Шаров А.. Редкие рукописи

   Мастер приподнялся на табурете. Но едва кисть коснулась фигурки, эта последняя с неожиданным проворством скользнула на пол, прыгнула в карету и, высунувшись из окошка, резким дребезжащим голосом крикнула:
   - Гони! Сто тысяч дьяволов, гони скорей!
   Магистр натянул вожжи.
   Кони рванули с места.
   Мастер. Лови! Держи его!
   Наполеон. Ко мне, старая гвардия!
   Восковые фигурки окружили императора:
   - Где наступать? Где обходить? - наперебой спрашивают они.
   Император чихает, он не может вымолвить ни слова.
   Мастер. Он убежал и угнал драгоценную "Карету времени". Он убежал вместе с моим любимым магистром!
   Карета мчится по улице. Кони выбивают искры на каменной мостовой, развеваются гривы.
   - Гони! Гони! - кричит магистру аудитор, высовываясь из окошка кареты. - Стой. Тпру!
   Дом с массивными, обитыми железом дверями. В зарешеченном окошке показалось бледное лицо служителя. Створки дверей сами собой раскрываются. Виден бесконечный коридор.
   - Милости просим, господин Карл Фридрих Питониус. Вовремя! - говорит служитель. - Приказано всем незамедлительно явиться в Департамент Соразмерностей на предмет ПРО-КРУ-СТА-ЦИ-И. Поторапливайтесь, господин аудитор!
   - _Прокрустации_? - переспрашивает Питониус и направляется в глубь коридора.
   ПРОИСШЕСТВИЕ ВТОРОЕ
   Сдвигаются створки дверей. Еще видна узенькая полоска неба; вот и она исчезла. По сторонам железные двери с надписями: "ДЕПАРТАМЕНТ", "ДЕПАРТАМЕНТ", "ДЕПАРТАМЕНТ".
   - Прокрустация, прокрустация, - озабоченно бормочет аудитор в таит шагам. Остановился и, обернувшись к магистру, спрашивает:
   - Что это такое - прокрустация? Отвечай! Должен же ты хоть что-нибудь знать. Отвечай и помни - мы уже не в проклятом восковом царстве, где каждый думал и говорил, что хотел, а в настоящем мире, который, слава богу, имеет и дыбу, и виселицу.
   - Прокрустация? - повторяет магистр. - Не знаю... Хотя нет... Ну, конечно же. Жил в Греции на заре человечества в достославный век Геракла близ города Герма разбойник Дамаст Prokrustus, что в переводе с греческого означает - "растягиватель", умерщвленный впоследствии Тесеем. И было у Дамаста ложе, на которое укладывал он путников и растягивал их. А если путник на беду оказывался длиннее ложа, кровожадный Дамаст укорачивал его, отсекая голову.
   - Путаников, говоришь, укорачивал?! - заинтересованно переспрашивает Питониус. - Очень, очень дельно. Как его звали? Дамаст? Дельный работник. На самой заре человечества, говоришь?.. И подумать только, с самой зари занимаемся мы этим - укорачиванием путаников, а работы хватает. Ее даже становится больше, Да, работы, слава богу, хватает... Но какое отношение, черт возьми, все это имеет ко мне? Я же аудитор, а не путаник?
   Магистр не отвечает.
   - Молчишь? - в гневе кричит Питониус. - Стража!
   От стен отделяются невидимые раньше серые тени.
   - Взять! Заковать в железо! Заточить!
   Стража и магистр исчезают. Питониус идет дальше по коридору. Перед ним дверь с табличкой: ДЕПАРТАМЕНТ СОРАЗМЕРНОСТЕЙ
   ПРОИСШЕСТВИЕ ТРЕТЬЕ
   Комната без окон. Против двери, которую робко приоткрыл Питониус, выстроились фигуры, такие неподвижные, что кажутся неживыми.
   У каждой на груди лента с надписью: "Аудитор первого класса", "Аудитор второго класса", "Аудитор третьего класса"... "Аудитор седьмого класса" и так далее.
   Питониус проскользнул в щель и пристроился с левого фланга рядом с аудитором девятого класса, длинным, костлявым, голова которого возвышается над шеренгой. Сосед чуть скосил глаза, и Питониус сжался под грозным этим взглядом.
   Справа и слева поблескивают ржавым железом прямоугольники дверей. У левых дверей на платформе странное сооружение, нечто вроде складного метра. Членики этого метра выскакивают с коротким и пронзительным металлическим звуком. Один членик, второй, третий... Последний - десятый почти касается потолка.
