застукали, - сказал он.
Глава 18
– За что же меня должны застукать, - спросил я грузчика.
– Тебя все ищут и сейчас нас собирали, потому что тебя не могут найти.
– Откуда, интересно, ты все это знаешь, - с вызовом спросил я.
– Мне уже предъявляли твою фотографию и спрашивали, не знаю ли я этого человека.
– А почему они обратились именно к тебе, - спросил я.
– Я же из судимых и при любой неприятности в первую очередь таскают нас, может кто-то из подельников что-то сделал или мы что-то из своей уголовной среды слышали.
– А почему ты мне все это говоришь?
– Наверное, потому, что я тебя знаю, - с улыбкой сказал он.
– Когда же это ты со мной познакомился, если я тебя совершенно не знаю?
– Не удивляйся, знакомство было виртуальное и ты вряд ли меня помнишь. Я зарегистрировался в журнале «Самиздат» и стал публиковать свои стихотворения, а ты уже был маститым «самиздатовцем» и количество твоих произведений подходило к шести сотням. И неплохие произведения. Почему я обратил на тебя внимание? Потому что тебя очень мало читали , прочитавшие обменивались мнениями про какого-то «этот». Я установил, что это ты. У нас тогда было так, если только чуть выдвинулся человек, то его нужно обязательно покусать, а если он еще не любит тусоваться и заниматься переливанием из пустого в порожнее, то такого человека замалчивают. Ты как раз и был из таких. А потом после исторических выборов 2007 года ты куда-то исчез и как-будто навсегда.
– Это ты точно сказал, что исчез, - сказал я. - Меня просто долго здесь не было. Что здесь произошло, что с «Самиздатом», что с тобой произошло и вообще, что здесь все-таки происходит?
– Ты же помнишь, что на «Самиздате» была только самоцензура и люди высказывались по всем вопросам от души. Когда задавили все газеты, телеканалы и даже живой журнал был почти в полном запрете, то все бросились на «Самиздат». Весь мир от нас черпал информацию о происходящем в стране. Тогда начали хватать «самздатовцев». За любые статьи и материалы. Главное, за то, что ты «саиздатовец». Все начали свои аккаунты уничтожать и уходить в неизвестность. Остались только заграничные «самиздатовцы» и ты. А тебя нет. Бросились тебя искать и не нашли. Вот тут-то заграница и начала копировать твои произведения и печатать в своих издательствах. У тебя, вероятно, какой-то странный пароль был, потому что его никто не нашел и не взломал твой раздел. Пришлось закрыть весь сайт «Самиздат», что ударило по всей новой власти. Все поняли, кто нынче к власти в России пришел. Из твоего стихотворения.
– Я и сам чувствую, что в стране что-то совсем не то творится. А тебя-то за что посадили?
– Как всех, по пятьдесят восьмой статье посадили, как антироссийца.
– И как там?
– Все по-старому. По Шаламову. Никто ничего нового не придумал.
– А чего же ты в грузчики пошел, «самиздатовцы» в основном из интеллигентной среды были?
– И в грузчики-то приняли, считай что по блату. Мы скачками катимся назад, как-будто не 2020 год сейчас, а одна тысяча девятьсот пятидесятый. Исторические кольца они длиной со среднюю жизнь человека. Семьдесят лет. И каждые семьдесят лет мы проходим те же самые события, только на другом уровне. В гору карабкаться трудно, а падать легко.
– Что же сейчас делать?
– А ничего делать не надо. Начнешь что-то делать, перемелют в мясорубке и никто не вспомнит о тебе. У нас изменения в истории начинались после смерти генсеков. Китайцы были правы, когда говорили, что «нужно сидеть на крыльце дома и ждать, когда мимо пронесут гроб твоего врага». А я по молодости лет не прислушался к мудрости и загремел в лагерь. Будет о чем написать, десять потерянных лет жизни ничем не вернешь. Вспомни, кто боролся со Сталиным? Никто. Все рыдали на его похоронах, а потом заплевали его могилу. С этим думаешь, будет не так? Точно так же. Это участь всех генсеков. Отправил два своих срока и уступи место. Нет, захотелось быть царем. А у нас ни одного путного царя не было. Все цари без царя в голове. Что-то я закаламбурил. «Самиздатовца» встретил. Кроме тебя никого не встречал. Ладно, мы с тобой поговорили и давай забудем все, а не то мне придется давать объяснения, о чем мы с тобой беседовали и тебе тоже придется отчитываться. Ты лучше вокруг себя хорошенько посмотри, чтобы тебя никто не сдал.
– Ладно, бывай здоров.
– Тебя все ищут и сейчас нас собирали, потому что тебя не могут найти.
– Откуда, интересно, ты все это знаешь, - с вызовом спросил я.
– Мне уже предъявляли твою фотографию и спрашивали, не знаю ли я этого человека.
– А почему они обратились именно к тебе, - спросил я.
– Я же из судимых и при любой неприятности в первую очередь таскают нас, может кто-то из подельников что-то сделал или мы что-то из своей уголовной среды слышали.
– А почему ты мне все это говоришь?
– Наверное, потому, что я тебя знаю, - с улыбкой сказал он.
– Когда же это ты со мной познакомился, если я тебя совершенно не знаю?
