Страница:
— Сколько же бумажек на доске объявлений! («Тебя не существует».) Как разобраться в таком месиве?
За спиной раздался судорожный вздох. Удар достиг цели!
«Отныне правило для всех вас. — Алек показывал это всем своим видом, — общайтесь с этим человеком только в интересах дела. В остальное время его для вас не существует».
Алек подошел к кофейному столику. На его кружке из толстого фарфора какой-то шутник намалевал герб Лидгейтов.
— Отлично, — тихо сказал Рэй.
— Выродок… — Алек с силой нажал ручку термоса с кофе. Горячая коричневая струя ударила в дно кружки. Как горька победа! Чего он достиг? Чем помог Дженни? Ничем… — А где смущенная новобрачная?
— У нее выходной. Но ее рекламный агент уже повсюду раззвонил о случившемся.
Прекрасно! Видимо, Рита оповестила сперва рекламного агента, и лишь потом — родную мать.
— А что, собственно, происходит? Чего мы дожидаемся?
— Карен заперлась в гримуборной. Ни за что не хочет играть с Брайаном. Видишь ли, Амелии опять станет плохо, он должен подхватить ее и отнести на диван. А она не желает, чтобы Брайан прикасался к ней. Говорит, что это нечестно по отношению к Дженни.
— К Дженни? — Алека охватило раздражение. — Но чем это ей поможет? Какого черта?
Рэй пожал плечами:
— Гил там, внизу, разговаривает с ней.
— Кто? — Гил, которого интересует только работа оператора? — Не думаю, что он убедит ее.
— По-моему, он это понимает… Потому и просил, чтобы, как только ты появишься в студии, ему сообщили…
— Я? — Какая прелесть! Видимо, Гил предполагал, что Алек все за него сделает, уговорит Карен?
Разумеется. Иначе быть не может… Разве не этим он занимается несколько месяцев? А ведь поклялся, что после «Аспида» никогда не будет выступать в роли лидера, посредника, миротворца и кого там еще… И вот — снова-здорово! Сам виноват!
— Убери-ка всех, кто здесь сейчас не нужен, — приказал он Рэю. Если он принимает командование, кому, как не Рэю, быть его адъютантом?
Именно это и пытался проделать Рэй до прихода Алека, ради чего и распинался перед толпой. Но слишком уж он был молод и распоряжаться не привык, хотя стремился овладеть этим искусством, и знал, у кого стоит поучиться.
Алек поставил кружку на стол и спустился на второй этаж. Постучался в дверь гримуборной Карен. Она устремила на него глаза, полные слез, личико было бледным и заплаканным. Гил слонялся возле — видимо, уже отчаялся.
— О, Алек! — вскочив, она бросилась ему на шею. — Ты слышал? Как они посмели? Ведь это же…
— Знаю, знаю, — Алек с трудом высвободился из ее объятий.
— Ты должен позвонить Дженни! — голос Карен сорвался. — Пусть она перепишет сцену. Я не смогу!
Алеку мучительно захотелось отвесить ей пощечину. Дженни, проплакавшая все утро, должна переписать сцену. Кто жертва — Карен или Дженни?
Неужели Карен не видит, что она здесь ни при чем? Что происходящее касается только Дженни. Она унижена, ей так больно! Нет, Карен неспособна это понять…
Но сейчас не время давать Карен уроки — нужно как можно скорее вернуть коллектив в рабочее состояние. Только это имело значение. И он заговорил строже:
— Можешь, Карен. Ты настоящая актриса. Ты — профессионал. Герцогиня. Ты сыграешь любовную сцену с этим гадом. И сможешь перенести прикосновения этого ублюдка — даже если захочется блевать. И даже если он будет вовсю тебя лапать, переживешь. Ты актриса! — Алек ни секунды не верил, что Брайан что-то подобное себе позволит, но чем более устрашающе прозвучат его слова, тем лучше будет результат. Он знал Карен. — Хочешь сказать, что тебе ничего похожего делать не приходилось? И никогда не придется? Но ты актриса. Актерам порой и не такое выпадает. Нам платят не за то, чтобы мы козыряли чувством собственного достоинства. Но мы выше этого — вот в чем наше достоинство!
— Чего-чего? — не удержался Гил. — Повтори-ка еще разок…
Но Алек не собирался повторяться. Тогда станет очевидно, что это чушь. Но такого сорта романтическая чепуха всегда вдохновляла на великие свершения Хлою, а они с Карен явно были из одного теста.
Пусть это была пустая и трескучая фраза, но она сработала. Карен мужественно выпрямилась, расправила плечики и приготовилась исполнить свой долг. Сейчас она напоминала Марию Стюарт, королеву Шотландии, готовую взойти на плаху. Алек согнул руку колечком и предложил ее Карен.
За спиной раздался шепот Гила: «Спасибо!»
Карен вся трепетала, когда они входили в репетиционную. Леди Варлей, леди Кортлэнд и прочие женщины захлопотали вокруг нее, только что холодные компрессы на лоб не клали.
Какого черта все они так себя ведут? «Ведь ни с одной из вас ничего не случилось! Вам просто очень нравится страдать!»
…Как там Дженни? Уснула ли опять? Скорее всего, нет. «Я сейчас не с тобой. Наверное, мне следовало бы остаться. Но я сражаюсь за тебя. Вместо тебя».
Рэй уже удалил из комнаты посторонних и организовал оставшихся. Гил поднял руку:
— Мы немного выбились из графика. Что же, начнем. Карен, ты за столом…
Актеры заняли свои места. Рэй вручил Алеку рукопись, уже открытую на нужном месте. В пятницу отсняли эпизод 673, закончившийся обмороком герцогини, которую дворецкий перенес на диван. Пролог 674 начинался с повторения этого эпизода. Чуть позже доложен был войти Лидгейт. Алек сосредоточенно перечитывал сцену. Вдруг в комнате наступила полная тишина. Он оторвался от рукописи. Дженни.
Она вела себя как обычно. Подошла к кофейному столику, взяла банан, пододвинула стул, взобралась на него с ногами, по всегдашней своей привычке. Она была бледна, но, ей-Богу, она была здесь!
Это требовало истинного мужества. К черту Карен с ее истериками и холодными компрессами! Вот истинное мужество — сидеть с бананом в руке, поджав ноги, лицом к лицу со всем, что случилось.
Щеки Дженни слегка порозовели. «Я отвергнута, брошена, оскорблена, публично унижена. Я знаю, о чем вы тут шепчетесь. Продолжайте на здоровье».
Алеку мучительно хотелось быть возле нее. Он ощущал физическую потребность обнимать ее, защищать… А еще больше ему хотелось быть сейчас на ее месте — сидеть на стуле, глядя в глаза всем присутствующим. После всего, что происходило во времена «Аспида», это ему нипочем. Тогда кнут часто опускался на его спину. Но сейчас удар нанесли Дженни, и из-под кнута брызнула кровь…
Он с трудом удержался, чтобы не подойти. Дженни должна была справиться сама — ей это было важно.
Карен блистала всегда. Но сегодняшняя ее игра была достойна «Эмми». Она была словно и впрямь на грани обморока. И несмотря на то, что шла лишь репетиция, у всех по коже мурашки забегали. Карен продержится на таком уровне весь день. Она могла повторять сцену снова и снова, чтобы перед камерой сыграть поистине гениально.
Гастингс должен положить ее на диван. Потом вбегут горничные, кликнут Лидгейта. Двери на репетиции были обозначены линией стульев. Алек занял позицию.
— У нас нет времени на горничных. Перейдем непосредственно к появлению герцога. Так, Дженни? — спросил Гил.
Она подняла руки:
— Как скажешь.
Это были ее первые слова за сегодняшний день.
Трина и другая горничная отступили. Алек вошел в тот момент, когда Гастингс подхватил Амелию на руки. И — сделал шаг вперед, потрясенный. Этого в тексте не было. Впрочем, и быть не могло — ведь в первоначальном варианте к тому времени, как входит герцог, Амелия уже лежит на диване, а вокруг хлопочут горничные. Но теперь другой мужчина держит на руках его жену. Слуга. Это поразило бы даже Лидгейта.
Гастингс отступил, не выпуская Амелии из рук. «Я не отдам ее тебе».
…В точности повторялась вчерашняя сцена. Они стоят во дворике дома Дженни, и Алек требует, чтобы Брайан вернул ключ… Сейчас в роли ключа — Амелия.
Но роли переменились. Сегодня Алек играл Лидгейта, списанного с Брайана. «На сей раз я отступаю. Она твоя. Только ты — это я».
Лицо герцога свело судорогой. Конец пролога…
— Интересная концепция, Ваша Светлость, — холодно произнес Гил. Затем повернулся к Дженни: — Это чересчур, или пусть все остается так?
Дженни пришла в репетиционную с пустыми руками. Теперь перед ней лежала рукопись. Она покачала головой:
— Прощу прощения. Но придется сыграть все как было.
— Прекрасно, — ответил Алек. Впервые за сегодняшний день он обратился к ней при посторонних. — Вопросов нет.
Ему чихать было на шоу. Главное, чтобы она поняла. «Я его не боюсь».
Он протянул руку Карен, помогая ей подняться с дивана — точнее, с трех составленных вместе стульев, изображающих диван. Сам же снова занял стартовую позицию у входа. Но сегодня они сильно выбились из графика, и Гил не имел намерения продолжать репетицию. Он был уверен, что на съемке Алек сделает все как надо.
— Знаете, я передумала… — прозвучал голос Дженни.
— Что ж, твое право, — отозвался Гил.
— Играй что задумал, Алек. — Она глядела на него очень пристально. — Ты вдруг понимаешь, что этот человек, твой дворецкий, эта ВЕЩЬ любит твою жену. Ты смотришь на нее, пытаясь понять, что же чувствует она.
— Хорошо, — согласился он. «Вот так так! Я, простой канадский фермер, просто вышел погулять, мне на все тут наплевать». — Но если бы я вправду верил, что мой слуга положил глаз на мою законную половину… черт подери, я бы вышиб его вон на следующий же день!
И услышал позади сдавленный вздох Брайана…
14
За спиной раздался судорожный вздох. Удар достиг цели!
«Отныне правило для всех вас. — Алек показывал это всем своим видом, — общайтесь с этим человеком только в интересах дела. В остальное время его для вас не существует».
Алек подошел к кофейному столику. На его кружке из толстого фарфора какой-то шутник намалевал герб Лидгейтов.
— Отлично, — тихо сказал Рэй.
— Выродок… — Алек с силой нажал ручку термоса с кофе. Горячая коричневая струя ударила в дно кружки. Как горька победа! Чего он достиг? Чем помог Дженни? Ничем… — А где смущенная новобрачная?
— У нее выходной. Но ее рекламный агент уже повсюду раззвонил о случившемся.
Прекрасно! Видимо, Рита оповестила сперва рекламного агента, и лишь потом — родную мать.
— А что, собственно, происходит? Чего мы дожидаемся?
— Карен заперлась в гримуборной. Ни за что не хочет играть с Брайаном. Видишь ли, Амелии опять станет плохо, он должен подхватить ее и отнести на диван. А она не желает, чтобы Брайан прикасался к ней. Говорит, что это нечестно по отношению к Дженни.
— К Дженни? — Алека охватило раздражение. — Но чем это ей поможет? Какого черта?
Рэй пожал плечами:
— Гил там, внизу, разговаривает с ней.
— Кто? — Гил, которого интересует только работа оператора? — Не думаю, что он убедит ее.
— По-моему, он это понимает… Потому и просил, чтобы, как только ты появишься в студии, ему сообщили…
— Я? — Какая прелесть! Видимо, Гил предполагал, что Алек все за него сделает, уговорит Карен?
Разумеется. Иначе быть не может… Разве не этим он занимается несколько месяцев? А ведь поклялся, что после «Аспида» никогда не будет выступать в роли лидера, посредника, миротворца и кого там еще… И вот — снова-здорово! Сам виноват!
— Убери-ка всех, кто здесь сейчас не нужен, — приказал он Рэю. Если он принимает командование, кому, как не Рэю, быть его адъютантом?
Именно это и пытался проделать Рэй до прихода Алека, ради чего и распинался перед толпой. Но слишком уж он был молод и распоряжаться не привык, хотя стремился овладеть этим искусством, и знал, у кого стоит поучиться.
Алек поставил кружку на стол и спустился на второй этаж. Постучался в дверь гримуборной Карен. Она устремила на него глаза, полные слез, личико было бледным и заплаканным. Гил слонялся возле — видимо, уже отчаялся.
— О, Алек! — вскочив, она бросилась ему на шею. — Ты слышал? Как они посмели? Ведь это же…
— Знаю, знаю, — Алек с трудом высвободился из ее объятий.
— Ты должен позвонить Дженни! — голос Карен сорвался. — Пусть она перепишет сцену. Я не смогу!
Алеку мучительно захотелось отвесить ей пощечину. Дженни, проплакавшая все утро, должна переписать сцену. Кто жертва — Карен или Дженни?
Неужели Карен не видит, что она здесь ни при чем? Что происходящее касается только Дженни. Она унижена, ей так больно! Нет, Карен неспособна это понять…
Но сейчас не время давать Карен уроки — нужно как можно скорее вернуть коллектив в рабочее состояние. Только это имело значение. И он заговорил строже:
— Можешь, Карен. Ты настоящая актриса. Ты — профессионал. Герцогиня. Ты сыграешь любовную сцену с этим гадом. И сможешь перенести прикосновения этого ублюдка — даже если захочется блевать. И даже если он будет вовсю тебя лапать, переживешь. Ты актриса! — Алек ни секунды не верил, что Брайан что-то подобное себе позволит, но чем более устрашающе прозвучат его слова, тем лучше будет результат. Он знал Карен. — Хочешь сказать, что тебе ничего похожего делать не приходилось? И никогда не придется? Но ты актриса. Актерам порой и не такое выпадает. Нам платят не за то, чтобы мы козыряли чувством собственного достоинства. Но мы выше этого — вот в чем наше достоинство!
— Чего-чего? — не удержался Гил. — Повтори-ка еще разок…
Но Алек не собирался повторяться. Тогда станет очевидно, что это чушь. Но такого сорта романтическая чепуха всегда вдохновляла на великие свершения Хлою, а они с Карен явно были из одного теста.
Пусть это была пустая и трескучая фраза, но она сработала. Карен мужественно выпрямилась, расправила плечики и приготовилась исполнить свой долг. Сейчас она напоминала Марию Стюарт, королеву Шотландии, готовую взойти на плаху. Алек согнул руку колечком и предложил ее Карен.
За спиной раздался шепот Гила: «Спасибо!»
Карен вся трепетала, когда они входили в репетиционную. Леди Варлей, леди Кортлэнд и прочие женщины захлопотали вокруг нее, только что холодные компрессы на лоб не клали.
Какого черта все они так себя ведут? «Ведь ни с одной из вас ничего не случилось! Вам просто очень нравится страдать!»
…Как там Дженни? Уснула ли опять? Скорее всего, нет. «Я сейчас не с тобой. Наверное, мне следовало бы остаться. Но я сражаюсь за тебя. Вместо тебя».
Рэй уже удалил из комнаты посторонних и организовал оставшихся. Гил поднял руку:
— Мы немного выбились из графика. Что же, начнем. Карен, ты за столом…
Актеры заняли свои места. Рэй вручил Алеку рукопись, уже открытую на нужном месте. В пятницу отсняли эпизод 673, закончившийся обмороком герцогини, которую дворецкий перенес на диван. Пролог 674 начинался с повторения этого эпизода. Чуть позже доложен был войти Лидгейт. Алек сосредоточенно перечитывал сцену. Вдруг в комнате наступила полная тишина. Он оторвался от рукописи. Дженни.
Она вела себя как обычно. Подошла к кофейному столику, взяла банан, пододвинула стул, взобралась на него с ногами, по всегдашней своей привычке. Она была бледна, но, ей-Богу, она была здесь!
Это требовало истинного мужества. К черту Карен с ее истериками и холодными компрессами! Вот истинное мужество — сидеть с бананом в руке, поджав ноги, лицом к лицу со всем, что случилось.
Щеки Дженни слегка порозовели. «Я отвергнута, брошена, оскорблена, публично унижена. Я знаю, о чем вы тут шепчетесь. Продолжайте на здоровье».
Алеку мучительно хотелось быть возле нее. Он ощущал физическую потребность обнимать ее, защищать… А еще больше ему хотелось быть сейчас на ее месте — сидеть на стуле, глядя в глаза всем присутствующим. После всего, что происходило во времена «Аспида», это ему нипочем. Тогда кнут часто опускался на его спину. Но сейчас удар нанесли Дженни, и из-под кнута брызнула кровь…
Он с трудом удержался, чтобы не подойти. Дженни должна была справиться сама — ей это было важно.
Карен блистала всегда. Но сегодняшняя ее игра была достойна «Эмми». Она была словно и впрямь на грани обморока. И несмотря на то, что шла лишь репетиция, у всех по коже мурашки забегали. Карен продержится на таком уровне весь день. Она могла повторять сцену снова и снова, чтобы перед камерой сыграть поистине гениально.
Гастингс должен положить ее на диван. Потом вбегут горничные, кликнут Лидгейта. Двери на репетиции были обозначены линией стульев. Алек занял позицию.
— У нас нет времени на горничных. Перейдем непосредственно к появлению герцога. Так, Дженни? — спросил Гил.
Она подняла руки:
— Как скажешь.
Это были ее первые слова за сегодняшний день.
Трина и другая горничная отступили. Алек вошел в тот момент, когда Гастингс подхватил Амелию на руки. И — сделал шаг вперед, потрясенный. Этого в тексте не было. Впрочем, и быть не могло — ведь в первоначальном варианте к тому времени, как входит герцог, Амелия уже лежит на диване, а вокруг хлопочут горничные. Но теперь другой мужчина держит на руках его жену. Слуга. Это поразило бы даже Лидгейта.
Гастингс отступил, не выпуская Амелии из рук. «Я не отдам ее тебе».
…В точности повторялась вчерашняя сцена. Они стоят во дворике дома Дженни, и Алек требует, чтобы Брайан вернул ключ… Сейчас в роли ключа — Амелия.
Но роли переменились. Сегодня Алек играл Лидгейта, списанного с Брайана. «На сей раз я отступаю. Она твоя. Только ты — это я».
Лицо герцога свело судорогой. Конец пролога…
— Интересная концепция, Ваша Светлость, — холодно произнес Гил. Затем повернулся к Дженни: — Это чересчур, или пусть все остается так?
Дженни пришла в репетиционную с пустыми руками. Теперь перед ней лежала рукопись. Она покачала головой:
— Прощу прощения. Но придется сыграть все как было.
— Прекрасно, — ответил Алек. Впервые за сегодняшний день он обратился к ней при посторонних. — Вопросов нет.
Ему чихать было на шоу. Главное, чтобы она поняла. «Я его не боюсь».
Он протянул руку Карен, помогая ей подняться с дивана — точнее, с трех составленных вместе стульев, изображающих диван. Сам же снова занял стартовую позицию у входа. Но сегодня они сильно выбились из графика, и Гил не имел намерения продолжать репетицию. Он был уверен, что на съемке Алек сделает все как надо.
— Знаете, я передумала… — прозвучал голос Дженни.
— Что ж, твое право, — отозвался Гил.
— Играй что задумал, Алек. — Она глядела на него очень пристально. — Ты вдруг понимаешь, что этот человек, твой дворецкий, эта ВЕЩЬ любит твою жену. Ты смотришь на нее, пытаясь понять, что же чувствует она.
— Хорошо, — согласился он. «Вот так так! Я, простой канадский фермер, просто вышел погулять, мне на все тут наплевать». — Но если бы я вправду верил, что мой слуга положил глаз на мою законную половину… черт подери, я бы вышиб его вон на следующий же день!
И услышал позади сдавленный вздох Брайана…
14
День обещал быть чертовски забавным. В этом эпизоде Гастингс больше чем когда-либо походил на Алека — он был полон сдержанной заботливости. Все вокруг суетились, и хотя Гастингс, может быть, более других обеспокоен внезапным нездоровьем Амелии, он единственный сдерживал эмоции, чтобы хладнокровно все уладить.
На самом же деле Брайан ощущал, как почва уходит у него из-под ног. Все в студии бойкотировали его — инцидент в актерской неопровержимо это доказал. А Дженни нанесла профессиональный удар. В ее власти было бы тотчас же лишить его работы, и Алек виртуозно предоставил ей повод, которым она могла воспользоваться.
Но и после всего Брайан мастерски лицедействовал. Да, парень — настоящий актер. Алек вынужден был это признать.
«Что ж, поглядим, удастся ли тебе такое в течение года, день за днем…» Что-то подобное сам Алек испытал в «Аспиде».
Пока не отсняли последнюю сцену, Алек с Рэем не уходили из студии. Герцог и его младший брат стояли плечо к плечу, скрестив на груди руки — только для того, чтобы все ощущали их присутствие. И пересуды прекратились, актеры перестали перешептываться по углам. Это помогло, пусть с трудом, втиснуться в график.
— Спасибо, ребята. — Гил сделал жест, будто приподнимает шляпу. Он понимал, чем обязан этим двоим.
«Я делал это не ради тебя. Только ради Дженни». Сегодня все клином сходилось на ней. Алек избавил ее от возможных мелких неприятностей, но сделал ли он что-нибудь, чтобы она перестала мучиться? Нет. И пусть они с Рэем лезли из кожи вон — все равно этого было недостаточно.
Они поднялись к себе в гримуборную, и, стоя перед зеркалом, снимали грим, когда в дверь постучали.
Дженни. Веснушки на ее переносице алели словно капли крови — так она была бледна. Руки засунуты в карманы. Двигалась она как-то скованно. Он отдал бы жизнь, чтобы изгнать боль из ее широко распахнутых глаз. Улаживая сегодняшние проблемы с труппой, он точно знал, что делать. Теперь же был беспомощен словно ребенок. И это сводило его с ума.
Рэй обернулся, намереваясь поздороваться с ней. Алек взглядом остановил его и махнул рукой в сторону двери.
Рэй и глазом не моргнул. Ни о чем не спросил. Взял полотенце со столика и торопливо вытер лицо, измазав белоснежную ткань гримировальной краской, и его как ветром сдуло. «Мне надо по срочному делу…» — сказал он, дословно повторив одну из своих утренних реплик.
Дженни заговорила, не глядя на Алека:
— Гил рассказал, как ты сегодня отличился. Говорит, что нынче мы бы без тебя пропали.
— Брось… — ответил Алек. — Я полагал, ты останешься дома. Зачем ты пришла?
— Хотела со всем справиться, не откладывая… И кое-что тебе сказать.
Но он ведь собирается вернуться к ней, как только закончит дела в студии!
Отчего они стоят по разным углам комнаты? Так далеко друг от друга? Отчего он не рядом, не обнимает ее, не прижимает к себе, не целует? Не запирает двери?..
Но почему она так настороженно приподняла плечи, почему напряжены руки, все тело… Не желает, чтобы он касался ее?
— Мне очень неловко за вчерашнюю ночь. Это было нечестно по отношению к тебе.
— Меня это не волнует, — быстро сказал он.
— Я тобой воспользовалась.
— Это неважно. — «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ». Но она не хотела слышать его слов. — В чем дело, Дженни? — и тут его осенило. — Ты считаешь, что все вчерашнее — ошибка?
Он так и предполагал… Отпирая двери ее дома, он сразу же почувствовал, будто вторгается на чужую территорию. И счел себя вправе сделать это — в свете происшедшего. Что ж, он получает по заслугам.
— Я не героиня мыльной оперы, Алек.
— Разумеется, нет. А почему ты так говоришь?
— Я не могу решить все свои проблемы, влюбившись в тебя.
А ведь именно так герои сериалов разрешали все, даже самые сложные проблемы — они просто влюблялись. В самом деле, если тебя изгоняет собственная семья или ты обнаруживаешь, что твоя мать на самом деле твоя сестра, если ты просыпаешься утром и ровным счетом ничего не помнишь о прошлой своей жизни — что тебе остается? Только влюбиться. Это действует безотказно.
Но в жизни все иначе. Алек знал это.
Но они с Дженни… ведь они определенно исключение из правил. Если бы она полюбила его, он сумел бы все уладить, все устроить, смог бы сделать ее счастливой…
Полнейший абсурд. Вчера вечером Дженни была уничтожена, убита. Никому было бы не под силу сразу же после разрыва с одним полюбить другого. Так не бывает! Ей нужно было время, чтобы собраться с силами, вновь начать уважать себя.
«Но я хочу, чтобы ты полюбила меня! Прямо сейчас! Подойди же ко мне… Скажи, что любишь меня!»
Вместо этого он произнес:
— Не обязательно влюбляться. Можем просто быть друзьями.
Она покачала головой. Невыносимо. Алек мог притворяться сколько угодно, но им обоим не удастся забыть, что он любит ее.
— Я должна справиться сама. Сейчас мне не нужна ничья помощь.
— Я все сделаю для тебя, Дженни.
Но она просила не делать ничего — и это было труднее всего.
— Мне необходимо время, Алек, — время, чтобы принять решение, мое собственное решение.
— Конечно. Хорошо. Я понял. — У нее будет столько времени, сколько нужно.
Дженни вышла из гримерной. Алек посмотрел в зеркало, чтобы убедиться, не осталось ли на лице грима.
…Время, черт его дери, в жизни ничего не решило за Алека Камерона! «В свое время», — успокаивали его, когда Хлоя отказывалась иметь детей. «Пройдет время» — говорили все, когда он восставал против сцены изнасилования. «Со временем привыкнешь», — твердили коллеги, когда шла работа над «Аспидом».
И в первом случае, и в двух других ему отводилась роль Сизифа, несчастного древнего грека, который в царстве мертвых был навечно осужден катить громадный булыжник на вершину горы, чтобы каждый раз он скатывался вниз… Время не было союзником Сизифа. Не помогало оно и Алеку Камерону.
В четверг Алек пришел на работу, будучи не в состоянии думать ни о чем, кроме Дженни. Как она чувствует себя? Как провела ночь? ГДЕ? В своей спальне, или что-то толкнуло ее в ту комнату на третьем этаже? Сидела ли она в белом плетеном кресле, бездумно глядя на занавески в голубую полоску? Касалась ли подушек? Проводила ли ладонью по одеялу? Он бы все делал именно так… Но он-то любит ее. А в ее сердце нет места для любви к нему.
Почему она не может полюбить его?
Алек очутился в гардеробной, не помня, как забрел туда. Кто-то шел навстречу. Рита. Избежать ее не удавалось при всем желании.
Он кивнул ей холодно, учтиво — совсем как Лидгейт. Он — герцог, она — дочь торговца, делающая первые шаги в свете. Он не обязан заговаривать с ней.
Однако Рита была настроена иначе. Она явно не желала, чтобы на нее глядели как на пустое место. Поэтому остановилась прямо перед ним. На ней было предельно лаконичное красное платьице, обтягивающее тело столь туго, что ткань чуть ли не расползалась на груди. Если бы она чувствовала себя виноватой и хотела, чтобы ее простили, то вряд ли надела бы что-либо подобное. Но Рита была готова к битве.
— Ты невзлюбил меня, правда? Я тебе неприятна?
Сногсшибательная прямота! Герцог Лидгейт не в состоянии был ответить на такое. Алеку пришлось стать самим собой.
— Мне неприятно то, что ты сделала. А нравишься ты мне или нет… тебе всего девятнадцать. Пока рано судить. Ты слишком молода.
— Слишком что-о? — Ошеломленная, она уставилась на него.
Рита всегда козыряла своей юностью. Выставляла напоказ упругую кожу, нежные руки, гладкие, мраморные ноги, и гордилась тем, что молода. Это делало ее неуязвимой. Ее приводило в восторг, то, что она моложе всех в труппе — это было залогом стремительного и беспрепятственного восхождения к вершине. Ведь в столь юные годы она уже играет в сериале и имеет успех! Но вот перед ней стоит человек, для которого ее сверкающая юность — недостаток, и именно оттого она ему неинтересна!
— Сейчас мне трудно судить, хороша ты или плоха. — Алек постарался, чтобы голос зазвучал по-отечески мягко. — Спроси лет через десять…
Рита сверкнула глазами:
— Через десять лет и духа моего здесь не будет! — и пошла прочь, сердито постукивая каблучками. Красное платьице туго и нагло обтягивало роскошную задницу. Это выглядело предельно выразительно. Алек подумал, что такая задница в жизни ей ох как пригодится…
…Заметка в «Жизни мыльных опер». В труппе к этому отнеслись скептически. Конечно же, будут фотографировать счастливых новобрачных в процессе работы, как жених и невеста целуются на лестнице, держась за ручки…
Чтобы запечатлеть сладкую парочку в костюмах и гриме, фотограф попросил Фрэнсин встать со своего привычного места. Он был крайне вежлив, подчеркнуто вежлив, и Фрэнсин подчинилась, но ей это пришлось весьма не по вкусу.
— Леди Варлей спокойно относится к такого рода мелким неудобствам, — шепотом сказала она Алеку.
А потом Пэм и Барб Эллен пришлось слоняться по коридору в костюмах, пока фотограф снимал Риту, выходящую со своими вещами из их общей гримуборной. Карен и Трина, разумеется, предложили им переоблачиться в своей, но Пэм и Барб Эллен предпочли оставаться в костюмах и сердиться всласть; с полным на то правом.
— Надо было видеть, как она поднимала коробку со шмотками, — ворчала Пэм. — Подсунула ее под свои сиськи — и подняла. Ну и зрелище!
Вскоре стало ясно, что Рита и впрямь обосновалась в гримуборной Брайана, и это вовсе не рекламный трюк для фотографа.
На первый взгляд ее поведение было разумным. Брайан — хозяин самой просторной гримуборной во всем здании. Рита же ютилась в своей еще с двумя девушками. И тем не менее это вывело из себя всю труппу.
— Выметаться следовало ему! — горячился молодой актер. — Он получил такую комнату лишь потому, что был дружком Дженни!
— И вообще это мужской коридор! — перебивал один из старых и убежденных холостяков. — Женщинам здесь не место!
Но остановить Риту было невозможно, и к концу рабочей недели она с видом королевы фланировала по мужской части коридора.
У «большой счастливой семьи» появилось что-то вроде мачехи — сопливая проституточка, много моложе своих приемных детишек. Детишкам это совсем не нравилось.
Затем Рита опубликовала заметку под названием «Все за любовь: звезды мыльной оперы не боятся мести главного сценариста». В заметке была масса откровений новоявленной «звезды» типа: «У нас с Брайаном одинаковые мечты, одна цель. Вы не представляете, как мы обожаем друг друга!»
Актеры, играющие в мыльных операх, терпеть не могли таких статеек, да еще и в бульварных газетенках!
«Дженни многого добилась. Этого я не отрицаю. Но она совершенно не уверена в себе как женщина! Ей, пожалуй, даже не нравится быть женщиной. В этой роли она чувствует себя неловко! И до сих пор считает себя подростком…»
Весь состав «Спальни моей госпожи», словно сговорившись, отказался давать какие-либо комментарии назойливым репортерам. И даже команда «Аспида» хранила молчание…
«Нет, мести мы не страшимся. Да и что она может сделать? Наши персонажи слишком важны для развития сюжета сериала. А она всегда поступает только в интересах дела…»
Алек направился прямо в кабинет Дженни.
— Что тебе? — она встретила его в штыки.
На столе уже лежала газета. Неудивительно, что Дженни огрызается.
— Хотел узнать, как дела.
— Великолепно. Изумительно. Благодарю. Только вот женушка моего бывшего дружка утверждает, что куда-то запропастилась часть моей икс-хромосомы…
— Она шлюха, Дженни. Просто дрянь!
— Вовсе нет! Просто уверенная в себе женщина. Погляди. — Дженни схватила газету. — Здесь об этом ясно сказано! И потом, заведомую ложь не напечатали бы, верно?
Алеку очень хотелось обнять ее, начать утешать… Но она вырвалась бы из объятий — это он знал наверняка.
— Ты уже десять лет в шоу-бизнесе. Прекрасно знаешь, что о тебе пишут не всегда приятные вещи. И потом, бульварные газеты обожают вранье…
— Если бы это было вранье! К нему я привыкла. Оно мне порой даже нравится. Но, черт побери, это же чистая правда!
Нет. «Вспомни ту ночь… Вспомни, вспомни!» …Она явно вычеркнула ее из жизни как временное помрачение рассудка.
— А знаешь, откуда они черпают такую сногсшибательную информацию? От Брайана! Эта парочка обсуждает меня! Невыносимо. Он рассказывает ей все, что обо мне знает!
Алек понимал, почему это так ее волнует.
— А чего ты ждала? Ты ведь им враг. И обливать тебя грязью для них высшее наслаждение, это их объединяет…
— Прекрасно! Наконец-то в моей жизни появился смысл!
— Твою мать! — Рэй грохнул дверью гримерной.
Он очень редко позволял себе ругнуться.
— Что такое? — спросил Алек.
— Не знаю, плакать или смеяться, молиться или грязно ругаться… Я сейчас беседовал с Дженни. У моего героя зарождается роман. Впрочем, и у Колли Лайтфилда тоже…
— Ну и что здесь дурного? — ведь Рэй отличный актер, да и его персонаж весьма интересен.
— В этом замешана Рита…
— Понял.
Рэй растолковал, что назревает нечто вроде «любовного треугольника» — впрочем, слово «любовный» сюда не вполне подходило, потому что любовью там и не пахло.
Вскоре Робину — герою Рэя — предстоит узнать, что они с герцогом братья лишь наполовину. Он, оказывается, был плодом тайной любви их общей матери.
— А я и не знал… — протянул Алек.
— Я тоже. Но мы с тобой сами виноваты. Помнишь — то ли в мае, то ли в июне распинались перед Дженни о наших отцах? Мы говорили, что из нас получились такие крутые парни лишь потому, что у нас замечательные отцы. Она все намотала на ус. Ты — Лидгейт, то есть, пень. Я же — умница и славный мальчик потому, что мой отец заботился обо мне, хотя я даже не знал, что он мне отец…
— И кто же это? — Алек перебирал в уме героев, подходящих по возрасту.
— Понятия не имею. По-моему, Дженни сама не знает. Но наверняка выдумает что-нибудь сногсшибательное.
— А какое отношение все это имеет к Изабелле? — Так звали героиню Риты Харбер.
…Вдовствующая герцогиня — мать Лидгейта и Робина — берет с Робина обещание хранить тайну его происхождения, по крайней мере, до тех пор, пока естественным образом не решится вопрос с наследованием герцогского титула.
— Пока ничего не всплывет, я — законнорожденный. И если у тебя родится девчонка, то прямой наследник — я. И я могу спокойно умереть…
Но Робин захочет положить конец своей финансовой зависимости от Лидгейта. Именно с этой целью он начнет ухаживать за Изабеллой.
— Дженни утверждает, что на деле все это будет выглядеть лучше, чем на бумаге. Я не питаю к девушке любви, но она мне нравится и я веду себя с ней как джентльмен. Для того времени этого вполне достаточно, чтобы заключить брак.
…Изабелла вполне разделяет такое мнение — с лордом Робином ей будет хорошо. Несмотря на ее не столь благородное происхождение он будет относиться к ней с почтением.
— Но ей известно желание отца: чтобы она получила титул.
— И поэтому на сцене появляется Колли Лайтфилд — обнищавший барон, у которого множество незамужних сестер.
Рэй кивнул.
— Она примет его предложение. Но впоследствии, волей случая — Дженни еще не придумала, какого именно — до меня дойдет, что он самый настоящий гомосек.
Перед Робином вставала забавная задача. Должен ли он предупредить отца Изабеллы? Следует ли ему убеждать его расторгнуть помолвку? Но Джеймс Марбл — представитель низшего класса, и Робин не может возложить на него ответственность в деле защиты чести Лайтфилда. Что предпримет Робин? Примет сторону аристократа? Или девушки из низшего сословия, к которой питает какие-то чувства?
На самом же деле Брайан ощущал, как почва уходит у него из-под ног. Все в студии бойкотировали его — инцидент в актерской неопровержимо это доказал. А Дженни нанесла профессиональный удар. В ее власти было бы тотчас же лишить его работы, и Алек виртуозно предоставил ей повод, которым она могла воспользоваться.
Но и после всего Брайан мастерски лицедействовал. Да, парень — настоящий актер. Алек вынужден был это признать.
«Что ж, поглядим, удастся ли тебе такое в течение года, день за днем…» Что-то подобное сам Алек испытал в «Аспиде».
Пока не отсняли последнюю сцену, Алек с Рэем не уходили из студии. Герцог и его младший брат стояли плечо к плечу, скрестив на груди руки — только для того, чтобы все ощущали их присутствие. И пересуды прекратились, актеры перестали перешептываться по углам. Это помогло, пусть с трудом, втиснуться в график.
— Спасибо, ребята. — Гил сделал жест, будто приподнимает шляпу. Он понимал, чем обязан этим двоим.
«Я делал это не ради тебя. Только ради Дженни». Сегодня все клином сходилось на ней. Алек избавил ее от возможных мелких неприятностей, но сделал ли он что-нибудь, чтобы она перестала мучиться? Нет. И пусть они с Рэем лезли из кожи вон — все равно этого было недостаточно.
Они поднялись к себе в гримуборную, и, стоя перед зеркалом, снимали грим, когда в дверь постучали.
Дженни. Веснушки на ее переносице алели словно капли крови — так она была бледна. Руки засунуты в карманы. Двигалась она как-то скованно. Он отдал бы жизнь, чтобы изгнать боль из ее широко распахнутых глаз. Улаживая сегодняшние проблемы с труппой, он точно знал, что делать. Теперь же был беспомощен словно ребенок. И это сводило его с ума.
Рэй обернулся, намереваясь поздороваться с ней. Алек взглядом остановил его и махнул рукой в сторону двери.
Рэй и глазом не моргнул. Ни о чем не спросил. Взял полотенце со столика и торопливо вытер лицо, измазав белоснежную ткань гримировальной краской, и его как ветром сдуло. «Мне надо по срочному делу…» — сказал он, дословно повторив одну из своих утренних реплик.
Дженни заговорила, не глядя на Алека:
— Гил рассказал, как ты сегодня отличился. Говорит, что нынче мы бы без тебя пропали.
— Брось… — ответил Алек. — Я полагал, ты останешься дома. Зачем ты пришла?
— Хотела со всем справиться, не откладывая… И кое-что тебе сказать.
Но он ведь собирается вернуться к ней, как только закончит дела в студии!
Отчего они стоят по разным углам комнаты? Так далеко друг от друга? Отчего он не рядом, не обнимает ее, не прижимает к себе, не целует? Не запирает двери?..
Но почему она так настороженно приподняла плечи, почему напряжены руки, все тело… Не желает, чтобы он касался ее?
— Мне очень неловко за вчерашнюю ночь. Это было нечестно по отношению к тебе.
— Меня это не волнует, — быстро сказал он.
— Я тобой воспользовалась.
— Это неважно. — «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ». Но она не хотела слышать его слов. — В чем дело, Дженни? — и тут его осенило. — Ты считаешь, что все вчерашнее — ошибка?
Он так и предполагал… Отпирая двери ее дома, он сразу же почувствовал, будто вторгается на чужую территорию. И счел себя вправе сделать это — в свете происшедшего. Что ж, он получает по заслугам.
— Я не героиня мыльной оперы, Алек.
— Разумеется, нет. А почему ты так говоришь?
— Я не могу решить все свои проблемы, влюбившись в тебя.
А ведь именно так герои сериалов разрешали все, даже самые сложные проблемы — они просто влюблялись. В самом деле, если тебя изгоняет собственная семья или ты обнаруживаешь, что твоя мать на самом деле твоя сестра, если ты просыпаешься утром и ровным счетом ничего не помнишь о прошлой своей жизни — что тебе остается? Только влюбиться. Это действует безотказно.
Но в жизни все иначе. Алек знал это.
Но они с Дженни… ведь они определенно исключение из правил. Если бы она полюбила его, он сумел бы все уладить, все устроить, смог бы сделать ее счастливой…
Полнейший абсурд. Вчера вечером Дженни была уничтожена, убита. Никому было бы не под силу сразу же после разрыва с одним полюбить другого. Так не бывает! Ей нужно было время, чтобы собраться с силами, вновь начать уважать себя.
«Но я хочу, чтобы ты полюбила меня! Прямо сейчас! Подойди же ко мне… Скажи, что любишь меня!»
Вместо этого он произнес:
— Не обязательно влюбляться. Можем просто быть друзьями.
Она покачала головой. Невыносимо. Алек мог притворяться сколько угодно, но им обоим не удастся забыть, что он любит ее.
— Я должна справиться сама. Сейчас мне не нужна ничья помощь.
— Я все сделаю для тебя, Дженни.
Но она просила не делать ничего — и это было труднее всего.
— Мне необходимо время, Алек, — время, чтобы принять решение, мое собственное решение.
— Конечно. Хорошо. Я понял. — У нее будет столько времени, сколько нужно.
Дженни вышла из гримерной. Алек посмотрел в зеркало, чтобы убедиться, не осталось ли на лице грима.
…Время, черт его дери, в жизни ничего не решило за Алека Камерона! «В свое время», — успокаивали его, когда Хлоя отказывалась иметь детей. «Пройдет время» — говорили все, когда он восставал против сцены изнасилования. «Со временем привыкнешь», — твердили коллеги, когда шла работа над «Аспидом».
И в первом случае, и в двух других ему отводилась роль Сизифа, несчастного древнего грека, который в царстве мертвых был навечно осужден катить громадный булыжник на вершину горы, чтобы каждый раз он скатывался вниз… Время не было союзником Сизифа. Не помогало оно и Алеку Камерону.
В четверг Алек пришел на работу, будучи не в состоянии думать ни о чем, кроме Дженни. Как она чувствует себя? Как провела ночь? ГДЕ? В своей спальне, или что-то толкнуло ее в ту комнату на третьем этаже? Сидела ли она в белом плетеном кресле, бездумно глядя на занавески в голубую полоску? Касалась ли подушек? Проводила ли ладонью по одеялу? Он бы все делал именно так… Но он-то любит ее. А в ее сердце нет места для любви к нему.
Почему она не может полюбить его?
Алек очутился в гардеробной, не помня, как забрел туда. Кто-то шел навстречу. Рита. Избежать ее не удавалось при всем желании.
Он кивнул ей холодно, учтиво — совсем как Лидгейт. Он — герцог, она — дочь торговца, делающая первые шаги в свете. Он не обязан заговаривать с ней.
Однако Рита была настроена иначе. Она явно не желала, чтобы на нее глядели как на пустое место. Поэтому остановилась прямо перед ним. На ней было предельно лаконичное красное платьице, обтягивающее тело столь туго, что ткань чуть ли не расползалась на груди. Если бы она чувствовала себя виноватой и хотела, чтобы ее простили, то вряд ли надела бы что-либо подобное. Но Рита была готова к битве.
— Ты невзлюбил меня, правда? Я тебе неприятна?
Сногсшибательная прямота! Герцог Лидгейт не в состоянии был ответить на такое. Алеку пришлось стать самим собой.
— Мне неприятно то, что ты сделала. А нравишься ты мне или нет… тебе всего девятнадцать. Пока рано судить. Ты слишком молода.
— Слишком что-о? — Ошеломленная, она уставилась на него.
Рита всегда козыряла своей юностью. Выставляла напоказ упругую кожу, нежные руки, гладкие, мраморные ноги, и гордилась тем, что молода. Это делало ее неуязвимой. Ее приводило в восторг, то, что она моложе всех в труппе — это было залогом стремительного и беспрепятственного восхождения к вершине. Ведь в столь юные годы она уже играет в сериале и имеет успех! Но вот перед ней стоит человек, для которого ее сверкающая юность — недостаток, и именно оттого она ему неинтересна!
— Сейчас мне трудно судить, хороша ты или плоха. — Алек постарался, чтобы голос зазвучал по-отечески мягко. — Спроси лет через десять…
Рита сверкнула глазами:
— Через десять лет и духа моего здесь не будет! — и пошла прочь, сердито постукивая каблучками. Красное платьице туго и нагло обтягивало роскошную задницу. Это выглядело предельно выразительно. Алек подумал, что такая задница в жизни ей ох как пригодится…
«СПАЛЬНЯ МОЕЙ ГОСПОЖИ»
Докладная записка
Дата: 6 ноября
Адресат: Весь состав
Отправитель: Кэтлин Йейтс, рекламный агент
В четверг, 8 ноября, репортер и фотограф из «Жизни мыльных опер» будут делать репортаж о чете Брайан О'Нил — Рита Харбер О'Нил, по предварительной договоренности с Деннисом Куантре, рекламным агентом. У них имеется допуск лишь на второй этаж.
Будем благодарны за помощь.
…Заметка в «Жизни мыльных опер». В труппе к этому отнеслись скептически. Конечно же, будут фотографировать счастливых новобрачных в процессе работы, как жених и невеста целуются на лестнице, держась за ручки…
Чтобы запечатлеть сладкую парочку в костюмах и гриме, фотограф попросил Фрэнсин встать со своего привычного места. Он был крайне вежлив, подчеркнуто вежлив, и Фрэнсин подчинилась, но ей это пришлось весьма не по вкусу.
— Леди Варлей спокойно относится к такого рода мелким неудобствам, — шепотом сказала она Алеку.
А потом Пэм и Барб Эллен пришлось слоняться по коридору в костюмах, пока фотограф снимал Риту, выходящую со своими вещами из их общей гримуборной. Карен и Трина, разумеется, предложили им переоблачиться в своей, но Пэм и Барб Эллен предпочли оставаться в костюмах и сердиться всласть; с полным на то правом.
— Надо было видеть, как она поднимала коробку со шмотками, — ворчала Пэм. — Подсунула ее под свои сиськи — и подняла. Ну и зрелище!
Вскоре стало ясно, что Рита и впрямь обосновалась в гримуборной Брайана, и это вовсе не рекламный трюк для фотографа.
На первый взгляд ее поведение было разумным. Брайан — хозяин самой просторной гримуборной во всем здании. Рита же ютилась в своей еще с двумя девушками. И тем не менее это вывело из себя всю труппу.
— Выметаться следовало ему! — горячился молодой актер. — Он получил такую комнату лишь потому, что был дружком Дженни!
— И вообще это мужской коридор! — перебивал один из старых и убежденных холостяков. — Женщинам здесь не место!
Но остановить Риту было невозможно, и к концу рабочей недели она с видом королевы фланировала по мужской части коридора.
У «большой счастливой семьи» появилось что-то вроде мачехи — сопливая проституточка, много моложе своих приемных детишек. Детишкам это совсем не нравилось.
Затем Рита опубликовала заметку под названием «Все за любовь: звезды мыльной оперы не боятся мести главного сценариста». В заметке была масса откровений новоявленной «звезды» типа: «У нас с Брайаном одинаковые мечты, одна цель. Вы не представляете, как мы обожаем друг друга!»
Актеры, играющие в мыльных операх, терпеть не могли таких статеек, да еще и в бульварных газетенках!
«Дженни многого добилась. Этого я не отрицаю. Но она совершенно не уверена в себе как женщина! Ей, пожалуй, даже не нравится быть женщиной. В этой роли она чувствует себя неловко! И до сих пор считает себя подростком…»
Весь состав «Спальни моей госпожи», словно сговорившись, отказался давать какие-либо комментарии назойливым репортерам. И даже команда «Аспида» хранила молчание…
«Нет, мести мы не страшимся. Да и что она может сделать? Наши персонажи слишком важны для развития сюжета сериала. А она всегда поступает только в интересах дела…»
Алек направился прямо в кабинет Дженни.
— Что тебе? — она встретила его в штыки.
На столе уже лежала газета. Неудивительно, что Дженни огрызается.
— Хотел узнать, как дела.
— Великолепно. Изумительно. Благодарю. Только вот женушка моего бывшего дружка утверждает, что куда-то запропастилась часть моей икс-хромосомы…
— Она шлюха, Дженни. Просто дрянь!
— Вовсе нет! Просто уверенная в себе женщина. Погляди. — Дженни схватила газету. — Здесь об этом ясно сказано! И потом, заведомую ложь не напечатали бы, верно?
Алеку очень хотелось обнять ее, начать утешать… Но она вырвалась бы из объятий — это он знал наверняка.
— Ты уже десять лет в шоу-бизнесе. Прекрасно знаешь, что о тебе пишут не всегда приятные вещи. И потом, бульварные газеты обожают вранье…
— Если бы это было вранье! К нему я привыкла. Оно мне порой даже нравится. Но, черт побери, это же чистая правда!
Нет. «Вспомни ту ночь… Вспомни, вспомни!» …Она явно вычеркнула ее из жизни как временное помрачение рассудка.
— А знаешь, откуда они черпают такую сногсшибательную информацию? От Брайана! Эта парочка обсуждает меня! Невыносимо. Он рассказывает ей все, что обо мне знает!
Алек понимал, почему это так ее волнует.
— А чего ты ждала? Ты ведь им враг. И обливать тебя грязью для них высшее наслаждение, это их объединяет…
— Прекрасно! Наконец-то в моей жизни появился смысл!
— Твою мать! — Рэй грохнул дверью гримерной.
Он очень редко позволял себе ругнуться.
— Что такое? — спросил Алек.
— Не знаю, плакать или смеяться, молиться или грязно ругаться… Я сейчас беседовал с Дженни. У моего героя зарождается роман. Впрочем, и у Колли Лайтфилда тоже…
— Ну и что здесь дурного? — ведь Рэй отличный актер, да и его персонаж весьма интересен.
— В этом замешана Рита…
— Понял.
Рэй растолковал, что назревает нечто вроде «любовного треугольника» — впрочем, слово «любовный» сюда не вполне подходило, потому что любовью там и не пахло.
Вскоре Робину — герою Рэя — предстоит узнать, что они с герцогом братья лишь наполовину. Он, оказывается, был плодом тайной любви их общей матери.
— А я и не знал… — протянул Алек.
— Я тоже. Но мы с тобой сами виноваты. Помнишь — то ли в мае, то ли в июне распинались перед Дженни о наших отцах? Мы говорили, что из нас получились такие крутые парни лишь потому, что у нас замечательные отцы. Она все намотала на ус. Ты — Лидгейт, то есть, пень. Я же — умница и славный мальчик потому, что мой отец заботился обо мне, хотя я даже не знал, что он мне отец…
— И кто же это? — Алек перебирал в уме героев, подходящих по возрасту.
— Понятия не имею. По-моему, Дженни сама не знает. Но наверняка выдумает что-нибудь сногсшибательное.
— А какое отношение все это имеет к Изабелле? — Так звали героиню Риты Харбер.
…Вдовствующая герцогиня — мать Лидгейта и Робина — берет с Робина обещание хранить тайну его происхождения, по крайней мере, до тех пор, пока естественным образом не решится вопрос с наследованием герцогского титула.
— Пока ничего не всплывет, я — законнорожденный. И если у тебя родится девчонка, то прямой наследник — я. И я могу спокойно умереть…
Но Робин захочет положить конец своей финансовой зависимости от Лидгейта. Именно с этой целью он начнет ухаживать за Изабеллой.
— Дженни утверждает, что на деле все это будет выглядеть лучше, чем на бумаге. Я не питаю к девушке любви, но она мне нравится и я веду себя с ней как джентльмен. Для того времени этого вполне достаточно, чтобы заключить брак.
…Изабелла вполне разделяет такое мнение — с лордом Робином ей будет хорошо. Несмотря на ее не столь благородное происхождение он будет относиться к ней с почтением.
— Но ей известно желание отца: чтобы она получила титул.
— И поэтому на сцене появляется Колли Лайтфилд — обнищавший барон, у которого множество незамужних сестер.
Рэй кивнул.
— Она примет его предложение. Но впоследствии, волей случая — Дженни еще не придумала, какого именно — до меня дойдет, что он самый настоящий гомосек.
Перед Робином вставала забавная задача. Должен ли он предупредить отца Изабеллы? Следует ли ему убеждать его расторгнуть помолвку? Но Джеймс Марбл — представитель низшего класса, и Робин не может возложить на него ответственность в деле защиты чести Лайтфилда. Что предпримет Робин? Примет сторону аристократа? Или девушки из низшего сословия, к которой питает какие-то чувства?