   Над сооружением надпись: ПРОКРУСТАТОР
   Около платформы лестница. По ней бегают - вверх и вниз, вверх и вниз человечки в черном.
   Это служители Департамента Соразмерностей.
   На бегу черные человечки щелкают ножницами.
   Только щелкание ножниц и стук выскакивающих и снова исчезающих члеников прокрустатора нарушают тишину.
   Из правых дверей появляются два герольда.
   Первый герольд. Слушайте! Слушайте! Слушайте!
   Второй герольд. Внимайте! Внимайте! Внимайте!
   Первый герольд. Внимайте новому Главному Установлению Верховного Аудитора.
   Второй герольд разворачивает длинный свиток и читает:
   _Замечено, что некоторые аудиторы десятого, девятого и других низших классов позволяют себе иметь не по чину высокий рост и, соответственно, глядят на аудиторов высших, первых классов сверху вниз, что противоречит всем предыдущим Установлениям и нарушает существующий распорядок_.
   Второй герольд. _Дабы покончить с этим, постановлено: С нынешнего числа и во веки веков всем аудиторам надлежит иметь рост согласно присвоенному классу, но ни в коем случае не ниже и не выше оного_.
   Первый герольд. _Ежели же какой-либо аудитор не растянется до соответствующего размера, разорвется и тем проявит неуважение к высшим видам, отчислить оного, как несоответствующего и похоронить за собственный счет_.
   Второй герольд. _И ежели какой-либо аудитор не сожмется до предписанного размера и лопнет при сжимании, отчислить оного, как несоответствующего, и похоронить за собственный счет_.
   Стон ужаса проносится по шеренге и обрывается.
   Герольды сворачивают свитки.
   Старинная мелодия, нечто вроде менуэта. Служители Департамента Соразмерностей занимают свои места.
   Двое поднимаются по лестнице.
   - _Мы измеряем_,
   - _Сопоставляем_, - напевает первый.
   - _Лишнее мы отрезаем_, - сводя и разводя ножницы, заканчивает второй.
   - _Мы измеряем, сопоставляем и отрезаем_, - поют они оба.
   Выскакивают членики прокрустатора.
   - Один... Два... Три... Четыре... Десять... - считает служитель.
   Теперь прокрустатор касается притолоки.
   - _Аудитор первого класса_, - вызывает герольд.
   Под торжественную музыку от правого фланга шеренги отделяется нечто до крайности крошечное, почти целиком закрытое лентой с надписью "Аудитор первого класса".
   "Нечто" четко печатает строевой шаг и тут же на ходу начинает расти.
   Шея словно вывинчивается из воротника.
   Еще на один виток, еще на один.
   Череп удлиняется.
   Спина растягивается.
   Ноги вырастают из ботфорт.
   Аудиторы, которые в первый момент позволили себе злорадно взглянуть на начальника, теперь изображают на своих лицах восхищение. "Сколько же пришлось упражняться, сгибаться, тянуться, чтобы достигнуть такой величественной гибкости членов".
   А аудитор тем временем вытягивается, вывинчивается и вывинчивается.
   Голова вращается, пока шея совершает равномерно винтообразные движения, и видно, как в глазах аудитора страх сменяется торжеством.
   Выше и выше поднимается голова. Все в шеренге невольно повторяют движения начальника.
   Только у двух аудиторов совсем плачевный вид: у аудитора второго класса - он еще меньше, чем его непосредственный начальник, - и у не по чину высокого аудитора девятого класса. Последний незаметно пытается сжаться; это у него плохо получается.
   А аудитор первого класса между тем уже стоит на платформе и все растет, удлиняется, вытягивается, вывинчивается. Вот он достиг макушкой верхнего членика прокрустатора и от избытка усердия чуть перемахнул через эту границу.
   Служитель ловко щелкнул огромными ножницами и отстриг завиток парика.
   Под торжественную музыку аудитор возвращается на место.
   - Аудитор второго класса! - выкликает герольд.
   Он пытается ступать, как его начальник, четко отбивая строевой шаг, крошечный аудитор второго класса. Но как же это плохо получается у него, совершающего, быть может, свой последний путь.
   Он вращает шеей, как начальник, и шея вывинчивается, потому что организм его ведь построен по тому же принципу. Но как медленно вывинчивается, как слабо вытягивается череп, покрытый чахлыми волосиками, как неуверенно растягивается спина, гибкая, но все же недостаточно гибкая.
   Вот он уже стоит на платформе и тянется, изо всех сил тянется вверх спиной, головой, шеей.
   Он дотянулся до четвертого, пятого, шестого членика, но ножки его, выглядывающие из ботфорт, утончились и дрожат. Талия превратилась совсем в осиную. Еще мгновение, последнее усилие, и аудитор с легким треском разрывается на две половинки, которые падают на платформу.
   - Убрать! - командует герольд.
   По очереди подходят к _прокрустатору_ аудиторы третьего, четвертого, пятого, шестого и последующих классов.
   По очереди они растягиваются или сжимаются, свинчиваются до необходимых размеров и снова занимают свои места в шеренге, приобретающей все более стройный вид.
   Теперь уже самому последнему аудиторишке понятна мудрость предначертаний Верховного Аудитора.
   Только с девятым аудитором получается неладно.
   Поначалу он сжимается вполне успешно. Вот аудиторская голова втянулась в шею, эта последняя ввинтилась в плечи.
   Вот уже туловище расплющилось, ноги вросли в ботфорты. Еще одно усилие.
   Но, видно, не суждено аудитору продолжать свое существование. Негромкий звук и... совсем, совсем ничего не остается на платформе. Так, какие-то тряпки, ошметки и лента, на которой начертано "Аудитор девятого класса".
   Был аудитор, и не стало его.
   - Аудитор десятого класса! - выкликает герольд.
   Питониус молодцевато подходит к прокрустатору и сокращается вполне успешно, только слегка замедленно.
   Нетерпеливо сведя ножницы, служитель Департамента Соразмерностей отстригает парик и верхнюю часть головы Питониуса. Теперь он как раз достигает границы самого нижнего членика прокрустатора.
   - Прикрыть! - глухим голосом командует аудитор первого класса.
   Второй служитель берет с полу крышку от кастрюли и прикрывает голову Питониусу.
   Снова появляются герольды.
   Первый герольд. Слушайте! Слушайте! Слушайте!
   Второй герольд. Внимайте! Внимайте! Внимайте!
   Первый герольд. Внимайте новому Главному Установлению Верховного Аудитора!
   Второй герольд (разворачивает свиток и читает). Постановляю: аудиторов второго и девятого класса, как несоответствующих нашим видам, отчислить и незамедлительно похоронить за собственный счет.
   Первый герольд (берет свиток и продолжает чтение). _Приказываю всем аудиторам: усердствуйте, усердствуйте и еще раз усердствуйте, чтобы занять освободившиеся места аудиторов второго и девятого класса_.
   Питониус (в сторону). Усердствовать?! Ну, за этим дело не станет. Усердствовать, усердствовать и еще раз усердствовать!
   ПРОИСШЕСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
   Сводчатый подвал. Из черного провала вырываются языки пламени. Над провалом надпись: "УПРАВЛЕНИЕ ИЗЯЩЕСТВА И ПРОГРЕССА", пониже: "ДЕПАРТАМЕНТ СЛЕДСТВЕННО-АНАЛИТИЧЕСКИЙ".
   Стоят наготове секретари в длинных мантиях с гусиным пером за ухом и мелом в руке. За низким столом - Питониус.
   Аудитор хлопает в ладоши.
   Дверь распахивается и, приплясывая, появляются три группы чертей черные, оранжевые и фиолетовые. Каждая группа держит по длинной кочерге.
   - Начнем! - приказывает Питониус.
   Черти помешивают кочергами в провале. Пламя усиливается.
   - Немного терпенья, - напевают черные черти.
   - Оставив сомненья, - отзываются оранжевые.
   - Получим признанье, - низкими голосами заканчивают фиолетовые.
   - Испанские сапоги... Дыбу... Клещи... - отрывисто командует аудитор.
   Служители с требуемыми орудиями исчезают в провале.
   - Признавайся, кто с кем связан? - спрашивает аудитор.
   Доносится слабый голос магистра:
   - Синус косинуса, помноженный на тангенс гипотенузы, получается два мышиных хвостика и птичий клюв в остатке. Синус связан с косинусом и тангенс связан с котангенсом.
   - Он признался! - кричат черти.
   "_Синус связан с косинусом и тангенс связан с котангенсом_", огромными буквами, скрипя мелом, записывают секретари на черной грифельной доске.
   - Синус с косинусом и тангенс с котангенсом, - приглушенно, разными голосами, наклоняясь друг к другу, повторяют все: черные, оранжевые и фиолетовые черти, часовые с алебардами, секретари.
   Когда шепот смолкает, Питониус вскакивает на стол и пронзительным голосом кричит:
   - Синус _связан_ с косинусом и тангенс _связан_ с котангенсом. Что и требовалось доказать! Что и требовалось доказать!
   В дверях появляется аудитор первого класса.
   - Кого допрашивали?
   - Магистра, изобретателя "Машины времени".
   - В чем признался?
   - Признался, что связан с синусом и тангенсом. А синус связан с косинусом. И тангенс связан с котангенсом.
   - Отлично. Казнить магистра!
   Протягивает герольду свиток. Тот читает: - "Постановили: Карла Фридриха Питониуса, аудитора десятого класса, в ознаменование проявленного усердия произвести в аудиторы девятого класса, если означенный аудитор представит к утру по установленной форме в соответствующий департамент удовлетворительные сведения о сорока двух поколениях своих предков.
   _Если же в назначенное время вышеназванный чиновник не представит требуемых сведений в соответствующий департамент, казнить означенного чиновника_".
   ПРОИСШЕСТВИЕ ПЯТОЕ
   Тот же сводчатый подвал. Но теперь здесь тихо и пустынно. Только Питониус бродит из угла в угол и громко разговаривает сам с собой:
   - Итак, я почти аудитор девятого класса... или почти покойник. Гм... не исключено ни то, ни другое. Что может быть прекраснее и изумительнее, чем стать аудитором девятого класса! Какая музыка в этих словах!
   Словно эхо звучит своеобразная мелодия, в которой можно уловить скрипение перьев, шелест бумаги, заглушенные крики.
   - До сих пор я мог топтать только всех неаудиторов, - под эту все усиливающуюся музыку продолжает Питониус. Он не просто говорит, а декламирует, почти поет. - Конечно, очень приятно топтать неаудиторов. Но что они такое? Что они такое в сравнении со мной? Теперь я получу право топтать и всех аудиторов десятого класса. Всех без исключения. Всех моих вчерашних сослуживцев. Даже собственную тень. Собственных детей, потому что это дети, рожденные, в конце концов, только ничтожнейшим чиновником десятого класса. Даже свою жену, потому что эта тварь делила ложе с жалким аудиторишкой последнего класса.
   Музыка усиливается, почти заглушает слова и вдруг обрывается сильным барабанным боем.
   - Гм... А возможно, я потеряю голову. И это не исключено.
   Удар гонга, и, закрывая всю стену, возникает огромная папка с надписью Ahnenpab [в дословном переводе с немецкого - "паспорт предков"; так как в русском языке подобного понятия не существует, в дальнейшем мы переводим "Ahnenpab" весьма условно и неточно, как "личное дело"] Карла Фридриха Питониуса.
   Папка, раскрывшись, опускается на пол.
   - Предки! Явитесь! - возглашает Питониус. - Предки, явитесь. Вас вызывает аудитор десятого класса, ваш потомок Карл Питониус. Сорок два поколения предков, встаньте из гробов и явитесь сюда, в Следственно-Аналитический Департамент Управления Изящества и Прогресса, помня, что в противном случае вы будете отвечать по закону. Предки, встаньте из гробов и явитесь!
   ПРОИСШЕСТВИЕ ШЕСТОЕ
   Откуда-то льется слабый синеватый свет. Слышится шум падающей земли, лязг костей.
   - Предки, явитесь! Явитесь!
   Лязг костей и шум шагов усиливаются. В фосфоресцирующем синеватом свечении постепенно проступают и приближаются фигуры в саванах самых различных покроев, с гробами за спиной.
   Мертвецы выстраиваются. Питониус обходит строй, подает команду:
   - Смирно! Ррравняйсь! Не лязгать костями!
   Мертвецы вскидывают головы и подтягиваются.
   Питониус. Здравствуйте, господа!
   Мертвецы (вразнобой). Здравия желаем, господин аудитор!
   Питониус. Не могу сказать, что я доволен вашей выправкой и, так сказать, внешним видом... Я уж не касаюсь формы. В вашем положении следить за инструкциями, регулирующими изменение формы, представляет известные... гм... известные затруднения. Но содержать форму, то есть саваны, так сказать, в порядке, это прямой ваш долг, господа. Пока вы состояли предками аудитора последнего разряда, подобные упущения были более или менее допустимы. Но я думаю, сейчас своевременно обнародовать, что в самое ближайшее время вам предстоит превратиться в предков аудитора девятого класса.
   Среди мертвецов раздается шелест и почтительный скрип костей. Когда шум затих, Питониус продолжает:
   - Да, именно в самое ближайшее время. И в некотором смысле изменение моего... нашего положения зависит от вас, господа. Итак, не будем терять времени. - Командует: - Гробы к но-ги!
   Гробы опускаются.
   - По порядку номеров рассчитайсь!
   Голоса мертвецов: Первый... второй... тридцать девятый... сороковой...
   Питониус. Сорок? Я же вызывал сорок двух предков. Где же сорок первый и сорок второй? Опаздывают? Не могу одобрить такую распущенность. Предупреждаю, что в будущем буду принимать суровые дисциплинарные меры. Однако приступим, не ожидая опоздавших. Номер первый!
   Номер первый выходит из строя.
   Питониус. Здравствуйте, папаша.
   Питониус раскрывает "Личное дело". Видна страница с надписью: ПРЕДОК НОМЕР ОДИН.
   "Номер один" укладывается на странице.
   - Устраивайтесь поудобнее, - с сыновней нежностью аудитор поправляет складки на саване. - Вот так, очень хорошо. Смею думать, что вы никогда не выглядели лучше. Попросил бы вас улыбнуться.
   Достает из несгораемого шкафа электрический утюг и печать. Проглаживает фигуру. Потом наискосок на ней пишет: ПАЛАЧ, подписывается и скрепляет подпись печатью.
   Уже приобщен к делу предок номер два - тюремщик, номер три - палач, номер четыре - палач...
   Мелькают страницы личного дела, тает шеренга предков.
   Питониус. Номер десять!
   Номер десять выходит из строя.
   Питониус. Где изволили проходить службу в до... так сказать, в дозагробный период?
   Номер десять. Я изобретатель!
   Тишина. Со стороны предков, постепенно усиливаясь, доносится сперва недоуменный, а потом негодующий шум.
   Наиболее нервные и тонко организованные скелеты угрожающе размахивают руками.
   Питониус. Тише, господа. Я понимаю, поверьте мне, я вполне понимаю ваше удивление и, так сказать, справедливый гнев. В нашей среде и вдруг... Поверьте, и мне нелегко в эту минуту. Но дадим возможность объясниться номеру десятому. Может быть, он пошутил? Конечно, это не совсем уместная шутка, но...
   Номер десять (заносчиво). Я никогда не шучу.
   Шум усиливается. Предки, возмущенно переговариваясь, окружают изобретателя.
   Номер десять. Я Главный Изобретатель собственной пыточной канцелярии Великого Инквизитора, - покрывая шум, с презрительной усмешкой поясняет номер десятый.
   Волнение утихает.
   Питониус. Ах... Очень, очень рад с вами познакомиться. Видите, господа, как все разъяснилось. Стоит только проявить терпение и сдержать первый порыв чувств, как все разъясняется в высшей степени удовлетворительно.
   Номер десять. Я изобретатель усовершенствованной дыбы, малого пыточного колеса, "испанского сапога".
   Питониус. И "испанского сапога"?! - Голос аудитора прерывается от полноты чувств. - О, господа, это величайшее мгновение моей жизни. Подумать только - "испанский сапог"! Конечно, дыба имеет свои достоинства, но как она груба, господа. Только "испанский сапог" дал пыточному делу подлинное изящество, гармонию и необходимые нюансы. Только он один, дерзну это утверждать! (Обнимает предка). Ложитесь же поудобнее, устраивайтесь получше, дорогой и любимейший наш предок. Да, кстати, я давно хотел спросить, на сколько оборотов вы рекомендуете заворачивать винт С. Я обычно применял пять оборотов.
   Номер десять (гневно). "Испанский сапог" рассчитан на десять оборотов. Десять, и ни на один меньше.
   Аудитор (проводя утюгом). Боже мой - десять, а я решался применять только пять или шесть оборотов. Какой позор, сколько возможностей упущено! Я был похож на жалкого неуча, который, обладая совершеннейшей скрипкой Страдивари, щиплет на ней одну-единственную струну. Я напоминал подслеповатого крота, перед которым партитура божественной симфонии, а он не различает и половины нотных знаков. Конечно, я извлекал из подследственных стоны и необходимые признания. Но каждый последующий оборот винта во много раз обогатил бы эту гамму. О, я был похож на дирижера, не видящего оркестра, расположившегося перед ним, и вместо того, чтобы, взмахнув палочкой, вызвать бурю звуков, выстукивающего мелодию палочкой, по пюпитру. Одно утешение - жизнь еще не окончена. Я успею кое-что наверстать. Если, конечно...
   ПРОИСШЕСТВИЕ СЕДЬМОЕ
   Ворота кладбища. Появляется Питониус, который тащит за собой "личное дело".
   Перед воротами он останавливается и листает Ahnenpab. Видна страница сороковая. Предок с печатью и надписью - "тюремщик". Питониус переворачивает страницу, открывается пустой лист: "ПРЕДОК НОМЕР СОРОК ОДИН".
   Питониус (торжественно). Еще одно последнее... то есть, я хочу сказать, еще два листа, и труд завершен. О, без ложной скромности могу сказать это будет самое совершенное личное дело из всех, заполненных с тех пор, как при императоре Юстиниане, прозванном за это Великим, человечество наряду с другими формами духовной деятельности начало заполнять личные дела. То есть, не наряду, конечно, а во главе всех других форм духовной деятельности.
   В самом деле - возьмем живопись. У нее есть свои достоинства, но ей не хватает глубины. Скульптура обладает искомой глубиной, но замалчивает вопрос, что же заключено в этой глубине. Углубитесь в изображение великого аудитора первого класса и какого-нибудь жалкого книжного червя на один только сантиметр, и вы увидите однообразный мрамор.
   Однообразие губит скульптуру.
   Музыка эфемерна, к ней невозможно приложить печать.
   Лирика при некоторых условиях удовлетворительно передает признание ошибок, но охватывает лишь краткий миг.
   Роман углубляется всего на два, в лучшем случае, на три поколения.
   Только "личное дело", начиная со скрепленной печатью карточки на первой странице и кончая скрепленными печатями всеми другими страницами, дает всестороннее и глубокое изображение человеческой жизни. По существу, это единственное искусство, имеющее право называться искусством. Только в нем достигается полное слияние между приложенной печатью и жизнью, а следовательно, и необходимая гармония.
   ...Итак, два листа и... Но что они принесут, эти листы?! Сердце неспокойно...
   Не испортят ли они всего?
   Не таят ли они, так сказать, моей гибели?
   Недаром два последних предка не явились, несмотря на повторные вызовы. Придется самому поискать их тут на кладбище. (Стучит в ворота, кричит.) Отзовитесь!
   Бурная, ненастная ночь, мчатся тучи, изредка мелькает диск луны, воет ветер.
   Со скрипом открываются ржавые, поросшие мхом кладбищенские ворота.
   Могильщик. Кто там еще? Даже ночью нельзя посидеть с приятелем за чарочкой, спокойно выпить и закусить. Самые почтенные покойники, опора кладбища, которые пролежали с миром тысячу лет, вынуждены подниматься из могил для показаний и справок. Могилы стоят разверстые, поневоле возникают нежелательные слухи о близком светопреставлении. (Светит фонарем и вглядывается в темноту.) В последний раз спрашиваю: кто там?
   Питониус (приближаясь). Я решился побеспокоить вас потому, что у меня затерялись два предка; а они необходимы по чрезвычайнейшему и безотлагательнейшему делу.
   Могильщик. Всем срочно, чрезвычайно и безотлагательно. (Пожав руку аудитору и рассмотрев монету, очутившуюся в ладони, продолжает тоном более благожелательным.) Всем чрезвычайная необходимость, и все думают, что у меня неограниченный выбор покойников, в то время как разобраны даже те, что пролежали в земле тысячу лет. В настоящее время у меня только один постоялец, который мог бы вам пригодиться. Впрочем, заранее предупреждаю, это самый беспокойный покойник из всех покойников, которые попадали ко мне на упокой. Слышите вой? Это он. Ходит, вернее, мечется и воет. В других отношениях он юноша примерных правил: почтительный, скромный, но за все две тысячи лет, какие он провел у меня, не было ни одной ночи, чтобы он спокойно лежал там, где положено. Приходится в темноте ловить его и насильно загонять в могилу. А он не дается; никакого чувства благодарности у этих субъектов. Однако в других отношениях... Справедливость требует отметить, что это благовоспитаннейший юноша самых лучших правил.
   Питониус. Ну, что ж! Время не терпит. Может быть, это и есть предок, от которого зависит все мое счастье. Давайте его сюда, дорогой могильщик. Пойдемте к нему.
   ПРОИСШЕСТВИЕ ВОСЬМОЕ
   Кладбище. Разверстые могилы, покосившиеся кресты. Мертвенный свет луны. Над крестами летают не то черти, не то летучие мыши. Все громче слышится леденящий душу вой покойника. Впереди по извилистой тропинке крадется могильщик, за ним аудитор.