– Не удивляйся, знакомство было виртуальное и ты вряд ли меня помнишь. Я зарегистрировался в журнале «Самиздат» и стал публиковать свои стихотворения, а ты уже был маститым «самиздатовцем» и количество твоих произведений подходило к шести сотням. И неплохие произведения. Почему я обратил на тебя внимание? Потому что тебя очень мало читали , прочитавшие обменивались мнениями про какого-то «этот». Я установил, что это ты. У нас тогда было так, если только чуть выдвинулся человек, то его нужно обязательно покусать, а если он еще не любит тусоваться и заниматься переливанием из пустого в порожнее, то такого человека замалчивают. Ты как раз и был из таких. А потом после исторических выборов 2007 года ты куда-то исчез и как-будто навсегда.
– Это ты точно сказал, что исчез, - сказал я. - Меня просто долго здесь не было. Что здесь произошло, что с «Самиздатом», что с тобой произошло и вообще, что здесь все-таки происходит?
– Ты же помнишь, что на «Самиздате» была только самоцензура и люди высказывались по всем вопросам от души. Когда задавили все газеты, телеканалы и даже живой журнал был почти в полном запрете, то все бросились на «Самиздат». Весь мир от нас черпал информацию о происходящем в стране. Тогда начали хватать «самздатовцев». За любые статьи и материалы. Главное, за то, что ты «саиздатовец». Все начали свои аккаунты уничтожать и уходить в неизвестность. Остались только заграничные «самиздатовцы» и ты. А тебя нет. Бросились тебя искать и не нашли. Вот тут-то заграница и начала копировать твои произведения и печатать в своих издательствах. У тебя, вероятно, какой-то странный пароль был, потому что его никто не нашел и не взломал твой раздел. Пришлось закрыть весь сайт «Самиздат», что ударило по всей новой власти. Все поняли, кто нынче к власти в России пришел. Из твоего стихотворения.
– Я и сам чувствую, что в стране что-то совсем не то творится. А тебя-то за что посадили?
– Как всех, по пятьдесят восьмой статье посадили, как антироссийца.
– И как там?
– Все по-старому. По Шаламову. Никто ничего нового не придумал.
– А чего же ты в грузчики пошел, «самиздатовцы» в основном из интеллигентной среды были?
– И в грузчики-то приняли, считай что по блату. Мы скачками катимся назад, как-будто не 2020 год сейчас, а одна тысяча девятьсот пятидесятый. Исторические кольца они длиной со среднюю жизнь человека. Семьдесят лет. И каждые семьдесят лет мы проходим те же самые события, только на другом уровне. В гору карабкаться трудно, а падать легко.
– Что же сейчас делать?
– А ничего делать не надо. Начнешь что-то делать, перемелют в мясорубке и никто не вспомнит о тебе. У нас изменения в истории начинались после смерти генсеков. Китайцы были правы, когда говорили, что «нужно сидеть на крыльце дома и ждать, когда мимо пронесут гроб твоего врага». А я по молодости лет не прислушался к мудрости и загремел в лагерь. Будет о чем написать, десять потерянных лет жизни ничем не вернешь. Вспомни, кто боролся со Сталиным? Никто. Все рыдали на его похоронах, а потом заплевали его могилу. С этим думаешь, будет не так? Точно так же. Это участь всех генсеков. Отправил два своих срока и уступи место. Нет, захотелось быть царем. А у нас ни одного путного царя не было. Все цари без царя в голове. Что-то я закаламбурил. «Самиздатовца» встретил. Кроме тебя никого не встречал. Ладно, мы с тобой поговорили и давай забудем все, а не то мне придется давать объяснения, о чем мы с тобой беседовали и тебе тоже придется отчитываться. Ты лучше вокруг себя хорошенько посмотри, чтобы тебя никто не сдал.
– Ладно, бывай здоров.
Глава 19
Моя нелегальная жизнь шла свои чередом. Работа, вечерний отдых у телевизора, секс, сон, снова и работа и так далее. Меня нет. Есть другой человек, который живет и радуется своей жизни. Стоит мне только сесть к столу, написать стихи и прочитать их своим товарищам по работе как сразу придут товарищи из органов и возьмут под белые руки. С «самиздатовцем» контакт я не буду поддерживать. Припишут антигосударственную организованную преступную группу и дадут по четвертаку на каждого. Ему как рецидивисту и прибавить могут. Не те времена, когда судили Даниэля и Синявского, а вся мировая общественность боролась за их освобождение. Сейчас мировой общественности совершенно по ..., вернее, совершенно безразлично, что делается в России. Просто российские закидоны надоели всем. А каждый народ достоин своего правительства, власти, вождя и жалеть этот народ не нужно. За что боролся, на то и напоролся. Никто не голосовал за эту власть, а эта власть набрала максимально возможное количество голосов. Как так может быть? Не знаете? Тут и Достоевского читать не надо. Батоном колбасы можно купить любого российского гражданина. Дай ему этот батон и не лезь к нему, он и проголосует за все, что ему скажут. Он еще и на веревочке приведет к властям любого несогласного. Скажет, вот, мол, спыммал супостата, вяжите его по рукам и ногам. Никому верить нельзя и ни с кем даже разговоры заводить нельзя. Даже когда оттепель начнется после смерти генсека. Всех на заметку брать будут. Я взял бумажку и машинально стал писать: